Ну ладно, ошибся малость Я. Рябов при назначении на эту, далеко не престижную для Ельцина должность, но ведь через семь лет, когда, казалось бы, вы его изучили вдоль и поперек, не вы ли упорно продвигали его на должность секретаря, а затем и первого секретаря обкома КПСС. Упорно и настойчиво рекомендовали его Л. И. Брежневу, несмотря на то, что он был всего лишь секретарем обкома, то есть через одну ступень (по неписанным законам партийный кадровой политики на освободившуюся должность первого выдвигался Второй секретарь обкома КПСС. – А. К.).
Здесь-то, чем вы руководствовались? Вам-то уже было безразлично, кто сядет в освободившееся кресло, поскольку вы уже взлетели на вожделенный Олимп. Напротив, зная в какую зависимость от этого, уже сложившегося алкоголика, вы по слабости попали, нужно было бежать от него без оглядки, как от холеры или чумы. Да, слаб человек, и зачастую его личные проблемы заслоняют общественные, государственные.
Слово А. Коржакову, который в своих мемуарах приводит рассказ Б. Ельцина о том, как ему удалось «подловить» Рябова и «уважать себя заставить»:
«Когда Рябов был первым секретарем Свердловского обкома, они еженедельно ходили в баню. Парились и, понятно, выпивали. Причем пили на равных, но всякий раз почему-то выходило, что Ельцин оказывался более пьяным, чем Рябов. Борис Николаевич здорово это переживал. Как же так! У меня, мол, и рост, и габариты – больше, а перепить его не могу.
И вот приходят они однажды в баню. Мокнулись в бассейн, тут же на бортик ставят поднос со стопками и фужерами. И Рябов, видно, расслабился. Опрокинул рюмку, взял фужер с водой и как будто запивает. А на самом деле он водку набирал в рот, а потом незаметно выплевывал ее в фужер. Ельцин это дело просек.
– Я, говорит, таким зверем на него посмотрел. Рябов замельтешил, засуетился. И с тех пор стал пить на равных и приходить с Ельциным домой вместе: жили они в одном доме»[76].
С тех пор Я. Рябов был не в «авторитете» у Б. Ельцина и он всегда о нем отзывался весьма нелестно. «Всячески его костерил», – вспоминает все тот же А. Коржаков. Впрочем, так ему и надо – бог шельму метит.
Однако вернемся к самому началу восхождения начальника Свердловского домостроительного комбината по ступеням партийной лестницы. Сам Б. Ельцин вспоминает по этому поводу в «Исповеди…»:
«14 лет проработал на производстве (явно не в ладах с арифметикой, фактически 12 лет. – Л. К.) – и вдруг предложение возглавить отдел обкома партии, отдел строительства. Сильно этому предложению не удивился, я постоянно занимался общественной работой. Но согласился без особого желания. Работа начальником комбината у меня получалась: коллектив постоянно выполнял план, в общем, работалось хорошо, плюс была приличная зарплата… И все-таки пошел. Захотелось попробовать сделать новый шаг. Кажется, я до сих пор так и не могу понять, куда он меня привел»[77].
Зато хорошо это знает многострадальный народ России.
Как всегда, Б. Ельцин с головой окунулся в новую для него работу: мотается по области, инспектирует стройки, лазает по грязи и завалам. Особое напряжение испытывает накануне праздников, по окончании кварталов, полугодий, года – сдача объектов, отчеты, раздача премий и зуботычин. Вечный аврал, но для Ельцина – это родная стихия. Он чувствует себя в эти периоды – как рыба в воде. Работы он не избегает, наоборот, он ищет ее сам. Но при всем этом – грубость с подчиненными, порой переходящая в хамство, однако, никогда не позволяет себе ругаться матом и другим не позволял это делать. Для партийного работника такого масштаба невнимание к подчиненным – это нонсенс, поскольку каждый партаппаратчик зарубил себе на носу, чтобы карьера шла «мягко» – главное внимание людям, забота об их нуждах и запросах, о чем сам Ельцин фарисейски распространяется в своих мемуарах.
К покровителю Ельцина Я. Рябову все чаще поступают сигналы о грубости его подчиненного, с просьбой: «Уйми ты его наконец!» Но уже и сам Рябов понял, что унять Ельцина невозможно, стиль его работы – хамство, но это и образ его жизни. И тут нет никому пощады, в том числе самым близким к нему людям. «Подвыпив, Ельцин мог прикрикнуть, нахамить своей жене, – вспоминал Рябов. – После одной из таких посиделок я вызвал Ельцина к себе и сказал ему: «Как ты можешь так вести себя со своей женой?! Она же мать твоих детей!» Борис как всегда лишь хмурил брови и отводил глаза в сторону. Наина Иосифовна в те годы была кроткой и скромной. Двух своих дочек они воспитывали очень строго. Лена и Таня знали, что если они что-то натворят, – поблажки не будет»[78].
По воспоминаниям бывшего обкомовского водителя, Ельцину ничего не стоило высадить жену где-нибудь посреди поля – не важно, дождь или снег – если позволит она что-нибудь непочтительное, например, мягко упрекнет супруга в чрезмерном объеме, взятом на грудь. Оставшиеся километры Наине Иосифовне приходилось преодолевать пешком. «Вечерние приходы Ельцина домой напоминали посещение падишахом гарема. Вся семья – Наина Иосифовна, дочери – выбегали в прихожую, вперемежку с поцелуями и объятиями, стаскивали с него пальто, снимали ботинки, подсовывали мягкие тапочки, торжественно вели к загодя накрытому столу»[79]. Начальник охраны ППР А. Коржаков, тогда фактически чуть ли не член семьи, подтверждает:
«Приходы Бориса Николаевича домой я сам видел. Тысячу раз. Прямо в прихожей Наина с Татьяной бросались к нему, а он только руки и ноги приподнимал, изображая изнеможение. Раздевали целиком – прямо до белых трусов: он носил трусы исключительно белого цвета»[80].
В должности завотделом Ельцин проработал почти семь лет и это сумасшедшая, однообразная работа уже давно стала его тяготить. Он постоянно мечтал о карьерном росте, но Рябов придерживал его, сам уже став в 1971 году первым секретарем обкома. С этого момента Ельцин только и мечтал о повышении своего статуса. Рябов прекрасно знал о настроениях Ельцина, но старался попридержать его на старой должности. Где-то интуитивно он чувствовал, что нельзя давать этому карьеристу власть над людьми: «Он стал грезить о карьерном росте. Жаждал повышения по партийной линии», – вспоминал Рябов, добавляя при этом, что никаких авансов амбициозному подчиненному он не давал. Напротив, еще и отговаривал от сторонних, весьма заманчивых предложений – стать, например, секретарем Костромского обкома (с предложением выходил первый секретарь Костромского обкома Баландин), или зампредом Госстроя СССР, куда приглашал его председатель Госстроя Новиков. По иронии судьбы он станет-таки через 15 лет заместителем председателя Госстроя, которым в то время будет руководить Юрий Петрович Баталин.
Рябов пытается «перевоспитать» этого грубого администратора: «Я ему неоднократно намекал, что если он изменит свой характер – рост ему гарантирован… Он в общем-то заметно изменился, его как будто подменили. В своем поведении он поменял тактику, начал искать дружеские контакты со своими коллегами в обкоме партии, заигрывать с членами бюро и секретарями обкома, с облисполкомом и другими вышестоящими кадрами»[81].
Навряд ли Рябов верил сам в то, что говорил о метаморфозе, якобы происходящей с Ельциным. Это признание ничто иное, как запоздалое самооправдание за свои ошибки по выдвижению Ельцина на все более высокие должности. Надо же как-то было оправдать назначение его в 1975 году на освободившуюся должность секретаря обкома КПСС. Знал Яков Петрович, что «черного кобеля не отмоешь до бела», знал, но вопреки самому себе все-таки «двинул» его на вышестоящую должность, на которой он и года не проработав, выскочит «в дамки», то есть займет должность самого Я. Рябова. И это несмотря на то, что жалобы на Ельцина возобновились с новой силой, как только он добился желанного повышения.
С ним произошла обратная метаморфоза. Едва Борис Николаевич удобно уселся в кресло секретаря обкома, как разом улетучилась его напускная вежливость и политкорректность. Он снова становится грубым, неотесанным Ельциным, снова Рябову пришлось «воспитывать» своего протеже, упрекать его в высокомерии, грубости и нетактичности в обращении с людьми. Потребовал поработать над собой. По каким позициям проводил первый секретарь работу по перевоспитанию своего подчиненного? Эти позиции он отметил в своем рабочем дневнике, их пять:
«Вынужден ему снова сделать замечания:
1. За его высокомерие.
2. Не уважение к товарищам по работе, в том числе и к членам бюро ОК КПСС, грубость, резкость в обращении и ненароком напоминание им, что вы, мол не лезьте не в свое дело, если не понимаете.
3. Это выражается в том, что он очень болезненно воспринимает замечания в адрес строителей, как обиду для себя.
4. Сам резок с людьми, даже груб и нетактичен, до оскорбления, в то же время обидчив и вспыльчив даже при законной просьбе.
5. Никак не может отойти от ведомственности, а это плохо, даже пагубно»[82].
Чувствуется, что два человека боролись в первом секретаре: один – честный и принципиальный руководитель давно понял, что этого деспота и грубияна нельзя на пушечный выстрел допускать к людям, нельзя ему давать над ними власть, тем более абсолютную, ибо это обернется горем для всех, кто будет с ним соприкасаться. Другой – растерянный человек, с гораздо слабой волей, по сравнению с Ельциным, да еще попавший в ловушку, расставленную макиавеллистом – без чести и совести, который пойдет на любое предательство для достижения своей цели. Ловушка эта не что иное, как совместные посиделки за бутылкой коньяка, или по-простому – бытовое пьянство.
Так что Борис Николаевич был абсолютно уверен в своей непотопляемости. За широкой и надежной спиной первого он чувствовал себя в абсолютной безопасности и мог позволить себе все, что ему вздумается. Это подтверждает и медицинский диагноз Ельцина, как личности:
«Параноидальные психопаты воображают себя людьми наполеоновского масштаба, которым, в отличие от остальных, позволено все. Они высокомерны, грубы, отрицательно реагируют на критику. Это люди несокрушимой воли, для которых важно претворение в жизнь любой своей идеи. Последствия их деятельности бывают тем тяжелее, чем большей властью они обладают»[83].
Не прошло и года после назначения Б. Ельцина на должность секретаря ОККПСС, как пробил его «звездный час» – освободилась должность первого, поскольку Рябова забрали в Москву – секретарем ЦК КПСС, курирующим Военно-промышленный комплекс (ВПК), – вместо Дмитрия Федоровича Устинова, назначенного министром обороны.
Эта новость застала Б. Ельцина в Москве, где он повышал свою квалификацию на курсах в Академии общественных наук. Совпадение оказалось довольно удачным, поскольку вскоре Бориса Николаевича вызвали на Старую площадь. На следующий день после состоявшегося Пленума ЦК КПСС, на котором Я. П. Рябов был утвержден в должности Секретаря ЦК, Б. Ельцина вызвали в ЦК на собеседование. Впрочем, слово самому «имениннику»:
«…во время лекции к микрофону подходит руководитель курсов Королев и объявляет: Ельцина приглашают к пяти часам в ЦК. А народ все опытный, сразу вокруг меня стал кучковаться, спрашивать, что и как? Я знать ничего не знаю, по какому вопросу меня приглашают. Хотя, конечно, где-то в душе чувствовал, какой может произойти разговор, но старался эти мысли отогнать. В общем, поехал в ЦК»[84].
Лукавит Борис Николаевич, впрочем это он делает не впервой, прекрасно он знал для чего его вызывают в ЦК, однако маска застенчивого скромника нравится ему куда больше, чем реальное лицо расчетливого карьериста. Новым взлетом в своей карьере он вновь был обязан своему неизменному покровителю – Я. П. Рябову, который сумел предубедить Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, что лучшей кандидатуры на вакантное место «хозяина» Свердловска не найти.
Какие неопровержимые аргументы смог привести при этом Рябов, чтобы убедить руководство партии согласиться на нестандартный шаг – назначить на должность первого секретаря не второго, который дышал в затылок первому, а просто секретаря, да еще проработавшего в этой должности меньше года – сия тайна останется за плотными дверями кабинетов руководства ЦК. Процедура согласования предстоящего решения о назначении Б. Ельцина на должность первого секретаря Свердловского обкома КПСС состоялась в кабинетах Секретарей ЦК Капитонова, Кириленко и Суслова. Как нужно было себя вести на приеме у этих партийных бонз, накануне Ельцина тщательно проинструктировал Рябов, который, похоже, волновался не меньше, чем кандидат, поскольку от этого зависела карьера самого Рябова (Это к вопросу о якобы совершенно неожиданном вызове в ЦК!). И вот пройдена процедура собеседования (фактически согласования) у трех секретарей ЦК и настал тот счастливый момент, когда нужно предстать перед самим Брежневым. Слово кандидату на Свердловский партийный престол:
«Надо ехать в Кремль. Сопровождали меня два секретаря ЦК – Капитонов и Рябов. Мы зашли в приемную, помощник тут же сказал: «Заходите, вас ждут». Я впереди, они за мной. Брежнев сидел в торце стола для заседаний. Я подошел, он встал, поздоровался. Потом, обращаясь к моим провожатым, Брежнев говорит: «Так это он решил в Свердловской области власть взять?» Капитонов ему объясняет: да нет, он еще не о чем не знает. «Как не знает, раз уже решил власть взять?» Вот так, вроде всерьез, вроде и в шутку начался разговор. Брежнев сказал, что заседало Политбюро и рекомендовало меня на должность первого секретаря Свердловского обкома партии… «Ну как?» – спросил Брежнев. «Я сказал, если доверят, буду работать в полную силу, как могу»[85].
Мимоходом, как бы невзначай, Ельцин дал «краткую характеристику» второму секретарю Свердловского обкома, которого он обходил на пути к заветному креслу: «В тот момент вторым секретарем обкома в Свердловске был Коровин, то есть нарушалась привычная перестановка. Получалось, что рядовой секретарь выдвигается на должность первого, а второй остается на своем месте. Хотя, объективно говоря, Коровин, конечно, для первого секретаря со своим характером не годился. Это понимали все»[86].
Конечно, Ельцин со своим характером подходил на эту должность идеально! И это тоже понимали все, поскольку на пленуме Свердловского обкома 2 ноября 1976 года он был единогласно избран первым секретарем. Выступив на пленуме с короткой, тезисной программой вновь испеченный первый секретарь изложил свое политическое кредо: «…надо прежде всего заботиться о людях, а на добро они всегда откликнуться с повышенной отдачей. Это кредо осталось у меня и сейчас, и я в него верю»[87].
Жаль, что это кредо Ельцина не имело обратной силы. О Якове Петровиче Рябове, который сделал так много хорошего лично для Ельцина, он как-то сразу забыл, да и в своей «Исповеди…» практически не упомянул на добром слове. Словно это не Рябов сделал из строителя средней руки, да к тому же с такими недостатками, о которых говорилось выше, хозяином крупнейшего региона страны.
Тут же новый хозяин области «озаботился» о близких к нему людях, с которыми проработал бок о бок столько лет: второго секретаря обкома Коровина передвинул на должность председателя Облсовпрофа, отправил на пенсию председателя облисполкома Борисова, безжалостно перетасовал всю областную кадровую колоду с тем, чтобы сформировать свою команду из преданных лично ему людей.
«И начался период бурной работы. На закрытых бюро обкома партии было принято, чтобы каждый высказывал те претензии, которые имелись, в том числе и ко мне. Я преднамеренно создавал такую деловую, открытую обстановку, чтобы любые критические замечания в мой адрес были нормальным, рабочим явлением, хотя сам я не всегда был согласен с критикой, как-то это задевало самолюбие, но старался себя переломить»[88].
Но так ли было на самом деле? Ельцин категорически не мог терпеть критики в свой адрес и всеми силами боролся с людьми, допускающими такой грех, и безжалостно от них избавлялся.
Медицинский диагноз:
«Параноики не терпят никаких возражений. Они постоянно выясняют отношения и вступают в тяжелые конфликты с окружающими, требуя от них беспрекословного подчинения. Всех вокруг они подозревают в недоброжелательном к себе отношении. Они обычно высокого мнения о себе и своих умственных способностях»[89].
У биографов Б. Ельцина неизменно возникал вопрос – каким образом ему удалось проскочить через сито КГБ? Действительно, назначение на должность первого секретаря Свердловского обкома КПСС – это не поступление в институт. Здесь кандидат должен быть проверен не до третьего колена, а значительно глубже. А тут все, как говориться, на виду: дед – репрессированный кулак, отец – враг народа. Да с такой родословной к сановному креслу его и близко не должны были допустить. Но ведь допустили, и при этом мало кто сомневался, что личное дело и биография Б. Ельцина были изучены до малейшей запятой. Однозначного ответа на этот сакраментальный вопрос не существует. Одни считают, что работники КГБ по простой неряшливости упустили этот вопрос из виду, поскольку вся деятельность Б. Ельцина была на виду. Он, как танк, продвигался вперед и вверх, его лидерские качества были настолько очевидны, что провинциальные чекисты были очарованы этим самородком и не заглянули даже в его личное дело. А если и заглянули, то, не увидев в нем прямых признаков «крамолы», не стали «копать» глубже.
Так, А. Хинштейн в этом абсолютно убежден и бросает упрек не только свердловским чекистам, но и чекистам других регионов, пропустивших на партийный Олимп людей, имеющих сомнительную родословную.
«Кто он, тот неведомый растяпа из Свердловского УКГБ, не удосужившийся когда-то детально покопаться в его (Б. Н. Ельцина. – А. К.) личном деле? Без этой спецпроверки взять в обком Ельцина попросту не могли. Но взяли. А уж потом, когда оказался он в строю небожителей, кому же в голову придет разглядывать секретаря обкома под микроскопом. Наш, проверенный товарищ.
А ведь, окажись этот опер из далекого 1968-го подотошнее, не ограничься он формальным изучением анкеты, а съездил бы к проверяемому на родину или хоть запроси местный райотдел, вся история страны могла пойти по другому пути.
Так ленца одного-единственного майора или капитана определили последующую судьбу планеты»[90].
Круто, не правда ли? Поленился один капитан исполнить, как следует, свой профессиональный долг и вот результат – трясет матушку Россию уж второй десяток лет. Все вроде бы логично, да и сам Александр Хинштейн родом из этих самых спецорганов и видно хорошо знает царившие там порядки. Так что хочется верить.
Но не вериться! Мы ведь тоже в сегодняшнюю Россию не из какой-нибудь либеральной Швейцарии приехали и хорошо знаем этих «ребят» с очень хорошим профессиональным нюхом, не хуже, чем у спаниелей, отыскивающих наркотики. Не прав ты, Александр! Слишком молод ты, чтобы так сказать о чекистах далеких семидесятых. Обижаешь! Эти «ребята» профессионально копались не только в биографиях «объектов», но не смущались покопаться и в их грязном белье. И сколько было загублено прекрасных специалистов и руководителей (по-нынешнему – менеджеров), которых бес нечаянно толкнул в ребро.
Поверить в эту сказку про неведомого лопухастого растяпу из провинциального УКГБ можно было бы при одном условии, а именно, если бы случай с Б. Ельциным был бы единственным и неповторимым. Но ведь сам А. Хинштейн пишет, что это не так.
«Вообще, халатность провинциальных чекистов дорого обошлась Союзу, ибо не один только Ельцин произошел из семьи репрессированных. Многие из тех, кто встал у руля в 80-х, имели врагов народа в своем роду. И у Шеварднадзе, и у Горбачева, и у Бакатина (и у Егора Кузьмича Лигачева. – А. К.) папы с дедушками тоже прошли через молох НКВД»[91].
Не надо обладать незаурядным умом аналитика, которым, безусловно, обладает А. Хинштейн, чтобы в приведенных им примерах увидеть зловещую закономерность. Даже школьник младших классов хорошо знает, что: единственный случай – это случайность; два аналогичных случая – это досадное совпадение; ну, а если три и более – это уже закономерность, это система. А тут такой ряд выстраивается: Горбачев, Шеварднадзе, Бакатин, Ельцин – так это же передовой отряд разрушителей КПСС и Советского Союза! О Е. К. Лигачеве – несколько ниже.
И вот А. Хинштейн вздумал нас убедить, что: «Это вовсе не значит, что они сводили счеты с советской властью и развалили СССР в отместку за невинно убиенных предков. Все эти параноидальные идеи о вселенском заговоре, масонах и агентах ЦРУ, обманом пробравшихся к руководству партии, – годятся разве что для читателей газеты «Завтра»»[92].
Далась вам, Александр, эта газета «Завтра», читателей-то у которой с гулькин нос, да и главный ее редактор уважаемый А. Проханов, порой пропагандируют такие либеральные идеи, что Чубайс вместе с Гайдаром отдыхают. А потом, где же ваша аналитика: если они и «сводили счеты с советской властью и развалили СССР в отместку за невинно убиенных предков», то зачем им приспичило бежать записываться в масоны и наниматься в качестве агентов ЦРУ, у них и так аргумент железобетонный – мстим за отцов и дедов!
Не один А. Хинштейн так думает. Вот и «известный историк» и «писатель-стахановец» Л. Млечин, словно сговорившись, пишет: «Некоторые исследователи считают, что внук и сын кулака Ельцин затаил ненависть к советской власти и потому, став президентом, запретил КПСС и развалил Советский Союз. Однако такие романтические мстители встречаются только в плохих авантюрных романах. Репрессированные родственники были и у Егора Кузьмича Лигачева, и у других видных партийных руководителей, что не мешало им до последнего (видимо, дыхания. – А. К.) отстаивать преимущества реального социализма. Большую часть жизни Ельцин тоже находился во власти представлений того времени»[93].
Полно, Леонид! Ельцин «затаил ненависть» не к Советской власти, которая дала ему буквально все, чтобы взметнуться к вершинам этой самой власти, а как раз к своему отцу, который порол его, как «Сидорова козла». А уж «разваливать Советский Союз» в отместку за деда и отца, которых он напрочь забыл, вырвавшись из родительского дома, он и не помышлял. А вот Егора Кузьмича Лигачева вы зря «пристраиваете» в один ряд с Горбачевым и К°. Он в эту «теплую компанию», составленную по единственному признаку – якобы мстители за поруганных предков, пристроен для отвода глаз, для усыпления бдительности истинных коммунистов: смотрите, мол, и Лигачев с нами! Не «быстрый разумом» Л. Млечин так и не заметил, что он попался в ловушку тех «аналитиков», которые ловко поменяли местами причину и следствие. Нет, это, скорее всего, не агенты ЦРУ и даже, возможно, и не масоны, хотя оных тоже развелось так густо, что согласно известной пословице: «кинь палку в собаку – непременно в масона попадешь», развалили КПСС и Советский Союз. Это наши, доморощенные Геростраты натворили делов.
Любому здравомыслящему человеку и в голову не может такая мысль прийти, что, к примеру, вышеприведенная «четверка» взялась разваливать Советский Союз и крушить КПСС в отместку за поруганных предков. Они, пожалуй, не хуже того же Б. Ельцина, и имен-то своих дедушек да прадедушек давно не помнят, не то чтобы за них Советской власти мстить. Речь-то как раз идет о другом, почему это сверхбдительные «компетентные органы» не «зарубили» им дорогу к вершинам власти по причине «нездоровой» родословной. Вот в чем вопрос? А если еще точнее, то вопрос заключается в следующем: кто дал возможность этим самым «компетентным органам» безнаказанно пропускать «через сито КГБ» целый отряд сомнительных личностей, которые в конечном итоге развалили КПСС и СССР совсем не из мести за поруганных предков, а по какой-то более серьезной причине, которую Л. Млечин уловить не в состоянии, а А. Хинштейн, как нам представляется, прекрасно знает, но наводит тень на плетень.
Воспользуемся случаем и обратимся к Александру Хинштейну – «одному из самых известных российских публицистов, признанному мастеру журналистских расследований, инициатору множества громких коррупционных скандалов, яркому и успешному политику», для которого «после избрания депутатом Государственной думы… не осталось больше закрытых дверей и запретных тем»[94]. (Уж не сам ли А. Хинштейн писал аннотацию к своей книге? Даже если это и так, нам до этого дела нет, правда – она и в Израиле правда, лишь бы польза была в задуманном нами проекте) со следующей нижайшей просьбой.
Здесь-то, чем вы руководствовались? Вам-то уже было безразлично, кто сядет в освободившееся кресло, поскольку вы уже взлетели на вожделенный Олимп. Напротив, зная в какую зависимость от этого, уже сложившегося алкоголика, вы по слабости попали, нужно было бежать от него без оглядки, как от холеры или чумы. Да, слаб человек, и зачастую его личные проблемы заслоняют общественные, государственные.
Слово А. Коржакову, который в своих мемуарах приводит рассказ Б. Ельцина о том, как ему удалось «подловить» Рябова и «уважать себя заставить»:
«Когда Рябов был первым секретарем Свердловского обкома, они еженедельно ходили в баню. Парились и, понятно, выпивали. Причем пили на равных, но всякий раз почему-то выходило, что Ельцин оказывался более пьяным, чем Рябов. Борис Николаевич здорово это переживал. Как же так! У меня, мол, и рост, и габариты – больше, а перепить его не могу.
И вот приходят они однажды в баню. Мокнулись в бассейн, тут же на бортик ставят поднос со стопками и фужерами. И Рябов, видно, расслабился. Опрокинул рюмку, взял фужер с водой и как будто запивает. А на самом деле он водку набирал в рот, а потом незаметно выплевывал ее в фужер. Ельцин это дело просек.
– Я, говорит, таким зверем на него посмотрел. Рябов замельтешил, засуетился. И с тех пор стал пить на равных и приходить с Ельциным домой вместе: жили они в одном доме»[76].
С тех пор Я. Рябов был не в «авторитете» у Б. Ельцина и он всегда о нем отзывался весьма нелестно. «Всячески его костерил», – вспоминает все тот же А. Коржаков. Впрочем, так ему и надо – бог шельму метит.
Однако вернемся к самому началу восхождения начальника Свердловского домостроительного комбината по ступеням партийной лестницы. Сам Б. Ельцин вспоминает по этому поводу в «Исповеди…»:
«14 лет проработал на производстве (явно не в ладах с арифметикой, фактически 12 лет. – Л. К.) – и вдруг предложение возглавить отдел обкома партии, отдел строительства. Сильно этому предложению не удивился, я постоянно занимался общественной работой. Но согласился без особого желания. Работа начальником комбината у меня получалась: коллектив постоянно выполнял план, в общем, работалось хорошо, плюс была приличная зарплата… И все-таки пошел. Захотелось попробовать сделать новый шаг. Кажется, я до сих пор так и не могу понять, куда он меня привел»[77].
Зато хорошо это знает многострадальный народ России.
Как всегда, Б. Ельцин с головой окунулся в новую для него работу: мотается по области, инспектирует стройки, лазает по грязи и завалам. Особое напряжение испытывает накануне праздников, по окончании кварталов, полугодий, года – сдача объектов, отчеты, раздача премий и зуботычин. Вечный аврал, но для Ельцина – это родная стихия. Он чувствует себя в эти периоды – как рыба в воде. Работы он не избегает, наоборот, он ищет ее сам. Но при всем этом – грубость с подчиненными, порой переходящая в хамство, однако, никогда не позволяет себе ругаться матом и другим не позволял это делать. Для партийного работника такого масштаба невнимание к подчиненным – это нонсенс, поскольку каждый партаппаратчик зарубил себе на носу, чтобы карьера шла «мягко» – главное внимание людям, забота об их нуждах и запросах, о чем сам Ельцин фарисейски распространяется в своих мемуарах.
К покровителю Ельцина Я. Рябову все чаще поступают сигналы о грубости его подчиненного, с просьбой: «Уйми ты его наконец!» Но уже и сам Рябов понял, что унять Ельцина невозможно, стиль его работы – хамство, но это и образ его жизни. И тут нет никому пощады, в том числе самым близким к нему людям. «Подвыпив, Ельцин мог прикрикнуть, нахамить своей жене, – вспоминал Рябов. – После одной из таких посиделок я вызвал Ельцина к себе и сказал ему: «Как ты можешь так вести себя со своей женой?! Она же мать твоих детей!» Борис как всегда лишь хмурил брови и отводил глаза в сторону. Наина Иосифовна в те годы была кроткой и скромной. Двух своих дочек они воспитывали очень строго. Лена и Таня знали, что если они что-то натворят, – поблажки не будет»[78].
По воспоминаниям бывшего обкомовского водителя, Ельцину ничего не стоило высадить жену где-нибудь посреди поля – не важно, дождь или снег – если позволит она что-нибудь непочтительное, например, мягко упрекнет супруга в чрезмерном объеме, взятом на грудь. Оставшиеся километры Наине Иосифовне приходилось преодолевать пешком. «Вечерние приходы Ельцина домой напоминали посещение падишахом гарема. Вся семья – Наина Иосифовна, дочери – выбегали в прихожую, вперемежку с поцелуями и объятиями, стаскивали с него пальто, снимали ботинки, подсовывали мягкие тапочки, торжественно вели к загодя накрытому столу»[79]. Начальник охраны ППР А. Коржаков, тогда фактически чуть ли не член семьи, подтверждает:
«Приходы Бориса Николаевича домой я сам видел. Тысячу раз. Прямо в прихожей Наина с Татьяной бросались к нему, а он только руки и ноги приподнимал, изображая изнеможение. Раздевали целиком – прямо до белых трусов: он носил трусы исключительно белого цвета»[80].
В должности завотделом Ельцин проработал почти семь лет и это сумасшедшая, однообразная работа уже давно стала его тяготить. Он постоянно мечтал о карьерном росте, но Рябов придерживал его, сам уже став в 1971 году первым секретарем обкома. С этого момента Ельцин только и мечтал о повышении своего статуса. Рябов прекрасно знал о настроениях Ельцина, но старался попридержать его на старой должности. Где-то интуитивно он чувствовал, что нельзя давать этому карьеристу власть над людьми: «Он стал грезить о карьерном росте. Жаждал повышения по партийной линии», – вспоминал Рябов, добавляя при этом, что никаких авансов амбициозному подчиненному он не давал. Напротив, еще и отговаривал от сторонних, весьма заманчивых предложений – стать, например, секретарем Костромского обкома (с предложением выходил первый секретарь Костромского обкома Баландин), или зампредом Госстроя СССР, куда приглашал его председатель Госстроя Новиков. По иронии судьбы он станет-таки через 15 лет заместителем председателя Госстроя, которым в то время будет руководить Юрий Петрович Баталин.
Рябов пытается «перевоспитать» этого грубого администратора: «Я ему неоднократно намекал, что если он изменит свой характер – рост ему гарантирован… Он в общем-то заметно изменился, его как будто подменили. В своем поведении он поменял тактику, начал искать дружеские контакты со своими коллегами в обкоме партии, заигрывать с членами бюро и секретарями обкома, с облисполкомом и другими вышестоящими кадрами»[81].
Навряд ли Рябов верил сам в то, что говорил о метаморфозе, якобы происходящей с Ельциным. Это признание ничто иное, как запоздалое самооправдание за свои ошибки по выдвижению Ельцина на все более высокие должности. Надо же как-то было оправдать назначение его в 1975 году на освободившуюся должность секретаря обкома КПСС. Знал Яков Петрович, что «черного кобеля не отмоешь до бела», знал, но вопреки самому себе все-таки «двинул» его на вышестоящую должность, на которой он и года не проработав, выскочит «в дамки», то есть займет должность самого Я. Рябова. И это несмотря на то, что жалобы на Ельцина возобновились с новой силой, как только он добился желанного повышения.
С ним произошла обратная метаморфоза. Едва Борис Николаевич удобно уселся в кресло секретаря обкома, как разом улетучилась его напускная вежливость и политкорректность. Он снова становится грубым, неотесанным Ельциным, снова Рябову пришлось «воспитывать» своего протеже, упрекать его в высокомерии, грубости и нетактичности в обращении с людьми. Потребовал поработать над собой. По каким позициям проводил первый секретарь работу по перевоспитанию своего подчиненного? Эти позиции он отметил в своем рабочем дневнике, их пять:
«Вынужден ему снова сделать замечания:
1. За его высокомерие.
2. Не уважение к товарищам по работе, в том числе и к членам бюро ОК КПСС, грубость, резкость в обращении и ненароком напоминание им, что вы, мол не лезьте не в свое дело, если не понимаете.
3. Это выражается в том, что он очень болезненно воспринимает замечания в адрес строителей, как обиду для себя.
4. Сам резок с людьми, даже груб и нетактичен, до оскорбления, в то же время обидчив и вспыльчив даже при законной просьбе.
5. Никак не может отойти от ведомственности, а это плохо, даже пагубно»[82].
Чувствуется, что два человека боролись в первом секретаре: один – честный и принципиальный руководитель давно понял, что этого деспота и грубияна нельзя на пушечный выстрел допускать к людям, нельзя ему давать над ними власть, тем более абсолютную, ибо это обернется горем для всех, кто будет с ним соприкасаться. Другой – растерянный человек, с гораздо слабой волей, по сравнению с Ельциным, да еще попавший в ловушку, расставленную макиавеллистом – без чести и совести, который пойдет на любое предательство для достижения своей цели. Ловушка эта не что иное, как совместные посиделки за бутылкой коньяка, или по-простому – бытовое пьянство.
Так что Борис Николаевич был абсолютно уверен в своей непотопляемости. За широкой и надежной спиной первого он чувствовал себя в абсолютной безопасности и мог позволить себе все, что ему вздумается. Это подтверждает и медицинский диагноз Ельцина, как личности:
«Параноидальные психопаты воображают себя людьми наполеоновского масштаба, которым, в отличие от остальных, позволено все. Они высокомерны, грубы, отрицательно реагируют на критику. Это люди несокрушимой воли, для которых важно претворение в жизнь любой своей идеи. Последствия их деятельности бывают тем тяжелее, чем большей властью они обладают»[83].
Не прошло и года после назначения Б. Ельцина на должность секретаря ОККПСС, как пробил его «звездный час» – освободилась должность первого, поскольку Рябова забрали в Москву – секретарем ЦК КПСС, курирующим Военно-промышленный комплекс (ВПК), – вместо Дмитрия Федоровича Устинова, назначенного министром обороны.
Эта новость застала Б. Ельцина в Москве, где он повышал свою квалификацию на курсах в Академии общественных наук. Совпадение оказалось довольно удачным, поскольку вскоре Бориса Николаевича вызвали на Старую площадь. На следующий день после состоявшегося Пленума ЦК КПСС, на котором Я. П. Рябов был утвержден в должности Секретаря ЦК, Б. Ельцина вызвали в ЦК на собеседование. Впрочем, слово самому «имениннику»:
«…во время лекции к микрофону подходит руководитель курсов Королев и объявляет: Ельцина приглашают к пяти часам в ЦК. А народ все опытный, сразу вокруг меня стал кучковаться, спрашивать, что и как? Я знать ничего не знаю, по какому вопросу меня приглашают. Хотя, конечно, где-то в душе чувствовал, какой может произойти разговор, но старался эти мысли отогнать. В общем, поехал в ЦК»[84].
Лукавит Борис Николаевич, впрочем это он делает не впервой, прекрасно он знал для чего его вызывают в ЦК, однако маска застенчивого скромника нравится ему куда больше, чем реальное лицо расчетливого карьериста. Новым взлетом в своей карьере он вновь был обязан своему неизменному покровителю – Я. П. Рябову, который сумел предубедить Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, что лучшей кандидатуры на вакантное место «хозяина» Свердловска не найти.
Какие неопровержимые аргументы смог привести при этом Рябов, чтобы убедить руководство партии согласиться на нестандартный шаг – назначить на должность первого секретаря не второго, который дышал в затылок первому, а просто секретаря, да еще проработавшего в этой должности меньше года – сия тайна останется за плотными дверями кабинетов руководства ЦК. Процедура согласования предстоящего решения о назначении Б. Ельцина на должность первого секретаря Свердловского обкома КПСС состоялась в кабинетах Секретарей ЦК Капитонова, Кириленко и Суслова. Как нужно было себя вести на приеме у этих партийных бонз, накануне Ельцина тщательно проинструктировал Рябов, который, похоже, волновался не меньше, чем кандидат, поскольку от этого зависела карьера самого Рябова (Это к вопросу о якобы совершенно неожиданном вызове в ЦК!). И вот пройдена процедура собеседования (фактически согласования) у трех секретарей ЦК и настал тот счастливый момент, когда нужно предстать перед самим Брежневым. Слово кандидату на Свердловский партийный престол:
«Надо ехать в Кремль. Сопровождали меня два секретаря ЦК – Капитонов и Рябов. Мы зашли в приемную, помощник тут же сказал: «Заходите, вас ждут». Я впереди, они за мной. Брежнев сидел в торце стола для заседаний. Я подошел, он встал, поздоровался. Потом, обращаясь к моим провожатым, Брежнев говорит: «Так это он решил в Свердловской области власть взять?» Капитонов ему объясняет: да нет, он еще не о чем не знает. «Как не знает, раз уже решил власть взять?» Вот так, вроде всерьез, вроде и в шутку начался разговор. Брежнев сказал, что заседало Политбюро и рекомендовало меня на должность первого секретаря Свердловского обкома партии… «Ну как?» – спросил Брежнев. «Я сказал, если доверят, буду работать в полную силу, как могу»[85].
Мимоходом, как бы невзначай, Ельцин дал «краткую характеристику» второму секретарю Свердловского обкома, которого он обходил на пути к заветному креслу: «В тот момент вторым секретарем обкома в Свердловске был Коровин, то есть нарушалась привычная перестановка. Получалось, что рядовой секретарь выдвигается на должность первого, а второй остается на своем месте. Хотя, объективно говоря, Коровин, конечно, для первого секретаря со своим характером не годился. Это понимали все»[86].
Конечно, Ельцин со своим характером подходил на эту должность идеально! И это тоже понимали все, поскольку на пленуме Свердловского обкома 2 ноября 1976 года он был единогласно избран первым секретарем. Выступив на пленуме с короткой, тезисной программой вновь испеченный первый секретарь изложил свое политическое кредо: «…надо прежде всего заботиться о людях, а на добро они всегда откликнуться с повышенной отдачей. Это кредо осталось у меня и сейчас, и я в него верю»[87].
Жаль, что это кредо Ельцина не имело обратной силы. О Якове Петровиче Рябове, который сделал так много хорошего лично для Ельцина, он как-то сразу забыл, да и в своей «Исповеди…» практически не упомянул на добром слове. Словно это не Рябов сделал из строителя средней руки, да к тому же с такими недостатками, о которых говорилось выше, хозяином крупнейшего региона страны.
Тут же новый хозяин области «озаботился» о близких к нему людях, с которыми проработал бок о бок столько лет: второго секретаря обкома Коровина передвинул на должность председателя Облсовпрофа, отправил на пенсию председателя облисполкома Борисова, безжалостно перетасовал всю областную кадровую колоду с тем, чтобы сформировать свою команду из преданных лично ему людей.
«И начался период бурной работы. На закрытых бюро обкома партии было принято, чтобы каждый высказывал те претензии, которые имелись, в том числе и ко мне. Я преднамеренно создавал такую деловую, открытую обстановку, чтобы любые критические замечания в мой адрес были нормальным, рабочим явлением, хотя сам я не всегда был согласен с критикой, как-то это задевало самолюбие, но старался себя переломить»[88].
Но так ли было на самом деле? Ельцин категорически не мог терпеть критики в свой адрес и всеми силами боролся с людьми, допускающими такой грех, и безжалостно от них избавлялся.
Медицинский диагноз:
«Параноики не терпят никаких возражений. Они постоянно выясняют отношения и вступают в тяжелые конфликты с окружающими, требуя от них беспрекословного подчинения. Всех вокруг они подозревают в недоброжелательном к себе отношении. Они обычно высокого мнения о себе и своих умственных способностях»[89].
У биографов Б. Ельцина неизменно возникал вопрос – каким образом ему удалось проскочить через сито КГБ? Действительно, назначение на должность первого секретаря Свердловского обкома КПСС – это не поступление в институт. Здесь кандидат должен быть проверен не до третьего колена, а значительно глубже. А тут все, как говориться, на виду: дед – репрессированный кулак, отец – враг народа. Да с такой родословной к сановному креслу его и близко не должны были допустить. Но ведь допустили, и при этом мало кто сомневался, что личное дело и биография Б. Ельцина были изучены до малейшей запятой. Однозначного ответа на этот сакраментальный вопрос не существует. Одни считают, что работники КГБ по простой неряшливости упустили этот вопрос из виду, поскольку вся деятельность Б. Ельцина была на виду. Он, как танк, продвигался вперед и вверх, его лидерские качества были настолько очевидны, что провинциальные чекисты были очарованы этим самородком и не заглянули даже в его личное дело. А если и заглянули, то, не увидев в нем прямых признаков «крамолы», не стали «копать» глубже.
Так, А. Хинштейн в этом абсолютно убежден и бросает упрек не только свердловским чекистам, но и чекистам других регионов, пропустивших на партийный Олимп людей, имеющих сомнительную родословную.
«Кто он, тот неведомый растяпа из Свердловского УКГБ, не удосужившийся когда-то детально покопаться в его (Б. Н. Ельцина. – А. К.) личном деле? Без этой спецпроверки взять в обком Ельцина попросту не могли. Но взяли. А уж потом, когда оказался он в строю небожителей, кому же в голову придет разглядывать секретаря обкома под микроскопом. Наш, проверенный товарищ.
А ведь, окажись этот опер из далекого 1968-го подотошнее, не ограничься он формальным изучением анкеты, а съездил бы к проверяемому на родину или хоть запроси местный райотдел, вся история страны могла пойти по другому пути.
Так ленца одного-единственного майора или капитана определили последующую судьбу планеты»[90].
Круто, не правда ли? Поленился один капитан исполнить, как следует, свой профессиональный долг и вот результат – трясет матушку Россию уж второй десяток лет. Все вроде бы логично, да и сам Александр Хинштейн родом из этих самых спецорганов и видно хорошо знает царившие там порядки. Так что хочется верить.
Но не вериться! Мы ведь тоже в сегодняшнюю Россию не из какой-нибудь либеральной Швейцарии приехали и хорошо знаем этих «ребят» с очень хорошим профессиональным нюхом, не хуже, чем у спаниелей, отыскивающих наркотики. Не прав ты, Александр! Слишком молод ты, чтобы так сказать о чекистах далеких семидесятых. Обижаешь! Эти «ребята» профессионально копались не только в биографиях «объектов», но не смущались покопаться и в их грязном белье. И сколько было загублено прекрасных специалистов и руководителей (по-нынешнему – менеджеров), которых бес нечаянно толкнул в ребро.
Поверить в эту сказку про неведомого лопухастого растяпу из провинциального УКГБ можно было бы при одном условии, а именно, если бы случай с Б. Ельциным был бы единственным и неповторимым. Но ведь сам А. Хинштейн пишет, что это не так.
«Вообще, халатность провинциальных чекистов дорого обошлась Союзу, ибо не один только Ельцин произошел из семьи репрессированных. Многие из тех, кто встал у руля в 80-х, имели врагов народа в своем роду. И у Шеварднадзе, и у Горбачева, и у Бакатина (и у Егора Кузьмича Лигачева. – А. К.) папы с дедушками тоже прошли через молох НКВД»[91].
Не надо обладать незаурядным умом аналитика, которым, безусловно, обладает А. Хинштейн, чтобы в приведенных им примерах увидеть зловещую закономерность. Даже школьник младших классов хорошо знает, что: единственный случай – это случайность; два аналогичных случая – это досадное совпадение; ну, а если три и более – это уже закономерность, это система. А тут такой ряд выстраивается: Горбачев, Шеварднадзе, Бакатин, Ельцин – так это же передовой отряд разрушителей КПСС и Советского Союза! О Е. К. Лигачеве – несколько ниже.
И вот А. Хинштейн вздумал нас убедить, что: «Это вовсе не значит, что они сводили счеты с советской властью и развалили СССР в отместку за невинно убиенных предков. Все эти параноидальные идеи о вселенском заговоре, масонах и агентах ЦРУ, обманом пробравшихся к руководству партии, – годятся разве что для читателей газеты «Завтра»»[92].
Далась вам, Александр, эта газета «Завтра», читателей-то у которой с гулькин нос, да и главный ее редактор уважаемый А. Проханов, порой пропагандируют такие либеральные идеи, что Чубайс вместе с Гайдаром отдыхают. А потом, где же ваша аналитика: если они и «сводили счеты с советской властью и развалили СССР в отместку за невинно убиенных предков», то зачем им приспичило бежать записываться в масоны и наниматься в качестве агентов ЦРУ, у них и так аргумент железобетонный – мстим за отцов и дедов!
Не один А. Хинштейн так думает. Вот и «известный историк» и «писатель-стахановец» Л. Млечин, словно сговорившись, пишет: «Некоторые исследователи считают, что внук и сын кулака Ельцин затаил ненависть к советской власти и потому, став президентом, запретил КПСС и развалил Советский Союз. Однако такие романтические мстители встречаются только в плохих авантюрных романах. Репрессированные родственники были и у Егора Кузьмича Лигачева, и у других видных партийных руководителей, что не мешало им до последнего (видимо, дыхания. – А. К.) отстаивать преимущества реального социализма. Большую часть жизни Ельцин тоже находился во власти представлений того времени»[93].
Полно, Леонид! Ельцин «затаил ненависть» не к Советской власти, которая дала ему буквально все, чтобы взметнуться к вершинам этой самой власти, а как раз к своему отцу, который порол его, как «Сидорова козла». А уж «разваливать Советский Союз» в отместку за деда и отца, которых он напрочь забыл, вырвавшись из родительского дома, он и не помышлял. А вот Егора Кузьмича Лигачева вы зря «пристраиваете» в один ряд с Горбачевым и К°. Он в эту «теплую компанию», составленную по единственному признаку – якобы мстители за поруганных предков, пристроен для отвода глаз, для усыпления бдительности истинных коммунистов: смотрите, мол, и Лигачев с нами! Не «быстрый разумом» Л. Млечин так и не заметил, что он попался в ловушку тех «аналитиков», которые ловко поменяли местами причину и следствие. Нет, это, скорее всего, не агенты ЦРУ и даже, возможно, и не масоны, хотя оных тоже развелось так густо, что согласно известной пословице: «кинь палку в собаку – непременно в масона попадешь», развалили КПСС и Советский Союз. Это наши, доморощенные Геростраты натворили делов.
Любому здравомыслящему человеку и в голову не может такая мысль прийти, что, к примеру, вышеприведенная «четверка» взялась разваливать Советский Союз и крушить КПСС в отместку за поруганных предков. Они, пожалуй, не хуже того же Б. Ельцина, и имен-то своих дедушек да прадедушек давно не помнят, не то чтобы за них Советской власти мстить. Речь-то как раз идет о другом, почему это сверхбдительные «компетентные органы» не «зарубили» им дорогу к вершинам власти по причине «нездоровой» родословной. Вот в чем вопрос? А если еще точнее, то вопрос заключается в следующем: кто дал возможность этим самым «компетентным органам» безнаказанно пропускать «через сито КГБ» целый отряд сомнительных личностей, которые в конечном итоге развалили КПСС и СССР совсем не из мести за поруганных предков, а по какой-то более серьезной причине, которую Л. Млечин уловить не в состоянии, а А. Хинштейн, как нам представляется, прекрасно знает, но наводит тень на плетень.
Воспользуемся случаем и обратимся к Александру Хинштейну – «одному из самых известных российских публицистов, признанному мастеру журналистских расследований, инициатору множества громких коррупционных скандалов, яркому и успешному политику», для которого «после избрания депутатом Государственной думы… не осталось больше закрытых дверей и запретных тем»[94]. (Уж не сам ли А. Хинштейн писал аннотацию к своей книге? Даже если это и так, нам до этого дела нет, правда – она и в Израиле правда, лишь бы польза была в задуманном нами проекте) со следующей нижайшей просьбой.