Страница:
Заступив дежурным врачом, он вызывал по всяким пустякам то хирурга, то терапевта. Прием больных всегда заканчивался тем, что Пачкин приглашал обоих спецов в комнату и показывал в один угол – там хирурга ждут, а там, он указывал в противоположном направлении – терапевта. Такой «бардак» быстро всем надоел, Серегу (к его радости) перестали совсем ставить в дежурство.
Выполнив все необходимые «забеги» (кухня, наряд и пр.), Невский успешно провел прием, даже не приглашал терапевта, разобрался со всеми больными – чаще приходили больные гепатитом, их он направлял в госпиталь. Только собрался отдохнуть. Вошел Сережа Пачкин.
– Привет, Саня. Я только сейчас разговаривал с замкомбригады (он любил козырнуть знакомством с большими начальниками). Рассказал ему о «Тонике», тот заинтересовался, обещал заглянуть в приемное отделение.
– Ну и что. Пусть приходит, дадим ему этого зелья, сколько унесет. Да наверняка он не сам придет, пошлет «нукера».
– Кто такой «нукер»?
– Дневальный, посыльный, черт лысый, наконец…
– Не знаю насчет черта, но ты на всякий случай дай команду помыть в коридоре приемного, натоптали там бойцы. – С чувством исполненного долга Сергей важно удалился.
– Еще один начальник выискался, «ком с горы», – подумал Невский.
Знакомство старшего лейтенанта и полковника произошло несколько месяцев назад жарким августовским днем. В тот день приехала в бригаду очередная комиссия из Союза. К подобным проверкам все давно привыкли. Как правило, люди с большими звездами на погонах приезжали из Москвы, Ташкента не интересоваться истинным положением дел среди Ограниченного Контингента, а самим отметиться – «я был там», иногда и орденок получить. Подобные проверяющие сразу были видны: они старались не совать никуда свой нос, покорно шли за сопровождающими, со всем соглашались и «тихо себя вели»… В этот раз возглавлял комиссию командующий Московским военным округом, генерал армии. Пожелали увидеть раненых, сопровождал их Василий Иванович. Никого из руководства медроты не оказалось, все занимались по своим планам. Невский записывал в истории болезни проведенную накануне операцию, когда дежурная сестра открыла дверь из коридора.
– Александр, там спрашивают кого-нибудь из врачей, надо раненых показать.
– А Зыков где?
– Начальник отделения уехал в госпиталь, а старший ординатор ушел на вызов, он – дежурный врач.
– Опять самому младшему придется столбиком стоять перед генералами, черт побери! Ладно, иду.
Невский отложил ручку, причесался перед зеркалом (оброс, давно надо было подстричься). Одет был в традиционную рабочую форму: белый халат на голый торс, зеленые операционные штаны, тапочки на босу ногу. Видок еще тот! Вышел в коридор.
Человек 10 подходило к ординаторской, остановились. Трудно было понять, кто где – все были в полевой форме, без погон и знаков отличий, только сопровождающие офицеры бригады выделялись, среди них Невский узнал замкомбригады. Тот глазами показал на пожилого грузного человека, истекающего потом, широкополая панама делала его похожим на пасечника, роль пчел выполняла свита генерала, постоянно перемещаясь и жужжа вокруг него.
– Старший лейтенант Невский, ординатор операционно-перевязочного отделения, – четко представился Александр. – Начальник отделения, капитан Зыков, на выезде, разрешите показать отделение мне?
– Невский, говоришь, а звать как?
– Александр.
– Вот видите, познакомились с самим Великим князем, – повернулся генерал к остальным, в свите пробежал смешок.
Невский давно привык к подобным проявлениям, никак не реагировал.
– Покажи нам раненых бойцов, хочу поговорить с ними, есть такие сейчас?
– Так точно, с 1-й по 5-ю палату лежат на лечении, – указал рукой по коридору Невский.
Все стояли в это время у палаты № 5. Генерал подслеповато прищурился, увидел номер на двери.
– Давайте с нее и начнем. Он сам широким жестом открыл дверь, вошел, вся свита устремилась следом, словно рас читывала увидеть там чудо. Невский вошел последним, оказался рядом с Василием Ивановичем («Чапаев», вспомнил он его прозвище).
Генерал громко представился. В палате из восьми коек заняты были пять, нехотя все поднялись, понуро смотрели на Командующего из самой Москвы.
– А, почему такие грустные? – бодро продолжал гене рал армии. – Вы пролили кровь за свою родину, она не за будет ваших заслуг. Выше головы. Ты, сынок, сколько убил душманов, в бою получил ранение? – он кивнул на пере бинтованную руку солдата.
Маленький, похожий на подростка, солдатик густо покраснел и опустив голову, произнес едва слышно:
– Случайно пульнул в себя во время чистки оружия.
Генерал крякнул, потом похлопал его по плечу:
– Осторожнее надо быть! И палка раз в год может выстрелить, а вы не с палками воюете.
Он перевел взгляд на следующего. Это был недавно прибывший в Афганистан новобранец, не успевший понюхать пороху. Испугавшись выхода в первый рейд, он прострелил себе ногу, пуля раздробила кости стопы, рана плохо заживала. Факт самострела был доказан, рядовой ожидал решения своей участи. Невский понял, что если солдатик скажет правду, то настроение проверяющего окончательно испортится. Он громко доложил, опередив раненого:
– А это, товарищ генерал армии, тоже подобный же случай, – случайно прострелил ногу при чистке оружия.
Генерал смотрел ошалевшими глазами. Невский почувствовал сильный удар кулаком в спину, раздался сердитый шепот полковника:
– Ты куда нас привел? Два подряд ранения при чистке оружия…
Невский, тоже шепотом, быстро пояснил:
– Это вообще самострел, находится под следствием. Здесь мы специально собрали все не боевые ранения, здесь лежит и «дуэлянт» – старший лейтенант кивнул на больного с забинтованным пахом (Состоялась дуэль на пистолетах между двумя крепко выпившими прапорщиками – стрелялись из-за одной официантки. Надели бронежилеты, назначили секундантов, все честь по чести. Выстрел одного пришелся на бронежилет противника, рука второго пьяно качнулась, пуля попала ниже защитных пластин, сократив мужское хозяйство наполовину. Был большой скандал в бригаде, прапорщиков ждало наказание, один долечивался у нас перед высылкой на родину). Полковник даже застонал от досады.
– Придумай что-нибудь, или я тебе покажу «кузькину мать».
Генерал между тем хмуро обводил всех в палате взглядом.
Невский протолкался вперед, шагнул к проверяющему.
– Товарищ генерал армии, давайте пройдем в другую палату, здесь долечиваются бытовые травмы.
Генерал кивнул головой, пожелал всем выздоровления и вышел за Невским, все быстро освободили палату. Ординатор провел генерала в свою палату № 3, где лежали раненые в бою из роты десантно-штурмового батальона. На этот раз все пошло как по маслу: генерал присаживался на край кровати очередного раненого десантника, жал руку, расспрашивал о доме, а потом вручал каждому командирские часы в подарок (их подавал его помощник из раскрытого кейса). Настроение у всех поднялось, шутили, говорили о прошедшем бое, о Родине, которая ждет своих героев. Полковник приблизился к Невскому, со значением пожал руку, молодец, выручил. Наконец, проверяющий обошел всех, одарил часами. Спросил:
– Есть что еще посмотреть?
– Давайте пройдем в офицерскую палату, там лежит Герой Советского Союза, командир роты.
– Живой? – задал вопрос, изумленный генерал. – Потом сам же поперхнулся от такого вопроса, – я хотел сказать… – Так и не придумал чем закончить…
Вопрос этот не вызвал никакого удивления у Невского: все в Союзе привыкли, что Герои возвращались с войны только в виде «груза 200», что казалось нормальным. Наконец, кто-то в больших кабинетах решил: пора показать миру живого Героя. В этом плане очень повезло нашему командиру 7-й роты – он оказался одним из первых награжденных. Им гордилась вся бригада. Сейчас он ожидал своего заменщика, а попутно решил вырезать небольшую опухоль в области локтя. Пришел на прием, его положили на плановую операцию. Несложная операция чуть не закончилась трагически. Оперировать взялся сам ведущий хирург медроты, не взял никого в помощники, не хотел делить славу – самого Героя оперировал. А у Александра, так звали командира роты, оказалась аллергия на новокаин (обезболивающее), он «дал» остановку сердца прямо на операционном столе. Испуганная до смерти операционная сестра вбежала в ординаторскую, два хирурга бросились на помощь. Сердце удалось «завести» непрямым массажем, реанимацию провели успешно. На Голущенко было жалко смотреть – смертельная бледность долго не сходила с его лица.
– Страна рождает Героев, а мы их убиваем, – произнес он, придя в себя.
– Не мы, а ты. Почему не выяснил на счет аллергических реакций? – оборвал его Зыков.
Они с Невским хлопотали у приходящего в сознание капитана. Тот удивленно смотрел на суетящихся вокруг людей.
– Саша, запомни на всю жизнь – тебе нельзя вводить новокаин, иначе точно помрешь, – склонился над ним Зыков.
Прошло несколько дней. Но врачи не спешили выписывать офицера (операцию провели позже Зыков с Невским, используя другой препарат, все почти уже зажило). Буквально пару дней назад командир роты прямо в палате отметил свое 25-летие, пригласил и хирургов. Много говорили, вспоминали жизнь в Союзе.
Невский решил в заключение окончательно «добить» генерала, провел его в палату к командиру роты. Общение с «живым» Героем решило исход посещения стационара, генерал долго обнимал ничего не понимающего Сашку, тряс его руку, это же сделали все – хотелось прикоснуться к «легенде».
На прощание генерал армии поблагодарил Невского и ушел очень довольный собой. Пожал старшему лейтенанту вновь руку и замкомбрига, похлопал по плечу: не уронил в грязь лицом.
Все это вспомнилось Невскому, пока он ожидал прихода полковника.
– Я от замкомбригады, мне нужен старший лейтенант Невский. – Он посмотрел на погоны, Невский уже снял белый халат, переоделся в форменную одежду, ожидая высокого гостя.
После такого обращения он подскочил, прижал руки по швам и громко доложил:
– Старший лейтенант Невский к вашим услугам. – Сержант даже попятился, вся его «надутость» улетучилась.
– Полковник приказал мне принести 2 коробки с иликсиром (он так и сказал, старательно произнося по слогам), – сержант топтался у двери, явно теряясь.
– Ладно, раз полковник приказал, получишь свои коробки с «иликсиром». Проходи сюда.
Невский вышел из-за стола, прошел в смежную комнату (перевязочную). Сюда старательный Саша Тамару каждый день заносил новые коробки с «Тоником» со своего склада. В углу лежали последние две коробки. Невский кивнул на них. Сержант без видимых усилий поднял с пола коробки, зажал подмышками, собрался уходить.
– Погоди, запомни, передашь полковнику: принимать строго по одной десертной ложке не более трех раз в день! Понял?
– А что такое десертная ложка? – повернулся посланец.
– Ты не слышал о таких ложках? Откуда ты, из деревни что ли? – удивился Невский.
– Да, я родом из Воронежской области, маленькая деревенька Нижние Карасики, – сержант впервые улыбнулся, показав ямочки на щеках. Лицо его приобрело совершенно детские черты.
– Как зовут?
– Степанов Степан.
– Вот что, Степан Степанов из Нижних Карасиков, ты передай полковнику о десертной ложке, он знает. Не кружками пить, не фужерами, не стаканами, как вино во Франции, а ложками. Десертными. Понял? Там все написано, но на французском языке. Знает твой начальник этот язык?
– Так точно, знает! – сержант топтался на пороге, явно торопясь уйти.
– Ну, раз знает, то прочитает. Иди.
– Есть! – произнес сержант, четко повернулся через левое плечо и вышел.
– Пора бы и поклевать чего-нибудь! А там и на боковую, – подумал Невский. Вечер заканчивался.
