– Ванну? – удивленно вскинул брови князь.
– Прости, батюшка, нет тут ни у кого бань совсем, – развела руками Полина. – Дрова, сказывают, больно дороги. Вот и не ставят.
– Коли бани нет, можно и просто водой полоснуться, – отмахнулся Андрей. – Жара-то какая стоит! Только в удовольствие выйдет.
– Так сейчас, батюшка, – закрутила головой княгиня. – Это дело недолгое. Аккурат, пока на стол накрывают, и успеете… Лукерья! Агафья! Исподнее чистое приготовьте! Вертун, Ждан: бадейки берите, да бегом за водой!
Водой путники ополоснулись за домом, возле небольшого птичника с цесарками. Розовым мылом, пахнущим жасмином и лавандой, смыли с себя пыль и застарелый пот, переоделись в чистое и пошли к столу.
По здешним обычаям, угощение было накрыто не в доме в трапезной, а на улице, под просторным навесом возле бассейна, в котором плавали упитанные карпы с широкими, как у бобра, спинами.
Изнутри дворец испанского гранда выглядел куда роскошнее, нежели снаружи. Дом поверх штукатурки был расписан батальными сценами в духе рыцарей в сверкающих доспехах, храбро поражающих длинными пиками огнедышащих чешуйчатых рыб, зачем-то отрастивших короткие толстые лапы. Вдоль всего второго этажа тянулось широкое гульбище – здесь почему-то называемое балконом. Его поддерживали резные столбы, на них же опиралась и крыша.
Большую часть двора занимали цветочные клумбы и просторный лабиринт из кустарника. Правда, кустарник, при всей его густоте, на высоту поднимался от силы по колено, и потому заблудиться в лабиринте могла разве что забредшая в него ленивая кошка. В нескольких местах над зеленью возвышались скульптуры из белого мрамора. Еще одна, но темно-зеленая, выглядывала из центра выложенного мелкой керамической плиткой бассейна, столь обширного, что, случись осада, воды из него хватило бы полусотне коней на две недели. От бассейна веяло прохладой – в этой прохладе и стоял невысокий помост со столом на полтора десятка человек. Напротив, по другую сторону, тоже была заплетенная плющом беседочка. Но – только на двоих.
– Ну, как ты без нас, батюшка? – участливо спросила княгиня, наполняя вином высокий серебряный кубок. – Ладно ли у нас на стороне? Чем ныне Русь православная живет? Как дома, все ли спокойно? Что в Москве, как государь, чем с басурманами беда завершилась?
– Пока у нас на Руси царь такой, как Иоанн Васильевич правит, так и опасаться нечего, – поднял бокал Зверев. – Побили басурман милостью божьей. Всех начисто вырезали, никто к себе в Османию сбежать не сумел. Надолго теперича дорогу в русские пределы забудут. За государя нашего, за Иоанна!
Вино было красным, густым, чуть сладким и с небольшой горчинкой. Приятное. Отставив кубок, Андрей взялся за целиком запеченную птицу с поджаристой корочкой. Спохватился, поняв, что тарелку с пичугой княгиня придвинула к нему одному. Все остальные вяло раскладывают по тарелкам какое-то странное месиво из гороха, капусты, шкварок и мелких кусочков мяса в густом кровавом соусе с помидорными косточками.
– У вас тоже голодно? – с подозрением спросил он.
– Не беспокойся, батюшка, – замахала руками Полина. – Нет таких печалей. Откель нам знать, что ты сегодня появишься? Оттого к обеду лишь одну цесарку и запекли. Кушай, не беспокойся. Паэлья тоже вкусная и сытная. Ты с дороги, тебе нужнее.
– Если вкусная и сытная, то я тоже хочу, – усмехнулся Андрей, вынимая косарь.
– Спасибо, батюшка, не нужно! – предупредила Арина, невесть откуда взявшимся легким движением поправила выбившийся из-под заменяющей платок легкой вуали локон, и тут же по-детски почесала кончик носа. – Кушай сам, правда. Мы сыты.
– Я что, выгляжу тощим и некормленым? – Привычно порезав птичку на несколько частей, глава семьи разложил ножки и бока не ставшим перечить Ермолаю и Пребране. Княгиня же упреждающе вскинула руку и спросила:
– Так, сказываешь, голодно ныне на Руси?
– Беда странная с погодой, – вздохнул князь Сакульский. – То морозы середь лета ударят, то на Рождество теплынь, трава зеленеет, коров на выпас из стойл смерды выгоняют. А как озимые всходить начали, их – хлоп! – снегом снова и накрыло! Сама понимаешь, все пашни пересевать никаких рук не хватит. Бояре многие сами пахали, родовитость презрев, холопов в поля выводили. В итоге же все их труды заморозком июньским убивает. И так – через два года на третий. Плохо с хлебом, в общем. Капуста родится, она холода не боится. Репа, брюква не пропали. Огурцы, понятное дело, в ямах… Мне легче, мы в своих северах тепла и не ждем никогда, хлеб растим мало. Округ Москвы же совсем беда. Иные бояре, сказывают, столь обнищали, что холопов своих обученных на волю отпускают, ибо прокормить не в силах. На зерно ведь все больше рассчитывают, на хлеб. Пшеница же, известное дело, капризна. Кабы знали наперед про погоду-то, тоже, мыслю, капустой могли погреба забить.
– Ужас какой! – разом охнули Полина и Пребрана. Ерема и Арина шептались о чем-то своем.
– Да уж, испытание Господь послал немалое, – перекрестился князь Сакульский. – Однако же с Османской Портой управились, и с неурожаем справимся. Трава растет, сена для скота вдосталь, соленья-квашенья тоже у каждого найдутся. Как-нибудь переживем. Вы про себя лучше расскажите! Как добрались, как устроились? Хоромы, вижу, у вас богатые, однако же хозяина не видать. Чьи они, откуда?
– Жениха моего дом сей, батюшка, – вдруг зарделась Пребрана. – Гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля.
– Ого! – охнул Андрей. – Так и называешь: Альба Карла Фердинандом Игулада-де-Кералем? Язык не ломается?
– Карлом зову, – опустила голову девушка и покраснела еще сильнее.
– Не гневись, батюшка, – положила ладонь ему на руку княгиня. – Понимаю я, что непотребно девице незамужней у жениха в доме проживать. Однако же, дворец сей родом грандов Игулада-де-Кераль нам в полную свободу для проживания предоставлен, и посему приличия соблюдены в полной мере. Жених сюда лишь в гости наведается и до темноты завсегда дом покидает. Ой, наконец-то! Дядюшка вернулся!
Полина резко встала, взмахнула рукой:
– Дядюшка, дядюшка, Андрей приехал!!!
Князь Юрий Семенович Друцкий внешне изменился мало. Та же тощая борода, тот же быстрый взгляд, те же постоянно шевелящиеся пальцы. Только чуть похудел, да кожа сморщилась еще сильнее, словно ссохлась, напоминая кору старого дуба. По возрасту он превосходил Андрея уже, поди, вдвое – но по-прежнему был хитер и энергичен, явно принадлежа к тому типу людей, которые живут благодаря молодости душевной, а не телесной.
