Прежде всего, Глэну Миду показалось подозрительным, что тогдашний американский президент Дуайт Эйзенхауэр, известный аккуратностью в ведении личных дневников, по непонятным причинам не делал записей в течение целых трех недель как раз в тот период. Хотя для Эйзенхауэра все происходящее вокруг Сталина было крайне важным.
В название книги лег тот факт, что Сталин в последние недели жизни проявлял непонятный интерес к волкам. Любопытно, что за пару недель до внезапной кончины, на встрече с индийским послом Меноном, последним видевшим его в живых иностранцем, Сталин сказал две фразы, наполненные каким-то загадочным смыслом: «Волк рыскает в поисках моей крови. Надо уничтожить волков». Посол, несомненно, был озадачен.
О том, что Сталин во время беседы рассеянно рисовал в блокноте красным карандашом изображения волков, есть сведения и в книге американского журналиста Гаррисона Солсбери, который большую часть своей жизни провел в Москве. Ему рассказывал об этом все тот же посол Индии Менон. По словам Менона, Сталин сказал: русские крестьяне знали, что делать с волками, – они их уничтожали. Менону показалось странным это замечание.
И еще. Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, вспоминала, что в последние дни жизни Сталин постоянно рисовал волков с длинными острыми клыками и приказывал держать печи на даче раскаленными добела. Ведь охотники разжигают костры, чтобы отогнать голодные волчьи стаи. Примечательно, что в политических карикатурах тех лет агентов ЦРУ изображали именно волками.
Во время работы над «Снежным волком» Глэн Мид рассказывал о своей версии бывшим сотрудникам КГБ. Реакция была неоднозначной – от категорического отрицания до задумчивого «все может быть».
Действительно, настоящие тайны долго остаются нераскрытыми. Разве нам известно, кто убил президента Кеннеди? В официальную версию мало кто верит.
Внезапная смерть Сталина тоже загадка. К сожалению, разгадки высказываются лишь публицистами да писателями. Официальные расследования по этому поводу не проводились».[3]
Глава 3
Глава 4
В название книги лег тот факт, что Сталин в последние недели жизни проявлял непонятный интерес к волкам. Любопытно, что за пару недель до внезапной кончины, на встрече с индийским послом Меноном, последним видевшим его в живых иностранцем, Сталин сказал две фразы, наполненные каким-то загадочным смыслом: «Волк рыскает в поисках моей крови. Надо уничтожить волков». Посол, несомненно, был озадачен.
О том, что Сталин во время беседы рассеянно рисовал в блокноте красным карандашом изображения волков, есть сведения и в книге американского журналиста Гаррисона Солсбери, который большую часть своей жизни провел в Москве. Ему рассказывал об этом все тот же посол Индии Менон. По словам Менона, Сталин сказал: русские крестьяне знали, что делать с волками, – они их уничтожали. Менону показалось странным это замечание.
И еще. Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, вспоминала, что в последние дни жизни Сталин постоянно рисовал волков с длинными острыми клыками и приказывал держать печи на даче раскаленными добела. Ведь охотники разжигают костры, чтобы отогнать голодные волчьи стаи. Примечательно, что в политических карикатурах тех лет агентов ЦРУ изображали именно волками.
Во время работы над «Снежным волком» Глэн Мид рассказывал о своей версии бывшим сотрудникам КГБ. Реакция была неоднозначной – от категорического отрицания до задумчивого «все может быть».
Действительно, настоящие тайны долго остаются нераскрытыми. Разве нам известно, кто убил президента Кеннеди? В официальную версию мало кто верит.
Внезапная смерть Сталина тоже загадка. К сожалению, разгадки высказываются лишь публицистами да писателями. Официальные расследования по этому поводу не проводились».[3]
Глава 3
«Милитаристская» версия Э. Радзинского
Сталин готовил стране кровавую баню, подобную той, которую он устроил в 1937 году – вот основной тезис Э. Радзинского, выдвинувшего свою, так называемую, «милитаристскую» версию для объяснения загадочной смерти вождя.
«Дело врачей», нагнетание антисемитского угара, борьба с космополитизмом в искусстве и науке, слухи о тотальном переселении евреев в отдаленные районы Сибири – это все мрачные предпосылки широкомасштабного террора, который готовил стареющий диктатор, и который де факто уже начал осуществляться («ленинградское дело», «дело врачей», дело грузинских националистов – «мингрельское дело»). Какова конечная цель широкомасштабного террора, который явился бы логическим продолжением террора 30-х годов? Историки по-разному отвечали и продолжают отвечать на этот вопрос, благо поле для всевозможных версий, гипотез, теорий и т. п. широкое, как море разливанное, поскольку судить о несовершившемся событии можно с любой степенью фантастичности. Здесь мы рассмотрим точку зрения Э. Радзинского, которую разделяют некоторые исследователи.
Цепочка последовательных действий, инициируемых диктатором и возникающих в качестве ответной реакции на его действия, выглядит по Э. Радзинскому следующим образом.
Маниакальное недоверие к окружающим его людям и, прежде всего, к лечащим врачам, отравившим уже несколько видных политических деятелей и подбирающихся к самому Сталину; «Дело врачей» – широкомасштабная кампания по осуждению сионистского подполья и одновременно выявление лиц буквально во всех социальных слоях и, прежде всего, в элитных, в том числе руководящих кругах; начало массовых репрессий – выселение еврейского населения в отдаленные районы Восточной Сибири и Дальнего Востока с одновременным образованием Еврейской республики на базе существующей ЕАО со столицей в городе Биробиджане; возмущение мировой общественности и, прежде всего, сионистских кругов США и Западной Европы по поводу преследования еврейского населения СССР и, попутно, осуждение кровавых репрессий, охвативших всю страну по сценарию 1937 года; угроза вооруженного вмешательства со стороны милитаристских кругов США и Западной Европы вплоть до применения атомного оружия против СССР; ответная воинственная реакция со стороны СССР на милитаристские вызовы Запада; случайный вооруженный конфликт (война в Корее), перерастающий в полномасштабную Третью мировую войну, не исключая применения с обеих сторон атомного и других видов оружия массового уничтожения; победа СССР и его союзников в войне; торжество идей социализма во всемирном масштабе.
