Александр Радьевич Андреев. Террористы

 
   Кинжалы
 
   19 ноября в Таганроге неожиданно умер Александр I, и в наступившем междувластии и борьбе за власть императорского дома заговорщики решили выступать.
   Из шестисот участвовавших в заговоре офицеров на Сенатскую площадь 14 декабря вышли менее сотни дворян, выведших с собой три тысячи солдат. Заговорщики опоздали везде, где могли, с трудом решили, кто встанет во главе восстания. Выбранный ими Рюрикович и Гедиминович С. Трубецкой на площадь не пошел и почему-то с раннего утра спрятался в австрийском посольстве. Некоторые свидетели писали, что он иногда выглядывал оттуда и смотрел, как убивали его товарищей. Новый император Николай I атаковал восставшие на него войска и расстрелял картечью восставшее вокруг Медного всадника мятежное каре. Убойные залпы картечи разрывали декабристов, кричавших «Да здравствует свобода!». На Сенатской площади лежали сотни трупов и тысячи дергавшихся раненых и в наступившей после восьми залпов тишине было слышно, как по камням струилась кровь, растапливала снег и лед и, утихнув, замерзала. Отчаянные братья Бестужевы выстраивали мятежных на льду Невы и Николай I приказал расстрелять лед. К шести часам все было кончено, и кровь засыпали снегом. Вскоре после Петербургского было расстреляно восстание южных декабристов под Киевом.
   Декабристов судили закрытым политическим процессом, что в дальнейшем стало обычным отношением к имперской законности и гласности. В июле 1826 года пятеро декабристов были повешены, причем трое с третьего раза, сто двадцать офицеров отправлены в вечную сибирскую каторгу, еще сотни были лишены чинов и дворянства, сосланы, разжалованы и отправлены рядовыми в армию на Кавказ. Около четырех тысяч невиновных солдат и матросов, участвовавших в мятеже, также отправляли на каторгу в Сибирь, прогоняли сквозь строй из тысячи человек со шпицрутенами по десять раз. Тех, кто после этого оставался в живых, отправляли на Кавказ. Из декабристской искры постепенно стало разгораться пламя, и имперское общество читало слова декабриста Н. Муравьева: «Какое правление сходно с законом Божьим? Такое, где нет царей. Бог создал всех нас равными и избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей». В России закончились яростные бунты Разинщины, душегубские восстания Пугачевщины и наивно-бестолковые дворянские перевороты. Наступало время народных заговоров, всеобщего террора и революций. Вся страна узнала, что в столице против царя восстали целые полки во главе с офицерами и все подданные поняли, что в империи существует проблемы самодержавия и крепостничества. Наступала эпоха массового революционного движения, и время в стране с 14 декабря 1825 года пошло по-другому. В необозримом царстве-государстве вдруг запели: «Мечи скуем мы из цепей, и пламя вновь зажжем свободы; оно нагрянет на царей, и радостно вздохнут народы».
 
   Николай I решил больше не опираться только на своевольных дворян и создал громадную чиновничье-бюрократическую машину, державшуюся только послушанием и всеобщим страхом, вызывавшим быстрое отупение. Великий русский поэт Александр Пушкин сказал о Николае I, что он приготовил дураков на тридцать лет и в сердцах добавил: «Догадал же меня черт родиться с умом и талантом в России».

 
   Николай первый
 
   В начале 1826 года любимый генерал-адъютант Николая I А. Бенкендорф предложил создать новую политическую секретную службу и возглавил Третье отделение Собственной Его Императорского величества канцелярии. Официально объявленная цель и задачи новой полиции из соблюдения законности в империи быстро превратились в надзор за политическим настроением общества. Власть Третьего отделения, более пятидесяти лет наблюдавшего за всем обществом, отдельными подданными и правительственными органами, была неограниченной. В имперскую систему политического сыска входили особая канцелярия, черный комитет для тайного чтения частной переписки, тайная агентура, заграничная разведка и жандармерия. С 1838 по 1917 год Третье отделение находилось у Цепного моста, в доме 16 на набережной реки Фонтанки. Служба сыска ведала всеми политическими делами, надзирала за общественными и революционными организациями и деятелями, проводила дознания по политическим делам, составляла для императора ежегодные обзоры общественного мнения и политической жизни страны, вела дела, связанные с оскорблением царя и императорской фамилии, вела надзор за религиозными сектами, раскольниками, фальшивомонетчиками, занималась должностными преступлениями, делами об убийствах, прошениями, жалобами, собирала сведения об изобретениях, заведовала тюрьмами в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, наблюдала за находившимися в России иностранцами, собирала сведения о политическом положении в стране, о революционных партиях и организациях зарубежных стран, собирала сведения о крестьянских волнениях, о всех происшествиях в стране, о видах на урожай, ведала цензурой, наблюдала за прессой, читала многочисленные официальные и добровольные доносы, открывала и закрывала по своему усмотрению дела, фальсифицировала дела, раздувала их или высасывала их из пальца, получала чины, звания, титулы, вознаграждения, пожалования, поместья. Через три года Бенкендорф докладывал царю о том, что в картотеку Третьего отделения занесены для надзора все либералы, приверженцы конституционного правления, лица, в том или ином отношении выдвигавшиеся из толпы. Если Отделение не могло доказать обвинение, оно обвиняло подозреваемого в сумасшествии. Люди Бенкендорфа контролировали дворянские балы, дружеские собрания, пирушки, карточные вечеринки, семейную жизнь подданных.
   Исполнительными органами Третьего отделения на местах, в губерниях и уездах, стали управления Отдельного корпуса жандармов, имевшего права армии. Главноуправляющий Третьим отделением одновременно являлся шефом жандармов, штаб которых располагался на столичной Фурштадской улице в доме 40. Кроме жандармских округов, губернских управлений были созданы дивизионы в Петербурге, Москве и Варшаве, выполнявшие роль внутренних войск. Третье отделение докладывало Николаю I, что все в империи ждут перемен, наведения порядка в управлении, судебных и административных реформ. Царь разрешил только заняться изучением возможности некоторых «частных перемен и дополнений в существующем порядке управления». В обществе законопроекты не обсуждались, в Государственный совет и Сенат на обсуждение подавались заведомо ложные материалы, извращавшие положение в стране. Николай I устроил игру в преобразования. Он боялся просвещения и образования народа, запретил преподавать философию в университетах, которые были подвергнуты исключительному надзору и количество студентов в одном высшем учебном заведении не должно было превышать трехсот слушателей. Царь усилил цензуру и тут же на полтора месяца отправил в тюрьму, а потом в ссылку выдающегося писателя Ивана Тургенева за то, что он в некрологе, который отказались печатать петербургские газеты, посмел назвать великого писателя Николая Гоголя великим. Такой эпитет мог иметь только царь-государь. В обществе его стали называть самодовольной личностью с кругозором ротного командира. Наука и литература подверглась гонениям, увеличились опалы и наказания без суда. В Европе Россию стали называть огромной казармой, где всех подданных заставляли держать руки по швам.
 
   При Николае, как, впрочем, и весь XIX век, многие помещики продолжали отнимать крестьянские наделы, увеличивали бесплатный труд крепостных, за вознаграждение отправляли крестьянских девушек в притоны, секли, пороли, сажали в домашние тюрьмы беззащитных людей, ночами им выбивали зубы, одевали кандалы и железные ошейники, тыкали ножами деревенских детей, обливали их на морозе водой, заставляли грызть кости, бегать на поводке. Дворянская изобретательность в издевательствах над невинными и беззащитными крепостными была безгранична. Зафиксированы многочисленные случаи кормления крепостных червивым мясом за плохо вычищенную трубку или снегом, травли их собаками. Многочисленные и ужасные издевательства помещиков над крепостными авторы описывать не хотят. На российских просторах существовали помещики, насиловавшие всех своих крепостных женщин поголовно, их возмущавшихся мужей отправляли в солдаты или забивали. Помещика, любившего до смерти насиловать четырнадцатилетних крепостных девочек, суд оправдывал, несмотря на явные улики. Законная защита крестьян не действовала. Само собой, всероссийский император Николай I знал обо всем, но предпочитал гоняться и опаляться на дворянина, посмевшего обогнать царскую карету на столичном Невском проспекте. Какие там еще крестьяне! Пусть пашут, молчат и умирают. Крестьянские жалобы никаких последствий не имели. За жестокость и убийства у многочисленных помещиков-садистов в государственную опеку было взято только несколько имений. Помещики ничего не боялись, не думая о том, что бояться придется их внукам, но будет уже поздно. Крестьяне массово бежали на север, юг, восток, Сибирь, убивали себя. В отчетах царские статистики называли самоубийц скоропостижно умершими. Помещиков-садистов крестьяне иногда убивали, на них посылали войска и проводили массовые экзекуции. За время правления Николая I зафиксирована почти тысяча крестьянских волнений, в которых участвовали десятки тысяч крепостных, подавлявшихся не только оружейным, но и орудийным огнем. Чтобы избежать дворянских издевательств, крестьяне массово просились в солдаты. В стране стала создаваться атмосфера постоянного неудовольствия, начавшего переходить в ненависть. Помещикам по-отечески внушали быть снисходительнее к своим крестьянам, но они почему-то не внушались. Они продолжали обливать кипящими щами головы своих крепостных поварих, говоря при редких проверках, что щи уже успели остыть. Читать жалобы крестьян на помещиков-извергов почти невозможно. Читать объяснения помещиков-садистов омерзительно. Архивные материалы по крестьянской-крепостной трагедии многочисленны и ужасающи. Крестьяне оставались в полной зависимости от помещиков, которые во главе с царем активно нарывались на собственный народ, приближая, приближая и приближая кровавый и ужасный 1917 год.
 
   Огромная сеть агентов и провокаторов Третьего отделения, среди которых было много добровольцев, действовала во всех слоях и сословиях империи. Выявлялись умонастроения общества с последующим изъятием из него всех инакомыслящих. Тюрьмы, каторга и ссылки не пустовали. Комендант Петропавловской крепости наслаждался, когда говорил многим выдающимся людям николаевского времени о том, что для них давно приготовлены казематы. Третье отделение, подчинявшееся непосредственно царю, вставляло палки в колеса своему конкуренту полиции МВД, но у него не всегда получалось.

 
   Михаил Петрашевский
 
   В 1848 году грянуло дело петрашевцев. На собраниях в квартире дворянина Михаила Петрашевского в Петербурге бывали многие люди, которые обсуждали социалистические теории Оуэна и Сен-Симона, мечтали о лучшем будущем для России и ее народа. МВД ввело в кружок Петрашевского провокатора, что было совсем несложно, ибо в доме принимали всех, и министр внутренних дел, само собой, доложил царю об этом, как о преступлении, угрожавшем существованию империи, но Россию тут же мужественно спасло ее великолепное МВД. Николай I в ярости назвал проспавших революцию агентов Третьего отделения сопливыми псами. Начальник Третьего отделения граф М. Орлов доложил Николаю I, что дело Петрашевского не стоит выеденного яйца. Если государь хочет, он прикажет Петрашевскому больше трех не собираться, вот и все. Царь еще был под впечатлением европейской революции 1848 года, которую он сам и подавил, заработав на века позорный титул «жандарма Европы». Какие там еще собрания! Всех арестовать!
   В ночь на 23 апреля 1849 года сорок восемь человек, когда-нибудь заходивших в квартиру Петрашевского, были арестованы совместными группами Третьего отделения и МВД. С этого года началось активное выдумывание и создание псевдо-тайных обществ, и они появились по-настоящему. Петрашевцев надо было обвинить хоть в чем-то, кроме мечтаний и разговоров. Вскоре все общество с очередным изумлением читало копию приговора будущему гению России Федору Достоевскому с резолюцией Николая I: «Военный суд находит подсудимого Достоевского виновным в том, что он, получив копию с преступного письма литератора Белинского, читал это письмо в собраниях. Достоевский был у подсудимого Спешнева во время чтения возмутительного сочинения поручика Григорьева «Солдатская беседа». Военный суд приговорил отставного инженер-поручика Достоевского за недонесение лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Николай I надписал на приговоре: «На четыре года на каторгу, потом рядовым; помилование объявить лишь в ту минуту, когда все будет готово к исполнению приговора». Двадцать петрашевцев приговорили к смертной казни, еще месяц продержали в казематах, чтоб эти разговорчивые помучились ожиданием смерти, потом привезли на Семеновскую площадь Петербурга, огласили приговор, связали, надели на головы мешки, выстроили напротив расстрельную команду, клацнули ружейными затворами, остановили казнь и отвезли осужденных в сибирскую каторгу. Великий писатель Михаил Салтыков-Щедрин в холодной ярости писал о николаевском времени и царских холопах: «Зависть и жадность у вас первого сорта. Так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир. Вот почему вас везде ненавидят. Каждый убежден, что при одном вашем появлении должна умереть любая мысль о свободе».
   В России началось быстрое отчуждение карающей власти и общества. Любое неофициальное мнение раздувалось как событие чрезвычайной важности, подрывающее устои империи. Все, что было чуть выше дозволенного, вдруг объявлялось страшным преступлением. Всех, кто возмущался, тут же вели на допрос в Третье отделение, спрашивая их: «Откуда вы заимствовали свободный образ мыслей – от общества, от внушений других, от чтения книг и рукописей, и каких именно?» Цензура сошла с ума. Поэт называл улыбку любимой небесной. Цензор стихи запрещал, потому что женщина недостойна подобного сравнения. Поэт писал, что нежный взгляд возлюбленной ему дороже всей вселенной. Цензор стихи запрещал, потому что во вселенной есть еще цари и законные власти, которыми должно дорожить. Император Николай I собирал совещание высших сановников для обсуждения вопроса: «Должны ли мы считать французскую революцию революцией? Можно ли печатать в России, что Рим был республикой, а в Англии конституционное правление? Может быть лучше писать и думать, что на свете не было и нет ничего подобного?»
   По каждому из пяти тысяч ежегодных добровольных доносов заводилось дело и шло расследование. В обществе правление Николая I 1848 года начали называть террористическим. Власти запретили писать и произносить вслух слова «прогресс, вольный дух». Современники писали, что в России варварство торжествовало свою дикую победу над человеческим умом и мысль обрекается на гибель. Люди жили, словно притаившись, понимая, что произвол в апогее. Третье отделение стало составлять списки тех, кто молчали и не выражали верноподданнический восторг по всякому поводу. Современники писали, что терроризация достигла уже и провинции: «Русский подданный смотрел на свою жизнь, как на истертые штаны, о которых не стоит заботиться».
   Цензура вычеркивала перед публикацией целые монологи из великолепной комедии Александра Грибоедова. Над тупостью власти смеялась вся грамотная Россия, давно читавшая «Горе от ума» в сорока тысячах копиях-списках. В обществе стали говорить, что «в Петербурге не стало аристократов, только холопы». Идеолог новых русских Николай Чернышевский писал: «Нация рабов, сверху донизу – все рабы! Добро невозможно без оскорбления зла!» За учение философии и контакты с европейскими социалистами за границей столбовой дворянин Михаил Бакунин был вызван в империю на расправу. За отказ вернуться на любимую родину Бакунин заочно был лишен дворянства, чинов, прав состояния и приговорен к вечной сибирской каторге. Он позорил царя на всю Европу: «У нас в России нет ни свободы, ни уважения к человеческому достоинству. У нас царит отвратительный деспотизм, не знающий никаких границ своей разнузданности. У нас нет никаких прав, никакой справедливости, никакой защиты против произвола. У нас нет ничего из того, что составляет достоинство и гордость нации». Один из первых политических эмигрантов Александр Герцен «звал живых» в основанных им газетах «Полярная звезда» и «Колокол» на борьбу с самодержавием: «Я остаюсь в Европе, потому что здесь есть гласность. Так сильно наше дело, что мы, кучка разбросанных повсюду людей со связанными руками, приводим в ужас и отчаяние мириады наших врагов боевым кличем: «Свобода, равенство и братство!» » О ситуации даже высказался мудрый канцлер А. Горчаков: «С большой осторожностью можно предохранить себя от злости людей, но как спастись от их глупости?» Великий поэт Николай Некрасов сквозь издевательства цензуры не сдерживался в выражениях: «Иди в огонь за честь отчизны, за убеждения, за любовь, иди и гибни безупрёчно, умрешь не даром: дело прочно, когда под ним струится кровь». Министр народного просвещения С. Уваров с жаром выполнял приказ императора: «Уровень образования должен соответствовать социальному положению учащихся».

 

 
   Михаил Бакунин
 
   Моральный крах созданной Николаем I государственной машины произошел во время позорной Крымской войны 1853-1855 годов, в Европе названной Восточной. Экспедиционный корпус войск Англии, Франции и поддержавшей их Сардинии раз за разом бил, бил и бил в Крыму отчаянно и мужественно отбивающиеся русские войска, героически державшие и державшие Севастополь, на века ставший городом русской славы. Вдруг оказалось, что за тридцать лет императорствования Николая I промышленная и техническая отсталость его России стала вопиющей. Общество прекрасно знало и понимало причины поражения империи в Крымской войне – слабость русского парусного военного флота перед паровым европейским, вооружение имперской армии гладкоствольным оружием, пули которого не долетали до войск неприятеля, бившего на безопасном расстоянии русские войска из скорострельных и добротных нарезных штуцеров. Передовые генералы империи давно кричали, что сомкнутым, а не рассыпным строем, батальонами, а не ротами, в конце XIX века воевать нельзя, а убийственные для солдат штыковые атаки с их стрельбой редкими залпами, легко расстреливались противником. Даже придворные дамы говорили о том, что в николаевской армии презирают строить инженерные сооружения, давно спасавшие солдат европейских армий от массовой гибели. Россия всем миром собирала для крымской армии перевязочные материалы, щипала корпию, и отправляла их на полуостров. Общество было окончательно шокировано, когда узнало, что ответственный за раненых генерал украл и продал все бинты и приехал в Петербург с деньгами, не влезавшими в чемоданы и мешки. В 1855 году Россия была почти банкротом. Общество говорило о тотальной неспособности власти править страной, о высших сановниках, почти сплошь представляющих из себя необразованных и непрофессиональных людей, стремящихся только к личному обогащению.
   В феврале 1856 года период правления в империи «человека с оловянными глазами», как называли Николая I, ушел в небытие. Этот царь успешно запустил механизм народного движения в империи, быстро становившегося революционным. В обществе появилась страсть к разрушению, к борьбе с существующими порядками. Появились поколения бунтарей, стремительно становившихся революционерами. Их лозунгом стали слова: «Быть свободным и освобождать других – вот обязанность человека!»
   Незадолго до смерти Николай I в знак признательности подарил золотые часы с бриллинтами своему художнику Ф. Крюгеру. Передававшие часы придворные, как обычно, выковыряли алмазы и вручили часы художнику без них. Те придворные, которым бриллиантов не хватило, рассказали об очередном европейском позоре царю. Николай I вызвал Крюгера, лично передал ему новые часы и сказал: «Если бы я захотел по закону наказать всех воров империи, Россия превратилась бы в пустынную Сибирь». Николай мог продолжить дело Петра и Екатерины Великих, но не стал этого делать, и не имеет никакого значения, по какой причине это произошло. Царь часто повторял: «Мне не нужны умные, мне нужны верноподданные».
   Среди умных подданных появилось много борцов с утвержденным законом рабством. На империю неудержимо накатывались отрицавшие все и вся нигилисты, прекрасно знавшие историю европейского инакомыслия и революционного движения.

Альбигойцы и тайные политические ордена

   По всему знаменитому английскому Шервудскому лесу гремела любимая песня народного героя Робин Гуда: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был там дворянин?» С древнейших времен во многих странах существовали тайные политические организации. Возникновение этих обществ всегда вызывалось конкретными причинами. Иногда эти политические ордена называли «выражением совести в истории». Часто они создавались из чувства мщения, но не какой-то личности, а большому учреждению, структуре, из ненависти к несправедливости, злу, рабству. Это объясняло цель существования политических обществ, которые совсем не часто исполняли или добивались того, чего обещали или хотели, например «выход из рабского мрака к свободному свету».
   Правители недемократических государств старались подавить или приручить философскую и политическую мысль, поскольку она нарушала их образ жизни. От частых гонений мысль делалась более свободной, а там, где действовала свобода – появлялась демократия. Тайные политические ордена были не только созерцательного, но и активного типа. Некоторые историки называли их «благодетельными клапанами для настоящего и могучими рычагами для будущего, без которых драма истории состояла бы из одного монолога деспотизма». Впрочем, часто ордена заслуживали и не позитивного комментария. Жрецы, маги, брахманы, друиды, ессеи создавали мистические общества. Ариане отрицали церковную иерархию. Манихеи и маздакисты дрались с государством. Монофизиты боролись за свободу против Византийской империи. Монтанисты сражались против несправедливости власти. Хилиасты добивались «тысячелетнего царства блаженства на земле». Большую часть учения павликиан и богомилов восприняли вальденсы, катары и альбигойцы. Идеи «царства мира и свободы на земле» развивали хашимиты. Лолларды и гуситы возглавляли народные восстания против власти. Реформация породила протестантизм, баптистов и пуритан. Деятельность масонов, розенкрейцеров и иллюминатов порождала много вопросов, на которые не было ответов. Учение инакомыслия и революции росло и увеличивалось с каждым европейским веком.
 
   В II веке перс-парфинянин князь Сураик, сын Фатака, имевший почетное имя Мани-Дух или Ум, с разрешения шаха Ирана объявил в Месопотамии и Персии, что создал универсальную религию, освобождающую свет от тьмы. Он разделил своих появившихся многочисленных последователей на избранных и внимающих и вторые должны были содержать первых. Избранные молились и проповедовали манихейство, внимающие им подражали и становились избранными. Учение Мани было направлено против гнета государства и его институтов. Его поддерживало все больше и больше людей во всех слоях общества. Иранский шах попытался захватить Мани, который с трудом бежал из Персии. Тридцать лет Мани и его ученики проповедовали манихейство, предлагавшее светлой душе бороться с демонами греха и порока, в Средней Азии, Индии, Египте, Китае, востоке Римской империи. Его учение пользовалось все большей и большей популярностью и становилось по-настоящему опасным для государей.
   Иранский шах пригласил Мани вернуться домой, на родину, и это была ловушка. В 273 году шах принудил его вступить в открытый диспут с великим магом и результат спора шах определил заранее. Несмотря ни на что, Мани не проспорил, и шах приказал решить дело с помощью божьего суда. Само собой, Мани должен был первым наглотаться расправленного свинца, чтобы доказать свою правоту. Мани не стал этого делать и поэтому проиграл диспут. Шах произнес заранее написанный приговор: «Этот человек производит волнения, которые могут привести царство к разрушению. Необходимо разрушить его самого, чтобы предупредить последствия».