Александр Мазин. Белый Волк

   Но среагировал четко. Быстрый, как полет стрелы, тычок в грудь – и я, утратив контакт с землей, с грохотом впилился в нос лодки, перекувырнулся через борт, приложился спиной о скамью, чудом не напоровшись на собственный меч, вскочил. Чтобы увидеть две здоровенные лапищи – в непосредственной близости от моего горла.
   Я, пожалуй, растерялся, но, тем не менее, рефлексы сработали. Секущий удар справа…
   И меч вышибло из моей руки взмахом волосатой грабки.
   Однако и сам йети притормозил на мгновение, чтобы обиженно взреветь и встряхнуть раненой, нет, скорее, просто ушибленной лапой.
   Я схватился за нож (пришла тоскливая мысль – лучше бы это был медведь!), но достать его не успел.
   Пронзительный свист рванул мои барабанные перепонки. Йети взревел, прижал лапы к голове (уши заткнул, надо полагать), подпрыгнул на месте, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов (лодка тоже подпрыгнула, а я опять приложился спиной – на этот раз о борт) и был таков.
   Я обернулся. Свистела Рунгерд. В четыре пальца. Надо же, что мы умеем. И как удачно используем.
   Поблагодарить за спасение я не успел. Рунгерд перестала свистеть (но в ушах еще звенело) и рявкнула не хуже йети:
   – На лыжи – и бегом!
   – Он вернется? – поинтересовался я уже в процессе выполнения команды.
   – Он – нет. Другие прибегут.
   Я не стал уточнять, кто это – другие. Может, кореша волосатого. А может, злые дядьки с холодным железом. Однозначно надо сваливать.
   Через минуту мы уже чесали через озеро. И лыжню на этот раз прокладывал я. Надо же как-то адреналин выплеснуть.
   Остановились мы уже на моей территории.
   – Кто это был? – поинтересовался я наконец.
   – Тролль, – последовал ответ. – Маленький йотун.
   Если это маленький, то каковы тогда большие?
   Но этого я уже не спросил. Не успел.
   Рунгерд сгребла меня в охапку и поцеловала со всей мощью и темпераментом скандинавской ведьмы.
   Потом отпустила, облизнулась сладко и пообещала:
   – Я буду часто к тебе приезжать.
   Тут уж я не утерпел и сграбастал мою королеву.
 
   Целоваться на морозе вредно. Говорят. Мол, губы потрескаются. Врут. Проверено.
 
   К моему немалому сожалению, на следующее утро моя сладкая вдовушка уехала.
   Правда, пообещала вернуться не позднее чем через седмицу.
   Но так вышло, что ее опередили.

Глава пятая,
в которой герой встречает незваных вооруженных гостей

   Я поднял руку, и мои домочадцы моментально заткнулись.
   Даже без болтовни Хавчика и Пэра в доме было довольно шумно. Трещали дрова в очаге, завывал ветер, поскрипывала толстая шкура, закрывавшая вход.
   Однако слух человека устроен так, что может вычленить из любого гама совсем тихие звуки. Если они намекают на опасность. Это умение, унаследованное нами от диких предков, само собой, нуждается в тренинге. Однако я такой тренинг уже прошел, и скрип, сопровождавший открывание ворот, уловил даже раньше, чем собаки. Собаки-то – больше на нюх, а если ветер неудачный…
   Впрочем, не успела моя рука принять вертикальное положение, а псы уже зашлись истошным лаем.
   И почти сразу умолкли. Мой слух уловил громкое чавканье. Кудлатых сторожей не убили – подкупили. Хотя псины вряд ли взяли бы мясо у кого-то совсем чужого…
   – На человека брехали… – дрогнувшим голосом поведал нам старина Пэр.
   Мудрое замечание.
   Его жена ахнула и уронила кувшин. В воздухе вкусно запахло простоквашей.
   Ясно, что на человека. Зверь собачек угощать не станет. И друг – тоже.
   Значит – враг?
   Снаружи заскрипел снег. Трое. Или четверо. На лыжах. Ага, перед дверью остановились. Должно быть, снимают лыжи перед тем, как войти в дом. Из вежливости или потому что на лыжах неудобно драться?