– Андрей Васильевич! Как же я рад! Заждались, заждались…
Андрей вышел навстречу самому близкому родственнику своей жены, крепко его обнял, и они вместе вернулись под навес, уселись рядом. Княгиня, жестом отогнав прислугу, сама налила им вина.
– За встречу, друг мой! – с улыбкой поднял кубок Юрий Семенович. – Ну, рассказывай князь, рассказывай! Как ныне Москва, как бояре с голодом справляются, отошли ли от сечи великой, много ли земель новых государь победителям нарезал?
– Много, княже, много, – ответил Зверев. – Почитай, на триста верст черту засечную на юг сдвинул. От Рязани и Тулы до самого сердца Дикого Поля, от Оки и аж до Северного Донца[5].
– А как друг твой, Михайло Воротынский? Цел ли? Живым ли из сечи вышел?
– Не беспокойся, Бог милостив к храбрым, – кивнул Зверев. – Ни одной царапины нет на воеводе.
– Славно, – перекрестился князь. – Имя сего славного витязя даже здесь многих в дрожь бросает.
– Это потому, что они еще не знают про опричного воеводу князя Дмитрия Хворостинина, – злорадно усмехнулся Андрей. – Он тоже един десяти стоит. Именно он сечу при Молодях и начинал, с горсткой детей боярских на орду несчитанную кинувшись. Он себя еще покажет. От одного взгляда нехристи драпать будут.
– Хворостинины – это отрасль князей Ярославских? – прищурившись, моментально сориентировался князь Друцкий. – Которые от Михаила Васильевича Хворостина род ведут? Если отец князя Дмитрия Иван, так мы с ним по матери родичи совсем близкие выходим, он мне вроде как внучатый племянник! Славно, славно. А князь Салтыков как, здоров ли?
– В Москве при пожаре угорел, – перекрестился князь Сакульский.
– Жаль, – вздохнул Юрий Семенович. – А я как раз грамотку ему отписать собирался… Царствие ему небесное… А Шереметевы ныне не в опале?
Князю Друцкому пришлось пересказывать все события последних лет довольно долго и подробно – несмотря на то, что о многом дядюшка и так откуда-то хорошо знал. Пересказывать в мелочах: кто где погиб или возвысился, на кого наложили опалу, кого одарили поместьями, кто на ком женился, кого куда выдали замуж, кто вывел своих сыновей в новики и как отозвался на это Иоанн Васильевич. Причем, когда Зверев признавался, что не в курсе семейных праздников каких-то дальних родственников или не способен точно указать, к какой ветви одной и той же фамилии относится опальный боярин – Юрий Семенович проявлял хорошо различимое неудовольствие – пусть и не выказываемое вслух. Расспросы продлились до сумерек. То есть, не только до ужина, но и позднее, после чего дядюшка в задумчивости удалился, а Андрей оказался вымотан настолько, что даже не догадался в свою очередь расспросить князя Друцкого о его собственных семейных делах.
В покое и тишине Зверев просидел всего несколько минут. Не успел он допить и одного бокала, как под навесом появилась Пребрана, накинувшая на плечи пушистый и белоснежный пуховый платок. Она неуверенно задержалась у края стола, потом бесшумно, словно скользя над полом, дошла до отца, осторожно присела на самый краешек скамьи, опустив взгляд к столешнице. Прошептала:
– Карл сказывает, коли венчаться станем, я веру свою должна сменить.
– Вот как? – Андрей ощутил, как его губы расползаются в невольную улыбку. – И это все, что тебя волнует?
– Но ведь от веры православной отречься надобно! – недоуменно вскинула голову девушка.
– Я думал, ты кричать станешь: нелюб он мне! Страшен, противен! Не хочу, не буду! Лучше в монастырь! – откинувшись на столб за спиной, допил вино князь. – А ты сказываешь токмо, что с обрядом венчания нелады. Остальное все, стало быть, по душе?
Пребрана зарделась и снова потупила взгляд. Андрей вздохнул:
– Верует ли жених твой в Господа нашего, Иисуса Христа?
– Верует, – согласилась девушка. – Токмо они ведь схизматики. Католики то есть. Крестятся они неправильно.
– Тебя тревожит, что твой жених неправильно крестится? – вернул кубок на стол князь Сакульский. – Это так опасно?
– Странные ты речи ведешь, батюшка, – покосилась на него Пребрана. – Ровно и разницы меж верами нашими нет никакой.
– Есть! – немедленно согласился Зверев. – Только не помню, какая… Не подскажешь?
– Filioque, – со странным акцентом тут же ответила дочь. – Вопреки постановлениям Второго и Третьего Вселенского Собора католики ввели в восьмой член Символа Веры добавление об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына.
– Ох ты ж ёкарный бабай, – аж крякнул от резанувшей ухо казенщины Андрей. Где она этого только нахваталась? – Ох уж эти еретики! То есть, теперь Господу нашему Иисусу Христу они больше не молятся?
– Молятся. Но они сказывают, что благодать Божья не токмо от Бога-Отца, но и от Бога-Сына исходит.
Похоже, получившая в детстве хорошее монастырское образование Полина не преминула поделиться знанием с детьми.
– Ужас, – притворно охнул князь Сакульский. – Они оскорбили Иисуса?
– Наоборот, – загорячилась девушка, – они возвысили его до Бога-Отца!
– А разве Бог не триедин?
– Но благодать-то, дух святой даруется токмо Богом-Отцом, но не земным воплощением!
– Земное воплощение – это Иисус? – уточнил Андрей. – И значит, ему молиться не след?
– Иисус это тоже Бог, он искупление за грехи наши на себя принял! Как же ты этого не понимаешь?!
– Во многом знанье многие печали, – пожал плечами князь. – Если хочешь найти различия, то ты их обязательно найдешь. Если бы мне довелось вести своих холопов на штурм этого городка, то поверь, милая, я привел бы им куда больше доводов о различиях наших вер, нежели ты способна придумать. Если же мне пришлось бы оборонять его вместе с грандом Игулада-де-Кералем, я бы просто сказал, что мы помогаем нашим братьям-христианам. Было бы желание – а нужный ответ всегда можно обосновать легко и быстро. Поэтому, милая, давай вернемся к самому началу. Возможно, между поклонением Господу нашему Иисусу Христу и Господу нашему Иисусу Христу есть настолько страшная и непреодолимая катастрофа, бездонная пропасть, что ее и вправду невозможно преодолеть. Скажи мне, доченька, ты действительно хочешь добыть истину и ужаснуться этой разнице? Или, может статься, они просто крестятся неправильно, да и все?
– Но ведь это будет обман… – шепотом сказала Пребрана.
– Кого? Надеюсь, ты не думаешь, что можно обмануть Бога? Что для Бога правильное движение руки важнее искренности твоих молитв или праведности твоих поступков? Насколько я помню, среди его заветов есть «не убий, не укради, не прелюбодействуй», но нет ничего о форме крестов, высоте шпилей или количестве пальцев для правильного знамения… Хотя, конечно, если кто-то, кого я еще не видел, страшен, как болотный леший, и вызывает у тебя отвращение – мы можем обсудить важность этих тонкостей в богослужениях.
Девушка прикусила губу. Мотнула головой. Наклонилась и быстро поцеловала Андрея в щеку:
– Спасибо, папа… – вскочила и убежала.
– Надеюсь, это не звучало, как благословение?! – попытался окликнуть ее Зверев. – Я ведь его еще даже не видел!!!
Однако Пребрана его не услышала. Князь Сакульский пожал плечами и налил себе еще вина. Его долгое, почти месячное путешествие в неизвестность наконец-то закончилось. И мысль о том, что уже никуда не нужно скакать, торопиться, задумываться о ночлеге и раннем подъеме для нового перехода, все еще никак не могла уложиться в его сознании. Чистое южное небо перемигивалось звездами, в бассейне неслышно передвигались упитанные тени, на зеленую мраморную голову слетались белые бабочки с длинными пушистыми усиками. Кто-то вкрадчиво шуршал в лабиринте – видимо, ленивая кошка для него все-таки нашлась.
На плечи неожиданно легли ладони:
– Ты спать-то собираешься, батюшка?
Князь склонил голову, коснулся щекой ее руки:
– Я чуть не забыл, как звучит твой голос, Полюшка моя. Надеюсь, теперь мы больше уже не расстанемся. Никогда.
– Если никогда, тогда пойдем, – взяла его за запястья жена и повела за собой.
Гранд Альба Карл Фердинанд Игулада-де-Кераль
– Прости, батюшка, нет тут ни у кого бань совсем, – развела руками Полина. – Дрова, сказывают, больно дороги. Вот и не ставят.
– Коли бани нет, можно и просто водой полоснуться, – отмахнулся Андрей. – Жара-то какая стоит! Только в удовольствие выйдет.
– Так сейчас, батюшка, – закрутила головой княгиня. – Это дело недолгое. Аккурат, пока на стол накрывают, и успеете… Лукерья! Агафья! Исподнее чистое приготовьте! Вертун, Ждан: бадейки берите, да бегом за водой!
Водой путники ополоснулись за домом, возле небольшого птичника с цесарками. Розовым мылом, пахнущим жасмином и лавандой, смыли с себя пыль и застарелый пот, переоделись в чистое и пошли к столу.
По здешним обычаям, угощение было накрыто не в доме в трапезной, а на улице, под просторным навесом возле бассейна, в котором плавали упитанные карпы с широкими, как у бобра, спинами.
Изнутри дворец испанского гранда выглядел куда роскошнее, нежели снаружи. Дом поверх штукатурки был расписан батальными сценами в духе рыцарей в сверкающих доспехах, храбро поражающих длинными пиками огнедышащих чешуйчатых рыб, зачем-то отрастивших короткие толстые лапы. Вдоль всего второго этажа тянулось широкое гульбище – здесь почему-то называемое балконом. Его поддерживали резные столбы, на них же опиралась и крыша.
Большую часть двора занимали цветочные клумбы и просторный лабиринт из кустарника. Правда, кустарник, при всей его густоте, на высоту поднимался от силы по колено, и потому заблудиться в лабиринте могла разве что забредшая в него ленивая кошка. В нескольких местах над зеленью возвышались скульптуры из белого мрамора. Еще одна, но темно-зеленая, выглядывала из центра выложенного мелкой керамической плиткой бассейна, столь обширного, что, случись осада, воды из него хватило бы полусотне коней на две недели. От бассейна веяло прохладой – в этой прохладе и стоял невысокий помост со столом на полтора десятка человек. Напротив, по другую сторону, тоже была заплетенная плющом беседочка. Но – только на двоих.
– Ну, как ты без нас, батюшка? – участливо спросила княгиня, наполняя вином высокий серебряный кубок. – Ладно ли у нас на стороне? Чем ныне Русь православная живет? Как дома, все ли спокойно? Что в Москве, как государь, чем с басурманами беда завершилась?
– Пока у нас на Руси царь такой, как Иоанн Васильевич правит, так и опасаться нечего, – поднял бокал Зверев. – Побили басурман милостью божьей. Всех начисто вырезали, никто к себе в Османию сбежать не сумел. Надолго теперича дорогу в русские пределы забудут. За государя нашего, за Иоанна!
Вино было красным, густым, чуть сладким и с небольшой горчинкой. Приятное. Отставив кубок, Андрей взялся за целиком запеченную птицу с поджаристой корочкой. Спохватился, поняв, что тарелку с пичугой княгиня придвинула к нему одному. Все остальные вяло раскладывают по тарелкам какое-то странное месиво из гороха, капусты, шкварок и мелких кусочков мяса в густом кровавом соусе с помидорными косточками.
– У вас тоже голодно? – с подозрением спросил он.
– Не беспокойся, батюшка, – замахала руками Полина. – Нет таких печалей. Откель нам знать, что ты сегодня появишься? Оттого к обеду лишь одну цесарку и запекли. Кушай, не беспокойся. Паэлья тоже вкусная и сытная. Ты с дороги, тебе нужнее.
– Если вкусная и сытная, то я тоже хочу, – усмехнулся Андрей, вынимая косарь.
– Спасибо, батюшка, не нужно! – предупредила Арина, невесть откуда взявшимся легким движением поправила выбившийся из-под заменяющей платок легкой вуали локон, и тут же по-детски почесала кончик носа. – Кушай сам, правда. Мы сыты.
– Я что, выгляжу тощим и некормленым? – Привычно порезав птичку на несколько частей, глава семьи разложил ножки и бока не ставшим перечить Ермолаю и Пребране. Княгиня же упреждающе вскинула руку и спросила:
– Так, сказываешь, голодно ныне на Руси?
– Беда странная с погодой, – вздохнул князь Сакульский. – То морозы середь лета ударят, то на Рождество теплынь, трава зеленеет, коров на выпас из стойл смерды выгоняют. А как озимые всходить начали, их – хлоп! – снегом снова и накрыло! Сама понимаешь, все пашни пересевать никаких рук не хватит. Бояре многие сами пахали, родовитость презрев, холопов в поля выводили. В итоге же все их труды заморозком июньским убивает. И так – через два года на третий. Плохо с хлебом, в общем. Капуста родится, она холода не боится. Репа, брюква не пропали. Огурцы, понятное дело, в ямах… Мне легче, мы в своих северах тепла и не ждем никогда, хлеб растим мало. Округ Москвы же совсем беда. Иные бояре, сказывают, столь обнищали, что холопов своих обученных на волю отпускают, ибо прокормить не в силах. На зерно ведь все больше рассчитывают, на хлеб. Пшеница же, известное дело, капризна. Кабы знали наперед про погоду-то, тоже, мыслю, капустой могли погреба забить.
– Ужас какой! – разом охнули Полина и Пребрана. Ерема и Арина шептались о чем-то своем.
