И Жене пришлось пройти. Сержант снова держал его за пуловер над локтем, и, спотыкаясь и не сводя глаз с троллейбуса, Женя следовал за ним к машине. Он пытался рассмотреть девушку сквозь запотевшее стекло троллейбуса, который тронулся с места.
Он не просто изобразил ее похоже. На бумаге был более чем ее карандашный портрет. Катя Бурмистрова смотрела в зеркало своих чувств, своих потаенных мыслей, страхов и надежд. Заклятый враг, внезапно и неуклюже появившийся в ее жизни, за считаные минуты изобразил ее внутренний мир и облек его в человеческую форму, ее форму. Если бы Женя Степанов нарисовал ее совершенно голой, каким-то образом угадав шрам на ключице, золотистый пушок на животе, очертания груди, ямочку под коленкой, – Катя не была бы так поражена.
Сквозь запотевшее стекло еще была видна полицейская машина у обочины за остановкой и две мутные фигуры рядом. Катя взялась рукой за верхний поручень троллейбусного салона и, пока не успела передумать, крепко сжала его…
Уже залезая на заднее сиденье «Фольксвагена» УВД, Женя увидел, как сорок пятый номер, чиркнув штангой по проводу, зашипел и выпустил сноп искр. Троллейбус почти скрылся за изгибом Покровки, а устроенный им звездопад еще парил в мокром воздухе затухающими светлячками. У Жени возникло странное чувство, что ему только что подмигнули.
Сержант развернул автомобиль через сплошную. Дворники полоскали лобовое стекло в струях воды. Женя водил глазами налево-направо, следя за дворниками, и от бессилия начал засыпать. Он ничего не понимал. Вообще ничего.
«Я – не наш, – возникла мысль под слипающимися веками и продолжила сама себя: – Я – Абай Кунанбаев».
Глава 3
Глава 4
Он не просто изобразил ее похоже. На бумаге был более чем ее карандашный портрет. Катя Бурмистрова смотрела в зеркало своих чувств, своих потаенных мыслей, страхов и надежд. Заклятый враг, внезапно и неуклюже появившийся в ее жизни, за считаные минуты изобразил ее внутренний мир и облек его в человеческую форму, ее форму. Если бы Женя Степанов нарисовал ее совершенно голой, каким-то образом угадав шрам на ключице, золотистый пушок на животе, очертания груди, ямочку под коленкой, – Катя не была бы так поражена.
Сквозь запотевшее стекло еще была видна полицейская машина у обочины за остановкой и две мутные фигуры рядом. Катя взялась рукой за верхний поручень троллейбусного салона и, пока не успела передумать, крепко сжала его…
Уже залезая на заднее сиденье «Фольксвагена» УВД, Женя увидел, как сорок пятый номер, чиркнув штангой по проводу, зашипел и выпустил сноп искр. Троллейбус почти скрылся за изгибом Покровки, а устроенный им звездопад еще парил в мокром воздухе затухающими светлячками. У Жени возникло странное чувство, что ему только что подмигнули.
Сержант развернул автомобиль через сплошную. Дворники полоскали лобовое стекло в струях воды. Женя водил глазами налево-направо, следя за дворниками, и от бессилия начал засыпать. Он ничего не понимал. Вообще ничего.
«Я – не наш, – возникла мысль под слипающимися веками и продолжила сама себя: – Я – Абай Кунанбаев».
Глава 3
Все серьезно
Макар Филипыч любил себя баловать. Поэтому зачастую принимал ванну и отчет от начальника безопасности одновременно. Хвойный экстракт для ванны, который приятно пенился в теплой воде, он заказывал исключительно из Англии, хотя Англия этот самый экстракт заказывала из Литвы. Корней стоял рядом, с досье из крокодиловой кожи, и несколько жалел, что переходный период из замов в начальники охраны произошел так стремительно, без брифинга. К примеру, тогда Корней знал бы, что для ежемесячного доклада стоит надевать не дорогой костюм, а шорты и шлепанцы. Его лакированные туфли уже жалобно хлюпали на мраморном полу, а кайма накрахмаленных брючин обмякла и потеряла форму. Макар Филипыч вытащил изо рта персиковую косточку, приставил ее к резинке, намотанной на пальцы наподобие рогатки, и, прицелившись, пальнул по крейсеру, который бороздил пенные сугробы просторной ванны. Размером офисная ванна не уступала королевской кровати Макара Филипыча дома, в резиденции на Баррикадной, и была выдолблена из цельной глыбы орбикулярного гранита. Крейсер булькнул и скрылся из вида, обдав брызгами манжет Корнея. Принц взялся за новый персик, коварно посматривая на желтую резиновую уточку.
– Прекрасно, – одобрил Принц предыдущие данные и пошевелил пальцами ног по гранитному дну. Чтобы не промочить волосы, он замотал хвост в специальную сеточку. – На улицах дерутся?
– Еще как, Макар Филипыч, – Корней перелистнул страницу. – Только за последнюю неделю восемнадцать уличных драк, три автомобильных инцидента. Пострадали шесть орков.
– Прекрасно. А с нашей стороны?
– Тоже шестеро.
– Прекрасно, – Принц досасывал последние кусочки мякоти с косточки и запустил было пальцы в рот за готовым снарядом, когда вдруг поймал на себе недоуменный взгляд Корнея и понял, что сказал что-то не то. – В смысле, плохо. Но в меру.
Корнея объяснение устроило. Да и кто он такой, чтобы ставить под сомнение Принца? Кто он такой, чтобы даже иметь право на такое сомнение? Оговорился, с кем не бывает. Ничего удивительного: он работает в десять раз больше нас всех вместе взятых, приносит себя в жертву ради благополучия эльфийского народа.
– Ты чего такой зажатый? – Макар Филипыч сосредоточенно следовал прицелом за уточкой, плавно дрейфовавшей по течению. – Полезай в ванну, места много. Можешь не раздеваться, вода подостыла. Только ноги вытри.
Спасение Корнеева костюма пришло из неожиданного источника. Система экстренной связи использовалась редко – при Корнее вообще ни разу, а при Александре единожды, так рассказывали. Поэтому, когда динамик над ванной щелкнул и загудел Петиным голосом: «Макар Филипыч! У нас ситуация!» – правитель вздрогнул, косточка мазнула по уточке вскользь, срикошетила от края ванны, щелкнула по стене, потом по хрустальной вазе с фруктами и тюкнула Принца по лбу. Корней в ужасе спрятался за крокодиловым досье, делая вид, что ничего не заметил.
– Уровень угрозы? – Макар Филипыч расстроился и чесал лоб.
– Оцениваем как желтый, – пробубнил динамик.
– Всех ко мне! – приказал Принц стальным голосом.
Через две остановки Катя добралась до Садового кольца и там пересела на другой троллейбус, «бэшку», на котором и каталась кругами, пока не распогодилось. На втором витке в салон зашла контролерша; она оказалась эльфом и Катю не потревожила. Женщина, судя по всему, знала, кто такая Катя, хотя Кате ее лицо было незнакомо. Ничего удивительного.
Катя сложила рисунки в папку и завязала шнурок. Открыть ее заново она почему-то не решалась, и папка покоилась на коленях. Макар Филипыч уверил ее, что предпринимаются все возможные попытки разыскать ее отца. Разумеется, так и было и не могло быть иначе. Принц подтвердил Катино предположение: Александр, занимавший высокую позицию при дворе, мог стать жертвой оркских террористов. Других версий просто не существовало. «Мы надеемся, что он жив. Мы найдем его. Виновные будут наказаны», – обещал Принц. С тех пор прошло две недели, и сегодняшняя встреча на бульваре выбила ее из колеи. Грозит ли ей опасность? Почему к ней не приставили охрану? Как случилось, что посмертная просьба отца (в глубине души Катя не верила в его возвращение; если его похитили, то группировка уже выдвинула бы условия его освобождения) привела ее на рандеву с врагом? И почему враг оказался таким нелепым и, на первый взгляд, безобидным? Странная тактика.
Когда солнце заиграло на мокром асфальте и капли на стекле начали подсыхать молочными разводами, Катя сошла на остановке и направилась туда, куда ноги несли ее против ее безвольной сегодня воли.
В коридоре Николай Петрович Чепурко воевал с архивным шкафом, гремя ящиком, который отказывался отдавать ему нужный документ, и негромко чертыхался. Следователь не узнал Катю в первое мгновение, и это позволило ей сразу и без слов вручить ему новогоднюю фотографию, где она и Александр держали по бенгальскому огню в каждой руке. Когда Катя пришла к Николаю в первый раз, он отказался взять фото. Теперь они стояли молча, и Николай недоуменно переводил взгляд с ее лица на фотографию и с фотографии на отвлекавший его ящик картотеки, к которому у него чесались руки приложиться топором. Когда на него наконец снизошло понимание, чего от него хотят, Николай раздраженно рыкнул и попытался вернуть карточку.
– Я уже объяснил. Оперативной работой больше не занимаюсь.
Катя инстинктивно спрятала руки за спину, чтобы фото не оказалось снова у нее.
– Я вас очень прошу. Вы же расследовали… такие дела.
Николай стал пурпурным и, убедившись, что в коридоре, кроме них, никого нет, схватил ее за плечо и затащил в ближайший пустой кабинет.
– «Такие»? «Такие»? Какие – «такие»? Даже не отвечай мне. Даже не отвечай, понятно? Почему у этого Макара Филипыча вечно люди пропадают? Ты знаешь? Вот и я не знаю. И знать не хочу! И не отвечай мне! «Расследовал»… А теперь сижу за письменным столом, все за идиота держат.
– Петрович! – раздался глас опера Шуры из коридора.
– Вот, особенно этот, – прошипел Николай. Шура прошел мимо, вернулся, заглянул и сначала даже опешил, застав Николая с юной блондинкой. Он собирался схохмить, но не собрался, уж слишком поникшей выглядела Катя.
– Петрович, там твой подопечный вляпался.
Шура кашлянул и исчез. Катя направилась к выходу, так и не взяв протянутую ей фотографию.
– Мне пора, – сказала она, не оборачиваясь. – У меня пары в четыре.
Николая особенно разозлило ее разочарование и тихий укор. Редкий человек признает, что в действительности злится сам на себя.
– Ни во что я больше не лезу, ясно? И ты не лезь! – прокричал он ей в спину. – У тебя лекция? Вот и иди на лекцию. Мои соболезнования.
Катя не остановилась.
Минутой позже Николай Петрович уже отпирал «обезьянник» в соседнем помещении, отобрав ключи у белобрысого сержанта. За решеткой Женя успел нарисовать портрет Катерины Бурмистровой на оборотной стороне неоплаченного счета за коммунальные услуги, чеке из «Макдональдса», трех салфетках «Клинекс», визитной карточке Дюши, флаере локального интернет-провайдера и подумывал снять из-под пуловера белую футболку, чтобы растянуть ее на железках наподобие холста. Он как будто тренировал руки выучить наизусть ее образ и уметь запечатлеть его в любой момент машинально, если вдруг когда-нибудь он сотрется из памяти. Подсевшая к нему рыжая проститутка средних лет плакала о своей загубленной любви в Саранске, которую она променяла на огни большого города двадцать лет назад, потому что дурой была, дурой и осталась, а он теперь бар открыл в Болгарии, – и предлагала початый рулон туалетной бумаги.
– Что вы делаете? – возмущался сержант.
– Выношу нарушителю строгое предупреждение, – сухо процедил Николай. – Пошли, художник!
– Да по какому праву…?!
Николай резко развернулся к растерянному сержанту.
– На погоны посмотри, если на мои седины тебе наплевать! Вы все можете за моей спиной о чем угодно шептаться, но капитанского звания у меня никто не отнимал! Переход дороги на красный свет?! Постыдись, мальчишка!
Распахнув дверь из ванной в свой штаб, Макар Филипыч протащил через комнату шлейф пара и прервал состязание троих охранников по метанию дротиков в ламинированный портрет Оркского Принца Федора Афанасьевича. Запахнув поплотнее велюровый халат, Макар Филипыч прошагал к массивному столу из красного дерева – он любил все массивное – и уселся в кожаное кресло; за ним проследовал Корней, оставляя мокрые следы на ковровом покрытии.
– Личное дело! – потребовал Принц. Серый передал досье Пете, Петя – Корнею, а Корней положил перед Макаром Филипычем, который раскрыл первую страницу и прочитал вслух:
– Степанов, Евгений Владимирович. Родился…
Он помычал, потом помолчал, терзая серьезным взглядом одного телохранителя за другим.
– А что наша принцесса?
– Действовала правильно, контакта избегала, – докладывал Корней, поглядывая в отчет, присланный факсом двадцать минут назад. – Но, по словам свидетелей, в итоге дала слабину, подмигнув троллейбусом.
– Так-так-так, – Принц начал заводиться и для успокоения нервов отправил в рот горсть орешков из настольной вазочки, – так-так. Распоясались… Он что, законов не знает?
– Он вообще еще ничего не знает. У него глаз не открылся.
– Как – не открылся? Родители куда смотрели?
– Родители, это… – Корней замялся. – Нет у него родителей. Там написано. Диссиденты Степановы его родители. Их же пять лет назад того… Помните?
– Яблоко от яблони… – Принц оттолкнулся от стола, вылез из кресла и возбужденно ходил по кабинету. – Вы хоть понимаете серьезность всего происходящего? Он же как джокер в карточной колоде, этот… орк необразованный! Он же что хочет, то и делает!
Лекция могла продолжаться долго, если бы Петя не совершил страшный грех, начав шептаться о чем-то с Серым, за что незамедлительно и получил орешком по носу: Макар Филипыч все еще не снял резинку-рогатку с указательного пальца. Корней и Матвей смотрели осуждающе, а Макар Филипыч готов был взорваться. Петя вскочил и покраснел.
– Петенька, то, что я говорю, тебе неинтересно? Поделись тогда тут с нами со всеми, о чем беседа?
Уткнув полный раскаяния взор в ковровое покрытие, Петя молчал, наивно надеясь, что гроза минует его. Принц выжидал. Молчание было невыносимым, как затишье после молнии, когда не знаешь, в какой момент грянет гром, как громко и как близко.
Серый был моложе всех, у него первого не выдержали нервы. Он не хотел стучать на товарища, и поэтому был убежден, что оказывает ему услугу.
– Петя дискутировал про серьезность происходящего. Типа, мальчик девочке улыбнулся, а мы желтую тревогу забили.
Тишина вдруг стала еще более угрожающей. Принц почти заметно позеленел. Корней обреченно закрыл глаза, и если бы умел, то, наверное, начал бы молиться. Именно поэтому он не увидел, как на испуганном лице Макара Филипыча снова пробежали мутные всполохи. Его лицо на секунду превратилось в невнятное марево, в котором стерлись его черты и начали проступать другие. Принц покачнулся и заспешил в угол кабинета, развернувшись к охране спиной. Матвей и Серый вскочили, обеспокоенные. Корней, почувствовав неладное, открыл глаза, нашел взглядом правителя, шагнул к нему. Но Принц уже пришел в себя. Медленно развернувшись к Пете, он приказал тоном, не терпящим возражений:
– Петя. Сделай «монтану».
Испытание «монтаной» пришло из джинсовых 80-х и популярного тогда анекдота про ворону, которая, расправив крылья, воображала сходство с орлом – эмблемой фирмы «Монтана». Петя послушно поднял одну ногу и распахнул руки в стороны, растопырил пальцы как перья. Макар Филипыч подошел к нему вплотную, затянул на нем галстук до упора и ласково поинтересовался:
– А теперь скажи нам: «коржики» у нас кто?
Нарицание «коржик» приклеилось к оркам полтора века тому назад за их смугловатый оттенок кожи. Еще их называли волкодавами, папуасами (традиционно среди эльфов было принято считать, что орки малообразованны и ведут дикарский и примитивный образ жизни), а также, после проката фильма «Белое солнце пустыни», – гюльчатаями, с намеком на их многочисленные косички, как у среднеазиатских женщин.
– Враг номер один.
– И давно?
– Восемьсот лет.
– С врагом дружить можно?
– Нельзя.
– А дружба начинается с чего?
– Дружба, – заученно отвечал Петя, – начинается с улыбки.
Засунув руки в карманы халата, Макар Филипыч сделал многозначительную паузу, перед тем как задать самый главный и устрашающий вопрос.
– А почему нельзя дружить с врагом?
Петя набрал воздуха в легкие и начал перечислять, что помнил:
– Потому что… реки повернут вспять… и полюса поменяются местами… и погаснет солнце… и погаснет луна… И, это… Все помрут.
Молча и несколько успокоившись, Принц проследовал обратно к креслу и уселся, давая возможность этому грозному прогнозу – заклятию, наложенному на два народа восемьсот лет назад – осесть в сознаниях присутствующих, освежиться в памяти.
– Будешь глупые вопросы задавать, – Принц подвел итог, – простоишь «монтаной» до зарплаты. Поскольку я решаю, когда тебе получать зарплату – это может быть бесконечно долго. А если что – можно и туда загреметь, – он кивнул в сторону внушительной двери из нержавейки в дальнем конце кабинета. Четыре пары глаз неохотно проследовали за кивком правителя. Кто-то поежился, кто-то сглотнул. В воцарившейся тишине был слышен утробный рокот мотора внутри промышленной холодильной камеры в два человеческих роста высотой.
– «Счастливый, мирно спи, простолюдин! – Принц покачал головой. – Не знает сна лишь государь один». С вами же нельзя иначе. Вы же иначе не понимаете, – он закинул ноги в тапочках на стол и объявил: – Резолюция. Орка держать под наблюдением. Мобилизуйте дружину из Бутово, пусть его пасут. Приоденьте их там. Пусть бутовские, но эльфы все же. А Федора Афанасьевича я сам поставлю в курс дела, чтобы приструнил своих. – Макар Филипыч запустил дротиком в портрет Оркского Принца, поставив точку. – Это – вопрос национальной безопасности.
– Прекрасно, – одобрил Принц предыдущие данные и пошевелил пальцами ног по гранитному дну. Чтобы не промочить волосы, он замотал хвост в специальную сеточку. – На улицах дерутся?
– Еще как, Макар Филипыч, – Корней перелистнул страницу. – Только за последнюю неделю восемнадцать уличных драк, три автомобильных инцидента. Пострадали шесть орков.
– Прекрасно. А с нашей стороны?
– Тоже шестеро.
– Прекрасно, – Принц досасывал последние кусочки мякоти с косточки и запустил было пальцы в рот за готовым снарядом, когда вдруг поймал на себе недоуменный взгляд Корнея и понял, что сказал что-то не то. – В смысле, плохо. Но в меру.
Корнея объяснение устроило. Да и кто он такой, чтобы ставить под сомнение Принца? Кто он такой, чтобы даже иметь право на такое сомнение? Оговорился, с кем не бывает. Ничего удивительного: он работает в десять раз больше нас всех вместе взятых, приносит себя в жертву ради благополучия эльфийского народа.
– Ты чего такой зажатый? – Макар Филипыч сосредоточенно следовал прицелом за уточкой, плавно дрейфовавшей по течению. – Полезай в ванну, места много. Можешь не раздеваться, вода подостыла. Только ноги вытри.
Спасение Корнеева костюма пришло из неожиданного источника. Система экстренной связи использовалась редко – при Корнее вообще ни разу, а при Александре единожды, так рассказывали. Поэтому, когда динамик над ванной щелкнул и загудел Петиным голосом: «Макар Филипыч! У нас ситуация!» – правитель вздрогнул, косточка мазнула по уточке вскользь, срикошетила от края ванны, щелкнула по стене, потом по хрустальной вазе с фруктами и тюкнула Принца по лбу. Корней в ужасе спрятался за крокодиловым досье, делая вид, что ничего не заметил.
– Уровень угрозы? – Макар Филипыч расстроился и чесал лоб.
– Оцениваем как желтый, – пробубнил динамик.
– Всех ко мне! – приказал Принц стальным голосом.
Через две остановки Катя добралась до Садового кольца и там пересела на другой троллейбус, «бэшку», на котором и каталась кругами, пока не распогодилось. На втором витке в салон зашла контролерша; она оказалась эльфом и Катю не потревожила. Женщина, судя по всему, знала, кто такая Катя, хотя Кате ее лицо было незнакомо. Ничего удивительного.
Катя сложила рисунки в папку и завязала шнурок. Открыть ее заново она почему-то не решалась, и папка покоилась на коленях. Макар Филипыч уверил ее, что предпринимаются все возможные попытки разыскать ее отца. Разумеется, так и было и не могло быть иначе. Принц подтвердил Катино предположение: Александр, занимавший высокую позицию при дворе, мог стать жертвой оркских террористов. Других версий просто не существовало. «Мы надеемся, что он жив. Мы найдем его. Виновные будут наказаны», – обещал Принц. С тех пор прошло две недели, и сегодняшняя встреча на бульваре выбила ее из колеи. Грозит ли ей опасность? Почему к ней не приставили охрану? Как случилось, что посмертная просьба отца (в глубине души Катя не верила в его возвращение; если его похитили, то группировка уже выдвинула бы условия его освобождения) привела ее на рандеву с врагом? И почему враг оказался таким нелепым и, на первый взгляд, безобидным? Странная тактика.
Когда солнце заиграло на мокром асфальте и капли на стекле начали подсыхать молочными разводами, Катя сошла на остановке и направилась туда, куда ноги несли ее против ее безвольной сегодня воли.
В коридоре Николай Петрович Чепурко воевал с архивным шкафом, гремя ящиком, который отказывался отдавать ему нужный документ, и негромко чертыхался. Следователь не узнал Катю в первое мгновение, и это позволило ей сразу и без слов вручить ему новогоднюю фотографию, где она и Александр держали по бенгальскому огню в каждой руке. Когда Катя пришла к Николаю в первый раз, он отказался взять фото. Теперь они стояли молча, и Николай недоуменно переводил взгляд с ее лица на фотографию и с фотографии на отвлекавший его ящик картотеки, к которому у него чесались руки приложиться топором. Когда на него наконец снизошло понимание, чего от него хотят, Николай раздраженно рыкнул и попытался вернуть карточку.
– Я уже объяснил. Оперативной работой больше не занимаюсь.
Катя инстинктивно спрятала руки за спину, чтобы фото не оказалось снова у нее.
– Я вас очень прошу. Вы же расследовали… такие дела.
Николай стал пурпурным и, убедившись, что в коридоре, кроме них, никого нет, схватил ее за плечо и затащил в ближайший пустой кабинет.
– «Такие»? «Такие»? Какие – «такие»? Даже не отвечай мне. Даже не отвечай, понятно? Почему у этого Макара Филипыча вечно люди пропадают? Ты знаешь? Вот и я не знаю. И знать не хочу! И не отвечай мне! «Расследовал»… А теперь сижу за письменным столом, все за идиота держат.
– Петрович! – раздался глас опера Шуры из коридора.
– Вот, особенно этот, – прошипел Николай. Шура прошел мимо, вернулся, заглянул и сначала даже опешил, застав Николая с юной блондинкой. Он собирался схохмить, но не собрался, уж слишком поникшей выглядела Катя.
– Петрович, там твой подопечный вляпался.
Шура кашлянул и исчез. Катя направилась к выходу, так и не взяв протянутую ей фотографию.
– Мне пора, – сказала она, не оборачиваясь. – У меня пары в четыре.
Николая особенно разозлило ее разочарование и тихий укор. Редкий человек признает, что в действительности злится сам на себя.
– Ни во что я больше не лезу, ясно? И ты не лезь! – прокричал он ей в спину. – У тебя лекция? Вот и иди на лекцию. Мои соболезнования.
Катя не остановилась.
Минутой позже Николай Петрович уже отпирал «обезьянник» в соседнем помещении, отобрав ключи у белобрысого сержанта. За решеткой Женя успел нарисовать портрет Катерины Бурмистровой на оборотной стороне неоплаченного счета за коммунальные услуги, чеке из «Макдональдса», трех салфетках «Клинекс», визитной карточке Дюши, флаере локального интернет-провайдера и подумывал снять из-под пуловера белую футболку, чтобы растянуть ее на железках наподобие холста. Он как будто тренировал руки выучить наизусть ее образ и уметь запечатлеть его в любой момент машинально, если вдруг когда-нибудь он сотрется из памяти. Подсевшая к нему рыжая проститутка средних лет плакала о своей загубленной любви в Саранске, которую она променяла на огни большого города двадцать лет назад, потому что дурой была, дурой и осталась, а он теперь бар открыл в Болгарии, – и предлагала початый рулон туалетной бумаги.
– Что вы делаете? – возмущался сержант.
– Выношу нарушителю строгое предупреждение, – сухо процедил Николай. – Пошли, художник!
– Да по какому праву…?!
Николай резко развернулся к растерянному сержанту.
– На погоны посмотри, если на мои седины тебе наплевать! Вы все можете за моей спиной о чем угодно шептаться, но капитанского звания у меня никто не отнимал! Переход дороги на красный свет?! Постыдись, мальчишка!
Распахнув дверь из ванной в свой штаб, Макар Филипыч протащил через комнату шлейф пара и прервал состязание троих охранников по метанию дротиков в ламинированный портрет Оркского Принца Федора Афанасьевича. Запахнув поплотнее велюровый халат, Макар Филипыч прошагал к массивному столу из красного дерева – он любил все массивное – и уселся в кожаное кресло; за ним проследовал Корней, оставляя мокрые следы на ковровом покрытии.
– Личное дело! – потребовал Принц. Серый передал досье Пете, Петя – Корнею, а Корней положил перед Макаром Филипычем, который раскрыл первую страницу и прочитал вслух:
– Степанов, Евгений Владимирович. Родился…
Он помычал, потом помолчал, терзая серьезным взглядом одного телохранителя за другим.
– А что наша принцесса?
– Действовала правильно, контакта избегала, – докладывал Корней, поглядывая в отчет, присланный факсом двадцать минут назад. – Но, по словам свидетелей, в итоге дала слабину, подмигнув троллейбусом.
– Так-так-так, – Принц начал заводиться и для успокоения нервов отправил в рот горсть орешков из настольной вазочки, – так-так. Распоясались… Он что, законов не знает?
– Он вообще еще ничего не знает. У него глаз не открылся.
– Как – не открылся? Родители куда смотрели?
– Родители, это… – Корней замялся. – Нет у него родителей. Там написано. Диссиденты Степановы его родители. Их же пять лет назад того… Помните?
– Яблоко от яблони… – Принц оттолкнулся от стола, вылез из кресла и возбужденно ходил по кабинету. – Вы хоть понимаете серьезность всего происходящего? Он же как джокер в карточной колоде, этот… орк необразованный! Он же что хочет, то и делает!
Лекция могла продолжаться долго, если бы Петя не совершил страшный грех, начав шептаться о чем-то с Серым, за что незамедлительно и получил орешком по носу: Макар Филипыч все еще не снял резинку-рогатку с указательного пальца. Корней и Матвей смотрели осуждающе, а Макар Филипыч готов был взорваться. Петя вскочил и покраснел.
– Петенька, то, что я говорю, тебе неинтересно? Поделись тогда тут с нами со всеми, о чем беседа?
Уткнув полный раскаяния взор в ковровое покрытие, Петя молчал, наивно надеясь, что гроза минует его. Принц выжидал. Молчание было невыносимым, как затишье после молнии, когда не знаешь, в какой момент грянет гром, как громко и как близко.
Серый был моложе всех, у него первого не выдержали нервы. Он не хотел стучать на товарища, и поэтому был убежден, что оказывает ему услугу.
– Петя дискутировал про серьезность происходящего. Типа, мальчик девочке улыбнулся, а мы желтую тревогу забили.
Тишина вдруг стала еще более угрожающей. Принц почти заметно позеленел. Корней обреченно закрыл глаза, и если бы умел, то, наверное, начал бы молиться. Именно поэтому он не увидел, как на испуганном лице Макара Филипыча снова пробежали мутные всполохи. Его лицо на секунду превратилось в невнятное марево, в котором стерлись его черты и начали проступать другие. Принц покачнулся и заспешил в угол кабинета, развернувшись к охране спиной. Матвей и Серый вскочили, обеспокоенные. Корней, почувствовав неладное, открыл глаза, нашел взглядом правителя, шагнул к нему. Но Принц уже пришел в себя. Медленно развернувшись к Пете, он приказал тоном, не терпящим возражений:
– Петя. Сделай «монтану».
Испытание «монтаной» пришло из джинсовых 80-х и популярного тогда анекдота про ворону, которая, расправив крылья, воображала сходство с орлом – эмблемой фирмы «Монтана». Петя послушно поднял одну ногу и распахнул руки в стороны, растопырил пальцы как перья. Макар Филипыч подошел к нему вплотную, затянул на нем галстук до упора и ласково поинтересовался:
– А теперь скажи нам: «коржики» у нас кто?
Нарицание «коржик» приклеилось к оркам полтора века тому назад за их смугловатый оттенок кожи. Еще их называли волкодавами, папуасами (традиционно среди эльфов было принято считать, что орки малообразованны и ведут дикарский и примитивный образ жизни), а также, после проката фильма «Белое солнце пустыни», – гюльчатаями, с намеком на их многочисленные косички, как у среднеазиатских женщин.
– Враг номер один.
– И давно?
– Восемьсот лет.
– С врагом дружить можно?
– Нельзя.
– А дружба начинается с чего?
– Дружба, – заученно отвечал Петя, – начинается с улыбки.
Засунув руки в карманы халата, Макар Филипыч сделал многозначительную паузу, перед тем как задать самый главный и устрашающий вопрос.
– А почему нельзя дружить с врагом?
Петя набрал воздуха в легкие и начал перечислять, что помнил:
– Потому что… реки повернут вспять… и полюса поменяются местами… и погаснет солнце… и погаснет луна… И, это… Все помрут.
Молча и несколько успокоившись, Принц проследовал обратно к креслу и уселся, давая возможность этому грозному прогнозу – заклятию, наложенному на два народа восемьсот лет назад – осесть в сознаниях присутствующих, освежиться в памяти.
– Будешь глупые вопросы задавать, – Принц подвел итог, – простоишь «монтаной» до зарплаты. Поскольку я решаю, когда тебе получать зарплату – это может быть бесконечно долго. А если что – можно и туда загреметь, – он кивнул в сторону внушительной двери из нержавейки в дальнем конце кабинета. Четыре пары глаз неохотно проследовали за кивком правителя. Кто-то поежился, кто-то сглотнул. В воцарившейся тишине был слышен утробный рокот мотора внутри промышленной холодильной камеры в два человеческих роста высотой.
– «Счастливый, мирно спи, простолюдин! – Принц покачал головой. – Не знает сна лишь государь один». С вами же нельзя иначе. Вы же иначе не понимаете, – он закинул ноги в тапочках на стол и объявил: – Резолюция. Орка держать под наблюдением. Мобилизуйте дружину из Бутово, пусть его пасут. Приоденьте их там. Пусть бутовские, но эльфы все же. А Федора Афанасьевича я сам поставлю в курс дела, чтобы приструнил своих. – Макар Филипыч запустил дротиком в портрет Оркского Принца, поставив точку. – Это – вопрос национальной безопасности.
Глава 4
«Мы пойдем другим путем»
Хотя он до сих пор не мог понять, что сделал не так на этот раз, Женя был убежден, что является причиной дурного расположения Николая Петровича. Тот факт, что Николай не кричал и не кидался предметами интерьера, а только, уйдя глубоко в себя, вел тягостный внутренний монолог, тревожил Женю экстраординарно. Единственное объяснение такому поведению, приходившее на ум, заключалось в том, что Николай готовится кричать и кидаться предметами так, как еще никогда не кричал и не кидался. Вот-вот, с секунды на секунду, мир познает кричание и кидание, неведомые доселе ни одному землянину, включая неандертальцев, и Женя не только станет первым свидетелем прецедента, но и окажется в его эпицентре. Несмотря на это, он почему-то шел по пятам за начальником до самого его кабинета. Проигнорировав попытку Николая захлопнуть дверь перед его носом, Женя прошмыгнул в кабинет вслед за ним, и пока Николай создавал видимость занятости, прохаживаясь из одного угла в другой, шаря в ящиках, перевешивая пальто и проверяя ножницы на заточенность, Женя услужливо семенил следом, как придворный паж, готовый поддержать Николая в его бессмысленных офисных перестановках, и все время мешался под ногами.
В очередной раз наступив Жене на ногу, следователь поднял на него близорукие глаза, как будто заметил впервые.
– Степанов, ты зачем за мной ходишь?
– Хороший вопрос, – ответил Женя и попробовал понять ответ, который выразил в форме еще одного вопроса: – С вами все в порядке?
Николай посмотрел под потолок, где в подвальном окошке прохожие топтали ногами солнечный свет и голуби очень долго затевали драку.
– Сплю плохо, – буркнул он обреченно. – Марина Михайловна снится. Радикулит дает о себе знать. У подстаканника ручка отлетела. Тебе чего надо?
Почувствовав новый прилив паники, Женя решил, что обязательно вызовет гнев Николая, если не подтвердит, что ему и вправду что-то от него надо. В следующий момент он с радостью понял, что такая вещь существует.
– Николай Петрович… Мне бы одну девушку найти. Возможно?
Следователь тяжело вздохнул, но не разозлился.
– Имя, фамилия?
Прищурившись на протянутый ему листок бумаги, Николай нацепил очки на зеленом шнурочке и прочитал:
– «Степанов, Евгений Владимирович… Эксплуатационные расходы – двести тридцать рублей…» – его глаза на жердочке верхней кромки очков-половинок изучали Женю из-под выгнутых мохнатых бровей. – Однофамилица?
Женя никогда не понимал, шутит Николай Петрович или не умеет.
– На обратной стороне посмотрите.
Николай недоверчиво покачал головой. Перевернув дэзовский счет за коммунальные услуги, он долго не мог сообразить, что перед ним находится, глядя на рисунок вверх ногами. Когда он начал перебирать пальцами по краю бумаги, чтобы восстановить оригинальное видение художника в положение правильной вертикальности, Женя почувствовал, с трепетом в поджелудочной железе и ее окрестностях, что сейчас многое встанет на свои места, и не только его рисунок. Николай зашамкал зубами – примета надвигающейся ярости (в некоторые приметы Женя верил и поспешил переложить дырокол со стола на шкаф) – и медленно снял очки.
– Ты – клоун?!! Или фокусник?!!
За закоптелым стеклом вздрогнули голуби; один из них внезапно развил хроническое недержание желудка. В кабинете дальше по коридору молоденькая курсантка уронила кофейник и приняла решение пойти учиться на косметолога.
– Что ты мне тут намалевал?!! Я что, всю Москву в лицо знаю?!! Иди, иди с глаз моих!!!
Прежде, чем тирада была закончена, Женя успел покинуть здание, в несколько шагов одолев коридор и два лестничных пролета. В бессильной ярости Николай ухнул кулаком по столу. Пустой кабинет глухо ухнул в ответ. Как это часто случается в отношениях, Чепурко не имел ничего против стола конкретно, но адресовал ему приступы сильных эмоций, предназначенных для других.
В очередной раз наступив Жене на ногу, следователь поднял на него близорукие глаза, как будто заметил впервые.
– Степанов, ты зачем за мной ходишь?
– Хороший вопрос, – ответил Женя и попробовал понять ответ, который выразил в форме еще одного вопроса: – С вами все в порядке?
Николай посмотрел под потолок, где в подвальном окошке прохожие топтали ногами солнечный свет и голуби очень долго затевали драку.
– Сплю плохо, – буркнул он обреченно. – Марина Михайловна снится. Радикулит дает о себе знать. У подстаканника ручка отлетела. Тебе чего надо?
Почувствовав новый прилив паники, Женя решил, что обязательно вызовет гнев Николая, если не подтвердит, что ему и вправду что-то от него надо. В следующий момент он с радостью понял, что такая вещь существует.
– Николай Петрович… Мне бы одну девушку найти. Возможно?
Следователь тяжело вздохнул, но не разозлился.
– Имя, фамилия?
Прищурившись на протянутый ему листок бумаги, Николай нацепил очки на зеленом шнурочке и прочитал:
– «Степанов, Евгений Владимирович… Эксплуатационные расходы – двести тридцать рублей…» – его глаза на жердочке верхней кромки очков-половинок изучали Женю из-под выгнутых мохнатых бровей. – Однофамилица?
Женя никогда не понимал, шутит Николай Петрович или не умеет.
– На обратной стороне посмотрите.
Николай недоверчиво покачал головой. Перевернув дэзовский счет за коммунальные услуги, он долго не мог сообразить, что перед ним находится, глядя на рисунок вверх ногами. Когда он начал перебирать пальцами по краю бумаги, чтобы восстановить оригинальное видение художника в положение правильной вертикальности, Женя почувствовал, с трепетом в поджелудочной железе и ее окрестностях, что сейчас многое встанет на свои места, и не только его рисунок. Николай зашамкал зубами – примета надвигающейся ярости (в некоторые приметы Женя верил и поспешил переложить дырокол со стола на шкаф) – и медленно снял очки.
– Ты – клоун?!! Или фокусник?!!
За закоптелым стеклом вздрогнули голуби; один из них внезапно развил хроническое недержание желудка. В кабинете дальше по коридору молоденькая курсантка уронила кофейник и приняла решение пойти учиться на косметолога.
– Что ты мне тут намалевал?!! Я что, всю Москву в лицо знаю?!! Иди, иди с глаз моих!!!
Прежде, чем тирада была закончена, Женя успел покинуть здание, в несколько шагов одолев коридор и два лестничных пролета. В бессильной ярости Николай ухнул кулаком по столу. Пустой кабинет глухо ухнул в ответ. Как это часто случается в отношениях, Чепурко не имел ничего против стола конкретно, но адресовал ему приступы сильных эмоций, предназначенных для других.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента