Александр Покровский. Тропик лейтенанта. Пиратское рондо

   – Как зачем? Они все видели!
   – А что они видели?
   – Все!
   – Все не видит даже Аллах! Я не знаю, будут ли их искать. Я не знаю, ищут ли их уже. Ты выбросил за борт рацию?
   – Да!
   – Вот и хорошо. Подождем. Смерть придет. Ко всем. Зачем ее торопить?
   – С местными рыбаками ты не церемонишься.
   – Местные рыбаки не нужны никому. Даже Аллаху. Русские – это серьезные неприятности. Русские – это политика. Предпочитаю, чтоб они были живы. Пока. Твой брат до сих пор имеет плантацию?
   – Да.
   – Кажется, мы ему давно никого не поставляли?
   – А если они сбегут?
   – Через джунгли? Тогда в их смерти будет не наша вина.
   Араб улыбнулся.

 
   – Значит, договорились? – адмирал повернулся и посмотрел на командира корабля. Тот кивнул.
   – Входим в Танджунг-Приок, встреча, а потом я договариваюсь с их командующим (я с ним давно знаком). Объясняю ему ситуацию и прошу помочь. Прошу дать нам их сторожевик, переводчика, лоцмана, и после этого, пока мы бродим по Джакарте, ты обходишь острова. На активные действия тоже запрашиваем «добро». Находим людей или не находим – через неделю жду тебя в Джакарте. Так?
   – Так!
   – Ну, слава богу, договорились!
 
   – Тащ-ка! – матрос обращается к Бузыку. Тот сидит и проверяет – течет у него кровь из губы или нет: пока влетал в каюту, ударился.
   – Ну?
   – А нас ищут?
   – А как же! Весь Военно-морской флот уже поставлен на уши. Всюду самолеты, вертолеты, морпехи. Шныряют, спрашивают у всех, где мы.
   – Тащ-ка, а мы сбежим?
   – Конечно сбежим. Как отсюда можно не сбежать? Мы так сбежим, что всем тошно будет. Их тут сколько? Человек двадцать с оружием, а нас – целых семь и без оружия. Так что по-любому перевес на нашей стороне. Сбежим. Как пить дать. У меня очень высокий коэффициент ОЧДПЖ, и он мне говорит, что сбежим.
   – А что такое ОЧДПЖ?
   – ОЧДПЖ? Это обостренное чувство… (Бузык останавливается, прислушивается к тому, что происходит за дверью) долго поротой ж…
   За дверью каюты слышны шум, возня, потом удар, автоматная очередь, еще и еще одна, крики, стоны, тишина.
 

 
   – Чего это там, тащ-ка?
   Бузык легко и быстро прилипает ухом к двери, слушает:
   – А? Тащ-ка?
   Бузык делает всем знак «тихо», слушает еще, потом медленно говорит:
   – Убили они только что кого-то. А сейчас тремся борт о борт с каким-то судном. Напали они на другой корабль, наверное. Пираты они, вот оно что. Не контрабандисты, а пираты.
 
   Фелюга китайца стоит борт о борт с яхтой. С яхты выбрасываются мертвые тела за борт, потом яхта берется на буксир. Фелюга тащит ее за собой.
 

 
   Крейсер, большой противолодочный корабль (БПК), танкер и буксир входят в главную военно-морскую базу Западного флота ВМС Индонезии – порт Танджунг-Приок (это пригород Джакарты).
   При входе в базу на БПК вдруг включили на всю базу через трансляцию песни Профессора Лебединского, и он как заорал: «Я убью тебя, лодочник!»
   – Это что такое?
   – Ну, мы же противолодочники! Мы всегда так в базу входим!
   – В какую базу?! С ума все посходили? Отставить!!!
 

 
   Торжественная встреча. На входе в порт наши корабли встречает парочка индонезийских сторожевых катеров, раскрашенных в черно-серый камуфляж. На верхней палубе выстроены экипажи. На кораблях играются сигналы по встрече («Захождение» и «Исполнительный») – ритуал, ритуал, ритуал.
   На корме одного из катеров к кормовому пулемету привязана мартышка в матросской робе и береге. Она вроде тоже отдает честь.
   К борту крейсера подходит лоцманский катер. С него на борт крейсера по трапу поднимаются лоцман, переводчик и роскошная военная морская индонезийская дама – все внимательно смотрят на ее зад (очень красивый).
 

 
   Корабли пришвартовались, начальство (форма одежды: белая шерстяная тужурка и такие же брюки – при плюс сорока это удивительно до чего здорово) готовится сойти на берег.
 
   – А теперь тихо! – Бузык и матросы сидят в каюте в темноте. – Всем запомнить, что буду говорить. Это пираты, а это означает, что оставили он нас в живых по неизвестным пока причинам. И все это может поменяться в один миг, а потому, только нас отсюда выведут, следить за мной во все глаза. Как только вскину руку вверх, значит, нападаем на ближайших. Цель – оружие. Не порешат они нас, как баранов. Все согласны?
   – Ага.
   – Но это крайний случай. Понятно? Пока ни на какие провокации не поддаваться, пусть даже при вас они кого-то убивают.
   Наше дело отсюда слинять. Сохранить всех и слинять. А для этого чем надо думать, Геша?
   – Головой, наверное, тащ-ка.
   – Молодец! Именно этим местом. А потому запоминать и запоминать все, что сможете увидеть: дорогу, небо, речку, течку. Понятно? Есть среди нас охотники-следопыты?
 

 
   Невысокий молчаливый парень, похожий на бурята, откликается:
   – Есть! Я охотник.
   – На кого охотился-то?
   – Белку бил. Кабана добывал, изюбря.
   – А медведя?
   – На хозяина тоже ходил.
   – На хозяина?
   – Так у нас медведя называют.
   – Как зовут?
   – Петров.
   – Смотри в оба, Петров. У тебя глаз привычный. Все запоминай. Куда нас поведут, как поведут. Дорогу надо запомнить.
   – Понятно.
   – Вот и хорошо. А теперь спать. Надо выспаться впрок. Да, и вот еще что: не разговаривать между собой в присутствии китайца. Он, похоже, понимает по-русски.
   – Ага.
   – Все, спим.
 
   Первым на борт поднимается наш посол в Индонезии.
   – Смир-ррр-на!
 

 
   Пронзительно свистят боцманские дудки.
   Рота почетного караула застывает в парадном строю, командир салютует палашом и строевым шагом идет навстречу послу России в Индонезии.
   Кроме почетного караула посла встречают адмирал и все начальство и еще оркестр.
 

 
   Адмирал рапортом встречает посла у трапа. Оркестр – весь в белом. Почетный караул – командир с палашом наголо и в аксельбантах (белая шерстяная тужурка, черные шерстяные брюки), матросы в две шеренги (белые форменки, белые перчатки, автоматы перед собой с примкнутыми штыками, бескозырки с гвардейскими ленточками, черные шерстяные брюки).
   Радостная встреча, улыбки, пожатые руки.
 

 
   Начальство спускается на пирс. Там для них приготовлен навес. Три индонезийские девушки надели начальству на шеи гирлянды из цветов и сплясали какой-то танец с шалями.
   Танец длится долго. В конце концов и наших приглашают на танец.
   На танец надо отвечать танцем – наш адмирал изображает нечто татарское.
 

 
   Наконец все подходят друг к другу, опять приветствия, улыбки, кивки, пожатия.
 
   Адмирал очень хочет сделать что-то приятное индонезийцам. Он шепотом спрашивает у посольского работника:
   – Как будет «здравствуйте» по-индонезийски?
   – По-разному.
   – Как это?
   – Все зависит от времени суток. С четырех утра и до одиннадцати говорят: «Сламат паги», с одиннадцати до трех – «Сламат сианг», с трех до темноты – «Сламат соке», а во все остальное время: «Сламат малам». Причем отдельно слово «Сламат» не употребляется.
   – Бог с ним, а то запутаюсь.
 
   Бузык только скомандовал, матросы засопели – спят.
   «И как только они могут спать? – Бузык тихо вздыхает, пытается устроиться сидя. – Хотя, если спят, значит, на меня надеются. Это хорошо. Пускай спят. И мне надо соснуть. Вполглаза». – Он прикрывает глаза.
   Через какое-то время начинает покачивать, появляются какие-то люди, они вырастают до небес, все это надвигается – топот, скрежет, потом автоматные очереди, кровь течет. Эта кровь вытекает из него, он весь в крови. Липко. Он пытается закрыть раны рукой, прижать – напрасно, кровь льет, бьет фонтаном. И кто-то слизывает его кровь. Узкая мордочка – крыса. Он бьет ее рукой, рука проваливается в какую-то вату, удара не получается. Крыса поворачивается к нему и ухмыляется.
 
   Джакарта красавица. Это очень красивый город, но много машин, пробки, гарь, чад, смрад, ад для водителей.
   – Как они только здесь ездят?
   – Как получится.
   – А у них здесь ислам?
   – И ислам, и католицизм, и протестантство. Но ислама больше всего. В ислам тут играют.
   – Как это?
   Ислам до Индонезии добрался веку примерно к шестнадцатому. В отличие от арабских стран, где ислам плотно вошел в плоть и кровь, индонезийцы, по меткому замечанию одного из посольских работников, в ислам «играют».
   Да и как иначе назвать, например, ситуацию, когда девушка в непременном для правоверной газовом платке вместе с этим самым платком запросто носит обтягивающие джинсы и короткую майку?
 
   У края дороги бойко торгуют водой в запотевших пластиковых бутылках и местным аналогом чипсов. В праздник рамадан, например, с восхода и до заката правоверный мусульманин не должен ни пить, ни есть, ни курить, но в Коране допускаются исключения: для воинов, беременных женщин и путников.
   Поэтому, когда пост становится совсем невмоготу, индонезиец садится в автомобиль, становится «путником», после чего он уже с чистой совестью курит, покупает у придорожных торговцев воду и «чипсы», потом он возвращается домой, где продолжает «игру в ислам».
   От Танджунг-Приока до центра Джакарты сорок минут езды. Всех наших, выходящих в город, посольские работники снабдили карточками с российским флагом с одной стороны и с «адресом» нашего причала по-индонезийски, мол, я – российский моряк, прошу подвести меня туда-то и туда-то.
   Таксисты тут не любят ездить с включенным счетчиком.
   – А чего он? Скажи, чтоб включил.
   Таксист морщится, но включает. Цена по счетчику и без него ничем не отличается.
   – Честный народ!
   – А ты думал!
 
   Джакарта – смесь современных небоскребов, вилл, старинных голландских домов и множества монументов работы советских скульпторов.