– Да уж, испытание Господь послал немалое, – перекрестился князь Сакульский. – Однако же с Османской Портой управились, и с неурожаем справимся. Трава растет, сена для скота вдосталь, соленья-квашенья тоже у каждого найдутся. Как-нибудь переживем. Вы про себя лучше расскажите! Как добрались, как устроились? Хоромы, вижу, у вас богатые, однако же хозяина не видать. Чьи они, откуда?
– Жениха моего дом сей, батюшка, – вдруг зарделась Пребрана. – Гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля.
– Ого! – охнул Андрей. – Так и называешь: Альба Карла Фердинандом Игулада-де-Кералем? Язык не ломается?
– Карлом зову, – опустила голову девушка и покраснела еще сильнее.
– Не гневись, батюшка, – положила ладонь ему на руку княгиня. – Понимаю я, что непотребно девице незамужней у жениха в доме проживать. Однако же, дворец сей родом грандов Игулада-де-Кераль нам в полную свободу для проживания предоставлен, и посему приличия соблюдены в полной мере. Жених сюда лишь в гости наведается и до темноты завсегда дом покидает. Ой, наконец-то! Дядюшка вернулся!
Полина резко встала, взмахнула рукой:
– Дядюшка, дядюшка, Андрей приехал!!!
Князь Юрий Семенович Друцкий внешне изменился мало. Та же тощая борода, тот же быстрый взгляд, те же постоянно шевелящиеся пальцы. Только чуть похудел, да кожа сморщилась еще сильнее, словно ссохлась, напоминая кору старого дуба. По возрасту он превосходил Андрея уже, поди, вдвое – но по-прежнему был хитер и энергичен, явно принадлежа к тому типу людей, которые живут благодаря молодости душевной, а не телесной.
– Андрей Васильевич! Как же я рад! Заждались, заждались…
Андрей вышел навстречу самому близкому родственнику своей жены, крепко его обнял, и они вместе вернулись под навес, уселись рядом. Княгиня, жестом отогнав прислугу, сама налила им вина.
– За встречу, друг мой! – с улыбкой поднял кубок Юрий Семенович. – Ну, рассказывай князь, рассказывай! Как ныне Москва, как бояре с голодом справляются, отошли ли от сечи великой, много ли земель новых государь победителям нарезал?
– Много, княже, много, – ответил Зверев. – Почитай, на триста верст черту засечную на юг сдвинул. От Рязани и Тулы до самого сердца Дикого Поля, от Оки и аж до Северного Донца[5].
– А как друг твой, Михайло Воротынский? Цел ли? Живым ли из сечи вышел?
– Не беспокойся, Бог милостив к храбрым, – кивнул Зверев. – Ни одной царапины нет на воеводе.
– Славно, – перекрестился князь. – Имя сего славного витязя даже здесь многих в дрожь бросает.
– Это потому, что они еще не знают про опричного воеводу князя Дмитрия Хворостинина, – злорадно усмехнулся Андрей. – Он тоже един десяти стоит. Именно он сечу при Молодях и начинал, с горсткой детей боярских на орду несчитанную кинувшись. Он себя еще покажет. От одного взгляда нехристи драпать будут.
– Хворостинины – это отрасль князей Ярославских? – прищурившись, моментально сориентировался князь Друцкий. – Которые от Михаила Васильевича Хворостина род ведут? Если отец князя Дмитрия Иван, так мы с ним по матери родичи совсем близкие выходим, он мне вроде как внучатый племянник! Славно, славно. А князь Салтыков как, здоров ли?
– В Москве при пожаре угорел, – перекрестился князь Сакульский.
– Жаль, – вздохнул Юрий Семенович. – А я как раз грамотку ему отписать собирался… Царствие ему небесное… А Шереметевы ныне не в опале?
Князю Друцкому пришлось пересказывать все события последних лет довольно долго и подробно – несмотря на то, что о многом дядюшка и так откуда-то хорошо знал. Пересказывать в мелочах: кто где погиб или возвысился, на кого наложили опалу, кого одарили поместьями, кто на ком женился, кого куда выдали замуж, кто вывел своих сыновей в новики и как отозвался на это Иоанн Васильевич. Причем, когда Зверев признавался, что не в курсе семейных праздников каких-то дальних родственников или не способен точно указать, к какой ветви одной и той же фамилии относится опальный боярин – Юрий Семенович проявлял хорошо различимое неудовольствие – пусть и не выказываемое вслух. Расспросы продлились до сумерек. То есть, не только до ужина, но и позднее, после чего дядюшка в задумчивости удалился, а Андрей оказался вымотан настолько, что даже не догадался в свою очередь расспросить князя Друцкого о его собственных семейных делах.
В покое и тишине Зверев просидел всего несколько минут. Не успел он допить и одного бокала, как под навесом появилась Пребрана, накинувшая на плечи пушистый и белоснежный пуховый платок. Она неуверенно задержалась у края стола, потом бесшумно, словно скользя над полом, дошла до отца, осторожно присела на самый краешек скамьи, опустив взгляд к столешнице. Прошептала:
– Карл сказывает, коли венчаться станем, я веру свою должна сменить.
– Вот как? – Андрей ощутил, как его губы расползаются в невольную улыбку. – И это все, что тебя волнует?
– Но ведь от веры православной отречься надобно! – недоуменно вскинула голову девушка.
– Я думал, ты кричать станешь: нелюб он мне! Страшен, противен! Не хочу, не буду! Лучше в монастырь! – откинувшись на столб за спиной, допил вино князь. – А ты сказываешь токмо, что с обрядом венчания нелады. Остальное все, стало быть, по душе?
Пребрана зарделась и снова потупила взгляд. Андрей вздохнул:
– Верует ли жених твой в Господа нашего, Иисуса Христа?
– Верует, – согласилась девушка. – Токмо они ведь схизматики. Католики то есть. Крестятся они неправильно.
– Тебя тревожит, что твой жених неправильно крестится? – вернул кубок на стол князь Сакульский. – Это так опасно?
– Странные ты речи ведешь, батюшка, – покосилась на него Пребрана. – Ровно и разницы меж верами нашими нет никакой.
– Есть! – немедленно согласился Зверев. – Только не помню, какая… Не подскажешь?
– Filioque, – со странным акцентом тут же ответила дочь. – Вопреки постановлениям Второго и Третьего Вселенского Собора католики ввели в восьмой член Символа Веры добавление об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына.
– Ох ты ж ёкарный бабай, – аж крякнул от резанувшей ухо казенщины Андрей. Где она этого только нахваталась? – Ох уж эти еретики! То есть, теперь Господу нашему Иисусу Христу они больше не молятся?
– Молятся. Но они сказывают, что благодать Божья не токмо от Бога-Отца, но и от Бога-Сына исходит.
Похоже, получившая в детстве хорошее монастырское образование Полина не преминула поделиться знанием с детьми.
– Ужас, – притворно охнул князь Сакульский. – Они оскорбили Иисуса?
– Наоборот, – загорячилась девушка, – они возвысили его до Бога-Отца!
– А разве Бог не триедин?
– Но благодать-то, дух святой даруется токмо Богом-Отцом, но не земным воплощением!
– Земное воплощение – это Иисус? – уточнил Андрей. – И значит, ему молиться не след?
– Иисус это тоже Бог, он искупление за грехи наши на себя принял! Как же ты этого не понимаешь?!
– Во многом знанье многие печали, – пожал плечами князь. – Если хочешь найти различия, то ты их обязательно найдешь. Если бы мне довелось вести своих холопов на штурм этого городка, то поверь, милая, я привел бы им куда больше доводов о различиях наших вер, нежели ты способна придумать. Если же мне пришлось бы оборонять его вместе с грандом Игулада-де-Кералем, я бы просто сказал, что мы помогаем нашим братьям-христианам. Было бы желание – а нужный ответ всегда можно обосновать легко и быстро. Поэтому, милая, давай вернемся к самому началу. Возможно, между поклонением Господу нашему Иисусу Христу и Господу нашему Иисусу Христу есть настолько страшная и непреодолимая катастрофа, бездонная пропасть, что ее и вправду невозможно преодолеть. Скажи мне, доченька, ты действительно хочешь добыть истину и ужаснуться этой разнице? Или, может статься, они просто крестятся неправильно, да и все?
– Но ведь это будет обман… – шепотом сказала Пребрана.
– Кого? Надеюсь, ты не думаешь, что можно обмануть Бога? Что для Бога правильное движение руки важнее искренности твоих молитв или праведности твоих поступков? Насколько я помню, среди его заветов есть «не убий, не укради, не прелюбодействуй», но нет ничего о форме крестов, высоте шпилей или количестве пальцев для правильного знамения… Хотя, конечно, если кто-то, кого я еще не видел, страшен, как болотный леший, и вызывает у тебя отвращение – мы можем обсудить важность этих тонкостей в богослужениях.
Девушка прикусила губу. Мотнула головой. Наклонилась и быстро поцеловала Андрея в щеку:
– Спасибо, папа… – вскочила и убежала.
– Надеюсь, это не звучало, как благословение?! – попытался окликнуть ее Зверев. – Я ведь его еще даже не видел!!!
Однако Пребрана его не услышала. Князь Сакульский пожал плечами и налил себе еще вина. Его долгое, почти месячное путешествие в неизвестность наконец-то закончилось. И мысль о том, что уже никуда не нужно скакать, торопиться, задумываться о ночлеге и раннем подъеме для нового перехода, все еще никак не могла уложиться в его сознании. Чистое южное небо перемигивалось звездами, в бассейне неслышно передвигались упитанные тени, на зеленую мраморную голову слетались белые бабочки с длинными пушистыми усиками. Кто-то вкрадчиво шуршал в лабиринте – видимо, ленивая кошка для него все-таки нашлась.
На плечи неожиданно легли ладони:
– Ты спать-то собираешься, батюшка?
Князь склонил голову, коснулся щекой ее руки:
– Я чуть не забыл, как звучит твой голос, Полюшка моя. Надеюсь, теперь мы больше уже не расстанемся. Никогда.
– Если никогда, тогда пойдем, – взяла его за запястья жена и повела за собой.
Гранд Альба Карл Фердинанд Игулада-де-Кераль
Утром князь и княгиня провели в постели времени намного дольше обычного, и когда вышли на воздух – их встретила неожиданная изнуряющая жара.
– Как у них только клубника растет в таком пекле, – удивился Зверев, отступая обратно в тень гульбища. – Давно завялиться вся должна.
– Сейчас еще ничего, не так знойно. Бывает, так и не выйти на свет вовсе, – ответила Полина. – Дети, вон, токмо по вечерней прохладе гуляют.
– Гуляют? – заинтересовался Зверев. – Интересно, где, куда?
– Знакомцев завели немало. Чай, дело молодое, – расслабленно отмахнулась княгиня. – Пребрана с женихом прогуливалась, Ерема с Ариной тоже не раз с ними выходили. У Карла здесь родичей и знакомых в достатке, через него со многими сошлись, на балах много раз бывали, на охоту выезжали, на купание, в иные места.
– В «иные» – это куда? – еще больше заинтересовался Зверев.
– Четы королевской ныне в Аранхуэсе нет, – спокойно объяснила Полина. – Король Филипп выразил недовольство теснотой здешнего замка и повелел его перестроить. Второй год строители стараются, а его величество лишь дважды изволил побывать, дабы осмотреть, как они работают. Посему приемов в здешнем королевском дворце теперь нет, однако же в парк знатных особ пропускают невозбранно. Здесь преизрядно летних домов у самых достойных родов. Пусть без короля в городе не так многолюдно, но есть с кем повеселиться. Опять же, до Толедо всего день пути на рысях. На королевский бал, коли поутру отправиться, легко можно поспеть. И на королевскую охоту по приглашению вовремя явиться. Нет-нет, не смотри так на меня, батюшка! Все приличия наши дочери соблюдают. Коли где и веселятся, то токмо в присутствии брата своего или моем, да и я сама на балах лишь в сопровождении дядюшки, родича моего старшего, появляюсь. На купание же, али охоту и вовсе не езжу. И с женихом наедине Пребрана никогда не остается. Не беспокойся.
– Все равно как-то буйно слишком все это выглядит, – передернул плечами Зверев.
– Нравы здешние несколько от наших отличаются, батюшка. Хоть и дики, но не хочется белыми воронами казаться. Ты не думай, скромность и целомудрие гышпанцы чтут не меньше нашего. Но коли девушка скромная с родственниками гуляет, али в иные места на люди выходит, то пошуметь, повеселиться, поговорить с кем, даже танец провести ей не в укоризну.
– Танцы?! – изумился Зверев, уже давно подзабывший это слово среди величавых хороводов и скоморошьих присядок.
– Ты не гневайся, ты на них взгляни хоть раз поначалу, – опять испугалась супруга. – Это всего лишь basse danse, или estampie, королевская павана. Они вполне благочинны и пристойны. Не допускают никаких вольностей.
– Если ты говоришь, что пристойны, – кашлянул Андрей, – стало быть, так оно и есть. Не сомневаюсь.
Знала бы милая, чудесная воспитанница монастыря, с кем разговаривает, и каковы танцы были в детстве ее супруга! Зверев кашлянул еще раз и мотнул головой:
– Вина!
– Лукерья, вина князю немедля! – потребовала княгиня и зачем-то добавила: – Разбавленного! Ты не беспокойся, княже, это не лихоманка, это воздух тут такой, сухой больно. А хочешь, пойдем с тобой у реки погуляем? Хворь как рукой снимет!
Князь Сакульский еще немного прокашлялся и согласно кивнул:
– Пошли.
Но отправиться на реку они не успели. По лестнице, ведущей с гульбища вниз, дробно простучали пятки, и рядом возник веселый князь Друцкий в замшевом коричневом колете и пухлом берете того же цвета, низко поклонился, изобразив что-то рукой на здешний манер:
– А я слышу, голоса доносятся. От и помыслил, что голубки это наши наконец-то проголодались и объятия свои разжать решили. Так и знал, так и знал. Оттого и повелел приготовить легкий херес и гаспаччо[6], которое снимет легкий голод, но не отяжелит живот, оставив силы для новых деяний, – дядюшка весело подмигнул. Наверное – понимающе, но получилось у старика как-то неестественно. – Полюшка, подгони холопок своих, все уже приготовлено, в погребе остывает. Пусть несут.
– Да, дядюшка, сейчас, – согласно кивнула княгиня, отошла в дом, а Юрий Семенович тут же поймал Зверева за локоть, торопливо прошептал:
– Совсем забыл упредить тебя, княже! Коли примчится гранд де Кераль и заторопятся они с Пребраной твоей благословения просить, ты его сразу не давай. Сошлись на усталость. Скажи, подумать надобно…
– Это так срочно? – не понял Андрей.
– Ай, – отмахнулся князь. – По два, по три раза на неделе прилетает сорванец юный. Кабы не приличия, так и вовсе у ее ног бы поселился. Взбалмошные они все, гышпанцы эти. Видать, голова на солнце перегревается постоянно. Эвон как припекает.
– Постой, Юрий Семенович, – окончательно запутался Зверев. – Ты же сам обо всем сговаривался? Сладил все чин по чину еще сколько лет тому, обговорил все до мелочи. Что же тогда ныне крутишь?
– Да есть опаска у меня, княже, – оглянулся в сторону дома Юрий Семенович. – Не хотел племянницу сим раньше времени беспокоить.
– Это как-то связано с объявлением войны одним из грандов испанской короне?
– Ты знаешь? – изумился князь Друцкий. И тут же сообразил: – Ну конечно же, барон Тюрго! Столь занимательная история не могла пройти мимо его ушей. Он же тебе благоволит и, мыслю, готов помогать без всякой корысти, коли это не повредит интересам его крохотной Швеции.
– Так это был Карл де Кераль?
– Его отец, – со вздохом признал Юрий Семенович. – Пока гранд чудил, его величество к сему относился снисходительно. Когда же смех иссяк, излишне непокорный дворянин стал казаться ему подозрительным. Мы же не хотим передать Пребрану в семью опальных? Ныне…
Князь запнулся, услышав шаги – однако это была всего лишь прислуга, выносящая блюда, кувшины и посуду, и Юрий Семенович закончил:
– Ныне я проведать пытаюсь, сколь глубоко недовольство короля и как далеко оно способно зайти, нет ли надежды на милость. Все же дети явно приглянулись друг другу и не хотелось бы столь грубо рушить их надежды. Но коли Филипп окажется непреклонен, род грандов де Кераль окажется нам совсем не ровней. И в таком… О, наконец-то, Полинушка! А мы тебя уже заждались. Идемте к столу, идемте.
– А дети где? – оглянулся Андрей.
– Соскучились они, соскучились, – утешил дядюшка. – Да токмо дело молодое… Как дома усидишь, коли столько веселья вокруг?
Андрей перевел взгляд на жену.
– Еремушка с ними. В обиду не даст, непотребства не допустит, – тут же напомнила Полина. – Да и сами, может статься, встретим. Наверняка у воды дети. Вон как жарко ныне опять…
За завтраком темы для разговора не нашлось. Андрей думал над словами дядюшки и вспоминал вчерашний разговор с Пребраной – но Полину тревожить не хотел. Князь Друцкий тоже поглядывал на племянницу и молчал.
Поев, Зверев переоделся, опоясавшись саблей прямо поверх шелковой сорочки и накинув на плечи плащ – больше от солнца, чем от холода. В голове крутилась мысль, что носить броню в таком климате – самоубийство. Коли не убьют в первый же час – сам запечешься, словно рак в собственной скорлупе.
К счастью, королевский парк находился от дворца грандов де Кераль всего в получасе ходьбы, и вскоре супруги оказались в тени могучих лип и кленов. Здесь действительно было очень красиво: ухоженные широкие дорожки, живые изгороди, пруды и каналы, обложенные благородным ломаным камнем, решетки с вазонами на каждом столбе, много фонтанов – пусть и неработающих, но демонстрирующих хороший вкус королевской четы. Ведь каждый был украшен скульптурой Бахуса, Афины, Медузы, Геракла или иного античного героя. К тому же, в чашах фонтанов сохранялась чистая прозрачная вода, и Зверев чуть не из каждой отирал влагой лицо и гладко выбритую по русскому обычаю голову.
К дворцу они не пошли – оттуда доносились звуки стройки: крики, стуки, скрип, поднималась пыль. Вот только пылью дышать в такую жару не хватало! В других же краях сада не то что своих детей – вообще гуляющих не встретили. Вернулись домой к обеду – и там вдруг оказались среди шума и веселья! Под навесом стол стоял накрытый, причем в основном бутылками и кубками, вокруг него несколько молодых людей с завязанными глазами пытались поймать каких-то девушек – но, само собой, все время захватывали только друг друга. Еще один ухарь пытался пройти через лабиринт. Причем тоже – с завязанными глазами, следуя лишь командам одетой в легкое сатиновое платьице Арины. Правда, юбка у платья была довольно пышной и скрывала ноги до пят. Но зато лиф почти полностью открывал грудь.
– Ермолай! А вот тебе глаза завязывать не следовало! – громко посетовал князь Сакульский.
– Батюшка?! – Один из кавалеров, играющих под навесом, метнулся из стороны в сторону, оступился и шумно рухнул прямо в бассейн. Только там он догадался сдернуть повязку, вскочил, оказавшись в воде по грудь. Остальные гости тоже засуетились, снимая повязки, оправляясь, подбирая и нахлобучивая на голову береты и шляпы. Девушки попытались незаметно убрать бутылки, пряча их вниз и прикрывая юбками. На столе оставались вазы с фруктами и множество кубков. Видимо, родителям следовало догадаться, что в них давили сок.
– Батюшка, батюшка! – От дома подбежала Пребрана, ведя за руку раскрасневшегося паренька. – Батюшка, прости, не уследили. Батюшка, это он. Хочу представить тебе гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля. Прости, это должен был сделать дядюшка Юрий Семенович, но он, вестимо, в отъезде. А Карл, узнав о твоем приезде, так торопился представиться, что… Его не оказалось дома.
Гышпанец, поняв, что говорят о нем, чуть присел, склонился, отработанным жестом попытался поймать край головного убора – но, как и прочие гости, оказался простоволосым. Тем не менее, гранд не смутился, быстро и изящно изобразил рукой несколько уважительных движений, выпрямился, вернув руку к груди.
– И тебе не хворать. – Князь поклонился в ответ: спокойно и с достоинством, в подбородок и без циркачества.
От навеса снова послышался громкий плеск: Ерема, попытавшись вылезти, соскользнул с мокрого камня, ограждающего бассейн, и бухнулся назад.
Гранд де Кераль о чем-то быстро заговорил, кивая и улыбаясь.
– Он очень счастлив тебя видеть, батюшка, – пояснила Пребрана, явно пытаясь переводить. – Он выражает тебе всяческое уважение и восхищение. Еще он меня очень хвалит… – Она зарделась.
– Так он тобой или мной восхищается? – скривился Зверев.
– Ты не прав, батюшка, – мотнула головой девушка. – Гышпанцы о твоих подвигах зело наслышаны. И про набег на сарацин с казаками, и про сечу под Казанью, про мудрость твою огненную. Про поход Литовский.
– Гышпанцы знают про мой поход против ордена крестоносцев? Очень, очень должно быть, добрые у них обо мне отзывы.
Молодые люди перекинулись несколькими словами, и гранд де Кераль снова поклонился.
– Карл говорит, что доблесть и отвага достойны уважения даже у врага. Но ты сражался супротив сарацин куда чаще, нежели против воинства христова. Они считают тебя достойным и важным союзником.
Подбежавший молодой дворянин сунул в руку гранда шляпу с распушенным петушиным пером. Де Кераль надел ее и чуть приосанился, слегка отведя ногу.
Паренек Андрею понравился. Чем-то напоминал он горностая: остролицый, остроносый, темноглазый, поджарый и игривый. Подрастет – заматереет, какие его годы. Веселость пропадет, когда ответственность на плечи свалится. Кто в детстве оболтусом не был? Храбрые витязи, что на Молодях, под Казанью или Юрьевым насмерть стояли, живота не жалея, тоже когда-то и юбки девкам дворовым задирали, и медом хмельным в стогах баловались, и от монастырской грамоты на Ивану Купалу из окон сбегали. Однако же, когда Русь на поле ратное призвала – не осрамились ни разу.
– Как у них только клубника растет в таком пекле, – удивился Зверев, отступая обратно в тень гульбища. – Давно завялиться вся должна.
– Сейчас еще ничего, не так знойно. Бывает, так и не выйти на свет вовсе, – ответила Полина. – Дети, вон, токмо по вечерней прохладе гуляют.
– Гуляют? – заинтересовался Зверев. – Интересно, где, куда?
– Знакомцев завели немало. Чай, дело молодое, – расслабленно отмахнулась княгиня. – Пребрана с женихом прогуливалась, Ерема с Ариной тоже не раз с ними выходили. У Карла здесь родичей и знакомых в достатке, через него со многими сошлись, на балах много раз бывали, на охоту выезжали, на купание, в иные места.
– В «иные» – это куда? – еще больше заинтересовался Зверев.
– Четы королевской ныне в Аранхуэсе нет, – спокойно объяснила Полина. – Король Филипп выразил недовольство теснотой здешнего замка и повелел его перестроить. Второй год строители стараются, а его величество лишь дважды изволил побывать, дабы осмотреть, как они работают. Посему приемов в здешнем королевском дворце теперь нет, однако же в парк знатных особ пропускают невозбранно. Здесь преизрядно летних домов у самых достойных родов. Пусть без короля в городе не так многолюдно, но есть с кем повеселиться. Опять же, до Толедо всего день пути на рысях. На королевский бал, коли поутру отправиться, легко можно поспеть. И на королевскую охоту по приглашению вовремя явиться. Нет-нет, не смотри так на меня, батюшка! Все приличия наши дочери соблюдают. Коли где и веселятся, то токмо в присутствии брата своего или моем, да и я сама на балах лишь в сопровождении дядюшки, родича моего старшего, появляюсь. На купание же, али охоту и вовсе не езжу. И с женихом наедине Пребрана никогда не остается. Не беспокойся.
– Все равно как-то буйно слишком все это выглядит, – передернул плечами Зверев.
– Нравы здешние несколько от наших отличаются, батюшка. Хоть и дики, но не хочется белыми воронами казаться. Ты не думай, скромность и целомудрие гышпанцы чтут не меньше нашего. Но коли девушка скромная с родственниками гуляет, али в иные места на люди выходит, то пошуметь, повеселиться, поговорить с кем, даже танец провести ей не в укоризну.
– Танцы?! – изумился Зверев, уже давно подзабывший это слово среди величавых хороводов и скоморошьих присядок.
– Ты не гневайся, ты на них взгляни хоть раз поначалу, – опять испугалась супруга. – Это всего лишь basse danse, или estampie, королевская павана. Они вполне благочинны и пристойны. Не допускают никаких вольностей.
– Если ты говоришь, что пристойны, – кашлянул Андрей, – стало быть, так оно и есть. Не сомневаюсь.
Знала бы милая, чудесная воспитанница монастыря, с кем разговаривает, и каковы танцы были в детстве ее супруга! Зверев кашлянул еще раз и мотнул головой:
– Вина!
– Лукерья, вина князю немедля! – потребовала княгиня и зачем-то добавила: – Разбавленного! Ты не беспокойся, княже, это не лихоманка, это воздух тут такой, сухой больно. А хочешь, пойдем с тобой у реки погуляем? Хворь как рукой снимет!
Князь Сакульский еще немного прокашлялся и согласно кивнул:
– Пошли.
Но отправиться на реку они не успели. По лестнице, ведущей с гульбища вниз, дробно простучали пятки, и рядом возник веселый князь Друцкий в замшевом коричневом колете и пухлом берете того же цвета, низко поклонился, изобразив что-то рукой на здешний манер:
– А я слышу, голоса доносятся. От и помыслил, что голубки это наши наконец-то проголодались и объятия свои разжать решили. Так и знал, так и знал. Оттого и повелел приготовить легкий херес и гаспаччо[6], которое снимет легкий голод, но не отяжелит живот, оставив силы для новых деяний, – дядюшка весело подмигнул. Наверное – понимающе, но получилось у старика как-то неестественно. – Полюшка, подгони холопок своих, все уже приготовлено, в погребе остывает. Пусть несут.
– Да, дядюшка, сейчас, – согласно кивнула княгиня, отошла в дом, а Юрий Семенович тут же поймал Зверева за локоть, торопливо прошептал:
– Совсем забыл упредить тебя, княже! Коли примчится гранд де Кераль и заторопятся они с Пребраной твоей благословения просить, ты его сразу не давай. Сошлись на усталость. Скажи, подумать надобно…
– Это так срочно? – не понял Андрей.
– Ай, – отмахнулся князь. – По два, по три раза на неделе прилетает сорванец юный. Кабы не приличия, так и вовсе у ее ног бы поселился. Взбалмошные они все, гышпанцы эти. Видать, голова на солнце перегревается постоянно. Эвон как припекает.
– Постой, Юрий Семенович, – окончательно запутался Зверев. – Ты же сам обо всем сговаривался? Сладил все чин по чину еще сколько лет тому, обговорил все до мелочи. Что же тогда ныне крутишь?
– Да есть опаска у меня, княже, – оглянулся в сторону дома Юрий Семенович. – Не хотел племянницу сим раньше времени беспокоить.
– Это как-то связано с объявлением войны одним из грандов испанской короне?
