Страница:
Александр Мадисон
Сердце спящего духа. Роман-сказка
Моим дочерям, Надежде и Кире посвящается…
От автора: предисловие к этому изданию
Здравствуй, читатель!
Это – первое моё настоящее произведение. Когда-то, ещё в прошлом веке, я увлекался компьютерным моделированием. Однажды я задумал сделать компьютерную игру-бродилку. И сочинил для неё легенду. Ту самую, которая вынесена в начало романа. Согласно сценарию, в этой игре нужно было собрать три артефакта и победить зло. Сценарий простенький, но по тем временам сложных и не было.
А потом универсальное засасывающее устройство из трёх букв (быт) надолго прервало мою работу над ней. А ещё потом вышла компьютерная игрушка “Wizardry 8”, и я свой проект забросил. Пока, однажды, совершенно случайно, роясь в архивах, не наткнулся на легенду. Ни с чем не сравнимое чувство первочтения поразило меня. Она мне понравилась.
И я решил написать рассказ. Маленькую сказку… небольшую сказочную повесть… большую повесть… крупный роман. Мои планы росли вместе с моими героями. Я очень благодарен Рене и Сайке. Не я, а именно они написали это произведение. Потому что каждый раз, когда я брался за окончание, они вели себя не так, как того требовал я. Окончание комкалось. Начиналось продолжение. Новое, более сложное, более красивое, волшебное, лиричное.
Я благодарен своей дочери Надежде и её школьным подругам, которые постоянно требовали от меня новые и новые главы.
Я так долго не мог закончить произведение, что мне однажды даже предложили окончить специальные литературные курсы. Я отказался. Я видел особую трогательную ценность написанного именно в непрофессионализме. Переписать образ Сайки с помощью профессиональных литературных приёмов я бы просто не смог. Не поднялась бы рука.
А потом на моём жизненном пути появился Человек. Соратник. Художник. Друг.
Леонид Смирнов. Я смотрел на его картины и видел неровные малопонятные образы. Фигуры, линии, уходящие вверх. Но когда я смотрел в его картины, я видел правду! Я видел жизнь. Такую, какая она есть. Неровная, малопонятная. Но всегда – ценная и прекрасная.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я тоже смотрю в его полотно. Наверно каждый, кто взглянет на него, увидит что-то своё. Кого-то дорогого именно для него. Я вижу Сайку. Такую, какой она будет нескоро. Лет через десять после выхода книги… Леонид дал мне совет.
И я доверился своим героям. Я стал писать не то, что хочу я, а то, что хотят они. И мои герои выросли, стали взрослыми. У них появились недетские цели и недетские мечты. Они стали великими. А я закончил книгу.
Какая она получилась? Судить тебе, дорогой читатель…
P.S.: Когда я дописывал книгу, когда стало ясно, что всё удалось, у меня появилась мечта, что на основе этого материала снимут фильм. И вроде даже были робкие предложения. Однако когда рукопись была почти готова, моя жена, прочитав её, вынесла суровый приговор: “Это произведение нельзя экранизировать. В нём слишком много души…”
Да, наверно…
Александр Мадисон.
Это – первое моё настоящее произведение. Когда-то, ещё в прошлом веке, я увлекался компьютерным моделированием. Однажды я задумал сделать компьютерную игру-бродилку. И сочинил для неё легенду. Ту самую, которая вынесена в начало романа. Согласно сценарию, в этой игре нужно было собрать три артефакта и победить зло. Сценарий простенький, но по тем временам сложных и не было.
А потом универсальное засасывающее устройство из трёх букв (быт) надолго прервало мою работу над ней. А ещё потом вышла компьютерная игрушка “Wizardry 8”, и я свой проект забросил. Пока, однажды, совершенно случайно, роясь в архивах, не наткнулся на легенду. Ни с чем не сравнимое чувство первочтения поразило меня. Она мне понравилась.
И я решил написать рассказ. Маленькую сказку… небольшую сказочную повесть… большую повесть… крупный роман. Мои планы росли вместе с моими героями. Я очень благодарен Рене и Сайке. Не я, а именно они написали это произведение. Потому что каждый раз, когда я брался за окончание, они вели себя не так, как того требовал я. Окончание комкалось. Начиналось продолжение. Новое, более сложное, более красивое, волшебное, лиричное.
Я благодарен своей дочери Надежде и её школьным подругам, которые постоянно требовали от меня новые и новые главы.
Я так долго не мог закончить произведение, что мне однажды даже предложили окончить специальные литературные курсы. Я отказался. Я видел особую трогательную ценность написанного именно в непрофессионализме. Переписать образ Сайки с помощью профессиональных литературных приёмов я бы просто не смог. Не поднялась бы рука.
А потом на моём жизненном пути появился Человек. Соратник. Художник. Друг.
Леонид Смирнов. Я смотрел на его картины и видел неровные малопонятные образы. Фигуры, линии, уходящие вверх. Но когда я смотрел в его картины, я видел правду! Я видел жизнь. Такую, какая она есть. Неровная, малопонятная. Но всегда – ценная и прекрасная.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я тоже смотрю в его полотно. Наверно каждый, кто взглянет на него, увидит что-то своё. Кого-то дорогого именно для него. Я вижу Сайку. Такую, какой она будет нескоро. Лет через десять после выхода книги… Леонид дал мне совет.
И я доверился своим героям. Я стал писать не то, что хочу я, а то, что хотят они. И мои герои выросли, стали взрослыми. У них появились недетские цели и недетские мечты. Они стали великими. А я закончил книгу.
Какая она получилась? Судить тебе, дорогой читатель…
P.S.: Когда я дописывал книгу, когда стало ясно, что всё удалось, у меня появилась мечта, что на основе этого материала снимут фильм. И вроде даже были робкие предложения. Однако когда рукопись была почти готова, моя жена, прочитав её, вынесла суровый приговор: “Это произведение нельзя экранизировать. В нём слишком много души…”
Да, наверно…
Александр Мадисон.
Легенда
Наступит вечер Света, воспрянет утро Тьмы.
Погибнут Великие, а Малые порабощены.
Встанет на Путь, гонимая, лишённая всего.
Возьмёт своё у Времени и не отдаст своего.
Данное ей право и жизнь передаст Ему.
Примет Свет сердцем и осияет Тьму.
Древнее пророчество…
Прекрасно было когда-то королевство Арола. Цвела земля и приносила плоды. Добрые люди творили добрые дела, а злых людей не было в этой стране. Прекрасная фея Релина помогала волшебством и советом каждому, чьё сердце было горячо, а помыслы были чисты.
Так шепчут деревья…
И жил в Ароле маг, чьё имя ныне проклято забвением и не называется здесь. Делал он Ароле добро, но силою, ибо был горд, горяч, молод и честолюбив. Более всего желал он двух вещей: благодарности и Релины.
Так говорит река Чи…
Но если первое получал он сполна, то во втором было отказано ему, и не было покоя сердцу его. Тщетно искал он любви прекрасной феи, желая быть лучше всех и сильнее всех, и гордость его кипела в нём.
Так помнят скалистые горы…
Боль и горе сломали его, горечь и гордость жгли его горячее чистое сердце. И взял Неназываемый посох странствий и ушёл в страну Ор, что в самом сердце Великой Горы Рум, на чьей груди спит Небо… И стал искать магический камень Хут, что даёт силу великую, добрым людям добрую, а злым людям – злую. Людям же слабым, подлым и низким ничего не даст камень Хут, ибо вся сила его – в воле человека.
Об этом поют ветры…
И повстречал он в дороге трёх людей: монаха, торгаша и нищего, которые несли заветный камень, дрались и ругались, пытаясь разделить его меж собою. И выторговал Неназываемый магический камень Хут у трёх презренных людей, отдав им в уплату за камень сердце своё вместе с болью сердечной.
С жутким смехом вставил он камень в тело своё и стал велик, тяжёл, силён, жесток и бездыханен… Каменным изувером вернулся в Аролу Неназываемый. И, руша всё, стал искать Релины, но камень – не сердце и долго в груди быть не может. Нашёл Неназываемый Релину в волшебном гроте, где берёт начало Великая река Чи, и хотел взять её. Да выпал Хут из груди его, и окаменел он, навеки закрыв грот собою…
Пропала Релина. Обмелела Великая река Чи, и горьки теперь воды её. Сухой и безжизненной стала земля Аролы. Ветер и песок убивают души. Но люди верят, что, быть может, найдётся герой, который спасёт их землю от спящего духа…
Про презренных же сказано здесь, что разбили они сердце Неназываемого на три части, да так и не поделили меж собою, а продали, и где теперь оно – неизвестно…
Книга 1
Пролог
Уже больше месяца Храп со своими дружками охотились за ним по всему приюту, но до вчерашнего вечера Рене удавалось скрываться. Если он и выходил из своего убежища, то старался не отходить от воспитательницы, в столовую всегда приходил одним из первых и сбегал, едва только Храп с дружками появлялся на горизонте. Он правильно рассчитывал, что вечно голодные Храповы прихвостни не будут гоняться за ним, рискуя пропустить скудную трапезу.
Позавчера ему здорово повезло. Он заработал десять монет за “переход”. Но именно поэтому вчера ему не удалось позавтракать. Когда он вернулся в приют, уже стемнело. Усталый и голодный, Рене подгадал как раз к ужину и сразу же набросился на тарелку с постной гороховой кашей. Он успел съесть только пару ложек, когда воспитательница подошла к нему сзади и сурово развернула к себе.
– Рене Чиару, немедленно вымойтесь! Вы грязны так, что похожи на трубочиста.
– Да, мама, – это было просто издевательство со стороны взрослых заставлять воспитанников называть себя мамами и папами. Хотя, для Рене это слово, в общем-то, ничего особенного не означало. Как, впрочем, и для большинства мальчишек из приюта, – Я сейчас вымоюсь и вернусь.
Конечно, будешь тут похож на трубочиста, если ползать по дымоходу. Но оправдываться было бесполезно. Да и опасно. Поэтому Рене тяжело вздохнул, медленно сполз со стула и поплёлся в туалетную комнату. Непростительная глупость! Можно было вымыться и позже. Если бы ему и удалось вернуться в столовую, его порция всё равно была бы съедена, а последнюю добавку в приюте выдали задолго до того, как в нём появился первый воспитанник…
Вода была ужасно холодной. Дешёвое мыло почему-то пахло мышами и щипало глаза. Рене долго не мог смыть его, а когда поднял голову, то увидел их. Всех пятерых. Они стояли полукругом и глупо скалились…
Его спас переросток Дик Мартон. Крупный парень, на вид – лет восемнадцати. Маленькие, глубоко посаженые глаза смотрелись на большом плоском прыщавом лице, как изюм на булке. Низкий покатый лоб венчали тёмные прямые и вечно грязные волосы, торчащие во все стороны взъерошенными перьями. Они придавали ему вид мрачный, опасный и чрезвычайно глупый.
По возрасту он уже не мог считаться воспитанником и был настолько туп, что, будучи выброшенным из приюта по достижении шестнадцати лет, проболтался где-то в Большом Мире около двух месяцев и вернулся обратно. Такой же угрюмый и молчаливый. Чем он занимался всё время – неизвестно, сам он ничего не рассказывал, а спрашивать было бесполезно. Поперёк его прыщавой физиономии красовался свежий тёмно-красный шрам, нос был сломан, а на левой руке недоставало пальца. Приютское начальство посовещалось и назначило его старостой.
Для малышей это было, пожалуй, даже неплохо. Дик никогда никого не задирал. Ему и в голову не приходило, что это можно было делать. Но зато и объяснить что-либо словами Мартон не мог. Единственным аргументом, и аргументом весомым, в любом разговоре у него были кулаки. Поэтому, если Дику было что-то нужно, он никогда не спрашивал, а просто подходил к своему собеседнику и тут же пускал их в ход. Рене не помнил, чтобы Дик когда-нибудь вообще сказал хоть слово.
Вместе с должностью старосты он получил новую приютскую униформу, из которой вырос за несколько месяцев. Не прошло и полгода, как она начала трещать по всем швам при каждом повороте его нескладного туловища. Дик пытался, было, приспособить её к своим безмерно растущим телесам, но вскоре плюнул на это, и ходил как есть, просто срезав все пуговицы.
Храпу Мартон сразу чем-то не приглянулся, и он в первый же день прошёлся по поводу новой Диковой физиономии. Дик медленно подошёл к Храпу, для вежливости шмыгнул носом, и оставшимися четырьмя пальцами левой руки сжал ему шею. Лицо Храпа мгновенно стало синим. Полюбовавшись на выпученные глаза обидчика, Дик, также молча, отбросил его в сторону и, не говоря ни слова, вышел. Храп рухнул как сломанная кукла. Прямо на Рене. С тех пор Рене Чиару не стало от Храпа житья.
Заслышав шаги Мартона, шайка бросила Рене в ближайшую кабинку и быстро закрыла дверь. Кол тут же прислонился к ней снаружи на тот случай, если Рене постарается выбраться. Компания быстро организовала шумную перепалку, чтобы заглушить Рене, вздумай тот кричать.
Дик вошёл, равнодушно оглядел следы крови на полу, подошёл к раковине и стал спокойно мыть руки.
Рене немного пришёл в себя и попытался протиснуться под перегородкой. Ему это не сразу удалось, но, в конце концов, он оказался в соседней – крайней кабинке. Чуть-чуть приоткрыв дверь, он стал выжидать. Когда Мартон привёл себя в порядок и, выходя, оказался между Рене и его обидчиками, Рене рванулся со всех ног.
Быстро бежать он не мог, но и Мартон никогда не спешил, и это спасло Рене. Пока шайка пыталась его обойти, предельно аккуратно, – все помнили, как Дик расправился с Храпом, – Рене уже был на лестнице, ведущей к спасительному убежищу. Добежав до третьего этажа, Рене быстро забежал за статую, стоящую в стенной нише около библиотеки, нырнул в крохотную дверь и оказался в подсобке. Там он взобрался по приставной лестнице и пролез в люк, ведущий на чердак, а затем прошмыгнул в небольшую боковую кладовку, расположенную между чердачным помещением и высокой двускатной крышей. Заскочив в кладовку, Рене подпрыгнул, уцепился за стропила и, обдирая лоб и спину о торчащие из досок гвозди, пролез в узкое подкрышное пространство, расположенное ещё выше, над чердаком. Теперь он был в безопасности.
Его искали долго, грохотали чем-то внизу, несколько раз заглядывали в кладовку, но так и не догадались, что Рене находится прямо над ними. Мальчик лежал, ни жив, ни мёртв, пытаясь успокоиться. Он не особо боялся, что его здесь найдут. Храп и раньше знал, что Рене скрывается где-то на чердаке. Компания дважды устраивала облаву, пытаясь найти его убежище, – безуспешно. Но сегодня Рене всерьёз опасался, что его выдаст стук собственного сердца.
Мало-помалу всё стихло. Прохладный осенний вечер лениво догорал сырой красноватой зарёй где-то на западе. Через маленькое круглое окошко виднелись далёкие-далёкие горы и лес, сиреневый на фоне быстро темнеющего неба. Было холодно. Свернувшись клубком, Рене уснул.
Родителей своих Рене не знал. Раньше, давным-давно, ему, правда, снился сон, как большая красивая женщина берёт его на руки и называет ласково Чиару. Во сне она говорила ему:
– Я назвала тебя Чиару, как просил твой отец. Ты уже такой большой, жаль, что он так и не увидел тебя. Скоро три года, как он ушёл. А ещё потому, что “Ар” на древнем языке значит не только “пламенный дух”, но и “добрый огонь”. Будь достоин своего имени и всегда помни, кто ты.
Но вся беда была как раз в том, что именно этого-то Рене и не помнил. Его первые воспоминания застали его уже в приюте и воспоминания эти не были такими радостными, как этот прекрасный сон. Со временем красивая женщина стала сниться всё реже, пока не превратилась в смутное видение где-то в самых глубоких закоулках памяти.
Осеннее утро
Приют располагался в огромном полуразрушенном замке, стоявшем на берегу высокого обрыва. Южные ворота замка, теперь сорванные с петель и валявшиеся тут же, выводили на огромную городскую площадь, когда-то величественную и красивую. В центре площади высились остатки какого-то древнего сооружения, не то монумента, не то фонтана циклопических размеров.
Снаружи, за внешней стеной замка, от разрушенных ворот, начинались четыре ряда высоченных белых колонн, которые полукругом огибали площадь справа и слева. Левая часть колоннады была разрушена достаточно сильно. Многие колонны торчали из земли воспалёнными обломанными зубами. Но правая колоннада была целой. Кое-где остались даже элементы перекрытий, а четыре самых дальних ряда колонн венчали каменные ноги, такие гигантские, что у Рене всегда захватывало дух, когда он думал о размерах статуи, которая там когда-то стояла.
Замковые ворота вели в небольшой внутренний дворик, который оканчивался центральным входом, и сегодня нёсшим на себе печать былого великолепия. За входом начиналась широкая внутренняя лестница, расходящаяся полукругом. Лестница, словно древний амфитеатр, поднималась на высоту, от которой кружилась голова, и… обрывалась где-то далеко внизу грудой обломков. Замок был разрушен. Осталась только небольшая трёхэтажная пристройка, правый флигель, в котором теперь и располагался Сарский приют.
В Сарском приюте выживал сильнейший. Причём всегда – за счёт самых младших и самых слабых. Поэтому Рене частенько приходилось сносить придирки и издевательства более взрослых воспитанников. Выживали не все. Воспитателей это, по-видимому, устраивало. Во всяком случае, на это никто никогда не обращал внимания. А когда что-нибудь было нужно сделать по приюту, то обычно отлавливали того, кто первым попадался под руку. И тогда уж на него взваливали всю работу, которую удавалось припомнить. Поэтому сразу после завтрака все воспитанники старались мгновенно убраться с глаз долой, и приют целый день, до ужина, казался мёртвым и необитаемым.
Изредка приезжало приютское начальство. Побродив по холодным гулким коридорам, оно убеждалось, что приют пуст, и сваливало в его стены ещё десяток-другой грязных и одичавших пацанов. На прошлой неделе во дворе приюта выгрузили шестерых, из которых теперь остались двое, а вчера привезли ещё двенадцать. Одиннадцать тут же, после ужина, сбежали, но сегодня четверо уже вернулись. Охраны у приюта не было. Бежать было некуда. Вокруг – брошенный город, Сар, бывшая столица.
Уже много лет сюда высылали разного рода сброд. Это было как приговор. У попавшего сюда было два пути: стать зверем или умереть. Правда, среди поселенцев попадались и такие, которые остались в Саре добровольно. Сначала было много искателей золота. Всё-таки Сар был столицей. Мародёры довольно ловко и споро разрушили и разграбили всё, что можно было разрушить или разграбить. Восточная дорога превратилась в широкий тракт, по которому днём и ночью текли караваны. Кровь лилась рекой. Про те времена даже ходила поговорка, что в Саре утром можно быть нищим, днем – богатым, а вечером – мёртвым.
Потом появились мелкие ремесленники, в основном кузнецы-оружейники. И действительно, в развалинах города осталось немало металла, причём металла высшего качества. Прошло совсем немного времени, и Сар снова стал славиться своим оружием. Но немногие, кто рискнул за ним сунуться сюда, живыми вернулись в Большой мир. А Сарское оружие стало в Большом Мире орудием воров и убийц, тёмным оружием ужаса и ночи…
Появлялись ещё изредка какие-то люди, искавшие забытое знание, древние книги, рукописи, чертежи. Сарский приют притягивал их, как магнит. Именно здесь осталась последняя крупная библиотека бывшей империи. По счастливому стечению обстоятельств библиотека почти не пострадала от пожаров и разрушений. Приют в основном и существовал за счёт неё. Больших денег стоило пришлым людям заглянуть в приютские книги. Но приходили они нечасто. Многие гибли тёмными ночами на опасных Сарских дорогах. Эти люди плохо умели себя защищать, поэтому воспитанники приюта в поисках заработка поджидали их на дальних подступах к Столице. Младшие – чтобы проводить. Старшие – чтобы ограбить.
Рене приподнялся на руках и пополз вперед. Он полз очень медленно и старался не шуметь. Мальчик понимал, что, хотя и вряд ли, но преследователи ещё могут сторожить его. Кроме того, Рене могла выдать труха, просыпавшаяся из щелей в потолке. Рене замер и прислушался. Стояла полная тишина. Только за окном шумел ветер, срывая с деревьев последние осенние листья. Рене прополз ещё несколько метров и взглянул через щель в полу.
Это был его секретный наблюдательный пункт. Через эту щель можно было посмотреть в старое зеркало, стоящее на чердаке. Когда-то, давным-давно, Рене сам перетащил его сюда и установил в углу среди прочего хлама, валявшегося здесь. В этом зеркале, мутном от грязи и времени, окованном в широкую раму из черного дерева, отражался весь чердак. Внимательно осмотрев помещение и никого не обнаружив, Рене спустился и подошёл к зеркалу.
Из стекла на него смотрел худой невысокий мальчишка на вид тринадцати – четырнадцати лет с тонкими длинными руками и копной черных растрёпанных волос. Синие форменные брюки были немного великоваты, куртка была порвана в двух местах, а на рубашке были видны коричневые пятна запёкшейся крови. Под левым глазом красовался лиловый синяк. Распухший нос и несколько довольно крупных царапин на лбу и щеках были не в счёт. Рене глубоко вздохнул и судорожно дёрнулся, почувствовав резкую боль в правом боку.
Снаружи, за внешней стеной замка, от разрушенных ворот, начинались четыре ряда высоченных белых колонн, которые полукругом огибали площадь справа и слева. Левая часть колоннады была разрушена достаточно сильно. Многие колонны торчали из земли воспалёнными обломанными зубами. Но правая колоннада была целой. Кое-где остались даже элементы перекрытий, а четыре самых дальних ряда колонн венчали каменные ноги, такие гигантские, что у Рене всегда захватывало дух, когда он думал о размерах статуи, которая там когда-то стояла.
Замковые ворота вели в небольшой внутренний дворик, который оканчивался центральным входом, и сегодня нёсшим на себе печать былого великолепия. За входом начиналась широкая внутренняя лестница, расходящаяся полукругом. Лестница, словно древний амфитеатр, поднималась на высоту, от которой кружилась голова, и… обрывалась где-то далеко внизу грудой обломков. Замок был разрушен. Осталась только небольшая трёхэтажная пристройка, правый флигель, в котором теперь и располагался Сарский приют.
В Сарском приюте выживал сильнейший. Причём всегда – за счёт самых младших и самых слабых. Поэтому Рене частенько приходилось сносить придирки и издевательства более взрослых воспитанников. Выживали не все. Воспитателей это, по-видимому, устраивало. Во всяком случае, на это никто никогда не обращал внимания. А когда что-нибудь было нужно сделать по приюту, то обычно отлавливали того, кто первым попадался под руку. И тогда уж на него взваливали всю работу, которую удавалось припомнить. Поэтому сразу после завтрака все воспитанники старались мгновенно убраться с глаз долой, и приют целый день, до ужина, казался мёртвым и необитаемым.
Изредка приезжало приютское начальство. Побродив по холодным гулким коридорам, оно убеждалось, что приют пуст, и сваливало в его стены ещё десяток-другой грязных и одичавших пацанов. На прошлой неделе во дворе приюта выгрузили шестерых, из которых теперь остались двое, а вчера привезли ещё двенадцать. Одиннадцать тут же, после ужина, сбежали, но сегодня четверо уже вернулись. Охраны у приюта не было. Бежать было некуда. Вокруг – брошенный город, Сар, бывшая столица.
Уже много лет сюда высылали разного рода сброд. Это было как приговор. У попавшего сюда было два пути: стать зверем или умереть. Правда, среди поселенцев попадались и такие, которые остались в Саре добровольно. Сначала было много искателей золота. Всё-таки Сар был столицей. Мародёры довольно ловко и споро разрушили и разграбили всё, что можно было разрушить или разграбить. Восточная дорога превратилась в широкий тракт, по которому днём и ночью текли караваны. Кровь лилась рекой. Про те времена даже ходила поговорка, что в Саре утром можно быть нищим, днем – богатым, а вечером – мёртвым.
Потом появились мелкие ремесленники, в основном кузнецы-оружейники. И действительно, в развалинах города осталось немало металла, причём металла высшего качества. Прошло совсем немного времени, и Сар снова стал славиться своим оружием. Но немногие, кто рискнул за ним сунуться сюда, живыми вернулись в Большой мир. А Сарское оружие стало в Большом Мире орудием воров и убийц, тёмным оружием ужаса и ночи…
Появлялись ещё изредка какие-то люди, искавшие забытое знание, древние книги, рукописи, чертежи. Сарский приют притягивал их, как магнит. Именно здесь осталась последняя крупная библиотека бывшей империи. По счастливому стечению обстоятельств библиотека почти не пострадала от пожаров и разрушений. Приют в основном и существовал за счёт неё. Больших денег стоило пришлым людям заглянуть в приютские книги. Но приходили они нечасто. Многие гибли тёмными ночами на опасных Сарских дорогах. Эти люди плохо умели себя защищать, поэтому воспитанники приюта в поисках заработка поджидали их на дальних подступах к Столице. Младшие – чтобы проводить. Старшие – чтобы ограбить.
Рене приподнялся на руках и пополз вперед. Он полз очень медленно и старался не шуметь. Мальчик понимал, что, хотя и вряд ли, но преследователи ещё могут сторожить его. Кроме того, Рене могла выдать труха, просыпавшаяся из щелей в потолке. Рене замер и прислушался. Стояла полная тишина. Только за окном шумел ветер, срывая с деревьев последние осенние листья. Рене прополз ещё несколько метров и взглянул через щель в полу.
Это был его секретный наблюдательный пункт. Через эту щель можно было посмотреть в старое зеркало, стоящее на чердаке. Когда-то, давным-давно, Рене сам перетащил его сюда и установил в углу среди прочего хлама, валявшегося здесь. В этом зеркале, мутном от грязи и времени, окованном в широкую раму из черного дерева, отражался весь чердак. Внимательно осмотрев помещение и никого не обнаружив, Рене спустился и подошёл к зеркалу.
Из стекла на него смотрел худой невысокий мальчишка на вид тринадцати – четырнадцати лет с тонкими длинными руками и копной черных растрёпанных волос. Синие форменные брюки были немного великоваты, куртка была порвана в двух местах, а на рубашке были видны коричневые пятна запёкшейся крови. Под левым глазом красовался лиловый синяк. Распухший нос и несколько довольно крупных царапин на лбу и щеках были не в счёт. Рене глубоко вздохнул и судорожно дёрнулся, почувствовав резкую боль в правом боку.
Старик
Итак, он был жив. Учитывая вчерашнее, это было совсем неплохо. Кроме того, в этой непростой заварушке он практически не получил серьёзных повреждений. Если не считать, вероятно, сломанного ребра. Сняв куртку и задрав рубашку, он ощупал правый бок. Крупный багровый кровоподтёк причинял сильную боль, но все кости вроде были на месте. Что ж, по приютским меркам это тоже не так уж и мало. Решив, что произошедшее вчера можно считать чистым везением, Рене отошёл от зеркала. Он сел на кучу тряпок, валявшихся в углу, и стал размышлять:
“Почему Храп так долго преследует меня? – думал он. – Ведь бывало много раз, когда банда старших притесняла кого-нибудь. Однако никогда это не длилось так долго… И никогда – так жестоко”…
Рене действительно помнил пару случаев такого преследования. В одном случае всё решилось как-то само собой примерно через неделю, а во втором – это было месяца три назад, – пришлось откупаться. Адан тогда отдал Колу десять монет, стандартная такса за “переход”. Рене помнил этот “переход”. Тогда, чтобы спасти Адана, он открыл ему свой старый путь из замка, через бывшие конюшни.
Адан исчез на неделю, четверо суток сидел на Восточной дороге и привёл-таки какого-то книгочея. Богатый такой, старый, но не дряхлый. Чувствовалась в нём какая-то сила. Порода, что ли. Малышня его монахом прозвала, боялась очень. Тот две недели провёл в библиотеке, всё камень какой-то искал, а потом пропал вдруг.
Это, кстати, было странно. Рене ещё тогда показался очень подозрительным это исчезновение. Уйти сам он не мог, для пришлых это было просто самоубийством. По неписаному правилу проводников вывести книгочея из города должен был тот, кто его привёл. По самым скромным подсчётам, туда и обратно, – это дня два пути. А Адан ведь не исчезал! На это не обратили внимания потому, что обычно никто не знает, кто кого приводит. Это всегда главное условие “перехода”. Да и небезопасно в Саре рассказывать всем, что у тебя есть десять монет. Но Рене-то знал. Знал точно. Наверняка.
Кроме того, старик этот собирался провести в Саре ещё месяца два-три. Это Рене тоже знал наверняка. Рене – единственный из воспитанников, а может и среди воспитателей, разбирал грамоту. Не то, чтобы он умел читать, нет. Но два-три слова с трудом разобрать мог. Поэтому приютское начальство всегда поручало ему искать и носить книги для пришлых, когда те работали в библиотеке.
Это была единственная работа, от которой Рене не прятался. Много раз, прикасаясь к какому-нибудь древнему фолианту, он испытывал неудержимый трепет, ни с чем не сравнимое чувство общности и возбуждения. Ему нравилось, сопя и морщась, по буквам разбирать названия книг. Он радовался, когда ему удавалось отгадать слово ещё до того, как он прочёл его до конца, и совершенно искренне сердился, когда все его попытки оказывались тщетны. Рене не знал, что в библиотеке есть книги, написанные на разных языках. Да и само понятие “разные языки” было ему незнакомо.
Те две недели Рене безвылазно провёл в библиотеке, помогая пришлому колдуну. Они довольно быстро сблизились, старик даже часто помогал Рене прочесть трудное или незнакомое слово. Где-то на десятый день Рене с удивлением обнаружил, что стал разбирать названия книг значительно легче. Это открытие так захватило его, что он даже открыл одну из книг старика – огромный старинный фолиант с обложкой из тёмного дерева, обшитого мягкой кожей с двумя широкими кожаными застёжками, – и начал читать её вслух.
Старик возник сзади мгновенно, словно ниоткуда, и положил худую узловатую ладонь на текст. Рене оглянулся и вздрогнул. Что-то в глазах старика заставило Рене оцепенеть.
– Никогда, слышишь, никогда не читай вслух такие книги. Только тогда, когда ты будешь точно знать, что хочешь и что получишь, и только тогда, когда научишься читать. И ещё. Знаешь, что… – старик, казалось, успокоился и как-то сразу осунулся и постарел. Медленно, словно взвешивая каждое слово, он проронил, – Приглядывай-ка ты за этой книгой. Больших бед можно наделать с её помощью.
После этого случая старик зла на Рене не держал, но теперь всегда следил за тем, чтобы тот не открывал книги. Особенно ту, с деревянной обложкой. После того, как старик заканчивал работать в библиотеке, он иногда рассказывал что-нибудь Рене. Чаще всего это были истории из давнего прошлого, про великую страну и славный народ, который жил в радости и достатке, трудился и радовался жизни. А в суровое время с оружием в руках и древней магией в сердце защищал себя от набегов завоевателей.
Рене, как губка, впитывал эти истории, иногда даже забывая дышать. Кончалось это всегда одинаково. Рене, почувствовав нехватку воздуха, судорожно вздыхал и начинал кашлять, а старик широко улыбался и стучал его по спине…
В одной из таких бесед, узнав случайно, что Рене зовут Чиару, старик вдруг весело рассмеялся. А за день до исчезновения подозвал его к себе. Долго, очень долго расспрашивал о том, что Рене помнит о своём детстве, о родителях. А потом, услышав его рассказ о красивой женщине, сразу вдруг стал серьёзным, суровым даже. Резко взяв Рене за плечо, он повернул его к свету и долго всматривался в лицо. Затем пробормотал что-то и сказал:
– Это всё надо проверить. Это придётся проверять очень и очень тщательно. Придётся задержаться. Может быть, всё ещё удастся… Но сначала – камень.
Затем резко развернулся и, не попрощавшись, вышел.
“Почему Храп так долго преследует меня? – думал он. – Ведь бывало много раз, когда банда старших притесняла кого-нибудь. Однако никогда это не длилось так долго… И никогда – так жестоко”…
Рене действительно помнил пару случаев такого преследования. В одном случае всё решилось как-то само собой примерно через неделю, а во втором – это было месяца три назад, – пришлось откупаться. Адан тогда отдал Колу десять монет, стандартная такса за “переход”. Рене помнил этот “переход”. Тогда, чтобы спасти Адана, он открыл ему свой старый путь из замка, через бывшие конюшни.
Адан исчез на неделю, четверо суток сидел на Восточной дороге и привёл-таки какого-то книгочея. Богатый такой, старый, но не дряхлый. Чувствовалась в нём какая-то сила. Порода, что ли. Малышня его монахом прозвала, боялась очень. Тот две недели провёл в библиотеке, всё камень какой-то искал, а потом пропал вдруг.
Это, кстати, было странно. Рене ещё тогда показался очень подозрительным это исчезновение. Уйти сам он не мог, для пришлых это было просто самоубийством. По неписаному правилу проводников вывести книгочея из города должен был тот, кто его привёл. По самым скромным подсчётам, туда и обратно, – это дня два пути. А Адан ведь не исчезал! На это не обратили внимания потому, что обычно никто не знает, кто кого приводит. Это всегда главное условие “перехода”. Да и небезопасно в Саре рассказывать всем, что у тебя есть десять монет. Но Рене-то знал. Знал точно. Наверняка.
Кроме того, старик этот собирался провести в Саре ещё месяца два-три. Это Рене тоже знал наверняка. Рене – единственный из воспитанников, а может и среди воспитателей, разбирал грамоту. Не то, чтобы он умел читать, нет. Но два-три слова с трудом разобрать мог. Поэтому приютское начальство всегда поручало ему искать и носить книги для пришлых, когда те работали в библиотеке.
Это была единственная работа, от которой Рене не прятался. Много раз, прикасаясь к какому-нибудь древнему фолианту, он испытывал неудержимый трепет, ни с чем не сравнимое чувство общности и возбуждения. Ему нравилось, сопя и морщась, по буквам разбирать названия книг. Он радовался, когда ему удавалось отгадать слово ещё до того, как он прочёл его до конца, и совершенно искренне сердился, когда все его попытки оказывались тщетны. Рене не знал, что в библиотеке есть книги, написанные на разных языках. Да и само понятие “разные языки” было ему незнакомо.
Те две недели Рене безвылазно провёл в библиотеке, помогая пришлому колдуну. Они довольно быстро сблизились, старик даже часто помогал Рене прочесть трудное или незнакомое слово. Где-то на десятый день Рене с удивлением обнаружил, что стал разбирать названия книг значительно легче. Это открытие так захватило его, что он даже открыл одну из книг старика – огромный старинный фолиант с обложкой из тёмного дерева, обшитого мягкой кожей с двумя широкими кожаными застёжками, – и начал читать её вслух.
Старик возник сзади мгновенно, словно ниоткуда, и положил худую узловатую ладонь на текст. Рене оглянулся и вздрогнул. Что-то в глазах старика заставило Рене оцепенеть.
– Никогда, слышишь, никогда не читай вслух такие книги. Только тогда, когда ты будешь точно знать, что хочешь и что получишь, и только тогда, когда научишься читать. И ещё. Знаешь, что… – старик, казалось, успокоился и как-то сразу осунулся и постарел. Медленно, словно взвешивая каждое слово, он проронил, – Приглядывай-ка ты за этой книгой. Больших бед можно наделать с её помощью.
После этого случая старик зла на Рене не держал, но теперь всегда следил за тем, чтобы тот не открывал книги. Особенно ту, с деревянной обложкой. После того, как старик заканчивал работать в библиотеке, он иногда рассказывал что-нибудь Рене. Чаще всего это были истории из давнего прошлого, про великую страну и славный народ, который жил в радости и достатке, трудился и радовался жизни. А в суровое время с оружием в руках и древней магией в сердце защищал себя от набегов завоевателей.
Рене, как губка, впитывал эти истории, иногда даже забывая дышать. Кончалось это всегда одинаково. Рене, почувствовав нехватку воздуха, судорожно вздыхал и начинал кашлять, а старик широко улыбался и стучал его по спине…
В одной из таких бесед, узнав случайно, что Рене зовут Чиару, старик вдруг весело рассмеялся. А за день до исчезновения подозвал его к себе. Долго, очень долго расспрашивал о том, что Рене помнит о своём детстве, о родителях. А потом, услышав его рассказ о красивой женщине, сразу вдруг стал серьёзным, суровым даже. Резко взяв Рене за плечо, он повернул его к свету и долго всматривался в лицо. Затем пробормотал что-то и сказал:
– Это всё надо проверить. Это придётся проверять очень и очень тщательно. Придётся задержаться. Может быть, всё ещё удастся… Но сначала – камень.
Затем резко развернулся и, не попрощавшись, вышел.
Недолгие сборы
Рене поёрзал на своём месте и устроился удобнее:
“Стоп! Храп – негодяй порядочный, но не будет он кого ни попадя преследовать. У него свои дела, хоть я их и не знаю. Обычно они поколотят кого-нибудь из малышей просто так, для развлечения, и забудут, а не забудут, так сразу деньги требуют. Храп же о деньгах – ни слова. Значит, я ему чем-то насолил. Серьёзно насолил. Но чем и когда?” – продолжал рассуждать Рене. Он так задумался, что очнулся только тогда, когда его окликнули сзади.
– Привет. Вот ты где! Я принёс тебе поесть. – Рене вздрогнул и мгновенно развернулся. Резкая боль в боку, о которой он уже успел позабыть, мгновенно отозвалась во всём теле. Поэтому вместо приветствия у Рене получилось какое-то шипение. Голова Адана торчала из люка в полу. Ещё через мгновение тот влез на чердак целиком. – Ты сегодня опять пропустил завтрак. Так ты долго не протянешь. На, возьми, – Адан протянул Рене половину батона с куском масла внутри. Это был царский подарок. Интересно, где Адан его взял?
“Стоп! Храп – негодяй порядочный, но не будет он кого ни попадя преследовать. У него свои дела, хоть я их и не знаю. Обычно они поколотят кого-нибудь из малышей просто так, для развлечения, и забудут, а не забудут, так сразу деньги требуют. Храп же о деньгах – ни слова. Значит, я ему чем-то насолил. Серьёзно насолил. Но чем и когда?” – продолжал рассуждать Рене. Он так задумался, что очнулся только тогда, когда его окликнули сзади.
– Привет. Вот ты где! Я принёс тебе поесть. – Рене вздрогнул и мгновенно развернулся. Резкая боль в боку, о которой он уже успел позабыть, мгновенно отозвалась во всём теле. Поэтому вместо приветствия у Рене получилось какое-то шипение. Голова Адана торчала из люка в полу. Ещё через мгновение тот влез на чердак целиком. – Ты сегодня опять пропустил завтрак. Так ты долго не протянешь. На, возьми, – Адан протянул Рене половину батона с куском масла внутри. Это был царский подарок. Интересно, где Адан его взял?