Страница:
– И что потом? Каких результатов вы ждете?
Коваль отвел взгляд.
– Сложно сказать… топь отступит или просто остановит размножение. Возможно, мы получим интерфейс для управления наномассой.
– Что за интерфейс? Каков принцип работы?
– Вот чтобы понять, мне и нужен эксперимент.
– А как вы намерены извлечь запрограммированные ассемблеры из капсулы?
– Топь эволюционирует, учится потреблять новые и новые материалы. Капсулы мини-лаборатории же усвоены одними из первых. Так что проблемы с ее растворением не возникнет. Что скажете, Виктор?
Всегда суровый и непреклонный профессор Коваль просяще взглянул в лицо представителя президента. При ЧП такого масштаба последнее слово за властями.
– Хорошо, у вас есть немного времени, потом мы улетаем, и генераторы включаются. Иначе придется удалять слишком большой объем грунта, ведь топь распространяется не только в стороны, но и вглубь. Это чревато локальными землетрясениями, подвижками пластов. Пока каждые пять минут электроразведка отслеживает глубину погружения «Объекта-Т». Соответственно, мезонные генераторы спускаются ниже в скважины. Если вскоре увидим положительные результаты… то предоставим еще время.
Коваль с силой сжал черную продолговатую коробочку, костяшки пальцев побелели, на виске задергалась жилка. Хмуро смотря на расползающуюся шагах в двухстах впереди белую массу, словно взяв в прицел, профессор твердо зашагал вперед. Лавров дернулся было пойти следом, но тяжелая ладонь представителя правительства легла на плечо, он покачал головой.
Зрители впились взглядами в удаляющуюся фигуру в белом халате.
Подходя к объекту, Коваль ощутил, как на лбу выступают мелкие капельки. Воздух вблизи молочно-белой массы прогрелся, как в песках Сахары: наномашины вырабатывают огромное количество тепла.
В десятке шагов уже почти невозможно дышать. Широкий серовато-белый блин, по краю вровень с бетоном и с аккуратными круглыми холмиками – надгробьями усвоенных зданий. Коваль прицелился и катнул капсулу по бетону, словно шар боулинга. Коробочка, вращаясь и подпрыгивая, остановилась в сантиметрах от тающего края. Минута-вторая, и она слилась с распространяющейся массой. Игорь Михайлович удовлетворенно кивнул. Важно было впустить вирус в активный слой, иначе программа повиснет мертвым грузом в выключенных из размножения зонах топи. Он быстро зашагал обратно – осталось только ждать, смогут ли носители вируса изменить программу такого огромного массива.
Ковалев оперся руками о шлагбаум блокпоста, перекрывшего дорогу. Глаза уже слезятся, напряженно всматриваясь в мутно-белую субстанцию, надвигающуюся с неумолимостью бульдозера. Где стояли здания, раскинулось широкое круглое озеро. С первого взгляда мирное и совсем не страшное зрелище. Но только с первого – репликаторы «грызут» материю во всех направлениях. Наверху ничтожный объем – в основном серая топь распространяется вглубь и в стороны. Внизу уже огромный котлован, что растет с каждой минутой. Потревоженные земные пласты давят на массу ассемблеров, и край вздувается толстым тором, поднявшимся каймой-бубликом уже в два роста человека. Вал уверенно, словно тяжеленный каток, подминает бетон. И невольно удивляешься, не слыша треска лопающихся плит, не видя глубоких змеящихся трещин… Только сильный ветер, устремляющийся к белой поверхности, с силой треплет одежду и волосы, гонит пыль, мусор, листья с деревьев, что исчезают, едва коснувшись выпуклого края. Бумажки вспыхивают за мгновенье до соприкосновения, куски целлофана плавятся, корчатся, превращаясь в черные дымки, что мигом втягиваются в пенящийся край.
Цепочки солдат в разномастных камуфляжах охватили место техногенного катаклизма кольцом, оттесняя любопытных, во множестве набежавших с окрестностей. Всех озадачила и обеспокоила внезапная эвакуация. Впрочем, многие – «зеваки по необходимости», по телефонным разговорам понятно, что их отрядили родственники, что не слишком спешат грузить скарб в предоставленные правительством трейлеры. Предпочитают держать связь с семьями, настороженно сидящими на мешках и баулах. Авось все отменится. В толпе довольно спокойных людей носятся быстрые волосатые ребята с озабоченными лицами. Толкаются, наступают на ноги и молниеносно выставляют объективы камер, снимают искаженные гневом и болью лица. Бодро извиняются, бегут дальше, задают «провокационные» вопросы, назойливо пихая разнообразные микрофоны. Вместе с тем кривятся и старательно избегают неинтересных сцен – бодрую торговлю сосисками и булочками в фургоне коммерсантов, горластых бабок с пирожками и пивом, играющих в карты на одеяле, азартно вскрикивающих мужичков, хмурого студента, шлепающего по клавишам нетбука. Зато насели, как мухи, на ревущего ребенка, уронившего чупа-чупс.
Кто бы сомневался, что с места событий будет жареный репортаж о страданиях ребенка, единственного выжившего жителя целого микрорайона.
Сквозь шум ветра Коваль услышал рокот вертолетных лопастей. Маленький двухместный аппарат завис над топью. За лобовым стеклом, округлым, как глаза стрекозы, блеснул объектив видеокамеры. Тут же сбоку выметнулись два военных вертолета. В открытых боковых дверях у пулеметных турелей застыли фигурки бойцов. Боевые вертолеты оттеснили журналистскую «стрекозу» в сторону, заставили сесть далеко за кольцом солдат, но кадры уже наверняка пошли в Сеть на главные новостные сайты.
Коваль сжал челюсти, на политику плевать, но такие передачи посеют панику среди людей. Понятно, кому это нужно, но все обойдется, вирус должен сработать, эксперимент удастся… а если не удастся, мезонные генераторы превратят топь в поток света. Но должно все сработать! Коваль стиснул кулаки, мысли настойчиво мечутся по кругу. Все должно получиться, другого случая проверить теорию не будет.
– Профессор, нужно уходить, вирус не сработал, это очевидно.
Голос Виктора прервал лихорадочное внимание, с которым Коваль всматривался в накатывающий вал. Он бросил быстрый взгляд на севший в стороне вертолет. Солдаты быстро внесли носилки со Звягой. К машине направились, согнувшись с непривычки под напором ветра от лопастей, Кизильцев и Цветаев. Лаборант, стоя за спиной Виктора, умолял взглядом поскорее улететь из опасного места.
– Идите, я сейчас.
Голос профессора дрогнул.
Представитель президента понимающе кивнул и, ухватив под локоть Лаврова, пошел к винтокрылой машине.
