Страница:
Совсем иная картина наблюдалась в противной партии: ее представляли лишь несколько знатных имен – сама царевна Софья, Иван Милославский, его племянник Александр, двое Толстых. Но эта партия имела одно явное преимущество – она была сильно связана единством цели и воли к победе. Кроме того, она опиралась на вооруженную организацию в лице стрельцов, которым Софья сумела внушить свои интересы.
Во время царствования Иоанна IV, когда возле его трона находился Адашев, московское правительство, заботясь об общественной безопасности, убедилось в необходимости иметь постоянное войско для охраны особы государя, царского дома, а также для подавления внутреннего мятежа или для отражения внезапного нашествия неприятеля. С этой целью в Москве и в других городах была создана бессменная стража, с огненным боем [15], состоявшая на царском жалованьи, под ведением особого приказа. Это были стрельцы. Как утверждает Н.Г. Устрялов, впервые они появились в 1551 году, когда под руководством Д.Д. Адашева совершили поход на Казань, а позже вместе с казаками в рядах передовой дружины участвовали в покорении Казанского ханства.
Справедливости ради отметим, что стрельцы доблестно служили Дому Романовых. Так, именно им царь Михаил Федорович был обязан пленением Марины Мнишек и Ивана Заруцкого, а царь Алексей Михайлович – взятием Смоленска и другими победами над поляками и, наконец, царь Федор Алексеевич – крепкой обороной Чигирина. Кроме того, в условиях того времени московские стрельцы содействовали правительству в восстановлении и поддержании порядка [16].
Стрельцы в планах Софьи становились не только прекрасными союзниками, но и главной ударной силой. Царевна нашла самый удобный момент, чтобы использовать это буйное, разнузданное войско для свержения Нарышкиных. Для этого было достаточно только дать направление недовольству народных масс, указать разъяренным стрельцам нужные жертвы. Царевна умело сделала и первое и второе.
Исполнение этого замысла она возложила на своего ближайшего соратника, боярина Ивана Милославского, клевретами которого были Александр Милославский (его племянник), Шакловитый, Цыклер, Иван и Петр Толстые, Озеров, Сумбулов, Петров и другие.
Но чтобы осуществить этот план, нужна была поддержка народа или, по крайней мере, его сильнейшей части. В то время оплот Москвы составляли стрельцы – буйное войско. Их и использовал боярин Иван Милославский.
К маю все значительные лица стрелецкого войска в Москве были преданы царевне Софье. Из девятнадцати полков только один – Сухаревский полк – остался верным присяге. Между тем молодое правительство Нарышкиных, хорошо зная о волнениях и бесчинствах стрельцов, было пассивным, не предпринимало никаких решительных мер для защиты государства от беспорядков.
Тем временем Софья не бездействовала. Ее агенты ходили по стрелецким слободам и подстрекали их обитателей к выступлению против правительства. Здесь же стрельцов угощали вином, дарили деньги и обещали в случае успеха еще большее вознаграждение. Им говорили, что Нарышкины отняли венец у законного царя Иоанна, а Петр занял престол незаконно и что именно стрельцам следует восстановить справедливость. И вскоре в банях и в питейных домах начали раздаваться громкие и дерзкие выкрики: «Противников Иоанна всех побьем и его возведем на престол!» По указанию Софьи всеми действиями стрельцов руководил князь Иван Хованский, человек смелый и честолюбивый.
Стрельцы, конечно, не могли не сознавать в душе, что Иоанн, как слабый очами и языком, неспособен царствовать и управлять Россией, знали также, что Петра выбрало все Московское государство, а не одни только ближние бояре, но и это не могло остановить стрельцов от бунта, так как через клевретов Милославского стрельцам было сообщено, что в случае неспособности Иоанна управлять государством станет его сестра царевна Софья, а не бояре, как теперь при малолетнем царе Петре. Клевреты объясняли, что от Софьи стрельцам и народу дадутся большие выгоды и пособления, что правление ее будет мирное и спокойное и что Софья не забудет стрельцов и наградит их за верную службу отечеству и за то, что они отстояли законные права царевича Иоанна. С другой стороны, сообщники Милославского мрачными красками описывали правление бояр, говоря, что бояре, взяв в свои руки власть, начнут притеснять народ, чинить ему всякие несправедливости и раньше всего накажут стрельцов за их намерения относительно старшего царевича. Стрельцам в эти минуты было все ясно. Бояться некого и не за что. Они сделают доброе дело, сослужат верную службу отечеству, ибо посадят на царство законного наследника.
Итак, Милославские умело воспользовались мятежным настроением стрельцов в пользу царевны Софьи Алексеевны. Обманутые стрельцы, опьяненные вином и денежными обещаниями, согласились на преступление. Софья бросила искру в горючее и воспламенила кровавый бунт.
С момента избрания на царство Петра окончилась опала Нарышкиных, прекратились их унижения и то сомнительное, двусмысленное положение, в котором находились они со дня смерти Алексея Михайловича. После смерти Федора Алексеевича царица Наталья Кирилловна понимала, что для ее партии, довольно многочисленной, но молодой и неопытной в ведении придворных интриг, нужен опытный руководитель. И боярин Артамон Сергеевич Матвеев, находившийся в ссылке, лучше всех подходил к этой роли.
Матвеев происходил не из знатного рода, из «дьячих детей», но выдвинулся среди других умом, образованием и способностями. Еще во время службы стрелецкой головой под Смоленском он своей распорядительностью обратил на себя внимание царя Алексея Михайловича. Позже, уже по обязанности думного дворянина, Артамон участвовал в совещаниях государевой Думы, заведовал Аптекарским приказом. Вскоре он стал самым ближним сотрудником царя, особенно после его второго брака с Натальей Кирилловной Нарышкиной.
Матвеев считался самым развитым из людей своего окружения: он занимался науками и искусствами, впервые из своих дворовых организовал труппу актеров. Его дом был обставлен по-европейски, с большими часами и картинами на стенах. Заслуги Матвеева как государственного деятеля были в то время хорошо известны в Европе. Так, английский король Карл II выразил свое отношение к авторитету ближайшего сановника русского царя тем, что послал ему орден Подвязки. Хотя Артамон Сергеевич и был царедворцем, тем не менее он отличался добротой, отсутствием корыстолюбия и не относился к народу с обычной для знати спесью. Москвичи любили Матвеева.
Не стало царя Алексея Михайловича, и его любимцу и другу угрожала уже иная судьба: Матвеев пользовался милостью нового венценосца Федора не более полугода. Клевета и интриги Милославских готовили ему погибель: его тайные враги страшились его ума и честности. Для Матвеева наступили дни горестей и страданий – солнце радостей для него закатилось, казалось, навсегда.
Прошло четыре года ссылки Матвеева. И наконец появился его ангел-спаситель в лице царицы Марфы, супруги Федора Алексеевича, которая возмутилась его невинным заточением, разоблачив злобные ухищрения Милославских и их союзников. Царь Федор повелел до рассмотрения дела перевести Матвеева в 1680 году в Мезень, разрешив свободный выход и сняв стражу. А через два года его оправдали: в январе 1682 года капитан Иван Мишуков привез царский указ о невиновности боярина и возвращении его с семьей.
Пустозерский воевода Тухачевский с большими почестями провожал бывшего опального царедворца от Мезени до Холмогор. На пути оттуда до самой Москвы боярина везде принимали хлебом-солью, а воеводы выезжали встречать его за город. Проезжая город Лух в Костромской губернии, он получил горестное известие о смерти царя Федора Алексеевича.
В первых числах мая к Артамону Матвееву спешно явился стольник Семен Алмазов, посланный царицей Натальей Кирилловной: она сообщила ему, что Софья составила заговор против малолетнего Петра и с нетерпением ждет его в Москве.
Еще в окрестностях столицы боярина Матвеева встретили верные ему по старой службе стрельцы и предупредили о заговоре Милославских, жаждавших его смерти. В составленных списках бояр, уже приговоренных к смерти, фамилия Артамона Матвеева стояла первой. Выслушав стрельцов, боярин сказал: «Или бунт уничтожу, или пожертвую собой за моего Государя!» – и поспешил в белокаменную.
11 мая 1682 года Артамон Сергеевич Матвеев после нескольких лет ссылки вернулся в Москву, радостно встреченный ее жителями. Даже стрельцы всех полков поднесли ему хлеб-соль, как впоследствии выразился в своих записках сын опального боярина, «сладкий мед на остром ноже».
Опытный Матвеев после встречи в Кремле с царицей Натальей Кирилловной и ее родственниками быстро разобрался в сложившемся в столице положении и определил его чрезвычайно опасным. К его приезду волнения стрельцов приобрели такие масштабы, что нужны были самые решительные действия со стороны правительства. Высказывая неодобрение деятельностью правительства, Матвеев больше всего порицал его за пассивность по отношению к бесчинствам стрельцов. В обстановке существовавшего тайного заговора для его предотвращения у Матвеева уже не было времени. Дворцовый переворот был подготовлен, а его дирижер, царевна Софья Алексеевна, и Милославские лишь ждали возвращения Матвеева в Москву.
Днем мятежа организаторы заговора избрали вторник 15 мая, чтобы напомнить об убийстве царевича Дмитрия в Угличе, совершенном именно в этот день. Еще накануне, 14 мая, стрельцы были сильно возбуждены слухами о том, что жизнь царевича Иоанна находится в опасности со стороны Ивана Нарышкина, брата царицы Натальи.
Обеспокоенные такими слухами стрельцы на следующий день, 15 мая, рано утром в полном боевом вооружении и с развернутыми знаменами направились в Знаменский монастырь, где, совершив молебен Богоматери и взяв хоругви и икону Пресвятой, с колокольным звоном и барабанным боем пошли в Кремль требовать выдачи им Нарышкиных и Матвеева. По всей Москве загудели набатные колокола.
На заре этого кровавого дня стрелецкие полки в полном вооружении собирались у своих съезжих дворов, ожидая только приказания. Мятежники, держа в руках списки с наименованием обреченных на побиение, разъезжали по полкам и кричали: «Нарышкины удушили Царевича Иоанна! отмстим за смерть Царевича! умрем за отечество!»
Не спрашивая никаких доказательств, стрельцы устремились в центр столицы с криками: «Изведем изменников и грабителей царского рода!»
Между тем правительство не предприняло никаких необходимых мер для защиты Кремля. Артамон Матвеев в роковой для него день, ничего не зная о происходящем в Кремле, спокойно ехал домой. Его догнал князь Федор Урусов и сообщил о начавшемся бунте стрельцов. Оба поспешили в Кремль, чтобы скорее закрыть его ворота, но опоздали: стрельцы уже заняли все выходы. У царского дворца слышались неистовые выкрики возбужденных стрельцов, требовавших смерти мнимых цареубийц, Нарышкиных.
Вскоре на площади появилось несколько бочек с вином и началась массовая пьянка.
Три дня, 15–17 мая 1682 года, на улицах русской столицы и в Кремле происходили убийства и грабежи. Тела убитых долго валялись на кремлевской площади: стрельцы никому не дозволяли предать их земле. Таковы были нравы XVII века. И только верный слуга Артамона Матвеева, крещеный араб Иван, не страшась убийц, собрал в простыню останки своего господина и принес их домой, а затем в присутствии родственников Матвеева захоронил их в церкви Св. Николая на Покровке.
В кровавой вакханалии стрельцов царевна Софья нанесла поражение Нарышкиным: их партия была совершенно обескровлена. Двое братьев царицы Натальи Кирилловны, Матвеев, Долгорукие, Ромодановские, другие сторонники Нарышкиных были убиты.
Царевна Софья могла быть довольна: ее враги повержены, а реальная власть, за которую она тайно и целеустремленно боролась, теперь принадлежала ей. Своим триумфом Софья Алексеевна была обязана кровавым майским дням 1682 года. В стане Нарышкиных царило полное уныние и растерянность: царица Наталья Кирилловна, лишенная своих лучших советников, боялась за участь детей и свою собственную, в то время как царевна Софья самовластно и смело взяла в свои руки правление страной.
Буйные стрелецкие дружины ожидали наград и не ошиблись в своей надежде: им раздали 240 000 рублей в счет недоданного жалованья, дали значительную прибавку к их денежному окладу. Кроме того, мятежники пожелали, чтобы имущество казненных было отобрано и разделено между стрельцами. Наконец, они настаивали на ссылке некоторых чиновников. Желания стрельцов были выполнены, это была плата царевны Софьи за оказанные ими услуги. Стрелецкие полки получили также и царскую грамоту, по которой их бунт считался защитой «дома Пресвятыя Богородицы и царей».
Ближайшие соратники царевны за участие в перевороте получили награды и повышения. Князь Василий Голицын стал начальником Посольского приказа, а также хранителем Большой государевой печати. Боярин Иван Милославский возглавил приказ Большой казны, а князь Иван Хованский стал управлять Стрелецким приказом.
Буйство в Москве стихло, но народ толпился на площади в Кремле: новоявленные преторианцы [17] теперь требовали, чтобы государством правили два царя – Иоанн и Петр. Все шло по плану Софьи: нужно было соблюсти хотя бы видимость законности и решить вопрос о правлении. Ситуация сложилась любопытная. С одной стороны, всю силу в столице составляли стрельцы, передавшие ей в руки высшую власть. С другой стороны, на престоле формально оставался Петр, избранный всей землей русской. Единодержавию Петра приходил конец. Чтобы полностью властвовать, Софье нужно было возвести на престол брата Иоанна.
Царевна Софья передала на обсуждение Боярской думе челобитную стрельцов, и Дума из-за страха перед мятежниками высказалась в пользу соцарствия.
Из разных лиц, находившихся в Москве, собрали в Грановитой палате 26 мая 1682 года импровизированный Земский Собор, который, как и Дума, под угрозой стрелецких копий переменил свое прежнее решение и согласился с требованием бунтовщиков. Православная церковь в лице патриарха Иоакима благословила на царство обоих сыновей Алексея Михайловича – Ивана и Петра. Собор приговорил: «быть двум царям, Иоанну и Петру, со старшинством первого». Такое решение отодвигало царицу Наталью Кирилловну на второй план вместе с ее сыном, а Софью Алексеевну выдвигало на первый.
По сценарию царевны Софьи остался последний, но для нее главный пункт, еще не выполненный: провозглашение ее правительницей. Умная царевна не хотела принять корону из рук мятежников, понимая, что в глазах московского люда на нее падет тень позора участия в их кровавых злодеяниях.
И вот 29 мая еще раз появляются стрельцы во дворце и указывают боярам на необходимость, ввиду младенчества обоих царей, назначить Софью Алексеевну правительницей. Желание стрельцов было законом. Тотчас же цари, царицы (Наталья и Марфа), патриарх и бояре обратились к Софье с просьбой принять на себя регентство. Царевна, согласно обычаю, упорно и долго сопротивлялась, затем объявила о своей готовности подчиниться. Сразу же во всех указах ее имя появилось рядом с именами обоих братьев.
Невиданное ранее зрелище увидела Россия: двух царей на одном престоле и царевну правительницей государства. Регентства Софья добилась незаконным путем, ибо никаких прав на него она не имела. Такое право могли предъявить: мать Петра, царица Наталья Кирилловна, супруга Федора Алексеевича царица Марфа Апраксина, сестры царя Михаила Федоровича, из которых две еще были живы.
Так, с 29 мая 1682 года Софья стала по примеру византийской Пульхерии управлять государством за болезненного и «скорбного главою» своего брата Иоанна и малолетнего Петра. Использовав грубую силу в лице стрельцов, слабости патриарха, представительной власти, государственного законодательства, царевна Софья Алексеевна блестяще осуществила свой план захвата власти. Но путь к трону она проложила через кровь.
27 января 1689 года царь Петр в возрасте шестнадцати лет и восьми месяцев обвенчался с московской красавицей, дочерью стольника Федора Лопухина Евдокией. Она, как и все в то время, воспитывалась в духе старины, была ограниченной, но самое главное – не понимала и не разделяла устремлений молодого царя. К ней Петр не имел никакого сердечного влечения и женился по настоянию матери, из-за политических интриг Софьи. Бракосочетание проходило скромно, без особых торжеств и даже не в Благовещенском соборе, где обычно венчались русские цари, а в небольшой церкви св. апостолов Петра и Павла. Едва миновал медовый месяц, юный Петр оставил молодую жену и уехал в Переяславль строить суда.
Трагическая судьба царевича Алексея
Во время царствования Иоанна IV, когда возле его трона находился Адашев, московское правительство, заботясь об общественной безопасности, убедилось в необходимости иметь постоянное войско для охраны особы государя, царского дома, а также для подавления внутреннего мятежа или для отражения внезапного нашествия неприятеля. С этой целью в Москве и в других городах была создана бессменная стража, с огненным боем [15], состоявшая на царском жалованьи, под ведением особого приказа. Это были стрельцы. Как утверждает Н.Г. Устрялов, впервые они появились в 1551 году, когда под руководством Д.Д. Адашева совершили поход на Казань, а позже вместе с казаками в рядах передовой дружины участвовали в покорении Казанского ханства.
Справедливости ради отметим, что стрельцы доблестно служили Дому Романовых. Так, именно им царь Михаил Федорович был обязан пленением Марины Мнишек и Ивана Заруцкого, а царь Алексей Михайлович – взятием Смоленска и другими победами над поляками и, наконец, царь Федор Алексеевич – крепкой обороной Чигирина. Кроме того, в условиях того времени московские стрельцы содействовали правительству в восстановлении и поддержании порядка [16].
Стрельцы в планах Софьи становились не только прекрасными союзниками, но и главной ударной силой. Царевна нашла самый удобный момент, чтобы использовать это буйное, разнузданное войско для свержения Нарышкиных. Для этого было достаточно только дать направление недовольству народных масс, указать разъяренным стрельцам нужные жертвы. Царевна умело сделала и первое и второе.
Исполнение этого замысла она возложила на своего ближайшего соратника, боярина Ивана Милославского, клевретами которого были Александр Милославский (его племянник), Шакловитый, Цыклер, Иван и Петр Толстые, Озеров, Сумбулов, Петров и другие.
Но чтобы осуществить этот план, нужна была поддержка народа или, по крайней мере, его сильнейшей части. В то время оплот Москвы составляли стрельцы – буйное войско. Их и использовал боярин Иван Милославский.
К маю все значительные лица стрелецкого войска в Москве были преданы царевне Софье. Из девятнадцати полков только один – Сухаревский полк – остался верным присяге. Между тем молодое правительство Нарышкиных, хорошо зная о волнениях и бесчинствах стрельцов, было пассивным, не предпринимало никаких решительных мер для защиты государства от беспорядков.
Тем временем Софья не бездействовала. Ее агенты ходили по стрелецким слободам и подстрекали их обитателей к выступлению против правительства. Здесь же стрельцов угощали вином, дарили деньги и обещали в случае успеха еще большее вознаграждение. Им говорили, что Нарышкины отняли венец у законного царя Иоанна, а Петр занял престол незаконно и что именно стрельцам следует восстановить справедливость. И вскоре в банях и в питейных домах начали раздаваться громкие и дерзкие выкрики: «Противников Иоанна всех побьем и его возведем на престол!» По указанию Софьи всеми действиями стрельцов руководил князь Иван Хованский, человек смелый и честолюбивый.
Стрельцы, конечно, не могли не сознавать в душе, что Иоанн, как слабый очами и языком, неспособен царствовать и управлять Россией, знали также, что Петра выбрало все Московское государство, а не одни только ближние бояре, но и это не могло остановить стрельцов от бунта, так как через клевретов Милославского стрельцам было сообщено, что в случае неспособности Иоанна управлять государством станет его сестра царевна Софья, а не бояре, как теперь при малолетнем царе Петре. Клевреты объясняли, что от Софьи стрельцам и народу дадутся большие выгоды и пособления, что правление ее будет мирное и спокойное и что Софья не забудет стрельцов и наградит их за верную службу отечеству и за то, что они отстояли законные права царевича Иоанна. С другой стороны, сообщники Милославского мрачными красками описывали правление бояр, говоря, что бояре, взяв в свои руки власть, начнут притеснять народ, чинить ему всякие несправедливости и раньше всего накажут стрельцов за их намерения относительно старшего царевича. Стрельцам в эти минуты было все ясно. Бояться некого и не за что. Они сделают доброе дело, сослужат верную службу отечеству, ибо посадят на царство законного наследника.
Итак, Милославские умело воспользовались мятежным настроением стрельцов в пользу царевны Софьи Алексеевны. Обманутые стрельцы, опьяненные вином и денежными обещаниями, согласились на преступление. Софья бросила искру в горючее и воспламенила кровавый бунт.
С момента избрания на царство Петра окончилась опала Нарышкиных, прекратились их унижения и то сомнительное, двусмысленное положение, в котором находились они со дня смерти Алексея Михайловича. После смерти Федора Алексеевича царица Наталья Кирилловна понимала, что для ее партии, довольно многочисленной, но молодой и неопытной в ведении придворных интриг, нужен опытный руководитель. И боярин Артамон Сергеевич Матвеев, находившийся в ссылке, лучше всех подходил к этой роли.
Матвеев происходил не из знатного рода, из «дьячих детей», но выдвинулся среди других умом, образованием и способностями. Еще во время службы стрелецкой головой под Смоленском он своей распорядительностью обратил на себя внимание царя Алексея Михайловича. Позже, уже по обязанности думного дворянина, Артамон участвовал в совещаниях государевой Думы, заведовал Аптекарским приказом. Вскоре он стал самым ближним сотрудником царя, особенно после его второго брака с Натальей Кирилловной Нарышкиной.
Матвеев считался самым развитым из людей своего окружения: он занимался науками и искусствами, впервые из своих дворовых организовал труппу актеров. Его дом был обставлен по-европейски, с большими часами и картинами на стенах. Заслуги Матвеева как государственного деятеля были в то время хорошо известны в Европе. Так, английский король Карл II выразил свое отношение к авторитету ближайшего сановника русского царя тем, что послал ему орден Подвязки. Хотя Артамон Сергеевич и был царедворцем, тем не менее он отличался добротой, отсутствием корыстолюбия и не относился к народу с обычной для знати спесью. Москвичи любили Матвеева.
Не стало царя Алексея Михайловича, и его любимцу и другу угрожала уже иная судьба: Матвеев пользовался милостью нового венценосца Федора не более полугода. Клевета и интриги Милославских готовили ему погибель: его тайные враги страшились его ума и честности. Для Матвеева наступили дни горестей и страданий – солнце радостей для него закатилось, казалось, навсегда.
Прошло четыре года ссылки Матвеева. И наконец появился его ангел-спаситель в лице царицы Марфы, супруги Федора Алексеевича, которая возмутилась его невинным заточением, разоблачив злобные ухищрения Милославских и их союзников. Царь Федор повелел до рассмотрения дела перевести Матвеева в 1680 году в Мезень, разрешив свободный выход и сняв стражу. А через два года его оправдали: в январе 1682 года капитан Иван Мишуков привез царский указ о невиновности боярина и возвращении его с семьей.
Пустозерский воевода Тухачевский с большими почестями провожал бывшего опального царедворца от Мезени до Холмогор. На пути оттуда до самой Москвы боярина везде принимали хлебом-солью, а воеводы выезжали встречать его за город. Проезжая город Лух в Костромской губернии, он получил горестное известие о смерти царя Федора Алексеевича.
В первых числах мая к Артамону Матвееву спешно явился стольник Семен Алмазов, посланный царицей Натальей Кирилловной: она сообщила ему, что Софья составила заговор против малолетнего Петра и с нетерпением ждет его в Москве.
Еще в окрестностях столицы боярина Матвеева встретили верные ему по старой службе стрельцы и предупредили о заговоре Милославских, жаждавших его смерти. В составленных списках бояр, уже приговоренных к смерти, фамилия Артамона Матвеева стояла первой. Выслушав стрельцов, боярин сказал: «Или бунт уничтожу, или пожертвую собой за моего Государя!» – и поспешил в белокаменную.
11 мая 1682 года Артамон Сергеевич Матвеев после нескольких лет ссылки вернулся в Москву, радостно встреченный ее жителями. Даже стрельцы всех полков поднесли ему хлеб-соль, как впоследствии выразился в своих записках сын опального боярина, «сладкий мед на остром ноже».
Опытный Матвеев после встречи в Кремле с царицей Натальей Кирилловной и ее родственниками быстро разобрался в сложившемся в столице положении и определил его чрезвычайно опасным. К его приезду волнения стрельцов приобрели такие масштабы, что нужны были самые решительные действия со стороны правительства. Высказывая неодобрение деятельностью правительства, Матвеев больше всего порицал его за пассивность по отношению к бесчинствам стрельцов. В обстановке существовавшего тайного заговора для его предотвращения у Матвеева уже не было времени. Дворцовый переворот был подготовлен, а его дирижер, царевна Софья Алексеевна, и Милославские лишь ждали возвращения Матвеева в Москву.
Днем мятежа организаторы заговора избрали вторник 15 мая, чтобы напомнить об убийстве царевича Дмитрия в Угличе, совершенном именно в этот день. Еще накануне, 14 мая, стрельцы были сильно возбуждены слухами о том, что жизнь царевича Иоанна находится в опасности со стороны Ивана Нарышкина, брата царицы Натальи.
Обеспокоенные такими слухами стрельцы на следующий день, 15 мая, рано утром в полном боевом вооружении и с развернутыми знаменами направились в Знаменский монастырь, где, совершив молебен Богоматери и взяв хоругви и икону Пресвятой, с колокольным звоном и барабанным боем пошли в Кремль требовать выдачи им Нарышкиных и Матвеева. По всей Москве загудели набатные колокола.
На заре этого кровавого дня стрелецкие полки в полном вооружении собирались у своих съезжих дворов, ожидая только приказания. Мятежники, держа в руках списки с наименованием обреченных на побиение, разъезжали по полкам и кричали: «Нарышкины удушили Царевича Иоанна! отмстим за смерть Царевича! умрем за отечество!»
Не спрашивая никаких доказательств, стрельцы устремились в центр столицы с криками: «Изведем изменников и грабителей царского рода!»
Между тем правительство не предприняло никаких необходимых мер для защиты Кремля. Артамон Матвеев в роковой для него день, ничего не зная о происходящем в Кремле, спокойно ехал домой. Его догнал князь Федор Урусов и сообщил о начавшемся бунте стрельцов. Оба поспешили в Кремль, чтобы скорее закрыть его ворота, но опоздали: стрельцы уже заняли все выходы. У царского дворца слышались неистовые выкрики возбужденных стрельцов, требовавших смерти мнимых цареубийц, Нарышкиных.
Вскоре на площади появилось несколько бочек с вином и началась массовая пьянка.
Три дня, 15–17 мая 1682 года, на улицах русской столицы и в Кремле происходили убийства и грабежи. Тела убитых долго валялись на кремлевской площади: стрельцы никому не дозволяли предать их земле. Таковы были нравы XVII века. И только верный слуга Артамона Матвеева, крещеный араб Иван, не страшась убийц, собрал в простыню останки своего господина и принес их домой, а затем в присутствии родственников Матвеева захоронил их в церкви Св. Николая на Покровке.
В кровавой вакханалии стрельцов царевна Софья нанесла поражение Нарышкиным: их партия была совершенно обескровлена. Двое братьев царицы Натальи Кирилловны, Матвеев, Долгорукие, Ромодановские, другие сторонники Нарышкиных были убиты.
Царевна Софья могла быть довольна: ее враги повержены, а реальная власть, за которую она тайно и целеустремленно боролась, теперь принадлежала ей. Своим триумфом Софья Алексеевна была обязана кровавым майским дням 1682 года. В стане Нарышкиных царило полное уныние и растерянность: царица Наталья Кирилловна, лишенная своих лучших советников, боялась за участь детей и свою собственную, в то время как царевна Софья самовластно и смело взяла в свои руки правление страной.
Буйные стрелецкие дружины ожидали наград и не ошиблись в своей надежде: им раздали 240 000 рублей в счет недоданного жалованья, дали значительную прибавку к их денежному окладу. Кроме того, мятежники пожелали, чтобы имущество казненных было отобрано и разделено между стрельцами. Наконец, они настаивали на ссылке некоторых чиновников. Желания стрельцов были выполнены, это была плата царевны Софьи за оказанные ими услуги. Стрелецкие полки получили также и царскую грамоту, по которой их бунт считался защитой «дома Пресвятыя Богородицы и царей».
Ближайшие соратники царевны за участие в перевороте получили награды и повышения. Князь Василий Голицын стал начальником Посольского приказа, а также хранителем Большой государевой печати. Боярин Иван Милославский возглавил приказ Большой казны, а князь Иван Хованский стал управлять Стрелецким приказом.
Буйство в Москве стихло, но народ толпился на площади в Кремле: новоявленные преторианцы [17] теперь требовали, чтобы государством правили два царя – Иоанн и Петр. Все шло по плану Софьи: нужно было соблюсти хотя бы видимость законности и решить вопрос о правлении. Ситуация сложилась любопытная. С одной стороны, всю силу в столице составляли стрельцы, передавшие ей в руки высшую власть. С другой стороны, на престоле формально оставался Петр, избранный всей землей русской. Единодержавию Петра приходил конец. Чтобы полностью властвовать, Софье нужно было возвести на престол брата Иоанна.
Царевна Софья передала на обсуждение Боярской думе челобитную стрельцов, и Дума из-за страха перед мятежниками высказалась в пользу соцарствия.
Из разных лиц, находившихся в Москве, собрали в Грановитой палате 26 мая 1682 года импровизированный Земский Собор, который, как и Дума, под угрозой стрелецких копий переменил свое прежнее решение и согласился с требованием бунтовщиков. Православная церковь в лице патриарха Иоакима благословила на царство обоих сыновей Алексея Михайловича – Ивана и Петра. Собор приговорил: «быть двум царям, Иоанну и Петру, со старшинством первого». Такое решение отодвигало царицу Наталью Кирилловну на второй план вместе с ее сыном, а Софью Алексеевну выдвигало на первый.
По сценарию царевны Софьи остался последний, но для нее главный пункт, еще не выполненный: провозглашение ее правительницей. Умная царевна не хотела принять корону из рук мятежников, понимая, что в глазах московского люда на нее падет тень позора участия в их кровавых злодеяниях.
И вот 29 мая еще раз появляются стрельцы во дворце и указывают боярам на необходимость, ввиду младенчества обоих царей, назначить Софью Алексеевну правительницей. Желание стрельцов было законом. Тотчас же цари, царицы (Наталья и Марфа), патриарх и бояре обратились к Софье с просьбой принять на себя регентство. Царевна, согласно обычаю, упорно и долго сопротивлялась, затем объявила о своей готовности подчиниться. Сразу же во всех указах ее имя появилось рядом с именами обоих братьев.
Невиданное ранее зрелище увидела Россия: двух царей на одном престоле и царевну правительницей государства. Регентства Софья добилась незаконным путем, ибо никаких прав на него она не имела. Такое право могли предъявить: мать Петра, царица Наталья Кирилловна, супруга Федора Алексеевича царица Марфа Апраксина, сестры царя Михаила Федоровича, из которых две еще были живы.
Так, с 29 мая 1682 года Софья стала по примеру византийской Пульхерии управлять государством за болезненного и «скорбного главою» своего брата Иоанна и малолетнего Петра. Использовав грубую силу в лице стрельцов, слабости патриарха, представительной власти, государственного законодательства, царевна Софья Алексеевна блестяще осуществила свой план захвата власти. Но путь к трону она проложила через кровь.
27 января 1689 года царь Петр в возрасте шестнадцати лет и восьми месяцев обвенчался с московской красавицей, дочерью стольника Федора Лопухина Евдокией. Она, как и все в то время, воспитывалась в духе старины, была ограниченной, но самое главное – не понимала и не разделяла устремлений молодого царя. К ней Петр не имел никакого сердечного влечения и женился по настоянию матери, из-за политических интриг Софьи. Бракосочетание проходило скромно, без особых торжеств и даже не в Благовещенском соборе, где обычно венчались русские цари, а в небольшой церкви св. апостолов Петра и Павла. Едва миновал медовый месяц, юный Петр оставил молодую жену и уехал в Переяславль строить суда.
Трагическая судьба царевича Алексея
Через год с небольшим после брака царица Евдокия 18 февраля 1690 года родила сына, которому в честь деда дали имя Алексей. Царь Петр был очень рад рождению своего первенца: он принял поздравление стрельцов Бутырского полка и через неделю сделал великолепный фейерверк на Пресне. Через полтора года у него родился второй сын, Александр, который умер в младенчестве.
Обучать грамоте царевича Алексея стали с шести лет. Наставником к нему был определен Никифор Вяземский, который сообщал царю, находившемуся под Азовом, что его сын, узнав буквы азбуки, начал учить Часослов.
Уже находясь в Европе, Петр решил развестись с Евдокией Федоровной Лопухиной и поручил своим приближенным уговорить ее добровольно уйти в монастырь. Не получив согласия на развод, царь в следующем году приказал насильственно постричь ее в монахини и отправить в Суздальский Покровский монастырь. Так царица очутилась там под именем старицы Елены. Что же касается восьмилетнего царевича Алексея, то он был на стороне матери, и это обстоятельство в будущем очень повлияло на взаимоотношения между отцом и сыном.
Трагическая судьба первенца великого Преобразователя России известна всем, ей посвящено много работ.
Царевич Алексей оказался на попечении тетки – царевны Натальи Алексеевны. Все исследователи пишут, что первоначальное влияние матери на Алексея оказалось глубоким. Уже в детстве он был восстановлен против державного родителя семейством Лопухиных, яростных защитников старины и ненавистников новшеств Петра. Враги царя-реформатора смотрели на царевича как на свою будущую надежду. «Главным несчастием было то, – что до десяти лет царевич находился под надзором матери, косневшей в предрассудках старины и ненавидевшей все, что нравилось Петру». Историк отмечает интересный факт из биографии сына Петра I. Дело в том, что царь решил отправить Алексея для обучения и воспитания в Германию, под надзор саксонского генерала Карловича, приезжавшего в Москву в 1699 году. Царевич должен был учиться в Дрездене, куда Франц Лефорт, сподвижник Петра, указал своему сыну Генриху в связи с этим ехать из Женевы.
Однако из-за смерти генерала Карловича, убитого под Ригою, отъезд царевича н состоялся. Вскоре началась война России со Швецией, и поражение русских под Нарвою сильно озаботило Петра: учебу Алексея за границей он отложил до более благоприятного времени.
Царь, решив воспитывать наследника дома, в начале 1703 года назначил к нему наставником барона Генриха Гюйсена, получившего образование в лучших немецких университетах. Выбор Петра оказался удачным. Уже в марте этого же года Гюйсен написал наставление из девяти статей о нравственном воспитании царевича. Программа обучения наследника была весьма насыщенной: особое внимание уделялось французскому языку, изучению арифметики, геометрии, географии, русского языка, политических дел, военного искусства. Сам царь одобрил эту программу и пожаловал генералу оклад в 1000 рублей. Петр хотел возложить на него и должность обер-гофмейстера царевича, но Генрих Гюйсен предложил возложить ее на светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, любимца царя, с чем Петр и согласился.
Великий реформатор стремился привлекать сына как будущего государя ко всем практическим делам. Именно из этих соображений Петр взял Алексея в 1703 году в поход в звании солдата бомбардирской роты. Через год царевич участвовал в штурме Нарвы. И здесь наследник российского престола, четырнадцатилетний юноша, впервые услышал от отца строгое предупреждение: «Я сегодня или завтра могу умереть; но знай, что мало радости получить, если не будешь следовать моему примеру. Ты должен все, что служит благу и чести отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щади трудов для общего блага. Если советы мои разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном». Дальнейшие события подтвердили, что у Петра были веские основания для такого сурового предупреждения.
Царевич Алексей был умен, и его отец признавал это: «Бог разума тебя не лишил». Проблема заключалась совсем в другом. С.М. Соловьев в «Публичных чтениях о Петре Великом» высказался следующим образом: «Алексей… был тяжел на подъем, не способен к напряженной деятельности, к сильному труду, чем отличался отец его; он был ленив физически, и поэтому домосед, любивший узнать любопытные вещи из книги, из разговора только. Сын, по природе своей, жаждал покоя и ненавидел все то, что требовало движения, выхода из привычного положения и окружения».
Обремененный напряженной борьбой со шведским королем Карлом XII, Петр I приезжал в Москву лишь на короткое время, а светлейший князь Меншиков постоянно находился в Санкт-Петербурге. Воспитатель наследника генерал Гюйсен по царскому повелению еще в начале 1705 года уехал с поручением за границу и вернулся в Россию только в октябре 1708 года. Оставленный без надзора, царевич окружил себя в селе Преображенском монахами. Особое влияние на Алексея оказывал боярин Александр Кикин. Известен факт, что царевич в 1706 году самовольно ездил к своей матери в Суздаль. Тетка Наталья Алексеевна тотчас же донесла царю об этом тайном посещении. В начале 1707 года Петр вызвал сына в Галицию, где сам находился, и выразил ему свое негодование по поводу его встречи с матерью.
После полтавской победы Петр I отправил в мае 1709 года своего сына учиться в Германию, повелев ему быть в корпусе князя Меншикова, который отправился в Польшу. 23 октября 1709 года царь писал сыну: «Объявляем вам, что по прибытии к вам господина Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит, и коему с вами ехать, прикажет. Между тем приказываем вам, чтобы вы, будучи там, честно жили и прилежали больше учению, а именно языкам (которые уже учишь, немецкий и французский), геометрии и фортификации, также отчасти и политических дел. А когда геометрию и фортификацию окончишь, отпиши нам. За сим управи Бог путь ваш». Пребывание царевича Алексея за границей должно было иметь еще одну цель: женить его на иноземной принцессе.
Спутниками и собеседниками царевича были назначены князь Юрий Трубецкой и граф Иван Головкин – сыновья знатнейших вельмож царя. От князя Меншикова они получили строгую инструкцию о поведении за пределами русского государства: прежде всего быть там инкогнито, чтобы усердно учился Алексей Петрович и строго выполнять царские указания.
Приехав в Краков, царевич 19 декабря 1709 года писал отсюда отцу по-немецки, что он прибыл и ждет его дальнейших указаний. В марте 1710 года Алексей приехал в Варшаву и остановился на дворе царского посла князя Г. Долгорукого. Из Варшавы царевич отправился в Дрезден, а оттуда – в Карлсбад для лечения водами. В верстах десяти от курортной знаменитости, в местечке Шлакенверт, сын Петра встретится с польской королевой, а также и со своей будущей супругой принцессой Шарлоттой-Христиной Софией Брауншвейг Вольфенбюттельской, внучкой герцога Брауншвейгского. Преследуя политические цели – сближение с ганноверским курфюрстом и австрийским двором, – Петр I договорился о браке своего сына еще в 1707 году.
Но прежде чем описывать свадьбу русского царевича с зарубежной принцессой, кстати, первую в истории российского дома Романовых, необходимо сказать о том, как она долго готовилась.
28-го января 1707 года в Вене, тогдашней столице Священной Римской империи, два дипломата беседовали о поисках невесты для царевича Алексея, которому еще не было семнадцати лет. Это были: барон Урбих, датский посланник, и барон Гюйсен, находившийся на русской службе, наставник царевича Алексея. Эти два опытных сановника остановили свой выбор на вольфенбюттельском доме, где были две красивые, хорошо воспитанные принцессы: Шарлотта-Христина-София, родившаяся 29 августа 1694 года, и Антуанетта-Амалия, младше ее на полтора года.
В рассматриваемое время это был самый влиятельный дом во всей Германии. Ведь еще в XII веке Вельфы, от которых происходили вольфенбюттельские герцоги, были могущественными владетелями в Италии и Германии и оспаривали корону у германских императоров. Короли Швеции, Дании, Польши и Пруссии состояли в родстве с Вельфами.
По мнению Урбиха, главное препятствие относительно родственного сближения между русским царем и вольфенбюттельским домом заключалось в том, что принцесса, вероятно, пожелает сохранить свое лютеранское вероисповедание. Более того, для успеха брачного дела он предложил, чтобы царевич был отправлен на год или больше для занятий в вольфенбюттельский дворянский лицей. Урбих уполномочил Гюйсена довести его предложение до царя и со своей стороны послал письмо о переговорах в Вольфенбюттель.
Обучать грамоте царевича Алексея стали с шести лет. Наставником к нему был определен Никифор Вяземский, который сообщал царю, находившемуся под Азовом, что его сын, узнав буквы азбуки, начал учить Часослов.
Уже находясь в Европе, Петр решил развестись с Евдокией Федоровной Лопухиной и поручил своим приближенным уговорить ее добровольно уйти в монастырь. Не получив согласия на развод, царь в следующем году приказал насильственно постричь ее в монахини и отправить в Суздальский Покровский монастырь. Так царица очутилась там под именем старицы Елены. Что же касается восьмилетнего царевича Алексея, то он был на стороне матери, и это обстоятельство в будущем очень повлияло на взаимоотношения между отцом и сыном.
Трагическая судьба первенца великого Преобразователя России известна всем, ей посвящено много работ.
Царевич Алексей оказался на попечении тетки – царевны Натальи Алексеевны. Все исследователи пишут, что первоначальное влияние матери на Алексея оказалось глубоким. Уже в детстве он был восстановлен против державного родителя семейством Лопухиных, яростных защитников старины и ненавистников новшеств Петра. Враги царя-реформатора смотрели на царевича как на свою будущую надежду. «Главным несчастием было то, – что до десяти лет царевич находился под надзором матери, косневшей в предрассудках старины и ненавидевшей все, что нравилось Петру». Историк отмечает интересный факт из биографии сына Петра I. Дело в том, что царь решил отправить Алексея для обучения и воспитания в Германию, под надзор саксонского генерала Карловича, приезжавшего в Москву в 1699 году. Царевич должен был учиться в Дрездене, куда Франц Лефорт, сподвижник Петра, указал своему сыну Генриху в связи с этим ехать из Женевы.
Однако из-за смерти генерала Карловича, убитого под Ригою, отъезд царевича н состоялся. Вскоре началась война России со Швецией, и поражение русских под Нарвою сильно озаботило Петра: учебу Алексея за границей он отложил до более благоприятного времени.
Царь, решив воспитывать наследника дома, в начале 1703 года назначил к нему наставником барона Генриха Гюйсена, получившего образование в лучших немецких университетах. Выбор Петра оказался удачным. Уже в марте этого же года Гюйсен написал наставление из девяти статей о нравственном воспитании царевича. Программа обучения наследника была весьма насыщенной: особое внимание уделялось французскому языку, изучению арифметики, геометрии, географии, русского языка, политических дел, военного искусства. Сам царь одобрил эту программу и пожаловал генералу оклад в 1000 рублей. Петр хотел возложить на него и должность обер-гофмейстера царевича, но Генрих Гюйсен предложил возложить ее на светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, любимца царя, с чем Петр и согласился.
Великий реформатор стремился привлекать сына как будущего государя ко всем практическим делам. Именно из этих соображений Петр взял Алексея в 1703 году в поход в звании солдата бомбардирской роты. Через год царевич участвовал в штурме Нарвы. И здесь наследник российского престола, четырнадцатилетний юноша, впервые услышал от отца строгое предупреждение: «Я сегодня или завтра могу умереть; но знай, что мало радости получить, если не будешь следовать моему примеру. Ты должен все, что служит благу и чести отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щади трудов для общего блага. Если советы мои разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном». Дальнейшие события подтвердили, что у Петра были веские основания для такого сурового предупреждения.
Царевич Алексей был умен, и его отец признавал это: «Бог разума тебя не лишил». Проблема заключалась совсем в другом. С.М. Соловьев в «Публичных чтениях о Петре Великом» высказался следующим образом: «Алексей… был тяжел на подъем, не способен к напряженной деятельности, к сильному труду, чем отличался отец его; он был ленив физически, и поэтому домосед, любивший узнать любопытные вещи из книги, из разговора только. Сын, по природе своей, жаждал покоя и ненавидел все то, что требовало движения, выхода из привычного положения и окружения».
Обремененный напряженной борьбой со шведским королем Карлом XII, Петр I приезжал в Москву лишь на короткое время, а светлейший князь Меншиков постоянно находился в Санкт-Петербурге. Воспитатель наследника генерал Гюйсен по царскому повелению еще в начале 1705 года уехал с поручением за границу и вернулся в Россию только в октябре 1708 года. Оставленный без надзора, царевич окружил себя в селе Преображенском монахами. Особое влияние на Алексея оказывал боярин Александр Кикин. Известен факт, что царевич в 1706 году самовольно ездил к своей матери в Суздаль. Тетка Наталья Алексеевна тотчас же донесла царю об этом тайном посещении. В начале 1707 года Петр вызвал сына в Галицию, где сам находился, и выразил ему свое негодование по поводу его встречи с матерью.
После полтавской победы Петр I отправил в мае 1709 года своего сына учиться в Германию, повелев ему быть в корпусе князя Меншикова, который отправился в Польшу. 23 октября 1709 года царь писал сыну: «Объявляем вам, что по прибытии к вам господина Меншикова ехать в Дрезден, который вас туда отправит, и коему с вами ехать, прикажет. Между тем приказываем вам, чтобы вы, будучи там, честно жили и прилежали больше учению, а именно языкам (которые уже учишь, немецкий и французский), геометрии и фортификации, также отчасти и политических дел. А когда геометрию и фортификацию окончишь, отпиши нам. За сим управи Бог путь ваш». Пребывание царевича Алексея за границей должно было иметь еще одну цель: женить его на иноземной принцессе.
Спутниками и собеседниками царевича были назначены князь Юрий Трубецкой и граф Иван Головкин – сыновья знатнейших вельмож царя. От князя Меншикова они получили строгую инструкцию о поведении за пределами русского государства: прежде всего быть там инкогнито, чтобы усердно учился Алексей Петрович и строго выполнять царские указания.
Приехав в Краков, царевич 19 декабря 1709 года писал отсюда отцу по-немецки, что он прибыл и ждет его дальнейших указаний. В марте 1710 года Алексей приехал в Варшаву и остановился на дворе царского посла князя Г. Долгорукого. Из Варшавы царевич отправился в Дрезден, а оттуда – в Карлсбад для лечения водами. В верстах десяти от курортной знаменитости, в местечке Шлакенверт, сын Петра встретится с польской королевой, а также и со своей будущей супругой принцессой Шарлоттой-Христиной Софией Брауншвейг Вольфенбюттельской, внучкой герцога Брауншвейгского. Преследуя политические цели – сближение с ганноверским курфюрстом и австрийским двором, – Петр I договорился о браке своего сына еще в 1707 году.
Но прежде чем описывать свадьбу русского царевича с зарубежной принцессой, кстати, первую в истории российского дома Романовых, необходимо сказать о том, как она долго готовилась.
28-го января 1707 года в Вене, тогдашней столице Священной Римской империи, два дипломата беседовали о поисках невесты для царевича Алексея, которому еще не было семнадцати лет. Это были: барон Урбих, датский посланник, и барон Гюйсен, находившийся на русской службе, наставник царевича Алексея. Эти два опытных сановника остановили свой выбор на вольфенбюттельском доме, где были две красивые, хорошо воспитанные принцессы: Шарлотта-Христина-София, родившаяся 29 августа 1694 года, и Антуанетта-Амалия, младше ее на полтора года.
В рассматриваемое время это был самый влиятельный дом во всей Германии. Ведь еще в XII веке Вельфы, от которых происходили вольфенбюттельские герцоги, были могущественными владетелями в Италии и Германии и оспаривали корону у германских императоров. Короли Швеции, Дании, Польши и Пруссии состояли в родстве с Вельфами.
По мнению Урбиха, главное препятствие относительно родственного сближения между русским царем и вольфенбюттельским домом заключалось в том, что принцесса, вероятно, пожелает сохранить свое лютеранское вероисповедание. Более того, для успеха брачного дела он предложил, чтобы царевич был отправлен на год или больше для занятий в вольфенбюттельский дворянский лицей. Урбих уполномочил Гюйсена довести его предложение до царя и со своей стороны послал письмо о переговорах в Вольфенбюттель.