Страница:
Немного о каске (от исп. сasco – череп, шлем). Этот защитный головной убор из металла появился во Франции в 1758 г. у драгунов. В Первую мировую многие страны использовали стальную каску для защиты от пуль и осколков. В Красной Армии стальная каска после 1939 г. стала называться шлемом. Одни на передовой ходили без касок и даже под пулями и об ее отсутствии не жалели, так как, по их словам, каска звенела на голове, цеплялась за сучки, мешала думать и сосредоточиться.
Другие даже ночью, когда ложились спать, оставляли ее на голове, надеясь, что каска защитит от стального осколка и пули. В целом во всей Красной Армии отношение к каскам было пренебрежительное. «Почти восемьдесят процентов, – говорил киевский профессор Костенко, – убитых и умерших от ран имеют поражения в голову. И все это люди, не имеющие каски. Те, кто имел поражения в голову через каски, отделывались царапинами и контузиями, иногда тяжелыми. Но смерть при поражении головы через каску – исключение. Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы погибаем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, самоубийцы по расхлябанности».
У немцев спрос за каски был строгим. Там за появление на передовой без каски судили как за членовредительство[37].
По-разному говорят о наркомовских ста граммах, однако как бы воевали без них окопники!
В Постановлении ГКО № 562 от 22 августа 1941 г. было указано: «Установить начиная с 1 сентября 1941 г. выдачу водки 40 градусов в количестве 100 г в день на человека (красноармейца) и начальствующему составу передовой линии действующей армии».
До действующей армии это указание было доведено 25 августа 1941 г. в приказе НКО СССР № 0320. Характерно, что уже в июне (Постановление ГКО № 1889 от 6 июня 1942 г.) Сталин внес в этот процесс некоторые изменения:
«1. Прекратить с 15 мая 1942 г. массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии.
2. Сохранить ежедневную выдачу водки в размере 100 г только тем частям передовой линии, которые ведут наступательные операции.
3. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки по 100 г производить в революционные и общенародные праздники».
Ровно через пять дней в Приказе НКО № 0470 от 12 июня 1942 г. разъяснялось:
«1. Выдачу водки по 100 граммов в сутки на человека производить военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции.
2. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки в размере 100 граммов на человека производить в следующие революционные и общественные праздники: в дни годовщины Великой Октябрьской социалистической революции – 7 и 8 ноября, в День Конституции – 5 декабря, в день Нового года – 1 января, в день Красной Армии – 23 февраля, в дни Международного праздника трудящихся – 1 и 2 мая, во Всесоюзный день физкультурника, во Всесоюзный день авиации – 16 августа, а также в день полкового праздника (формирования части)».
Однако 12 ноября 1942 г. в разгар Сталинградской битвы Сталин установил более либеральный порядок в деле приема 100 граммов. В сутки на человека эту норму выдавали не только наступающим частям, но и всем частям, ведущим боевые действия и находившимся на передовой.
При этом не забыли и полковые, и дивизионные резервы. Им, выполняющим работу «под огнем противника», а также раненым (по указанию врачей) разрешалось принимать «для аппетита» по 50 граммов в сутки. Водку на фронт привозили в молочных бидонах или в дубовых бочках.
М.И. Сукнев, будучи комбатом, так вспоминал о наркомовских: «Три года на фронте – это было мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбатов, командиров батальонов и батарей. Месяц-два, а то и сутки-двое, и твоя гибель неизбежна!
Я уже знал свою норму – стакан водки, больше нельзя. Видно, не берет, стакан на меня действует как 50 г. А не выпьешь, из окопа не вылезешь. Страх приковывает. Внутри два характера сходятся, один – твой, а другой тот, который тебя сохранять должен».
12 сентября 1941 г. Постановлением ГКО № 662 были установлены нормы продовольственного снабжения Красной Армии. Первая категория продпайка предназначалась для красноармейцев и начальствующего состава боевых частей действующей армии: хлеб (октябрь – март) – 900 г, (апрель – сентябрь) – 800 г; мука пшеничная 2-й сорт – 20 г; крупа разная – 140 г; макароны – 30 г; мясо – 150 г; рыба – 100 г; комбижир и сало – 30 г; масло растительное – 20 г; сахар – 35 г; чай – 1 г; соль – 30 г; овощи, картофель – 500 г; капуста – 170 г; морковь – 45 г; свекла – 40 г; лук репчатый – 30 г; зелень – 35 г; махорка – 20 г; спички – 3 коробки в месяц; мыло – 200 г в месяц. В период с декабря по февраль должно было выдаваться сало свиное по 25 г в сутки на человека.
Однако в первые годы войны пехотинцы чаще всего голодали. Счастьем было захватить трофейную кухню, где мог оказаться и вишневый компот. Когда Красная Армия перешла государственную границу, кормить стали значительно лучше. Выручали трофейные запасы продуктов. А уж после Победы за границей наши солдаты и офицеры питались, что называется, от пуза.
Третья категория красноармейского пайка предназначалась для строевых и запасных частей, не входивших в состав действующей армии. От первой она отличалась граммами значительно: хлеб (зима) – 750 г, (лето) – 650 г; мясо – 75 г; комбижир и сало – 20 г; мыло – 150 г в месяц.
Известен продовольственный паек немецкой 290-й пехотной дивизии 2-го корпуса 16-й армии группы «Центр» в июне 1942 г., когда дивизия держала оборону восточнее реки Пола: хлеб – 600 г; мясо – 96 г; горох – 75 г; сахар – 60 г; соль – 15 г; масло – 40 г; твердый сыр – 50 г; кофе – 5 г; чай – 4 г; шоколад – 25 г.[38]
Здесь вы не увидите картофеля, овощей, макарон, нет дополнительного сала. Хлеба и мяса в немецком пайке намного меньше, чем в пайке военнослужащего Красной Армии.
С началом войны Красная Армия оказалась в трудном положении. Большие запасы продовольствия, вооружения и вещевого имущества попали в руки противнику. Ресурсы обмундирования оказались существенно сниженными, в связи с чем 13 июля 1941 г. было решено на период обучения призывников в запасных частях временно заменить пилотку – фуражкой, а шинель – ватной курткой или телогрейкой.
Все предметы обмундирования, демаскирующие войска, по возможности старались заменить на военное время – полевыми, защитного цвета (знаки различия, звезды на головных уборах, пуговицы и т. д.), хотя такие нововведения встречали некоторое сопротивление у многих бойцов и командиров. К концу шестой недели войны стала очевидной уязвимость начальствующего состава и генералов, находившихся на фронте, из-за слишком заметных отличий.
Еще в довоенное время всему командному составу на случай военного времени была введена однобортная шинель (приказ НКО СССР от 1 февраля 1941 г.) и предусматривалась отмена нарукавных знаков отличия.
1 августа 1941 г. по телеграфу был распространен приказ НКО СССР № 253, предусматривающий отмену ношения нарукавных знаков для всего начальствующего состава, находящегося на театре военных действий и в маршевых частях. Этим приказом устанавливалось всем родам войск действующей армии ношение петлиц защитного цвета с защитными знаками различия, а также выдачу на фронте генералам защитных гимнастерок и шаровар с лампасами. К концу августа 1941 г. защитные петлицы и знаки различия были разосланы по фронтам.
Советскими генералами приказ от 1 августа был воспринят неоднозначно. Бессистемность в реализации приказа добавляли непереаттестованные высшие командиры в звании комбрига и комкора (такое положение сохранялось до конца 1941 г.), которые, как правило, носили генеральские фуражки и знаки различия, установленные приказом НКО СССР № 176 от 1935 г.
Все это дополнялось различными кожаными пальто, шапками-финками, нерегламентированными теплыми жилетами, кожаными куртками, теплыми пальто и фетровыми бурками, разрешенными приказом 1936 г., что придавало высшему советскому военно-политическому командованию вид, несколько отличный от основной массы бойцов и командиров Красной Армии.
3 августа 1941 г. приказом НКО № 261 была установлена новая женская форма.
11 августа 1941 г. секретным приказом была прекращена выдача нового вещевого имущества личному составу тыловых частей и учреждений Красной Армии. Все свободное новое обмундирование к 25 августа следовало передать на обеспечение частей, убывающих на фронт.
Еще в летние месяцы 1941 г. была развернута подготовка к обеспечению личного состава Красной Армии теплыми вещами на зиму. Теплые вещи, прежде всего меховые полушубки и валенки, не только выискивались на всевозможных складах, но и широко собирались от населения в виде добровольных пожертвований и энергично производились промышленностью. Однако основным видом осенне-зимнего обмундирования продолжала оставаться ватная телогрейка. 25 августа 1941 г. взамен существующей телогрейки приказом НКО СССР № 283 была введена новая телогрейка со стояче-отложным воротником, позволяющим нашивать на воротник знаки различия, что делало это обмундирование повседневной, а не специальной одеждой.
Всякое бывало
Глава 5
Такого враг не ожидал
Начало
Другие даже ночью, когда ложились спать, оставляли ее на голове, надеясь, что каска защитит от стального осколка и пули. В целом во всей Красной Армии отношение к каскам было пренебрежительное. «Почти восемьдесят процентов, – говорил киевский профессор Костенко, – убитых и умерших от ран имеют поражения в голову. И все это люди, не имеющие каски. Те, кто имел поражения в голову через каски, отделывались царапинами и контузиями, иногда тяжелыми. Но смерть при поражении головы через каску – исключение. Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы погибаем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, самоубийцы по расхлябанности».
У немцев спрос за каски был строгим. Там за появление на передовой без каски судили как за членовредительство[37].
По-разному говорят о наркомовских ста граммах, однако как бы воевали без них окопники!
В Постановлении ГКО № 562 от 22 августа 1941 г. было указано: «Установить начиная с 1 сентября 1941 г. выдачу водки 40 градусов в количестве 100 г в день на человека (красноармейца) и начальствующему составу передовой линии действующей армии».
До действующей армии это указание было доведено 25 августа 1941 г. в приказе НКО СССР № 0320. Характерно, что уже в июне (Постановление ГКО № 1889 от 6 июня 1942 г.) Сталин внес в этот процесс некоторые изменения:
«1. Прекратить с 15 мая 1942 г. массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии.
2. Сохранить ежедневную выдачу водки в размере 100 г только тем частям передовой линии, которые ведут наступательные операции.
3. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки по 100 г производить в революционные и общенародные праздники».
Ровно через пять дней в Приказе НКО № 0470 от 12 июня 1942 г. разъяснялось:
«1. Выдачу водки по 100 граммов в сутки на человека производить военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции.
2. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки в размере 100 граммов на человека производить в следующие революционные и общественные праздники: в дни годовщины Великой Октябрьской социалистической революции – 7 и 8 ноября, в День Конституции – 5 декабря, в день Нового года – 1 января, в день Красной Армии – 23 февраля, в дни Международного праздника трудящихся – 1 и 2 мая, во Всесоюзный день физкультурника, во Всесоюзный день авиации – 16 августа, а также в день полкового праздника (формирования части)».
Однако 12 ноября 1942 г. в разгар Сталинградской битвы Сталин установил более либеральный порядок в деле приема 100 граммов. В сутки на человека эту норму выдавали не только наступающим частям, но и всем частям, ведущим боевые действия и находившимся на передовой.
При этом не забыли и полковые, и дивизионные резервы. Им, выполняющим работу «под огнем противника», а также раненым (по указанию врачей) разрешалось принимать «для аппетита» по 50 граммов в сутки. Водку на фронт привозили в молочных бидонах или в дубовых бочках.
М.И. Сукнев, будучи комбатом, так вспоминал о наркомовских: «Три года на фронте – это было мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбатов, командиров батальонов и батарей. Месяц-два, а то и сутки-двое, и твоя гибель неизбежна!
Я уже знал свою норму – стакан водки, больше нельзя. Видно, не берет, стакан на меня действует как 50 г. А не выпьешь, из окопа не вылезешь. Страх приковывает. Внутри два характера сходятся, один – твой, а другой тот, который тебя сохранять должен».
12 сентября 1941 г. Постановлением ГКО № 662 были установлены нормы продовольственного снабжения Красной Армии. Первая категория продпайка предназначалась для красноармейцев и начальствующего состава боевых частей действующей армии: хлеб (октябрь – март) – 900 г, (апрель – сентябрь) – 800 г; мука пшеничная 2-й сорт – 20 г; крупа разная – 140 г; макароны – 30 г; мясо – 150 г; рыба – 100 г; комбижир и сало – 30 г; масло растительное – 20 г; сахар – 35 г; чай – 1 г; соль – 30 г; овощи, картофель – 500 г; капуста – 170 г; морковь – 45 г; свекла – 40 г; лук репчатый – 30 г; зелень – 35 г; махорка – 20 г; спички – 3 коробки в месяц; мыло – 200 г в месяц. В период с декабря по февраль должно было выдаваться сало свиное по 25 г в сутки на человека.
Однако в первые годы войны пехотинцы чаще всего голодали. Счастьем было захватить трофейную кухню, где мог оказаться и вишневый компот. Когда Красная Армия перешла государственную границу, кормить стали значительно лучше. Выручали трофейные запасы продуктов. А уж после Победы за границей наши солдаты и офицеры питались, что называется, от пуза.
Третья категория красноармейского пайка предназначалась для строевых и запасных частей, не входивших в состав действующей армии. От первой она отличалась граммами значительно: хлеб (зима) – 750 г, (лето) – 650 г; мясо – 75 г; комбижир и сало – 20 г; мыло – 150 г в месяц.
Известен продовольственный паек немецкой 290-й пехотной дивизии 2-го корпуса 16-й армии группы «Центр» в июне 1942 г., когда дивизия держала оборону восточнее реки Пола: хлеб – 600 г; мясо – 96 г; горох – 75 г; сахар – 60 г; соль – 15 г; масло – 40 г; твердый сыр – 50 г; кофе – 5 г; чай – 4 г; шоколад – 25 г.[38]
Здесь вы не увидите картофеля, овощей, макарон, нет дополнительного сала. Хлеба и мяса в немецком пайке намного меньше, чем в пайке военнослужащего Красной Армии.
С началом войны Красная Армия оказалась в трудном положении. Большие запасы продовольствия, вооружения и вещевого имущества попали в руки противнику. Ресурсы обмундирования оказались существенно сниженными, в связи с чем 13 июля 1941 г. было решено на период обучения призывников в запасных частях временно заменить пилотку – фуражкой, а шинель – ватной курткой или телогрейкой.
Все предметы обмундирования, демаскирующие войска, по возможности старались заменить на военное время – полевыми, защитного цвета (знаки различия, звезды на головных уборах, пуговицы и т. д.), хотя такие нововведения встречали некоторое сопротивление у многих бойцов и командиров. К концу шестой недели войны стала очевидной уязвимость начальствующего состава и генералов, находившихся на фронте, из-за слишком заметных отличий.
Еще в довоенное время всему командному составу на случай военного времени была введена однобортная шинель (приказ НКО СССР от 1 февраля 1941 г.) и предусматривалась отмена нарукавных знаков отличия.
1 августа 1941 г. по телеграфу был распространен приказ НКО СССР № 253, предусматривающий отмену ношения нарукавных знаков для всего начальствующего состава, находящегося на театре военных действий и в маршевых частях. Этим приказом устанавливалось всем родам войск действующей армии ношение петлиц защитного цвета с защитными знаками различия, а также выдачу на фронте генералам защитных гимнастерок и шаровар с лампасами. К концу августа 1941 г. защитные петлицы и знаки различия были разосланы по фронтам.
Советскими генералами приказ от 1 августа был воспринят неоднозначно. Бессистемность в реализации приказа добавляли непереаттестованные высшие командиры в звании комбрига и комкора (такое положение сохранялось до конца 1941 г.), которые, как правило, носили генеральские фуражки и знаки различия, установленные приказом НКО СССР № 176 от 1935 г.
Все это дополнялось различными кожаными пальто, шапками-финками, нерегламентированными теплыми жилетами, кожаными куртками, теплыми пальто и фетровыми бурками, разрешенными приказом 1936 г., что придавало высшему советскому военно-политическому командованию вид, несколько отличный от основной массы бойцов и командиров Красной Армии.
3 августа 1941 г. приказом НКО № 261 была установлена новая женская форма.
11 августа 1941 г. секретным приказом была прекращена выдача нового вещевого имущества личному составу тыловых частей и учреждений Красной Армии. Все свободное новое обмундирование к 25 августа следовало передать на обеспечение частей, убывающих на фронт.
Еще в летние месяцы 1941 г. была развернута подготовка к обеспечению личного состава Красной Армии теплыми вещами на зиму. Теплые вещи, прежде всего меховые полушубки и валенки, не только выискивались на всевозможных складах, но и широко собирались от населения в виде добровольных пожертвований и энергично производились промышленностью. Однако основным видом осенне-зимнего обмундирования продолжала оставаться ватная телогрейка. 25 августа 1941 г. взамен существующей телогрейки приказом НКО СССР № 283 была введена новая телогрейка со стояче-отложным воротником, позволяющим нашивать на воротник знаки различия, что делало это обмундирование повседневной, а не специальной одеждой.
Всякое бывало
Во фронтовой обстановке встречаются самые невероятные вещи. Иван Филюшкин, боец 1232-го стрелкового полка 370-й стрелковой дивизии, трижды был ранен. Госпитализации избежал, правда, из пехоты его отчислили и прикомандировали к санитарной роте. В конце марта 1942 г. дивизия пополнилась сибиряками-лыжниками. Шел бой, санчасть напряженно работала на передовых позициях. В этот день Иван много раз возвращался к линии огня и выносил раненых с поля боя. Вот и на этот раз он спустился в воронку, отгреб до половины засыпанного, окровавленного бойца, на руках принес на перевязочный стол, а сам снова пошел на передовую. Вынесенный боец был без памяти. Быстро сделали перевязку. А когда он пришел в себя, стали его записывать в регистрации раненых и контуженных.
– Как вас звать-величать, как ваша фамилия? – спросил сан-инструктор Семен Веселов.
– Филюшкин Иннокентий Нефедович.
– Откуда родом?
– Сибиряк, из-под Томска.
«Не родственник ли нашему Филюшкину?» – подумал Веселов.
– А брат у тебя, Иннокентий Нефедович, есть?
– Есть, тоже где-то воюет.
– А звать как его?
– Иваном.
– Так это же он тебя из воронки вытащил и сюда принес. Как же он брата родного не узнал?
По срочному вызову прибежал Иван. Какая же это была встреча!
Быстро в огне боев набирались опыта бойцы и командиры 370-й стрелковой. Вот еще история. В землянку, сырую и теплую, где разместилась дивизионная разведка роты старшего лейтенанта Кривошеина, вошел солдат. По его лицу, по тому, как он держался, было видно, что человек не отдыхал. Разведчики – народ компанейский.
– Погрейся, – пригласил его кто-то к печурке – Откуда?
– Из 1230-го полка, – ответил солдат простуженным голосом, – пленного привели с лейтенантом.
– Как пленного?
– Да это летчик ихний. На парашюте спустился. Самолет его подбили, так он угодил как раз на нейтралку. Ну, наш командир и говорит: «Хорошо бы живым подцепить». Не мешкая, отменные лыжники быстро надели лыжи и в погоню. Вот и привели.
– Здорово! – заметил один из разведчиков. – Живьем, говоришь? Ну, а с той стороны обстреливали же?
– Не без этого. И летчик тоже, как разобрался, что к чему, огрызаться начал. Вот из этой штуковины раза три пальнул сверху. – Солдат достал из кармана новенький вальтер. – Пришлось легонько по затылку стукнуть: не шали, мол. Возьмите, если кому нужно.
– Погоди, а как же все-таки немцы? – допытывался разведчик.
– Ну, стрелять они, конечно, не могли – своего зацепишь, сгреб я его с этим самым парашютом, будь он трижды неладен, и скатился в лощинку, под сугроб, только и делов.
А вот удивительная история, случившаяся в феврале 1942 г. с начальником полковой разведки 312-го стрелкового полка соседней с 370-й дивизией 26-й стрелковой Игорем Бескиным. Вот его рассказ: «…Мина разорвалась сзади, справа… Боль впилась во все тело, и сознание ушло. Немцы, видя, что раненый еще шевелится, решили взять его, до их окопов метров восемьдесят, не больше.… Стало темнеть. Кто раньше доползет – свои или немцы? Сознание уже уходит надолго… Левой рукой достал гранату, надел кольцо на указательный палец, положил на грудь: в плен – ни под каким видом. Темнота накрывала и сознание, и все вокруг. Сколько времени прошло, понять трудно. Почувствовал – тормошат. Чуть было не дернул за кольцо гранаты. Кто-то в темноте странно дышит прямо в лицо, в ноздри какой-то забытый острый псиный запах. Совсем очнулся.
Собаки! Упряжка, сколько их там – три, пять? И волокуша. То ли собаки нашли его по запаху одежды, то ли еще как. Раненый собрал все силы и снова, теряя сознание, перевалился в волокушу – лодочку метра два длиной и сантиметров сорок шириной. Только почувствовал, что лодочка поползла, уползло и сознание. Очнулся от боли, когда волокуша вывернула его в наш окоп. Вот тебе и собачки»[39].
На фронте было очень много людей с их достоинствами и недостатками. Предатели и дезертиры – это отдельный разговор и тема. Одни стремились зацепиться где-то в тылу, вне зоны обстрелов, в любом качестве, в любом месте. Попав все-таки на фронт, и тут цеплялись за тыловые подразделения, сторонились передовой как черт ладана. Такие люди забывали простую истину – все предопределено, и если тебе предназначен снаряд или бомба, то найдут тебя и в самом глубоком тылу, и будет это называться шальной снаряд, шальная бомба, а то и просто кирпич на голову с крыши. Бойся – не бойся, от своего не уйти.
Вторая категория – это те, кто стремится на передовую, искренне, сердцем защищать тех, кто нуждается в защите. Душе на передовой было свободнее, чище – подальше от начальства, от бытовой суеты прифронтового существования. Лицом к лицу с опасностью для таких людей – самая надежная безопасная позиция: все видно, можно и увернуться. Особенно унизительно для таких людей – сидеть пескарем в щели и дрожать.
Был и третий тип, которому нравилось находиться на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте – вне зоны досягаемости, от начальства дальше некуда, от тыловых дрязг-интриг, вроде кого куда назначили, кому сапоги выдали, кому посылку дали – и того дальше. Душа с налетом авантюризма здесь чувствовала себя на месте. Свободный поиск, свободный полет, никто не связывает своими приказами – все зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности настучать на себя, когда страшно. Разведка – это была как раз та тяжелая фронтовая работа для этих людей.
Никто на фронте, в первую очередь на передовой, не застрахован от ранения, от госпитальной койки. В этих лечебных заведениях, несмотря на длительное лежание рядом, в одной палате, с людьми не завязывались дружеские отношения. Каждый сам за себя, каждый со своими болями, страданиями, при внешне внимательном и даже заботливом отношении друг к другу, взаимопомощи. А вот душевных узелков не получалось. Чаще всего человек как бы замкнут сам на себя. Другое дело на передовой, тут складывались подчас удивительные отношения сердечности, дружбы, которая потом протягивается ниточками через годы-десятилетия. Наверное, потому, что без взаимопонимания, без надежды на взаимовыручку, поддержку в окопе просто не выжить психологически, там человек на пике своих возможностей.
И еще – далеко не последнее обстоятельство в отношениях, особенно для людей с червоточинкой в душе, – страх самосуда. Будешь сволочью – пойди, докажи потом кому, что не шальная пуля достала тебя. На передовой, как нигде, важнее всего чувствовать, что рядом надежный человек справа и не менее надежный – слева.
– Как вас звать-величать, как ваша фамилия? – спросил сан-инструктор Семен Веселов.
– Филюшкин Иннокентий Нефедович.
– Откуда родом?
– Сибиряк, из-под Томска.
«Не родственник ли нашему Филюшкину?» – подумал Веселов.
– А брат у тебя, Иннокентий Нефедович, есть?
– Есть, тоже где-то воюет.
– А звать как его?
– Иваном.
– Так это же он тебя из воронки вытащил и сюда принес. Как же он брата родного не узнал?
По срочному вызову прибежал Иван. Какая же это была встреча!
Быстро в огне боев набирались опыта бойцы и командиры 370-й стрелковой. Вот еще история. В землянку, сырую и теплую, где разместилась дивизионная разведка роты старшего лейтенанта Кривошеина, вошел солдат. По его лицу, по тому, как он держался, было видно, что человек не отдыхал. Разведчики – народ компанейский.
– Погрейся, – пригласил его кто-то к печурке – Откуда?
– Из 1230-го полка, – ответил солдат простуженным голосом, – пленного привели с лейтенантом.
– Как пленного?
– Да это летчик ихний. На парашюте спустился. Самолет его подбили, так он угодил как раз на нейтралку. Ну, наш командир и говорит: «Хорошо бы живым подцепить». Не мешкая, отменные лыжники быстро надели лыжи и в погоню. Вот и привели.
– Здорово! – заметил один из разведчиков. – Живьем, говоришь? Ну, а с той стороны обстреливали же?
– Не без этого. И летчик тоже, как разобрался, что к чему, огрызаться начал. Вот из этой штуковины раза три пальнул сверху. – Солдат достал из кармана новенький вальтер. – Пришлось легонько по затылку стукнуть: не шали, мол. Возьмите, если кому нужно.
– Погоди, а как же все-таки немцы? – допытывался разведчик.
– Ну, стрелять они, конечно, не могли – своего зацепишь, сгреб я его с этим самым парашютом, будь он трижды неладен, и скатился в лощинку, под сугроб, только и делов.
А вот удивительная история, случившаяся в феврале 1942 г. с начальником полковой разведки 312-го стрелкового полка соседней с 370-й дивизией 26-й стрелковой Игорем Бескиным. Вот его рассказ: «…Мина разорвалась сзади, справа… Боль впилась во все тело, и сознание ушло. Немцы, видя, что раненый еще шевелится, решили взять его, до их окопов метров восемьдесят, не больше.… Стало темнеть. Кто раньше доползет – свои или немцы? Сознание уже уходит надолго… Левой рукой достал гранату, надел кольцо на указательный палец, положил на грудь: в плен – ни под каким видом. Темнота накрывала и сознание, и все вокруг. Сколько времени прошло, понять трудно. Почувствовал – тормошат. Чуть было не дернул за кольцо гранаты. Кто-то в темноте странно дышит прямо в лицо, в ноздри какой-то забытый острый псиный запах. Совсем очнулся.
Собаки! Упряжка, сколько их там – три, пять? И волокуша. То ли собаки нашли его по запаху одежды, то ли еще как. Раненый собрал все силы и снова, теряя сознание, перевалился в волокушу – лодочку метра два длиной и сантиметров сорок шириной. Только почувствовал, что лодочка поползла, уползло и сознание. Очнулся от боли, когда волокуша вывернула его в наш окоп. Вот тебе и собачки»[39].
На фронте было очень много людей с их достоинствами и недостатками. Предатели и дезертиры – это отдельный разговор и тема. Одни стремились зацепиться где-то в тылу, вне зоны обстрелов, в любом качестве, в любом месте. Попав все-таки на фронт, и тут цеплялись за тыловые подразделения, сторонились передовой как черт ладана. Такие люди забывали простую истину – все предопределено, и если тебе предназначен снаряд или бомба, то найдут тебя и в самом глубоком тылу, и будет это называться шальной снаряд, шальная бомба, а то и просто кирпич на голову с крыши. Бойся – не бойся, от своего не уйти.
Вторая категория – это те, кто стремится на передовую, искренне, сердцем защищать тех, кто нуждается в защите. Душе на передовой было свободнее, чище – подальше от начальства, от бытовой суеты прифронтового существования. Лицом к лицу с опасностью для таких людей – самая надежная безопасная позиция: все видно, можно и увернуться. Особенно унизительно для таких людей – сидеть пескарем в щели и дрожать.
Был и третий тип, которому нравилось находиться на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте – вне зоны досягаемости, от начальства дальше некуда, от тыловых дрязг-интриг, вроде кого куда назначили, кому сапоги выдали, кому посылку дали – и того дальше. Душа с налетом авантюризма здесь чувствовала себя на месте. Свободный поиск, свободный полет, никто не связывает своими приказами – все зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности настучать на себя, когда страшно. Разведка – это была как раз та тяжелая фронтовая работа для этих людей.
Никто на фронте, в первую очередь на передовой, не застрахован от ранения, от госпитальной койки. В этих лечебных заведениях, несмотря на длительное лежание рядом, в одной палате, с людьми не завязывались дружеские отношения. Каждый сам за себя, каждый со своими болями, страданиями, при внешне внимательном и даже заботливом отношении друг к другу, взаимопомощи. А вот душевных узелков не получалось. Чаще всего человек как бы замкнут сам на себя. Другое дело на передовой, тут складывались подчас удивительные отношения сердечности, дружбы, которая потом протягивается ниточками через годы-десятилетия. Наверное, потому, что без взаимопонимания, без надежды на взаимовыручку, поддержку в окопе просто не выжить психологически, там человек на пике своих возможностей.
И еще – далеко не последнее обстоятельство в отношениях, особенно для людей с червоточинкой в душе, – страх самосуда. Будешь сволочью – пойди, докажи потом кому, что не шальная пуля достала тебя. На передовой, как нигде, важнее всего чувствовать, что рядом надежный человек справа и не менее надежный – слева.
Глава 5
ВОЙНА В ТЫЛУ ВЕРМАХТА
Такого враг не ожидал
Только по прошествии времени можно было оценить роль партизанского движения в деле разгрома врага.
Для правителей гитлеровской Германии, положивших в основу войны против СССР доктрину «блицкрига», мощное партизанское движение на оккупированной территории оказалось полной неожиданностью. По опыту войны 1812 г. противник знал, что партизаны будут вести боевые действия, но думал справиться с ними силами гестапо, специальных отрядов полиции безопасности, полевой жандармерии и службы безопасности. Военное командование и полевые войска рассчитывали сосредоточиться на военных операциях против Красной Армии, заниматься борьбой против партизан они не планировали. Однако размах партизанского движения заставил подключиться и вермахт.
В письмах немецких солдат и особенно солдатам от их родных и близких с начала июля начинают упоминаться партизаны, наводящие панику на солдат.
Рядовому Вальтеру Веме пишет 9.07.1941 г. жена: «Как видно из твоего письма, вы находитесь все время в опасности, так как у вас действуют партизаны. Это, безусловно, опаснее, чем на фронте».
Унтер-офицер Альберт Шуберт пишет своей невесте Лизе Пакулат 15.07.1941 г.: «Эта война является настоящей войной нервов, ибо здесь мы имеет дело с партизанами. Красные так натравили народ против нас, что он способен идти на все… Поэтому предложено быть осторожными и смотреть в оба. Иными словами, пистолет нельзя выпускать из рук ни на минуту».
Уже 1 июля 1941 г. начальник генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «…Серьезные заботы доставляет проблема усмирения тылового района… Нам придется выделять несколько дивизий из состава действующей армии»[40].
«Правила» борьбы с советскими партизанами были изложены в широко известных «10 заповедях немецкого солдата по борьбе с партизанами». Вот небольшие выдержки из этого документа:
«Мы, немцы, совершаем ошибку, думая, что если мы не наступаем или не обороняемся в прямом смысле этих слов, то и вообще не воюем. На самом деле война продолжается и тогда, когда мы выезжаем на поле за кормом для лошадей, жарим картофель себе и когда мы спим. Нельзя допускать того, чтобы русские, которые не могут с нами справиться в открытом бою, нападали на нас врасплох благодаря нашей беспечности, недопустимой в военное время…
Главный результат партизанской борьбы – беспокойство: страх, возможные слухи среди населения. Навредить нам партизаны могут лишь в том случае, если у нас будет недостаточное охранение, т. е. если мы сами представим им такую возможность.
Оружие иметь при себе! Всегда и всюду!»
Уже первые значительные удары партизан по тылам и коммуникациям 16-й вражеской армии всполошили ее командующего генерал-полковника Буша, который перед Второй мировой войной был начальником отдела генерального штаба сухопутных войск и слыл «специалистом по русским делам». Буш, видимо, раньше многих понял надвигающуюся на его войска опасность с другой стороны фронта.
19 июля он признал, что позднее признает и главное командование вермахта – целеустремленный характер действий партизан. «Необходимо считаться, – говорилось в приказе по 16-й армии, – с фактом планомерной подготовки противником партизанской войны». Приказ Буша гласил: «Партизаны подлежат расстрелу. Если возникает подозрения, что население покровительствует партизанам, то необходимо взять заложников и при первом же нападении на германских солдат их расстрелять. Населенные пункты, со стороны которых совершенно нападение на немецкие войска, должны немедленно подвергаться репрессиям».
Обычно в работах, посвященных партизанскому движению в СССР, приводится приказ командующего 6-й немецкой армией генерал-полковника Рейхенау «О поведении войск на Востоке», изданный 10 октября 1941 г. Однако приказы Буша по своей жестокости и варварству ничем не отличаются от приказа Рейхенау.
16 июля 1941 г. Гитлер заявил: «Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять всех, кто восстал против нас».
Одновременно усиливают борьбу с партизанами эйнзатцгруппы «А», тайная полевая полиция и другие карательные органы.
Вначале борьба советского народа на оккупированной врагом территории в немецких документах называлась как «повстанческое движение», «партизанское движение». Но с середины 1942 г. партизанские отряды стали квалифицироваться как «банды», а партизаны «бандитами». В августе 1942 г. была издана директива № 46, которая требовала, чтобы все военные инстанции подключались к борьбе против расширяющегося партизанского движения: «Борьба с бандами подобно командованию на фронте против врага есть дело командования». Верховное командование Германии потребовало до начала зимы 1941/42 г. покончить с партизанами.
В начале августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Лееб вынужден был утвердить план, предусматривающий антипартизанские меры в масштабе всей группы армий.
Партизаны в тылу группы не давали покоя в прямом смысле этих слов даже высшему командованию противника. Западногерманский историк В. Герлиц в связи с этим замечает: «В Ленинградской области партизанская деятельность была временами столь активной, что фельдмаршал фон Лееб вынужден был прекращать свои поездки на фронт. Ограничивали поездки в войска командующие армиями, командиры корпусов и даже дивизий».
Главное командование вермахта сообщало, что партизанское движение создает угрозу «руководству войной». Принимая меры для «ликвидации» этого факта, ставка Гитлера 16 сентября 1941 г. издала документ «О подавлении коммунистического повстанческого движения», в котором, в частности, говорилось: «…Принимаемые меры с целью подавления этого движения сопротивления оказались неэффективными. Фюрер отдал распоряжение применять повсюду самые жестокие меры, чтобы в кратчайший срок подавить это движение. Только таким способом, который всегда с успехом применялся в истории завоевания власти великими народами, вновь может быть восстановлено спокойствие»[41].
Для правителей гитлеровской Германии, положивших в основу войны против СССР доктрину «блицкрига», мощное партизанское движение на оккупированной территории оказалось полной неожиданностью. По опыту войны 1812 г. противник знал, что партизаны будут вести боевые действия, но думал справиться с ними силами гестапо, специальных отрядов полиции безопасности, полевой жандармерии и службы безопасности. Военное командование и полевые войска рассчитывали сосредоточиться на военных операциях против Красной Армии, заниматься борьбой против партизан они не планировали. Однако размах партизанского движения заставил подключиться и вермахт.
В письмах немецких солдат и особенно солдатам от их родных и близких с начала июля начинают упоминаться партизаны, наводящие панику на солдат.
Рядовому Вальтеру Веме пишет 9.07.1941 г. жена: «Как видно из твоего письма, вы находитесь все время в опасности, так как у вас действуют партизаны. Это, безусловно, опаснее, чем на фронте».
Унтер-офицер Альберт Шуберт пишет своей невесте Лизе Пакулат 15.07.1941 г.: «Эта война является настоящей войной нервов, ибо здесь мы имеет дело с партизанами. Красные так натравили народ против нас, что он способен идти на все… Поэтому предложено быть осторожными и смотреть в оба. Иными словами, пистолет нельзя выпускать из рук ни на минуту».
Уже 1 июля 1941 г. начальник генерального штаба сухопутных войск Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «…Серьезные заботы доставляет проблема усмирения тылового района… Нам придется выделять несколько дивизий из состава действующей армии»[40].
«Правила» борьбы с советскими партизанами были изложены в широко известных «10 заповедях немецкого солдата по борьбе с партизанами». Вот небольшие выдержки из этого документа:
«Мы, немцы, совершаем ошибку, думая, что если мы не наступаем или не обороняемся в прямом смысле этих слов, то и вообще не воюем. На самом деле война продолжается и тогда, когда мы выезжаем на поле за кормом для лошадей, жарим картофель себе и когда мы спим. Нельзя допускать того, чтобы русские, которые не могут с нами справиться в открытом бою, нападали на нас врасплох благодаря нашей беспечности, недопустимой в военное время…
Главный результат партизанской борьбы – беспокойство: страх, возможные слухи среди населения. Навредить нам партизаны могут лишь в том случае, если у нас будет недостаточное охранение, т. е. если мы сами представим им такую возможность.
Оружие иметь при себе! Всегда и всюду!»
Уже первые значительные удары партизан по тылам и коммуникациям 16-й вражеской армии всполошили ее командующего генерал-полковника Буша, который перед Второй мировой войной был начальником отдела генерального штаба сухопутных войск и слыл «специалистом по русским делам». Буш, видимо, раньше многих понял надвигающуюся на его войска опасность с другой стороны фронта.
19 июля он признал, что позднее признает и главное командование вермахта – целеустремленный характер действий партизан. «Необходимо считаться, – говорилось в приказе по 16-й армии, – с фактом планомерной подготовки противником партизанской войны». Приказ Буша гласил: «Партизаны подлежат расстрелу. Если возникает подозрения, что население покровительствует партизанам, то необходимо взять заложников и при первом же нападении на германских солдат их расстрелять. Населенные пункты, со стороны которых совершенно нападение на немецкие войска, должны немедленно подвергаться репрессиям».
Обычно в работах, посвященных партизанскому движению в СССР, приводится приказ командующего 6-й немецкой армией генерал-полковника Рейхенау «О поведении войск на Востоке», изданный 10 октября 1941 г. Однако приказы Буша по своей жестокости и варварству ничем не отличаются от приказа Рейхенау.
16 июля 1941 г. Гитлер заявил: «Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять всех, кто восстал против нас».
Одновременно усиливают борьбу с партизанами эйнзатцгруппы «А», тайная полевая полиция и другие карательные органы.
Вначале борьба советского народа на оккупированной врагом территории в немецких документах называлась как «повстанческое движение», «партизанское движение». Но с середины 1942 г. партизанские отряды стали квалифицироваться как «банды», а партизаны «бандитами». В августе 1942 г. была издана директива № 46, которая требовала, чтобы все военные инстанции подключались к борьбе против расширяющегося партизанского движения: «Борьба с бандами подобно командованию на фронте против врага есть дело командования». Верховное командование Германии потребовало до начала зимы 1941/42 г. покончить с партизанами.
В начале августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Лееб вынужден был утвердить план, предусматривающий антипартизанские меры в масштабе всей группы армий.
Партизаны в тылу группы не давали покоя в прямом смысле этих слов даже высшему командованию противника. Западногерманский историк В. Герлиц в связи с этим замечает: «В Ленинградской области партизанская деятельность была временами столь активной, что фельдмаршал фон Лееб вынужден был прекращать свои поездки на фронт. Ограничивали поездки в войска командующие армиями, командиры корпусов и даже дивизий».
Главное командование вермахта сообщало, что партизанское движение создает угрозу «руководству войной». Принимая меры для «ликвидации» этого факта, ставка Гитлера 16 сентября 1941 г. издала документ «О подавлении коммунистического повстанческого движения», в котором, в частности, говорилось: «…Принимаемые меры с целью подавления этого движения сопротивления оказались неэффективными. Фюрер отдал распоряжение применять повсюду самые жестокие меры, чтобы в кратчайший срок подавить это движение. Только таким способом, который всегда с успехом применялся в истории завоевания власти великими народами, вновь может быть восстановлено спокойствие»[41].
Начало
Как же формировалось партизанское движение? По указанию Ленинградского обкома ВКП(б) весь партийный актив во главе с секретарями райкомов партии остался на оккупированной территории. Уже летом 1941 г., т. е. в наиболее тяжелый период войны, удалось создать сеть нелегальных райкомов партии, возглавивших партизанское движение. Действия партизан подчинялись задачам, которые решала Красная Армия. Осенью 1941 г. был создан областной партизанский штаб с представительствами при Военных советах фронтов и армий на территории Ленинградской области.
Немецкие войска группы армий «Север» не имели в полосе Северо-Западного фронта такого превосходства в силах, какое было у них против советских войск, непосредственно обороняющих Ленинград. Враг не располагал здесь многочисленными гарнизонами в населенных пунктах, как в центральной и западной частях Ленинградской области. Поэтому здесь партизаны сравнительно легко могли выходить в советский тыл для пополнения своих рядов и получения боеприпасов. Здесь же оседало немало бойцов и командиров Красной Армии, оказавшихся в окружении. Вливаясь в местные отряды, они значительно укрепляли партизанские силы. Огромные лесные массивы с незамерзающими болотами позволяли создавать в юго-восточных районах области крупные партизанские базы.
Основой первых вооруженных партизанских сил в Ленинградской области, как и в других областях, явились истребительные батальоны. Через день после начала войны Советское правительство приняло решение об их создании. Чрезвычайные военизированные подразделения предназначались для борьбы с воздушными десантами, диверсионными группами и агентурой противника, для охраны важных объектов, а также поддержания общественного порядка. Формирование батальонов первоначально возлагалось на местные органы Наркома госбезопасности, с объединением же в конце июля 1941 г. сил общественной и государственной безопасности в единый Народный комиссариат внутренних дел СССР, к созданию истребительных батальонов активно подключилась милиция.
Батальоны находились на казарменном положении. Бойцы встали на все виды довольствия по нормам тыловых частей Красной Армии. В июле 1941 г. фронт подошел к Новгородчине. Советское командование было вынуждено бросать в бой все наличные резервы. В состав Красной Армии вошли истребительные батальоны Дрегельского, Хвойнинского и Уторгошского районов. Составить костяки партизанских отрядов удалось лишь из истребительных батальонов Маловишерского, Окуловского и Чудовского районов.
Во многих районах наряду с истребительными батальонами специально создавались партизанские отряды. В каждом районе создавался один-два, а иногда и несколько отрядов, численностью по 30–50 человек. В первую очередь подбирался командный состав – командир, комиссар отряда, командиры групп и отделений. Руководителями отрядов назначались секретари райкомов, председатели райисполкомов, работники партийного аппарата. Среди командного состава были также командиры-пограничники, возглавлявшие до оккупации истребительные батальоны.
Немецкие войска группы армий «Север» не имели в полосе Северо-Западного фронта такого превосходства в силах, какое было у них против советских войск, непосредственно обороняющих Ленинград. Враг не располагал здесь многочисленными гарнизонами в населенных пунктах, как в центральной и западной частях Ленинградской области. Поэтому здесь партизаны сравнительно легко могли выходить в советский тыл для пополнения своих рядов и получения боеприпасов. Здесь же оседало немало бойцов и командиров Красной Армии, оказавшихся в окружении. Вливаясь в местные отряды, они значительно укрепляли партизанские силы. Огромные лесные массивы с незамерзающими болотами позволяли создавать в юго-восточных районах области крупные партизанские базы.
Основой первых вооруженных партизанских сил в Ленинградской области, как и в других областях, явились истребительные батальоны. Через день после начала войны Советское правительство приняло решение об их создании. Чрезвычайные военизированные подразделения предназначались для борьбы с воздушными десантами, диверсионными группами и агентурой противника, для охраны важных объектов, а также поддержания общественного порядка. Формирование батальонов первоначально возлагалось на местные органы Наркома госбезопасности, с объединением же в конце июля 1941 г. сил общественной и государственной безопасности в единый Народный комиссариат внутренних дел СССР, к созданию истребительных батальонов активно подключилась милиция.
Батальоны находились на казарменном положении. Бойцы встали на все виды довольствия по нормам тыловых частей Красной Армии. В июле 1941 г. фронт подошел к Новгородчине. Советское командование было вынуждено бросать в бой все наличные резервы. В состав Красной Армии вошли истребительные батальоны Дрегельского, Хвойнинского и Уторгошского районов. Составить костяки партизанских отрядов удалось лишь из истребительных батальонов Маловишерского, Окуловского и Чудовского районов.
Во многих районах наряду с истребительными батальонами специально создавались партизанские отряды. В каждом районе создавался один-два, а иногда и несколько отрядов, численностью по 30–50 человек. В первую очередь подбирался командный состав – командир, комиссар отряда, командиры групп и отделений. Руководителями отрядов назначались секретари райкомов, председатели райисполкомов, работники партийного аппарата. Среди командного состава были также командиры-пограничники, возглавлявшие до оккупации истребительные батальоны.