– Ты знаешь? – изумился князь Друцкий. И тут же сообразил: – Ну конечно же, барон Тюрго! Столь занимательная история не могла пройти мимо его ушей. Он же тебе благоволит и, мыслю, готов помогать без всякой корысти, коли это не повредит интересам его крохотной Швеции.
– Так это был Карл де Кераль?
– Его отец, – со вздохом признал Юрий Семенович. – Пока гранд чудил, его величество к сему относился снисходительно. Когда же смех иссяк, излишне непокорный дворянин стал казаться ему подозрительным. Мы же не хотим передать Пребрану в семью опальных? Ныне…
Князь запнулся, услышав шаги – однако это была всего лишь прислуга, выносящая блюда, кувшины и посуду, и Юрий Семенович закончил:
– Ныне я проведать пытаюсь, сколь глубоко недовольство короля и как далеко оно способно зайти, нет ли надежды на милость. Все же дети явно приглянулись друг другу и не хотелось бы столь грубо рушить их надежды. Но коли Филипп окажется непреклонен, род грандов де Кераль окажется нам совсем не ровней. И в таком… О, наконец-то, Полинушка! А мы тебя уже заждались. Идемте к столу, идемте.
– А дети где? – оглянулся Андрей.
– Соскучились они, соскучились, – утешил дядюшка. – Да токмо дело молодое… Как дома усидишь, коли столько веселья вокруг?
Андрей перевел взгляд на жену.
– Еремушка с ними. В обиду не даст, непотребства не допустит, – тут же напомнила Полина. – Да и сами, может статься, встретим. Наверняка у воды дети. Вон как жарко ныне опять…
За завтраком темы для разговора не нашлось. Андрей думал над словами дядюшки и вспоминал вчерашний разговор с Пребраной – но Полину тревожить не хотел. Князь Друцкий тоже поглядывал на племянницу и молчал.
Поев, Зверев переоделся, опоясавшись саблей прямо поверх шелковой сорочки и накинув на плечи плащ – больше от солнца, чем от холода. В голове крутилась мысль, что носить броню в таком климате – самоубийство. Коли не убьют в первый же час – сам запечешься, словно рак в собственной скорлупе.
К счастью, королевский парк находился от дворца грандов де Кераль всего в получасе ходьбы, и вскоре супруги оказались в тени могучих лип и кленов. Здесь действительно было очень красиво: ухоженные широкие дорожки, живые изгороди, пруды и каналы, обложенные благородным ломаным камнем, решетки с вазонами на каждом столбе, много фонтанов – пусть и неработающих, но демонстрирующих хороший вкус королевской четы. Ведь каждый был украшен скульптурой Бахуса, Афины, Медузы, Геракла или иного античного героя. К тому же, в чашах фонтанов сохранялась чистая прозрачная вода, и Зверев чуть не из каждой отирал влагой лицо и гладко выбритую по русскому обычаю голову.
К дворцу они не пошли – оттуда доносились звуки стройки: крики, стуки, скрип, поднималась пыль. Вот только пылью дышать в такую жару не хватало! В других же краях сада не то что своих детей – вообще гуляющих не встретили. Вернулись домой к обеду – и там вдруг оказались среди шума и веселья! Под навесом стол стоял накрытый, причем в основном бутылками и кубками, вокруг него несколько молодых людей с завязанными глазами пытались поймать каких-то девушек – но, само собой, все время захватывали только друг друга. Еще один ухарь пытался пройти через лабиринт. Причем тоже – с завязанными глазами, следуя лишь командам одетой в легкое сатиновое платьице Арины. Правда, юбка у платья была довольно пышной и скрывала ноги до пят. Но зато лиф почти полностью открывал грудь.
– Ермолай! А вот тебе глаза завязывать не следовало! – громко посетовал князь Сакульский.
– Батюшка?! – Один из кавалеров, играющих под навесом, метнулся из стороны в сторону, оступился и шумно рухнул прямо в бассейн. Только там он догадался сдернуть повязку, вскочил, оказавшись в воде по грудь. Остальные гости тоже засуетились, снимая повязки, оправляясь, подбирая и нахлобучивая на голову береты и шляпы. Девушки попытались незаметно убрать бутылки, пряча их вниз и прикрывая юбками. На столе оставались вазы с фруктами и множество кубков. Видимо, родителям следовало догадаться, что в них давили сок.
– Батюшка, батюшка! – От дома подбежала Пребрана, ведя за руку раскрасневшегося паренька. – Батюшка, прости, не уследили. Батюшка, это он. Хочу представить тебе гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля. Прости, это должен был сделать дядюшка Юрий Семенович, но он, вестимо, в отъезде. А Карл, узнав о твоем приезде, так торопился представиться, что… Его не оказалось дома.
Гышпанец, поняв, что говорят о нем, чуть присел, склонился, отработанным жестом попытался поймать край головного убора – но, как и прочие гости, оказался простоволосым. Тем не менее, гранд не смутился, быстро и изящно изобразил рукой несколько уважительных движений, выпрямился, вернув руку к груди.
– И тебе не хворать. – Князь поклонился в ответ: спокойно и с достоинством, в подбородок и без циркачества.
От навеса снова послышался громкий плеск: Ерема, попытавшись вылезти, соскользнул с мокрого камня, ограждающего бассейн, и бухнулся назад.
Гранд де Кераль о чем-то быстро заговорил, кивая и улыбаясь.
– Он очень счастлив тебя видеть, батюшка, – пояснила Пребрана, явно пытаясь переводить. – Он выражает тебе всяческое уважение и восхищение. Еще он меня очень хвалит… – Она зарделась.
– Так он тобой или мной восхищается? – скривился Зверев.
– Ты не прав, батюшка, – мотнула головой девушка. – Гышпанцы о твоих подвигах зело наслышаны. И про набег на сарацин с казаками, и про сечу под Казанью, про мудрость твою огненную. Про поход Литовский.
– Гышпанцы знают про мой поход против ордена крестоносцев? Очень, очень должно быть, добрые у них обо мне отзывы.
Молодые люди перекинулись несколькими словами, и гранд де Кераль снова поклонился.
– Карл говорит, что доблесть и отвага достойны уважения даже у врага. Но ты сражался супротив сарацин куда чаще, нежели против воинства христова. Они считают тебя достойным и важным союзником.
Подбежавший молодой дворянин сунул в руку гранда шляпу с распушенным петушиным пером. Де Кераль надел ее и чуть приосанился, слегка отведя ногу.
Паренек Андрею понравился. Чем-то напоминал он горностая: остролицый, остроносый, темноглазый, поджарый и игривый. Подрастет – заматереет, какие его годы. Веселость пропадет, когда ответственность на плечи свалится. Кто в детстве оболтусом не был? Храбрые витязи, что на Молодях, под Казанью или Юрьевым насмерть стояли, живота не жалея, тоже когда-то и юбки девкам дворовым задирали, и медом хмельным в стогах баловались, и от монастырской грамоты на Ивану Купалу из окон сбегали. Однако же, когда Русь на поле ратное призвала – не осрамились ни разу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента