Страница:
– Однако… – оценил потребности подворья князь. – Скотины много?
– Лошадей три, коров столько же, да овцы, да хрюшка, псина. Птица тоже пить хочет. Да и нам самим надобно.
– Изрядно.
– А ты, Андрей Лисьинский, к чужому добру не приценивайся, не про твою душу скоплено.
– Неужели одна управляется? – снова засомневался Зверев, тут же поправился: – Ну, и ты, конечно.
– Раньше батюшка еще помогал… – Паренек остановился, скинул шапку, перекрестился, поклонился куда-то на восток. – Да токмо о прошлом годе слег, высох весь, ровно тростинка, да и отошел всего за три месяца… – Он напялил малахай, отер рукавом нос, снова взялся за ведро. – Пока вроде справляемся. Хоть, знамо, и тяжко. Но я так мыслю, коли хозяйства не расширять, то пару лет выдюжим. А там я жену в дом приведу, легче станет.[5] Лишняя пара рук – это ого-го как выручает. Батюшка, хоть и слаб был, а подсоблял изрядно, пока совсем плох не стал.
– Уже и невесту присмотрел?
– Матушка, мыслю, сама подберет, – опять утер нос мальчуган. – Была бы крепкая да работящая.
– А как, чтобы ласковая?
– Заскучаю – матушка приласкает, – явно не понял вопроса паренек.
Зверев тоже уточнять не стал, повел жеребца спокойным шагом широко вокруг проруби, дабы тот остыл и восстановил дыхание. Пять кругов – и бочка на санях наполнилась до краев. Мальчишка пришлепнул дырку крышкой, забрался на облучок и понукнул кобылу, поворачивая к дому. Андрей пошел следом.
Заведя сани во двор, мальчуган скинул шапку, поклонился:
– Ну, прощевай, мил человек. Благодарствую за компанию.
– Подожди, Андрей, Мошкарин сын. Мать позови, поговорить с ней хочу.
– Чего это тебе от матушки понадобилось? – моментально напрягся паренек. – Коли нужда какая, мне сказывай, я отвечу!
– Дело у меня к ней есть, важное.
– Знаю я дела все ваши! – попытался задвинуть воротину маленький Андрей. – Поперва про хозяйство выспросил, а теперича к вдове дела заимел?! Ступай отсель, подворник, не то собак спущу!
– Эк ты суров стал, – усмехнулся Зверев. – Ну да ладно, не силой же ломиться. Ты скажи, окна из кухни, что на ту сторону выходят, первые или вторые? В какие стучать?
– Я тебе постучу, бродяга! – Паренек покрутил головой, отскочил и вернулся с тяжелым засовом, вполне способным заменить дубину.
– А чего делать, коли с Варварой мне поговорить надобно, а ты не зовешь?
– Откель ведаешь, как матушку зовут?
– Ты, храбрый юноша, у гостя коня прими, в дом проводи, водицы дай с дороги испить, в тепле погреться, а уж потом расспрашивай, чего надобно, – напомнил элементарные правила гостеприимства князь. – А то что ж, с дрекольем встречаешь, да еще любопытство свое у прохожего желаешь утолить?
Молодой хозяин размышлял недолго. Видно, понял, что незнакомец и правда может в окно постучать, на это разрешения не требуется.
– Напоить напою, – пообещал он, – но расседлывать не стану. Время к вечеру, неча тебе здесь задерживаться.
– Что ты там застрял, Андрюша? – внезапно послышался из глубины двора женский голос. – Никак, поломалось что?
– Да путник тут прохожий воды испить просит, – неохотно признал мальчик.
– Откель у нас путники, Андрей? Чай, не на тракте проезжем живем.
– Да вот, приехал… Спрашивал, много ли добра у нас? И одна ли ты с ним управляешься.
– Кто же это такой любопытный заявился? – Вытирая на ходу руки, хозяйка наконец подошла к воротам и в изумлении замерла: – Ты?!
В первый миг Звереву показалось, что он видит перед собой изящную хрупкую фею с точеными чертами лица и осиной талией. И даже свободный сарафан с синей вышивкой по сторонам от груди, даже пышная длинная юбка не портила впечатления легкости женской фигуры. Но потом разум подправил его, что таких красоток он встречал чуть не на каждом дворе – просто привык к формам княгини, что раза в два шире в талии, и ожидал увидеть в Варе нечто такое же. Но вот лицо – лицо ее оставалось таким же, как двенадцать лет назад: те же розовые щеки с ямочками, те же тонкие губы, те же глаза и вздернутый остренький нос. Разгоряченная после возни у печи, Варвара пахла пасхальными куличами и манила внутренним жаром, столь желанным после долгого зимнего пути.
– Шапку-то скинь, бестолочь, – спохватившись, огрела хозяйка сына несильным подзатыльником, аккурат чтобы малахай уронить. – Кланяйся, князь Сакульский пред тобой!
– Нечто князь, мама? А по виду человек обычный… – не поверил паренек.
– А ты думал, у князей рога и крылья растут? – усмехнулся Андрей.
– Дык, я… это… – растерялся мальчишка, поняв, что сморозил неладное. – Ну, холопов нет совсем, слуг всяких. И одежда простая, и упряжь обычная.
– Ты прости его, княже, – сказала Варвара, поправляя на голове платок. – Не ведает, как вести себя надобно. При дворе все сидит, хозяйством занят. Откель ему научиться?
– Хоть грамотный? – полюбопытствовал Зверев.
– Пока Терентий жив был, в церковь по воскресеньям бегал. Ныне же никак. Рук мало, хлопот много. Даже в город не свозить. Когда я на торгу, он тут за старшего, за все в ответе… – Она вдруг низко поклонилась, махнув рукой почти по самому снегу, и громко произнесла: – Долгих лет тебе, княже! Не стой на пороге, проходи в дом, дорогим гостем будешь.
Выглядело все это как-то неестественно, театрально – но правильно до приторности. И младший Андрей наконец все же забрал повод коня, уведя его куда-то влево, к нетерпеливо мычащему хлеву.
– Проходи, княже, – указала женщина на крыльцо с резными столбиками. – Я как раз суп стомила. Покушаешь с дороги горяченького.
– Да я сыт, спасибо.
– Нечто и не зайдешь? – удивилась Варя.
– Зайду. Конечно, зайду, – покачал головой Зверев. – Это сколько же ему уже? Одиннадцать? Почему Андрей?
– Имя мне это нравится. Опять же знала, что двух Андреев в доме моем не будет. И по святцам подходило… – В словах хозяйки князю почудилась капля горечи, но лицо Вари осталось невозмутимым. Она первой поднялась на крыльцо, вошла в дом. Может, и не очень вежливо – да только надо ведь ей было хоть наскоро в комнатах прибрать, прежде чем постороннего человека принимать. Зверев, наоборот, задержался, огляделся. Убедился, что его младший тезка действительно поставил под навес скакуна, воды налил.
Мальчишка, ощутив на себе взгляд гостя, коня все-таки расседлал и даже прикрыл ему спину серой протертой рогожей. Князь кивнул, медленно поднялся по ступеням, постучал сапогами у порога, потянул на себя дверь. Наружу стремглав вылетела рыжая кошка, описала какой-то немыслимый пируэт и так же быстро влетела обратно. Видимо, не ожидала, что снаружи так холодно.
– Это еще что, то ли дело ночью будет! – пообещал ей Андрей, прошел вдоль выставленных в ряд четырех пар валенок, под четырьмя же замызганными тулупами, но раздеваться здесь не стал, прошел в горницу. Скинул шапку, перекрестился в красный угол, даже не глядя, на что – в каждом доме и комнате там находится какой-то образок.
В лицо дохнуло влагой, теплом и сочным, густым, нестерпимо ярким запахом распаренного гороха и чуть подкопченного мяса, тонущего в горшке под тонкой пленкой жира, в тягучем коричневом вареве. Рот моментально наполнился слюной. Андрей даже сглотнул, что не осталось незамеченным.
– Давно ведь ел, княже, – приоткрыла крышку и перемешала суп Варя. – Когда еще обед в усадьбе был? Может, налить? Не побрезгуешь?
– Разве немного, за компанию, – повел носом Зверев. – Совсем чуть-чуть.
– Много и не варила. – Хозяйка сняла с полки оловянную миску, поставила на стол, чуть подумала и передвинула во главу стола, еще две поставила по сторонам. – Сейчас Андрей придет, и сядем. Он все же единственный мужик в доме, без него нехорошо… Вина достать?
– Не нужно, – отказался князь, наклонился к низкому небольшому оконцу. Зато – забранному слюдой. – Богато живете.
– Василий Ярославович за зажиточного смерда отдал, низкий ему поклон, не бедствовали, – ответила Варя, быстро и ловко рубя в мелкое крошево репу. – Бог даст, и сын в достатке останется.
Она стряхнула крошево в горшок, сыпанула туда же несколько горстей крупы, залила из кадки водой, убрала крышку с топки печи, подхватила горшок ухватом и легко поставила в глубину дышащего жаром зева.
– Прости, княже, что не развлекаю. Да хлопот больно много. Иначе не управиться.
– Так я не развлекаться приехал, Варя, – подошел ближе к женщине Зверев. – Хочу тебе поручение одно важное предложить.
– Иначе, стало быть, и не вспомнил бы, княже? – повернулась она навстречу и глянула прямо в глаза.
Наверное, в этот миг в душе Андрея что-то должно было всколыхнуться, перемениться, вспыхнуть… Увы, он видел перед собой лишь симпатичную женщину. Женщину из своего прошлого, когда-то желанную, любимую. Но теперь – всего лишь давно и хорошо знакомую. И свою Полину князь не променял бы на нее никогда и ни за что.
– Я ведь отсюда в полумесяце пути живу, Варя. – Он не выдержал и отвел взор. – Когда последний раз в усадьбу заезжал, и не помню.
– О прошлом годе… – Оказывается, хозяйка была хорошо осведомлена о его визитах.
– В прошлом году я не приезжал, – поправил он. – В прошлом году меня раненого в беспамятстве к матушке привезли.
– Что случилось? – встревожилась Варя.
– Поранили.
– Сильно?
– Заросло давно.
– Ты бы берег себя, княже… – Ладонь женщины легла ему на грудь.
Но тут в сенях хлопнула дверь, и Варя лишь погладила ворот зипуна:
– Шубу-то снимай. Тепло тут у нас, не закоченеешь.
– Я все сделал, мама! – громко топая, вошел в горницу младший Андрей. – Воды всем налил, лошадям сена задал, сани в хлев закатил, жеребцу княжескому кадку от Пестрашки поставил.
– Молодец, садись за стол… Нет, нет, на угол. Сегодня во главе княжеское место… – Хозяйка еще раз перемешала половником суп, быстро одну за другой наполнила три миски, поставила на стол. В центр водрузила кувшин, быстро расставила легкие тонкостенные стаканчики из бересты, добавила еще две мисочки с квашеной капустой и солеными грибочками, наконец села сама, сложила руки домиком перед собой. Зверев спохватился, что именно он здесь старший по возрасту и по званию, перекрестился, тоже сложил руки и прочитал молитву перед вкушением пищи, благо стараниями супруги, повторявшей ее по три раза в день, успел выучить слова наизусть:
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь.
– Аминь! – радостно закончил младший Андрей, вытащил из-за пазухи деревянную ложку и стал прихлебывать горячее варево.
– Сам вырезал, – торопливо пояснила Варя. – Только ею теперь и ест.
– Железной горячо! – с набитым ртом пояснил мальчуган.
– Серебряной, – тихо поправила мама.
– И ею горячо, – согласился тот.
– Серебряной ложки лихоманка боится. И колики брюшные, и грудной жар, – сказал ему Андрей.
– Откель им тут взяться? – легкомысленно парировал его тезка.
– Тоже верно. – Зверев склонился над своей миской, зачерпнул, еще, еще… и сам не заметил, как опустошил ее донизу, да еще и косточки обсосал. – Вкуснятина какая, Варя! Никогда в жизни такого вкусного не пробовал!
– Моя мама лучше всех готовит! – с гордостью подтвердил мальчишка. – А рыбу как в лотке с петрушкой печет, не оторваться!
– Надо будет попробовать, – кивнул Зверев.
– Нечто твоя жена, княже, готовить не умеет? – невинно поинтересовалась женщина.
Андрей промолчал. Полина, разумеется, не готовила никогда. Она выбирала кухарок. Да и те тоже супы и каши разом на сто человек стряпали. Разве такое с домашним, лично для себя сваренным и в печи выдержанным лакомством сравнишь?
А может, просто руки у девок дворовых не из того места росли, ленились на работе. Но плохим словом про супругу князь все равно обмолвиться не мог. Хорошую стряпуху найти несложно. Хорошей женой награждают небеса.
– Не судьба тебе попробовать, княже, – не дождавшись ответа, вздохнула Варвара. – Ныне я их запекать не собираюсь, а опосля как же ты заедешь? Имение твое далеко, дороги немеряны. Когда уезжать сбираешься? Заждалась, небось, жена-то?
– Что ты заладила, жена да жена?! – не выдержал Андрей. – К тебе я ныне приехал! Нужна ты мне. Очень. Поедешь?
– Куда? – сглотнула женщина.
– В Москву. Подворье у меня без присмотра осталось, лихоманка по городам прошла по осени. Человек надобен разумный и хозяйственный. Кроме тебя, никого не знаю. Затем и пришел.
– Когда?
– Послезавтра.
– Но почему я?! – обеими руками оттолкнулась от стола хозяйка. – Нечто иных людей в имении твоем нету?
– Бабин хутор твой, Варя, – хозяйство крепкое, про то все знают. Коли здесь одна осиливаешь, отчего тебе с подворьем московским не справиться? Там еще и помощников тебе найдем.
– Мама, мы поедем в Москву? – В голосе паренька Зверев распознал мечтательные нотки. Князь понял, что у него появился союзник, и усилил нажим:
– Ты в столице была, не растеряешься. Хозяйство там даже проще, рыбных промыслов нет, со скотиной мороки меньше. Дом, конечно, большой. Но его каждый день поить и кормить не нужно. Город, сама знаешь, богатый. Сыну там куда больше возможностей судьбу достойную выбрать.
– Ты же меня не знаешь совсем, княже… Сколько лет не виделись. Как же все подворье свое доверить можешь? Дворец целый, добро несчитанное.
Андрей глянул на нее, на паренька, усмехнулся:
– Да уж знаю, не обманщики.
– Мама, мы поедем в Москву? – повторил вопрос Андрейка, налил себе из кувшина кваса, жадно выпил. – А царя мы увидим?
– Нет, не увидим, – покачала головой женщина. – Он в палатах великокняжеских живет, туда и бояр не всяких пускают. Куда уж нам.
– Меня пустят, – тут же возразил Зверев. – Могу Андрея к себе в свиту взять.
– Мама, я хочу! – Глаза мальчишки тут же загорелись.
– Нельзя нам ехать, – вдруг решительно отказалась Варвара и встала из-за стола. – Хозяйство у нас вон какое! На кого мы его оставим? Как бросим? Не получится.
– Подворникам матушкиным по росписи все передашь, она страдника какого-нибудь сюда определит, скот в имение отведем. Коли не получится с подворьем, назад все вернут в целости.
– Нет, княже, нет! От добра добра не ищут. Мы уж тут обжились, привыкли, места свои и дело знаем, помыслы о годах будущих обговорены – рази можно так запросто все бросать? Не поедем!
– Матушка, матушка, давай съездим? – обежал стол паренек. – На царя хоть одним глазком глянуть, на палаты княжеские, на бояр знатных.
– Нет! Нет, – мотнула головой хозяйка. – Ищи себе другого приказчика, князь Андрей Васильевич!
– Некогда мне искать, Варя. Отца нужно из полона выкупать. Отсюда через Москву поеду и дальше в Крым, в Османскую империю.
– Василий Ярославич в полоне? – Женщина упала обратно на скамью. – Как, когда?
– Разве ты не знаешь? – удивился Андрей. – Про то, как меня в имение привозили, знаешь, а про отца нет?
– Сказывали, погиб боярин, – перекрестилась Варя. – Но я про то особо не спрашивала. Мне оброка платить не надобно, в усадьбу и не заворачивала. Соседей же близ хутора моего нет.
– Не хотела знать, что с боярином вашим случилось? – не поверил Зверев.
– Ты же там был, – прикусила губу хозяйка. – Вот в стороне и держалась.
Князь немного подумал, оценивая услышанное, потом махнул рукой и прямо спросил:
– Так ты поедешь?
– Мама, поехали, поехали! – снова заладил свое ее сын. – Когда еще в Москву получится? Царя увидим.
– Иди, коня княжеского проведай! – решительно осадила его мать. – Коли напился, сена ему задать надобно. В курятник глянь, нет ли яиц, и запри на ночь накрепко, полешкой в щель подопри!
– Да знаю я, знаю, – недовольно буркнул паренек и, отпустив ее рукав, вышел из горницы.
– Какой самолюбивый, – сказал Зверев, когда за младшим Андреем закрылась дверь.
– Весь в отца, – невозмутимо сообщила Варвара.
– Это хорошо, – заметил князь. – Как раз из самолюбия и вырастает честь, отвага, чувство собственного достоинства.
– Зачем смерду честь и отвага? Пахарю терпение и послушание куда больше потребны.
Андрей пропустил мимо ушей и этот намек и снова спросил:
– Так ты поедешь, Варя? Поможешь с тяготой моей?
– Так сразу жизнь всю бросить и на край света умчаться? – Она покачала головой. – Не девочка уже. Подумать надобно.
– Думай, – пожал плечами Зверев. – Силой тащить не стану.
Он налил себе квасу, осушил берестяной стакан, налил еще. Варя подождала немного, спросила:
– Ты, Андрей Васильевич, здесь ответа моего ждать намерен?
– На улице холодно, Варенька. До усадьбы далеко. Коли согласишься, надобно сразу подворников от матушки присылать, да сбираться. День всего останется, послезавтра в седло. Некогда туда-сюда мотаться.
– Как в седло? А вещи? Скарб наш, рухлядь всякая. Тут возков пять выйдет, не меньше.
– В Москве все есть, – отрезал Зверев. – Обоз тащить – это лишних две недели в пути. А времени, Варенька, и правда в обрез.
– Прям как в полон берешь! Цап, в чем есть – и через седло.
– Лишние вещи – лишняя морока. А отчего, кстати, у тебя четыре пары валенок в сенях стоят? Вас же тут двое всего живет!
– Сыро в хлеву и на конюшне бывает, вода проливается, когда возим. Одна-две пары сохнут, в других ходим… А ты что подумал?
– И тулупов четыре штуки тоже сохнут?
– А чего мокрые таскать, коли запасные есть? – улыбнулась хозяйка. – В сундуке токмо моль зря сожрет. Так и проветриваются, и польза от них. Жаль, все они Андрею не по росту. Но вроде управляется как-то.
– Понятно…
– Не смотри на меня так! – рывком поднялась Варвара. – Неуютно мне.
– Я и не смотрел.
– А то я не чувствую! – Женщина отошла к печи, загрохотала крышкой, взялась за ухват. Зверев отвернулся, чтобы не смущать хозяйку.
– Сколько у тебя детей ныне, княже? – спросила Варя.
– Трое. Старшие девочки, и сын уже ходит.
– Трое, значит, – повторила она, возвращаясь к столу. – Счастливый. Я ведь все понимаю, княже. Я девка дворовая без роду и племени, ты барчук. У меня лишь любовь, а за княгиней твоей – и титул, и земли, и узы кровные. Тут и не захочешь, а десять раз подумаешь. Коли же отец с матерью решили, и вовсе делать нечего. Понимаю, не виновен ты. И боярин с заботой ко мне… А все равно здесь, в сердце, колет и колет. Колет и колет…
– Варя, Варенька, ты чего? – Он успел вскочить и прижать ее к себе, чтобы не увидеть женских слез. Лишь ощутил, как вздрагивает Варя в крепких объятиях.