Все начиналось с распространения зловещих слухов, все ждали чего-то страшного – со дня на день, наконец, в феврале 1953 года, последовал зловещий сигнал:
«Так как на Западе в адрес СССР раздавались бесконечные обвинения в антисемитизме, в ЦК решили подготовить пропагандистскую акцию: было составлено коллективное письмо представителей еврейской общественности. В этом письме евреи – знаменитые деятели науки и культуры – должны были гневно осудить арестованных «убийц в белых халатах» и заявить, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может, но есть справедливая кара жалкой кучке буржуазных националистов, агентов международного сионизма.
Впоследствии было много слухов о том, кто подписал это письмо и кто отказался. Вот что сказал мне один из подписавших (не буду называть его имя – он до смерти казнил себя за эту подпись): «Да, подписывали чудовищное письмо из-за животного страха за себя, за детей. Но одновременно я говорил себе: врачей уже не спасешь, надо спасать остальных. И чтобы прекратить эту антисемитскую кампанию – надо дистанцироваться, отделить остальных евреев от несчастных обреченных врачей…»
Письмо должно было появиться в самом начале февраля, когда случилось неожиданное. 2 февраля в редакционных кабинетах «Правды» царила полнейшая растерянность: тщательно подготовленное письмо было запрещено печатать. Как пишет Г.В. Костырченко, обращение подписали, например, С.Я. Маршак, В.С. Гроссман, Н.И. Ромм, Л.Д. Ландау, И.О. Дунаевский, И.Г. Эренбург и другие известные деятели литературы, искусства и науки. Однако: «…обращение еврейской общественности так и не появилось в печати. Думается, Сталин успел незадолго до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, исходя из того соображения, что публикация любой, даже выдержанной в самом оптимистическом тоне коллективной петиции евреев будет свидетельствовать о том, что в стране продолжает существовать пресловутый «еврейский вопрос».[4]
Все понимали: только Хозяин мог запретить письмо, подготовлявшееся по распоряжению секретариата ЦК.
А.М. Борщаговский (писатель и литературный критик, один из главных объектов травли в период антисемитской кампании) вспоминал в своей книге: «Окрик раздался с самого верха. Сталин не захотел делить евреев на хороших и плохих. Он не захотел, чтобы евреи откупились «кучкой буржуазных националистов».
Знавшим об этом стало страшно. Если Хозяин не разрешает откупиться «кучкой буржуазных националистов», не задумал ли он наказать весь народ?
Уже вскоре ответ на этот вопрос стал ясен. Вместо покаянного письма евреев (которое должно было остановить кампанию) в «Правде» появился яростный антисемитский фельетон «Простаки и проходимцы». В нем было множество персонажей с еврейскими фамилиями, и все они были жуликами и вредителями, «проходимцами», которых принимают на работу доверчивые «простаки», потерявшие бдительность русские люди.
И естественно, последовал новый виток антисемитской истерии. Уже в конце февраля по Москве поползли слухи: евреев будут выселять в Сибирь.
Люди знали: слухи, которых Хозяин не желал, прекращались быстро, их распространителей немедленно сажали. Здесь же день ото дня слух становился пугающе массовым. Но, как и во времена нацизма, многие евреи пытались себя успокоить. Сосед по дому говорил моему отцу: «Вы представляете, сколько будет нужно вагонов?! Нет, он попросту не сможет!»
Но они врали себе, ибо знали: он сможет! Как смог даже в разгар войны переселить сотни тысяч с Кавказа в Сибирь.
Но что это все означало? Зачем нужны были антисемитская кампания, депортация евреев, грядущая чистка руководства и надвигавшийся террор?
Наивно объяснять это (как и террор 1937 года) паранойей Сталина или его животным антисемитизмом.
Это был холодный прагматик, который за четверть века безраздельной власти всегда имел четкое обоснование своих самых чудовищных поступков.
Да, Сталин не любил евреев, но он никогда не действовал в угоду страстям. Не любя евреев, он сделал своими довереннейшими лицами и Кагановича (третьего человека в государстве), и Мехлиса, который был его секретарем, а в дни войны – главой Политуправления армии. Да и внук Хозяина был сыном еврея…
Тогда в чем же дело?
Мог ли Сталин не понимать, что его государственный антисемитизм вызовет антисоветскую волну на Западе, и, прежде всего в США, что готовившаяся депортация евреев может довести враждебность Америки до высшей точки?
Странный вопрос! Конечно же, понимал! Значит, почему-то желал этой конфронтации? Хотел разругаться с Западом до конца? Чтобы…
И еще вопрос: для чего он готовил террор?
Террор 30-х годов должен был создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина. И в 1953 году он имел те же задачи: восстановить расшатавшуюся в войне дисциплину, начавший исчезать страх, чтобы создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина.
Но как справедливо объяснял Молотов в беседах с Чуевым, террор в 30-х годах имел конечную цель – подготовить страну к войне.
И надвигавшийся террор 50-х годов ему нужен был, чтобы…
Да, чтобы начать новую Большую войну – войну с Западом. Последнюю войну, которая должна была окончательно сокрушить капитализм.
Планировалась Отечественная, Священная война – под знакомыми, понятными лозунгами: сокрушить всемирное зло (капитализм) и его агентов (международное еврейство). Воплощением этого зла пропаганда, естественно, объявила Америку. Вот почему он провоцировал конфронтацию со Штатами.
Старый диктатор решил осуществить Великую мечту, ибо в тот момент у него были все возможности для этого: его войска стояли в странах Восточной Европы и в Германии; его армия, закаленная в войне, пока была самой могущественной в мире; его столица была защищена двойным кольцом ракет; со дня на день он ждал испытания самого мощного в мире оружия, которое пока – на короткий срок – выводило его в лидеры (но он знал, что американцы идут следом); треть человечества была под его знаменами, и многие сотни тысяч сочувствовали ему – победителю Гитлера…
Однако все эти преимущества были временными. Пока он был впереди – пока! Но уже завтра его полуголодная, полуразрушенная страна – покатит вспять!