Топь подобралась совсем близко, оцепление отодвинулось за скважины. Зевак почти не осталось, журналистов удалось кое-как отловить и под видом эвакуации запереть в автобусах. На ограничительных скважинах растопырились упорами могучие гусеничные машины – гибриды танка с рефрижератором. Толстенные кабели в бедро человека толщиной спускаются к ним прямо от высоковольтной ЛЭП.
Огромные щиты для направления потока излучения похожи на дорожные шумопоглотители с длинными торчащими антеннами. Они плотно обступили территорию, словно македонская фаланга, ощетинившаяся копьями.
Вертолет залопотал винтом мощнее, качнулся на колесах, демонстрируя готовность сей момент прыгнуть в небо.
Но Коваль продолжал стоять, печально глядя на подползающий слой белого вещества. Жар усилился, ветер злобно дергает седую шевелюру и полы халата. Он медленно повернул голову к откинутой бронированной двери с иллюминатором. В полумраке салона бледными пятнами – лица Кизильцева и Цветаева, они чуть посторонились, пропуская чиновника и аспиранта. Лавров обернулся и чуть не рванул назад, к профессору, но мощная ладонь больно сжала плечо, втянула назад.
Вырываясь из хватки Виктора, парень закричал:
– Профессор! Нет! Что вы делаете?!
Люди прильнули к иллюминаторам, неверящим взглядом провожая седовласую фигурку, идущую навстречу белой волне.
Виктор скрипнул зубами:
– Профессор сделал выбор. Жаль, без него будет сложнее осваивать наноиндустрию.
Держа брыкающегося Лаврова, Виктор махнул пилоту. Стальная туша мелко задребезжала, людей слегка вдавило в пол. Когда вертолет поднялся, Лавров перестал отбиваться, лишь печально смотрел вниз, где фигурка профессора шагнула в белую стену и исчезла. По щекам парня пролегли мокрые дорожки, капли сорвало порывом ветра и унесло вниз, где расползался белый ужас, заставляя отступать цепи людей в камуфляжной форме.
Повернувшись к кабине пилота, Виктор крикнул:
– Давай на базу!
В ладони чиновника появился мобильник, сухо прозвучала команда:
– Приготовиться к подаче напряжения.
– Стойте!
Голос Кизильцева как щелчок хлыста – физик внимательно всматривался вниз.
– Мне это кажется? Что происходит с топью?
Все сгрудились у отрытого люка. Виктор сделал жест пилоту, и тот повернул штурвал, вертолет развернулся и опустился ниже.
Молочно-белая масса остановилась, еще минуту назад пенящийся край сжирал пядь за пядью. И вдруг пенистой каймы не стало. Края гигантского белого пятна зашевелились и слегка вздыбились, поверхность пошла волнами.
– Неужели вирус сработал? – потрясенно выдавил Цветаев.
Лавров всхлипнул:
– Игорь Михайлович… он поспешил…
Вертолет опустился еще ниже, завис между кольцом военных и серой топью.
Люди неверяще смотрели, как субстанция по всему краю слегка подалась назад, оголив глубокую борозду и обгрызенный край асфальта, затем, «подумав», вернулась и откатилась снова, но оставив под собой уже ровную бетонную поверхность. Серая топь принялась стягивать края, будто насытившись жертвой, решила, что люди откупились достаточной ценой. Наномашины возвращали уничтоженное назад, восстанавливали поверхность земли с точностью до камушка, возводили стены зданий с точностью до трещинок. Отступая назад, белая масса все восстанавливала.
– Феноменально, – ошарашенно протянул Кизильцев, – вирус взял топь под контроль. Коваль был прав, надеюсь, он не унес с собой все данные, иначе нам не понять, как управлять подобным массивом.
– Так им можно все-таки управлять? – так же потрясенно спросил Виктор.
Кизильцев лишь пожал плечами.
Шасси вертолета коснулись асфальта, четверо людей, пригибаясь, отбежали и, держась на почтительном расстоянии от края топи, двинулись следом.
Цветаев с тревогой проговорил:
– Может, стоит подождать в вертолете? Вдруг это ловушка?
– В смысле? – спросил, не оборачиваясь, Виктор, идущий впереди с Кизильцевым.
– Ну, может быть, этой штуке понравилась человеческая плоть. Может, она сообразила, что можно подманить нас, а затем накатиться?
– Чушь, – бросил Кизильцев.
– Я уже ни в чем не уверен, мои биологические познания пасуют, – пробормотал испуганный биолог, стараясь сдерживать трусливый позыв щупать бетон ногой, словно нащупывая тропку в трясине.
Топь стягивалась к НИИ, репликаторы разбирали друг друга на части, высвобождая атомы и, похоже, ставя каждую молекулу на место.
– А вы заметили, ветер теперь дует на нас, – проговорил Лавров.
– Заметили, похоже, и воздух возвращает. И еще, разборка идет значительно быстрее сборки, – заметил Виктор.
– Ну, ломать не строить… В смысле, ассемблеры все-таки значительно более сложные создания. И превратить их в бетон и глину намного проще.
Потрясенные люди смотрели, как субстанция вздыбилась, встала сплошной стеной, еще немного – и в стене проявились огромные окна третьего корпуса. Группа вошла в ворота, бетон, словно и не был только что страшной всепожиращей массой, бодро застучал под каблуками.
Цветаев медленно подошел к клумбе, как зачарованный потрогал веточку саженца, присев, провел ладонью по верхушкам травинок.
– Настоящее, невероятно!
Изумление в глазах сменилось какой-то детской радостью, будто биолог впервые в жизни потрогал живое растение.
Глаза Цветаева чуть не выскочили из орбит, когда меж травинок он увидел цепочку муравьев, деловито перебирающих лапками в сторону маленькой рыхлой кучки.
Не обращая внимания на погрузившегося в исследования биолога, остальные направились к оформляющемуся приземистому зданию первого корпуса. Пока группа огибала второй корпус, остальные здания закончили обратное превращение. Вся территория НИИ раскинулась в былом величии, будто и не было нашествия нанорепликаторов.
Лавров всхлипнул:
– Игорь Михайлович… он… ушел. И никогда не узнает, что топь отступила.
Виктор сочувствующе похлопал его по плечу:
– Он дал нам, участникам проекта «Роснанотех», фору для нового рывка в ассемблерной технологии.
Лавров хмуро кивнул. Кизильцев вдруг указал в сторону первого корпуса:
– Смотрите, еще не все.
В голосе прозвучали нотки страха.
На ступенях, под нависающим козырьком здания, в котором все началось, взбугрилось бесформенное образование. Шевелящиеся, как ложноножки амебы, края сплелись и, затейливо переплетаясь, потянулись вверх.
Люди настороженно замерли, ожидая, что выкинет сгусток наноассемблеров. Субстанция вытянулась столбом и, как под пальцами скульптора, принялась складываться в человеческую фигуру. Виктор, Кизильцев и Лавров открыли рты, наблюдая появление знакомого лица. Спустя минуту из-под кустистых седых бровей глянули острые знакомые глаза Коваля. Профессор приложил ладони к лицу, с силой потер, улыбнулся. Застегнул распахнутый халат, вытянул руки вверх и с наслаждением потянулся, захрустев позвонками.
– Профессор!
Радостный Лавров бросился к седовласому человеку, чуть не сбив с ног, крепко обнял. Коваль ошарашенно улыбнулся, освободился из объятий расчувствовавшегося лаборанта.
Парень сияющими глазами уставился в лицо профессору:
– Игорь Михайлович, топь ушла сама! Представляете?
Ковалев усмехнулся:
– Сама, говоришь?
– Ага, и восстановила все, что уничтожила.
Виктор и Кизильцев поднялись к профессору и лаборанту. Лица ошарашенные, радостные, глаза сияют.
– Как вы себя чувствуете, Игорь Михайлович? – спросил Виктор, хлопая профессора по плечу и украдкой осматривая, словно что-то ища на его фигуре. – Вы помните, что произошло?
Профессор снова усмехнулся:
– Ну конечно, никогда склерозом не страдал. Если бы не помнил, вряд ли смог бы восстановить все это. Хоть молекулярная структура и записана в памяти массива наномашин, воспользоваться ею было бы сложнее.
Профессор развел руками.
Кизильцева как кувалдой ударило, улыбка сменилась серьезным выражением лица:
– Восстановить? Мы думали, это вирус… Что вы имеете в виду?
– Я считал вас сообразительным человеком, коллега.
– Но… но… Разве это возможно?
Коваль улыбнулся, хитро поглядывая на выпучивших глаза людей:
– В современном мире ничего нельзя считать невозможным. Да, мое сознание слилось с серой топью. Разбирая материю на атомы, наномашины сохраняют информацию о структуре в общей памяти. Разобрав меня и мой мозг, записав структуру клеток молекул и атомов, ассемблеры оцифровали мою личность. Разум и воля, помещенные в массив наномашин, взяли под контроль примитивные программы так же легко, как привыкли контролировать инстинкты. Серая топь стала мной, а я стал ею. Все в точности с моими расчетами.
Кизильцев захлопал ресницами:
– Расчетами? Какими расчетами?
– Обычными расчетами… – Профессор шагнул к стене корпуса, приложил ладони. Поверхность пошла пятнами и вдруг в мгновение ока заполыхала победно-оранжевым металлом. – Всегда любил оранжевый цвет, – хмыкнул он одобрительно, похлопал руку об руку, словно стряхивая пыль. Повернулся к разинувшим рот людям. – Да, я не рассказывал всего, идея достаточно дикая, нужен был эксперимент и значительный объем нанитов, чтобы вместить целую личность.
– Потрясающе, – только и смог вымолвить Виктор, – а я не поверил… Впрочем, второй раз тоже не поверил бы, безопасность прежде всего. Безопасность… – Он судорожно сглотнул пересохшим горлом.
У него забегали глаза, лицо пошло пятнами. Коваль сочувственно кивнул:
– Я не буду пока покидать территорию, щиты оставьте, мезонные генераторы поднимите до уровня корпусных подвалов и выставьте на минимум.
Виктор тяжело перевел дыхание – явно камень с души свалился.
Лавров вдруг нахмурился, взгляд стал суровым, обвиняющим:
– У вас был такой вид… отчаявшийся и испуганный… мы подумали, что просто уйдете из жизни.
– Да, тяжеловато было все-таки, сомнения, страх… Да и весьма болезненное это дело, надо сказать. Кстати, Виктор, предупредите президента, что все обошлось.
Виктор выудил из пиджака красный мобильник.
– Надеюсь, он не успел сделать заявление о потере контроля над наноботами. Репортеры наверняка беснуются. Так что ему доложить?
Коваль на миг задумался:
– Пусть сделает заявление… об успешном завершении эксперимента… «Зачеловек». А теперь ведите к Звяге, верну его… гм, атомы.
Артем Тютюнников. Музыка
Коваль отвел взгляд.
– Сложно сказать… топь отступит или просто остановит размножение. Возможно, мы получим интерфейс для управления наномассой.
– Что за интерфейс? Каков принцип работы?
– Вот чтобы понять, мне и нужен эксперимент.
– А как вы намерены извлечь запрограммированные ассемблеры из капсулы?
– Топь эволюционирует, учится потреблять новые и новые материалы. Капсулы мини-лаборатории же усвоены одними из первых. Так что проблемы с ее растворением не возникнет. Что скажете, Виктор?
Всегда суровый и непреклонный профессор Коваль просяще взглянул в лицо представителя президента. При ЧП такого масштаба последнее слово за властями.
– Хорошо, у вас есть немного времени, потом мы улетаем, и генераторы включаются. Иначе придется удалять слишком большой объем грунта, ведь топь распространяется не только в стороны, но и вглубь. Это чревато локальными землетрясениями, подвижками пластов. Пока каждые пять минут электроразведка отслеживает глубину погружения «Объекта-Т». Соответственно, мезонные генераторы спускаются ниже в скважины. Если вскоре увидим положительные результаты… то предоставим еще время.
Коваль с силой сжал черную продолговатую коробочку, костяшки пальцев побелели, на виске задергалась жилка. Хмуро смотря на расползающуюся шагах в двухстах впереди белую массу, словно взяв в прицел, профессор твердо зашагал вперед. Лавров дернулся было пойти следом, но тяжелая ладонь представителя правительства легла на плечо, он покачал головой.
Зрители впились взглядами в удаляющуюся фигуру в белом халате.
Подходя к объекту, Коваль ощутил, как на лбу выступают мелкие капельки. Воздух вблизи молочно-белой массы прогрелся, как в песках Сахары: наномашины вырабатывают огромное количество тепла.
В десятке шагов уже почти невозможно дышать. Широкий серовато-белый блин, по краю вровень с бетоном и с аккуратными круглыми холмиками – надгробьями усвоенных зданий. Коваль прицелился и катнул капсулу по бетону, словно шар боулинга. Коробочка, вращаясь и подпрыгивая, остановилась в сантиметрах от тающего края. Минута-вторая, и она слилась с распространяющейся массой. Игорь Михайлович удовлетворенно кивнул. Важно было впустить вирус в активный слой, иначе программа повиснет мертвым грузом в выключенных из размножения зонах топи. Он быстро зашагал обратно – осталось только ждать, смогут ли носители вируса изменить программу такого огромного массива.
Ковалев оперся руками о шлагбаум блокпоста, перекрывшего дорогу. Глаза уже слезятся, напряженно всматриваясь в мутно-белую субстанцию, надвигающуюся с неумолимостью бульдозера. Где стояли здания, раскинулось широкое круглое озеро. С первого взгляда мирное и совсем не страшное зрелище. Но только с первого – репликаторы «грызут» материю во всех направлениях. Наверху ничтожный объем – в основном серая топь распространяется вглубь и в стороны. Внизу уже огромный котлован, что растет с каждой минутой. Потревоженные земные пласты давят на массу ассемблеров, и край вздувается толстым тором, поднявшимся каймой-бубликом уже в два роста человека. Вал уверенно, словно тяжеленный каток, подминает бетон. И невольно удивляешься, не слыша треска лопающихся плит, не видя глубоких змеящихся трещин… Только сильный ветер, устремляющийся к белой поверхности, с силой треплет одежду и волосы, гонит пыль, мусор, листья с деревьев, что исчезают, едва коснувшись выпуклого края. Бумажки вспыхивают за мгновенье до соприкосновения, куски целлофана плавятся, корчатся, превращаясь в черные дымки, что мигом втягиваются в пенящийся край.
Цепочки солдат в разномастных камуфляжах охватили место техногенного катаклизма кольцом, оттесняя любопытных, во множестве набежавших с окрестностей. Всех озадачила и обеспокоила внезапная эвакуация. Впрочем, многие – «зеваки по необходимости», по телефонным разговорам понятно, что их отрядили родственники, что не слишком спешат грузить скарб в предоставленные правительством трейлеры. Предпочитают держать связь с семьями, настороженно сидящими на мешках и баулах. Авось все отменится. В толпе довольно спокойных людей носятся быстрые волосатые ребята с озабоченными лицами. Толкаются, наступают на ноги и молниеносно выставляют объективы камер, снимают искаженные гневом и болью лица. Бодро извиняются, бегут дальше, задают «провокационные» вопросы, назойливо пихая разнообразные микрофоны. Вместе с тем кривятся и старательно избегают неинтересных сцен – бодрую торговлю сосисками и булочками в фургоне коммерсантов, горластых бабок с пирожками и пивом, играющих в карты на одеяле, азартно вскрикивающих мужичков, хмурого студента, шлепающего по клавишам нетбука. Зато насели, как мухи, на ревущего ребенка, уронившего чупа-чупс.
Кто бы сомневался, что с места событий будет жареный репортаж о страданиях ребенка, единственного выжившего жителя целого микрорайона.
Сквозь шум ветра Коваль услышал рокот вертолетных лопастей. Маленький двухместный аппарат завис над топью. За лобовым стеклом, округлым, как глаза стрекозы, блеснул объектив видеокамеры. Тут же сбоку выметнулись два военных вертолета. В открытых боковых дверях у пулеметных турелей застыли фигурки бойцов. Боевые вертолеты оттеснили журналистскую «стрекозу» в сторону, заставили сесть далеко за кольцом солдат, но кадры уже наверняка пошли в Сеть на главные новостные сайты.
Коваль сжал челюсти, на политику плевать, но такие передачи посеют панику среди людей. Понятно, кому это нужно, но все обойдется, вирус должен сработать, эксперимент удастся… а если не удастся, мезонные генераторы превратят топь в поток света. Но должно все сработать! Коваль стиснул кулаки, мысли настойчиво мечутся по кругу. Все должно получиться, другого случая проверить теорию не будет.
– Профессор, нужно уходить, вирус не сработал, это очевидно.
Голос Виктора прервал лихорадочное внимание, с которым Коваль всматривался в накатывающий вал. Он бросил быстрый взгляд на севший в стороне вертолет. Солдаты быстро внесли носилки со Звягой. К машине направились, согнувшись с непривычки под напором ветра от лопастей, Кизильцев и Цветаев. Лаборант, стоя за спиной Виктора, умолял взглядом поскорее улететь из опасного места.
– Идите, я сейчас.
Голос профессора дрогнул.
Представитель президента понимающе кивнул и, ухватив под локоть Лаврова, пошел к винтокрылой машине.
Топь подобралась совсем близко, оцепление отодвинулось за скважины. Зевак почти не осталось, журналистов удалось кое-как отловить и под видом эвакуации запереть в автобусах. На ограничительных скважинах растопырились упорами могучие гусеничные машины – гибриды танка с рефрижератором. Толстенные кабели в бедро человека толщиной спускаются к ним прямо от высоковольтной ЛЭП.
Огромные щиты для направления потока излучения похожи на дорожные шумопоглотители с длинными торчащими антеннами. Они плотно обступили территорию, словно македонская фаланга, ощетинившаяся копьями.
Вертолет залопотал винтом мощнее, качнулся на колесах, демонстрируя готовность сей момент прыгнуть в небо.
Но Коваль продолжал стоять, печально глядя на подползающий слой белого вещества. Жар усилился, ветер злобно дергает седую шевелюру и полы халата. Он медленно повернул голову к откинутой бронированной двери с иллюминатором. В полумраке салона бледными пятнами – лица Кизильцева и Цветаева, они чуть посторонились, пропуская чиновника и аспиранта. Лавров обернулся и чуть не рванул назад, к профессору, но мощная ладонь больно сжала плечо, втянула назад.
Вырываясь из хватки Виктора, парень закричал:
– Профессор! Нет! Что вы делаете?!
Люди прильнули к иллюминаторам, неверящим взглядом провожая седовласую фигурку, идущую навстречу белой волне.
Виктор скрипнул зубами:
– Профессор сделал выбор. Жаль, без него будет сложнее осваивать наноиндустрию.
Держа брыкающегося Лаврова, Виктор махнул пилоту. Стальная туша мелко задребезжала, людей слегка вдавило в пол. Когда вертолет поднялся, Лавров перестал отбиваться, лишь печально смотрел вниз, где фигурка профессора шагнула в белую стену и исчезла. По щекам парня пролегли мокрые дорожки, капли сорвало порывом ветра и унесло вниз, где расползался белый ужас, заставляя отступать цепи людей в камуфляжной форме.
Повернувшись к кабине пилота, Виктор крикнул:
– Давай на базу!
В ладони чиновника появился мобильник, сухо прозвучала команда:
– Приготовиться к подаче напряжения.
– Стойте!
Голос Кизильцева как щелчок хлыста – физик внимательно всматривался вниз.
– Мне это кажется? Что происходит с топью?
Все сгрудились у отрытого люка. Виктор сделал жест пилоту, и тот повернул штурвал, вертолет развернулся и опустился ниже.
Молочно-белая масса остановилась, еще минуту назад пенящийся край сжирал пядь за пядью. И вдруг пенистой каймы не стало. Края гигантского белого пятна зашевелились и слегка вздыбились, поверхность пошла волнами.
– Неужели вирус сработал? – потрясенно выдавил Цветаев.
Лавров всхлипнул:
– Игорь Михайлович… он поспешил…
Вертолет опустился еще ниже, завис между кольцом военных и серой топью.
Люди неверяще смотрели, как субстанция по всему краю слегка подалась назад, оголив глубокую борозду и обгрызенный край асфальта, затем, «подумав», вернулась и откатилась снова, но оставив под собой уже ровную бетонную поверхность. Серая топь принялась стягивать края, будто насытившись жертвой, решила, что люди откупились достаточной ценой. Наномашины возвращали уничтоженное назад, восстанавливали поверхность земли с точностью до камушка, возводили стены зданий с точностью до трещинок. Отступая назад, белая масса все восстанавливала.
– Феноменально, – ошарашенно протянул Кизильцев, – вирус взял топь под контроль. Коваль был прав, надеюсь, он не унес с собой все данные, иначе нам не понять, как управлять подобным массивом.
– Так им можно все-таки управлять? – так же потрясенно спросил Виктор.
Кизильцев лишь пожал плечами.
Шасси вертолета коснулись асфальта, четверо людей, пригибаясь, отбежали и, держась на почтительном расстоянии от края топи, двинулись следом.
Цветаев с тревогой проговорил:
– Может, стоит подождать в вертолете? Вдруг это ловушка?
– В смысле? – спросил, не оборачиваясь, Виктор, идущий впереди с Кизильцевым.
– Ну, может быть, этой штуке понравилась человеческая плоть. Может, она сообразила, что можно подманить нас, а затем накатиться?
– Чушь, – бросил Кизильцев.
– Я уже ни в чем не уверен, мои биологические познания пасуют, – пробормотал испуганный биолог, стараясь сдерживать трусливый позыв щупать бетон ногой, словно нащупывая тропку в трясине.
Топь стягивалась к НИИ, репликаторы разбирали друг друга на части, высвобождая атомы и, похоже, ставя каждую молекулу на место.
– А вы заметили, ветер теперь дует на нас, – проговорил Лавров.
– Заметили, похоже, и воздух возвращает. И еще, разборка идет значительно быстрее сборки, – заметил Виктор.
– Ну, ломать не строить… В смысле, ассемблеры все-таки значительно более сложные создания. И превратить их в бетон и глину намного проще.
Потрясенные люди смотрели, как субстанция вздыбилась, встала сплошной стеной, еще немного – и в стене проявились огромные окна третьего корпуса. Группа вошла в ворота, бетон, словно и не был только что страшной всепожиращей массой, бодро застучал под каблуками.
Цветаев медленно подошел к клумбе, как зачарованный потрогал веточку саженца, присев, провел ладонью по верхушкам травинок.
– Настоящее, невероятно!
Изумление в глазах сменилось какой-то детской радостью, будто биолог впервые в жизни потрогал живое растение.
Глаза Цветаева чуть не выскочили из орбит, когда меж травинок он увидел цепочку муравьев, деловито перебирающих лапками в сторону маленькой рыхлой кучки.
Не обращая внимания на погрузившегося в исследования биолога, остальные направились к оформляющемуся приземистому зданию первого корпуса. Пока группа огибала второй корпус, остальные здания закончили обратное превращение. Вся территория НИИ раскинулась в былом величии, будто и не было нашествия нанорепликаторов.
Лавров всхлипнул:
– Игорь Михайлович… он… ушел. И никогда не узнает, что топь отступила.
Виктор сочувствующе похлопал его по плечу:
– Он дал нам, участникам проекта «Роснанотех», фору для нового рывка в ассемблерной технологии.
Лавров хмуро кивнул. Кизильцев вдруг указал в сторону первого корпуса:
– Смотрите, еще не все.
В голосе прозвучали нотки страха.
На ступенях, под нависающим козырьком здания, в котором все началось, взбугрилось бесформенное образование. Шевелящиеся, как ложноножки амебы, края сплелись и, затейливо переплетаясь, потянулись вверх.
Люди настороженно замерли, ожидая, что выкинет сгусток наноассемблеров. Субстанция вытянулась столбом и, как под пальцами скульптора, принялась складываться в человеческую фигуру. Виктор, Кизильцев и Лавров открыли рты, наблюдая появление знакомого лица. Спустя минуту из-под кустистых седых бровей глянули острые знакомые глаза Коваля. Профессор приложил ладони к лицу, с силой потер, улыбнулся. Застегнул распахнутый халат, вытянул руки вверх и с наслаждением потянулся, захрустев позвонками.
– Профессор!
Радостный Лавров бросился к седовласому человеку, чуть не сбив с ног, крепко обнял. Коваль ошарашенно улыбнулся, освободился из объятий расчувствовавшегося лаборанта.
Парень сияющими глазами уставился в лицо профессору:
– Игорь Михайлович, топь ушла сама! Представляете?
Ковалев усмехнулся:
– Сама, говоришь?
– Ага, и восстановила все, что уничтожила.
Виктор и Кизильцев поднялись к профессору и лаборанту. Лица ошарашенные, радостные, глаза сияют.
– Как вы себя чувствуете, Игорь Михайлович? – спросил Виктор, хлопая профессора по плечу и украдкой осматривая, словно что-то ища на его фигуре. – Вы помните, что произошло?
Профессор снова усмехнулся:
– Ну конечно, никогда склерозом не страдал. Если бы не помнил, вряд ли смог бы восстановить все это. Хоть молекулярная структура и записана в памяти массива наномашин, воспользоваться ею было бы сложнее.
Профессор развел руками.
Кизильцева как кувалдой ударило, улыбка сменилась серьезным выражением лица:
– Восстановить? Мы думали, это вирус… Что вы имеете в виду?
– Я считал вас сообразительным человеком, коллега.
– Но… но… Разве это возможно?
Коваль улыбнулся, хитро поглядывая на выпучивших глаза людей:
– В современном мире ничего нельзя считать невозможным. Да, мое сознание слилось с серой топью. Разбирая материю на атомы, наномашины сохраняют информацию о структуре в общей памяти. Разобрав меня и мой мозг, записав структуру клеток молекул и атомов, ассемблеры оцифровали мою личность. Разум и воля, помещенные в массив наномашин, взяли под контроль примитивные программы так же легко, как привыкли контролировать инстинкты. Серая топь стала мной, а я стал ею. Все в точности с моими расчетами.
Кизильцев захлопал ресницами:
– Расчетами? Какими расчетами?
– Обычными расчетами… – Профессор шагнул к стене корпуса, приложил ладони. Поверхность пошла пятнами и вдруг в мгновение ока заполыхала победно-оранжевым металлом. – Всегда любил оранжевый цвет, – хмыкнул он одобрительно, похлопал руку об руку, словно стряхивая пыль. Повернулся к разинувшим рот людям. – Да, я не рассказывал всего, идея достаточно дикая, нужен был эксперимент и значительный объем нанитов, чтобы вместить целую личность.
– Потрясающе, – только и смог вымолвить Виктор, – а я не поверил… Впрочем, второй раз тоже не поверил бы, безопасность прежде всего. Безопасность… – Он судорожно сглотнул пересохшим горлом.
У него забегали глаза, лицо пошло пятнами. Коваль сочувственно кивнул:
– Я не буду пока покидать территорию, щиты оставьте, мезонные генераторы поднимите до уровня корпусных подвалов и выставьте на минимум.
Виктор тяжело перевел дыхание – явно камень с души свалился.
Лавров вдруг нахмурился, взгляд стал суровым, обвиняющим:
– У вас был такой вид… отчаявшийся и испуганный… мы подумали, что просто уйдете из жизни.
– Да, тяжеловато было все-таки, сомнения, страх… Да и весьма болезненное это дело, надо сказать. Кстати, Виктор, предупредите президента, что все обошлось.
Виктор выудил из пиджака красный мобильник.
– Надеюсь, он не успел сделать заявление о потере контроля над наноботами. Репортеры наверняка беснуются. Так что ему доложить?
Коваль на миг задумался:
– Пусть сделает заявление… об успешном завершении эксперимента… «Зачеловек». А теперь ведите к Звяге, верну его… гм, атомы.
Артем Тютюнников. Музыка
Я слушал музыку, как вселенную, да та и была ею.
В несколько жутких мгновений она сжалась в Праатом, а в следующий миг вновь взорвалась энергетическим вулканом. Раскаленная материя устремилась вовне, превращая Ничто в Пространство.
Я с замиранием сердца слушал дрожание облаков сверхскоплений, внимал галактикам и звездным системам. Звезды извергают фонтаны вещества, и смещаются орбиты их планет.
Сам рельеф небесных тел изменчив, дрожит во всеобщем ритме, заданном всевластным демиургом. Раскатываются громы атмосферных потоков, океанские течения меняют ход, и это доходит до моего слуха.
По телу пробежал неприятный холодок, когда ощутил, как осциллирует каждая элементарная частица, словно мигает: вот она есть, а вот ее свойства совсем иные, а вот ее и вовсе нет – мелькнувший призрак на очередном заходе вселенского маятника. Мелодия суперструн.
Пространство заполняют волны всех природ и диапазонов: электромагнитные, гравитационные, глюонные… И за пределами вечной суеты складываются во что-то большее: звуки оркестра для единственного слушателя. Для меня.
Внезапно мир подернулся дымкой. По реальности прокатилась волна рассогласования, слух пронзил резкий разряд диссонанса. Интерфейс прервался, и меня словно бросило в космический вакуум. Я поднял веки, и в глаза тысячепудовым молотом ударил яркий свет.
Я бешено заморгал, вытер дрожащей рукой слезящиеся глаза. Сощурившись, с трудом осмотрелся.
В комнате светло, как на Солнце. На проекционном экране во всю стену замерло окно музыкального проигрывателя, столбики анализатора спектра застыли в очередном прыжке. В дверном проеме кто-то стоит, уставившись на меня.
Я через силу повернулся лицом к гостю, по шее прошла волна тупой боли, в голове разлилась озером расплавленного свинца. Из глотки вырвался стон.
– Стат, ну ты соображай хотя бы, что делаешь! Какого черта тебе вообще здесь надо?..
Гость нахально ухмыльнулся, вошел в комнату. Подцепил со стола синюю коробочку, оценивающе осмотрел. Хмыкнул.
– Опять этой дрянью накачался? Растормаживатель образов? И ведь банальный расширитель сознания, на кой тебе оно надо!
Он швырнул коробок на столешницу, кинул мне оттуда три яркие упаковки.
– На вот, прими, надо же в себя приходить.
Я кивнул с благодарностью, от движения голову вновь пронзила вспышка боли. Я высыпал на ладонь по паре капсул из каждой пачки, судорожно бросил на язык. Поспешно схватил со столика бутылку и запил водой прямо из горлышка.
Блаженно откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Боль медленно растворялась, уходила прочь. Вскоре под веками перестали метаться галактики и взрываться сверхновые. Я нечленораздельно промычал что-то благодушное.
– Подо что кайфовал-то? – раздался голос Стата. – Опять расширенные переложения какой-то древности? Моцарт, Бетховен, Бах?..
– Бах… – ответил я и осторожно открыл глаза.
Стат поморщился.
– Владисвет, твой вкус ужасен. Хотя с этой штуковиной и не с такого проберет. Впрочем, – сделал паузу, обвел комнату взглядом, – аппаратура у тебя тоже располагает. Звук, должно быть, сногсшибательный, динамики в каждом углу. Соседи-то не жалуются?
Я возмутился:
– Соседи?! Ты меня за мелкого хулигана принимаешь? Полная звукоизоляция! У меня здесь практически собственная вселенная.
Стат кивнул, вероятно мыслям.
– И давно выбирался из своей вселенной?
У меня аж брови взлетели на лоб.
– Выбирался? Зачем?! Продукты заказываю через Сеть, музыку качаю тоже, даже выполненную работу в офис пересылаю! Ну да, там надо разок в месяц появиться лично, но это, слава богу, не много времени отнимает. Чего еще надо?
Стат покачал головой.
– Ну хорошо, а работал ты когда в последний раз? Я имею в виду – не просто какой-нибудь проектик для своей конторы шабашил, а сочинял, компоновал, записывал? А?
Я замер, по венам пробежал жидкий лед. Странное беспокойство сжало сердце холодной лапой. Мгновенно попытался сконнектиться с домашним персональником, удалось с третьей попытки: мысли путаются, и мозги напрочь отказываются работать. Стат подал со стеллажа баночку с таблетками ноотропов, я послушно закинул в себя пару кругляшей, в голове прояснилось. Наконец на дисплейную глазную линзу спроецировалось окошко интерфейса. Я поскакал по директориям, как заяц по кустам: Творчество – Работы – Аудио. Последний файл датирован тремя месяцами тому назад. Порылся в архивах заготовок, но и там ничего новее. Боже, что я делал столько времени?!
Я поднял ошарашенный взгляд на Стата, тот терпеливо ждет, ответ прочитал на моем лице. Кивнул, резко поднялся с места.
– Значит, так, – сказал он строго, – собирайся немедленно, сегодня я тебя вытащу из твоего кокона, так или иначе.
– Куда же это, интересно?
– Сегодня по Сети вживую пойдет выступление одного парня, нейромузыка с семантическими элементами. Пойдем в клуб, там и приобщимся к высокому.
Я уже встал с дивана и через персональник отрубал домашнюю аппаратуру, посетовал скорее для проформы:
– Нейромузыка? Опять ты со своим мозговым онанизмом! К тому же у меня и дома соответствующий транслятор имеется, почему бы не послушать прямо здесь?
Стат внезапно положил руку мне на плечо, посмотрел прямо в глаза. Мне показалось или в его взгляде мелькнула тень беспокойства?
– Я хочу, чтобы ты поглядел на тамошнюю публику, – проговорил медленно и четко. – Поверь, это стоит увидеть.
Мгновение мы смотрели друг на друга, потом неожиданно он улыбнулся:
– Да, и кончай мне тут на Лема ссылаться. Сам знаешь: нейромузыка с цереброматикой не имеют ни грана общего.
Он подмигнул и двинулся в прихожую. Я поглядел вслед и начал собираться активнее. Через пару минут мы покинули квартиру.
Эскалатор буквально вытолкнул на поверхность, и глотка подземки выплюнула нас в лицо мегаполиса.
Сверху обрушились водопады искусственного света, слух наполнили громкие голоса, долетает издалека музыка. Впереди на громадной площади разлилось целое людское море, ходит волнами, вот-вот заштормит. Десятки лиц, в воздухе витают радость и веселье – похоже, Стат затащил в популярное место вечернего отдыха.
Здания вокруг пылают огнями вывесок и реклам, ночное небо расцветили безумные краски голограмм. Дополненная реальность высыпала сотнями значков и указателей, спам-блокиратор мелькнул на дисплейной линзе тревожным красным огоньком, но быстро справился с перегрузкой. Число ярлычков тотчас сократилось вдвое.
Стат тронул за плечо, нетерпеливо махнул рукой.
– Сюда, – сказал он и нырнул в толпу.
Я кинулся за ним, боясь в суматохе потерять из виду. Живой океан лиц и тел сомкнулся вокруг, что-то толкнуло в бок, едва не развернуло. Я стал пробираться за Статом, некоторое время еще удавалось следить за его спиной, но когда наконец отстал, впереди над головами зажегся виртуальный путеводный огонек, и я пошел на него.
Периодически задевали встречные, но от них веет таким добродушием и сытой веселостью, что даже не хочется бросать вслед возмущенные взгляды. Почему-то совестно хоть чуть испортить настроение столь искренне развлекающимся людям. Мало ли, от каких бед сюда спасаться пришли.
Наконец выбросило из толкотни на берег этого беспокойного водоема, тут же налетел, как на стену, на строгий взгляд Стата, мол, где пропадал. Неужто боится, что сбегу?
– Мог бы и подождать, – сердито ответил я на молчаливый вопрос, – сначала тащит не пойми куда, к черту на кулички, а потом еще и толкайся за ним…
Стат нахмурился, но качнул приглашающе головой. Двинулись дальше.
Нырнули в нутро переулка. Сгустился сумрак, и тепло и свет центральных улиц как ветром сдуло. Льются лишь синие лучи ламп «дневного» света, да впереди, как в тумане, повис размытым пятном логотип какого-то заведения.
– Ну что, готов к катарсису? – насмешливо поинтересовался Стат.
Я крякнул скептически, Стат поморщился.
– Да знаю я твое отношение к нейромузыке, можешь не напоминать. Но, обещаю, об этом визите не пожалеешь. Будет нечто особенное.
Я глянул искоса.
– Уверен?
– Точно!
Он широко улыбнулся, но мне опять почудились натянутость и тень беспокойства в его лице. Или только показалось?
Я наконец разглядел вывеску, узнал «Аккорд», один из главных музыкальных клубов столицы. Место, что называется, культовое. Давно же здесь не был!
– Пришли, – сообщил Стат.
В несколько жутких мгновений она сжалась в Праатом, а в следующий миг вновь взорвалась энергетическим вулканом. Раскаленная материя устремилась вовне, превращая Ничто в Пространство.
Я с замиранием сердца слушал дрожание облаков сверхскоплений, внимал галактикам и звездным системам. Звезды извергают фонтаны вещества, и смещаются орбиты их планет.
Сам рельеф небесных тел изменчив, дрожит во всеобщем ритме, заданном всевластным демиургом. Раскатываются громы атмосферных потоков, океанские течения меняют ход, и это доходит до моего слуха.
По телу пробежал неприятный холодок, когда ощутил, как осциллирует каждая элементарная частица, словно мигает: вот она есть, а вот ее свойства совсем иные, а вот ее и вовсе нет – мелькнувший призрак на очередном заходе вселенского маятника. Мелодия суперструн.
Пространство заполняют волны всех природ и диапазонов: электромагнитные, гравитационные, глюонные… И за пределами вечной суеты складываются во что-то большее: звуки оркестра для единственного слушателя. Для меня.
Внезапно мир подернулся дымкой. По реальности прокатилась волна рассогласования, слух пронзил резкий разряд диссонанса. Интерфейс прервался, и меня словно бросило в космический вакуум. Я поднял веки, и в глаза тысячепудовым молотом ударил яркий свет.
Я бешено заморгал, вытер дрожащей рукой слезящиеся глаза. Сощурившись, с трудом осмотрелся.
В комнате светло, как на Солнце. На проекционном экране во всю стену замерло окно музыкального проигрывателя, столбики анализатора спектра застыли в очередном прыжке. В дверном проеме кто-то стоит, уставившись на меня.
Я через силу повернулся лицом к гостю, по шее прошла волна тупой боли, в голове разлилась озером расплавленного свинца. Из глотки вырвался стон.
– Стат, ну ты соображай хотя бы, что делаешь! Какого черта тебе вообще здесь надо?..
Гость нахально ухмыльнулся, вошел в комнату. Подцепил со стола синюю коробочку, оценивающе осмотрел. Хмыкнул.
– Опять этой дрянью накачался? Растормаживатель образов? И ведь банальный расширитель сознания, на кой тебе оно надо!
Он швырнул коробок на столешницу, кинул мне оттуда три яркие упаковки.
– На вот, прими, надо же в себя приходить.
Я кивнул с благодарностью, от движения голову вновь пронзила вспышка боли. Я высыпал на ладонь по паре капсул из каждой пачки, судорожно бросил на язык. Поспешно схватил со столика бутылку и запил водой прямо из горлышка.
Блаженно откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Боль медленно растворялась, уходила прочь. Вскоре под веками перестали метаться галактики и взрываться сверхновые. Я нечленораздельно промычал что-то благодушное.
– Подо что кайфовал-то? – раздался голос Стата. – Опять расширенные переложения какой-то древности? Моцарт, Бетховен, Бах?..
– Бах… – ответил я и осторожно открыл глаза.
Стат поморщился.
– Владисвет, твой вкус ужасен. Хотя с этой штуковиной и не с такого проберет. Впрочем, – сделал паузу, обвел комнату взглядом, – аппаратура у тебя тоже располагает. Звук, должно быть, сногсшибательный, динамики в каждом углу. Соседи-то не жалуются?
Я возмутился:
– Соседи?! Ты меня за мелкого хулигана принимаешь? Полная звукоизоляция! У меня здесь практически собственная вселенная.
Стат кивнул, вероятно мыслям.
– И давно выбирался из своей вселенной?
У меня аж брови взлетели на лоб.
– Выбирался? Зачем?! Продукты заказываю через Сеть, музыку качаю тоже, даже выполненную работу в офис пересылаю! Ну да, там надо разок в месяц появиться лично, но это, слава богу, не много времени отнимает. Чего еще надо?
Стат покачал головой.
– Ну хорошо, а работал ты когда в последний раз? Я имею в виду – не просто какой-нибудь проектик для своей конторы шабашил, а сочинял, компоновал, записывал? А?
Я замер, по венам пробежал жидкий лед. Странное беспокойство сжало сердце холодной лапой. Мгновенно попытался сконнектиться с домашним персональником, удалось с третьей попытки: мысли путаются, и мозги напрочь отказываются работать. Стат подал со стеллажа баночку с таблетками ноотропов, я послушно закинул в себя пару кругляшей, в голове прояснилось. Наконец на дисплейную глазную линзу спроецировалось окошко интерфейса. Я поскакал по директориям, как заяц по кустам: Творчество – Работы – Аудио. Последний файл датирован тремя месяцами тому назад. Порылся в архивах заготовок, но и там ничего новее. Боже, что я делал столько времени?!
Я поднял ошарашенный взгляд на Стата, тот терпеливо ждет, ответ прочитал на моем лице. Кивнул, резко поднялся с места.
– Значит, так, – сказал он строго, – собирайся немедленно, сегодня я тебя вытащу из твоего кокона, так или иначе.
– Куда же это, интересно?
– Сегодня по Сети вживую пойдет выступление одного парня, нейромузыка с семантическими элементами. Пойдем в клуб, там и приобщимся к высокому.
Я уже встал с дивана и через персональник отрубал домашнюю аппаратуру, посетовал скорее для проформы:
– Нейромузыка? Опять ты со своим мозговым онанизмом! К тому же у меня и дома соответствующий транслятор имеется, почему бы не послушать прямо здесь?
Стат внезапно положил руку мне на плечо, посмотрел прямо в глаза. Мне показалось или в его взгляде мелькнула тень беспокойства?
– Я хочу, чтобы ты поглядел на тамошнюю публику, – проговорил медленно и четко. – Поверь, это стоит увидеть.
Мгновение мы смотрели друг на друга, потом неожиданно он улыбнулся:
– Да, и кончай мне тут на Лема ссылаться. Сам знаешь: нейромузыка с цереброматикой не имеют ни грана общего.
Он подмигнул и двинулся в прихожую. Я поглядел вслед и начал собираться активнее. Через пару минут мы покинули квартиру.
Эскалатор буквально вытолкнул на поверхность, и глотка подземки выплюнула нас в лицо мегаполиса.
Сверху обрушились водопады искусственного света, слух наполнили громкие голоса, долетает издалека музыка. Впереди на громадной площади разлилось целое людское море, ходит волнами, вот-вот заштормит. Десятки лиц, в воздухе витают радость и веселье – похоже, Стат затащил в популярное место вечернего отдыха.
Здания вокруг пылают огнями вывесок и реклам, ночное небо расцветили безумные краски голограмм. Дополненная реальность высыпала сотнями значков и указателей, спам-блокиратор мелькнул на дисплейной линзе тревожным красным огоньком, но быстро справился с перегрузкой. Число ярлычков тотчас сократилось вдвое.
Стат тронул за плечо, нетерпеливо махнул рукой.
– Сюда, – сказал он и нырнул в толпу.
Я кинулся за ним, боясь в суматохе потерять из виду. Живой океан лиц и тел сомкнулся вокруг, что-то толкнуло в бок, едва не развернуло. Я стал пробираться за Статом, некоторое время еще удавалось следить за его спиной, но когда наконец отстал, впереди над головами зажегся виртуальный путеводный огонек, и я пошел на него.
Периодически задевали встречные, но от них веет таким добродушием и сытой веселостью, что даже не хочется бросать вслед возмущенные взгляды. Почему-то совестно хоть чуть испортить настроение столь искренне развлекающимся людям. Мало ли, от каких бед сюда спасаться пришли.
Наконец выбросило из толкотни на берег этого беспокойного водоема, тут же налетел, как на стену, на строгий взгляд Стата, мол, где пропадал. Неужто боится, что сбегу?
– Мог бы и подождать, – сердито ответил я на молчаливый вопрос, – сначала тащит не пойми куда, к черту на кулички, а потом еще и толкайся за ним…
Стат нахмурился, но качнул приглашающе головой. Двинулись дальше.
Нырнули в нутро переулка. Сгустился сумрак, и тепло и свет центральных улиц как ветром сдуло. Льются лишь синие лучи ламп «дневного» света, да впереди, как в тумане, повис размытым пятном логотип какого-то заведения.
– Ну что, готов к катарсису? – насмешливо поинтересовался Стат.
Я крякнул скептически, Стат поморщился.
– Да знаю я твое отношение к нейромузыке, можешь не напоминать. Но, обещаю, об этом визите не пожалеешь. Будет нечто особенное.
Я глянул искоса.
– Уверен?
– Точно!
Он широко улыбнулся, но мне опять почудились натянутость и тень беспокойства в его лице. Или только показалось?
Я наконец разглядел вывеску, узнал «Аккорд», один из главных музыкальных клубов столицы. Место, что называется, культовое. Давно же здесь не был!
– Пришли, – сообщил Стат.