Страница:
Все очень просто, не правда ли?
Акции дивидендов не гарантируют: будет прибыль – акционеры получат деньги, не будет – не получат. Зато акции сами по себе могут расти в цене. Или падать. То есть ими можно спекулировать – купить при падении, продать на взлете и заработать, не дожидаясь ежегодной выплаты дивидендов. Здесь важно, что акции обеспечены активами предприятия. Если это акции железнодорожной компании, то вагонами и тепловозами, а если акции металлургического комбината – то цехами, прокатными станами, запасами металла. Акции «Майкрософта» обеспечены интеллектом его главных сотрудников и распространяемым программным продуктом. Акции какой-нибудь сети пивных ресторанов со столетней историей – преданностью завсегдатаев, которые привыкли носить туда деньги.
С акциями понятно. Теперь с облигациями… Это тоже ценные бумаги, которые выпускает, например, государство. Оно обещает выплатить по ним небольшой, на зато стабильный процент. Облигации, в отличие от акций, считаются более надежным вложением. Акции доход не гарантируют, а облигации гарантируют. Но их стабильность компенсируется низкой доходностью.
Короче, акции и облигации – неплохие штуки, обеспеченные, соответственно, активами предприятий и солидностью государства. Иногда, правда, предприятия разоряются, а государства объявляют дефолты, но от всего в этом мире не убережешься – может и астероидом убить.
А вот деривативы, свопы, опционы и фьючерсы – это бумаги третьего сорта. Они тоже ликвидны, то есть их можно продать на рынке ценных бумаг, но они обеспечены уже не активами, а словами, обещаниями. А обещания хороши только до тех пор, пока они выполняются. И это очень важный момент.
Деньги выпускает государство, а фальшивомонетчиков сажают и дают большие сроки.
Акции выпускают корпорации. Но делают они это под финансовым присмотром и по прозрачной процедуре. Чтобы выпустить акции, предприятию нужно опубликовать проспект эмиссии, а также свои финансовые показатели, пройти независимый аудит и так далее.
А вот деривативы выпускают все кому не лень. Выпорхнула бумажка из банка и пошла торговаться, жить своей жизнью… И вот вам результат – по подсчетам перуанского экономиста Арнандо де Сото в мире (примерно):
– 13 триллионов долларов в виде купюр,
– 170 триллионов долларов в виде акций и
– 600 триллионов (по другим данным – 1,09 квадриллиона) долларов в виде третьеразрядных ценных бумаг.
Для сравнения: объем мирового ВВП – 50 триллионов долларов.
Как видите, подавляющее большинство всех этих псевдоденег реальными деньгами не обеспечены. Это пустые бумажки. Но эти бумажки играют роль настоящих денег – их покупают, продают, используют для вложения капитала, но главное – пока пирамида не рухнула, их можно в любой момент продать, то есть они ликвидны. Именно поэтому я и говорю, что они становятся деньгами или «почти деньгами». Если у вас дома есть бумажки, на которые вы можете купить хлеба, автомобиль, дом или что-нибудь еще, значит, у вас есть деньги, вне зависимости от того, как они выглядят. Просто обычными деньгами вы можете заплатить непосредственно, а квазиденьгами – предварительно обменяв их на настоящие.
Как верно замечают некоторые экономисты, «этими фантиками сегодня перекачана глобальная экономика, и, что самое неприятное, их невозможно отличить от реальных денег в публичных отчетах банков о состоянии их баланса». Ясно, что эта пирамида, стоящая на вершине, не может не обвалиться. И нынешний кризис – еще не есть ее обвал, это только самое его начало.
Вообще-то целью «дериватизации» экономики было размазывание рисков, а не подготовка всемирной катастрофы. Поясню… Есть у банка два заемщика – хороший человек и безработный негр. Вероятность того, что приличный гражданин выплатит кредит, довольно высока. А вероятность, что это сделает негр, сами понимаете… Но вы смешиваете эти риски в одной кастрюле дериватива и продаете сию бумагу «усредненных долгов» на рынке. Потом на основе этой ценной бумаги создаются другие деривативы (второго поколения), и риски таким образом распыляются по всей экономической системе. В результате этой «переупаковки рисков» происходит парадоксальная вещь: надежность операции для отдельного покупателя действительно растет, а всей системы – падает. Подсчеты показывают, что риск частного инвестора, купившего ценную бумагу американской корпорации, в десять раз меньше, чем риск самой корпорации! В нашем примере это означает вот что: если негр перестанет выплачивать кредит, это проблема банка, а я, как частное лицо, купившее банковский дериватив, все равно получу от банка обещанный процент.
Но бесплатных пирожных не бывает. Сами риски никуда не деваются, они просто смещаются – от людей к несущим структурам общества. Личные риски упали, общесистемные выросли. Что это, как не социализм? Забота о простом бедном человеке – один из принципов социализма!.. Так работает «закон сохранения рисков». И работает везде. Если вы развиваете медицину и лечите людей от болезней, вы тем самым ухудшаете генофонд нации, потому что перестает идти естественный отбор: слабые получают возможность выжить, размножиться и передать свои гены. Общество ухудшается в целом… Если вы помещаете человека в стерильную обстановку, он начинает страдать от аллергий… Я как-то разговаривал об этом с экономистом Михаилом Делягиным, и он пояснил смещение рисков на таком примере:
– Почему вырождается западная цивилизация? Там жизнь слишком комфортна и безопасна для отдельного индивида. Он теряет алертность[5], а вместе с каждым человеком в отдельности жизненную энергию теряет система в целом… Почему так живуче общество трущоб? Жизнь этих людей нельзя описывать с точки зрения социальных категорий, а только с точки зрения биолога-эволюциониста. Они почти как животные – их жизнь коротка, они борются друг с другом и умирают. Но их общество безумно жизнеспособно: индивидуальные риски там настолько высоки, что общесистемные минимальны. Система жертвует индивидуумом ради устойчивости целого… Возьмите сектор Газа. Полтора миллиона человек на двух ладошках земли. Воровство, коррупция, бедность. А попробуй, сковырни!..
Короче говоря, лежащая в общем цивилизационном русле система смещения рисков от людей к государствам привела к тому, что система «истончилась», стала неустойчивой. И рухнула, качнув весь земной шар. Когда расширяющаяся пирамида недвижимости сожрала все денежно-человеческие ресурсы и вышла за пределы устойчивости, ее обрушение стало лишь вопросом времени и случайной флуктуации. Деревья не могут расти до небес. Недвижимость не может расти в цене до бесконечности. Схлопывание пузыря неизбежно.
…А теперь я, как и обещал, верну вас к Михаилу Хазину, поскольку именно об этом мы с ним и беседуем, разгоняя сизый дым неясностей чистыми родниками мыслей. Даю звук. Первая фраза – моя. Я завел этот разговор, пытаясь добраться до самых корней, пытаясь уразуметь, как кризис понимают они. И я это уразумел. Миска оказалось совсем неглубокой, мы быстро добрались до самого дна, и черпак моих вопросов вскоре заскреб по плоскому дну консервативной мысли, обнажая вековую патриархальную дикость. При этом я не напирал и не тащил клещами. Оно само вылезло. Хазин оказался консерватором и традиционалистом во всем. В том числе и в любви к золоту.
– Надысь я вас видел по телевизору. И там изнутри телевизора вы сказали мне и моему народу, что доллар будет дешеветь. И евро тоже будет дешеветь. И иена… Потому что кризис! Но если все будет дешеветь, то возникает резонный вопрос, относительно чего все они будут дешеветь?
– Относительно золота, – ответил Хазин. – Сегодня доллар – единая мера стоимости. Доллар уйдет с этих позиций. На его место придет золото. Думаю, оно дорастет до 10 тысяч долларов за тройскую унцию и на этом уровне заменит собой доллар. Кстати, именно такой уровень по покупательной способности был в конце XIX века. Почитайте Джека Лондона, сколько можно было купить на золотую 10-долларовую монету.
– Но вы ведь имеете в виду расплату не золотыми монетами, как в позапрошлом веке, а все-таки бумажными, но жестко привязанными к доллару?
– Да, именно привязанными! То есть лишь та валюта будет чего-то стоить, которую можно будет в любой момент обменять в банке на золото. Государствам придется это сделать.
– Значит, вы рекомендуете гражданам вкладываться в золото? Золото, спички, крупа, патроны… А может, все не так страшно? Ведь существуют две точки зрения на мировой кризис. Первая гласит, что нынешний кризис – не кризис, а катастрофа. Он беспрецедентный и последний… Другая точка зрения состоит в том, что этот кризис – обычная экономическая волна. Как пришла, так и уйдет: экономика развивается циклами, и за падениями неизбежно следуют взлеты. Ну, лопнул очередной пузырь недвижимости. Так эти пузыри с XVII века надуваются и лопаются.
– У меня сразу вопрос: а почему пузыри-то стали надуваться с XVII века? С чего вдруг люди, вместо того чтобы вкладывать деньги во что-то осмысленное, бегут вкладываться в пузыри? Почему они не покупают хлеб и штаны, а покупают нечто иное, не насущно необходимое? Откуда у них взялись лишние деньги?
На этот встречный хазинский вопрос мне было ответить легко:
– Я вам объясню, откуда берутся деньги в обществе… Поскольку люди все время работают и производят новые товары, которых раньше не было, под эти товары нужно постоянно подпечатывать деньги, чтобы количество денег соответствовало количеству товаров. Если количество денег не увеличивается, а число товаров растет, то на каждый товар будет приходиться меньше денег. Товары будут дешеветь, их станет невыгодно производить. Я сегодня затратил на сырье и производство 100 рублей, а товар за это время подешевел и стал стоить, допустим, 80 рублей. Выгодно будет ничего не делать, а просто сидеть на деньгах, которые сами по себе все время дорожают. Угнетается производство. Короче, нужно все время допечатывать деньги.
…Здесь я немного отвлекусь. Потому что дефляция, которую я описал и при которой деньги дорожают, тоже потребует допечатки денег, но «вниз», потому что вскоре цены настолько измельчатся, что не будет хватать мелкой разменной монеты…
– О! Это ключевое слово – «допечатывать», – обрадовался Хазин. – Проблема состоит в том, что начиная с какого-то момента денег стали печатать слишком много… Чем вообще определяется необходимость в количестве денег?.. Производство растет примерно на 2–3–5 процентов в год. Столько и нужно допечатывать денег. Но откуда же возникают прибыли в 15, 20, 50 процентов годовых? Из пузырей, которые представляют собой пирамиды. А откуда берутся деньги на эти пузыри у людей? Им эти деньги кто-то дает. Известно, как это происходит, – деньги даются через кредит. Кредит – вещь хорошая. Она позволяет человеку поднять потребление – но только на первое время, а потом его потребление падает, потому что человек начинает обслуживать кредит.
Теперь, – продолжает Хазин, – представьте себе США начала 70-х. У них тогда был кризис. А американцам нужно было кровь из носу запустить новую технологическую волну, чтобы победить СССР. Но они не могли этого сделать, потому что не было спроса из-за кризиса. И тогда был придуман механизм, который при фиксированных годовых выплатах позволял увеличить «тело» кредита.
– Поясните.
– Пожалуйста. Вы приходите домой, вас встречает жена и говорит: вот что, дорогой, у нас сломалась стиральная машина, так что ты не раздевайся, чтобы время не терять, а дуй в магазин за новой. Вы прикидываете – машина стоит, допустим, 5 тысяч рублей. За год вы можете накопить «лишнюю» тысячу на выплаты по кредиту. И вы берете кредит на шесть лет, рассчитывая каждый год выплачивать по тысяче. За шесть лет получается шесть тысяч. Пять из них – само тело кредита, и тысяча – проценты по нему. То есть переплата – 20 % (не годовых, а к телу кредита).
Через год вы приходите в банк, приносите им тысячу, а вам говорят: слушайте, вам повезло, так обстоятельства складываются, что кредитные ставки упали. Мы теперь даем кредиты не под 20 %, а под 10 %. Поэтому вы сейчас можете взять кредит в 10 тысяч всего за 10 %. Из этих 10 тысяч 5 тысяч вы отдаете нам в счет старого кредита, и мы его досрочно закрываем. А вы будете должны каждый год давать нам по тысяче, закрывая новый кредит, как, собственно, и планировали. Кредит удлинился по срокам, но зато у вас теперь появилось еще дополнительных 5 тысяч! На них вы покупаете жене посудомоечную машину и радуетесь.
На следующий год приносите тыщу рублей выплат по новому кредиту, а вам говорят: вам повезло! У нас теперь ставка 5 %. Вот вам кредит на 20 тысяч, десять из них мы забираем, погашая прошлый кредит. И у вас остается еще 10 тысяч, на которые вы можете что-нибудь купить.
А еще через год ставка упала до 2,5 %, вы берете кредит на 40 тысяч, половиной гасите прежний, а на 20 тысяч опять что-то себе покупаете… И в результате вы имеете полный дом всякого добра и кредит лет на сорок. А что такое кредит на сорок лет? Такие сроки уже совершенно не пугают: за сорок лет или ишак сдохнет, или падишах…
Заметьте, деньги, которые вы ежегодно платите банку, не увеличиваются в размере, просто растет срок кредита, но зато вы сильно увеличили потребление! В первый год получились «лишних» 5 тысяч, потом 10, потом 20, потом 40…
– Но мы понимаем, что это искусственный рост, похожий на стимуляцию организма наркотиками – сначала хорошо, а потом плохо. Это временное подстегивание, потому что ниже нуля ставка упасть не может, а потом на сорок лет человек будет выключен из потребления, потому что станет расплачивается по долгам.
– Да. В 1981 году, когда США начали практиковать эту систему, которая потом получила название «рейганомики», у них была учетная ставка, равная 19 %. А в конце 2008 года она стала равной нулю. И механизм поддержания кредита, а значит, и спроса, работать перестал. Значит, промышленность, строительство и прочее, что обеспечивало избыточный спрос, должны схлопнуться.
– Ага! – кивнул я. – Избыточный, искусственный спрос означает накачку экономики деньгами. Банки все время давали людям еще не заработанные ими деньги, то есть деньги, пока не обеспеченные вложенным трудом. Количество денег росло, почему же не было инфляции? А ведь она не то что не росла, но даже падала вместе с кредитной ставкой! Если у нас в России инфляция, допустим, 10 %, то банки никак не могут выдавать людям кредиты ниже, чем под 13 %, потому что им не только нужно инфляцию отбить, но и немножко заработать – хотя бы 3 процента. А в Америке ставки падали! Куда же девались лишние деньги, почему они не разгоняли инфляцию, не вызывали рост цен?
– Они не вызывали инфляции в реальной экономике как раз потому, что концентрировались в финансовом секторе – в пузырях. Вот там цены росли. Сначала надулся пузырь фондового рынка, который лопнул в 1987 году, потом лопнул пузырь «доткомов» – в 2000 году, потом снова фондовый пузырь – в 2001 году и так далее. Сейчас происходит то же самое.
…Здесь я хочу снова ненадолго остановить моего собеседника, чтобы уточнить нарисованную им картину. Кредиты действительно умножают деньги в экономике, занимая у завтрашнего дня за счет сегодняшнего. Но это не раздувает финансовые пузыри, поскольку все кредитные деньги потребители тратят на вещи – они покупают стиральные машины и печки СВЧ, автомобили и дома, вкладывают деньги в образование. Иными словами, эти деньги не дуют пузыри, а развивают реальный сектор экономики, они напрямую поступают производителю, который развивает производство. То есть после того как спрос окажется выбранным до дна, наступит типичный кризис перепроизводства. Товары, производство которых наращивали капиталисты, окажутся никому не нужными, им придется сокращать производство, закрывать заводы, увольнять людей – что еще более подстегнет кризис, поскольку уволенные не могут расплачиваться по кредитам, банки заберут у них дома, автомобили и выбросят на рынок, что ускорит падение цен на эти товары. И так далее… То есть кредитные деньги развивают промышленность (если только специально не берутся в банке для спекуляций), а вот пузыри надувают совсем другие деньги, размножение которых происходит так, как я описал выше, рассказывая вам о деривативах. Впрочем, об этом мы еще поговорим, а сейчас я чуть отмотаю время на несколько секунд назад, чтобы вы смогли услышать конец последней реплики моего премудрого собеседника.
– …надулся пузырь фондового рынка, который лопнул в 1987 году, потом лопнул пузырь «доткомов» – в 2000 году, потом снова фондовый пузырь в 2001 году – и так далее. Сейчас происходит то же самое.
– Вот именно – то же самое! Откуда же взялась точка зрения о беспрецедентности этого кризиса? И почему, собственно говоря, вы начали свой рассказ с начала семидесятых годов прошлого века? Ведь капиталистические кризисы перепроизводства начались вместе с капитализмом – на несколько веков раньше!
Вот тут-то Хазин и открыл мне глаза. Поднял веки, как Вию.
– На протяжении тысячи лет в Европе было цеховое производство, которое очень жестко ограничивало производство товаров – как по номенклатуре, так и по количеству. В таких условиях перепроизводство просто невозможно. И только с XVI века, когда на севере Европы началась катастрофа, связанная с климатическими изменениями, цеховая система была заменена капиталистической. Я говорю о наступлении так называемого Малого ледникового периода. Климат тогда изменился в худшую сторону, упала урожайность и стало понятно, что нужно резко увеличивать выпуск товаров, чтобы выжить. В первую очередь это касалось северных стран, где урожаи упали сильнее всего. Излишки товаров можно было менять на продовольствие в южных странах. Отсюда – промышленный рост Севера и отсталость Юга.
Для того чтобы резко увеличить производительность труда, и стали использовать ссудный процент. Который до той поры был запрещен, в полном соответствии со Священным Писанием. Кстати, все основные религии мира запрещают ссудный процент!.. Именно отход от вековых нравственных норм и дал начало капитализму со всеми его прелестями.
– Но ведь ростовщики существовали и до этого.
– Существовали. Но даже если вы возьмете Венецию, то увидите, что, во-первых, ростовщические кредиты использовались только для торговых операций, а не для производства, которое оставалось цеховым. А во-вторых, ростовщики были племенем неуважаемым, их деятельность противоречила христианским заповедям.
– Ну и что? Если жизнь требует нарушения формального запрета, он будет обойден, каким бы священным-рассвященным он ни был.
– Это так, – согласился пророк и толмач кризиса Хазин. – Запреты действительно никогда не носили абсолютного характера, но они обозначали границы морали. Одно дело – совершать какой-то поступок и понимать его неправильность, аморальность, неодобряемость обществом, осознавать собственную порочность, и совсем другое – совершать нечто открыто, как моральное действие. До XVI века ссудный процент не был основой жизни, а после XVI-го века стал. В результате Реформации произошла ценностная революция, которая коренным образом изменила взгляды людей на жизнь и весь облик цивилизации. Ссудный процент стал моральным явлением. Результаты мы пожинаем сегодня.
– Результаты мне нравятся: мы теперь имеем не только проблемы, но и мобильные телефоны, автомобили и DVD-плееры. Современный мир нельзя представить себе без прогресса, банков и банковского процента, то есть нелюбимого вами ростовщичества.
– Ну, почему же? Была одна попытка сделать систему, в которой существовал банковский кредит, но не было ростовщичества, – Хазин загасил очередную сигарету.
– Что вы имеете в виду?
– СССР. Там был кредит, как вы помните, но не было ростовщичества в том смысле, что доходы от кредита принадлежали не частному лицу, а всему обществу.
– Мама дорогая! Что я слышу! «Всему обществу»!.. Общее – значит ничье. Именно поэтому главным словом при социализме было слово «бесхозяйственность». Кроме того, не стоит преувеличивать моральные ценности этой системы, поскольку все они были насквозь фальшивыми.
– Да, в последнее время существования СССР ценности начали размываться. Но это – результат экономического кризиса, который начался в начале 60-х, во-первых. А во-вторых, это результат вредительской деятельности команды Хрущева-Куусинена.
– Так, теории заговора оставим в покое, вернемся к первой попытке построения нового, справедливого общества без ссудного процента. Эта попытка, естественно, провалилась, социализм зачах и умер.
– Почему «естественно»? В начале 70-х годов СССР выиграл экономическое соревнование двух систем. И Политбюро всерьез рассматривало вопрос о том, чтобы добить США. Почитайте работы американских политологов того времени. Они четко понимали, что Америка проиграла экономическое соревнование. И перед руководством СССР встал вопрос: форсировать события или нет, добивать или нет? Если форсировать, то в той трети мира, которую контролировали США, воцарится хаос и придется его контролировать, а ресурсов на это нет. Поддержка стран соцсодружества отнимала все.
– А зачем контролировать? Пусть себе пребывает в хаосе, – беспечно махнул я рукой.
– Невозможно. Сегодня для США ситуация сложилась аналогично: СССР развалился, и подконтрольные ему территории ныне в хаосе. И США не могут справиться с Афганистаном и Ираком. Почему бы им не уйти оттуда и не забыть эти страны, как страшный сон? Пусть остаются в хаосе!.. Но они не могут уйти, потому что отвечают за весь мир.
– Перед кем?
– Перед всеми! И в первую очередь перед теми, кто принимает доллары. Так устроен мир – если ты «пахан», то ты отвечаешь за порядок. Ну, представьте, идет такой бугор от палатки к палатке, собирает дань. И вот он подходит к грязному дедушке, который ботинки чистит, а тот ему в морду плюет. Если этот пахан дедушку не истребит, завтра ему все будут в морду плевать. Поэтому США и не могут уйти из Афганистана и Ирака, они должны навести там порядок. Именно этого и боялся СССР, когда перед ним встала реальная возможность форсировать события и ускорить гибель проигравших экономическую гонку США.
– А как СССР мог форсировать события? – удивился я.
– В США был жесточайший бюджетный кризис. А СССР пошел им навстречу, согласившись провести переговоры об ограничении стратегических вооружений, то есть ослабил нагрузку на бюджет США. Это первое.
Второе. Тогда в мире был ресурсный кризис. А СССР вышел на мировые рынки со своими нефтью и газом, то есть ослабил этот кризис, увеличив предложение.
Наконец, третье, что сделал СССР, – он ослабил идеологическое давление, пойдя на Хельсинские переговоры. Он бы мог этого не делать, а продолжить идеологическое противостояние, вырвав у американцев флаг прав человека и свободы. Это мы за свободу! Свободу от эксплуатации человека человеком. А какая свобода у американцев? Свобода подыхать с голоду?.. Кто нам мешал запустить тотальную пропаганду о том, что во времена Великой депрессии погибло от голода больше двух миллионов человек?
Была и еще одна причина, по которой СССР отказался добивать США. К тому времени Китай начал экономическое движение вверх. Если у вас система из двух игроков, то один из них за конечное время обязательно выиграет просто из-за случайных флуктуаций – могли умереть США, но умер СССР. Однако, если игроков трое, система становится устойчивой и играть можно сколь угодно долго. Я думаю, у Политбюро была мысль: вот сейчас Китай подрастет, разделим мир на три части и будем спокойно жить. Они хотели сохранить статус-кво, не понимая, что сделать это невозможно, потому что теории кризисов, которую придумал экономист Олег Григорьев в 2000 году, тогда еще не было.
…И опять я прерву увлекательное, как библейские сказки, повествование Хазина, чтобы пояснить его мысль про великого экономиста Григорьева. Олега Григорьева я знаю. И не могу не знать, ибо последний сидит рядом, поскольку является завсегдатаем кружка «у Магомета» и большим любителем социализма. Олег Григорьев тоже наркоман (много курит), тоже выступает за запрет наркотиков (кроме того, на котором сидит) и рассуждает за экономику. Теория его неплоха, надо сказать, но не оригинальна. Я слышал ее в ином изложении от разных людей. А состоит она в следующем, если вкратце: технологические зоны могут существовать только в режиме постоянного расширения, иначе наступает кризис. Поясню…
То, что живые эволюционирующие системы могут существовать только в режиме экспансии, является мыслью тривиальной. Вы могли узнать ее из учебников биологии или из моей книги «Апгрейд обезьяны»[6]. Экспансия для конкурирующих сложных систем есть просто способ существования, обеспечивающий выживание. Потому что застой означает смерть – реальную или эволюционную.
Капиталист не может не думать о расширении производства, иначе его сожрут. Если я как производитель, например, печек СВЧ решу для себя, что с сегодняшнего дня я прекращаю расширять производство, поскольку мне достаточно того, что есть, завтра меня не будет – я разорюсь. Ну хотя бы потому, что чем больше выпуск продукции, тем ниже ее себестоимость, этот факт известен даже неэкономистам. Соответственно, меня за счет более низкой себестоимости просто вытеснят с рынка конкуренты. Если я заторможу развитие, я не смогу покупать патенты, внедрять инновации… В общем, выживать можно только в гонке. Метафора о прыжках со льдины на льдину знакома моим постоянным читателям по упомянутой бессмертной книге. Картина скачущего по плывущим вертким льдинам человека, остановиться для которого значит умереть, ярка и понятна. А нас между тем постоянно тянут остановиться и успокоиться в тихом и славном деревенском житье, в чем вы очень скоро сами убедитесь – еще не успеет рассеяться сизый дым хазинской сигареты.
Акции дивидендов не гарантируют: будет прибыль – акционеры получат деньги, не будет – не получат. Зато акции сами по себе могут расти в цене. Или падать. То есть ими можно спекулировать – купить при падении, продать на взлете и заработать, не дожидаясь ежегодной выплаты дивидендов. Здесь важно, что акции обеспечены активами предприятия. Если это акции железнодорожной компании, то вагонами и тепловозами, а если акции металлургического комбината – то цехами, прокатными станами, запасами металла. Акции «Майкрософта» обеспечены интеллектом его главных сотрудников и распространяемым программным продуктом. Акции какой-нибудь сети пивных ресторанов со столетней историей – преданностью завсегдатаев, которые привыкли носить туда деньги.
С акциями понятно. Теперь с облигациями… Это тоже ценные бумаги, которые выпускает, например, государство. Оно обещает выплатить по ним небольшой, на зато стабильный процент. Облигации, в отличие от акций, считаются более надежным вложением. Акции доход не гарантируют, а облигации гарантируют. Но их стабильность компенсируется низкой доходностью.
Короче, акции и облигации – неплохие штуки, обеспеченные, соответственно, активами предприятий и солидностью государства. Иногда, правда, предприятия разоряются, а государства объявляют дефолты, но от всего в этом мире не убережешься – может и астероидом убить.
А вот деривативы, свопы, опционы и фьючерсы – это бумаги третьего сорта. Они тоже ликвидны, то есть их можно продать на рынке ценных бумаг, но они обеспечены уже не активами, а словами, обещаниями. А обещания хороши только до тех пор, пока они выполняются. И это очень важный момент.
Деньги выпускает государство, а фальшивомонетчиков сажают и дают большие сроки.
Акции выпускают корпорации. Но делают они это под финансовым присмотром и по прозрачной процедуре. Чтобы выпустить акции, предприятию нужно опубликовать проспект эмиссии, а также свои финансовые показатели, пройти независимый аудит и так далее.
А вот деривативы выпускают все кому не лень. Выпорхнула бумажка из банка и пошла торговаться, жить своей жизнью… И вот вам результат – по подсчетам перуанского экономиста Арнандо де Сото в мире (примерно):
– 13 триллионов долларов в виде купюр,
– 170 триллионов долларов в виде акций и
– 600 триллионов (по другим данным – 1,09 квадриллиона) долларов в виде третьеразрядных ценных бумаг.
Для сравнения: объем мирового ВВП – 50 триллионов долларов.
Как видите, подавляющее большинство всех этих псевдоденег реальными деньгами не обеспечены. Это пустые бумажки. Но эти бумажки играют роль настоящих денег – их покупают, продают, используют для вложения капитала, но главное – пока пирамида не рухнула, их можно в любой момент продать, то есть они ликвидны. Именно поэтому я и говорю, что они становятся деньгами или «почти деньгами». Если у вас дома есть бумажки, на которые вы можете купить хлеба, автомобиль, дом или что-нибудь еще, значит, у вас есть деньги, вне зависимости от того, как они выглядят. Просто обычными деньгами вы можете заплатить непосредственно, а квазиденьгами – предварительно обменяв их на настоящие.
Как верно замечают некоторые экономисты, «этими фантиками сегодня перекачана глобальная экономика, и, что самое неприятное, их невозможно отличить от реальных денег в публичных отчетах банков о состоянии их баланса». Ясно, что эта пирамида, стоящая на вершине, не может не обвалиться. И нынешний кризис – еще не есть ее обвал, это только самое его начало.
Вообще-то целью «дериватизации» экономики было размазывание рисков, а не подготовка всемирной катастрофы. Поясню… Есть у банка два заемщика – хороший человек и безработный негр. Вероятность того, что приличный гражданин выплатит кредит, довольно высока. А вероятность, что это сделает негр, сами понимаете… Но вы смешиваете эти риски в одной кастрюле дериватива и продаете сию бумагу «усредненных долгов» на рынке. Потом на основе этой ценной бумаги создаются другие деривативы (второго поколения), и риски таким образом распыляются по всей экономической системе. В результате этой «переупаковки рисков» происходит парадоксальная вещь: надежность операции для отдельного покупателя действительно растет, а всей системы – падает. Подсчеты показывают, что риск частного инвестора, купившего ценную бумагу американской корпорации, в десять раз меньше, чем риск самой корпорации! В нашем примере это означает вот что: если негр перестанет выплачивать кредит, это проблема банка, а я, как частное лицо, купившее банковский дериватив, все равно получу от банка обещанный процент.
Но бесплатных пирожных не бывает. Сами риски никуда не деваются, они просто смещаются – от людей к несущим структурам общества. Личные риски упали, общесистемные выросли. Что это, как не социализм? Забота о простом бедном человеке – один из принципов социализма!.. Так работает «закон сохранения рисков». И работает везде. Если вы развиваете медицину и лечите людей от болезней, вы тем самым ухудшаете генофонд нации, потому что перестает идти естественный отбор: слабые получают возможность выжить, размножиться и передать свои гены. Общество ухудшается в целом… Если вы помещаете человека в стерильную обстановку, он начинает страдать от аллергий… Я как-то разговаривал об этом с экономистом Михаилом Делягиным, и он пояснил смещение рисков на таком примере:
– Почему вырождается западная цивилизация? Там жизнь слишком комфортна и безопасна для отдельного индивида. Он теряет алертность[5], а вместе с каждым человеком в отдельности жизненную энергию теряет система в целом… Почему так живуче общество трущоб? Жизнь этих людей нельзя описывать с точки зрения социальных категорий, а только с точки зрения биолога-эволюциониста. Они почти как животные – их жизнь коротка, они борются друг с другом и умирают. Но их общество безумно жизнеспособно: индивидуальные риски там настолько высоки, что общесистемные минимальны. Система жертвует индивидуумом ради устойчивости целого… Возьмите сектор Газа. Полтора миллиона человек на двух ладошках земли. Воровство, коррупция, бедность. А попробуй, сковырни!..
Короче говоря, лежащая в общем цивилизационном русле система смещения рисков от людей к государствам привела к тому, что система «истончилась», стала неустойчивой. И рухнула, качнув весь земной шар. Когда расширяющаяся пирамида недвижимости сожрала все денежно-человеческие ресурсы и вышла за пределы устойчивости, ее обрушение стало лишь вопросом времени и случайной флуктуации. Деревья не могут расти до небес. Недвижимость не может расти в цене до бесконечности. Схлопывание пузыря неизбежно.
…А теперь я, как и обещал, верну вас к Михаилу Хазину, поскольку именно об этом мы с ним и беседуем, разгоняя сизый дым неясностей чистыми родниками мыслей. Даю звук. Первая фраза – моя. Я завел этот разговор, пытаясь добраться до самых корней, пытаясь уразуметь, как кризис понимают они. И я это уразумел. Миска оказалось совсем неглубокой, мы быстро добрались до самого дна, и черпак моих вопросов вскоре заскреб по плоскому дну консервативной мысли, обнажая вековую патриархальную дикость. При этом я не напирал и не тащил клещами. Оно само вылезло. Хазин оказался консерватором и традиционалистом во всем. В том числе и в любви к золоту.
– Надысь я вас видел по телевизору. И там изнутри телевизора вы сказали мне и моему народу, что доллар будет дешеветь. И евро тоже будет дешеветь. И иена… Потому что кризис! Но если все будет дешеветь, то возникает резонный вопрос, относительно чего все они будут дешеветь?
– Относительно золота, – ответил Хазин. – Сегодня доллар – единая мера стоимости. Доллар уйдет с этих позиций. На его место придет золото. Думаю, оно дорастет до 10 тысяч долларов за тройскую унцию и на этом уровне заменит собой доллар. Кстати, именно такой уровень по покупательной способности был в конце XIX века. Почитайте Джека Лондона, сколько можно было купить на золотую 10-долларовую монету.
– Но вы ведь имеете в виду расплату не золотыми монетами, как в позапрошлом веке, а все-таки бумажными, но жестко привязанными к доллару?
– Да, именно привязанными! То есть лишь та валюта будет чего-то стоить, которую можно будет в любой момент обменять в банке на золото. Государствам придется это сделать.
– Значит, вы рекомендуете гражданам вкладываться в золото? Золото, спички, крупа, патроны… А может, все не так страшно? Ведь существуют две точки зрения на мировой кризис. Первая гласит, что нынешний кризис – не кризис, а катастрофа. Он беспрецедентный и последний… Другая точка зрения состоит в том, что этот кризис – обычная экономическая волна. Как пришла, так и уйдет: экономика развивается циклами, и за падениями неизбежно следуют взлеты. Ну, лопнул очередной пузырь недвижимости. Так эти пузыри с XVII века надуваются и лопаются.
– У меня сразу вопрос: а почему пузыри-то стали надуваться с XVII века? С чего вдруг люди, вместо того чтобы вкладывать деньги во что-то осмысленное, бегут вкладываться в пузыри? Почему они не покупают хлеб и штаны, а покупают нечто иное, не насущно необходимое? Откуда у них взялись лишние деньги?
На этот встречный хазинский вопрос мне было ответить легко:
– Я вам объясню, откуда берутся деньги в обществе… Поскольку люди все время работают и производят новые товары, которых раньше не было, под эти товары нужно постоянно подпечатывать деньги, чтобы количество денег соответствовало количеству товаров. Если количество денег не увеличивается, а число товаров растет, то на каждый товар будет приходиться меньше денег. Товары будут дешеветь, их станет невыгодно производить. Я сегодня затратил на сырье и производство 100 рублей, а товар за это время подешевел и стал стоить, допустим, 80 рублей. Выгодно будет ничего не делать, а просто сидеть на деньгах, которые сами по себе все время дорожают. Угнетается производство. Короче, нужно все время допечатывать деньги.
…Здесь я немного отвлекусь. Потому что дефляция, которую я описал и при которой деньги дорожают, тоже потребует допечатки денег, но «вниз», потому что вскоре цены настолько измельчатся, что не будет хватать мелкой разменной монеты…
– О! Это ключевое слово – «допечатывать», – обрадовался Хазин. – Проблема состоит в том, что начиная с какого-то момента денег стали печатать слишком много… Чем вообще определяется необходимость в количестве денег?.. Производство растет примерно на 2–3–5 процентов в год. Столько и нужно допечатывать денег. Но откуда же возникают прибыли в 15, 20, 50 процентов годовых? Из пузырей, которые представляют собой пирамиды. А откуда берутся деньги на эти пузыри у людей? Им эти деньги кто-то дает. Известно, как это происходит, – деньги даются через кредит. Кредит – вещь хорошая. Она позволяет человеку поднять потребление – но только на первое время, а потом его потребление падает, потому что человек начинает обслуживать кредит.
Теперь, – продолжает Хазин, – представьте себе США начала 70-х. У них тогда был кризис. А американцам нужно было кровь из носу запустить новую технологическую волну, чтобы победить СССР. Но они не могли этого сделать, потому что не было спроса из-за кризиса. И тогда был придуман механизм, который при фиксированных годовых выплатах позволял увеличить «тело» кредита.
– Поясните.
– Пожалуйста. Вы приходите домой, вас встречает жена и говорит: вот что, дорогой, у нас сломалась стиральная машина, так что ты не раздевайся, чтобы время не терять, а дуй в магазин за новой. Вы прикидываете – машина стоит, допустим, 5 тысяч рублей. За год вы можете накопить «лишнюю» тысячу на выплаты по кредиту. И вы берете кредит на шесть лет, рассчитывая каждый год выплачивать по тысяче. За шесть лет получается шесть тысяч. Пять из них – само тело кредита, и тысяча – проценты по нему. То есть переплата – 20 % (не годовых, а к телу кредита).
Через год вы приходите в банк, приносите им тысячу, а вам говорят: слушайте, вам повезло, так обстоятельства складываются, что кредитные ставки упали. Мы теперь даем кредиты не под 20 %, а под 10 %. Поэтому вы сейчас можете взять кредит в 10 тысяч всего за 10 %. Из этих 10 тысяч 5 тысяч вы отдаете нам в счет старого кредита, и мы его досрочно закрываем. А вы будете должны каждый год давать нам по тысяче, закрывая новый кредит, как, собственно, и планировали. Кредит удлинился по срокам, но зато у вас теперь появилось еще дополнительных 5 тысяч! На них вы покупаете жене посудомоечную машину и радуетесь.
На следующий год приносите тыщу рублей выплат по новому кредиту, а вам говорят: вам повезло! У нас теперь ставка 5 %. Вот вам кредит на 20 тысяч, десять из них мы забираем, погашая прошлый кредит. И у вас остается еще 10 тысяч, на которые вы можете что-нибудь купить.
А еще через год ставка упала до 2,5 %, вы берете кредит на 40 тысяч, половиной гасите прежний, а на 20 тысяч опять что-то себе покупаете… И в результате вы имеете полный дом всякого добра и кредит лет на сорок. А что такое кредит на сорок лет? Такие сроки уже совершенно не пугают: за сорок лет или ишак сдохнет, или падишах…
Заметьте, деньги, которые вы ежегодно платите банку, не увеличиваются в размере, просто растет срок кредита, но зато вы сильно увеличили потребление! В первый год получились «лишних» 5 тысяч, потом 10, потом 20, потом 40…
– Но мы понимаем, что это искусственный рост, похожий на стимуляцию организма наркотиками – сначала хорошо, а потом плохо. Это временное подстегивание, потому что ниже нуля ставка упасть не может, а потом на сорок лет человек будет выключен из потребления, потому что станет расплачивается по долгам.
– Да. В 1981 году, когда США начали практиковать эту систему, которая потом получила название «рейганомики», у них была учетная ставка, равная 19 %. А в конце 2008 года она стала равной нулю. И механизм поддержания кредита, а значит, и спроса, работать перестал. Значит, промышленность, строительство и прочее, что обеспечивало избыточный спрос, должны схлопнуться.
– Ага! – кивнул я. – Избыточный, искусственный спрос означает накачку экономики деньгами. Банки все время давали людям еще не заработанные ими деньги, то есть деньги, пока не обеспеченные вложенным трудом. Количество денег росло, почему же не было инфляции? А ведь она не то что не росла, но даже падала вместе с кредитной ставкой! Если у нас в России инфляция, допустим, 10 %, то банки никак не могут выдавать людям кредиты ниже, чем под 13 %, потому что им не только нужно инфляцию отбить, но и немножко заработать – хотя бы 3 процента. А в Америке ставки падали! Куда же девались лишние деньги, почему они не разгоняли инфляцию, не вызывали рост цен?
– Они не вызывали инфляции в реальной экономике как раз потому, что концентрировались в финансовом секторе – в пузырях. Вот там цены росли. Сначала надулся пузырь фондового рынка, который лопнул в 1987 году, потом лопнул пузырь «доткомов» – в 2000 году, потом снова фондовый пузырь – в 2001 году и так далее. Сейчас происходит то же самое.
…Здесь я хочу снова ненадолго остановить моего собеседника, чтобы уточнить нарисованную им картину. Кредиты действительно умножают деньги в экономике, занимая у завтрашнего дня за счет сегодняшнего. Но это не раздувает финансовые пузыри, поскольку все кредитные деньги потребители тратят на вещи – они покупают стиральные машины и печки СВЧ, автомобили и дома, вкладывают деньги в образование. Иными словами, эти деньги не дуют пузыри, а развивают реальный сектор экономики, они напрямую поступают производителю, который развивает производство. То есть после того как спрос окажется выбранным до дна, наступит типичный кризис перепроизводства. Товары, производство которых наращивали капиталисты, окажутся никому не нужными, им придется сокращать производство, закрывать заводы, увольнять людей – что еще более подстегнет кризис, поскольку уволенные не могут расплачиваться по кредитам, банки заберут у них дома, автомобили и выбросят на рынок, что ускорит падение цен на эти товары. И так далее… То есть кредитные деньги развивают промышленность (если только специально не берутся в банке для спекуляций), а вот пузыри надувают совсем другие деньги, размножение которых происходит так, как я описал выше, рассказывая вам о деривативах. Впрочем, об этом мы еще поговорим, а сейчас я чуть отмотаю время на несколько секунд назад, чтобы вы смогли услышать конец последней реплики моего премудрого собеседника.
– …надулся пузырь фондового рынка, который лопнул в 1987 году, потом лопнул пузырь «доткомов» – в 2000 году, потом снова фондовый пузырь в 2001 году – и так далее. Сейчас происходит то же самое.
– Вот именно – то же самое! Откуда же взялась точка зрения о беспрецедентности этого кризиса? И почему, собственно говоря, вы начали свой рассказ с начала семидесятых годов прошлого века? Ведь капиталистические кризисы перепроизводства начались вместе с капитализмом – на несколько веков раньше!
Вот тут-то Хазин и открыл мне глаза. Поднял веки, как Вию.
– На протяжении тысячи лет в Европе было цеховое производство, которое очень жестко ограничивало производство товаров – как по номенклатуре, так и по количеству. В таких условиях перепроизводство просто невозможно. И только с XVI века, когда на севере Европы началась катастрофа, связанная с климатическими изменениями, цеховая система была заменена капиталистической. Я говорю о наступлении так называемого Малого ледникового периода. Климат тогда изменился в худшую сторону, упала урожайность и стало понятно, что нужно резко увеличивать выпуск товаров, чтобы выжить. В первую очередь это касалось северных стран, где урожаи упали сильнее всего. Излишки товаров можно было менять на продовольствие в южных странах. Отсюда – промышленный рост Севера и отсталость Юга.
Для того чтобы резко увеличить производительность труда, и стали использовать ссудный процент. Который до той поры был запрещен, в полном соответствии со Священным Писанием. Кстати, все основные религии мира запрещают ссудный процент!.. Именно отход от вековых нравственных норм и дал начало капитализму со всеми его прелестями.
– Но ведь ростовщики существовали и до этого.
– Существовали. Но даже если вы возьмете Венецию, то увидите, что, во-первых, ростовщические кредиты использовались только для торговых операций, а не для производства, которое оставалось цеховым. А во-вторых, ростовщики были племенем неуважаемым, их деятельность противоречила христианским заповедям.
– Ну и что? Если жизнь требует нарушения формального запрета, он будет обойден, каким бы священным-рассвященным он ни был.
– Это так, – согласился пророк и толмач кризиса Хазин. – Запреты действительно никогда не носили абсолютного характера, но они обозначали границы морали. Одно дело – совершать какой-то поступок и понимать его неправильность, аморальность, неодобряемость обществом, осознавать собственную порочность, и совсем другое – совершать нечто открыто, как моральное действие. До XVI века ссудный процент не был основой жизни, а после XVI-го века стал. В результате Реформации произошла ценностная революция, которая коренным образом изменила взгляды людей на жизнь и весь облик цивилизации. Ссудный процент стал моральным явлением. Результаты мы пожинаем сегодня.
– Результаты мне нравятся: мы теперь имеем не только проблемы, но и мобильные телефоны, автомобили и DVD-плееры. Современный мир нельзя представить себе без прогресса, банков и банковского процента, то есть нелюбимого вами ростовщичества.
– Ну, почему же? Была одна попытка сделать систему, в которой существовал банковский кредит, но не было ростовщичества, – Хазин загасил очередную сигарету.
– Что вы имеете в виду?
– СССР. Там был кредит, как вы помните, но не было ростовщичества в том смысле, что доходы от кредита принадлежали не частному лицу, а всему обществу.
– Мама дорогая! Что я слышу! «Всему обществу»!.. Общее – значит ничье. Именно поэтому главным словом при социализме было слово «бесхозяйственность». Кроме того, не стоит преувеличивать моральные ценности этой системы, поскольку все они были насквозь фальшивыми.
– Да, в последнее время существования СССР ценности начали размываться. Но это – результат экономического кризиса, который начался в начале 60-х, во-первых. А во-вторых, это результат вредительской деятельности команды Хрущева-Куусинена.
– Так, теории заговора оставим в покое, вернемся к первой попытке построения нового, справедливого общества без ссудного процента. Эта попытка, естественно, провалилась, социализм зачах и умер.
– Почему «естественно»? В начале 70-х годов СССР выиграл экономическое соревнование двух систем. И Политбюро всерьез рассматривало вопрос о том, чтобы добить США. Почитайте работы американских политологов того времени. Они четко понимали, что Америка проиграла экономическое соревнование. И перед руководством СССР встал вопрос: форсировать события или нет, добивать или нет? Если форсировать, то в той трети мира, которую контролировали США, воцарится хаос и придется его контролировать, а ресурсов на это нет. Поддержка стран соцсодружества отнимала все.
– А зачем контролировать? Пусть себе пребывает в хаосе, – беспечно махнул я рукой.
– Невозможно. Сегодня для США ситуация сложилась аналогично: СССР развалился, и подконтрольные ему территории ныне в хаосе. И США не могут справиться с Афганистаном и Ираком. Почему бы им не уйти оттуда и не забыть эти страны, как страшный сон? Пусть остаются в хаосе!.. Но они не могут уйти, потому что отвечают за весь мир.
– Перед кем?
– Перед всеми! И в первую очередь перед теми, кто принимает доллары. Так устроен мир – если ты «пахан», то ты отвечаешь за порядок. Ну, представьте, идет такой бугор от палатки к палатке, собирает дань. И вот он подходит к грязному дедушке, который ботинки чистит, а тот ему в морду плюет. Если этот пахан дедушку не истребит, завтра ему все будут в морду плевать. Поэтому США и не могут уйти из Афганистана и Ирака, они должны навести там порядок. Именно этого и боялся СССР, когда перед ним встала реальная возможность форсировать события и ускорить гибель проигравших экономическую гонку США.
– А как СССР мог форсировать события? – удивился я.
– В США был жесточайший бюджетный кризис. А СССР пошел им навстречу, согласившись провести переговоры об ограничении стратегических вооружений, то есть ослабил нагрузку на бюджет США. Это первое.
Второе. Тогда в мире был ресурсный кризис. А СССР вышел на мировые рынки со своими нефтью и газом, то есть ослабил этот кризис, увеличив предложение.
Наконец, третье, что сделал СССР, – он ослабил идеологическое давление, пойдя на Хельсинские переговоры. Он бы мог этого не делать, а продолжить идеологическое противостояние, вырвав у американцев флаг прав человека и свободы. Это мы за свободу! Свободу от эксплуатации человека человеком. А какая свобода у американцев? Свобода подыхать с голоду?.. Кто нам мешал запустить тотальную пропаганду о том, что во времена Великой депрессии погибло от голода больше двух миллионов человек?
Была и еще одна причина, по которой СССР отказался добивать США. К тому времени Китай начал экономическое движение вверх. Если у вас система из двух игроков, то один из них за конечное время обязательно выиграет просто из-за случайных флуктуаций – могли умереть США, но умер СССР. Однако, если игроков трое, система становится устойчивой и играть можно сколь угодно долго. Я думаю, у Политбюро была мысль: вот сейчас Китай подрастет, разделим мир на три части и будем спокойно жить. Они хотели сохранить статус-кво, не понимая, что сделать это невозможно, потому что теории кризисов, которую придумал экономист Олег Григорьев в 2000 году, тогда еще не было.
…И опять я прерву увлекательное, как библейские сказки, повествование Хазина, чтобы пояснить его мысль про великого экономиста Григорьева. Олега Григорьева я знаю. И не могу не знать, ибо последний сидит рядом, поскольку является завсегдатаем кружка «у Магомета» и большим любителем социализма. Олег Григорьев тоже наркоман (много курит), тоже выступает за запрет наркотиков (кроме того, на котором сидит) и рассуждает за экономику. Теория его неплоха, надо сказать, но не оригинальна. Я слышал ее в ином изложении от разных людей. А состоит она в следующем, если вкратце: технологические зоны могут существовать только в режиме постоянного расширения, иначе наступает кризис. Поясню…
То, что живые эволюционирующие системы могут существовать только в режиме экспансии, является мыслью тривиальной. Вы могли узнать ее из учебников биологии или из моей книги «Апгрейд обезьяны»[6]. Экспансия для конкурирующих сложных систем есть просто способ существования, обеспечивающий выживание. Потому что застой означает смерть – реальную или эволюционную.
Капиталист не может не думать о расширении производства, иначе его сожрут. Если я как производитель, например, печек СВЧ решу для себя, что с сегодняшнего дня я прекращаю расширять производство, поскольку мне достаточно того, что есть, завтра меня не будет – я разорюсь. Ну хотя бы потому, что чем больше выпуск продукции, тем ниже ее себестоимость, этот факт известен даже неэкономистам. Соответственно, меня за счет более низкой себестоимости просто вытеснят с рынка конкуренты. Если я заторможу развитие, я не смогу покупать патенты, внедрять инновации… В общем, выживать можно только в гонке. Метафора о прыжках со льдины на льдину знакома моим постоянным читателям по упомянутой бессмертной книге. Картина скачущего по плывущим вертким льдинам человека, остановиться для которого значит умереть, ярка и понятна. А нас между тем постоянно тянут остановиться и успокоиться в тихом и славном деревенском житье, в чем вы очень скоро сами убедитесь – еще не успеет рассеяться сизый дым хазинской сигареты.