Страница:
Глава 3
Рудольф Вернер Рихард Гесс, девяностолетний худощавый старик, рейхсминистр без портфеля, сидел в оригинальном деревянном кресле, стоявшем посреди небольшой комнаты, окна из которой выходили на сколоченную из толстых досок веранду. В нескольких десятках метров от здания на обрывистом берегу острова был виден причал и подруливавший к нему катер пограничников. Но вовсе не туда смотрел сейчас хозяин комнаты. Он в который раз перечитывал висевший на стене догмат: «Заключённый обязуется повиноваться всем приказам надзирателя без колебания, даже если он считает их глупыми. Он должен встать при входе офицера в камеру и снять шапку. Раз в два месяца он имеет право на пятнадцатиминутную встречу с родственниками. За нарушение режима положены наказания: круглосуточный яркий свет в камере либо полное отключение света на несколько суток, лишение прогулок и одежды, надевание наручников, замена постели на более жёсткую, в качестве питания – хлеб и вода».
Старательный стук дизеля на моторке разносился по всему острову, так что не заметить прибытия представителей охраны было довольно трудно. Тем не менее, никто из островитян не побежал встречать гостей – с этим справлялись дежурные на причале.
Рудольф Гесс по-старчески пожевал губами и усмехнулся:
– Никак, начальство явилось устанавливать особо строгие наказания на особо строгом режиме.
Потом он всё-таки обернулся в сторону причала, где несколько островитян встречало войсковых офицеров, пожаловавших с визитом в зону особого режима. Гесс поднялся с кресла и твёрдым шагом вышел на веранду. По внешнему виду пожилому мужчине никак нельзя было дать больше шестидесяти. Казалось, ни раны, полученные им ещё на полях Первой мировой, ни лондонский Тауэр, ни советская зона особо строгого режима не повлияли разрушающе на его уже немолодой организм. Выглядел он на первый взгляд довольно прилично, то есть фигура была стройной и подтянутой, как у новобранца, во взгляде глубоко посаженных глаз сквозило живое пламя внутренней энергии человека, голос пока ещё не думал подводить. Вот только высказывание мыслей вслух, глубокие залысины на голове и морщинистое лицо свидетельствовали о неумолимо надвигающейся старости.
Собственно, старость для человека номер два Третьего рейха уже перестала существовать. То ли различные тюремные застенки в течение более сорока лет, то ли мёртвая вода озера и здешний воздух высокогорья оживляли человеческое тело, но Рудольф Гесс пока ни на общее здоровье, ни на досадные недомогания ни разу не жаловался. Твёрдым шагом он сошёл по деревянным ступеням с веранды и отправился навстречу прибывшим.
Два офицера в сопровождении рядового, у которого на груди висел автомат, швартовались у причала. Странно, пожаловало действительно высокое местное начальство, а в сопровождающих только один рядовой. Значит, приехали выяснять, что случилось с беглецами и заодно познакомиться.
Первым на причал спрыгнул рядовой моторист и помог дежурным закрепить канат, удерживающий лодку, на кнехте. Затем на поплавок выбрался майор, начальник батальона охраны. Последним ступил на остров высокий полковник в надвинутой на глаза фуражке. Но высокого полковника Гесс действительно никогда не видел, а тот, что пониже ростом, майор Рукавицын, не раз интересовался жизнью заключённых на острове. Даже помогал обустраивать хозяйство. Что ни говори, а никакая война не даст человеку понимание жизни, которое приходит только при живом общении с населяющими планету существами.
Майор, кажется, интуитивно чувствовал, что мистическое существование рейхсминистра на острове связано с чем-то большим, чем обыкновенное заключение за какие-то провинности. Тем более раз сам Сталин собирался наведаться сюда и явно отнюдь не для простого знакомства. Вот только слишком долго собирался, поэтому давно уже отчитывается за свои дела в другом мире. Трусоват был Иосиф Виссарионович, ну да с этим ничего не поделаешь. Такие болезни неизлечимы.
Пройдя ровно половину пути по базальтовому обрыву, Гесс остановился и стал поджидать шагавших навстречу офицеров. В бараке, выстроенном на краю обрыва, рейхсминистр жил исключительно с военнопленными немцами, уцелевшими от гибели во Второй мировой, заработавшими пожизненное заключение на острове за какие-то необыкновенные преступления. Хотя нет, был среди барачных один русский. Вернее, немец, родившийся в России, но именно он был примечателен тем, что даже находясь в заключении, не переставал писать стихи и сочинять занимательные романы. Что ж, настоящий талант нельзя посадить за решётку и насильно заставить не писать.
В остальных пяти бараках отбывали пожизненный срок тоже непростые заключённые – граждане Советского Союза. Никого из них нельзя было назвать просто уголовным отморозком.
Пожизненными островитянами были изобретатели, даже философы разных стран, попавшие когда-то в руки генералиссимуса Сталина. И они безропотно доживали свой век здесь, на острове, меж двух безлюдных сопок, на которых, кроме кустарника, густой травы и не слишком высоких деревьев, ничего не росло. Но травы и кустиков хватало для пропитания кроликам, овцам и лошадям, которых жители острова пытались разводить в неограниченных количествах. А кролики часто обгладывали стволы карликовых деревьев, росших на острове, – это было одним из любимых занятий вислоухих.
Всё-таки надо сказать большое спасибо командованию КГБ или их непосредственным подчинённым за то, что позволяли пожизненным заключённым поднимать островное хозяйство и работать в специально построенных для этого лабораториях.
А сам майор Рукавицын был когда-то поражён тем, что островитяне из старого лодочного дизеля сумели сконструировать собственную электростанцию и теперь все шесть бараков снабжались энергией. Вот только солярку заключённым приходилось выпрашивать на Большой земле, но кто их знает, островитян. Недаром они меж сопок принялись рыть какую-то шахту. Может, для создания ещё чего-нибудь удивительного?
– Кстати, надо бы наведаться в эту шахту, а то пророют туннель до Америки, – пробормотал Рукавицын.
– Что? – не понял Бурякин. – Какой туннель?
– Да это я так, товарищ полковник, – принялся отнекиваться майор. – Не обращайте внимания. Это я мыслю вслух иногда.
– Ну-ну, – кивнул Юрий Михайлович и замолчал, поскольку они подошли уже к поджидавшему их старцу.
– Здравия желаю! – козырнули офицеры.
– Имею честь! – рейхсминистр вскинул руку в фашистском приветствии. – Чем обязан вашему вниманию? Собственно, догадываюсь. Происшествие сегодня ночью. Ведь так?
– Так, – кивнули офицеры.
– Вы свободно владеете русским? – удивился Бурякин.
– Помилуйте, товарищ начальник, – губы рейхсминистра искривились в иронической усмешке. – Прожив столько лет среди чужих, поневоле начнёшь разговаривать на чужом языке, думать чужими мыслями и совершать неординарные поступки, которые, скажем, для вас являются вещами обыденными.
– Хотите сказать, что из тюрем бегают только в России? – поджал губы полковник. – Поэтому вы почувствовали себя вольготно и решили, что вправе заставить начальника обратить на себя внимание? Но вы для меня просто обыкновенный заключённый, хотя и с необыкновенным прошлым.
– Вовсе нет, господин офицер, – виновато отмахнулся Гесс. – Только для российских лагерей побег – это более доступная форма связи с внешним миром. Но что мы стоим? Прошу пожаловать ко мне, там всё и обсудим.
Гости последовали за высокопоставленным заключённым. Надо сказать, что Рудольф Гесс ещё сохранил свою коричневую форму без знаков различия, но надевал её только по форс-мажорным обстоятельствам. Сегодняшнее посещение высокого начальства было для рейхсминистра именно необычным случаем, и он с утра уже оделся, как подобает.
Мундиры майора и полковника были не парадными, да и приехали они сюда не как званые гости. Тем не менее, все трое выглядели по-деловому. Офицеры прошли к именитому заключённому в его жилище и с любопытством осмотрелись. Вернее, осматриваться стал только полковник. Майор, видимо, бывал здесь раньше, и оглядывать скромную небольшую комнату не стал. Да и смотреть, в общем-то, было не на что: несколько деревянных скамеек вокруг прямоугольного стола да небольшой топчан в углу. Бурякин обратил внимание только на догмат, написанный на стене, который недавно внимательно изучал сам хозяин комнаты.
– Позвольте, господин Гесс, – полюбопытствовал майор. – Вижу, вы действительно забыли, что вы – всего лишь заключённый? Я указаний о таких надписях не давал. Откуда это?
Гесс повернулся в сторону стены, куда указывал майор.
– Ах, это… По моим сведениям, в камере заключённого номер семь в тюрьме Шпандау имеется такая вот надпись. Поэтому я попросил, чтобы мне тоже написали на стене такое же уставное предупреждение. Это не даёт мыслям уходить в сторону и помогает сосредоточиться.
– Интересно, – хмыкнул полковник. – Как вы узнали об этой надписи? Насколько мне известно, тюрьму Шпандау охраняют спецподразделения четырёх стран, но никого из посторонних к единственному заключённому не пускают. Да и к вам запрещено приезжать с визитом кому бы то ни было, не исключая нас, так откуда же сюда проникает информация?
– У меня несколько иная связь с остальным миром. Я могу поделиться с вами своим секретом, только чуть позже. И не думаю, что мне в Шпандау было бы лучше, чем здесь, – пожал плечами рейхсминистр. – Сталину я оказался необходим именно в связи с владением секретной информацией, которую доставили наши эмиссары после посещения Лхасы.
– Вы говорите о путешествии немцев на Тибет? – поинтересовался майор.
– Да, если можно приказной рейд считать путешествием, – тонкие старческие губы опять искривила ехидная усмешка. – Наши штурмовики чётко выполняли поставленные задачи. В Лхасе они добились расположения далай-ламы Теньцзын Гьяцо и на короткое время были допущены к посещению Шамбалы. Информацией, вывезенной оттуда, владею я. Вот почему генералиссимус Сталин проявил столь живой интерес к моей персоне. Вот почему я помещён на пожизненное заключение именно здесь, а не в Шпандау.
– Всё это так, – кивнул полковник. – Но почему Иосиф Виссарионович не посетил вас здесь?
– Очень просто, товарищ начальник, – усмехнулся Гесс. – Сталин оказался просто трусом. Да-да, я не оговорился. Иногда власть захватывают очень скользкие, беспринципные и недалёкие личности. Тогда в такой стране наступает диктатура. Это случилось в Германии, к этому привёл Россию и ваш Сталин. – Рейхсминистр взмахом руки остановил попытавшихся возразить офицеров, будто действительно заманил начальство на остров ради того, чтобы прочесть им лекцию, и продолжил: – Я в тридцатые годы основательно изучил поведенческие надломы сознания Сталина с юношеских лет. В юности Джугашвили был семинаристом, но его выгнали из семинарии за мелкое воровство. Потом он подался в абреки и, набрав команду таких же разгильдяев, совершал набеги на речные суда и баржи. Только, заметьте, из похода бандит всегда возвращался один. С награбленным барахлом, но без сотоварищей. На исчезновение коллег долго никто не обращал внимания, но как-то раз грабитель попался и попался основательно. Вот тогда у околоточных открылись глаза – все поняли, что никакой банды не существует, то есть абрек избавлялся от сотоварищей после грабежа, убивал их, а на следующее дело нанимал других. Вот откуда появилась цитата, ставшая впоследствии крылатой: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет никакой проблемы!». На каторге ему грозило пожизненное заключение, но подвернувшиеся политические обещали помочь с побегом. Побег устраивать не пришлось, поскольку наступил 1917 год.
Рудольф Гесс специально сделал ударение на цифре, но офицеры пока не поняли, зачем. Меж тем рейхсфюрер продолжил:
– В годы Советской власти в стране постоянно шла скрытная смертельная драка за власть, как у пауков в банке. Вот поэтому я с самого начала возненавидел коммунистов и примкнувшее к ним воинство эсеров. В такой драке выживает только самый храбрый или же самый подлый. Храбростью Джугашвили не блистал с детства, а вот подлости в нём хватало на целый полк. Недаром же расстались с жизнью Киров, Зиновьев, Каменев, Бронштейн-Троцкий, Ульянов-Бланк и многие другие. Всех перечислять, я думаю, не имеет смысла, но истинная заслуга Сталина в том, что он сумел лишить власти американского ставленника Лейбу Бронштейна и всю весёлую компанию той же национальности. Убрав с дороги верных соратников и помощников в становлении Советской власти, Сталин никогда не задумывался, что за его артистическими кульбитами внимательно наблюдают соседи. Когда я начал разрабатывать план «Барбаросса», учтены были все упущения, или, как у вас говорят, «ошибки» прикарманившего власть беспринципного убийцы. Именно такой психологический портрет у меня выкристаллизовался в сознании. Однако я всегда утверждал, что вождь в случае необходимости никогда не спасует перед кровопролитием. Большие проблемы всегда решаются кровью и «железом». Сталин полностью выпадал из моей концепции по той простой причине, что всех своих сотоварищей по грабежам он приучился уничтожать задолго до возникновения Советского государства. Поэтому такой коллега в любом деле, а тем более в достижении власти над миром, просто опасен. Но тут сама госпожа Политика командует парадом. У него не хватило мужества даже приехать сюда, к заключённому особо строгого режима. Он прекрасно знал, что, освободив меня, можно достигнуть тех заповедных высот, куда стремятся все завоеватели и диктаторы со времён существования земли. Сталин отдавал себе отчёт, что я далеко не тот, кого можно запросто положить в больницу с будущим летальным исходом или обвинить в вейсманизме-морганизме с вытекающей отсюда эротогенной психологией.
– Простите, – перебил рейхсминистра майор Рукавицын, – но откуда взялся ваш двойник, которому приходится отбывать срок в Шпандау?
– Это обычный клон. По прилёте в Шотландию я думал передать герцогу Гамильтону не только формулу биологического клонирования, но некоторые гораздо более существенные и полезные вещи.
– Теперь ясно, почему вас навсегда исключили из списка национал-социалистической партии, – резонно заметил полковник Бурякин. – По сути, ваш перелёт – далеко не миссия доброй воли или же предложение союзничества. Это просто обыкновенное предательство. Хотите или нет, но в нашей стране подобные поступки расцениваются именно так.
Гесс поднялся со скамьи, на которую он и его гости присели, подошёл к столу, налил себе в гранёный стакан воды из графина, залпом выпил её и обернулся к оппоненту. Полковник внимательно наблюдал за островным заключённым, но, взглянув в глубоко посаженные глаза рейхсминистра, непроизвольно поёжился.
– Знаете, может быть, вы и правы, – неожиданно согласился Гесс. – Только в нашем мире невозможно обойтись без коллег и единомышленников. Гитлер же не смог воспользоваться поражением англичан в Дюнкерке исключительно по своей глупости. Более того, у него стала прогрессировать мания величия. Таким же недугом поражён был и Сталин. А первый и основной закон власти гласит: разделяй и властвуй! Человек, не способный ничем делиться с себе подобными, жалок, ничтожен и достоин уничтожения. Герцог Гамильтон и Уинстон Черчилль были больше всего способны на сотрудничество в овладении миром, однако ни у того, ни у другого не хватило храбрости для неординарного поступка. Сталин решил наверстать упущенное коллегами. Одно время я даже подумывал, что человеку свойственно меняться и Сталин наконец-то сделает правильный выбор. Но этого не произошло. Кстати, опыты клонирования биологических животных давно проводятся американцами, и в начале нового столетия появятся первые клонированные экземпляры. А мой клон изготовлен, судя по всему, англичанами под покровительством Сталина где-нибудь на секретных военных полигонах Советского Союза.
– Но откуда вам всё это известно? – заинтересованно спросил полковник. – Выходит, если бы Сталин решился на встречу с вами, то власть над миром ему была бы обеспечена?
– Именно так, – кивнул Гесс. – А теперь уже поздно, и мне становится просто неинтересно разбираться в человеческих «ошибках». И не удивляйтесь моей осведомлённости о происходящих в мире политических и природных катаклизмах. Вам достаточно будет узнать, что мне известно о ночном задержании на пограничной реке Пяндж человека, пытавшегося пересечь границу? Причём нарушитель был не один. Второго при переправе подстрелили, а третьего на автомобильной камере утащило течением на речные пороги, откуда трудно выбраться живым. Но третьему повезёт. А пойманного вы ещё не допрашивали?
– Постойте-ка, – нахмурился полковник. – А ведь действительно… но откуда!.. просто мистика какая-то!
– Да, мистика, – кивнул рейхсминистр. – Это одна из наиболее правильных и действующих наук в сонме физических, технократических, психопатологических и других материальных стимулов сознания человека. Кстати, вы обратили внимание, что я пытался сделать ударение на 1917-м годе этого столетия?
– Вроде бы что-то проскальзывало, – подтвердил Рукавицын.
– Так вот, – продолжал Гесс. – Через три года, 17-го августа, мой двойник в Шпандау проявит желание повеситься. Вернее, ему помогут доброжелатели. Тогда и мой век канет в Лету, потому что, согласившись на клона, я дал ему часть своей генетической программы. Но дело не в этом. Вспомните, что случилось с Россией в семнадцатом веке?
– Вы имеете в виду патриарха Никона? – уточнил Юрий Михайлович. – Возникновение двоевластия, гражданская война…
– Именно это, – Гесс даже щёлкнул в воздухе пальцами. – Никогда ещё Русь не знала такой братоубийственной войны, как в семнадцатом веке.
– Вы клоните к тому, что цифра семнадцать – несчастливое число для нашей страны?
– И не только для страны, а для всех, населяющих её! – воскликнул Гесс. – Вы оба ещё доживёте до тех дней, когда наступит 2017-й год. Именно в это время с вашей страной могут случиться самые непредвиденные истории.
– Армагеддон, что ли? – спросил майор.
– Вы, офицер, довольно узко мыслите, – уголки губ старческого рта опустились вниз. – Попробуйте заглянуть за черту, которую видишь, и тогда не нужны будут никакие угрозы Апокалипсиса и другая прилагающаяся фурнитура. А вы, вы оба, сможете что-то сделать для страны, если до сих пор ещё любите свою непредсказуемую родину. Если вас заинтересовал грядущий 2017 год, то необязателен страшный Армагеддон или Третья мировая война. Скорее всего, в это время человечество достигнет ступени самоуничтожения.
– Уж не хотите ли вы нас уверить, – презрительно хмыкнул Бурякин, – что население всех стран прибегнет к самосожжению, отравлениям, добровольным виселицам? Бред какой-то.
– Нет, суицид не обязателен, – миролюбиво возразил рейхсминистр. – К тому времени созреет генетическая бомба. Произойдёт тотальная трансгенизация всей планеты.
– Нельзя ли конкретнее? – попросил Рукавицын. – Нам эти околонаучные термины не сообщают никакой информации.
– Можно и конкретнее, – согласился Гесс. – Наши учёные ещё до начала Второй мировой разработали так называемые плазмоиды. То есть обыкновенную бактерию растительного организма бомбардируют генетически чужеродной бактерией другого. Получается плазмоида, то есть агробактерия, которая уничтожает всё живое, не похожее на неё.
– Но зачем это нужно?
– Очень просто. Например, уже сейчас американцы пытаются продавать всему миру клубнику, не боящуюся мороза, или картофель, не боящийся колорадского жука, или кукурузу, которая может расти даже на солончаке. Именно американцы завладели трансгенизацией агрономических культур. Генно-модифицированный организм может создаваться в любом количестве, поэтому американские «ножки Буша» постепенно завоёвывают рынок.
– Ваша трансгенизация распространяется даже в живых организмах? – недоверчиво покачал головой Бурякин.
– Не моя, – отмахнулся рейхсминистр. – Над этой проблемой начал работать ещё Тимофеев-Ресовский,[17] уроженец вашей страны, а не Германии. Задача была не из лёгких – накормить всю планету. Но клетки после трансгенизации не смогут иметь потомства. Допустим, зерно пшеницы, ставшее генно-модифицированным организмом, не сможет дать потомства, хотя искусственным способом может быть размножено в огромных количествах.
– Это ещё не способствует возникновению вселенской катастрофы, – возразил полковник.
– Вы полагаете? – печально улыбнулся Гесс. – Америка стала родиной всеобщей трансгенизации растений. И что мы наблюдаем сегодня? Более трети населения Соединённых Штатов страдают ожирением! Участилось возникновение лейкемии и рака желудка. Это – только поверхностные факты бытовой Америки. Для более точного диагностирования мне необходим доступ к так называемому информационному полю планеты.
– И под каким ракурсом вы это видите?
– Повторяю, – поморщился рейхсминистр. – У меня свои способы связи с внешним миром. Не в этом проблема. Трансгенизация агробактерий заражает человеческий организм неизвестными болезнями. Человек через одно-два поколения тоже потеряет способность к размножению. Скажем, тот же картофель, прошедший трансгенизацию, пока ещё может расти, но уже убивает не только колорадского жука, но и другие бактерии почвы. Результат – если вы посадите в этом месте здоровый картофель, он уже не сможет дать урожай. То же самое происходит с человеческим организмом. И если человек не заболеет ожирением или раком желудка, то всё равно погибнет от голода, потому что генно-модифицированный организм самоуничтожается. По моим подсчётам, глобальное самоуничтожение произойдёт где-то в 2017 году. К счастью, моя смерть наступит значительно раньше, но тоже совпадёт со знаменательной датой.
– Откуда стал известен день вашей смерти? Ведь это невозможно!
– Мой день смерти совпадет с днём смерти Советского Союза, только по годам ваша страна скончается несколько позже, – усмехнулся Гесс.
– Как?! – вскричал майор Рукавицын. – Что вы себе позволяете?!
– Подождите, – поднял руку полковник. – Подождите! Что значит – день смерти Советского Союза?
– Я стараюсь называть вещи своими именами, – отчеканил рейхсминистр. – Есть время рождения Совета Народных Комиссаров и есть время смерти, то есть исчезновения. Так вот, время смерти Союза Советских Социалистических Республик более ясно обозначено в матрице времён: это произойдёт 17-го августа 1991-го года.
– Простите, а время рождения разве неизвестно?
– В пресловутом 1917-м году не было никакого Совета Народных Комиссаров и лозунг Ульянова-Бланка – «Вся власть Советам!» – украден, простите, позаимствован, как и многое другое, у настоящих Советов народных цеховиков, мастеров и хозяйственников.
– Интересно!
– Более чем, – согласился Гесс. – Потому что к производственным Советам Россия пришла при Александре III Миротворце. В России тогда были Советы ивановских ткачей, стеклодувов из Гусь-Хрустального, хохломских художников, тульских оружейников, дягелевских и гжельских посудников, нижегородских аграрников и много, много других. Всех так сразу и не перечислить. Кстати, опираясь на аграрную реформу Столыпина, страна в короткий срок взяла бы экономику всего мира в свои руки. Однако ни Германии, ни Англии, ни США этого было не надо. Более того, девиз трудовых Советов – «Единомыслие, Единоверие, Терпимость и Взаимопонимание» – сводил на нет все нигилистические замашки, террористические афронты и прочую бессмысленность заварух. Что же нужно для создания неразберихи? Простая война! Здесь можно убийство возвести в почет и раздавать ордена «спасающим» родину от созданной ими же смуты. Но вернёмся к цифре «17»! Через три года, 17-го августа, американские ребята инсценируют смерть моего клона как самоубийство. К сожалению, они не знают, что основной носитель энергии должен быть рядом, поэтому, думаю, мой двойник очень трудно будет принимать смерть. А ещё через четыре года кремлёвские кресла попытается захватить группа проходимцев, которых и личностями назвать можно с большим трудом. Поэтому никакого путча не получится. Однако 17-е, 18-е и 19-е августа будут датами официальной кончины СССР. Именно с этого момента Россия начнёт превращаться в колонию Соединённых Штатов Америки. А если точнее, то в глобальный испытательный полигон, где кроликами или подопытными крысами послужит всё население страны. Единственно, кто будет частично ограждён от проведения трансгенизации, это члены правительства и состоятельные бизнесмены. Последние, кстати, сами покинут Россию и будут искать убежища либо в Испании, либо в Англии. Эти страны, включая Скандинавский полуостров, будут наименее опасными для существования. Заметьте, не жизни, а существования. Конечно же, вас съедает любопытство: откуда у меня такие точные факты и даты? Ведь не гадаю же я на кофейной гуще! Думаю, вам любопытно будет познакомиться с нашими достижениями, а заодно сделать оценку своим возможностям. Но для этого нам надо будет пройти вглубь острова, где находится наша подземная лаборатория. Вы не против?
Старательный стук дизеля на моторке разносился по всему острову, так что не заметить прибытия представителей охраны было довольно трудно. Тем не менее, никто из островитян не побежал встречать гостей – с этим справлялись дежурные на причале.
Рудольф Гесс по-старчески пожевал губами и усмехнулся:
– Никак, начальство явилось устанавливать особо строгие наказания на особо строгом режиме.
Потом он всё-таки обернулся в сторону причала, где несколько островитян встречало войсковых офицеров, пожаловавших с визитом в зону особого режима. Гесс поднялся с кресла и твёрдым шагом вышел на веранду. По внешнему виду пожилому мужчине никак нельзя было дать больше шестидесяти. Казалось, ни раны, полученные им ещё на полях Первой мировой, ни лондонский Тауэр, ни советская зона особо строгого режима не повлияли разрушающе на его уже немолодой организм. Выглядел он на первый взгляд довольно прилично, то есть фигура была стройной и подтянутой, как у новобранца, во взгляде глубоко посаженных глаз сквозило живое пламя внутренней энергии человека, голос пока ещё не думал подводить. Вот только высказывание мыслей вслух, глубокие залысины на голове и морщинистое лицо свидетельствовали о неумолимо надвигающейся старости.
Собственно, старость для человека номер два Третьего рейха уже перестала существовать. То ли различные тюремные застенки в течение более сорока лет, то ли мёртвая вода озера и здешний воздух высокогорья оживляли человеческое тело, но Рудольф Гесс пока ни на общее здоровье, ни на досадные недомогания ни разу не жаловался. Твёрдым шагом он сошёл по деревянным ступеням с веранды и отправился навстречу прибывшим.
Два офицера в сопровождении рядового, у которого на груди висел автомат, швартовались у причала. Странно, пожаловало действительно высокое местное начальство, а в сопровождающих только один рядовой. Значит, приехали выяснять, что случилось с беглецами и заодно познакомиться.
Первым на причал спрыгнул рядовой моторист и помог дежурным закрепить канат, удерживающий лодку, на кнехте. Затем на поплавок выбрался майор, начальник батальона охраны. Последним ступил на остров высокий полковник в надвинутой на глаза фуражке. Но высокого полковника Гесс действительно никогда не видел, а тот, что пониже ростом, майор Рукавицын, не раз интересовался жизнью заключённых на острове. Даже помогал обустраивать хозяйство. Что ни говори, а никакая война не даст человеку понимание жизни, которое приходит только при живом общении с населяющими планету существами.
Майор, кажется, интуитивно чувствовал, что мистическое существование рейхсминистра на острове связано с чем-то большим, чем обыкновенное заключение за какие-то провинности. Тем более раз сам Сталин собирался наведаться сюда и явно отнюдь не для простого знакомства. Вот только слишком долго собирался, поэтому давно уже отчитывается за свои дела в другом мире. Трусоват был Иосиф Виссарионович, ну да с этим ничего не поделаешь. Такие болезни неизлечимы.
Пройдя ровно половину пути по базальтовому обрыву, Гесс остановился и стал поджидать шагавших навстречу офицеров. В бараке, выстроенном на краю обрыва, рейхсминистр жил исключительно с военнопленными немцами, уцелевшими от гибели во Второй мировой, заработавшими пожизненное заключение на острове за какие-то необыкновенные преступления. Хотя нет, был среди барачных один русский. Вернее, немец, родившийся в России, но именно он был примечателен тем, что даже находясь в заключении, не переставал писать стихи и сочинять занимательные романы. Что ж, настоящий талант нельзя посадить за решётку и насильно заставить не писать.
В остальных пяти бараках отбывали пожизненный срок тоже непростые заключённые – граждане Советского Союза. Никого из них нельзя было назвать просто уголовным отморозком.
Пожизненными островитянами были изобретатели, даже философы разных стран, попавшие когда-то в руки генералиссимуса Сталина. И они безропотно доживали свой век здесь, на острове, меж двух безлюдных сопок, на которых, кроме кустарника, густой травы и не слишком высоких деревьев, ничего не росло. Но травы и кустиков хватало для пропитания кроликам, овцам и лошадям, которых жители острова пытались разводить в неограниченных количествах. А кролики часто обгладывали стволы карликовых деревьев, росших на острове, – это было одним из любимых занятий вислоухих.
Всё-таки надо сказать большое спасибо командованию КГБ или их непосредственным подчинённым за то, что позволяли пожизненным заключённым поднимать островное хозяйство и работать в специально построенных для этого лабораториях.
А сам майор Рукавицын был когда-то поражён тем, что островитяне из старого лодочного дизеля сумели сконструировать собственную электростанцию и теперь все шесть бараков снабжались энергией. Вот только солярку заключённым приходилось выпрашивать на Большой земле, но кто их знает, островитян. Недаром они меж сопок принялись рыть какую-то шахту. Может, для создания ещё чего-нибудь удивительного?
– Кстати, надо бы наведаться в эту шахту, а то пророют туннель до Америки, – пробормотал Рукавицын.
– Что? – не понял Бурякин. – Какой туннель?
– Да это я так, товарищ полковник, – принялся отнекиваться майор. – Не обращайте внимания. Это я мыслю вслух иногда.
– Ну-ну, – кивнул Юрий Михайлович и замолчал, поскольку они подошли уже к поджидавшему их старцу.
– Здравия желаю! – козырнули офицеры.
– Имею честь! – рейхсминистр вскинул руку в фашистском приветствии. – Чем обязан вашему вниманию? Собственно, догадываюсь. Происшествие сегодня ночью. Ведь так?
– Так, – кивнули офицеры.
– Вы свободно владеете русским? – удивился Бурякин.
– Помилуйте, товарищ начальник, – губы рейхсминистра искривились в иронической усмешке. – Прожив столько лет среди чужих, поневоле начнёшь разговаривать на чужом языке, думать чужими мыслями и совершать неординарные поступки, которые, скажем, для вас являются вещами обыденными.
– Хотите сказать, что из тюрем бегают только в России? – поджал губы полковник. – Поэтому вы почувствовали себя вольготно и решили, что вправе заставить начальника обратить на себя внимание? Но вы для меня просто обыкновенный заключённый, хотя и с необыкновенным прошлым.
– Вовсе нет, господин офицер, – виновато отмахнулся Гесс. – Только для российских лагерей побег – это более доступная форма связи с внешним миром. Но что мы стоим? Прошу пожаловать ко мне, там всё и обсудим.
Гости последовали за высокопоставленным заключённым. Надо сказать, что Рудольф Гесс ещё сохранил свою коричневую форму без знаков различия, но надевал её только по форс-мажорным обстоятельствам. Сегодняшнее посещение высокого начальства было для рейхсминистра именно необычным случаем, и он с утра уже оделся, как подобает.
Мундиры майора и полковника были не парадными, да и приехали они сюда не как званые гости. Тем не менее, все трое выглядели по-деловому. Офицеры прошли к именитому заключённому в его жилище и с любопытством осмотрелись. Вернее, осматриваться стал только полковник. Майор, видимо, бывал здесь раньше, и оглядывать скромную небольшую комнату не стал. Да и смотреть, в общем-то, было не на что: несколько деревянных скамеек вокруг прямоугольного стола да небольшой топчан в углу. Бурякин обратил внимание только на догмат, написанный на стене, который недавно внимательно изучал сам хозяин комнаты.
– Позвольте, господин Гесс, – полюбопытствовал майор. – Вижу, вы действительно забыли, что вы – всего лишь заключённый? Я указаний о таких надписях не давал. Откуда это?
Гесс повернулся в сторону стены, куда указывал майор.
– Ах, это… По моим сведениям, в камере заключённого номер семь в тюрьме Шпандау имеется такая вот надпись. Поэтому я попросил, чтобы мне тоже написали на стене такое же уставное предупреждение. Это не даёт мыслям уходить в сторону и помогает сосредоточиться.
– Интересно, – хмыкнул полковник. – Как вы узнали об этой надписи? Насколько мне известно, тюрьму Шпандау охраняют спецподразделения четырёх стран, но никого из посторонних к единственному заключённому не пускают. Да и к вам запрещено приезжать с визитом кому бы то ни было, не исключая нас, так откуда же сюда проникает информация?
– У меня несколько иная связь с остальным миром. Я могу поделиться с вами своим секретом, только чуть позже. И не думаю, что мне в Шпандау было бы лучше, чем здесь, – пожал плечами рейхсминистр. – Сталину я оказался необходим именно в связи с владением секретной информацией, которую доставили наши эмиссары после посещения Лхасы.
– Вы говорите о путешествии немцев на Тибет? – поинтересовался майор.
– Да, если можно приказной рейд считать путешествием, – тонкие старческие губы опять искривила ехидная усмешка. – Наши штурмовики чётко выполняли поставленные задачи. В Лхасе они добились расположения далай-ламы Теньцзын Гьяцо и на короткое время были допущены к посещению Шамбалы. Информацией, вывезенной оттуда, владею я. Вот почему генералиссимус Сталин проявил столь живой интерес к моей персоне. Вот почему я помещён на пожизненное заключение именно здесь, а не в Шпандау.
– Всё это так, – кивнул полковник. – Но почему Иосиф Виссарионович не посетил вас здесь?
– Очень просто, товарищ начальник, – усмехнулся Гесс. – Сталин оказался просто трусом. Да-да, я не оговорился. Иногда власть захватывают очень скользкие, беспринципные и недалёкие личности. Тогда в такой стране наступает диктатура. Это случилось в Германии, к этому привёл Россию и ваш Сталин. – Рейхсминистр взмахом руки остановил попытавшихся возразить офицеров, будто действительно заманил начальство на остров ради того, чтобы прочесть им лекцию, и продолжил: – Я в тридцатые годы основательно изучил поведенческие надломы сознания Сталина с юношеских лет. В юности Джугашвили был семинаристом, но его выгнали из семинарии за мелкое воровство. Потом он подался в абреки и, набрав команду таких же разгильдяев, совершал набеги на речные суда и баржи. Только, заметьте, из похода бандит всегда возвращался один. С награбленным барахлом, но без сотоварищей. На исчезновение коллег долго никто не обращал внимания, но как-то раз грабитель попался и попался основательно. Вот тогда у околоточных открылись глаза – все поняли, что никакой банды не существует, то есть абрек избавлялся от сотоварищей после грабежа, убивал их, а на следующее дело нанимал других. Вот откуда появилась цитата, ставшая впоследствии крылатой: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет никакой проблемы!». На каторге ему грозило пожизненное заключение, но подвернувшиеся политические обещали помочь с побегом. Побег устраивать не пришлось, поскольку наступил 1917 год.
Рудольф Гесс специально сделал ударение на цифре, но офицеры пока не поняли, зачем. Меж тем рейхсфюрер продолжил:
– В годы Советской власти в стране постоянно шла скрытная смертельная драка за власть, как у пауков в банке. Вот поэтому я с самого начала возненавидел коммунистов и примкнувшее к ним воинство эсеров. В такой драке выживает только самый храбрый или же самый подлый. Храбростью Джугашвили не блистал с детства, а вот подлости в нём хватало на целый полк. Недаром же расстались с жизнью Киров, Зиновьев, Каменев, Бронштейн-Троцкий, Ульянов-Бланк и многие другие. Всех перечислять, я думаю, не имеет смысла, но истинная заслуга Сталина в том, что он сумел лишить власти американского ставленника Лейбу Бронштейна и всю весёлую компанию той же национальности. Убрав с дороги верных соратников и помощников в становлении Советской власти, Сталин никогда не задумывался, что за его артистическими кульбитами внимательно наблюдают соседи. Когда я начал разрабатывать план «Барбаросса», учтены были все упущения, или, как у вас говорят, «ошибки» прикарманившего власть беспринципного убийцы. Именно такой психологический портрет у меня выкристаллизовался в сознании. Однако я всегда утверждал, что вождь в случае необходимости никогда не спасует перед кровопролитием. Большие проблемы всегда решаются кровью и «железом». Сталин полностью выпадал из моей концепции по той простой причине, что всех своих сотоварищей по грабежам он приучился уничтожать задолго до возникновения Советского государства. Поэтому такой коллега в любом деле, а тем более в достижении власти над миром, просто опасен. Но тут сама госпожа Политика командует парадом. У него не хватило мужества даже приехать сюда, к заключённому особо строгого режима. Он прекрасно знал, что, освободив меня, можно достигнуть тех заповедных высот, куда стремятся все завоеватели и диктаторы со времён существования земли. Сталин отдавал себе отчёт, что я далеко не тот, кого можно запросто положить в больницу с будущим летальным исходом или обвинить в вейсманизме-морганизме с вытекающей отсюда эротогенной психологией.
– Простите, – перебил рейхсминистра майор Рукавицын, – но откуда взялся ваш двойник, которому приходится отбывать срок в Шпандау?
– Это обычный клон. По прилёте в Шотландию я думал передать герцогу Гамильтону не только формулу биологического клонирования, но некоторые гораздо более существенные и полезные вещи.
– Теперь ясно, почему вас навсегда исключили из списка национал-социалистической партии, – резонно заметил полковник Бурякин. – По сути, ваш перелёт – далеко не миссия доброй воли или же предложение союзничества. Это просто обыкновенное предательство. Хотите или нет, но в нашей стране подобные поступки расцениваются именно так.
Гесс поднялся со скамьи, на которую он и его гости присели, подошёл к столу, налил себе в гранёный стакан воды из графина, залпом выпил её и обернулся к оппоненту. Полковник внимательно наблюдал за островным заключённым, но, взглянув в глубоко посаженные глаза рейхсминистра, непроизвольно поёжился.
– Знаете, может быть, вы и правы, – неожиданно согласился Гесс. – Только в нашем мире невозможно обойтись без коллег и единомышленников. Гитлер же не смог воспользоваться поражением англичан в Дюнкерке исключительно по своей глупости. Более того, у него стала прогрессировать мания величия. Таким же недугом поражён был и Сталин. А первый и основной закон власти гласит: разделяй и властвуй! Человек, не способный ничем делиться с себе подобными, жалок, ничтожен и достоин уничтожения. Герцог Гамильтон и Уинстон Черчилль были больше всего способны на сотрудничество в овладении миром, однако ни у того, ни у другого не хватило храбрости для неординарного поступка. Сталин решил наверстать упущенное коллегами. Одно время я даже подумывал, что человеку свойственно меняться и Сталин наконец-то сделает правильный выбор. Но этого не произошло. Кстати, опыты клонирования биологических животных давно проводятся американцами, и в начале нового столетия появятся первые клонированные экземпляры. А мой клон изготовлен, судя по всему, англичанами под покровительством Сталина где-нибудь на секретных военных полигонах Советского Союза.
– Но откуда вам всё это известно? – заинтересованно спросил полковник. – Выходит, если бы Сталин решился на встречу с вами, то власть над миром ему была бы обеспечена?
– Именно так, – кивнул Гесс. – А теперь уже поздно, и мне становится просто неинтересно разбираться в человеческих «ошибках». И не удивляйтесь моей осведомлённости о происходящих в мире политических и природных катаклизмах. Вам достаточно будет узнать, что мне известно о ночном задержании на пограничной реке Пяндж человека, пытавшегося пересечь границу? Причём нарушитель был не один. Второго при переправе подстрелили, а третьего на автомобильной камере утащило течением на речные пороги, откуда трудно выбраться живым. Но третьему повезёт. А пойманного вы ещё не допрашивали?
– Постойте-ка, – нахмурился полковник. – А ведь действительно… но откуда!.. просто мистика какая-то!
– Да, мистика, – кивнул рейхсминистр. – Это одна из наиболее правильных и действующих наук в сонме физических, технократических, психопатологических и других материальных стимулов сознания человека. Кстати, вы обратили внимание, что я пытался сделать ударение на 1917-м годе этого столетия?
– Вроде бы что-то проскальзывало, – подтвердил Рукавицын.
– Так вот, – продолжал Гесс. – Через три года, 17-го августа, мой двойник в Шпандау проявит желание повеситься. Вернее, ему помогут доброжелатели. Тогда и мой век канет в Лету, потому что, согласившись на клона, я дал ему часть своей генетической программы. Но дело не в этом. Вспомните, что случилось с Россией в семнадцатом веке?
– Вы имеете в виду патриарха Никона? – уточнил Юрий Михайлович. – Возникновение двоевластия, гражданская война…
– Именно это, – Гесс даже щёлкнул в воздухе пальцами. – Никогда ещё Русь не знала такой братоубийственной войны, как в семнадцатом веке.
– Вы клоните к тому, что цифра семнадцать – несчастливое число для нашей страны?
– И не только для страны, а для всех, населяющих её! – воскликнул Гесс. – Вы оба ещё доживёте до тех дней, когда наступит 2017-й год. Именно в это время с вашей страной могут случиться самые непредвиденные истории.
– Армагеддон, что ли? – спросил майор.
– Вы, офицер, довольно узко мыслите, – уголки губ старческого рта опустились вниз. – Попробуйте заглянуть за черту, которую видишь, и тогда не нужны будут никакие угрозы Апокалипсиса и другая прилагающаяся фурнитура. А вы, вы оба, сможете что-то сделать для страны, если до сих пор ещё любите свою непредсказуемую родину. Если вас заинтересовал грядущий 2017 год, то необязателен страшный Армагеддон или Третья мировая война. Скорее всего, в это время человечество достигнет ступени самоуничтожения.
– Уж не хотите ли вы нас уверить, – презрительно хмыкнул Бурякин, – что население всех стран прибегнет к самосожжению, отравлениям, добровольным виселицам? Бред какой-то.
– Нет, суицид не обязателен, – миролюбиво возразил рейхсминистр. – К тому времени созреет генетическая бомба. Произойдёт тотальная трансгенизация всей планеты.
– Нельзя ли конкретнее? – попросил Рукавицын. – Нам эти околонаучные термины не сообщают никакой информации.
– Можно и конкретнее, – согласился Гесс. – Наши учёные ещё до начала Второй мировой разработали так называемые плазмоиды. То есть обыкновенную бактерию растительного организма бомбардируют генетически чужеродной бактерией другого. Получается плазмоида, то есть агробактерия, которая уничтожает всё живое, не похожее на неё.
– Но зачем это нужно?
– Очень просто. Например, уже сейчас американцы пытаются продавать всему миру клубнику, не боящуюся мороза, или картофель, не боящийся колорадского жука, или кукурузу, которая может расти даже на солончаке. Именно американцы завладели трансгенизацией агрономических культур. Генно-модифицированный организм может создаваться в любом количестве, поэтому американские «ножки Буша» постепенно завоёвывают рынок.
– Ваша трансгенизация распространяется даже в живых организмах? – недоверчиво покачал головой Бурякин.
– Не моя, – отмахнулся рейхсминистр. – Над этой проблемой начал работать ещё Тимофеев-Ресовский,[17] уроженец вашей страны, а не Германии. Задача была не из лёгких – накормить всю планету. Но клетки после трансгенизации не смогут иметь потомства. Допустим, зерно пшеницы, ставшее генно-модифицированным организмом, не сможет дать потомства, хотя искусственным способом может быть размножено в огромных количествах.
– Это ещё не способствует возникновению вселенской катастрофы, – возразил полковник.
– Вы полагаете? – печально улыбнулся Гесс. – Америка стала родиной всеобщей трансгенизации растений. И что мы наблюдаем сегодня? Более трети населения Соединённых Штатов страдают ожирением! Участилось возникновение лейкемии и рака желудка. Это – только поверхностные факты бытовой Америки. Для более точного диагностирования мне необходим доступ к так называемому информационному полю планеты.
– И под каким ракурсом вы это видите?
– Повторяю, – поморщился рейхсминистр. – У меня свои способы связи с внешним миром. Не в этом проблема. Трансгенизация агробактерий заражает человеческий организм неизвестными болезнями. Человек через одно-два поколения тоже потеряет способность к размножению. Скажем, тот же картофель, прошедший трансгенизацию, пока ещё может расти, но уже убивает не только колорадского жука, но и другие бактерии почвы. Результат – если вы посадите в этом месте здоровый картофель, он уже не сможет дать урожай. То же самое происходит с человеческим организмом. И если человек не заболеет ожирением или раком желудка, то всё равно погибнет от голода, потому что генно-модифицированный организм самоуничтожается. По моим подсчётам, глобальное самоуничтожение произойдёт где-то в 2017 году. К счастью, моя смерть наступит значительно раньше, но тоже совпадёт со знаменательной датой.
– Откуда стал известен день вашей смерти? Ведь это невозможно!
– Мой день смерти совпадет с днём смерти Советского Союза, только по годам ваша страна скончается несколько позже, – усмехнулся Гесс.
– Как?! – вскричал майор Рукавицын. – Что вы себе позволяете?!
– Подождите, – поднял руку полковник. – Подождите! Что значит – день смерти Советского Союза?
– Я стараюсь называть вещи своими именами, – отчеканил рейхсминистр. – Есть время рождения Совета Народных Комиссаров и есть время смерти, то есть исчезновения. Так вот, время смерти Союза Советских Социалистических Республик более ясно обозначено в матрице времён: это произойдёт 17-го августа 1991-го года.
– Простите, а время рождения разве неизвестно?
– В пресловутом 1917-м году не было никакого Совета Народных Комиссаров и лозунг Ульянова-Бланка – «Вся власть Советам!» – украден, простите, позаимствован, как и многое другое, у настоящих Советов народных цеховиков, мастеров и хозяйственников.
– Интересно!
– Более чем, – согласился Гесс. – Потому что к производственным Советам Россия пришла при Александре III Миротворце. В России тогда были Советы ивановских ткачей, стеклодувов из Гусь-Хрустального, хохломских художников, тульских оружейников, дягелевских и гжельских посудников, нижегородских аграрников и много, много других. Всех так сразу и не перечислить. Кстати, опираясь на аграрную реформу Столыпина, страна в короткий срок взяла бы экономику всего мира в свои руки. Однако ни Германии, ни Англии, ни США этого было не надо. Более того, девиз трудовых Советов – «Единомыслие, Единоверие, Терпимость и Взаимопонимание» – сводил на нет все нигилистические замашки, террористические афронты и прочую бессмысленность заварух. Что же нужно для создания неразберихи? Простая война! Здесь можно убийство возвести в почет и раздавать ордена «спасающим» родину от созданной ими же смуты. Но вернёмся к цифре «17»! Через три года, 17-го августа, американские ребята инсценируют смерть моего клона как самоубийство. К сожалению, они не знают, что основной носитель энергии должен быть рядом, поэтому, думаю, мой двойник очень трудно будет принимать смерть. А ещё через четыре года кремлёвские кресла попытается захватить группа проходимцев, которых и личностями назвать можно с большим трудом. Поэтому никакого путча не получится. Однако 17-е, 18-е и 19-е августа будут датами официальной кончины СССР. Именно с этого момента Россия начнёт превращаться в колонию Соединённых Штатов Америки. А если точнее, то в глобальный испытательный полигон, где кроликами или подопытными крысами послужит всё население страны. Единственно, кто будет частично ограждён от проведения трансгенизации, это члены правительства и состоятельные бизнесмены. Последние, кстати, сами покинут Россию и будут искать убежища либо в Испании, либо в Англии. Эти страны, включая Скандинавский полуостров, будут наименее опасными для существования. Заметьте, не жизни, а существования. Конечно же, вас съедает любопытство: откуда у меня такие точные факты и даты? Ведь не гадаю же я на кофейной гуще! Думаю, вам любопытно будет познакомиться с нашими достижениями, а заодно сделать оценку своим возможностям. Но для этого нам надо будет пройти вглубь острова, где находится наша подземная лаборатория. Вы не против?