Вышел на улицу. Вечер догорал на западе красным маревом, было тепло. Путь проходил мимо женского модуля (так на современный лад именовались длинные одноэтажные бараки – сборно-щитовые конструкции), все в бригаде называли это общежитие «Кошкин дом». Почти ежедневно там кипели нешуточные страсти (куда там Шекспиру с его «Отелло»). Вечером барак жил особенно бурно. Многие окна были распахнуты настежь, отовсюду неслась музыка из заграничных магнитофонов: «Арабески», «АББА», «Чингисхан» и прочие зарубежные группы, звучал и Высоцкий. Бригада отдыхала…
Невский подошел к «жилому городку» офицеров управления бригады: здесь можно было увидеть и домики на колесах, и аккуратные сборно-щитовые дома. Замкомбригады жил в бочке (да-да, как древний философ Диоген, только не в деревянной, а в настоящей металлической цистерне, в которой раньше возили горючее). В этой большой емкости вырезали отверстие для двери, для пары окон, внутри уложили деревянные полы, обустроили. Живи – не хочу. К деревянной двери был приставлен авиационный трап. На земле у трапа Невский заметил одинокую фигуру военного с автоматом, подошел ближе, узнал знакомого сержанта Степанова Степана, поздоровался с ним за руку:
– Что пишут из Нижних Карасиков, все нормально дома?
– Вчера только письмо получил, уже ждут моего возвращения, скоро замена моя прилетит.
– Вот и славненько. Как там полковник?
Лицо сержанта приобрело озабоченное выражение, чудесные ямочки на щеках спрятались:
– Да, что-то расхворался мой полковник, цельный день нынче лежит, проходите, товарищ старший лейтенант.
Он отступил в сторону, пропуская Невского по трапу наверх. Александр поднялся по ступенькам, постучал и сразу открыл легкую дверь. В помещении было тепло, работал электрический обогреватель, громко звучал телевизор, в глаза бросился небольшой холодильник. За перегородкой из тяжелых штор с восточным орнаментом стояла широкая кровать. Невский подошел ближе.
На кровати, укрывшись до подбородка одеялом, лежал на спине Василий Иванович, глаза его открылись, в знак приветствия он кивнул головой в ответ на доклад старшего лейтенанта. Даже в полумраке, в стороне горела только настольная лампа, была заметна его смертельная бледность. Невскому показалось невероятным видеть такого сильного, боевого офицера в таком беспомощном положении. Тот выпростал тонкую жилистую руку из-под одеяла, указал доктору на стул у кровати. Невский осторожно присел на краешек, стараясь осознать происходящее. Что могло сразить этого неутомимого человека-оптимиста? Наконец, овладев собой, спросил:
– Что вас беспокоит, на что жалуетесь?
– Понимаешь, док, совсем нет сил, даже чтобы подняться в туалет, Степка мне «утку» подносит, как дистрофику. Есть не хочется, да и уснуть не могу совсем. Вот в телевизор пялюсь весь день. А завтра должен проводить совещание. Что делать – ума не приложу. Медицину не вызывал, думал сам оклемаюсь.
Невский посчитал пульс, еле нащупав редкие удары. Послушал сердце – глухие ослабленные тоны, температура была пониженной, артериальное давление тоже ниже нормы. Ничего не указывало на инфекционное заболевание, да и язык был чист, как у младенца.
– Ну, как Невский, Великий князь, я буду жить? – по пытался даже пошутить Василий Иванович.
Дежурный доктор лихорадочно соображал, прокручивая в голове подобные случаи из врачебной практики. Ничего похожего. Тут взгляд его остановился на столе, заваленном бумагами, папками и множеством знакомых флакончиков с улыбающимся богатырем на этикетке. Число пустых емкостей превышало десяток… Он быстро схватил один и поднес к глазам больного:
– Вы это принимаете, товарищ полковник? Какими дозами? – похолодев и внутренне напрягшись, спросил Невский.
– Да, пью уже не первый день, а сегодня после третьего (?!) пузырька сердце совсем останавливаться начало, вроде бы наоборот должен этот «Тоник» силы придавать. Ничего не понимаю…
Невский заскрипел зубами от чудовищного невежества пациента. Перед глазами сразу возникли мучения бедных кошек на лекциях по фармакологии.
Дальше он действовал уже быстро, осознано набирая необходимые лекарства в шприцы. Ввел очень медленно внутривенно пару сердечных средств, внутримышечно полковнику тоже досталось. Василий Иванович покорно поворачивался по требованию доктора. Уже через несколько минут лицо больного порозовело, черты лица больше не напоминали болезненную бледную маску. Он глубоко и облегченно вздохнул.
– Что это со мной было, доктор?
Вместо ответа, Невский задал неожиданный вопрос:
– Вы знаете французский язык, товарищ полковник?
Замкомбригады даже приподнялся на кровати, лицо его выражало крайнее изумление:
– Да я не только французский, но и русский тут скоро забуду, один матерный командирский приходится использовать. (Все в бригаде знали о его невероятной способности виртуозно, даже красиво ругаться. Казалось, он не повторяется никогда). А чего ты вдруг спрашиваешь?
– Дело в том, что когда я передавал вам коробки с «Тоником» вашему сержанту Степанову, я строго велел передать: принимать только по 1 десертной ложке 3 раза в день, еще оговорился, мол, не фужерами, а ложками… В крайнем случае можно прочитать на этикетке, но написано по-французски. Он все вроде понял.
– Да что-то он мне нес про ложки, не запомнил, мол, какие, но вот во Франции сказал, что пьют фужерами. Я решил – чем я хуже французов? А хорошо действовал этот ваш эликсир первые дни, я все везде успевал. Что случилось-то, сильно превысил что ли?
Невский был явно обескуражен, опять рассказывать о бедных кошках не хотелось. А больше этого снадобья полковнику ни в коем случае нельзя, сразу погибнет: чудовищная доза уже скопилась в организме. Выход нашелся. Не сильно преувеличивая, он пояснил, что следующий прием этого чудо-напитка просто убьет организм. Связано это, мол, с идиосинкразией человека.
– С чем-чем? – переспросил полковник. – Ты меня вроде с идиотом сравнил?
– Так называется индивидуальная непереносимость лекарств.
– Усе понял. Прикажу Степке выбросить оставшиеся флаконы на помойку. – Полковник явно повеселел, силы быстро возвращались к нему.
– Зачем выбрасывать, верните обратно в медроту. Мы используем для раненых и больных, очень помогает выздоровлению.
– Так и сделаем. Завтра вам Степка занесет остатки, еще почти полная вторая коробка осталась. – Полковник сел на кровати, опустив босые ноги, протянул руку и крепко пожал руку Невского. – Спасибо большое! А ты, и правда, – Великий князь, тот тоже умел творить чудеса. Удачи тебе, старлей! Скажи Степану, чтобы принес мне поесть, аппетит вдруг разыгрался.
Невский подхватил сумку с крестом и вышел. Стало смеркаться, ночь здесь наступает стремительно как всегда на юге. Передал просьбу сержанту, тот явно обрадовался – сильно испугался за своего любимого командира. Бегом побежал в офицерскую столовую.
Крепко вдохнув уже прохладного воздуха, Невский, не спеша, двинулся в обратный путь. На душе было радостно и спокойно. Помог такому хорошему человеку – не зря учился на врача. Взгляд его то и дело натыкался на пустые флакончики от «Тоника», разбросанные по территории жилого городка. Бригада активно принимала чудодейственный бальзам….
Несколько дней спустя Невский по плану был направлен на рабочее прикомандирование в Кандагарский госпиталь. Постепенно «страсти» по «Тонику» в бригаде улеглись – все начали готовиться к встрече Нового 1983 года…
«Врач резал вдоль и поперек…»
Внезапно прервав пение, майор отступил назад от операционного стола, сказал, обращаясь к своему ассистенту:
– Так, Санька, зашиваешь кожу без меня. Не забудь поставить резиновый выпускник в углу шва. Смотри трубку резиновую не выдерни из левого подреберья. Если будет все нормально, уберем через пару дней. Ничего, и без селезенки люди до ста лет живут. Организм молодой – справится. Пусть радуется, что жив остался после такой травмы. Еще легко отделался. Вроде трое погибли, когда машина перевернулась? – он обратился к анестезиологу, «колдовавшему» у головы пострадавшего.
Тот молча кивнул, продолжая вводить раствор в подключичную вену.
Иван Владимирович приблизился к голове солдата, находящегося еще в наркозе.
– Молодой совсем. Наверное, еще и девок не любил. Ничего, теперь комиссуют, поедет домой. Там все наверстает. А красивый парень, так ведь, Зинуля? – обратился он к сестре-анестезистке, что стояла рядом с дыхательным аппаратом, продолжавшим нагнетать воздух в легкие травмированного.
Сестра только хмыкнула. Начальник отделения упорно искал ей женихов уже полгода, как только девушка приехала в Афганистан. Но все его кандидатуры отвергались.
– Ладно, заканчивайте без меня. Всем спасибо! Пойду, запишу операцию в журнал и в «Историю болезни». Ты, Саша, когда закончишь, подходи в ординаторскую. Дам тебе «указивки». А мне еще сегодня надо попасть на день рождения к товарищу в ООН-овский городок. Придется и водку пьянствовать. Но вы-то должны все знать, что «Шеф не пьет – он дегустирует». Так, Зинок? А ты должна зарубить себе на носу, что «Шеф не пристает к молодым сотрудницам – он проявляет человеческое участие».
Так, балагуря, Иван Владимирович направился к выходу из операционной. Он знал десятки «правил от ШЕФА», называя это наукой «Командирологии и начальствоведения», даже в шутку требовал заучивать его «перлы» наизусть. Впрочем, они и так легко запоминались. Остановившись у двери, хирург оглянулся, махнул рукой, и вновь все услышали его пение:
Операция продолжилась. Ассистент стал старательно накладывать швы на кожу. Вот уже неделю старший лейтенант – ординатор операционно-перевязочного отделения Кандагарской отдельной медицинской роты, находился на рабочем прикомандировании в госпитале. Он заменил уехавшего в отпуск штатного ординатора хирургического отделения. Это была уже многолетняя практика сотрудничества двух медицинских учреждений. Врачи из медроты с желанием выполняли эти замены – можно было набраться богатого опыта у старших товарищей. Недавно здесь поработал хирург – начальник их приемного отделения, а теперь настала очередь и Александра Невского.
Выполнив все необходимые «забеги» (кухня, наряд и пр.), Невский успешно провел прием, даже не приглашал терапевта, разобрался со всеми больными – чаще приходили больные гепатитом, их он направлял в госпиталь. Только собрался отдохнуть. Вошел Сережа Пачкин.
– Привет, Саня. Я только сейчас разговаривал с замкомбригады (он любил козырнуть знакомством с большими начальниками). Рассказал ему о «Тонике», тот заинтересовался, обещал заглянуть в приемное отделение.
– Ну и что. Пусть приходит, дадим ему этого зелья, сколько унесет. Да наверняка он не сам придет, пошлет «нукера».
– Кто такой «нукер»?
– Дневальный, посыльный, черт лысый, наконец…
– Не знаю насчет черта, но ты на всякий случай дай команду помыть в коридоре приемного, натоптали там бойцы. – С чувством исполненного долга Сергей важно удалился.
– Еще один начальник выискался, «ком с горы», – подумал Невский.
4
С замкомбригады Александр Невский был знаком лично, причем при встречах полковник первым протягивал руку, спрашивал о делах. Это был невысокого роста, сухощавый, спортивного вида офицер среднего возраста. При разговоре он смотрел своими проницательными, умными глазами прямо в зрачки, невозможно было соврать такому собеседнику. Украшением его были шикарные «чапаевские» усы с закручивающимися кверху тонкими кончиками, владелец очень ими гордился, ухаживал и лелеял. Носил полковник звучную фамилию известной на страну певицы. Но в бригаде его все за глаза звали «Чапаев», не только за подобные усы – он был тезкой народного любимца, героя бесчисленных анекдотов. Василий Иванович, конечно, знал о своем прозвище, но нисколько не обижался, напротив, ему льстило, что его сравнивают с прославленным комдивом. Воевал полковник толково, проявлял личную храбрость, не рисковал напрасно солдатскими жизнями, всегда берег их, за что снискал уважение офицеров. Солдаты его обожали.Знакомство старшего лейтенанта и полковника произошло несколько месяцев назад жарким августовским днем. В тот день приехала в бригаду очередная комиссия из Союза. К подобным проверкам все давно привыкли. Как правило, люди с большими звездами на погонах приезжали из Москвы, Ташкента не интересоваться истинным положением дел среди Ограниченного Контингента, а самим отметиться – «я был там», иногда и орденок получить. Подобные проверяющие сразу были видны: они старались не совать никуда свой нос, покорно шли за сопровождающими, со всем соглашались и «тихо себя вели»… В этот раз возглавлял комиссию командующий Московским военным округом, генерал армии. Пожелали увидеть раненых, сопровождал их Василий Иванович. Никого из руководства медроты не оказалось, все занимались по своим планам. Невский записывал в истории болезни проведенную накануне операцию, когда дежурная сестра открыла дверь из коридора.
– Александр, там спрашивают кого-нибудь из врачей, надо раненых показать.
– А Зыков где?
– Начальник отделения уехал в госпиталь, а старший ординатор ушел на вызов, он – дежурный врач.
– Опять самому младшему придется столбиком стоять перед генералами, черт побери! Ладно, иду.
Невский отложил ручку, причесался перед зеркалом (оброс, давно надо было подстричься). Одет был в традиционную рабочую форму: белый халат на голый торс, зеленые операционные штаны, тапочки на босу ногу. Видок еще тот! Вышел в коридор.
Человек 10 подходило к ординаторской, остановились. Трудно было понять, кто где – все были в полевой форме, без погон и знаков отличий, только сопровождающие офицеры бригады выделялись, среди них Невский узнал замкомбригады. Тот глазами показал на пожилого грузного человека, истекающего потом, широкополая панама делала его похожим на пасечника, роль пчел выполняла свита генерала, постоянно перемещаясь и жужжа вокруг него.
– Старший лейтенант Невский, ординатор операционно-перевязочного отделения, – четко представился Александр. – Начальник отделения, капитан Зыков, на выезде, разрешите показать отделение мне?
– Невский, говоришь, а звать как?
– Александр.
– Вот видите, познакомились с самим Великим князем, – повернулся генерал к остальным, в свите пробежал смешок.
Невский давно привык к подобным проявлениям, никак не реагировал.
– Покажи нам раненых бойцов, хочу поговорить с ними, есть такие сейчас?
– Так точно, с 1-й по 5-ю палату лежат на лечении, – указал рукой по коридору Невский.
Все стояли в это время у палаты № 5. Генерал подслеповато прищурился, увидел номер на двери.
– Давайте с нее и начнем. Он сам широким жестом открыл дверь, вошел, вся свита устремилась следом, словно рас читывала увидеть там чудо. Невский вошел последним, оказался рядом с Василием Ивановичем («Чапаев», вспомнил он его прозвище).
Генерал громко представился. В палате из восьми коек заняты были пять, нехотя все поднялись, понуро смотрели на Командующего из самой Москвы.
– А, почему такие грустные? – бодро продолжал гене рал армии. – Вы пролили кровь за свою родину, она не за будет ваших заслуг. Выше головы. Ты, сынок, сколько убил душманов, в бою получил ранение? – он кивнул на пере бинтованную руку солдата.
Маленький, похожий на подростка, солдатик густо покраснел и опустив голову, произнес едва слышно:
– Случайно пульнул в себя во время чистки оружия.
Генерал крякнул, потом похлопал его по плечу:
– Осторожнее надо быть! И палка раз в год может выстрелить, а вы не с палками воюете.
Он перевел взгляд на следующего. Это был недавно прибывший в Афганистан новобранец, не успевший понюхать пороху. Испугавшись выхода в первый рейд, он прострелил себе ногу, пуля раздробила кости стопы, рана плохо заживала. Факт самострела был доказан, рядовой ожидал решения своей участи. Невский понял, что если солдатик скажет правду, то настроение проверяющего окончательно испортится. Он громко доложил, опередив раненого:
– А это, товарищ генерал армии, тоже подобный же случай, – случайно прострелил ногу при чистке оружия.
Генерал смотрел ошалевшими глазами. Невский почувствовал сильный удар кулаком в спину, раздался сердитый шепот полковника:
– Ты куда нас привел? Два подряд ранения при чистке оружия…
Невский, тоже шепотом, быстро пояснил:
– Это вообще самострел, находится под следствием. Здесь мы специально собрали все не боевые ранения, здесь лежит и «дуэлянт» – старший лейтенант кивнул на больного с забинтованным пахом (Состоялась дуэль на пистолетах между двумя крепко выпившими прапорщиками – стрелялись из-за одной официантки. Надели бронежилеты, назначили секундантов, все честь по чести. Выстрел одного пришелся на бронежилет противника, рука второго пьяно качнулась, пуля попала ниже защитных пластин, сократив мужское хозяйство наполовину. Был большой скандал в бригаде, прапорщиков ждало наказание, один долечивался у нас перед высылкой на родину). Полковник даже застонал от досады.
– Придумай что-нибудь, или я тебе покажу «кузькину мать».
Генерал между тем хмуро обводил всех в палате взглядом.
Невский протолкался вперед, шагнул к проверяющему.
– Товарищ генерал армии, давайте пройдем в другую палату, здесь долечиваются бытовые травмы.
Генерал кивнул головой, пожелал всем выздоровления и вышел за Невским, все быстро освободили палату. Ординатор провел генерала в свою палату № 3, где лежали раненые в бою из роты десантно-штурмового батальона. На этот раз все пошло как по маслу: генерал присаживался на край кровати очередного раненого десантника, жал руку, расспрашивал о доме, а потом вручал каждому командирские часы в подарок (их подавал его помощник из раскрытого кейса). Настроение у всех поднялось, шутили, говорили о прошедшем бое, о Родине, которая ждет своих героев. Полковник приблизился к Невскому, со значением пожал руку, молодец, выручил. Наконец, проверяющий обошел всех, одарил часами. Спросил:
– Есть что еще посмотреть?
– Давайте пройдем в офицерскую палату, там лежит Герой Советского Союза, командир роты.
– Живой? – задал вопрос, изумленный генерал. – Потом сам же поперхнулся от такого вопроса, – я хотел сказать… – Так и не придумал чем закончить…
Вопрос этот не вызвал никакого удивления у Невского: все в Союзе привыкли, что Герои возвращались с войны только в виде «груза 200», что казалось нормальным. Наконец, кто-то в больших кабинетах решил: пора показать миру живого Героя. В этом плане очень повезло нашему командиру 7-й роты – он оказался одним из первых награжденных. Им гордилась вся бригада. Сейчас он ожидал своего заменщика, а попутно решил вырезать небольшую опухоль в области локтя. Пришел на прием, его положили на плановую операцию. Несложная операция чуть не закончилась трагически. Оперировать взялся сам ведущий хирург медроты, не взял никого в помощники, не хотел делить славу – самого Героя оперировал. А у Александра, так звали командира роты, оказалась аллергия на новокаин (обезболивающее), он «дал» остановку сердца прямо на операционном столе. Испуганная до смерти операционная сестра вбежала в ординаторскую, два хирурга бросились на помощь. Сердце удалось «завести» непрямым массажем, реанимацию провели успешно. На Голущенко было жалко смотреть – смертельная бледность долго не сходила с его лица.
– Страна рождает Героев, а мы их убиваем, – произнес он, придя в себя.
– Не мы, а ты. Почему не выяснил на счет аллергических реакций? – оборвал его Зыков.
Они с Невским хлопотали у приходящего в сознание капитана. Тот удивленно смотрел на суетящихся вокруг людей.
– Саша, запомни на всю жизнь – тебе нельзя вводить новокаин, иначе точно помрешь, – склонился над ним Зыков.
Прошло несколько дней. Но врачи не спешили выписывать офицера (операцию провели позже Зыков с Невским, используя другой препарат, все почти уже зажило). Буквально пару дней назад командир роты прямо в палате отметил свое 25-летие, пригласил и хирургов. Много говорили, вспоминали жизнь в Союзе.
Невский решил в заключение окончательно «добить» генерала, провел его в палату к командиру роты. Общение с «живым» Героем решило исход посещения стационара, генерал долго обнимал ничего не понимающего Сашку, тряс его руку, это же сделали все – хотелось прикоснуться к «легенде».
На прощание генерал армии поблагодарил Невского и ушел очень довольный собой. Пожал старшему лейтенанту вновь руку и замкомбрига, похлопал по плечу: не уронил в грязь лицом.
Все это вспомнилось Невскому, пока он ожидал прихода полковника.
5
В дверь постучали. Невский крикнул: «Не заперто!» – вряд ли так мог себя вести полковник. Вошел высокий, круглолицый с толстыми красными щеками сержант, он прямо излучал здоровье. При разговоре у него появлялись очаровательные ямочки на щеках. Боец знал об этом, стеснялся, поэтому старался говорить, не раскрывая широко рта.– Я от замкомбригады, мне нужен старший лейтенант Невский. – Он посмотрел на погоны, Невский уже снял белый халат, переоделся в форменную одежду, ожидая высокого гостя.
После такого обращения он подскочил, прижал руки по швам и громко доложил:
– Старший лейтенант Невский к вашим услугам. – Сержант даже попятился, вся его «надутость» улетучилась.
– Полковник приказал мне принести 2 коробки с иликсиром (он так и сказал, старательно произнося по слогам), – сержант топтался у двери, явно теряясь.
– Ладно, раз полковник приказал, получишь свои коробки с «иликсиром». Проходи сюда.
Невский вышел из-за стола, прошел в смежную комнату (перевязочную). Сюда старательный Саша Тамару каждый день заносил новые коробки с «Тоником» со своего склада. В углу лежали последние две коробки. Невский кивнул на них. Сержант без видимых усилий поднял с пола коробки, зажал подмышками, собрался уходить.
– Погоди, запомни, передашь полковнику: принимать строго по одной десертной ложке не более трех раз в день! Понял?
– А что такое десертная ложка? – повернулся посланец.
– Ты не слышал о таких ложках? Откуда ты, из деревни что ли? – удивился Невский.
– Да, я родом из Воронежской области, маленькая деревенька Нижние Карасики, – сержант впервые улыбнулся, показав ямочки на щеках. Лицо его приобрело совершенно детские черты.
– Как зовут?
– Степанов Степан.
– Вот что, Степан Степанов из Нижних Карасиков, ты передай полковнику о десертной ложке, он знает. Не кружками пить, не фужерами, не стаканами, как вино во Франции, а ложками. Десертными. Понял? Там все написано, но на французском языке. Знает твой начальник этот язык?
– Так точно, знает! – сержант топтался на пороге, явно торопясь уйти.
– Ну, раз знает, то прочитает. Иди.
– Есть! – произнес сержант, четко повернулся через левое плечо и вышел.
– Пора бы и поклевать чего-нибудь! А там и на боковую, – подумал Невский. Вечер заканчивался.
6
Дни в Афганистане пролетают незаметно, редко кто мог назвать день недели. А зачем следить за календарем, если это никак не отражается на жизни. Дни похожи друг на друга, особенно если не проводятся боевые операции, не поступают раненые. Как-то Невский заканчивал прием больных во время дежурства. Как и прежде, основные пациенты – инфекционные больные. Резко, требовательно зазвонил телефон. Взял трубку, назвал себя. Звонил оперативный дежурный – дежурному врачу с набором неотложной помощи срочно прибыть домой к замкомбригады. Невский вызвал дежурного терапевта, тот закончит прием, а сам взялся за тяжелую сумку неотложной помощи – предмет гордости начальника приемного отделения, тот ревностно следил за ее пополнением, можно было даже не проверять: все необходимое будет под рукой.Вышел на улицу. Вечер догорал на западе красным маревом, было тепло. Путь проходил мимо женского модуля (так на современный лад именовались длинные одноэтажные бараки – сборно-щитовые конструкции), все в бригаде называли это общежитие «Кошкин дом». Почти ежедневно там кипели нешуточные страсти (куда там Шекспиру с его «Отелло»). Вечером барак жил особенно бурно. Многие окна были распахнуты настежь, отовсюду неслась музыка из заграничных магнитофонов: «Арабески», «АББА», «Чингисхан» и прочие зарубежные группы, звучал и Высоцкий. Бригада отдыхала…
Невский подошел к «жилому городку» офицеров управления бригады: здесь можно было увидеть и домики на колесах, и аккуратные сборно-щитовые дома. Замкомбригады жил в бочке (да-да, как древний философ Диоген, только не в деревянной, а в настоящей металлической цистерне, в которой раньше возили горючее). В этой большой емкости вырезали отверстие для двери, для пары окон, внутри уложили деревянные полы, обустроили. Живи – не хочу. К деревянной двери был приставлен авиационный трап. На земле у трапа Невский заметил одинокую фигуру военного с автоматом, подошел ближе, узнал знакомого сержанта Степанова Степана, поздоровался с ним за руку:
– Что пишут из Нижних Карасиков, все нормально дома?
– Вчера только письмо получил, уже ждут моего возвращения, скоро замена моя прилетит.
– Вот и славненько. Как там полковник?
Лицо сержанта приобрело озабоченное выражение, чудесные ямочки на щеках спрятались:
– Да, что-то расхворался мой полковник, цельный день нынче лежит, проходите, товарищ старший лейтенант.
Он отступил в сторону, пропуская Невского по трапу наверх. Александр поднялся по ступенькам, постучал и сразу открыл легкую дверь. В помещении было тепло, работал электрический обогреватель, громко звучал телевизор, в глаза бросился небольшой холодильник. За перегородкой из тяжелых штор с восточным орнаментом стояла широкая кровать. Невский подошел ближе.
На кровати, укрывшись до подбородка одеялом, лежал на спине Василий Иванович, глаза его открылись, в знак приветствия он кивнул головой в ответ на доклад старшего лейтенанта. Даже в полумраке, в стороне горела только настольная лампа, была заметна его смертельная бледность. Невскому показалось невероятным видеть такого сильного, боевого офицера в таком беспомощном положении. Тот выпростал тонкую жилистую руку из-под одеяла, указал доктору на стул у кровати. Невский осторожно присел на краешек, стараясь осознать происходящее. Что могло сразить этого неутомимого человека-оптимиста? Наконец, овладев собой, спросил:
– Что вас беспокоит, на что жалуетесь?
– Понимаешь, док, совсем нет сил, даже чтобы подняться в туалет, Степка мне «утку» подносит, как дистрофику. Есть не хочется, да и уснуть не могу совсем. Вот в телевизор пялюсь весь день. А завтра должен проводить совещание. Что делать – ума не приложу. Медицину не вызывал, думал сам оклемаюсь.
Невский посчитал пульс, еле нащупав редкие удары. Послушал сердце – глухие ослабленные тоны, температура была пониженной, артериальное давление тоже ниже нормы. Ничего не указывало на инфекционное заболевание, да и язык был чист, как у младенца.
– Ну, как Невский, Великий князь, я буду жить? – по пытался даже пошутить Василий Иванович.
Дежурный доктор лихорадочно соображал, прокручивая в голове подобные случаи из врачебной практики. Ничего похожего. Тут взгляд его остановился на столе, заваленном бумагами, папками и множеством знакомых флакончиков с улыбающимся богатырем на этикетке. Число пустых емкостей превышало десяток… Он быстро схватил один и поднес к глазам больного:
– Вы это принимаете, товарищ полковник? Какими дозами? – похолодев и внутренне напрягшись, спросил Невский.
– Да, пью уже не первый день, а сегодня после третьего (?!) пузырька сердце совсем останавливаться начало, вроде бы наоборот должен этот «Тоник» силы придавать. Ничего не понимаю…
Невский заскрипел зубами от чудовищного невежества пациента. Перед глазами сразу возникли мучения бедных кошек на лекциях по фармакологии.
Дальше он действовал уже быстро, осознано набирая необходимые лекарства в шприцы. Ввел очень медленно внутривенно пару сердечных средств, внутримышечно полковнику тоже досталось. Василий Иванович покорно поворачивался по требованию доктора. Уже через несколько минут лицо больного порозовело, черты лица больше не напоминали болезненную бледную маску. Он глубоко и облегченно вздохнул.
– Что это со мной было, доктор?
Вместо ответа, Невский задал неожиданный вопрос:
– Вы знаете французский язык, товарищ полковник?
Замкомбригады даже приподнялся на кровати, лицо его выражало крайнее изумление:
– Да я не только французский, но и русский тут скоро забуду, один матерный командирский приходится использовать. (Все в бригаде знали о его невероятной способности виртуозно, даже красиво ругаться. Казалось, он не повторяется никогда). А чего ты вдруг спрашиваешь?
– Дело в том, что когда я передавал вам коробки с «Тоником» вашему сержанту Степанову, я строго велел передать: принимать только по 1 десертной ложке 3 раза в день, еще оговорился, мол, не фужерами, а ложками… В крайнем случае можно прочитать на этикетке, но написано по-французски. Он все вроде понял.
– Да что-то он мне нес про ложки, не запомнил, мол, какие, но вот во Франции сказал, что пьют фужерами. Я решил – чем я хуже французов? А хорошо действовал этот ваш эликсир первые дни, я все везде успевал. Что случилось-то, сильно превысил что ли?
Невский был явно обескуражен, опять рассказывать о бедных кошках не хотелось. А больше этого снадобья полковнику ни в коем случае нельзя, сразу погибнет: чудовищная доза уже скопилась в организме. Выход нашелся. Не сильно преувеличивая, он пояснил, что следующий прием этого чудо-напитка просто убьет организм. Связано это, мол, с идиосинкразией человека.
– С чем-чем? – переспросил полковник. – Ты меня вроде с идиотом сравнил?
– Так называется индивидуальная непереносимость лекарств.
– Усе понял. Прикажу Степке выбросить оставшиеся флаконы на помойку. – Полковник явно повеселел, силы быстро возвращались к нему.
– Зачем выбрасывать, верните обратно в медроту. Мы используем для раненых и больных, очень помогает выздоровлению.
– Так и сделаем. Завтра вам Степка занесет остатки, еще почти полная вторая коробка осталась. – Полковник сел на кровати, опустив босые ноги, протянул руку и крепко пожал руку Невского. – Спасибо большое! А ты, и правда, – Великий князь, тот тоже умел творить чудеса. Удачи тебе, старлей! Скажи Степану, чтобы принес мне поесть, аппетит вдруг разыгрался.
Невский подхватил сумку с крестом и вышел. Стало смеркаться, ночь здесь наступает стремительно как всегда на юге. Передал просьбу сержанту, тот явно обрадовался – сильно испугался за своего любимого командира. Бегом побежал в офицерскую столовую.
Крепко вдохнув уже прохладного воздуха, Невский, не спеша, двинулся в обратный путь. На душе было радостно и спокойно. Помог такому хорошему человеку – не зря учился на врача. Взгляд его то и дело натыкался на пустые флакончики от «Тоника», разбросанные по территории жилого городка. Бригада активно принимала чудодейственный бальзам….
Несколько дней спустя Невский по плану был направлен на рабочее прикомандирование в Кандагарский госпиталь. Постепенно «страсти» по «Тонику» в бригаде улеглись – все начали готовиться к встрече Нового 1983 года…
«Врач резал вдоль и поперек…»
1
Беззастенчиво перевирая слова, Иван Владимирович нарушил молчание. Это был хороший знак – значит, можно расслабиться, все самое тяжелое уже позади. Второй час операции подходил к концу. Все знали о большой любви начальника хирургического отделения Кандагарского госпиталя к прославленному русскому барду. Он имел огромное количество кассет с песнями Высоцкого, постоянно их слушал и в ординаторской, и в своей жилой комнате. Кроме того, сам часто их напевал, совершенно не имея ни слуха, ни голоса. Но это его не смущало. Он, как рассказывал, с детства слегка заикался, врачи посоветовали ему говорить нараспев, чаще самому петь. Так и следовал этим указаниям десятки лет. Но в минуты сильного волнения или возмущения заикание опять возвращалось. Однако у врача имелись в запасе слова-выручалочки («так, сказать», «в общем и целом», «э-э-э» и т. д.). Это помогало.
За восемь бед – один ответ.
В Афгане тоже есть лазарет, —
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек,
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!» —
И я держался.
Внезапно прервав пение, майор отступил назад от операционного стола, сказал, обращаясь к своему ассистенту:
– Так, Санька, зашиваешь кожу без меня. Не забудь поставить резиновый выпускник в углу шва. Смотри трубку резиновую не выдерни из левого подреберья. Если будет все нормально, уберем через пару дней. Ничего, и без селезенки люди до ста лет живут. Организм молодой – справится. Пусть радуется, что жив остался после такой травмы. Еще легко отделался. Вроде трое погибли, когда машина перевернулась? – он обратился к анестезиологу, «колдовавшему» у головы пострадавшего.
Тот молча кивнул, продолжая вводить раствор в подключичную вену.
Иван Владимирович приблизился к голове солдата, находящегося еще в наркозе.
– Молодой совсем. Наверное, еще и девок не любил. Ничего, теперь комиссуют, поедет домой. Там все наверстает. А красивый парень, так ведь, Зинуля? – обратился он к сестре-анестезистке, что стояла рядом с дыхательным аппаратом, продолжавшим нагнетать воздух в легкие травмированного.
Сестра только хмыкнула. Начальник отделения упорно искал ей женихов уже полгода, как только девушка приехала в Афганистан. Но все его кандидатуры отвергались.
– Ладно, заканчивайте без меня. Всем спасибо! Пойду, запишу операцию в журнал и в «Историю болезни». Ты, Саша, когда закончишь, подходи в ординаторскую. Дам тебе «указивки». А мне еще сегодня надо попасть на день рождения к товарищу в ООН-овский городок. Придется и водку пьянствовать. Но вы-то должны все знать, что «Шеф не пьет – он дегустирует». Так, Зинок? А ты должна зарубить себе на носу, что «Шеф не пристает к молодым сотрудницам – он проявляет человеческое участие».
Так, балагуря, Иван Владимирович направился к выходу из операционной. Он знал десятки «правил от ШЕФА», называя это наукой «Командирологии и начальствоведения», даже в шутку требовал заучивать его «перлы» наизусть. Впрочем, они и так легко запоминались. Остановившись у двери, хирург оглянулся, махнул рукой, и вновь все услышали его пение:
Окончание песни донеслось уже из коридора.
У меня было сорок фамилий,
У меня было семь паспортов,
Меня семьдесят женщин любили,
У меня было двести врагов.
Но я не жалею!
Операция продолжилась. Ассистент стал старательно накладывать швы на кожу. Вот уже неделю старший лейтенант – ординатор операционно-перевязочного отделения Кандагарской отдельной медицинской роты, находился на рабочем прикомандировании в госпитале. Он заменил уехавшего в отпуск штатного ординатора хирургического отделения. Это была уже многолетняя практика сотрудничества двух медицинских учреждений. Врачи из медроты с желанием выполняли эти замены – можно было набраться богатого опыта у старших товарищей. Недавно здесь поработал хирург – начальник их приемного отделения, а теперь настала очередь и Александра Невского.