Мог ли этот великий хищник, уже теряя физические силы, в ощущении грядущего конца, не воспользоваться последним шансом, осуществить Великую мечту?
Я отлично понимал, что документов об этом быть не может.
Уже в день смерти Сталина в его архиве началась проверка и чистка. Было принято постановление: «Поручить Маленкову Г.М., Хрущеву Н.С., Берия Л.П. принять меры к тому, чтобы документы и бумаги тов. Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в надлежащий порядок». (Из протокола совместного заседания ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета от 5 марта 1953 года. Эта секретная часть протокола была опубликована впервые лишь через 41 год.)
Так что, «меры были приняты» и «надлежащий порядок наведен». Вряд ли эта тройка оставила документы, свидетельствовавшие о намерении СССР развязать мировую войну. Но в нашей стране, где документы в архивах периодически уничтожались или полны фальсификаций, существует забавный исторический источник – устные рассказы современников.
А. Борщаговский рассказал мне об удивительной фразе Сталина, будто бы сказанной в феврале 1953 года. Он услышал об этой фразе и обо всем случившемся от своих близких (увы, умерших) знакомых – в частности, генерал-полковника Д. Драгунского, члена Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС.
Дело происходило в кабинете Хозяина. Вышинский (который с 1940 года ушел из прокуратуры и занимал руководящие посты в Министерстве иностранных дел) рассказал Сталину о чудовищной реакции Запада на готовившийся процесс врачей. В ответ Сталин обрушился на Вышинского, назвал выступление меньшевистским и наорал на соратников, назвав их «слепыми котятами».
В конце он сказал: «Мы никого не боимся, а если господам империалистам угодно воевать, то нет для нас более подходящего момента, чем этот».
Вот что пишет в своей книге чешский историк Карел Каплан: «В секретных архивах чехословацкой компартии сохранилось изложение выступления Сталина на совещании руководителей братских компартий в 1951 году. Сталин объяснил участникам совещания, что настал наиболее выгодный момент для наступления на капиталистическую Европу… Война в Корее показала слабость американской армии… Лагерь социализма получил военное преимущество, но это преимущество временное… Таким образом, основной задачей социалистического лагеря является мобилизация всех его политических и военных сил для решающего удара по капиталистической Европе… Возникла реальная возможность установить социализм по всей Европе».
Сталин уехал на дачу и до своей смерти оттуда уже не выезжал. В Журнале регистрации посетителей после 17 февраля записей нет. Хозяин более не возвращался в Кремль. И кто-то провел на полях Журнала красную черту, как бы подводя итог…
Впрочем, 2 марта в его кабинет вновь войдут посетители.
Но уже без него».[5]
По версии Э. Радзинского, со второй половины февраля 1953 года подготовка к намеченным мероприятиям по развязыванию Третьей мировой войны, согласно вышеприведенной схеме, подходила к концу. Находясь в добровольном затворничестве на ближней даче и проводя регулярные встречи с членами «Четверки», Сталин до деталей продумал все этапы подготовительной операции. На 2 марта было намечено проведение заседания Президиума ЦК КПСС, на котором должны были быть приняты соответствующие решения по «Делу врачей» и депортации евреев, которых уже 5 марта должны были вывести из Москвы. Члены «Четверки» прекрасно понимали, что с этого момента Третья мировая война приблизится вплотную и станет практически неизбежной. Для успеха в войне, как это уже было в преддверии Великой Отечественной войны, должна начаться вторая часть задуманной Сталиным программы – предвоенный террор, «великая чистка». Понятно было им и то, что никому из них уже несдобровать, – всех их ожидает один конец – смерть.
Наиболее активный и дальновидный член «Четверки», Л.П. Берия понял: чтобы спастись, нужно принимать срочные меры по ликвидации Хозяина. Далее Э. Радзинский продолжает:
«Сколько легенд было о его смерти! Даже придворный писатель Симонов точно ничего не знал. В 1979 году он пишет: «Меня и сейчас, спустя четверть века, терзает любопытство: как это умирание произошло на самом деле».
Хотя уже в период Хрущева шепотом рассказывали следующую легенду: «Смерть Хозяина произошла совсем не в Кремле, как объявлено в официальном сообщении, а на ближней даче. В ночь на 1 марта охранники Сталина по телефону вызвали Берию, сказали: «Хозяин подозрительно долго не выходит из своих комнат». Берия позвонил Хрущеву и Маленкову, они все вместе приехали и вошли в его комнату. Он лежал на полу без сознания и вдруг зашевелился. Тогда Хрущев бросился к нему и стал душить, а за ним уже все накинулись на тирана. И придушили его. Всех сталинских охранников Берия расстрелял в ту же ночь. Стране сообщили о болезни Сталина, когда тот уже был мертв».[6]
Но это все легенды. В предыдущей главе мы уже упоминали о том, как Э. Радзинский сам решил провести расследование обстоятельств смерти Сталина. Следуя за Д. Волкогоновым, он обратился к рукописным воспоминаниям А. Рыбина, а затем «вышел» непосредственно на П. Лозгачева, который и поведал ему коллективно выработанную в марте 1977 года «легенду Лозгачева». К нашему удивлению, писатель-историк-драматург Э. Радзинский поверил в эту легенду от первого до последнего слова и на основании ее внес соответствующие коррективы в свою «милитаристскую» версию.
Для начала он начисто отверг версию Н.С. Хрущева и полностью переключился на «легенду Лозгачева», выделив из нее два, на его взгляд, самых существенных момента. Во-первых, он поверил легенде, что Сталин мог отдать распоряжение охране, чтобы они спокойно спали, а охрана беспрекословно это распоряжение выполнила:
«Итак, в ту ночь на ближней даче пили легкое вино – никаких крепких напитков, которые могли спровоцировать приступ, не было. Хозяин, по словам Лозгачева, «был добрый», а «когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось – лучше не подходи».
Но главное – удивительная фраза: «Ложитесь-ка вы все спать», которую Лозгачев от Хозяина «слышит впервые». Точнее, не от Хозяина – от прикрепленного Хрусталева. Это он передает приказ Хозяина, а утром уезжает с дачи. Приказ, который так удивил и Лозгачева, и другого охранника, Тукова. Они-то знают, как беспощадно Хозяин следит за порядком. Эта фраза нарушала священный порядок: разрешала им всем спать, то есть не охранять его комнаты и не следить друг за другом.
Что и произошло».[7]
Во-вторых, он безоговорочно верит Лозгачеву, что на ближнюю дачу первыми по вызову охраны прибывают Берия и Маленков, а не «Четверка» в полном составе по версии Н.С. Хрущева:
«Лозгачев: «В 3 часа ночи слышу – подъехала машина. (Прошло почти четыре часа после того, первого звонка, почти четыре часа Сталин лежит без помощи – и только теперь приехала машина. – Э. Р.) Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает… Берия на меня матюшком: «Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали».
Итак, объявив, что 74-летний старик, пролежавший четыре часа в луже мочи, «преспокойно спит», соратники уезжают, вновь оставив Хозяина без помощи».[8]
Таким образом, взяв за основу «легенду Лозгачева», Э. Радзинский приходит к однозначному выводу, что организатором убийства Сталина был Берия, а исполнителем «прикрепленный» к Сталину телохранитель И.В. Хрусталев, хотя и оговаривается, что до конца раскрыть тайну смерти вождя вряд ли кому-либо удастся:
«Мы никогда не узнаем, что же произошло ночью в запертых комнатах Хозяина. Но есть только два варианта происшедшего: или Хозяин обезумел и действительно отдал приказ всем спать, «по удивительному совпадению, той же ночью с ним случился удар… или Хрусталеву было кем-то приказано уложить спать своих подчиненных, чтобы остаться наедине с Хозяином – ему или кому-то еще, нам неизвестному. (После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране. Он должен был использовать последний шанс выжить.)
Проник ли в неохраняемую комнату сам Хрусталев или кто-то еще? Сделали ли укол заснувшему после «Маджари» Хозяину? Спровоцировал ли этот укол удар? Проснулся ли Хозяин, почувствовав дурноту, и пытался ли спастись, но сумел дойти только до стола? Все это – предположения… но если все так и было, становится понятной поражающая смелость соратников: узнав о происшедшем, они не спешат примчаться на помощь, будто точно знают, что произошло, уверены, что Хозяин уже безопасен. Но в обоих вариантах четверка сознательно бросила Хозяина умирать без помощи.
Так что в обоих вариантах они убили его. Убили трусливо, как жили. И Берия имел право сказать Молотову слова, которые тот потом процитировал: «Я его убрал».[9]
Пока Сталин лежал на смертном одре, приближенные принялись делить власть. Оставив при умирающем вожде Булганина, соратники поспешили в Кремль, в кабинет Сталина, поскольку дежурный секретарь приемной вождя, сменивший на этом посту Поскребышева, продолжал беспристрастно фиксировать посетителей в Журнале учета.
Согласно записи в Журнале от 2 марта в 10.40 утра в кабинете собрались Берия, Маленков и Хрущев, а вскоре к ним присоединились опальные Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович и остальные члены Президиума ЦК КПСС[10]. В половине девятого вечера, согласно Журналу, все вновь собрались в сталинском кабинете – продолжали делить власть. И так каждый день. Но беспомощный, еле дышащий полутруп вождя еще был им нужен.
«Профессор Мясников: «Маленков дал нам понять, что… он надеется, что медицинские мероприятия смогут продлить жизнь больного на достаточный срок. Мы все поняли, что речь идет о необходимом сроке для организации новой власти и подготовки общественного мнения… Сталин иногда стонал. Только на один короткий миг показалось, что он осмысленным взглядом обвел окружающих. Тогда Ворошилов сказал: «Товарищ Сталин, мы здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?» Но взгляд уже ничего не выражал. Весь день мы что-то впрыскивали, писали бюллетени. Члены Политбюро подходили к умирающему, те, кто рангом пониже, смотрели через дверь. Помню, Хрущев тоже держался у дверей. Во всяком случае, иерархия соблюдалась: впереди – Маленков и Берия, далее – Ворошилов, Каганович, Булганин и Микоян. Молотов был нездоров, но два-три раза приезжал на короткий срок».
Молотов: «Меня вызвали на дачу… Глаза у него были закрыты, и, когда он открывал их и пытался говорить, тогда к нему подбегал Берия и целовал ему руку. После похорон Берия хохотал: «Корифей науки, ха-ха-ха».
Наступило 5 марта.
Светлана: «Отец умирал страшно и трудно… Лицо потемнело, изменилось… черты лица становились неузнаваемы… Агония была страшной, она душила его прямо на глазах… В последнюю уже минуту он вдруг открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный, и полный ужаса перед смертью… И тут… он вдруг поднял кверху левую руку и не то указал куда-то вверх, не то погрозил всем нам… И в следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».
Впрочем, каждый воспринял этот последний его жест по-своему.
Реаниматор Чеснокова: «Но вот дыхание резко нарушилось, наступило возбуждение. Левая рука, как в приветствии, поднялась и упала. Это была агония. Дыхание остановилось».
Лозгачев: «Говорят, когда он умирал, то, как тогда у стола, поднял руку – просил о помощи… Но кто ему поможет!..»
Мясников: «Смерть произошла в 21.50».
Светлана: «Берия первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где все стояли молча, послышался его громкий, не скрывавший торжества голос: «Хрусталев, машину!..» И круглолицая, курносая Валечка Истомина грохнулась на колени около дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос».
К Хрусталеву обращается Берия! Из всех прикрепленных выбирает Хрусталева! (Напрасно Э. Радзинский подводит под восклицательный знак обращение Берия к Хрусталеву. Он обращался к своему шоферу С. Хрусталеву – однофамильцу И. Хрусталева. – А.К.).
Берия торопится уйти. Но другие соратники остаются. Для Берии он был только Хозяин. Для остальных – Молотова, Кагановича, Ворошилова – он был их молодостью, их надеждами. Он был всей их жизнью. Но, постояв немного, и они ринулись в Кремль вслед за Берией – принимать власть. В Кремле в это время шло совместное заседание ЦК партии, Совета Министров, Верховного Совета. Оно должно было легализовать то, о чем они уже договорились.
К. Симонов был членом Верховного Совета. Но и он, как и вся страна, верил, что Сталин еще жив и борется со смертью здесь, в Кремле: «Я пришел в зал за сорок минут, но уже собрались все. Мы все знали, что где-то рядом в Кремле лежит Сталин, который никак не может прийти в сознание. Все сидели совершенно молча… Я никогда бы не поверил, что в течение сорока минут так могут молчать триста тесно сидящих людей. Никогда в жизни не забуду этого молчания. Из задней двери вышли они – те, кто был в Бюро Президиума ЦК, плюс Молотов и Микоян. Вступительную речь сказал Маленков. Смысл: товарищ Сталин продолжает бороться со смертью, но, даже если он победит, состояние его настолько тяжелое… Нельзя оставлять страну без руководства. Поэтому необходимо сформировать правительство».
Сформировали. Комедию играть больше не было смысла. И когда после заседания Симонов приехал в «Правду», зазвонил телефон. Редактор выслушал сообщение, повесил трубку и сказал коротко: «Сталин умер».[11]
«Дело врачей», нагнетание антисемитского угара, борьба с космополитизмом в искусстве и науке, слухи о тотальном переселении евреев в отдаленные районы Сибири – это все мрачные предпосылки широкомасштабного террора, который готовил стареющий диктатор, и который де факто уже начал осуществляться («ленинградское дело», «дело врачей», дело грузинских националистов – «мингрельское дело»). Какова конечная цель широкомасштабного террора, который явился бы логическим продолжением террора 30-х годов? Историки по-разному отвечали и продолжают отвечать на этот вопрос, благо поле для всевозможных версий, гипотез, теорий и т. п. широкое, как море разливанное, поскольку судить о несовершившемся событии можно с любой степенью фантастичности. Здесь мы рассмотрим точку зрения Э. Радзинского, которую разделяют некоторые исследователи.
Цепочка последовательных действий, инициируемых диктатором и возникающих в качестве ответной реакции на его действия, выглядит по Э. Радзинскому следующим образом.
Маниакальное недоверие к окружающим его людям и, прежде всего, к лечащим врачам, отравившим уже несколько видных политических деятелей и подбирающихся к самому Сталину; «Дело врачей» – широкомасштабная кампания по осуждению сионистского подполья и одновременно выявление лиц буквально во всех социальных слоях и, прежде всего, в элитных, в том числе руководящих кругах; начало массовых репрессий – выселение еврейского населения в отдаленные районы Восточной Сибири и Дальнего Востока с одновременным образованием Еврейской республики на базе существующей ЕАО со столицей в городе Биробиджане; возмущение мировой общественности и, прежде всего, сионистских кругов США и Западной Европы по поводу преследования еврейского населения СССР и, попутно, осуждение кровавых репрессий, охвативших всю страну по сценарию 1937 года; угроза вооруженного вмешательства со стороны милитаристских кругов США и Западной Европы вплоть до применения атомного оружия против СССР; ответная воинственная реакция со стороны СССР на милитаристские вызовы Запада; случайный вооруженный конфликт (война в Корее), перерастающий в полномасштабную Третью мировую войну, не исключая применения с обеих сторон атомного и других видов оружия массового уничтожения; победа СССР и его союзников в войне; торжество идей социализма во всемирном масштабе.
Все начиналось с распространения зловещих слухов, все ждали чего-то страшного – со дня на день, наконец, в феврале 1953 года, последовал зловещий сигнал:
«Так как на Западе в адрес СССР раздавались бесконечные обвинения в антисемитизме, в ЦК решили подготовить пропагандистскую акцию: было составлено коллективное письмо представителей еврейской общественности. В этом письме евреи – знаменитые деятели науки и культуры – должны были гневно осудить арестованных «убийц в белых халатах» и заявить, что никакого антисемитизма в СССР нет, да и быть не может, но есть справедливая кара жалкой кучке буржуазных националистов, агентов международного сионизма.
Впоследствии было много слухов о том, кто подписал это письмо и кто отказался. Вот что сказал мне один из подписавших (не буду называть его имя – он до смерти казнил себя за эту подпись): «Да, подписывали чудовищное письмо из-за животного страха за себя, за детей. Но одновременно я говорил себе: врачей уже не спасешь, надо спасать остальных. И чтобы прекратить эту антисемитскую кампанию – надо дистанцироваться, отделить остальных евреев от несчастных обреченных врачей…»
Письмо должно было появиться в самом начале февраля, когда случилось неожиданное. 2 февраля в редакционных кабинетах «Правды» царила полнейшая растерянность: тщательно подготовленное письмо было запрещено печатать. Как пишет Г.В. Костырченко, обращение подписали, например, С.Я. Маршак, В.С. Гроссман, Н.И. Ромм, Л.Д. Ландау, И.О. Дунаевский, И.Г. Эренбург и другие известные деятели литературы, искусства и науки. Однако: «…обращение еврейской общественности так и не появилось в печати. Думается, Сталин успел незадолго до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, исходя из того соображения, что публикация любой, даже выдержанной в самом оптимистическом тоне коллективной петиции евреев будет свидетельствовать о том, что в стране продолжает существовать пресловутый «еврейский вопрос».[4]
Все понимали: только Хозяин мог запретить письмо, подготовлявшееся по распоряжению секретариата ЦК.
А.М. Борщаговский (писатель и литературный критик, один из главных объектов травли в период антисемитской кампании) вспоминал в своей книге: «Окрик раздался с самого верха. Сталин не захотел делить евреев на хороших и плохих. Он не захотел, чтобы евреи откупились «кучкой буржуазных националистов».
Знавшим об этом стало страшно. Если Хозяин не разрешает откупиться «кучкой буржуазных националистов», не задумал ли он наказать весь народ?
Уже вскоре ответ на этот вопрос стал ясен. Вместо покаянного письма евреев (которое должно было остановить кампанию) в «Правде» появился яростный антисемитский фельетон «Простаки и проходимцы». В нем было множество персонажей с еврейскими фамилиями, и все они были жуликами и вредителями, «проходимцами», которых принимают на работу доверчивые «простаки», потерявшие бдительность русские люди.
И естественно, последовал новый виток антисемитской истерии. Уже в конце февраля по Москве поползли слухи: евреев будут выселять в Сибирь.
Люди знали: слухи, которых Хозяин не желал, прекращались быстро, их распространителей немедленно сажали. Здесь же день ото дня слух становился пугающе массовым. Но, как и во времена нацизма, многие евреи пытались себя успокоить. Сосед по дому говорил моему отцу: «Вы представляете, сколько будет нужно вагонов?! Нет, он попросту не сможет!»
Но они врали себе, ибо знали: он сможет! Как смог даже в разгар войны переселить сотни тысяч с Кавказа в Сибирь.
Но что это все означало? Зачем нужны были антисемитская кампания, депортация евреев, грядущая чистка руководства и надвигавшийся террор?
Наивно объяснять это (как и террор 1937 года) паранойей Сталина или его животным антисемитизмом.
Это был холодный прагматик, который за четверть века безраздельной власти всегда имел четкое обоснование своих самых чудовищных поступков.
Да, Сталин не любил евреев, но он никогда не действовал в угоду страстям. Не любя евреев, он сделал своими довереннейшими лицами и Кагановича (третьего человека в государстве), и Мехлиса, который был его секретарем, а в дни войны – главой Политуправления армии. Да и внук Хозяина был сыном еврея…
Тогда в чем же дело?
Мог ли Сталин не понимать, что его государственный антисемитизм вызовет антисоветскую волну на Западе, и, прежде всего в США, что готовившаяся депортация евреев может довести враждебность Америки до высшей точки?
Странный вопрос! Конечно же, понимал! Значит, почему-то желал этой конфронтации? Хотел разругаться с Западом до конца? Чтобы…
И еще вопрос: для чего он готовил террор?
Террор 30-х годов должен был создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина. И в 1953 году он имел те же задачи: восстановить расшатавшуюся в войне дисциплину, начавший исчезать страх, чтобы создать единое общество, безоговорочно подчиняющееся воле Хозяина.
Но как справедливо объяснял Молотов в беседах с Чуевым, террор в 30-х годах имел конечную цель – подготовить страну к войне.
И надвигавшийся террор 50-х годов ему нужен был, чтобы…
Да, чтобы начать новую Большую войну – войну с Западом. Последнюю войну, которая должна была окончательно сокрушить капитализм.
Планировалась Отечественная, Священная война – под знакомыми, понятными лозунгами: сокрушить всемирное зло (капитализм) и его агентов (международное еврейство). Воплощением этого зла пропаганда, естественно, объявила Америку. Вот почему он провоцировал конфронтацию со Штатами.
Старый диктатор решил осуществить Великую мечту, ибо в тот момент у него были все возможности для этого: его войска стояли в странах Восточной Европы и в Германии; его армия, закаленная в войне, пока была самой могущественной в мире; его столица была защищена двойным кольцом ракет; со дня на день он ждал испытания самого мощного в мире оружия, которое пока – на короткий срок – выводило его в лидеры (но он знал, что американцы идут следом); треть человечества была под его знаменами, и многие сотни тысяч сочувствовали ему – победителю Гитлера…
Однако все эти преимущества были временными. Пока он был впереди – пока! Но уже завтра его полуголодная, полуразрушенная страна – покатит вспять!
Мог ли этот великий хищник, уже теряя физические силы, в ощущении грядущего конца, не воспользоваться последним шансом, осуществить Великую мечту?
Я отлично понимал, что документов об этом быть не может.
Уже в день смерти Сталина в его архиве началась проверка и чистка. Было принято постановление: «Поручить Маленкову Г.М., Хрущеву Н.С., Берия Л.П. принять меры к тому, чтобы документы и бумаги тов. Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в надлежащий порядок». (Из протокола совместного заседания ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета от 5 марта 1953 года. Эта секретная часть протокола была опубликована впервые лишь через 41 год.)
Так что, «меры были приняты» и «надлежащий порядок наведен». Вряд ли эта тройка оставила документы, свидетельствовавшие о намерении СССР развязать мировую войну. Но в нашей стране, где документы в архивах периодически уничтожались или полны фальсификаций, существует забавный исторический источник – устные рассказы современников.
А. Борщаговский рассказал мне об удивительной фразе Сталина, будто бы сказанной в феврале 1953 года. Он услышал об этой фразе и обо всем случившемся от своих близких (увы, умерших) знакомых – в частности, генерал-полковника Д. Драгунского, члена Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС.
Дело происходило в кабинете Хозяина. Вышинский (который с 1940 года ушел из прокуратуры и занимал руководящие посты в Министерстве иностранных дел) рассказал Сталину о чудовищной реакции Запада на готовившийся процесс врачей. В ответ Сталин обрушился на Вышинского, назвал выступление меньшевистским и наорал на соратников, назвав их «слепыми котятами».
В конце он сказал: «Мы никого не боимся, а если господам империалистам угодно воевать, то нет для нас более подходящего момента, чем этот».
Вот что пишет в своей книге чешский историк Карел Каплан: «В секретных архивах чехословацкой компартии сохранилось изложение выступления Сталина на совещании руководителей братских компартий в 1951 году. Сталин объяснил участникам совещания, что настал наиболее выгодный момент для наступления на капиталистическую Европу… Война в Корее показала слабость американской армии… Лагерь социализма получил военное преимущество, но это преимущество временное… Таким образом, основной задачей социалистического лагеря является мобилизация всех его политических и военных сил для решающего удара по капиталистической Европе… Возникла реальная возможность установить социализм по всей Европе».
Сталин уехал на дачу и до своей смерти оттуда уже не выезжал. В Журнале регистрации посетителей после 17 февраля записей нет. Хозяин более не возвращался в Кремль. И кто-то провел на полях Журнала красную черту, как бы подводя итог…
Впрочем, 2 марта в его кабинет вновь войдут посетители.
Но уже без него».[5]
По версии Э. Радзинского, со второй половины февраля 1953 года подготовка к намеченным мероприятиям по развязыванию Третьей мировой войны, согласно вышеприведенной схеме, подходила к концу. Находясь в добровольном затворничестве на ближней даче и проводя регулярные встречи с членами «Четверки», Сталин до деталей продумал все этапы подготовительной операции. На 2 марта было намечено проведение заседания Президиума ЦК КПСС, на котором должны были быть приняты соответствующие решения по «Делу врачей» и депортации евреев, которых уже 5 марта должны были вывести из Москвы. Члены «Четверки» прекрасно понимали, что с этого момента Третья мировая война приблизится вплотную и станет практически неизбежной. Для успеха в войне, как это уже было в преддверии Великой Отечественной войны, должна начаться вторая часть задуманной Сталиным программы – предвоенный террор, «великая чистка». Понятно было им и то, что никому из них уже несдобровать, – всех их ожидает один конец – смерть.
Наиболее активный и дальновидный член «Четверки», Л.П. Берия понял: чтобы спастись, нужно принимать срочные меры по ликвидации Хозяина. Далее Э. Радзинский продолжает:
«Сколько легенд было о его смерти! Даже придворный писатель Симонов точно ничего не знал. В 1979 году он пишет: «Меня и сейчас, спустя четверть века, терзает любопытство: как это умирание произошло на самом деле».
Хотя уже в период Хрущева шепотом рассказывали следующую легенду: «Смерть Хозяина произошла совсем не в Кремле, как объявлено в официальном сообщении, а на ближней даче. В ночь на 1 марта охранники Сталина по телефону вызвали Берию, сказали: «Хозяин подозрительно долго не выходит из своих комнат». Берия позвонил Хрущеву и Маленкову, они все вместе приехали и вошли в его комнату. Он лежал на полу без сознания и вдруг зашевелился. Тогда Хрущев бросился к нему и стал душить, а за ним уже все накинулись на тирана. И придушили его. Всех сталинских охранников Берия расстрелял в ту же ночь. Стране сообщили о болезни Сталина, когда тот уже был мертв».[6]
Но это все легенды. В предыдущей главе мы уже упоминали о том, как Э. Радзинский сам решил провести расследование обстоятельств смерти Сталина. Следуя за Д. Волкогоновым, он обратился к рукописным воспоминаниям А. Рыбина, а затем «вышел» непосредственно на П. Лозгачева, который и поведал ему коллективно выработанную в марте 1977 года «легенду Лозгачева». К нашему удивлению, писатель-историк-драматург Э. Радзинский поверил в эту легенду от первого до последнего слова и на основании ее внес соответствующие коррективы в свою «милитаристскую» версию.
Для начала он начисто отверг версию Н.С. Хрущева и полностью переключился на «легенду Лозгачева», выделив из нее два, на его взгляд, самых существенных момента. Во-первых, он поверил легенде, что Сталин мог отдать распоряжение охране, чтобы они спокойно спали, а охрана беспрекословно это распоряжение выполнила:
«Итак, в ту ночь на ближней даче пили легкое вино – никаких крепких напитков, которые могли спровоцировать приступ, не было. Хозяин, по словам Лозгачева, «был добрый», а «когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось – лучше не подходи».
Но главное – удивительная фраза: «Ложитесь-ка вы все спать», которую Лозгачев от Хозяина «слышит впервые». Точнее, не от Хозяина – от прикрепленного Хрусталева. Это он передает приказ Хозяина, а утром уезжает с дачи. Приказ, который так удивил и Лозгачева, и другого охранника, Тукова. Они-то знают, как беспощадно Хозяин следит за порядком. Эта фраза нарушала священный порядок: разрешала им всем спать, то есть не охранять его комнаты и не следить друг за другом.
Что и произошло».[7]
Во-вторых, он безоговорочно верит Лозгачеву, что на ближнюю дачу первыми по вызову охраны прибывают Берия и Маленков, а не «Четверка» в полном составе по версии Н.С. Хрущева:
«Лозгачев: «В 3 часа ночи слышу – подъехала машина. (Прошло почти четыре часа после того, первого звонка, почти четыре часа Сталин лежит без помощи – и только теперь приехала машина. – Э. Р.) Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает… Берия на меня матюшком: «Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали».
Итак, объявив, что 74-летний старик, пролежавший четыре часа в луже мочи, «преспокойно спит», соратники уезжают, вновь оставив Хозяина без помощи».[8]
Таким образом, взяв за основу «легенду Лозгачева», Э. Радзинский приходит к однозначному выводу, что организатором убийства Сталина был Берия, а исполнителем «прикрепленный» к Сталину телохранитель И.В. Хрусталев, хотя и оговаривается, что до конца раскрыть тайну смерти вождя вряд ли кому-либо удастся:
«Мы никогда не узнаем, что же произошло ночью в запертых комнатах Хозяина. Но есть только два варианта происшедшего: или Хозяин обезумел и действительно отдал приказ всем спать, «по удивительному совпадению, той же ночью с ним случился удар… или Хрусталеву было кем-то приказано уложить спать своих подчиненных, чтобы остаться наедине с Хозяином – ему или кому-то еще, нам неизвестному. (После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране. Он должен был использовать последний шанс выжить.)
Проник ли в неохраняемую комнату сам Хрусталев или кто-то еще? Сделали ли укол заснувшему после «Маджари» Хозяину? Спровоцировал ли этот укол удар? Проснулся ли Хозяин, почувствовав дурноту, и пытался ли спастись, но сумел дойти только до стола? Все это – предположения… но если все так и было, становится понятной поражающая смелость соратников: узнав о происшедшем, они не спешат примчаться на помощь, будто точно знают, что произошло, уверены, что Хозяин уже безопасен. Но в обоих вариантах четверка сознательно бросила Хозяина умирать без помощи.
Так что в обоих вариантах они убили его. Убили трусливо, как жили. И Берия имел право сказать Молотову слова, которые тот потом процитировал: «Я его убрал».[9]
Пока Сталин лежал на смертном одре, приближенные принялись делить власть. Оставив при умирающем вожде Булганина, соратники поспешили в Кремль, в кабинет Сталина, поскольку дежурный секретарь приемной вождя, сменивший на этом посту Поскребышева, продолжал беспристрастно фиксировать посетителей в Журнале учета.
Согласно записи в Журнале от 2 марта в 10.40 утра в кабинете собрались Берия, Маленков и Хрущев, а вскоре к ним присоединились опальные Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович и остальные члены Президиума ЦК КПСС[10]. В половине девятого вечера, согласно Журналу, все вновь собрались в сталинском кабинете – продолжали делить власть. И так каждый день. Но беспомощный, еле дышащий полутруп вождя еще был им нужен.
«Профессор Мясников: «Маленков дал нам понять, что… он надеется, что медицинские мероприятия смогут продлить жизнь больного на достаточный срок. Мы все поняли, что речь идет о необходимом сроке для организации новой власти и подготовки общественного мнения… Сталин иногда стонал. Только на один короткий миг показалось, что он осмысленным взглядом обвел окружающих. Тогда Ворошилов сказал: «Товарищ Сталин, мы здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?» Но взгляд уже ничего не выражал. Весь день мы что-то впрыскивали, писали бюллетени. Члены Политбюро подходили к умирающему, те, кто рангом пониже, смотрели через дверь. Помню, Хрущев тоже держался у дверей. Во всяком случае, иерархия соблюдалась: впереди – Маленков и Берия, далее – Ворошилов, Каганович, Булганин и Микоян. Молотов был нездоров, но два-три раза приезжал на короткий срок».
Молотов: «Меня вызвали на дачу… Глаза у него были закрыты, и, когда он открывал их и пытался говорить, тогда к нему подбегал Берия и целовал ему руку. После похорон Берия хохотал: «Корифей науки, ха-ха-ха».
Наступило 5 марта.
Светлана: «Отец умирал страшно и трудно… Лицо потемнело, изменилось… черты лица становились неузнаваемы… Агония была страшной, она душила его прямо на глазах… В последнюю уже минуту он вдруг открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный, и полный ужаса перед смертью… И тут… он вдруг поднял кверху левую руку и не то указал куда-то вверх, не то погрозил всем нам… И в следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».
Впрочем, каждый воспринял этот последний его жест по-своему.
Реаниматор Чеснокова: «Но вот дыхание резко нарушилось, наступило возбуждение. Левая рука, как в приветствии, поднялась и упала. Это была агония. Дыхание остановилось».
Лозгачев: «Говорят, когда он умирал, то, как тогда у стола, поднял руку – просил о помощи… Но кто ему поможет!..»
Мясников: «Смерть произошла в 21.50».
Светлана: «Берия первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где все стояли молча, послышался его громкий, не скрывавший торжества голос: «Хрусталев, машину!..» И круглолицая, курносая Валечка Истомина грохнулась на колени около дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос».
К Хрусталеву обращается Берия! Из всех прикрепленных выбирает Хрусталева! (Напрасно Э. Радзинский подводит под восклицательный знак обращение Берия к Хрусталеву. Он обращался к своему шоферу С. Хрусталеву – однофамильцу И. Хрусталева. – А.К.).
Берия торопится уйти. Но другие соратники остаются. Для Берии он был только Хозяин. Для остальных – Молотова, Кагановича, Ворошилова – он был их молодостью, их надеждами. Он был всей их жизнью. Но, постояв немного, и они ринулись в Кремль вслед за Берией – принимать власть. В Кремле в это время шло совместное заседание ЦК партии, Совета Министров, Верховного Совета. Оно должно было легализовать то, о чем они уже договорились.
К. Симонов был членом Верховного Совета. Но и он, как и вся страна, верил, что Сталин еще жив и борется со смертью здесь, в Кремле: «Я пришел в зал за сорок минут, но уже собрались все. Мы все знали, что где-то рядом в Кремле лежит Сталин, который никак не может прийти в сознание. Все сидели совершенно молча… Я никогда бы не поверил, что в течение сорока минут так могут молчать триста тесно сидящих людей. Никогда в жизни не забуду этого молчания. Из задней двери вышли они – те, кто был в Бюро Президиума ЦК, плюс Молотов и Микоян. Вступительную речь сказал Маленков. Смысл: товарищ Сталин продолжает бороться со смертью, но, даже если он победит, состояние его настолько тяжелое… Нельзя оставлять страну без руководства. Поэтому необходимо сформировать правительство».
Сформировали. Комедию играть больше не было смысла. И когда после заседания Симонов приехал в «Правду», зазвонил телефон. Редактор выслушал сообщение, повесил трубку и сказал коротко: «Сталин умер».[11]
Глава 4
В. Карпов о «гибели» Сталина
Так называется глава, посвященная последним дням жизни И.В. Сталина, в известном двухтомнике В. Карпова «Генералиссимус»[12]. Автор решительно отвергает естественный ход событий, когда человек умирает от болезней, в результате несчастного случая, по старости, наконец. При этом он ссылается на то, что здоровье Сталина было подорвано в напряженные годы войны, отмечает резкое снижение работоспособности вождя, приводя в доказательство количество приемных дней помесячно, начиная с 1947 года.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента