– Все, – поднял руки Леня, – мне пора домой.
– Оставайтесь у нас, – гостеприимно предложила супруга Сереги, искренне надеясь на его отказ.
– Не, мне домой нужно, – упорствовал гость.
– Ну, домой так домой, – развели руками родственники и ударились в обсуждение передачи «Встать. Суд идет».
– Я провожу, – вызвался Серега и почему-то подмигнул Лене.
– Только недолго, – предупредили родственники, – давай, чтоб через полчаса, как штык.
– Куприяша теперь не пьет, – посетовал Ерохин, – чего с ним, с дураком, долго шлындать. Одна нога здесь, другая там.
– Никакой он ни дурак. Тебе бы тоже закодироваться не мешало.
Только приятели вышли на лестничную клетку, как Ероха сразу схватился за телефон.
– Сапрыка, к барьеру. Мы на третьем этаже.
Леня встревожился, и было от чего. Когда на горизонте появлялся их одноклассник Леха Сапрыкин, приключения начинали сыпаться на задницы присутствующих незамедлительно. Приятели жили в одном подъезде: Сапрыка на девятом этаже, Ероха на третьем, и через пару минут дверцы лифта растворились. Оттуда показался сияющий Леха с бутылкой коньяка в одной руке и пивной кружкой в другой, в зубах у него была зажата роза. Он уронил розу в кружку и рявкнул на весь подъезд:
– Ероша, ювелирный был закрыт, и я купил тебе кружку!
– Тебя-то почему не пригласили? – задал Леня неуместный вопрос.
– Обыватели, – отмахнулся Сапрыка, – подумаешь, уснул в туалете. Кто трижды не был пьян, тот не гусар.
– Давай, Лень, накати, – Серега в очередной раз попытался уломать Куприянова, – сколько той жизни?
– Отлезь.
– Черт с тобой. Нам же больше достанется. – Приятели уселись на ступеньки, стали пить коньяк из пивной кружки и занюхивать розой по очереди.
– Вы бы хоть закусывали, черти, – забеспокоился Куприянов, – сейчас вас дугой накроет.
– «Курятиной» закусим, – рассмеялся Сапрыка, доставая пачку сигарет.
Они закурили, и Леня мог с точностью до секунды сказать, когда его вполне приличные друзья превратились в полных ублюдков. Еще бы, литр коньяка они уговорили за десять минут без всякой закуски, не считая розы и «курятины». Путь к железнодорожной платформе сразу стал тернист и извилист. Парочка пьяных в умат провожающих передвигалась исключительно от одного ларька до другого. Там они брали по пиву, лакали его и искали, где бы отлить. Леня брел следом и проклинал все на свете.
– Отпустите меня, – ныл Куприянов.
– Офигел? – возражал Сапрыка. – Пойми, Куприянчик, мы несем за тебя ответственность. Но ты не бойся, мы тебя не бросим.
– Лучше бы уж бросили, – бормотал себе под нос Леня, – вон какая-то электричка. Не моя?
– Нет, не твоя, – успокоил Ероха.
Друзья сразу сбавили темп и остановились у очередного ларька. Только стали брать пиво, как увидели другую электричку, спешащую вслед за первой.
– А вот эта уже твоя, – удовлетворенно заметил Сапрыка, – последняя. Следующая в пять утра. И до этого срока никуда ты от нас не денешься.
– Не трынди, – не поверил Куприянов.
Но действительно это была последняя электричка на Москву.
– Я же тебе говорил, что последняя, – торжествовал Сапрыка, – следующая будет в пять утра.
– Надо еще пивком лакирнуть, – задумчиво протянул Ероха, – тут рядом есть знатный пивняк.
– Хватит вам уже, – призвал к умеренности Леня.
– Ты прям как моя жена, – изумился Сапрыка, – еще скажи, что я по пьяни одно и то же по сто раз повторяю.
Леня напряженно молчал, мысленно проклиная своих задутых одноклассников, их дни рождения и все последние электрички вместе взятые. «Неужели я такой же, когда выпью, – холодея, думал Куприянов, – нет, не может быть». – «Такой же, такой же, – проснулся внутренний голос, – если не хуже». – «Не может быть», – воспротивился Леня. «Может, может. Бедная твоя жена. Напомнить пару эпизодов?» – «Не надо», – смутился Леня. «То-то». Сапрыкин и Ерохин бодро топали в направлении неведомого пивняка, а Леня семенил за ними, тревожно оглядываясь вокруг. А кругом бушевала жизнь «насекомых». Вся окрестная гопота дружно подтягивалась к питейному заведению. Три деклассированных элемента неопределенного возраста уламывали двух молоденьких лохушек в сарафанах и вьетнамках. Те загребали пыль давно немытыми ногами, скалили щербатые рты и были в принципе не против.
– Люди делятся на дураков и умных, но дураки делятся быстрее, – злобно ляпнул Куприянов, но сразу же заткнулся. Устраивать гладиаторские бои с местной шпаной, пожалуй, не стоило.
Никто не обратил внимания на Ленину тираду, все тянулись к пивняку, как подсолнухи к солнцу. Перед стойкой Куприянов в сотый раз объяснил одноклассникам, что он в завязке, потом помог дотащить до столика шесть бутылок пива.
– А вам не много?
– Нормально, – загоготал Сапрыка, – времени до фига. Следующая электричка будет в пять утра.
– Заколебал уже, – скривился Леня, – у тебя что, заело?
– Расслабься, Куприяша, – ухмыльнулся Ероха, – ты теперь с нами в одной подводной лодке. Нравится, не нравится, а деваться тебе некуда.
С соседнего столика раздался тревожный стук. Какой-то пьянчуга долбил мобильным телефоном по столику, как будто забивал туда гвозди.
– Я не брал кредит! Вы верите мне?! – со слезой в голосе заблажил потасканный, одутловатый брюнет. – Я считал вас друзьями, а вы – козлы!
– Мы верим тебе, – две пьяные хари попытались успокоить горлопана, – верим.
– Я верну долг, а потом порву вас на английский флаг! – прорыдал брюнет и снова принялся лупить телефоном по столику. – Гадом буду, порву!
Телефон, не выдержав эксплуатации в режиме отбойного молотка, раскололся на несколько частей. Брюнет с удивлением уставился на пластмассовые осколки.
– Вот ложкомойники! Бракованный телефон подсунули! Поеду, подожгу их на хрен!
Он вскочил, уронил стул и, грозно матерясь, устремился к машине. Разбитая вдрызг «восьмерка» взвизгнула за окном, как кошка, которой отдавили лапу, и рванулась восстанавливать справедливость. Куприянов огляделся – обычная привокзальная тошниловка, где ночью собираются только свои. Сапрыка сосал пиво как насос и с жаром рассказывал, как он отважно грубит начальству, а Ероха уставился в пространство отсутствующим взглядом. Это-то и не понравилось местной гопоте.
– Ты почему на меня так смотришь? – начал быковать здоровый пузатый парень в тельняшке с обрезанными рукавами.
– Он не на тебя смотрит, – попытался образумить его Куприянов, – а он глядит в пространство.
– Нет, – покачал головой пузатый, – он на меня вылупился. Наверное, в дыню хочет.
Сапрыка сразу протрезвел и заканючил:
– Да ладно, командир, все нормально. Мы же местные, ты чего, офигел?
– Я гей? – остолбенел пузатый. – Посмотрите на него, он еще и обзывается.
Завсегдатаи пивного зала с осуждением посмотрели на распоясавшихся чужаков, некоторые посетители начали даже поднимать стулья и заносить над головой. «Блин. Щас как заедут стулом по башке. – Спину Куприянова прибило изморозью, и мысли замельтешили как дрозофилы. – Это только в фильмах про ковбоев головы крепче стульев. А в жизни, вероятно, все наоборот». Из ряда возмущенных выделился юркий жиганчик, дерганный и приблатненный, весь такой на шарнирах.
– Вы слышали? – призвал всех в свидетели чувачок на шарнирах. – Он его пидором обозвал.
– Да не обзывал я, – заскулил дрожащим голосом Сапрыка, – просто мы товарища провожали и немного припоздали.
– Я падла? – выкатил глаза пацанчик на шарнирах. – И это говорится на нашем районе?
Толпа угрожающе двинулась на трех залетных отморозков. Еще секунда, и они навсегда прикусят свои длинные языки. Куприянов и Сапрыкин отступили к стене, Ерохин продолжал безмятежно сидеть и пялиться в никуда.
– Васька, все матери расскажу, – из-за стойки вышла пожилая уборщица и преградила дорогу жигану.
Василий сразу сбавил прыть, остальные тоже замешкались.
– Сколько можно шаболдыжничать? – наехала уборщица на притихшего задиру. – Сколько можно хархурами трясти, когда же ты, супостат, на работу устроишься?
– Теть Насть, клянусь, обязательно устроюсь, – торжественно пообещал Васек, – ты же знаешь, я после армии. Еще не нагулялся.
– Ты пять лет после армии, долдон, – напомнила ему тетя Настя, – совесть нужно иметь.
Леха с Леней, подхватив безучастного Серегу, дунули на выход. Последнее, что они услышали, было:
– Теть Насть, ты только матери ничего не говори. Ладно?
Отойдя двести метров от опасного заведения, Сапрыка раздухарился, стал размахивать подарочной кружкой и орать:
– Главное, кружка так хорошо в руку ложится! Надо было ломануть ему промеж ушей! Кровищи бы с него натекло, что со свиньи!
– Чего же тогда не ломанул? – ехидно поинтересовался Куприянов, а про себя подумал: «Дурак я, дурак, спал бы сейчас под бочком у жены. Я-то что здесь делаю?»
– Пойду за сигаретами схожу. А вы пока на платформу шуруйте, там скамеек много. – Сапрыкина смыли летние сумерки.
– Оставайтесь у нас, – гостеприимно предложила супруга Сереги, искренне надеясь на его отказ.
– Не, мне домой нужно, – упорствовал гость.
– Ну, домой так домой, – развели руками родственники и ударились в обсуждение передачи «Встать. Суд идет».
– Я провожу, – вызвался Серега и почему-то подмигнул Лене.
– Только недолго, – предупредили родственники, – давай, чтоб через полчаса, как штык.
– Куприяша теперь не пьет, – посетовал Ерохин, – чего с ним, с дураком, долго шлындать. Одна нога здесь, другая там.
– Никакой он ни дурак. Тебе бы тоже закодироваться не мешало.
Только приятели вышли на лестничную клетку, как Ероха сразу схватился за телефон.
– Сапрыка, к барьеру. Мы на третьем этаже.
Леня встревожился, и было от чего. Когда на горизонте появлялся их одноклассник Леха Сапрыкин, приключения начинали сыпаться на задницы присутствующих незамедлительно. Приятели жили в одном подъезде: Сапрыка на девятом этаже, Ероха на третьем, и через пару минут дверцы лифта растворились. Оттуда показался сияющий Леха с бутылкой коньяка в одной руке и пивной кружкой в другой, в зубах у него была зажата роза. Он уронил розу в кружку и рявкнул на весь подъезд:
– Ероша, ювелирный был закрыт, и я купил тебе кружку!
– Тебя-то почему не пригласили? – задал Леня неуместный вопрос.
– Обыватели, – отмахнулся Сапрыка, – подумаешь, уснул в туалете. Кто трижды не был пьян, тот не гусар.
– Давай, Лень, накати, – Серега в очередной раз попытался уломать Куприянова, – сколько той жизни?
– Отлезь.
– Черт с тобой. Нам же больше достанется. – Приятели уселись на ступеньки, стали пить коньяк из пивной кружки и занюхивать розой по очереди.
– Вы бы хоть закусывали, черти, – забеспокоился Куприянов, – сейчас вас дугой накроет.
– «Курятиной» закусим, – рассмеялся Сапрыка, доставая пачку сигарет.
Они закурили, и Леня мог с точностью до секунды сказать, когда его вполне приличные друзья превратились в полных ублюдков. Еще бы, литр коньяка они уговорили за десять минут без всякой закуски, не считая розы и «курятины». Путь к железнодорожной платформе сразу стал тернист и извилист. Парочка пьяных в умат провожающих передвигалась исключительно от одного ларька до другого. Там они брали по пиву, лакали его и искали, где бы отлить. Леня брел следом и проклинал все на свете.
– Отпустите меня, – ныл Куприянов.
– Офигел? – возражал Сапрыка. – Пойми, Куприянчик, мы несем за тебя ответственность. Но ты не бойся, мы тебя не бросим.
– Лучше бы уж бросили, – бормотал себе под нос Леня, – вон какая-то электричка. Не моя?
– Нет, не твоя, – успокоил Ероха.
Друзья сразу сбавили темп и остановились у очередного ларька. Только стали брать пиво, как увидели другую электричку, спешащую вслед за первой.
– А вот эта уже твоя, – удовлетворенно заметил Сапрыка, – последняя. Следующая в пять утра. И до этого срока никуда ты от нас не денешься.
– Не трынди, – не поверил Куприянов.
Но действительно это была последняя электричка на Москву.
– Я же тебе говорил, что последняя, – торжествовал Сапрыка, – следующая будет в пять утра.
– Надо еще пивком лакирнуть, – задумчиво протянул Ероха, – тут рядом есть знатный пивняк.
– Хватит вам уже, – призвал к умеренности Леня.
– Ты прям как моя жена, – изумился Сапрыка, – еще скажи, что я по пьяни одно и то же по сто раз повторяю.
Леня напряженно молчал, мысленно проклиная своих задутых одноклассников, их дни рождения и все последние электрички вместе взятые. «Неужели я такой же, когда выпью, – холодея, думал Куприянов, – нет, не может быть». – «Такой же, такой же, – проснулся внутренний голос, – если не хуже». – «Не может быть», – воспротивился Леня. «Может, может. Бедная твоя жена. Напомнить пару эпизодов?» – «Не надо», – смутился Леня. «То-то». Сапрыкин и Ерохин бодро топали в направлении неведомого пивняка, а Леня семенил за ними, тревожно оглядываясь вокруг. А кругом бушевала жизнь «насекомых». Вся окрестная гопота дружно подтягивалась к питейному заведению. Три деклассированных элемента неопределенного возраста уламывали двух молоденьких лохушек в сарафанах и вьетнамках. Те загребали пыль давно немытыми ногами, скалили щербатые рты и были в принципе не против.
– Люди делятся на дураков и умных, но дураки делятся быстрее, – злобно ляпнул Куприянов, но сразу же заткнулся. Устраивать гладиаторские бои с местной шпаной, пожалуй, не стоило.
Никто не обратил внимания на Ленину тираду, все тянулись к пивняку, как подсолнухи к солнцу. Перед стойкой Куприянов в сотый раз объяснил одноклассникам, что он в завязке, потом помог дотащить до столика шесть бутылок пива.
– А вам не много?
– Нормально, – загоготал Сапрыка, – времени до фига. Следующая электричка будет в пять утра.
– Заколебал уже, – скривился Леня, – у тебя что, заело?
– Расслабься, Куприяша, – ухмыльнулся Ероха, – ты теперь с нами в одной подводной лодке. Нравится, не нравится, а деваться тебе некуда.
С соседнего столика раздался тревожный стук. Какой-то пьянчуга долбил мобильным телефоном по столику, как будто забивал туда гвозди.
– Я не брал кредит! Вы верите мне?! – со слезой в голосе заблажил потасканный, одутловатый брюнет. – Я считал вас друзьями, а вы – козлы!
– Мы верим тебе, – две пьяные хари попытались успокоить горлопана, – верим.
– Я верну долг, а потом порву вас на английский флаг! – прорыдал брюнет и снова принялся лупить телефоном по столику. – Гадом буду, порву!
Телефон, не выдержав эксплуатации в режиме отбойного молотка, раскололся на несколько частей. Брюнет с удивлением уставился на пластмассовые осколки.
– Вот ложкомойники! Бракованный телефон подсунули! Поеду, подожгу их на хрен!
Он вскочил, уронил стул и, грозно матерясь, устремился к машине. Разбитая вдрызг «восьмерка» взвизгнула за окном, как кошка, которой отдавили лапу, и рванулась восстанавливать справедливость. Куприянов огляделся – обычная привокзальная тошниловка, где ночью собираются только свои. Сапрыка сосал пиво как насос и с жаром рассказывал, как он отважно грубит начальству, а Ероха уставился в пространство отсутствующим взглядом. Это-то и не понравилось местной гопоте.
– Ты почему на меня так смотришь? – начал быковать здоровый пузатый парень в тельняшке с обрезанными рукавами.
– Он не на тебя смотрит, – попытался образумить его Куприянов, – а он глядит в пространство.
– Нет, – покачал головой пузатый, – он на меня вылупился. Наверное, в дыню хочет.
Сапрыка сразу протрезвел и заканючил:
– Да ладно, командир, все нормально. Мы же местные, ты чего, офигел?
– Я гей? – остолбенел пузатый. – Посмотрите на него, он еще и обзывается.
Завсегдатаи пивного зала с осуждением посмотрели на распоясавшихся чужаков, некоторые посетители начали даже поднимать стулья и заносить над головой. «Блин. Щас как заедут стулом по башке. – Спину Куприянова прибило изморозью, и мысли замельтешили как дрозофилы. – Это только в фильмах про ковбоев головы крепче стульев. А в жизни, вероятно, все наоборот». Из ряда возмущенных выделился юркий жиганчик, дерганный и приблатненный, весь такой на шарнирах.
– Вы слышали? – призвал всех в свидетели чувачок на шарнирах. – Он его пидором обозвал.
– Да не обзывал я, – заскулил дрожащим голосом Сапрыка, – просто мы товарища провожали и немного припоздали.
– Я падла? – выкатил глаза пацанчик на шарнирах. – И это говорится на нашем районе?
Толпа угрожающе двинулась на трех залетных отморозков. Еще секунда, и они навсегда прикусят свои длинные языки. Куприянов и Сапрыкин отступили к стене, Ерохин продолжал безмятежно сидеть и пялиться в никуда.
– Васька, все матери расскажу, – из-за стойки вышла пожилая уборщица и преградила дорогу жигану.
Василий сразу сбавил прыть, остальные тоже замешкались.
– Сколько можно шаболдыжничать? – наехала уборщица на притихшего задиру. – Сколько можно хархурами трясти, когда же ты, супостат, на работу устроишься?
– Теть Насть, клянусь, обязательно устроюсь, – торжественно пообещал Васек, – ты же знаешь, я после армии. Еще не нагулялся.
– Ты пять лет после армии, долдон, – напомнила ему тетя Настя, – совесть нужно иметь.
Леха с Леней, подхватив безучастного Серегу, дунули на выход. Последнее, что они услышали, было:
– Теть Насть, ты только матери ничего не говори. Ладно?
Отойдя двести метров от опасного заведения, Сапрыка раздухарился, стал размахивать подарочной кружкой и орать:
– Главное, кружка так хорошо в руку ложится! Надо было ломануть ему промеж ушей! Кровищи бы с него натекло, что со свиньи!
– Чего же тогда не ломанул? – ехидно поинтересовался Куприянов, а про себя подумал: «Дурак я, дурак, спал бы сейчас под бочком у жены. Я-то что здесь делаю?»
– Пойду за сигаретами схожу. А вы пока на платформу шуруйте, там скамеек много. – Сапрыкина смыли летние сумерки.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента