Страница:
Напротив, необходимо регулярно «угощать» огонь кусочками своей пищи и молиться, чтобы он не лишил нас своей заботы в этом суровом мире.
В другой раз Тордоор остановил одного из нас, кто собирался срубить молодое деревце для кострового кола, и пояснил, что деревья – это священные символы связи земли и неба. Они все живые: могут дышать, разговаривать, мыслить, радоваться и плакать, понимать язык людей. В случае острой необходимости, когда человек вынужден загубить жизнь дерева, ему нужно обязательно испросить на то разрешения духа дерева, иначе он будет наказан по закону кармы. Даже траву нельзя вырывать с корнем, так как это волосы живой Земли и духи, ее хозяева, обязательно покарают обидчика.
Тут мне нужно пояснить, что не только шаманы, но и все коренные народы Алтая считают, что и у самой Земли, и у каждого объекта природы – горы, реки, камня, дерева, птицы, зверя и т. д., – а также у ее явлений – дождя, грома, ветра – есть свой дух-хозяин. Этот дух-двойник объекта или явления имеет удивительное свойство материализовываться при желании в любой видимый человеком образ. Получается, что все существующее вокруг нас – это сплошные духи! Они могут быть добрыми по отношению к людям либо злыми. Все зависит от того, насколько человек почитает их и оберегает окружающую его природу. Это одна из самых притягательных сторон шаманизма.
Немудрено, что на каждом перевале Тордоор выкладывал из камней обоо.
Эти пирамидки олицетворяют Мировую гору – символ единения трех миров мироздания, – а также связи времени и пространства. Поэтому они обладают удивительной шаманской силой. Через обоо человек может обращаться к духам, поэтому в пирамидки часто втыкают ветки, к которым привязывают пучки конских волос или лоскутки ткани с одежды, материализуя, таким образом, те или иные свои желания. К обоо делаются подношения местным духам (кусочками пищи и опрыскиванием камней чаем, молоком или водкой), чтобы оградить себя от невзгод и напастей в пути.
Наш Тордоор окуривал обоо из своей трубки-канза и оставлял подле них щепотки табака для духов – хозяев местных гор, рек, перевалов, озер и всех прочих объектов природы, называемых алтайцами ээзи.
Конечно, духи не могут отведать человеческой еды и питья, но зато могут насладится их видом. Они напитают эти подношения духовной силой, которая перейдет к тому, кто их затем отведает.
«Но не все же участники вашей экспедиции являлись язычниками по своим религиозным убеждениям. Как они воспринимали мировоззрение Тордоора и верили в его мистические возможности?»
Да, вы абсолютно правы. Не все в нашей экспедиции всерьез верили в силы Тордоора до тех пор, пока он не вынужден был кое-кого проучить.
Как-то двое дежурных, вместо того чтобы готовить ужин, ушли далеко из лагеря ловить хариуса. Стоял чудный тихий вечер, и ребята, по-видимому, забыли о своих обязанностях.
Мы насухо перекусили и прилегли у костра. Старик же вынул из котомки какой-то камень, намочил его в реке, сел лицом в ту сторону, куда ушли рыбаки, и стал что-то тихо бормотать камню, раскачиваясь взад-вперед. То, что затем произошло, иначе как чудом не назовешь. На наших глазах в той стороне неба быстро сгустилась туча, из которой хлынул такой ливень, что через полчаса наши насквозь промокшие дежурные, стуча зубами, прибежали в лагерь и быстро принялись кашеварить…
Позже старик показал мне этот «камень», называемый у шаманов дьяда-таш. Его находят во внутренностях мертвых лошадей, и собственно камнем это округлое образование не является. В медицине это называется «безоар», то есть тугой комок из проглоченных волос, неперевариваемой клетчатки и прочих, случайно проглоченных предметов, крепко сцементированных между собой желудочной слизью.
Как это образование помогло Тордоору вызвать дождь – никто не смог даже и предположить. Но после этого случая авторитет шамана настолько вырос, что все мы стали безусловно доверять любым его словам, даже тем, которые казались уж совсем невероятными.
Так, на четвертый день мы подошли к стене-перевалу плато Укок и стали лагерем у крутых скал. Совсем рядом виднелась большая пещера, и мы решили было ночевать в ней, не ставя палаток. Однако Тордоор стал категорически возражать, говоря, что в пещере могут жить алмысы. И объяснил затем, что это оборотни с собачьими головами и хвостами, пожирающие мясо, в том числе своих же сородичей. Они могут перевоплощаться в людей и различных животных, чтобы заманить к себе, а затем растерзать несчастного путника.
Не знаю, кто из нас в это поверил, но единодушно и без обсуждений все разбили свои палатки подальше от мрачной пещеры. А наши лошади вообще ушли на выпас за соседний хребет.
Наконец на пятый день наши усталые кони преодолели последний перевал, выбрались на плато Укок и тотчас встали как вкопанные. Я пока еще не был на Луне, но думаю, что первые впечатления от увиденного там и тут будут мало чем отличаться…
Безжизненная, мрачная, бескрайняя поверхность из темного щебня и песка унылыми волнистыми линиями тянется во все стороны горизонта. Колючий ветер, посвистывая, закручивает пыльные смерчи, непрерывно тянущиеся куда-то, один за другим, словно на гигантском конвейере. Солнце в зените, но ощущения как при его затмении: свет не отражается от предметов, да и теней также нет. Слух улавливает какие-то всхлипы, стоны и вздохи, словно мечущиеся в окружающем пространстве. Так холодно, жутко и тоскливо, что невольно хочется повернуть назад. Это место наверняка создано не для людей, и нас тут явно не ждали…
– Конец обитаемого мира – так зовут у нас эти места, – произнес Тордоор. – В этих пространствах действуют совсем иные законы, и каждый из нас себе уже не принадлежит…
Стало совсем жутковато, но тут мой взор вдруг зацепился за сверкающую белоснежную жемчужину, сияющую впереди, будто на самом краю этого огромного, дикого, черного поля. Кажется, что солнце всеми своими лучами освещает лишь ее одну и она купается в этом свете, отражая его обратно в небеса. Это и есть священное семигорье Табын-Богдо-Ола – заветная цель нашей экспедиции. Она словно маяк звала нас к себе, и на душе сразу стало легче и спокойней. Но до нее еще два дня нелегкого пути по мистическому, полному загадок плато. И главная из них – таинственная усыпальница «принцессы Кадын»…
Некогда непрерывная линия государственной границы, проходящая здесь, теперь находится в плачевном состоянии: покосившиеся и заваленные столбы с остатками ржавой колючей проволоки уже явно никого не смогут удержать. Да здесь и нет никого, и быть не может. Времена шпионов с копытами на ботинках давно закончились, и ни одна из четырех стран, граничащих между собой, застав тут не держит. Да и боятся погранцы сюда ходить. Еще при СССР трижды посылались наряды, чтобы установить полосатый столб с гербом на центральной вершине Табын-Богдо-Ола. Ни один человек тогда не вернулся обратно. Природа сама охраняет границы дозволенного людям…
Пересекаем линию границы и вступаем в «зону покоя Укок». Так смежные государства назвали эти места, запретив тут любые перемещения людей. В первую очередь это было сделано ради сохранности многочисленных курганных захоронений, возраст которых достигает нескольких тысячелетий. Такого древнейшего сохранившегося некрополя нет больше нигде в мире. И никто пока даже не догадывается, чьи тела тут покоятся!
В зоне могильного капища
Таинственные курганы
Священный Табын. День первый
День второй
В другой раз Тордоор остановил одного из нас, кто собирался срубить молодое деревце для кострового кола, и пояснил, что деревья – это священные символы связи земли и неба. Они все живые: могут дышать, разговаривать, мыслить, радоваться и плакать, понимать язык людей. В случае острой необходимости, когда человек вынужден загубить жизнь дерева, ему нужно обязательно испросить на то разрешения духа дерева, иначе он будет наказан по закону кармы. Даже траву нельзя вырывать с корнем, так как это волосы живой Земли и духи, ее хозяева, обязательно покарают обидчика.
Тут мне нужно пояснить, что не только шаманы, но и все коренные народы Алтая считают, что и у самой Земли, и у каждого объекта природы – горы, реки, камня, дерева, птицы, зверя и т. д., – а также у ее явлений – дождя, грома, ветра – есть свой дух-хозяин. Этот дух-двойник объекта или явления имеет удивительное свойство материализовываться при желании в любой видимый человеком образ. Получается, что все существующее вокруг нас – это сплошные духи! Они могут быть добрыми по отношению к людям либо злыми. Все зависит от того, насколько человек почитает их и оберегает окружающую его природу. Это одна из самых притягательных сторон шаманизма.
Немудрено, что на каждом перевале Тордоор выкладывал из камней обоо.
Эти пирамидки олицетворяют Мировую гору – символ единения трех миров мироздания, – а также связи времени и пространства. Поэтому они обладают удивительной шаманской силой. Через обоо человек может обращаться к духам, поэтому в пирамидки часто втыкают ветки, к которым привязывают пучки конских волос или лоскутки ткани с одежды, материализуя, таким образом, те или иные свои желания. К обоо делаются подношения местным духам (кусочками пищи и опрыскиванием камней чаем, молоком или водкой), чтобы оградить себя от невзгод и напастей в пути.
Наш Тордоор окуривал обоо из своей трубки-канза и оставлял подле них щепотки табака для духов – хозяев местных гор, рек, перевалов, озер и всех прочих объектов природы, называемых алтайцами ээзи.
Конечно, духи не могут отведать человеческой еды и питья, но зато могут насладится их видом. Они напитают эти подношения духовной силой, которая перейдет к тому, кто их затем отведает.
«Но не все же участники вашей экспедиции являлись язычниками по своим религиозным убеждениям. Как они воспринимали мировоззрение Тордоора и верили в его мистические возможности?»
Да, вы абсолютно правы. Не все в нашей экспедиции всерьез верили в силы Тордоора до тех пор, пока он не вынужден был кое-кого проучить.
Как-то двое дежурных, вместо того чтобы готовить ужин, ушли далеко из лагеря ловить хариуса. Стоял чудный тихий вечер, и ребята, по-видимому, забыли о своих обязанностях.
Мы насухо перекусили и прилегли у костра. Старик же вынул из котомки какой-то камень, намочил его в реке, сел лицом в ту сторону, куда ушли рыбаки, и стал что-то тихо бормотать камню, раскачиваясь взад-вперед. То, что затем произошло, иначе как чудом не назовешь. На наших глазах в той стороне неба быстро сгустилась туча, из которой хлынул такой ливень, что через полчаса наши насквозь промокшие дежурные, стуча зубами, прибежали в лагерь и быстро принялись кашеварить…
Позже старик показал мне этот «камень», называемый у шаманов дьяда-таш. Его находят во внутренностях мертвых лошадей, и собственно камнем это округлое образование не является. В медицине это называется «безоар», то есть тугой комок из проглоченных волос, неперевариваемой клетчатки и прочих, случайно проглоченных предметов, крепко сцементированных между собой желудочной слизью.
Как это образование помогло Тордоору вызвать дождь – никто не смог даже и предположить. Но после этого случая авторитет шамана настолько вырос, что все мы стали безусловно доверять любым его словам, даже тем, которые казались уж совсем невероятными.
Так, на четвертый день мы подошли к стене-перевалу плато Укок и стали лагерем у крутых скал. Совсем рядом виднелась большая пещера, и мы решили было ночевать в ней, не ставя палаток. Однако Тордоор стал категорически возражать, говоря, что в пещере могут жить алмысы. И объяснил затем, что это оборотни с собачьими головами и хвостами, пожирающие мясо, в том числе своих же сородичей. Они могут перевоплощаться в людей и различных животных, чтобы заманить к себе, а затем растерзать несчастного путника.
Не знаю, кто из нас в это поверил, но единодушно и без обсуждений все разбили свои палатки подальше от мрачной пещеры. А наши лошади вообще ушли на выпас за соседний хребет.
Наконец на пятый день наши усталые кони преодолели последний перевал, выбрались на плато Укок и тотчас встали как вкопанные. Я пока еще не был на Луне, но думаю, что первые впечатления от увиденного там и тут будут мало чем отличаться…
Безжизненная, мрачная, бескрайняя поверхность из темного щебня и песка унылыми волнистыми линиями тянется во все стороны горизонта. Колючий ветер, посвистывая, закручивает пыльные смерчи, непрерывно тянущиеся куда-то, один за другим, словно на гигантском конвейере. Солнце в зените, но ощущения как при его затмении: свет не отражается от предметов, да и теней также нет. Слух улавливает какие-то всхлипы, стоны и вздохи, словно мечущиеся в окружающем пространстве. Так холодно, жутко и тоскливо, что невольно хочется повернуть назад. Это место наверняка создано не для людей, и нас тут явно не ждали…
– Конец обитаемого мира – так зовут у нас эти места, – произнес Тордоор. – В этих пространствах действуют совсем иные законы, и каждый из нас себе уже не принадлежит…
Стало совсем жутковато, но тут мой взор вдруг зацепился за сверкающую белоснежную жемчужину, сияющую впереди, будто на самом краю этого огромного, дикого, черного поля. Кажется, что солнце всеми своими лучами освещает лишь ее одну и она купается в этом свете, отражая его обратно в небеса. Это и есть священное семигорье Табын-Богдо-Ола – заветная цель нашей экспедиции. Она словно маяк звала нас к себе, и на душе сразу стало легче и спокойней. Но до нее еще два дня нелегкого пути по мистическому, полному загадок плато. И главная из них – таинственная усыпальница «принцессы Кадын»…
Некогда непрерывная линия государственной границы, проходящая здесь, теперь находится в плачевном состоянии: покосившиеся и заваленные столбы с остатками ржавой колючей проволоки уже явно никого не смогут удержать. Да здесь и нет никого, и быть не может. Времена шпионов с копытами на ботинках давно закончились, и ни одна из четырех стран, граничащих между собой, застав тут не держит. Да и боятся погранцы сюда ходить. Еще при СССР трижды посылались наряды, чтобы установить полосатый столб с гербом на центральной вершине Табын-Богдо-Ола. Ни один человек тогда не вернулся обратно. Природа сама охраняет границы дозволенного людям…
Пересекаем линию границы и вступаем в «зону покоя Укок». Так смежные государства назвали эти места, запретив тут любые перемещения людей. В первую очередь это было сделано ради сохранности многочисленных курганных захоронений, возраст которых достигает нескольких тысячелетий. Такого древнейшего сохранившегося некрополя нет больше нигде в мире. И никто пока даже не догадывается, чьи тела тут покоятся!
В зоне могильного капища
Первые захоронения на плато Укок явились нашему взору, когда до подножия непрестанно сияющего впереди священного семигорья оставалось не более двадцати километров. Это были типичные тюркские воинские захоронения, со всеми своими, хорошо сохранившимися атрибутами.
«Но что это? Почему эти могильники располагаются таким необычным образом? Что это за построения выполнены из них?» – спрашивали мы друг друга.
Ряды этих захоронений тянулись несколькими «волнами» или огромными полукольцами, обращенными в сторону мистических вершин Табын-Богдо-Ола. Многие сотни овальных насыпей из камней, покрытых пятнами красно-бурой ржавчины, невольно напоминали гигантские капли крови на аспидно-серой поверхности плато…
Судя по тому, что количество вертикальных балбалов [3] за каждой из могил составляло по нескольку десятков, можно было считать, что здесь лежат самые великие и знатные тюркские воины.
Ветры, гуляющие над каменистым плато, веками сдували культурный слой. Могильные ямы наверняка долбились неглубоко, да и сами насыпи были невысокими. А потому невольно думалось, что рыжие пятна – это проступившая через камни кровь самих погребенных…
Воздушное марево колебало очертания могильников, будто шевеля их изнутри. Было жутко даже днем. Лошади тихо ржали и нервно дрожали крупами…
Под дикий свист колючего ветра, в полном молчании наша кавалькада напряженно пересекала все волны-линии построений мертвого войска.
Кто спит вечным сном под этими кровавыми камнями? Что заставило этих смелых и отважных воинов упокоиться в таких неуютных последних пристанищах, вдали от поселений соплеменников? Почему и после смерти они словно выстроились своими могилами в развернутом боевом порядке, будто не сумев преодолеть какой-то невидимый заслон? Куда и зачем шли они и что их навсегда остановило?
Я думал над этими вопросами и не сразу заметил, что Тордоора волнует совсем другое. Он будто всматривался и вслушивался в пространство, лежащее впереди, за последней цепью тюркских могильников, тихо бормоча и раскачиваясь в седле. В отличие от нас, шаман явно видел в пустоте что-то такое, что его встревожило…
Как только последний всадник нашей кавалькады вышел из пояса захоронений, шаман спешился, сел на землю, разложил вокруг себя самые главные онгоны своих духов и стал проводить ритуальный обряд. Сначала он достал мешочек с солью и, высыпав ее в чашу-чочой, принялся что-то долго в нее наговаривать, помешивая соль длинным кристаллом кварцита. Затем, подойдя к ближайшей могиле, наковырял кристаллом немного грунта с нее и стал тщательно перемешивать его с солью. После этого, неожиданно для нас, стал быстро вертеться на месте. Он сделал три оборота по три раза и во время каждой паузы широко и резко разбрасывал щепотки соли в сторону пути, по которому мы направлялись, будто отгоняя кого-то с дороги.
Затем он снова сел и скрипучим низким горловым каем затянул песнь-молитву…
Мы все завороженно смотрели на шаманский ритуал Тордоора, догадываясь, что он связан не только с судьбой экспедиции, но и с самими нашими жизнями…
Я старался услышать его слова, но понял лишь, что он камлает Дъее-Хану – духу – покровителю дороги, живущему там, где небо упирается в землю и где стоит гора, вершина которой достигает дома Бая-Ульгеня. Тордоор просил Великого Духа, чтобы его бело-золотисто-рыжий конь с луновидными рогами появился перед нами и провел за собой страждущих путников через неприступную преграду духовного воинства…
Внезапно шаман вскочил на ноги, сел в седло и, не говоря ни слова, быстро двинулся вперед. Я хотел махнуть рукой приятелям, но команды не потребовалось: наши лошади тут же пошли сами, одна за другой, след в след.
«Но что это? Почему эти могильники располагаются таким необычным образом? Что это за построения выполнены из них?» – спрашивали мы друг друга.
Ряды этих захоронений тянулись несколькими «волнами» или огромными полукольцами, обращенными в сторону мистических вершин Табын-Богдо-Ола. Многие сотни овальных насыпей из камней, покрытых пятнами красно-бурой ржавчины, невольно напоминали гигантские капли крови на аспидно-серой поверхности плато…
Судя по тому, что количество вертикальных балбалов [3] за каждой из могил составляло по нескольку десятков, можно было считать, что здесь лежат самые великие и знатные тюркские воины.
Ветры, гуляющие над каменистым плато, веками сдували культурный слой. Могильные ямы наверняка долбились неглубоко, да и сами насыпи были невысокими. А потому невольно думалось, что рыжие пятна – это проступившая через камни кровь самих погребенных…
Воздушное марево колебало очертания могильников, будто шевеля их изнутри. Было жутко даже днем. Лошади тихо ржали и нервно дрожали крупами…
Под дикий свист колючего ветра, в полном молчании наша кавалькада напряженно пересекала все волны-линии построений мертвого войска.
Кто спит вечным сном под этими кровавыми камнями? Что заставило этих смелых и отважных воинов упокоиться в таких неуютных последних пристанищах, вдали от поселений соплеменников? Почему и после смерти они словно выстроились своими могилами в развернутом боевом порядке, будто не сумев преодолеть какой-то невидимый заслон? Куда и зачем шли они и что их навсегда остановило?
Я думал над этими вопросами и не сразу заметил, что Тордоора волнует совсем другое. Он будто всматривался и вслушивался в пространство, лежащее впереди, за последней цепью тюркских могильников, тихо бормоча и раскачиваясь в седле. В отличие от нас, шаман явно видел в пустоте что-то такое, что его встревожило…
Как только последний всадник нашей кавалькады вышел из пояса захоронений, шаман спешился, сел на землю, разложил вокруг себя самые главные онгоны своих духов и стал проводить ритуальный обряд. Сначала он достал мешочек с солью и, высыпав ее в чашу-чочой, принялся что-то долго в нее наговаривать, помешивая соль длинным кристаллом кварцита. Затем, подойдя к ближайшей могиле, наковырял кристаллом немного грунта с нее и стал тщательно перемешивать его с солью. После этого, неожиданно для нас, стал быстро вертеться на месте. Он сделал три оборота по три раза и во время каждой паузы широко и резко разбрасывал щепотки соли в сторону пути, по которому мы направлялись, будто отгоняя кого-то с дороги.
Затем он снова сел и скрипучим низким горловым каем затянул песнь-молитву…
Мы все завороженно смотрели на шаманский ритуал Тордоора, догадываясь, что он связан не только с судьбой экспедиции, но и с самими нашими жизнями…
Я старался услышать его слова, но понял лишь, что он камлает Дъее-Хану – духу – покровителю дороги, живущему там, где небо упирается в землю и где стоит гора, вершина которой достигает дома Бая-Ульгеня. Тордоор просил Великого Духа, чтобы его бело-золотисто-рыжий конь с луновидными рогами появился перед нами и провел за собой страждущих путников через неприступную преграду духовного воинства…
Внезапно шаман вскочил на ноги, сел в седло и, не говоря ни слова, быстро двинулся вперед. Я хотел махнуть рукой приятелям, но команды не потребовалось: наши лошади тут же пошли сами, одна за другой, след в след.
Таинственные курганы
Мы проехали не более пяти километров, как лошади снова заволновались, отказываясь повиноваться команде «Чу»(вперед). Их напряжение нарастало, и Тордоор велел спешиться…
– Сейчас мы пойдем к курганам, священным не только для Алтая, но и для всех людей, – сказал он.
Среди них находится и тот, в котором спала «принцесса Кадын». В тех местах нельзя разговаривать, так как души-сульдэ лежащих там избранных берегут покой своих тел, но мы сами опознаем курган принцессы по раскопу. Великая Сила охраняет теперь эти места, и Тордоор не уверен, что каждый из нас сможет пережить воздействие ее проверки. Кто сомневается в себе, должен остаться с лошадьми.
Кроме конюхов-казахов, вслед за стариком пошли все, понимая, что это лишь начало тех испытаний духа, что ожидают нас в этих сакральных местах. Не знаю, отчего мне так трудно дышалось, пока мы шли вперед за шаманом: то ли волнение перехватывало горло, то ли что другое… Я напряженно всматривался вперед, надеясь увидеть высокие, как в Пазырыке, курганы, но видел лишь бескрайнее серое плато и сверкающие впереди вершины Табына…
Через час томительного пути мы вдруг увидели огромный участок понижения в поверхности плато. Он напоминал многокилометровую кальдеру древнего вулкана или гигантскую плоскую воронку со сглаженными временем краями. На дне ее тянулась цепочка из нескольких десятков невысоких, круглых каменистых курганов. Их линия имела строгое направление «север – юг» и, таким образом, словно стрелка компаса указывала на священные вершины семигорья.
Мы долго стояли на краю кальдеры, не в силах сделать шаг вниз. Нет, страха не было; просто в голове неотвязно стучала одна мысль: «Нельзя!»
Первым пошел Тордоор. Он был уже внизу, а нас всех еще что-то крепко держало на месте. И вдруг передо мной будто зажегся зеленый сигнал светофора, будто распахнулся незримый турникет.
«Можно!» – вдруг понял я и шагнул вперед ватными ногами, понимая, что только что прошел чью-то таинственную проверку.
Следом, один за другим, сошли вниз и другие участники нашей экспедиции.
Шаман уже стоял у крайнего, южного кургана, который был раскопан.
Мы поняли, что это и есть усыпальница «принцессы Алтая». Фактически кургана не было. Была выдолбленная в породе каменная яма диаметром до десяти метров. В ней проглядывали остатки бревенчатой погребальной камеры, куски льда, какая-то рухлядь. Почему-то стало стыдно…
Из статей археологов я знал, что пол саркофага был выстлан черным войлоком, покрытым странными письменами-аппликациями из золота. «Принцесса» лежала головой на подушке, на боку, в позе спящего человека, держа в руке ритуальное серебряное зеркало. Тело ее было укрыто меховым одеялом, расшитым золотыми нитями. Вокруг находилось множество культовых предметов: разнообразные деревянные и костяные идолы, резные фигурки зверей и птиц, сосуды с кореньями растений, жреческий скипетр и ритуальные ножи. Я уже писал и об уникальной татуировке, покрывающей тело «принцессы», символы которой до сих пор никем не разгаданы…
Невольно подумалось, что люди еще легко отделались, растревожив священный курган. А ведь он самый крайний среди многих других.
– А кто лежит там, в следующих могильниках, ближе и ближе к таинственному семигорью? – вдруг угадал мои мысли Паша. – И почему линия, выстроенная из десятков курганов, указывает концом на священное семигорье Табын-Богдо-Ола? Кто может объяснить?
Тордоор все молчит. На все наши вопросы и о захоронениях тюрков-кезеров, и о странностях «скифских» курганов он так и не дает конкретных ответов, говоря, что все узнаем сами, когда придет время.
Ну что ж, завтра последний переход к главной цели. Возвращаемся к лошадям, обходим стороной кальдеру-некрополь и разбиваем лагерь.
Сон не идет в голову. Сидим у тлеющего аргала [4] и рассматриваем звездное небо. Тордоор рассказывает нам, что Млечный Путь (Кардын Дьолы) – это небесная дорога, по которой Бог ездит на своей колеснице; Большая Медведица (Дьети-каан) – это семеро братьев охотников, наказанных за то, что хотели украсть дочь небесного царя; Полярная звезда (Алтын Казык) – это небесный кол, к которому богатырь Канджигей привязывает своего коня на выстойку.
Внезапно я заметил какие-то странные огоньки, блуждающие по плато.
Шаман насторожился, долго наблюдал за ними.
– Видимо, не только мы интересуемся сейчас принцессой Кадын, – тихо произнес он. – Эти огоньки – духовные двойники людей, которые отделились от тел во время сна и путешествуют самостоятельно в тех местах, о которых часто думает их «хозяин». Это очень опасно для него. Ведь дух плато может поймать двойника и навсегда оставить у себя. Это приведет к тяжелому заболеванию человека, и лишь опытный шаман способен вернуть двойника в тело… Кстати, – продолжал Тордоор – для выхода и входа двойник использует ноздри, поэтому если спящему человеку положить уголек на кончик носа, то это напугает двойника и пока человек не проснется (а уголек не свалится) – душа не покинет тело…
Последние слова почти рассмешили меня: подумалось о том, как же счастливы и беззаботны жители Алтая, если не просыпаются даже от головешки на носу. Эх, наша жизнь – фобия.
Кто-то из парней громко засмеялся, но Тордоор быстро одернул его:
– В священных местах нужно соблюдать особые правила: не смеяться и не шуметь, оставлять духам еду, брызгать аракой [5] и никогда не расслабляться.
Завтра, например, мы войдем в те места, где просто не может быть других людей. Поэтому не дай бог повстречать человека, особенно красивую девушку. Это явно будет один из злых духов, решивших воспрепятствовать нам. Нужно будет попытаться всеми способами прогнать его подальше…
– Красивая девчонка после такого напряженного пути совсем бы не помешала нашей ночевке… – проворковал мне на ухо друг Паша, словно опять подслушав мои мысли.
– Сейчас мы пойдем к курганам, священным не только для Алтая, но и для всех людей, – сказал он.
Среди них находится и тот, в котором спала «принцесса Кадын». В тех местах нельзя разговаривать, так как души-сульдэ лежащих там избранных берегут покой своих тел, но мы сами опознаем курган принцессы по раскопу. Великая Сила охраняет теперь эти места, и Тордоор не уверен, что каждый из нас сможет пережить воздействие ее проверки. Кто сомневается в себе, должен остаться с лошадьми.
Кроме конюхов-казахов, вслед за стариком пошли все, понимая, что это лишь начало тех испытаний духа, что ожидают нас в этих сакральных местах. Не знаю, отчего мне так трудно дышалось, пока мы шли вперед за шаманом: то ли волнение перехватывало горло, то ли что другое… Я напряженно всматривался вперед, надеясь увидеть высокие, как в Пазырыке, курганы, но видел лишь бескрайнее серое плато и сверкающие впереди вершины Табына…
Через час томительного пути мы вдруг увидели огромный участок понижения в поверхности плато. Он напоминал многокилометровую кальдеру древнего вулкана или гигантскую плоскую воронку со сглаженными временем краями. На дне ее тянулась цепочка из нескольких десятков невысоких, круглых каменистых курганов. Их линия имела строгое направление «север – юг» и, таким образом, словно стрелка компаса указывала на священные вершины семигорья.
Мы долго стояли на краю кальдеры, не в силах сделать шаг вниз. Нет, страха не было; просто в голове неотвязно стучала одна мысль: «Нельзя!»
Первым пошел Тордоор. Он был уже внизу, а нас всех еще что-то крепко держало на месте. И вдруг передо мной будто зажегся зеленый сигнал светофора, будто распахнулся незримый турникет.
«Можно!» – вдруг понял я и шагнул вперед ватными ногами, понимая, что только что прошел чью-то таинственную проверку.
Следом, один за другим, сошли вниз и другие участники нашей экспедиции.
Шаман уже стоял у крайнего, южного кургана, который был раскопан.
Мы поняли, что это и есть усыпальница «принцессы Алтая». Фактически кургана не было. Была выдолбленная в породе каменная яма диаметром до десяти метров. В ней проглядывали остатки бревенчатой погребальной камеры, куски льда, какая-то рухлядь. Почему-то стало стыдно…
Из статей археологов я знал, что пол саркофага был выстлан черным войлоком, покрытым странными письменами-аппликациями из золота. «Принцесса» лежала головой на подушке, на боку, в позе спящего человека, держа в руке ритуальное серебряное зеркало. Тело ее было укрыто меховым одеялом, расшитым золотыми нитями. Вокруг находилось множество культовых предметов: разнообразные деревянные и костяные идолы, резные фигурки зверей и птиц, сосуды с кореньями растений, жреческий скипетр и ритуальные ножи. Я уже писал и об уникальной татуировке, покрывающей тело «принцессы», символы которой до сих пор никем не разгаданы…
Невольно подумалось, что люди еще легко отделались, растревожив священный курган. А ведь он самый крайний среди многих других.
– А кто лежит там, в следующих могильниках, ближе и ближе к таинственному семигорью? – вдруг угадал мои мысли Паша. – И почему линия, выстроенная из десятков курганов, указывает концом на священное семигорье Табын-Богдо-Ола? Кто может объяснить?
Тордоор все молчит. На все наши вопросы и о захоронениях тюрков-кезеров, и о странностях «скифских» курганов он так и не дает конкретных ответов, говоря, что все узнаем сами, когда придет время.
Ну что ж, завтра последний переход к главной цели. Возвращаемся к лошадям, обходим стороной кальдеру-некрополь и разбиваем лагерь.
Сон не идет в голову. Сидим у тлеющего аргала [4] и рассматриваем звездное небо. Тордоор рассказывает нам, что Млечный Путь (Кардын Дьолы) – это небесная дорога, по которой Бог ездит на своей колеснице; Большая Медведица (Дьети-каан) – это семеро братьев охотников, наказанных за то, что хотели украсть дочь небесного царя; Полярная звезда (Алтын Казык) – это небесный кол, к которому богатырь Канджигей привязывает своего коня на выстойку.
Внезапно я заметил какие-то странные огоньки, блуждающие по плато.
Шаман насторожился, долго наблюдал за ними.
– Видимо, не только мы интересуемся сейчас принцессой Кадын, – тихо произнес он. – Эти огоньки – духовные двойники людей, которые отделились от тел во время сна и путешествуют самостоятельно в тех местах, о которых часто думает их «хозяин». Это очень опасно для него. Ведь дух плато может поймать двойника и навсегда оставить у себя. Это приведет к тяжелому заболеванию человека, и лишь опытный шаман способен вернуть двойника в тело… Кстати, – продолжал Тордоор – для выхода и входа двойник использует ноздри, поэтому если спящему человеку положить уголек на кончик носа, то это напугает двойника и пока человек не проснется (а уголек не свалится) – душа не покинет тело…
Последние слова почти рассмешили меня: подумалось о том, как же счастливы и беззаботны жители Алтая, если не просыпаются даже от головешки на носу. Эх, наша жизнь – фобия.
Кто-то из парней громко засмеялся, но Тордоор быстро одернул его:
– В священных местах нужно соблюдать особые правила: не смеяться и не шуметь, оставлять духам еду, брызгать аракой [5] и никогда не расслабляться.
Завтра, например, мы войдем в те места, где просто не может быть других людей. Поэтому не дай бог повстречать человека, особенно красивую девушку. Это явно будет один из злых духов, решивших воспрепятствовать нам. Нужно будет попытаться всеми способами прогнать его подальше…
– Красивая девчонка после такого напряженного пути совсем бы не помешала нашей ночевке… – проворковал мне на ухо друг Паша, словно опять подслушав мои мысли.
Священный Табын. День первый
Еще когда мы впервые увидели с перевала таинственное семигорье, то долго рассматривали в бинокли его очертания. Ведь, кроме пары фотографий в Интернете, до сих пор не существует ни каких-либо достоверных топографических карт «нутра» этого горного узла, ни описаний возможного подъема на его вершины.
«Каким же маршрутом можно попытаться взойти на периметр горного кольца, чтобы затем выйти к подъему на центральную вершину?» – думали мы.
Осмотр со стороны настораживал тогда даже самых опытных альпинистов из нашей экспедиции. Наружные склоны горного ожерелья сверкали сплошным панцирем вечных ледников. Корки снега, которая облегчала бы преодоление трещин, не было совсем, и сплошные извилистые пасти последних угрожающе темнели во всех возможных направлениях подъема.
Мы были в растерянности, ведь ошибка в определении маршрута восхождения сведет на нет все наши усилия. Тордоор безо всякого бинокля долго смотрел на сакральные горы, привычно бормоча что-то себе под нос, а затем сказал:
– Это – Дом, а значит, войти в него можно только с юга.
После чего молча направил своего коня вниз с перевала. Нам ничего другого не оставалось, как прекратить дискуссии и последовать за ним, хотя южная сторона семигорья ничем вроде бы и не отличалась от остальных.
Лишь теперь, когда на седьмой день пути мы приблизились к Табын-Богдо-Ола, когда из сверкающей точки он вырос перед нами огромным массивом неприступных бело-голубых четырехтысячников, мне вспомнились те слова шамана. Лишь теперь стало видно, что с южной стороны массива, куда мы и направлялись, непреодолимое кольцо гор имеет небольшой разрыв.
Через него из сердца семигорья, со склонов его центральной вершины, наружу выползает огромный, шершавый от трещин язык древнего ледника. Он растянулся по черному массиву плато, теряя свое могучее тело сотнями быстрых ручьев и покрываясь бурой пылью, пока не превратился в морену из тысяч огромных камней, высящуюся почти отвесной стеной и испускающую пронизывающий холод.
Но у нас нет выбора: лишь по этой морене, а затем и по леднику можно войти в горное кольцо Табына.
Мы стали разбивать лагерь у края морены и капитально утепляться.
У меня появилось тревожное ощущение того, что вокруг что-то происходит. Какой-то негромкий, но резкий и свистящий звук внезапно пронесся за моей спиной. Подумав, что это сокол-сапсан, которых тут летает немало, я не отреагировал. Однако спустя короткое время такой же звук раздался у меня над головой, за ним – еще один и еще… Солнце только что село за горизонт, но холодный воздух делал сумерки абсолютно прозрачными. Я оторвался от дел, поднял голову и увидел нечто, заставившее меня оцепенеть. Со всех направлений, по всем долинам плато, через распадки между скалами всех гор священного семигорья, снизу вверх быстро тянулись какие-то полосы очень плотного светлого тумана. Очень странного тумана. Он образовывался буквально из ничего перед самым массивом Табына и не спускался, как положено, в низины, а тянулся вверх до самого гребня горного кольца и, перевалив за его зубчатые края, исчезал внутри. Приглядевшись внимательней, я понял, что эти полосы имеют странный для тумана вид. Они не сплошные, а состоят из отдельных, хотя и нечетких белесых образований с колеблющимися контурами. И еще казалось, что они сами источают какой-то бледный свет…
– Они собираются на свое камлание, – вздрогнул я от голоса Тодоора. – И нашу судьбу тоже сегодня решат.
Впервые за поход всем стало страшно. Страшно не за собственную жизнь. Страшно от осознания того, насколько человеческое тело ничтожно и беспомощно перед могущественным и неизвестным нам Миром духовных стихий.
Как можно было нам обратиться сейчас к этим силам? Только молитвенной просьбой о дозволении прикоснуться, просьбой о помощи и содействии.
И все мы молились… Молились до тех пор, пока последние клочья «тумана» не исчезли в кратере семигорья. Темнота сгустившейся ночи скоро окутала все вокруг, но прекрасный и загадочный Табын продолжал сверкать мистическим голубоватым огнем, завораживающим взгляд и восхищающим душу. И тогда Тордоор снова приступил к какому-то обряду, гадая на бусинах своих четок, называемых алтайцами эрих. Закрыв глаза, он долго перебирал бусины, а затем резко, словно по чьей-то указке останавливался, зажав одну из бусин пальцами. Подсчитав количество бусин от нее до кисточки четок, он недовольно крутил головой и начинал все сначала. Многократно повторив данный ритуал, он огорченно сказал, что местные духи не благоволят задуманному нами. Чуть поразмыслив, он подошел к арчмаку [6] с провизией, вынул одну из двух оставшихся у нас бутылок водки и откупорил ее. Наши парни недоуменно уставились на старика, еще не догадываясь, какая потеря их сейчас ожидает. Но я догадался, что шаман, видимо, решил провести обряд сэр-жим, чтобы попытаться задобрить духов. Налив немного водки в ритуальную чашу, он осторожно поджег ее и, раскачиваясь над бегающими всполохами синеватого пламени, начал бормотать молитвы, призывая на помощь своих духов-помощников. Водка потихоньку прогорала, но старик снова и снова подливал ее в чашку.
Побросав свои дела, наши парни столпились вокруг шамана, не отрывая глаз от уменьшающегося уровня в бутылке, но все же опасаясь подать хоть один возглас возмущения. А я понял: лучшего доказательства непререкаемости авторитета Тордоора в их глазах уже не требуется.
– Тоорэг! – громко выкрикнул шаман, закончив обряд.
Затем он выплеснул остатки водки из бутылки в сторону морены, под тихий стон участников экспедиции, и начал повторное гадание. Теперь он использовал небольшие камешки обычной речной гальки, принесенные из родных мест. То растаскивая их в стороны, то сдвигая в кучки, он многократно пытался «прочесть» в образовывающихся фигурах наши шансы на удачное восхождение, но, увы, ответ, судя по его реакции, все время выпадал отрицательный.
Взяв в руки бубен и ритуальный посох, он молча ушел во мглу высокогорной ночи, явно направляясь к скрипящему телу ледника.
Нет ни водки, ни шамана, загадочная чужая жизнь рядом плюс жуткий холод – настроение у всех сразу упало. «Что ждет нас в этих мистических горах? Допустят ли духи к алтайским тайнам? Все ли вернемся домой?» – мысленно спрашивали мы себя, лежа в палатках.
Проснулись рано и стали подгонять снаряжение. Хотя до рассвета было еще далеко, но это было привычным временем для восхождений. Пришел и Тордоор, молчаливый и донельзя усталый после ночного камлания. Глядя на наши сборы, сухо сказал:
– Идите… Никто не погибнет сегодня, но удача ждет лишь тех из вас, кто общался ранее с горными духами священного Кайласа…
Я вздрогнул: лишь двое из нас бывали на священной горе Тибета и их имена знали все. Однако никто не проронил ни слова, и в шесть часов утра к таинственному Табыну вышли все семеро участников экспедиции.
«Каким же маршрутом можно попытаться взойти на периметр горного кольца, чтобы затем выйти к подъему на центральную вершину?» – думали мы.
Осмотр со стороны настораживал тогда даже самых опытных альпинистов из нашей экспедиции. Наружные склоны горного ожерелья сверкали сплошным панцирем вечных ледников. Корки снега, которая облегчала бы преодоление трещин, не было совсем, и сплошные извилистые пасти последних угрожающе темнели во всех возможных направлениях подъема.
Мы были в растерянности, ведь ошибка в определении маршрута восхождения сведет на нет все наши усилия. Тордоор безо всякого бинокля долго смотрел на сакральные горы, привычно бормоча что-то себе под нос, а затем сказал:
– Это – Дом, а значит, войти в него можно только с юга.
После чего молча направил своего коня вниз с перевала. Нам ничего другого не оставалось, как прекратить дискуссии и последовать за ним, хотя южная сторона семигорья ничем вроде бы и не отличалась от остальных.
Лишь теперь, когда на седьмой день пути мы приблизились к Табын-Богдо-Ола, когда из сверкающей точки он вырос перед нами огромным массивом неприступных бело-голубых четырехтысячников, мне вспомнились те слова шамана. Лишь теперь стало видно, что с южной стороны массива, куда мы и направлялись, непреодолимое кольцо гор имеет небольшой разрыв.
Через него из сердца семигорья, со склонов его центральной вершины, наружу выползает огромный, шершавый от трещин язык древнего ледника. Он растянулся по черному массиву плато, теряя свое могучее тело сотнями быстрых ручьев и покрываясь бурой пылью, пока не превратился в морену из тысяч огромных камней, высящуюся почти отвесной стеной и испускающую пронизывающий холод.
Но у нас нет выбора: лишь по этой морене, а затем и по леднику можно войти в горное кольцо Табына.
Мы стали разбивать лагерь у края морены и капитально утепляться.
У меня появилось тревожное ощущение того, что вокруг что-то происходит. Какой-то негромкий, но резкий и свистящий звук внезапно пронесся за моей спиной. Подумав, что это сокол-сапсан, которых тут летает немало, я не отреагировал. Однако спустя короткое время такой же звук раздался у меня над головой, за ним – еще один и еще… Солнце только что село за горизонт, но холодный воздух делал сумерки абсолютно прозрачными. Я оторвался от дел, поднял голову и увидел нечто, заставившее меня оцепенеть. Со всех направлений, по всем долинам плато, через распадки между скалами всех гор священного семигорья, снизу вверх быстро тянулись какие-то полосы очень плотного светлого тумана. Очень странного тумана. Он образовывался буквально из ничего перед самым массивом Табына и не спускался, как положено, в низины, а тянулся вверх до самого гребня горного кольца и, перевалив за его зубчатые края, исчезал внутри. Приглядевшись внимательней, я понял, что эти полосы имеют странный для тумана вид. Они не сплошные, а состоят из отдельных, хотя и нечетких белесых образований с колеблющимися контурами. И еще казалось, что они сами источают какой-то бледный свет…
– Они собираются на свое камлание, – вздрогнул я от голоса Тодоора. – И нашу судьбу тоже сегодня решат.
Впервые за поход всем стало страшно. Страшно не за собственную жизнь. Страшно от осознания того, насколько человеческое тело ничтожно и беспомощно перед могущественным и неизвестным нам Миром духовных стихий.
Как можно было нам обратиться сейчас к этим силам? Только молитвенной просьбой о дозволении прикоснуться, просьбой о помощи и содействии.
И все мы молились… Молились до тех пор, пока последние клочья «тумана» не исчезли в кратере семигорья. Темнота сгустившейся ночи скоро окутала все вокруг, но прекрасный и загадочный Табын продолжал сверкать мистическим голубоватым огнем, завораживающим взгляд и восхищающим душу. И тогда Тордоор снова приступил к какому-то обряду, гадая на бусинах своих четок, называемых алтайцами эрих. Закрыв глаза, он долго перебирал бусины, а затем резко, словно по чьей-то указке останавливался, зажав одну из бусин пальцами. Подсчитав количество бусин от нее до кисточки четок, он недовольно крутил головой и начинал все сначала. Многократно повторив данный ритуал, он огорченно сказал, что местные духи не благоволят задуманному нами. Чуть поразмыслив, он подошел к арчмаку [6] с провизией, вынул одну из двух оставшихся у нас бутылок водки и откупорил ее. Наши парни недоуменно уставились на старика, еще не догадываясь, какая потеря их сейчас ожидает. Но я догадался, что шаман, видимо, решил провести обряд сэр-жим, чтобы попытаться задобрить духов. Налив немного водки в ритуальную чашу, он осторожно поджег ее и, раскачиваясь над бегающими всполохами синеватого пламени, начал бормотать молитвы, призывая на помощь своих духов-помощников. Водка потихоньку прогорала, но старик снова и снова подливал ее в чашку.
Побросав свои дела, наши парни столпились вокруг шамана, не отрывая глаз от уменьшающегося уровня в бутылке, но все же опасаясь подать хоть один возглас возмущения. А я понял: лучшего доказательства непререкаемости авторитета Тордоора в их глазах уже не требуется.
– Тоорэг! – громко выкрикнул шаман, закончив обряд.
Затем он выплеснул остатки водки из бутылки в сторону морены, под тихий стон участников экспедиции, и начал повторное гадание. Теперь он использовал небольшие камешки обычной речной гальки, принесенные из родных мест. То растаскивая их в стороны, то сдвигая в кучки, он многократно пытался «прочесть» в образовывающихся фигурах наши шансы на удачное восхождение, но, увы, ответ, судя по его реакции, все время выпадал отрицательный.
Взяв в руки бубен и ритуальный посох, он молча ушел во мглу высокогорной ночи, явно направляясь к скрипящему телу ледника.
Нет ни водки, ни шамана, загадочная чужая жизнь рядом плюс жуткий холод – настроение у всех сразу упало. «Что ждет нас в этих мистических горах? Допустят ли духи к алтайским тайнам? Все ли вернемся домой?» – мысленно спрашивали мы себя, лежа в палатках.
Проснулись рано и стали подгонять снаряжение. Хотя до рассвета было еще далеко, но это было привычным временем для восхождений. Пришел и Тордоор, молчаливый и донельзя усталый после ночного камлания. Глядя на наши сборы, сухо сказал:
– Идите… Никто не погибнет сегодня, но удача ждет лишь тех из вас, кто общался ранее с горными духами священного Кайласа…
Я вздрогнул: лишь двое из нас бывали на священной горе Тибета и их имена знали все. Однако никто не проронил ни слова, и в шесть часов утра к таинственному Табыну вышли все семеро участников экспедиции.
День второй
Преодоление огромных валунов морены отобрало у нас полтора часа, и, когда мы вступили на язык ледника, солнце уже во всю силу освещало его предательские трещины. Мы стали в три связки, причем я и Паша, с которым мы когда-то совершали кору [7] вокруг священного Кайласа, не сговариваясь, связались вдвоем и пошли первыми. Трещины были жуткие, но дело привычное, погода безветренная, ясная и довольно теплая, поэтому мы хоть и медленно, но продвигались вверх…
Однако когда вошли в своеобразную «дверь», то есть в ущелье, рассекающее горное кольцо, то внезапно очутились в сплошной пелене плотного тумана, наглухо запирающей его. Ноль видимости впереди, ноль видимости под ногами. Ни один нормальный альпинист не пойдет по леднику в таких условиях. Оглянулись назад, но и там не видно ничего, даже идущих следом связок приятелей. Проверили приборы – не работают ни рация, ни спутниковый навигатор.
Однако когда вошли в своеобразную «дверь», то есть в ущелье, рассекающее горное кольцо, то внезапно очутились в сплошной пелене плотного тумана, наглухо запирающей его. Ноль видимости впереди, ноль видимости под ногами. Ни один нормальный альпинист не пойдет по леднику в таких условиях. Оглянулись назад, но и там не видно ничего, даже идущих следом связок приятелей. Проверили приборы – не работают ни рация, ни спутниковый навигатор.