– Теперь и вовсе одна… – выдохнула она ему в шею. – Такая вышла забота.
– Не нужно быть одной, – ответил он. – Ты ведь не холопка, человек свободный.
– А не люб мне никто более! Все мы, бортниковы дети, однолюбы! – со злостью стукнула она кулаком ему по спине. Удар получился ощутимым: работа с ухватом накачала женщине крепкие мышцы. Андрей сразу пожалел, что снял зипун, а поддоспешник оставил дома.
Тут в доме хлопнула дверь – и Варвара тут же отпрянула, утерла глаза, наклонилась к горячему горшку.
– В Москву поехали, там одна не будешь.
– С женой твоей под одной крышей жить? Смотреть, как ласкаешься с ней, милуешься, как в опочивальню ведешь?
– Значит, отказываешься? – Хождение по кругу Андрею начало надоедать.
– Думаю, – пожала плечами хозяйка.
– Пятнадцать яиц, – сообщил, входя в комнату, паренек. – Я их в сенях в корзину сложил. Жеребца в конюшню отвел, холодно все же на улице. Красавец конь!
– В конюшню? – переспросил князь, наклонился к слюдяному окошку. – Заболтались мы, Варя. Смеркается. Где стелить мне станешь, красавица? Ехать мне, похоже, уже поздно. Что за места возле твоего хутора, я не знаю, в темноте недолго и заблудиться.
– На сеновале и дворе ныне холодно, там тебя, княже, не оставишь. В светелке своей постелю, за печью, – решила женщина. – Там тепло и тихо. И с утра не потревожу, как затапливать начну.
– Стели, – кивнул Андрей. – День у меня сегодня был длинный, а ночь короткая. Пожалуй, прямо сейчас и лягу.
– Сейчас, токмо лампу запалю.
Закуток за печью оказался весьма уютным. Без окон и всего пять на пять шагов, но зато большую его часть занимала пахнущая полынью постель, а близкая стена выбеленной печи обещала обеспечить теплом на всю ночь. Андрей с наслаждением разделся – устал за время путешествия на привалах в одежде спать, – вытянулся на травяном тюфяке, укрытом свежей простыней, и почти мгновенно провалился в небытие. Князь и не заметил, сколько прошло времени, прежде чем зашуршало сено и тюфяк сгорбился, выталкивая его из сна в реальность.
В светелочке было темно, темно непроглядно. От печи тянуло жаром, и он, не поняв поначалу, в чем дело, отпахнул одеяло, повернулся на спину, раскинув руки, – и попал пальцами в живое тело. Андрей приподнялся, повел ладонью дальше по тонкому сатину. Мягкая нога свешивалась вниз. Он скользнул рукой в другую сторону: вверх, по горячему бедру, попал на мягкий бок и двинулся выше, по ребрам, пока пальцы не обняли горячую грудь.
– Не нужно, княже, не балуй, – попросила женщина, но руки не оттолкнула. – Я все думу думаю. Нельзя никак хозяйство налаженное бросать. Жаль отдавать в руки чужие, ведь попортят все! И Василию Ярославовичу помочь хочется.
Вместо ответа Зверев приподнялся, опрокинул ее на спину, с легкостью нашел губами горячие губы.
– Тише, тише… – попросила она, жадно отвечая на поцелуи. – Андрейку разбудишь.
В темноте узнать, кто и что делает, было невозможно. Зверев торопливо сорвал с себя исподнее, а когда снова наклонился к губам – попал щекой в ее колено, стал целовать его, поднимаясь все выше и выше. Пока Варя не застонала в голос и не схватила его за уши, рывком подтянув к себе, сама заткнула его губами свой рот, чуть не вцепившись в них зубами, и в этот миг их тела стали единым целым – зубы вправду сомкнулись, но Андрей не ощутил боли, залитый ярким, как пламя сухого пергамента, наслаждением. Он даже увидел во мраке цвет этого наслаждения: прозрачный алый цвет спелой земляники. Оно не обрывалось, оно становилось все ярче и сильнее, оно тянулось куда-то в бесконечность – а может, это остановилось само время…
Вечности не выдержало тело – оно взорвалось, выталкивая наслаждение из себя прочь, осветив князя последней, самой яркой вспышкой и тут же, мгновенно, обмякнув полностью, до последней мышцы.
– Варенька… – только и смог выдохнуть он.
– Я поеду с тобой куда угодно и когда угодно, – прошептала она в ответ. – Только намекни.
А князь Андрей Сакульский запоздало вспомнил, что он все-таки женат и намерен не изменять любимой Полинушке до конца жизни.
Москва
– Лошадей три, коров столько же, да овцы, да хрюшка, псина. Птица тоже пить хочет. Да и нам самим надобно.
– Изрядно.
– А ты, Андрей Лисьинский, к чужому добру не приценивайся, не про твою душу скоплено.
– Неужели одна управляется? – снова засомневался Зверев, тут же поправился: – Ну, и ты, конечно.
– Раньше батюшка еще помогал… – Паренек остановился, скинул шапку, перекрестился, поклонился куда-то на восток. – Да токмо о прошлом годе слег, высох весь, ровно тростинка, да и отошел всего за три месяца… – Он напялил малахай, отер рукавом нос, снова взялся за ведро. – Пока вроде справляемся. Хоть, знамо, и тяжко. Но я так мыслю, коли хозяйства не расширять, то пару лет выдюжим. А там я жену в дом приведу, легче станет.[5] Лишняя пара рук – это ого-го как выручает. Батюшка, хоть и слаб был, а подсоблял изрядно, пока совсем плох не стал.
– Уже и невесту присмотрел?
– Матушка, мыслю, сама подберет, – опять утер нос мальчуган. – Была бы крепкая да работящая.
– А как, чтобы ласковая?
– Заскучаю – матушка приласкает, – явно не понял вопроса паренек.
Зверев тоже уточнять не стал, повел жеребца спокойным шагом широко вокруг проруби, дабы тот остыл и восстановил дыхание. Пять кругов – и бочка на санях наполнилась до краев. Мальчишка пришлепнул дырку крышкой, забрался на облучок и понукнул кобылу, поворачивая к дому. Андрей пошел следом.
Заведя сани во двор, мальчуган скинул шапку, поклонился:
– Ну, прощевай, мил человек. Благодарствую за компанию.
– Подожди, Андрей, Мошкарин сын. Мать позови, поговорить с ней хочу.
– Чего это тебе от матушки понадобилось? – моментально напрягся паренек. – Коли нужда какая, мне сказывай, я отвечу!
– Дело у меня к ней есть, важное.
– Знаю я дела все ваши! – попытался задвинуть воротину маленький Андрей. – Поперва про хозяйство выспросил, а теперича к вдове дела заимел?! Ступай отсель, подворник, не то собак спущу!
– Эк ты суров стал, – усмехнулся Зверев. – Ну да ладно, не силой же ломиться. Ты скажи, окна из кухни, что на ту сторону выходят, первые или вторые? В какие стучать?
– Я тебе постучу, бродяга! – Паренек покрутил головой, отскочил и вернулся с тяжелым засовом, вполне способным заменить дубину.
– А чего делать, коли с Варварой мне поговорить надобно, а ты не зовешь?
– Откель ведаешь, как матушку зовут?
– Ты, храбрый юноша, у гостя коня прими, в дом проводи, водицы дай с дороги испить, в тепле погреться, а уж потом расспрашивай, чего надобно, – напомнил элементарные правила гостеприимства князь. – А то что ж, с дрекольем встречаешь, да еще любопытство свое у прохожего желаешь утолить?
Молодой хозяин размышлял недолго. Видно, понял, что незнакомец и правда может в окно постучать, на это разрешения не требуется.
– Напоить напою, – пообещал он, – но расседлывать не стану. Время к вечеру, неча тебе здесь задерживаться.
– Что ты там застрял, Андрюша? – внезапно послышался из глубины двора женский голос. – Никак, поломалось что?
– Да путник тут прохожий воды испить просит, – неохотно признал мальчик.
– Откель у нас путники, Андрей? Чай, не на тракте проезжем живем.
– Да вот, приехал… Спрашивал, много ли добра у нас? И одна ли ты с ним управляешься.
– Кто же это такой любопытный заявился? – Вытирая на ходу руки, хозяйка наконец подошла к воротам и в изумлении замерла: – Ты?!
В первый миг Звереву показалось, что он видит перед собой изящную хрупкую фею с точеными чертами лица и осиной талией. И даже свободный сарафан с синей вышивкой по сторонам от груди, даже пышная длинная юбка не портила впечатления легкости женской фигуры. Но потом разум подправил его, что таких красоток он встречал чуть не на каждом дворе – просто привык к формам княгини, что раза в два шире в талии, и ожидал увидеть в Варе нечто такое же. Но вот лицо – лицо ее оставалось таким же, как двенадцать лет назад: те же розовые щеки с ямочками, те же тонкие губы, те же глаза и вздернутый остренький нос. Разгоряченная после возни у печи, Варвара пахла пасхальными куличами и манила внутренним жаром, столь желанным после долгого зимнего пути.
– Шапку-то скинь, бестолочь, – спохватившись, огрела хозяйка сына несильным подзатыльником, аккурат чтобы малахай уронить. – Кланяйся, князь Сакульский пред тобой!
– Нечто князь, мама? А по виду человек обычный… – не поверил паренек.
– А ты думал, у князей рога и крылья растут? – усмехнулся Андрей.
– Дык, я… это… – растерялся мальчишка, поняв, что сморозил неладное. – Ну, холопов нет совсем, слуг всяких. И одежда простая, и упряжь обычная.
– Ты прости его, княже, – сказала Варвара, поправляя на голове платок. – Не ведает, как вести себя надобно. При дворе все сидит, хозяйством занят. Откель ему научиться?
– Хоть грамотный? – полюбопытствовал Зверев.
– Пока Терентий жив был, в церковь по воскресеньям бегал. Ныне же никак. Рук мало, хлопот много. Даже в город не свозить. Когда я на торгу, он тут за старшего, за все в ответе… – Она вдруг низко поклонилась, махнув рукой почти по самому снегу, и громко произнесла: – Долгих лет тебе, княже! Не стой на пороге, проходи в дом, дорогим гостем будешь.
Выглядело все это как-то неестественно, театрально – но правильно до приторности. И младший Андрей наконец все же забрал повод коня, уведя его куда-то влево, к нетерпеливо мычащему хлеву.
– Проходи, княже, – указала женщина на крыльцо с резными столбиками. – Я как раз суп стомила. Покушаешь с дороги горяченького.
– Да я сыт, спасибо.
– Нечто и не зайдешь? – удивилась Варя.
– Зайду. Конечно, зайду, – покачал головой Зверев. – Это сколько же ему уже? Одиннадцать? Почему Андрей?
– Имя мне это нравится. Опять же знала, что двух Андреев в доме моем не будет. И по святцам подходило… – В словах хозяйки князю почудилась капля горечи, но лицо Вари осталось невозмутимым. Она первой поднялась на крыльцо, вошла в дом. Может, и не очень вежливо – да только надо ведь ей было хоть наскоро в комнатах прибрать, прежде чем постороннего человека принимать. Зверев, наоборот, задержался, огляделся. Убедился, что его младший тезка действительно поставил под навес скакуна, воды налил.
Мальчишка, ощутив на себе взгляд гостя, коня все-таки расседлал и даже прикрыл ему спину серой протертой рогожей. Князь кивнул, медленно поднялся по ступеням, постучал сапогами у порога, потянул на себя дверь. Наружу стремглав вылетела рыжая кошка, описала какой-то немыслимый пируэт и так же быстро влетела обратно. Видимо, не ожидала, что снаружи так холодно.
– Это еще что, то ли дело ночью будет! – пообещал ей Андрей, прошел вдоль выставленных в ряд четырех пар валенок, под четырьмя же замызганными тулупами, но раздеваться здесь не стал, прошел в горницу. Скинул шапку, перекрестился в красный угол, даже не глядя, на что – в каждом доме и комнате там находится какой-то образок.
В лицо дохнуло влагой, теплом и сочным, густым, нестерпимо ярким запахом распаренного гороха и чуть подкопченного мяса, тонущего в горшке под тонкой пленкой жира, в тягучем коричневом вареве. Рот моментально наполнился слюной. Андрей даже сглотнул, что не осталось незамеченным.
– Давно ведь ел, княже, – приоткрыла крышку и перемешала суп Варя. – Когда еще обед в усадьбе был? Может, налить? Не побрезгуешь?
– Разве немного, за компанию, – повел носом Зверев. – Совсем чуть-чуть.
– Много и не варила. – Хозяйка сняла с полки оловянную миску, поставила на стол, чуть подумала и передвинула во главу стола, еще две поставила по сторонам. – Сейчас Андрей придет, и сядем. Он все же единственный мужик в доме, без него нехорошо… Вина достать?
– Не нужно, – отказался князь, наклонился к низкому небольшому оконцу. Зато – забранному слюдой. – Богато живете.
– Василий Ярославович за зажиточного смерда отдал, низкий ему поклон, не бедствовали, – ответила Варя, быстро и ловко рубя в мелкое крошево репу. – Бог даст, и сын в достатке останется.
Она стряхнула крошево в горшок, сыпанула туда же несколько горстей крупы, залила из кадки водой, убрала крышку с топки печи, подхватила горшок ухватом и легко поставила в глубину дышащего жаром зева.
– Прости, княже, что не развлекаю. Да хлопот больно много. Иначе не управиться.
– Так я не развлекаться приехал, Варя, – подошел ближе к женщине Зверев. – Хочу тебе поручение одно важное предложить.
– Иначе, стало быть, и не вспомнил бы, княже? – повернулась она навстречу и глянула прямо в глаза.
Наверное, в этот миг в душе Андрея что-то должно было всколыхнуться, перемениться, вспыхнуть… Увы, он видел перед собой лишь симпатичную женщину. Женщину из своего прошлого, когда-то желанную, любимую. Но теперь – всего лишь давно и хорошо знакомую. И свою Полину князь не променял бы на нее никогда и ни за что.
– Я ведь отсюда в полумесяце пути живу, Варя. – Он не выдержал и отвел взор. – Когда последний раз в усадьбу заезжал, и не помню.
– О прошлом годе… – Оказывается, хозяйка была хорошо осведомлена о его визитах.
– В прошлом году я не приезжал, – поправил он. – В прошлом году меня раненого в беспамятстве к матушке привезли.
– Что случилось? – встревожилась Варя.
– Поранили.
– Сильно?
– Заросло давно.
– Ты бы берег себя, княже… – Ладонь женщины легла ему на грудь.
Но тут в сенях хлопнула дверь, и Варя лишь погладила ворот зипуна:
– Шубу-то снимай. Тепло тут у нас, не закоченеешь.
– Я все сделал, мама! – громко топая, вошел в горницу младший Андрей. – Воды всем налил, лошадям сена задал, сани в хлев закатил, жеребцу княжескому кадку от Пестрашки поставил.
– Молодец, садись за стол… Нет, нет, на угол. Сегодня во главе княжеское место… – Хозяйка еще раз перемешала половником суп, быстро одну за другой наполнила три миски, поставила на стол. В центр водрузила кувшин, быстро расставила легкие тонкостенные стаканчики из бересты, добавила еще две мисочки с квашеной капустой и солеными грибочками, наконец села сама, сложила руки домиком перед собой. Зверев спохватился, что именно он здесь старший по возрасту и по званию, перекрестился, тоже сложил руки и прочитал молитву перед вкушением пищи, благо стараниями супруги, повторявшей ее по три раза в день, успел выучить слова наизусть:
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь.
– Аминь! – радостно закончил младший Андрей, вытащил из-за пазухи деревянную ложку и стал прихлебывать горячее варево.
– Сам вырезал, – торопливо пояснила Варя. – Только ею теперь и ест.
– Железной горячо! – с набитым ртом пояснил мальчуган.
– Серебряной, – тихо поправила мама.
– И ею горячо, – согласился тот.
– Серебряной ложки лихоманка боится. И колики брюшные, и грудной жар, – сказал ему Андрей.
– Откель им тут взяться? – легкомысленно парировал его тезка.
– Тоже верно. – Зверев склонился над своей миской, зачерпнул, еще, еще… и сам не заметил, как опустошил ее донизу, да еще и косточки обсосал. – Вкуснятина какая, Варя! Никогда в жизни такого вкусного не пробовал!
– Моя мама лучше всех готовит! – с гордостью подтвердил мальчишка. – А рыбу как в лотке с петрушкой печет, не оторваться!
– Надо будет попробовать, – кивнул Зверев.
– Нечто твоя жена, княже, готовить не умеет? – невинно поинтересовалась женщина.
Андрей промолчал. Полина, разумеется, не готовила никогда. Она выбирала кухарок. Да и те тоже супы и каши разом на сто человек стряпали. Разве такое с домашним, лично для себя сваренным и в печи выдержанным лакомством сравнишь?
А может, просто руки у девок дворовых не из того места росли, ленились на работе. Но плохим словом про супругу князь все равно обмолвиться не мог. Хорошую стряпуху найти несложно. Хорошей женой награждают небеса.
– Не судьба тебе попробовать, княже, – не дождавшись ответа, вздохнула Варвара. – Ныне я их запекать не собираюсь, а опосля как же ты заедешь? Имение твое далеко, дороги немеряны. Когда уезжать сбираешься? Заждалась, небось, жена-то?
– Что ты заладила, жена да жена?! – не выдержал Андрей. – К тебе я ныне приехал! Нужна ты мне. Очень. Поедешь?
– Куда? – сглотнула женщина.
– В Москву. Подворье у меня без присмотра осталось, лихоманка по городам прошла по осени. Человек надобен разумный и хозяйственный. Кроме тебя, никого не знаю. Затем и пришел.
– Когда?
– Послезавтра.
– Но почему я?! – обеими руками оттолкнулась от стола хозяйка. – Нечто иных людей в имении твоем нету?
– Бабин хутор твой, Варя, – хозяйство крепкое, про то все знают. Коли здесь одна осиливаешь, отчего тебе с подворьем московским не справиться? Там еще и помощников тебе найдем.
– Мама, мы поедем в Москву? – В голосе паренька Зверев распознал мечтательные нотки. Князь понял, что у него появился союзник, и усилил нажим:
– Ты в столице была, не растеряешься. Хозяйство там даже проще, рыбных промыслов нет, со скотиной мороки меньше. Дом, конечно, большой. Но его каждый день поить и кормить не нужно. Город, сама знаешь, богатый. Сыну там куда больше возможностей судьбу достойную выбрать.
– Ты же меня не знаешь совсем, княже… Сколько лет не виделись. Как же все подворье свое доверить можешь? Дворец целый, добро несчитанное.
Андрей глянул на нее, на паренька, усмехнулся:
– Да уж знаю, не обманщики.
– Мама, мы поедем в Москву? – повторил вопрос Андрейка, налил себе из кувшина кваса, жадно выпил. – А царя мы увидим?
– Нет, не увидим, – покачала головой женщина. – Он в палатах великокняжеских живет, туда и бояр не всяких пускают. Куда уж нам.
– Меня пустят, – тут же возразил Зверев. – Могу Андрея к себе в свиту взять.
– Мама, я хочу! – Глаза мальчишки тут же загорелись.
– Нельзя нам ехать, – вдруг решительно отказалась Варвара и встала из-за стола. – Хозяйство у нас вон какое! На кого мы его оставим? Как бросим? Не получится.
– Подворникам матушкиным по росписи все передашь, она страдника какого-нибудь сюда определит, скот в имение отведем. Коли не получится с подворьем, назад все вернут в целости.
– Нет, княже, нет! От добра добра не ищут. Мы уж тут обжились, привыкли, места свои и дело знаем, помыслы о годах будущих обговорены – рази можно так запросто все бросать? Не поедем!
– Матушка, матушка, давай съездим? – обежал стол паренек. – На царя хоть одним глазком глянуть, на палаты княжеские, на бояр знатных.
– Нет! Нет, – мотнула головой хозяйка. – Ищи себе другого приказчика, князь Андрей Васильевич!
– Некогда мне искать, Варя. Отца нужно из полона выкупать. Отсюда через Москву поеду и дальше в Крым, в Османскую империю.
– Василий Ярославич в полоне? – Женщина упала обратно на скамью. – Как, когда?
– Разве ты не знаешь? – удивился Андрей. – Про то, как меня в имение привозили, знаешь, а про отца нет?
– Сказывали, погиб боярин, – перекрестилась Варя. – Но я про то особо не спрашивала. Мне оброка платить не надобно, в усадьбу и не заворачивала. Соседей же близ хутора моего нет.
– Не хотела знать, что с боярином вашим случилось? – не поверил Зверев.
– Ты же там был, – прикусила губу хозяйка. – Вот в стороне и держалась.
Князь немного подумал, оценивая услышанное, потом махнул рукой и прямо спросил:
– Так ты поедешь?
– Мама, поехали, поехали! – снова заладил свое ее сын. – Когда еще в Москву получится? Царя увидим.
– Иди, коня княжеского проведай! – решительно осадила его мать. – Коли напился, сена ему задать надобно. В курятник глянь, нет ли яиц, и запри на ночь накрепко, полешкой в щель подопри!
– Да знаю я, знаю, – недовольно буркнул паренек и, отпустив ее рукав, вышел из горницы.
– Какой самолюбивый, – сказал Зверев, когда за младшим Андреем закрылась дверь.
– Весь в отца, – невозмутимо сообщила Варвара.
– Это хорошо, – заметил князь. – Как раз из самолюбия и вырастает честь, отвага, чувство собственного достоинства.
– Зачем смерду честь и отвага? Пахарю терпение и послушание куда больше потребны.
Андрей пропустил мимо ушей и этот намек и снова спросил:
– Так ты поедешь, Варя? Поможешь с тяготой моей?
– Так сразу жизнь всю бросить и на край света умчаться? – Она покачала головой. – Не девочка уже. Подумать надобно.
– Думай, – пожал плечами Зверев. – Силой тащить не стану.
Он налил себе квасу, осушил берестяной стакан, налил еще. Варя подождала немного, спросила:
– Ты, Андрей Васильевич, здесь ответа моего ждать намерен?
– На улице холодно, Варенька. До усадьбы далеко. Коли согласишься, надобно сразу подворников от матушки присылать, да сбираться. День всего останется, послезавтра в седло. Некогда туда-сюда мотаться.
– Как в седло? А вещи? Скарб наш, рухлядь всякая. Тут возков пять выйдет, не меньше.
– В Москве все есть, – отрезал Зверев. – Обоз тащить – это лишних две недели в пути. А времени, Варенька, и правда в обрез.
– Прям как в полон берешь! Цап, в чем есть – и через седло.
– Лишние вещи – лишняя морока. А отчего, кстати, у тебя четыре пары валенок в сенях стоят? Вас же тут двое всего живет!
– Сыро в хлеву и на конюшне бывает, вода проливается, когда возим. Одна-две пары сохнут, в других ходим… А ты что подумал?
– И тулупов четыре штуки тоже сохнут?
– А чего мокрые таскать, коли запасные есть? – улыбнулась хозяйка. – В сундуке токмо моль зря сожрет. Так и проветриваются, и польза от них. Жаль, все они Андрею не по росту. Но вроде управляется как-то.
– Понятно…
– Не смотри на меня так! – рывком поднялась Варвара. – Неуютно мне.
– Я и не смотрел.
– А то я не чувствую! – Женщина отошла к печи, загрохотала крышкой, взялась за ухват. Зверев отвернулся, чтобы не смущать хозяйку.
– Сколько у тебя детей ныне, княже? – спросила Варя.
– Трое. Старшие девочки, и сын уже ходит.
– Трое, значит, – повторила она, возвращаясь к столу. – Счастливый. Я ведь все понимаю, княже. Я девка дворовая без роду и племени, ты барчук. У меня лишь любовь, а за княгиней твоей – и титул, и земли, и узы кровные. Тут и не захочешь, а десять раз подумаешь. Коли же отец с матерью решили, и вовсе делать нечего. Понимаю, не виновен ты. И боярин с заботой ко мне… А все равно здесь, в сердце, колет и колет. Колет и колет…
– Варя, Варенька, ты чего? – Он успел вскочить и прижать ее к себе, чтобы не увидеть женских слез. Лишь ощутил, как вздрагивает Варя в крепких объятиях.
– Теперь и вовсе одна… – выдохнула она ему в шею. – Такая вышла забота.
– Не нужно быть одной, – ответил он. – Ты ведь не холопка, человек свободный.
– А не люб мне никто более! Все мы, бортниковы дети, однолюбы! – со злостью стукнула она кулаком ему по спине. Удар получился ощутимым: работа с ухватом накачала женщине крепкие мышцы. Андрей сразу пожалел, что снял зипун, а поддоспешник оставил дома.
Тут в доме хлопнула дверь – и Варвара тут же отпрянула, утерла глаза, наклонилась к горячему горшку.
– В Москву поехали, там одна не будешь.
– С женой твоей под одной крышей жить? Смотреть, как ласкаешься с ней, милуешься, как в опочивальню ведешь?
– Значит, отказываешься? – Хождение по кругу Андрею начало надоедать.
– Думаю, – пожала плечами хозяйка.
– Пятнадцать яиц, – сообщил, входя в комнату, паренек. – Я их в сенях в корзину сложил. Жеребца в конюшню отвел, холодно все же на улице. Красавец конь!
– В конюшню? – переспросил князь, наклонился к слюдяному окошку. – Заболтались мы, Варя. Смеркается. Где стелить мне станешь, красавица? Ехать мне, похоже, уже поздно. Что за места возле твоего хутора, я не знаю, в темноте недолго и заблудиться.
– На сеновале и дворе ныне холодно, там тебя, княже, не оставишь. В светелке своей постелю, за печью, – решила женщина. – Там тепло и тихо. И с утра не потревожу, как затапливать начну.
– Стели, – кивнул Андрей. – День у меня сегодня был длинный, а ночь короткая. Пожалуй, прямо сейчас и лягу.
– Сейчас, токмо лампу запалю.
Закуток за печью оказался весьма уютным. Без окон и всего пять на пять шагов, но зато большую его часть занимала пахнущая полынью постель, а близкая стена выбеленной печи обещала обеспечить теплом на всю ночь. Андрей с наслаждением разделся – устал за время путешествия на привалах в одежде спать, – вытянулся на травяном тюфяке, укрытом свежей простыней, и почти мгновенно провалился в небытие. Князь и не заметил, сколько прошло времени, прежде чем зашуршало сено и тюфяк сгорбился, выталкивая его из сна в реальность.
В светелочке было темно, темно непроглядно. От печи тянуло жаром, и он, не поняв поначалу, в чем дело, отпахнул одеяло, повернулся на спину, раскинув руки, – и попал пальцами в живое тело. Андрей приподнялся, повел ладонью дальше по тонкому сатину. Мягкая нога свешивалась вниз. Он скользнул рукой в другую сторону: вверх, по горячему бедру, попал на мягкий бок и двинулся выше, по ребрам, пока пальцы не обняли горячую грудь.
– Не нужно, княже, не балуй, – попросила женщина, но руки не оттолкнула. – Я все думу думаю. Нельзя никак хозяйство налаженное бросать. Жаль отдавать в руки чужие, ведь попортят все! И Василию Ярославовичу помочь хочется.
Вместо ответа Зверев приподнялся, опрокинул ее на спину, с легкостью нашел губами горячие губы.
– Тише, тише… – попросила она, жадно отвечая на поцелуи. – Андрейку разбудишь.
В темноте узнать, кто и что делает, было невозможно. Зверев торопливо сорвал с себя исподнее, а когда снова наклонился к губам – попал щекой в ее колено, стал целовать его, поднимаясь все выше и выше. Пока Варя не застонала в голос и не схватила его за уши, рывком подтянув к себе, сама заткнула его губами свой рот, чуть не вцепившись в них зубами, и в этот миг их тела стали единым целым – зубы вправду сомкнулись, но Андрей не ощутил боли, залитый ярким, как пламя сухого пергамента, наслаждением. Он даже увидел во мраке цвет этого наслаждения: прозрачный алый цвет спелой земляники. Оно не обрывалось, оно становилось все ярче и сильнее, оно тянулось куда-то в бесконечность – а может, это остановилось само время…
Вечности не выдержало тело – оно взорвалось, выталкивая наслаждение из себя прочь, осветив князя последней, самой яркой вспышкой и тут же, мгновенно, обмякнув полностью, до последней мышцы.
– Варенька… – только и смог выдохнуть он.
– Я поеду с тобой куда угодно и когда угодно, – прошептала она в ответ. – Только намекни.
А князь Андрей Сакульский запоздало вспомнил, что он все-таки женат и намерен не изменять любимой Полинушке до конца жизни.
Москва
По пути на Бабин хутор Андрей неудачно упал на реке вместе с конем и разбил лицо. Во всяком случае, именно так он объяснил матери распухшие, посиневшие губы и то, почему не вернулся в усадьбу в тот же день. Поверила матушка, нет – осталось неизвестным. Зверев проходил весь день в повязке с сырым мясом на рту и вести с ним разговоры было невозможно.
Вопросы с хозяйством Варвары, вдовы Мошкариной, боярыня решила просто: за скотину заплатила, дабы не решать, каковая из нее насколько хороша и чем потом, коли что, заменять придется. С рыбным промыслом, двором и земельным отрезом – сохранить пообещала за нею на пять лет и обратно поселить, коли вернется. А не вернется – так и уговору конец. Остальные споры и сомнения Ольга Юрьевна легко рассеяла, вдруг вспомнив, что Мошкарины ямских сборов аж одиннадцать лет не платили – а то ведь уже не оброк, а тягло государево. Хозяйка тут же отступила и получила от боярыни грамоту, что все оброки ею выплачены и долгов за Варварой нет. То есть человек она вольный и имеет полное право отправляться туда, куда душа ее пожелает.[6]
Иных задержек в сборах не случилось, и еще до рассвета второго дня князь Сакульский со свитой из пяти холопов, вольноотпущенницы и ее сына отправился в путь.
В Луки Великие Зверев заезжать не стал, дабы зря Пахома не тревожить и времени не терять, и с двумя малыми привалами шел до глубокого вечера, завернув на ночлег в постоялый двор купца Гречишина. Видать, на гречихе хозяин когда-то заметно поднялся.
Ночевать с Варей в одной светелке князь поначалу не собирался, думал вместе со всеми в людской оставить. Но увидев, сколько там незнакомых проезжих всякого вида укладывается, передумал и забрал к себе вместе с сыном. Так оно дальше на всем пути и повелось. От Гречишина двора к Жижицкому озеру, от озера к Хмельному Погосту, от Погоста к Ушанам. Ямы с почтовыми лошадьми, окруженные постоялыми дворами, стояли на тракте примерно в двадцати верстах друг от друга. Аккурат на расстоянии, которое лошадь пролетает во весь опор за час, не падая с ног при этом. Обычные верховые путники столько же проезжали за день, а груженые телеги проползали за два.
Вопросы с хозяйством Варвары, вдовы Мошкариной, боярыня решила просто: за скотину заплатила, дабы не решать, каковая из нее насколько хороша и чем потом, коли что, заменять придется. С рыбным промыслом, двором и земельным отрезом – сохранить пообещала за нею на пять лет и обратно поселить, коли вернется. А не вернется – так и уговору конец. Остальные споры и сомнения Ольга Юрьевна легко рассеяла, вдруг вспомнив, что Мошкарины ямских сборов аж одиннадцать лет не платили – а то ведь уже не оброк, а тягло государево. Хозяйка тут же отступила и получила от боярыни грамоту, что все оброки ею выплачены и долгов за Варварой нет. То есть человек она вольный и имеет полное право отправляться туда, куда душа ее пожелает.[6]
Иных задержек в сборах не случилось, и еще до рассвета второго дня князь Сакульский со свитой из пяти холопов, вольноотпущенницы и ее сына отправился в путь.
В Луки Великие Зверев заезжать не стал, дабы зря Пахома не тревожить и времени не терять, и с двумя малыми привалами шел до глубокого вечера, завернув на ночлег в постоялый двор купца Гречишина. Видать, на гречихе хозяин когда-то заметно поднялся.
Ночевать с Варей в одной светелке князь поначалу не собирался, думал вместе со всеми в людской оставить. Но увидев, сколько там незнакомых проезжих всякого вида укладывается, передумал и забрал к себе вместе с сыном. Так оно дальше на всем пути и повелось. От Гречишина двора к Жижицкому озеру, от озера к Хмельному Погосту, от Погоста к Ушанам. Ямы с почтовыми лошадьми, окруженные постоялыми дворами, стояли на тракте примерно в двадцати верстах друг от друга. Аккурат на расстоянии, которое лошадь пролетает во весь опор за час, не падая с ног при этом. Обычные верховые путники столько же проезжали за день, а груженые телеги проползали за два.