   Кожаный полог откинулся, пропуская в дом заряд мелкого снега и троих мужчин в добротной меховой одежке… И с копьями.
   Старший сын Пэра, Льот Рукавичка, потянулся к топору, но я чуть заметно покачал головой.
   – Ты – новый хозяин грэнда? – не очень вежливо поинтересовался кряжистый мужик с сосульками в бороде. Он распахнул доху, показав богатый пояс с мечом.
   Его спутники рассредоточились. С копьями на изготовку.
   Если их только трое и снаружи никого не осталось, я, пожалуй, управлюсь сам.
   Двое «пристяжных» не выглядят заядлыми рубаками.
   А вот кряжистый может быть опасен. Копье держит чуть на отлете – удобно для броска. Левая рука – под полой дохи, а там может быть всё что угодно, но скорее всего – швырковый нож. Копье – ладно. Его полет предсказуем. Поймаю или увернусь. А вот ножик в условиях ограниченности маневра может быть чертовски неприятен. Правда, между нами – два опорных столба и стол. Так что я пока в относительной безопасности. Чего нельзя сказать о моих домочадцах.
   – Ты – новый хозяин грэнда?
   – Я хозяин.
   – Твое? – На стол упали мои портянки, опрометчиво оставленные в лодочном сарае.
   Пара не слишком свежих тряпок вряд ли могла считаться серьезной уликой для суда.
   Да только что мне можно предъявить? Сломанную дверь? Поломанную лодочную скамью?
   – Мое, – не стал я отнекиваться.
   Чего уж там! От сарая мы с Рунгерд перли сюда, можно сказать, напролом. А с той поры не выпало ни снежинки.
   Как позже выяснилось, улики оставил не только я. Рунгерд в спешке тоже посеяла один из амулетов. Очень характерный. Впрочем, они здесь все – характерные. Ручная работа.
   – Мое имя Хегин. Хегин, сын Бруни. Земля, на которой стоит этот (соседушка топнул ногой) дом, – моя!
   Неожиданное заявление. Мне сразу захотелось сделать Хегину Брунивичу какое-нибудь непристойное предложение. Например, порадовать оральным сексом какого-нибудь козла. Но я сдержался. Здесь – правовое государство. Такие заявления требуют доказательной базы большей, чем три наставленных на меня копья.
   Неужели старина Вальтев заложил свой надел соседу?
   – Должно быть, ты заплутал в лесу, Хегин, сын Бруни. Я купил эту землю и всё, что на ней, у бонда Вальтева Кьервальвссона. И тому есть свидетели.
   – Кто же?
   – Свартхёвди Медвежонок и Рунгерд, дочь Ормульфа.
   – Рунгерд – женщина! – задрав бороду, провозгласил Хегин. – Она не может быть свидетелем.
   От такого заявления я, признаться, растерялся.
   – Рунгерд – вдова, почтенный Хегин, сын Бруни, – пришел мне на помощь Хавчик. – Если женщина владеет землей, она может свидетельствовать при ее покупке или продаже.
   – Это еще что за Глашатай Закона? – Хегин скроил грозную рожу, и Хавчик заметно струхнул. – Если раб открывает рот, вмешиваясь в разговор людей, ему следует вырвать язык! – вякнул один из «пристяжи».
   Ну да, короткая стрижка, прикид из качественной, но – некрашеной шерсти. Рабский статус Хавчика очевиден для любого аборигена.
   – Это мой трэль! – с нажимом произнес я. – И его язык – тоже мой. И язык этот сказал правду. Говори, что тебе надо, сын Бруни, – или убирайся!
   Если эти парни пришли, чтобы меня убить, то сделают это по-любому. Попытаются, во всяком случае. А если это «пробивка», то тем более не стоит показывать слабость.
   Незаметно для гостей я подал знак Хавчику: отойди подальше и не отсвечивай.
   Что он и сделал. Его примеру тут же последовали остальные мои домочадцы.
   Незваные гости им не препятствовали. Ну да, им нужен я. С остальными управиться будет нетрудно.
   – Рунгерд скоро перестанет быть вдовой! – вторично удивил меня Хегин. – Поэтому у тебя только один свидетель. Этого недостаточно.
   – Перестанет быть вдовой? – Я поднял бровь. – Ты что, оживишь ее мужа?
   – Я сам стану ее мужем!
   – Вот как?
   Смелое заявление. Вот где собака-то зарыта! Теперь я понимаю, откуда моей подруге ведомо внутреннее устройство того лодочного сарая. Не иначе как старина Хегин вдовушку с ним и познакомил. А теперь ревнует, полагая себя законным женихом. Ух ты мой рогатенький.
   – Да, так! И ты, чужак, больше не будешь с ней встречаться!
   – А если – буду?
   – Тогда я разрублю тебя пополам!
   Еще более смелое заявление.
   – Ты меня лучше забодай! – предложил я с усмешечкой.
   Не понял. В этой стране другой набор атрибутов неверности.
   – Значит, ты намереваешься жениться на Рунгерд? – кротко поинтересовался я.
   – Для тебя, чужак, лучше считать, что это уже произошло!
   Похоже, женишок решил, что я готов идти на попятный. Он даже вытащил руку из-под полы дохи.
   Это радует. Если под полой всё же имеется швырковый нож, то дело могло закончиться неприятно. Уклоняться и маневрировать мне просто негде.
   – Позволь, Хегин Брунисон, я расскажу тебе одну историю.
   – Говори, – разрешил он.
   И я рассказал ему анекдот. Один из моих любимых. Тот, где одна женщина говорит другой: «Удивляюсь, почему тебя не беспокоит, что твой муж бегает за другими женщинами». А та ей отвечает: «Знаешь, твоя собака тоже любит бегать за машинами, но это ведь не значит, что ее пустят за руль».
   Разумеется, я внес в текст соответствующие поправки, так сказать адаптировал под местные понятия и заменил автомобиль на лошадь. Но суть сохранил.
   Хегин выслушал внимательно. Опять не понял. Нахмурился, демонстрируя активную работу мозга.
   В первые секунды я буду иметь дело только с Хегином, потому что остальным до меня не добраться – мешают стол и столбы. Сам Хегин выглядит и двигается неплохо, но в тесноте жилища ему будет не так– то просто драться – в дохе-то. А скинуть ее он точно не успеет, потому что я успею раньше.
   Я пришел к нему на помощь:
   – Бежал бы ты домой, Брунисон. На этой лошадке тебе проехаться не удастся.
   Я всё рассчитал правильно.
   Доброе норманское копье немедленно пронеслось у моего уха (я пригнулся, заодно подхватывая меч) и с сочным хряском воткнулось в стену. Оно еще гудело, когда мой Вдоводел освободился от ножен.
   Как я и предполагал, старина Хегин доху сбрасывать не стал. Побагровел, как вареный рак, и цапнул рукоять меча.
   У него была целая секунда, чтобы его вытащить и даже начать замах. За эту секунду я резко сократил дистанцию и нанес гордому жениху прямой и точный удар в правое плечо.
   Для Хегина это оказалось неожиданностью. Скандинавы предпочитают мечом рубить, а не колоть. Рубящий удар – намного мощнее. Но и у моего укола хватило силы, чтобы пробить кольчугу и надолго лишить Хегина возможности пользоваться правой рукой.
   Хорошо, когда твой противник крупнее тебя. Из него получается отличный щит. Хегин еще не успел понять, почему его рука повисла, как я уже сунул левую руку под его доху… Так и есть: изнутри нашиты кармашки для метательных ножей. И ножи в них имеются.
   Подцепив пальцами кольца, я выдернул сразу два, оттолкнулся от Хегина и метнул оба разом в ногу одного из копейщиков. Попал только один нож. Но попал хорошо: воткнулся прямо в берцовую кость. Раненый взвыл, повалился на стол и выпал из реальности. Это называется – болевой шок. А я тем временем оказался рядом со вторым копейщиком. Да уж, этот парень точно не викинг. Охотник – возможно. Выставил копье, будто кабана принимал. Большая ошибка. Удар клинком наискось – и наконечник отлетел к стене. Парень тупо поглядел на палку, в которую превратилось его оружие, потом – на меня. Выпученными глазами. У вас бы они тоже выпучились, если ваш кадык железом пощекотать.
   – На колени встань, – вежливо попросил я.
   Парень бухнулся на коленки так быстро, что я его чуть по нечаянности не прирезал.
   И тут глазенки у паренька расширились вообще до невозможности…
   Спасибо тебе, дорогой! Кабы не ты – конец был бы славному хускарлу и бонду Ульфу Черноголовому. А заодно и Коле Переляку. То есть – мне.
   А так я успел вовремя среагировать и податься влево.
   Бенц! – Предназначенный мне удар меча достался коленопреклоненному пареньку. Аккурат по шлему. Шлем-то выдержал, только малость помялся, а вот моя прикрытая лишь черными кудрями голова наверняка оказалась бы безнадежно испорчена. Удачно получилось.
   А кто это у нас такой шустрый? А-а-а, это же наш женишок!
   Вид у Хегина Брунисовича – вполне боевой. Правая рука висит плетью, вся грудь – в кровище, однако в мускулистой шуйце – боевой меч, а в глазах – горячее желание пошалить.
   Ну, дяденька! Это уже несерьезно. Убивать тебя я пока воздержусь, не то деньги платить придется, да и родня у тебя может быть… неприятная. А вот хулиганить не дам.
   Элегантный отбив – и клинок господина Хегина вонзается в бревно в дециметре от входного полога… Который как раз сдвинулся, чтобы пропустить немножко холода и еще одного незваного гостя: совсем молоденького парнишку с топором на изготовку.
   В современном моему рождению городе Осло есть замечательный парк с разными человеческими скульптурами. Так вот: если бы тому скульптору понадобилось ваять «Изумление», лучшего натурщика, чем паренек с топором, ему нигде не найти.
   – Скиди, беги!!! – отчаянно завопил Хегин Брунисович, раскидывая руки (вернее, одну левую, правая – не послушалась) и бросаясь мне наперерез – собственной тушкой прикрыть обалдевшего вьюноша от страшного убийцы.
   Храбро, ничего не скажешь. Голой жо… Простите, голой бородищей – на стальное лезвие. Ну что ты, право, так разволновался, женишок! Если я тебя, такого брутального, не убил, так, наверное, и тинейджера этого помилую.
   Бросок получился не очень удачный – правая рука у меня занята, потому подстраховать было нечем. Хегин упал как раз на больное плечо, вскрикнул, аки раненый конь, и отрубился. А тинейджер… Ай да тинейджер! Нетрусливых пареньков делают в датском королевстве! Лезть на человека, вооруженного полноценным клинком, с невеликой секиркой – весьма отважный поступок. Даже если забыть о том, что этот клинок только что вывел из строя трех больших дядек.
   Лично я бы не полез. Метнул бы топорик в страшного ворога, а сам выдернул бы из стены Хегинов меч.
   Паренек недопетрил. Или боевого опыта не хватило. Но махал он топором недолго. Раза два только и успел. Потом я вошел в клинч, притиснул его к столбу (в кои веки я оказался крупнее и тяжелее противника!), легонько, не увеча, приложил бойкого тинейджера коленом в пах, отобрал топорик и отпустил. Вернее, передал обмякшее тельце в крепкие руки старины Пэра. Великая битва закончилась. Пора паковать трофеи.

Глава шестая,
в которой выясняются некоторые подробности из биографии Хегина Брунисона

   Заиндевевшие лошадки, почуяв дымок, а значит, приближение теплой конюшни и полных яслей, затопали веселее, а по этому признаку и я, не обладавший звериным нюхом, сразу сообразил: недальняя дорога близится к финишу.
   Хотя мог бы и Льота спросить: он на местности ориентировался в любое время года: вырос здесь как-никак.
   Точно, впереди показался солидный забор, а из открытых ворот нам навстречу мячиками выкатились две пушистые псины и завертелись вокруг, исходя тревожным лаем. Однако близко не совались: соображали, что древком копья по морде – это неприятно.
   Я спрыгнул с саней и, обгоняя лошадок, по утоптанному снежку вбежал во двор.
   – Знала, что ты пожалуешь! – Рунгерд стояла на крылечке и улыбалась. В белой меховой шубке, с румянцем во всю щеку, она была просто неотразима. Я с трудом удержался от того, чтобы с ходу подхватить ее на руки.
   Удержался. Не поймут. Средневековье.
   Собачки тут же, без окрика, унялись и запрыгали вокруг нас уже вполне дружелюбно. Хорошие такие собачки, зубастенькие. Свартхёвди Медвежонок с ними на кабана ходил. Без проблем.
   Из дома высыпали трэли. Засуетились вокруг лошадок.
   Льот бросил вожжи, соскочил с саней, поклонился хозяйке. С достоинством. Свободный человек как-никак.
   – Пожалуйте в дом! – гостеприимно предложила Рунгерд.
   – Погоди, ясноглазая. У меня для тебя подарочек.
   – О? – Все женщины, даже колдуньи, весьма любопытны. А уж если речь идет о подарке…
   – Не знаю уж, понравится тебе иль нет… – проговорил я, подходя к саням. – Жениха тебе привез.
   И не дожидаясь ответной реплики, скинул с саней медвежью шкуру.
   На дне саней, качественно упакованные, рядком (если не сказать – кучкой), жмурясь от солнышка, возлежали трое агрессоров. Четвертого, раненного в ногу, я брать с собой не стал. Еще помрет по пути.
   Удивил я свою подружку-волшебницу. Изрядно удивил. Но она умеет владеть собой.
   – И кого из них ты прочишь мне в женихи?
   – Я – никого. Но вот этот, – я легонько тронул древком копья скрежетнувшего зубами от злости Хегина, – козлик бородатенький назвался твоим будущим мужем.
   Рунгерд наклонилась над Хегином Брунисовичем. Глаза ее сузились, губки изогнулись в иронической улыбке:
   – Что-то я не припомню, чтобы принимала от тебя свадебные дары, Брунисон.
   «Женишок» не ответил, только щурился и сопел в две дырочки. Неудивительно. Ротик-то я ему еще перед отъездом заткнул.
   – Ишь ты как! – Я удивленно поцокал языком. – Соврал, значит, соседушка. Вот уж не думал, что такой уважаемый человек – и соврет. Представь, госпожа, ворвался ко мне в дом, с людьми оружными, мечом меня рубить взялся. И всё – от пылкой к тебе любви. Я, вообще-то, разбойников не милую, но, поскольку влюблен человек – пожалел, не убил. Уж я-то его понимаю! – Я одарил мою красавицу многозначительным взглядом. – Хотя, с другой стороны – умереть из-за любимой женщины… Это достойно висы.
   А красавица выпятила губку и процедила презрительно:
   – Не в меня он влюблен, Ульф Вогенсон^[6], а в мой одаль, – и трэлям: – Развяжите их, дайте им лыжи, и пусть убираются.
   – Не так быстро, – возразил я. – Всё-таки их было четверо, прекрасная дочь Ормульфа. Третий у меня в усадьбе остался. Да и напали внезапно. Пришлось попортить им кожу. Не уверен, что все они смогут…
   – Ха! Ну и зверя ты добыл, братишка!
   Вот приятная неожиданность! Откинув дверной полог, во двор выбрался Свартхёвди Медвежонок.
   – Никак сам Хегин Полбочки! А не нацедить ли нам из него ведерко-другое ворвани? – И заржал, как конь.
   Уже развязанный Хегин глянул на него, как помоечный кот – на волкодава, и кое-как, с помощью мальчишки-тинейджера, уселся на край саней. Вид у «жениха» был небодрый. Крови потерял изрядно. Да и рану я ему нанес весьма болезненную. Третий нападавший, хоть и поднялся сам, но тоже выглядел неважно. Судя по косящим глазкам и тому, что он мне перед отъездом весь двор заблевал, – сотрясение мозга средней тяжести. Нехило ему начальник по башке приложил.
   – Ведите их в дом, – распорядилась Рунгерд. – И дайте горячего молока. Позже я займусь ими, а пока хочу выслушать историю с самого начала.
   – Правильно говоришь, матушка! – одобрил Свартхёвди. – Хэй, Скиди! – и подмигнул тинейджеру. – Им – молока, а нам – пива. Хорошая история под хорошее пиво звучит намного приятнее.
 
   Право изложить события я уступил Льоту. Язык у него подвешен недурно. Кроме того, он, как коренной местный житель, уж точно не скажет ничего лишнего. Тут ведь – как в суде. Всё, что вы скажете, может быть использовано…
   Угадал я лишь частично. Лишнего Льот наговорил много. Но – исключительно о моих подвигах.
   Ей-богу, если бы я сам там не присутствовал, ни за что не поверил бы, что это – обо мне. По сути – всё верно, по фактам – тоже. А вот по сравнениям и эпитетам.
   Я не возражал. В доме присутствовали две женщины, к мнению коих о себе я весьма неравнодушен. А им описание моих геройств, похоже, понравилось.
   – Так ли всё было? – строго спросила Рунгерд, когда Льот умолк.
   Хегину очень хотелось объявить сказанное враньем и послать нас всех подальше. Но сила была не на его стороне, а Рунгерд… Она ведь колдунья. Следовательно, по глубокому и небезосновательному мнению народа, ложь чует.
   Так что сын Бруни с забавным прозвищем Полбочки лишь нехотя кивнул.
   – Ты везунчик, Полбочки! – заявил Свартхёвди, человек простой и потому частенько обидный в речах – как пинок под зад. – Но ты – дурак! Какой же Ульф чужак, если он из нашего хирда!
   – Хирда Хрёрека Сокола? – Судя по роже Хегина, он этого не знал.
   Вот и мне урок: обозвался бы кто я есть и с кем хожу под одним парусом, глядишь, и без драки бы обошлось.
   – И ты, я думаю, не просто дурак, Полбочки! – добивал униженного бонда Медвежонок. – Ты глупее цапли, если думал, что сможешь управиться с воином. Лучше бы ты овечек стриг да поросят холостил. В этих битвах тебе нет равных.
   – Я ходил в вик с Сигурдом Кольцо, – обиженно проворчал Хегин. – Ты не слыхал об этом, потому что был мальчишкой.
   Лучше бы он помалкивал.
   Лицо моего друга расплылось в очень специфической ухмылочке. С такой вот ухмылочкой мои дружки-викинги отмачивают свои самые обидные шутки.
   – Почему же не слыхал? – Медвежонок мало что не облизнулся от удовольствия и предвкушения. – Отец мне рассказывал. Как же, как же, Полбочки! Ведь именно в этом вике ты заработал свое могучее прозвание. – Свартхёвди повернулся ко мне и на манер скальда, протяжно, отбивая на столешнице ритм, заговорил торжественно:
   – Не угодно ли славному Ульфу, сыну Вогена, выслушать сагу о великой битве, что случилась меж храбрым мужем Хегином, сыном Бруни, и грозным воином из Халогаланда, чье имя неведомо?
   – Угодно, угодно! Давай рассказывай!
   – Так внимай же, сын Вогена! И вы все внимайте! Вот сага о великой битве за несметное сокровище, что вынесли на брег белогривые кони Ньёрда…
   Мне показалось, что Хегин сейчас набросится на Медвежонка. Или лопнет от злости.
   Свартхёвди надоело прикалываться, и он продолжил обычным голосом:
   – Проще говоря, сцепился Брунисон с каким-то халогаландцем из-за бочки, которую прибило к берегу. Дескать, он ее первым увидел. А халогаландец кричал, что – он. Спорили они, спорили, а когда охрипли, то пришли они с этой глупой бочкой к Сигурду Кольцо. Судиться. Представь только, Ульф: конунг, за которым идут две дюжины кораблей, и два горластых бонда, возомнивших себя хирдманами. И бочка с неведомыми сокровищами – посередине.
   Как ты думаешь, Ульф, что сделал Сигурд? Нет, он не отрубил дурням головы. Он попросил, чтобы ему принесли топор лесоруба. А когда его просьба была выполнена, развалил топором эту бочку пополам и сказал: «Забирайте ваши доли».
   А в бочке, брат мой Ульф, оказалась ворвань. Причем довольно вонючая, потому что одному только Эгиру известно, сколько эта бочка плавала по морю, пока ее не выловили Хегин с халогаландцем.
   Вот на этом вик нашего Хегина и закончился, потому что Сигурд велел ему отправляться домой. Но всё же не зря наш сосед вертел весло драккара аж до самого Еллинга. Заработал себе прозвище. Да еще какое!
   Хегин Полбочки выглядел так, будто ему эти полбочки протухшего китового жира только что на голову вылили. Мне вспомнилось, каким гордым он выглядел, когда вломился ко мне домой. Просто хозяином жизни. В том числе и моей…
   Почему-то мне стало его жалко. Не люблю, когда людей унижают. Даже если это и справедливо…
   – Что ж, – сказал я. – В жизни случается всякое. Однако я вижу, что мужества у Хегина, сына Бруни, тоже в избытке. Другой бы уже без сил свалился с такой раной, а он – держится.
   Неудавшийся женишок зыркнул на меня мрачно: видно, решил, что я издеваюсь. А вот парнишка-тинейджер, Скиди, наоборот, взглянул с благодарностью. Сынок Хегинов, не иначе.
   Оказалось, нет, не сынок. Оба Хегинова сына сгинули в дальнем вике. Скиди – племянник. Сын родной сестры.
   Это мне поведал Свартхёвди, когда его матушка наконец занялась Хегиновой раной. Обрабатывала гуманно: прижигать не стала. Промыла горячей водой, потом – разными отварами, зашила обычной иголкой, наложила сверху мазь, похожую на деготь, но воняющую плесенью, пропела тихонько хитрый лечебный заговор (слов я не расслышал) и забинтовала туго лентой из Хегиновой рубахи. Из нее же соорудила «подвеску» для руки.
   Раненый перенес процедуру стойко: не пикнул, не поморщился. Разок, правда, потерял сознание и начал валиться на бок, но был удержан от падения племянником. Через минуту, однако, пришел в себя и гордо выпрямился. Да уж! У меня в голове вертелась строчка какого-то поэта ^[7]: «Гвозди бы делать из этих людей…»
 
   Мне было хорошо. Наелся, напился прекрасного пива, тепло, спокойно. Душновато, конечно, зато – приятная компания. Справа расположился Свартхёвди и загружал в меня инфу о Хегине и его родичах. Согласно версии Медвежонка, род этот был не особенно славен. И удачей не избалован. Большая часть его мужчин умирала насильственной смертью. Эта участь постигла старшего брата Хегина и его сыновей. Сам Хегин ее избежал только потому, что после истории с бочкой вынужден был уйти от Сигурда и заняться своим исконным делом – земледелием. Но ему и тут не везло. Здоровенный кусок земли, который должен был перейти к нему после смерти старшего брата, по каким-то мало понятным мне правилам, достался его бездетной вдове, а после ее смерти перешел не к Хегину, а к брату вдовы: Вальтеву Кьервальвсону. Хегин пробовал судиться, но Вальтев представил втрое больше свидетелей – и тинг проголосовал за него. Что иначе как невезением объяснить невозможно.
   По словам Медвежонка выходило так, что роду Полбочки суждено на нем и закончиться, потому что боги к этому роду не расположены. И мой случай – тому очередной пример. Единственная надежда – тинейджер Скиди. Этот парень весьма перспективен: прошлой весной выиграл соревнования в бою на подушках среди юниоров, а это – дело нелегкое. Тут я со Свартхёвди был согласен. Я видел эти «подушки». Тяжеленькие колбаски, набитые шерстью так туго, что ими можно сваи вколачивать. Вдобавок соревнования происходили на деревянном «бревне» типа гимнастического, а дубасили соревнователи друг друга так, что только крепкая скандинавская конституция спасала бойцов от смертельного исхода. Переломы и вывихи, впрочем, случались частенько.