В простых случаях действие законов социальной комбинаторики настолько очевидно, что людям в голову не приходит мысль, что тут вообще действуют какие-то законы, подобно тому, как бесчисленным людям, видевшим падение яблок на землю и даже испытавшим их удары по своей голове, не приходила в голову мысль о законах тяготения. И тем более в отношении таких банальных ситуаций кажется неуместным употребление высокофилософских слов вроде «закон», «диалектика», «противоположности» и т. п. – это все равно что стрелять из пушек по воробьям. Вот если поговорить о целых обществах, эпохах, цивилизациях, человечестве и т. п. – это другое дело! Это масштабно и престижно.
А между тем именно «маленькие» законы социальной комбинаторики делают основную работу по организации и эволюции человеческих объединений. Они имеют силу и в отношении «больших» социальных явлений. Только тут они дают о себе знать более или менее заметным образом в переломные эпохи, когда «философские пушки диалектики» кажутся уместными и даже очевидными. Не случайно поэтому в революционный XIX век многие выдающиеся умы были диалектическими, и диалектика завладела умами нескольких поколений, жаждавших преобразований социального строя своих стран и веривших в их прогрессивность. Не случайно также то, что в нашу эпоху величайшего перелома в истории человечества страх перед тем, что приходит на смену настоящему, порождает ненависть к диалектическому «повороту мозгов», ориентирующемуся на истину, какую бы дурную весть она ни приносила.
Эволюция социальных объектов
Логическая методология
Средства познания и познаваемое
Обнаружение социальных объектов
Мысленный эксперимент
А между тем именно «маленькие» законы социальной комбинаторики делают основную работу по организации и эволюции человеческих объединений. Они имеют силу и в отношении «больших» социальных явлений. Только тут они дают о себе знать более или менее заметным образом в переломные эпохи, когда «философские пушки диалектики» кажутся уместными и даже очевидными. Не случайно поэтому в революционный XIX век многие выдающиеся умы были диалектическими, и диалектика завладела умами нескольких поколений, жаждавших преобразований социального строя своих стран и веривших в их прогрессивность. Не случайно также то, что в нашу эпоху величайшего перелома в истории человечества страх перед тем, что приходит на смену настоящему, порождает ненависть к диалектическому «повороту мозгов», ориентирующемуся на истину, какую бы дурную весть она ни приносила.
Эволюция социальных объектов
Философская диалектика содержит учение о законах эволюции. Эти законы суть следующие: 1) единство и борьба противоположностей; 2) переход количественных изменений в качественные; 3) отрицание отрицания. Первый из них определяет некую первопричину или первоисточник изменений объектов. Бесспорно, что в некоторых случаях борьба противоположностей (в частности, борьба антагонистических классов) порождает какие-то изменения в жизни людей. Но так бывает далеко не всегда. И превращение борьбы противоположностей во всеобщий источник (двигатель) социальных изменений (включая развитие) есть типичный пример идеологического извращения реальности. Я принимаю законы раздвоения единого, поляризации частей, их противостояния и т. д. в качестве законов социальной комбинаторики наряду с другими. Что касается причин (источников) изменений, то тут в каждом случае надо искать какой-то конкретный комплекс факторов. Никакого универсального, пригодного для всех случаев изменений объектов объяснения их причин не существует хотя бы уже потому, что реальные причины изменений в различных случаях могут исключать друг друга.
О соотношении качества и количества я уже говорил. Добавлю к сказанному еще следующее. Возникновение нового качества в эволюции социального объекта есть возникновение нового, более высокого уровня в его социальной структуре. В дальнейшем этот аспект социальной эволюции будет рассматриваться как один из важнейших.
В философской диалектике возникновение нового качества рассматривается как качественный скачок, как перерыв непрерывного. Что из себя на самом деле представляет этот скачок, перерыв непрерывного процесса? На самом деле это есть процесс, происходящий в протяженном временном интервале, а не нечто абсолютно внезапное, не требующее времени. Всякое изменение эмпирических объектов происходит во времени, т. е. в течение временного интервала, превышающего некоторую минимальную величину. В истории человечества такие «скачки» растягиваются порою на многие десятилетия и столетия. Впечатление вневременного скачка создается по многим причинам. Исследователи обычно игнорируют в таких случаях фактор времени или отодвигают его на задний план, обращают внимание на конечный результат процесса и качественное отличие его от предшествовавшего состояния. Когда процесс завершается, промежуточные и частичные состояния, события и перемены исчезают в прошлое и образуется как бы разрыв, создающий впечатление внезапности перемен. Сравнительно со временем существования объектов в рамках устойчивого качества время на переход в новое качество обычно невелико, выглядит как исторический миг. Элементы нового качества вызревают в рамках привычной среды, и люди не воспринимают их как приближение нового качества. Когда они осознают это, процесс уже в основных чертах завершается, перелом остается позади. А порою люди, страшась нового, активно не хотят замечать его приближения, выдавая нежелаемое за несуществующее. Именно такую ситуацию переживаем мы сейчас. Чувствуя и подозревая, что формирующееся в человечестве качественно новое состояние несет с собою огромным массам людей нечто устрашающее, люди прилагают усилия к тому, чтобы не осознавать его, надеясь, будто тем самым могут предотвратить его. Но, увы, они уже опоздали: мы уже живем в «миг» истории, в котором новое качество стремительно складывается, и уже вряд ли кто в состоянии остановить этот процесс «скачка».
Эволюция социальных объектов включает в себя, как я уже сказал, возникновение качественно новых, более высоких уровней организации. При этом имеет силу закон «снятия» или диалектического отрицания. Заключается он в следующем. Возникновение более высокого уровня организации социального объекта означает, что некоторые явления более низкого уровня исчезают («отрицаются»), а некоторые сохраняются в новом состоянии в «снятом» виде, т. е. в виде, «очищенном» от их исторических форм, преобразованном применительно к новым условиям и «подчиненном» явлениям нового состояния. В таком «снятом» виде сохраняются те явления предшествующего состояния, без которых новый уровень невозможен. Отбрасываются те явления, которые препятствуют переходу на новый уровень. Так осуществляется историческая преемственность состояния и непрерывность процесса. Одновременно происходит перерыв непрерывности путем отбрасывания старого.
В эволюционном процессе бывает, что несколько таких снятий (отрицаний) следуют во времени друг за другом в одном социальном объеме. В этой связи я ввожу понятие эволюционного расстояния: это – число снятий между двумя состояниями объектов во времени. Вполне логично принять такое утверждение как аксиому: чем больше (меньше) эволюционное расстояние между двумя объектами, тем меньше (больше) влияние законов предшествующего на последующий. Действие этого закона в случае больших эволюционных расстояний очевидно. Например, при рассмотрении социальных явлений мало кто считается с законами биологических клеток, молекул, атомов, электронов. Но при этом многие пытаются свести социальные явления к явлениям высокоразвитых живых организмов (социальная биология).
При возникновении более высокого уровня организации возникают новые явления, каких не было на предшествующем уровне, – совершается эволюционный шаг вперед (или вверх). Но за это приходится «платить», т. е. отказаться от каких-то достижений предшествующего состояния. Происходит, как я уже сказал, отрицание предшествующего уровня. Если эволюция идет дальше и происходит подъем на еще более высокий уровень, совершается второе снятие и второе отрицание – отрицание отрицания. Поскольку социальная эволюция есть эволюция объединений наделенных сознанием существ, а возможности осознаваемых преобразований логически ограничены, то отрицание отрицания выступает в некоторых чертах как отрицание каких-то черт предшествующего состояния, явившегося результатом первого отрицания, и как возврат к некоторым чертам состояния, предшествовавшего первому отрицанию, причем к чертам, отвергнутым первым отрицанием. В наше время действие этого закона очевидным образом можно наблюдать в грандиозных масштабах в процессах, происходящих в бывшем коммунистическом и в западном мире.
В эволюции социальных объектов имеют место два аспекта – внешний и внутренний. В первом из них объекты эволюционируют как части более сложных объектов и под влиянием внешних факторов, а во втором – как автономные явления в силу внутренних закономерностей. Для характеристики второго аспекта употребляется понятие «развитие». Развитие объекта (в моем словоупотреблении) есть раскрытие или развертывание его внутренних изначальных потенций. Эти потенции могут быть незначительными или значительными. Но не бесконечными. Они имеют потолок, исчерпываются. В большинстве случаев объекты сравнительно быстро достигают потолка, изначально предопределенного заложенными в них потенциями. И если они не погибают и не деградируют, они консервируются в одном состоянии «навечно». Лишь некоторые имели и имеют значительные потенции развития. Но, повторяю, и для них есть потолок.
Если социальный объект разрушается внешними силами, но сохраняются образовывавшие его люди и условия их выживания, то из остатков объекта в случае надобности возникает новый объект, максимально близкий по социальному качеству к разрушенному. Происходит это в силу законов регенерации, о которых я упоминал мельком выше: люди восстанавливают то, чему обучены, что способны делать.
Эволюция социальных объектов есть процесс многомерный. В особенности это касается больших человеческих масс. В одной и той же массе людей одновременно происходят самые разнообразные эволюционные процессы, идущие в разных измерениях, в разных направлениях, порою – противоположных, по разным путям. Они переплетаются, взаимодействуют, препятствуют или способствуют друг другу, порою обособляются, обрываются. Наблюдатели видят их совокупное проявление и совокупные результаты. Они пытаются втиснуть их в некую одномерную и упрощенную схему. Так возникали и возникают многочисленные исторические, социологические и философские концепции эволюции человечества, отмечающие отдельные стороны процесса и абсолютизирующие их. А получить из совокупности этих концепций картину многомерной эволюции человечества в такой же мере возможно, в какой возможно из тысячи мышей сложить одного слона.
Эволюция больших человеческих масс не есть процесс, одинаковый для всех их частей, происходящий с одинаковой скоростью и равномерно распределенный. Ее можно представить себе в виде трясины, из которой вырастают и переплетаются побеги социальной жизни. Они как бы устремляются вверх, к Солнцу. В этой трясине живой социальной материи образуются участки, которые становятся своего рода «точками роста». За ними тянутся и другие части этой материи. Проходит время, совершаются бесчисленные драматические события, прежде чем значительные куски социальной материи вовлекаются в процесс роста. И нужны столетия, чтобы значительная масса человечества вовлеклась в этот процесс.
Эволюционный процесс имеет определенную направленность. Она не есть результат некоего свободного выбора. Она определяется в результате ожесточенной борьбы различных сил в течение десятилетий и веков. В этой борьбе бывают периоды, играющие решающую роль в определении направления эволюции, – переломные эпохи. Если направление эволюции в основных чертах уже определилось, то вступают в силу объективные социальные законы, делающие степень предопределенности исторического процесса довольно высокой, порою близкой к фатальному максимуму.
Эволюция социальных объектов происходит в конкретных исторических условиях. Многое, имеющее место в этом процессе, безвозвратно исчезает в прошлое. Но не все. Что-то остается в структуре и в свойствах сложившихся объектов, причем остается насовсем. Это «что-то» образует качество объектов. История объекта воспроизводится в жизни объекта в «сокращенном» и «очищенном» от исторических форм и случайностей виде. История объекта как бы сжимается в его качество. Это, как мы увидим в дальнейшем, важно иметь в виду при прогнозировании будущего социальных объектов.
О соотношении качества и количества я уже говорил. Добавлю к сказанному еще следующее. Возникновение нового качества в эволюции социального объекта есть возникновение нового, более высокого уровня в его социальной структуре. В дальнейшем этот аспект социальной эволюции будет рассматриваться как один из важнейших.
В философской диалектике возникновение нового качества рассматривается как качественный скачок, как перерыв непрерывного. Что из себя на самом деле представляет этот скачок, перерыв непрерывного процесса? На самом деле это есть процесс, происходящий в протяженном временном интервале, а не нечто абсолютно внезапное, не требующее времени. Всякое изменение эмпирических объектов происходит во времени, т. е. в течение временного интервала, превышающего некоторую минимальную величину. В истории человечества такие «скачки» растягиваются порою на многие десятилетия и столетия. Впечатление вневременного скачка создается по многим причинам. Исследователи обычно игнорируют в таких случаях фактор времени или отодвигают его на задний план, обращают внимание на конечный результат процесса и качественное отличие его от предшествовавшего состояния. Когда процесс завершается, промежуточные и частичные состояния, события и перемены исчезают в прошлое и образуется как бы разрыв, создающий впечатление внезапности перемен. Сравнительно со временем существования объектов в рамках устойчивого качества время на переход в новое качество обычно невелико, выглядит как исторический миг. Элементы нового качества вызревают в рамках привычной среды, и люди не воспринимают их как приближение нового качества. Когда они осознают это, процесс уже в основных чертах завершается, перелом остается позади. А порою люди, страшась нового, активно не хотят замечать его приближения, выдавая нежелаемое за несуществующее. Именно такую ситуацию переживаем мы сейчас. Чувствуя и подозревая, что формирующееся в человечестве качественно новое состояние несет с собою огромным массам людей нечто устрашающее, люди прилагают усилия к тому, чтобы не осознавать его, надеясь, будто тем самым могут предотвратить его. Но, увы, они уже опоздали: мы уже живем в «миг» истории, в котором новое качество стремительно складывается, и уже вряд ли кто в состоянии остановить этот процесс «скачка».
Эволюция социальных объектов включает в себя, как я уже сказал, возникновение качественно новых, более высоких уровней организации. При этом имеет силу закон «снятия» или диалектического отрицания. Заключается он в следующем. Возникновение более высокого уровня организации социального объекта означает, что некоторые явления более низкого уровня исчезают («отрицаются»), а некоторые сохраняются в новом состоянии в «снятом» виде, т. е. в виде, «очищенном» от их исторических форм, преобразованном применительно к новым условиям и «подчиненном» явлениям нового состояния. В таком «снятом» виде сохраняются те явления предшествующего состояния, без которых новый уровень невозможен. Отбрасываются те явления, которые препятствуют переходу на новый уровень. Так осуществляется историческая преемственность состояния и непрерывность процесса. Одновременно происходит перерыв непрерывности путем отбрасывания старого.
В эволюционном процессе бывает, что несколько таких снятий (отрицаний) следуют во времени друг за другом в одном социальном объеме. В этой связи я ввожу понятие эволюционного расстояния: это – число снятий между двумя состояниями объектов во времени. Вполне логично принять такое утверждение как аксиому: чем больше (меньше) эволюционное расстояние между двумя объектами, тем меньше (больше) влияние законов предшествующего на последующий. Действие этого закона в случае больших эволюционных расстояний очевидно. Например, при рассмотрении социальных явлений мало кто считается с законами биологических клеток, молекул, атомов, электронов. Но при этом многие пытаются свести социальные явления к явлениям высокоразвитых живых организмов (социальная биология).
При возникновении более высокого уровня организации возникают новые явления, каких не было на предшествующем уровне, – совершается эволюционный шаг вперед (или вверх). Но за это приходится «платить», т. е. отказаться от каких-то достижений предшествующего состояния. Происходит, как я уже сказал, отрицание предшествующего уровня. Если эволюция идет дальше и происходит подъем на еще более высокий уровень, совершается второе снятие и второе отрицание – отрицание отрицания. Поскольку социальная эволюция есть эволюция объединений наделенных сознанием существ, а возможности осознаваемых преобразований логически ограничены, то отрицание отрицания выступает в некоторых чертах как отрицание каких-то черт предшествующего состояния, явившегося результатом первого отрицания, и как возврат к некоторым чертам состояния, предшествовавшего первому отрицанию, причем к чертам, отвергнутым первым отрицанием. В наше время действие этого закона очевидным образом можно наблюдать в грандиозных масштабах в процессах, происходящих в бывшем коммунистическом и в западном мире.
В эволюции социальных объектов имеют место два аспекта – внешний и внутренний. В первом из них объекты эволюционируют как части более сложных объектов и под влиянием внешних факторов, а во втором – как автономные явления в силу внутренних закономерностей. Для характеристики второго аспекта употребляется понятие «развитие». Развитие объекта (в моем словоупотреблении) есть раскрытие или развертывание его внутренних изначальных потенций. Эти потенции могут быть незначительными или значительными. Но не бесконечными. Они имеют потолок, исчерпываются. В большинстве случаев объекты сравнительно быстро достигают потолка, изначально предопределенного заложенными в них потенциями. И если они не погибают и не деградируют, они консервируются в одном состоянии «навечно». Лишь некоторые имели и имеют значительные потенции развития. Но, повторяю, и для них есть потолок.
Если социальный объект разрушается внешними силами, но сохраняются образовывавшие его люди и условия их выживания, то из остатков объекта в случае надобности возникает новый объект, максимально близкий по социальному качеству к разрушенному. Происходит это в силу законов регенерации, о которых я упоминал мельком выше: люди восстанавливают то, чему обучены, что способны делать.
Эволюция социальных объектов есть процесс многомерный. В особенности это касается больших человеческих масс. В одной и той же массе людей одновременно происходят самые разнообразные эволюционные процессы, идущие в разных измерениях, в разных направлениях, порою – противоположных, по разным путям. Они переплетаются, взаимодействуют, препятствуют или способствуют друг другу, порою обособляются, обрываются. Наблюдатели видят их совокупное проявление и совокупные результаты. Они пытаются втиснуть их в некую одномерную и упрощенную схему. Так возникали и возникают многочисленные исторические, социологические и философские концепции эволюции человечества, отмечающие отдельные стороны процесса и абсолютизирующие их. А получить из совокупности этих концепций картину многомерной эволюции человечества в такой же мере возможно, в какой возможно из тысячи мышей сложить одного слона.
Эволюция больших человеческих масс не есть процесс, одинаковый для всех их частей, происходящий с одинаковой скоростью и равномерно распределенный. Ее можно представить себе в виде трясины, из которой вырастают и переплетаются побеги социальной жизни. Они как бы устремляются вверх, к Солнцу. В этой трясине живой социальной материи образуются участки, которые становятся своего рода «точками роста». За ними тянутся и другие части этой материи. Проходит время, совершаются бесчисленные драматические события, прежде чем значительные куски социальной материи вовлекаются в процесс роста. И нужны столетия, чтобы значительная масса человечества вовлеклась в этот процесс.
Эволюционный процесс имеет определенную направленность. Она не есть результат некоего свободного выбора. Она определяется в результате ожесточенной борьбы различных сил в течение десятилетий и веков. В этой борьбе бывают периоды, играющие решающую роль в определении направления эволюции, – переломные эпохи. Если направление эволюции в основных чертах уже определилось, то вступают в силу объективные социальные законы, делающие степень предопределенности исторического процесса довольно высокой, порою близкой к фатальному максимуму.
Эволюция социальных объектов происходит в конкретных исторических условиях. Многое, имеющее место в этом процессе, безвозвратно исчезает в прошлое. Но не все. Что-то остается в структуре и в свойствах сложившихся объектов, причем остается насовсем. Это «что-то» образует качество объектов. История объекта воспроизводится в жизни объекта в «сокращенном» и «очищенном» от исторических форм и случайностей виде. История объекта как бы сжимается в его качество. Это, как мы увидим в дальнейшем, важно иметь в виду при прогнозировании будущего социальных объектов.
Логическая методология
Социальные объекты суть объекты эмпирические. К ним применимы общие методы эмпирических исследований. Но они обладают чертами, отличающими их от других эмпирических объектов. Естественно, что тут имеются свои особенности в отношении способов исследования. Ниже я рассмотрю эти особенности лишь с точки зрения теоретического исследования, т. е. особенности чисто логических приемов, для которых не нужно никаких лабораторий и приборов, достаточно лишь мозга и органов чувств отдельного исследователя.
Для исследователя-теоретика не нужны и методы «конкретной» социологии, ибо то, что они могут дать ему, может быть известно, стать известным или выяснено чисто логически и без них. Например, ему не надо ломать голову над тем, кто именно будет выбран президентом США, ибо он и без этого заранее знает, что кто-то будет выбран, и кто бы ни был выбран, социальный строй США и тип политической системы от этого не изменится.
Исследователь-теоретик должен принять как аксиому, что самые глубокие тайны значительных социальных явлений не спрятаны где-то в подвалах здания общества, за кулисами политической сцены, в секретных учреждениях и в кабинетах сильных мира сего, а открыты для всеобщего обозрения в очевидных фактах повседневной жизни людей. Люди не видят их главным образом потому, что их мозги «повернуты» не в ту сторону, что они не хотят видеть очевидное или признать видимое за нечто значительное. Во всех сенсационных разоблачениях неких тайн и скрытых пружин человеческой жизни и истории не было сделано ни одного серьезного научного открытия. В них вообще истины содержится не больше, чем способен заметить здравомыслящий и непредубежденный ум в самых заурядных житейских делах.
Современный мир перенасыщен информацией. Все то, что необходимо для работы ума исследователя-теоретика, имеется в изобилии. И даже при хаотическом и спорадическом ознакомлении с информацией об интересующих его объектах исследователь-теоретик, имеющий на плечах голову с определенным «поворотом мозгов», в состоянии открыть для себя самые глубокие механизмы социальных объектов. В принципе любая достаточно обширная и разнообразная информация об этих объектах содержит в себе материал, необходимый и достаточный для научного подхода к ним.
Работа исследователя-теоретика не есть механически-канцелярская рутина вроде той, какую выполняют бесчисленные специалисты в «конкретной» социологии. Это – работа творческая. Она включает в себя пробы наугад, ошибочные пути, пересмотр многих мыслимых вариантов, удачу, случайности, отказ от вроде бы найденных решений и т. п. Ему приходится манипулировать в сознании с большим числом объектов и понятий, чтобы получить логически последовательную и согласованную в деталях картину сложной и изменчивой реальности. С этой точки зрения его работа напоминает работу дирижера большого оркестра. Только он, в отличие от дирижера, имеет дело не с послушными и поддающимися обучению людьми, а с неподвластными его воле объектами.
В работе исследователя-теоретика далеко не все поддается организации, упорядочиванию. Но все же имеются некоторые приемы и правила, облегчающие его поиски истины. Сейчас я сделаю несколько пояснений на этот счет, дабы читатель составил предварительное представление о характере приемов логической методологии.
Для исследователя-теоретика не нужны и методы «конкретной» социологии, ибо то, что они могут дать ему, может быть известно, стать известным или выяснено чисто логически и без них. Например, ему не надо ломать голову над тем, кто именно будет выбран президентом США, ибо он и без этого заранее знает, что кто-то будет выбран, и кто бы ни был выбран, социальный строй США и тип политической системы от этого не изменится.
Исследователь-теоретик должен принять как аксиому, что самые глубокие тайны значительных социальных явлений не спрятаны где-то в подвалах здания общества, за кулисами политической сцены, в секретных учреждениях и в кабинетах сильных мира сего, а открыты для всеобщего обозрения в очевидных фактах повседневной жизни людей. Люди не видят их главным образом потому, что их мозги «повернуты» не в ту сторону, что они не хотят видеть очевидное или признать видимое за нечто значительное. Во всех сенсационных разоблачениях неких тайн и скрытых пружин человеческой жизни и истории не было сделано ни одного серьезного научного открытия. В них вообще истины содержится не больше, чем способен заметить здравомыслящий и непредубежденный ум в самых заурядных житейских делах.
Современный мир перенасыщен информацией. Все то, что необходимо для работы ума исследователя-теоретика, имеется в изобилии. И даже при хаотическом и спорадическом ознакомлении с информацией об интересующих его объектах исследователь-теоретик, имеющий на плечах голову с определенным «поворотом мозгов», в состоянии открыть для себя самые глубокие механизмы социальных объектов. В принципе любая достаточно обширная и разнообразная информация об этих объектах содержит в себе материал, необходимый и достаточный для научного подхода к ним.
Работа исследователя-теоретика не есть механически-канцелярская рутина вроде той, какую выполняют бесчисленные специалисты в «конкретной» социологии. Это – работа творческая. Она включает в себя пробы наугад, ошибочные пути, пересмотр многих мыслимых вариантов, удачу, случайности, отказ от вроде бы найденных решений и т. п. Ему приходится манипулировать в сознании с большим числом объектов и понятий, чтобы получить логически последовательную и согласованную в деталях картину сложной и изменчивой реальности. С этой точки зрения его работа напоминает работу дирижера большого оркестра. Только он, в отличие от дирижера, имеет дело не с послушными и поддающимися обучению людьми, а с неподвластными его воле объектами.
В работе исследователя-теоретика далеко не все поддается организации, упорядочиванию. Но все же имеются некоторые приемы и правила, облегчающие его поиски истины. Сейчас я сделаю несколько пояснений на этот счет, дабы читатель составил предварительное представление о характере приемов логической методологии.
Средства познания и познаваемое
Исследуемые объекты обладают какими-то признаками. И применяемые исследователем средства тоже обладают своими признаками. С помощью этих средств исследователь отражает признаки познаваемых объектов, создает их субъективные образы. Но признаки наших познавательных средств не являются отражениями (образами) признаков познаваемых объектов. Кажется, это должно быть очевидно. Например, тот факт, что наши суждения об объектах состоят из понятий и логических операторов, обусловлен свойствами употребляемых нами знаков, а не свойствами обозначаемых ими объектов. Свойства микроскопа, с помощью которого мы разглядываем бактерии, не являются образами свойств бактерий. Но в практике познания всегда имела место и до сих пор имеет место чудовищная путаница на этот счет. Далеко не всегда можно строго различить, что идет от средств познания и что от познаваемых объектов. Объективизация субъективного и субъективизация объективного суть обычные явления даже в рамках науки, не говоря уж о том, что творится вне ее. Классическим примером на этот счет может служить ситуация в современной физике. Объективизация субъективных средств измерения пространственно-временных характеристик и отношений физических объектов, какую тут можно видеть на высшем уровне науки, ничуть не уступает мракобесию прошлого, порожденного невежеством. Огромный вклад в путаницу, о которой идет речь, внесли некоторые философы, замутнив своим логически безграмотным словоблудием довольно простые проблемы.
В сфере социальных исследований четкое различие того, что познается, и того, какими средствами это «что» познается, особенно важно по той причине, что тут, как я уже отмечал, затруднены и даже вообще невозможны лабораторные эксперименты и специально организованные опытные наблюдения, какие используются в естествознании. Тут их заменяют средства мысленного эксперимента (абстракции, допущения, рассуждения) и логическая обработка эмпирических данных. А возможности манипулирования объектами в мыслях и в их словесном выражении являются почти неограниченными. Тут людей не могут остановить никакие материальные преграды (ничего не стоит допустить, будто их нет) и никакие правила логики и методологии науки, в особенности если эти правила им не известны, их игнорирование никак не наказывается или если перед ними стоят цели, ради которых они готовы на умышленную фальсификацию реальности. С другой стороны, сами социальные объекты зачастую таковы по самой своей природе, что описание их такими, какими они являются на самом деле, т. е. независимо от применяемых нами средств их познания, просто невозможно без фиксирования самих этих средств в их описании. Тут ситуация сходна с той, какая имеет место в ряде физических исследований, когда приборы становятся элементом характеристики самих объектов. Так что если мы хотим познать социальные объекты такими, какими они являются независимо от применяемых нами средств познания, мы должны не просто отвлекаться от этих средств, а должны достаточно четко представлять себе, какими именно средствами мы вынуждены при этом оперировать и каковы свойства самих этих средств.
Трудность тут заключается в том, что средства познания в конкретном исследовании некоторого социального объекта выражаются (фиксируются) в том же языке, что и получаемые с их помощью знания об объекте. Они различаются лишь по роли в едином тексте, а это далеко не всегда заметно. Те, кто плохо знаком с логическими средствами познания, вообще не замечают тут принципиальное различие. Возьмем такой простой (и упрощенный) пример. В утверждении «Ищущий работу человек отдает предпочтение такому месту, где, при прочих равных условиях, больше платят» слиты воедино фиксирование средств познания, относящихся к исследователю, и результата познания, относящегося к познаваемому объекту. Различие, о котором идет речь, заметнее в тексте, содержащем допущение «Допустим, что имеется два или более места работы, которые, с точки зрения ищущего работу, одинаковы во всем, кроме оплаты», во-вторых, утверждения относительно людей, ищущих работу и, в-третьих, умозаключения, в результате которых получается вывод о том, что ищущий работу человек предпочтет то место, где больше платят. Но и в этом случае требуется известный навык в оперировании логическими средствами. В более сложных случаях исследователям приходится иметь дело с многочисленными операциями, которые обычно не выражаются явно и даже не осознаются, приходится вести исследование по многим линиям и на разных уровнях. Различение того, что познается, и того, как познается, оказывается не по силам даже искушенным исследователям.
В сфере социальных исследований четкое различие того, что познается, и того, какими средствами это «что» познается, особенно важно по той причине, что тут, как я уже отмечал, затруднены и даже вообще невозможны лабораторные эксперименты и специально организованные опытные наблюдения, какие используются в естествознании. Тут их заменяют средства мысленного эксперимента (абстракции, допущения, рассуждения) и логическая обработка эмпирических данных. А возможности манипулирования объектами в мыслях и в их словесном выражении являются почти неограниченными. Тут людей не могут остановить никакие материальные преграды (ничего не стоит допустить, будто их нет) и никакие правила логики и методологии науки, в особенности если эти правила им не известны, их игнорирование никак не наказывается или если перед ними стоят цели, ради которых они готовы на умышленную фальсификацию реальности. С другой стороны, сами социальные объекты зачастую таковы по самой своей природе, что описание их такими, какими они являются на самом деле, т. е. независимо от применяемых нами средств их познания, просто невозможно без фиксирования самих этих средств в их описании. Тут ситуация сходна с той, какая имеет место в ряде физических исследований, когда приборы становятся элементом характеристики самих объектов. Так что если мы хотим познать социальные объекты такими, какими они являются независимо от применяемых нами средств познания, мы должны не просто отвлекаться от этих средств, а должны достаточно четко представлять себе, какими именно средствами мы вынуждены при этом оперировать и каковы свойства самих этих средств.
Трудность тут заключается в том, что средства познания в конкретном исследовании некоторого социального объекта выражаются (фиксируются) в том же языке, что и получаемые с их помощью знания об объекте. Они различаются лишь по роли в едином тексте, а это далеко не всегда заметно. Те, кто плохо знаком с логическими средствами познания, вообще не замечают тут принципиальное различие. Возьмем такой простой (и упрощенный) пример. В утверждении «Ищущий работу человек отдает предпочтение такому месту, где, при прочих равных условиях, больше платят» слиты воедино фиксирование средств познания, относящихся к исследователю, и результата познания, относящегося к познаваемому объекту. Различие, о котором идет речь, заметнее в тексте, содержащем допущение «Допустим, что имеется два или более места работы, которые, с точки зрения ищущего работу, одинаковы во всем, кроме оплаты», во-вторых, утверждения относительно людей, ищущих работу и, в-третьих, умозаключения, в результате которых получается вывод о том, что ищущий работу человек предпочтет то место, где больше платят. Но и в этом случае требуется известный навык в оперировании логическими средствами. В более сложных случаях исследователям приходится иметь дело с многочисленными операциями, которые обычно не выражаются явно и даже не осознаются, приходится вести исследование по многим линиям и на разных уровнях. Различение того, что познается, и того, как познается, оказывается не по силам даже искушенным исследователям.
Обнаружение социальных объектов
Эмпирические объекты обнаруживаются с помощью органов чувств. Но это не значит, что органов чувств всегда достаточно для этого. Зачастую нужны приборы, усиливающие органы чувств, и сложные интеллектуальные операции, обрабатывающие данные наблюдений и экспериментов. В отношении социальных объектов это особенно важно иметь в виду. Эти объекты, как правило, не выражены явно, разбросаны в пространстве и времени, перепутаны с другими объектами, находятся в стадии становления или в переходных ситуациях, умышленно скрываются. Возникают многочисленные социальные объекты, которые играют важную роль в жизни людей, порою – решающую, но существование которых даже умышленно отрицается. Зачастую требуются трудоемкие исследования, чтобы обнаружить их и привести факты, подтверждающие их существование. Да и эти факты не убеждают, если какие-то влиятельные силы не принимают решение признать их. Порою существование каких-то объектов очевидно для всех, но они считаются несуществующими. В большинстве случаев понятие «существует» вообще не определено достаточно строго с логической точки зрения, так что отсутствуют критерии проверки (подтверждения или опровержения) суждений с этим словом.
Самый простой социальный объект – отдельный человек.
Он является социальным объектом лишь как член объединения себе подобных, в котором он занимает определенное положение, играет какую-то роль, выполняет какую-то функцию. Это – по определению выражения «социальный объект». А чтобы это «увидеть», надо увидеть множество его действий, каких-то других людей и их действия. Надо как-то сгруппировать это в сознании в целое. А это – сложная (сравнительно с чувственными образами) познавательная операция. И еще более сложные операции требуются для того, чтобы «увидеть» объединения людей в некоторое целое. Тут нужно наблюдать множество людей, множество их действий, связи этих действий.
Социальный объект существует эмпирически не как одноактная совокупность действий некоторого множества людей, а как периодически совершающаяся совокупность таких действий, как периодическое самовоспроизводство с сохранением основных черт, определяющих характер этого объекта. Возьмем в качестве поясняющего примера отделение банка. Чтобы оно появилось, нужно решение каких-то ответственных лиц. Все социальные объекты так или иначе возникают с участием сознания людей и их волевых решений. Нужно было, далее, помещение для работы сотрудников отделения банка, нужно было отобрать этих сотрудников и нанять их. Сотрудники работают в этом помещении определенное время. Они совершают определенные операции по обслуживанию клиентов. Клиенты знают, где расположено отделение банка, какие операции совершает, когда открыто (в какое время там собираются сотрудники и работают). Одним словом, этот объект существует не как некое застывшее и неподвижное состояние слитных в одно пространственно ограниченное целое частичек (вроде дома, дерева, камня), а как жизнедеятельность большого числа передвигающихся в пространстве и времени людей, которые совершают многочисленные поступки, жизненные линии которых лишь иногда пересекаются в одной «точке», именуемой таким-то отделением банка. Эта «точка притяжения» множества людей и образует особый социальный объект.
Гораздо сложнее дело обстоит с такими объектами, как экономика, система власти, классы, партии, идеология, общество, цивилизация и т. п. Если в естественных науках для обнаружения объектов зачастую требуются сложнейшие приборы (как, например, для открытия атомов, электронов, хромосом, генов), то в сфере социальных объектов для этого порою требуются сложнейшие логические операции и преодоление всякого рода предрассудков и запретов. Порою все элементы объекта по отдельности бывают известны и очевидны, но то, что они образуют некий единый объект, остается неявным. И требуются особые интеллектуальные операции, чтобы открыть скрытое единство в очевидных фактах. Главный познавательный инструмент в социальных исследованиях – логические приемы познания.
Самый простой социальный объект – отдельный человек.
Он является социальным объектом лишь как член объединения себе подобных, в котором он занимает определенное положение, играет какую-то роль, выполняет какую-то функцию. Это – по определению выражения «социальный объект». А чтобы это «увидеть», надо увидеть множество его действий, каких-то других людей и их действия. Надо как-то сгруппировать это в сознании в целое. А это – сложная (сравнительно с чувственными образами) познавательная операция. И еще более сложные операции требуются для того, чтобы «увидеть» объединения людей в некоторое целое. Тут нужно наблюдать множество людей, множество их действий, связи этих действий.
Социальный объект существует эмпирически не как одноактная совокупность действий некоторого множества людей, а как периодически совершающаяся совокупность таких действий, как периодическое самовоспроизводство с сохранением основных черт, определяющих характер этого объекта. Возьмем в качестве поясняющего примера отделение банка. Чтобы оно появилось, нужно решение каких-то ответственных лиц. Все социальные объекты так или иначе возникают с участием сознания людей и их волевых решений. Нужно было, далее, помещение для работы сотрудников отделения банка, нужно было отобрать этих сотрудников и нанять их. Сотрудники работают в этом помещении определенное время. Они совершают определенные операции по обслуживанию клиентов. Клиенты знают, где расположено отделение банка, какие операции совершает, когда открыто (в какое время там собираются сотрудники и работают). Одним словом, этот объект существует не как некое застывшее и неподвижное состояние слитных в одно пространственно ограниченное целое частичек (вроде дома, дерева, камня), а как жизнедеятельность большого числа передвигающихся в пространстве и времени людей, которые совершают многочисленные поступки, жизненные линии которых лишь иногда пересекаются в одной «точке», именуемой таким-то отделением банка. Эта «точка притяжения» множества людей и образует особый социальный объект.
Гораздо сложнее дело обстоит с такими объектами, как экономика, система власти, классы, партии, идеология, общество, цивилизация и т. п. Если в естественных науках для обнаружения объектов зачастую требуются сложнейшие приборы (как, например, для открытия атомов, электронов, хромосом, генов), то в сфере социальных объектов для этого порою требуются сложнейшие логические операции и преодоление всякого рода предрассудков и запретов. Порою все элементы объекта по отдельности бывают известны и очевидны, но то, что они образуют некий единый объект, остается неявным. И требуются особые интеллектуальные операции, чтобы открыть скрытое единство в очевидных фактах. Главный познавательный инструмент в социальных исследованиях – логические приемы познания.
Мысленный эксперимент
В сфере социальных исследований затруднен и, как правило, вообще исключен лабораторный эксперимент в том виде, в каком он применяется в других эмпирических (опытных) науках. Его место тут занимает мысленный эксперимент. Он осуществляется как совокупность абстракций, допущений, операций с понятиями и суждениями. Для них имеются особые правила, которые определяют пределы абстракций и допущений, порядок рассмотрения объектов, способы введения понятий, характер умозаключений и т. д. Приведу несколько примеров.
Нельзя отвлекаться от признаков объектов, которые указываются в определениях объектов, так как без этих признаков они не могут существовать. Нельзя допускать соединение объектов, признаки которых логически исключают друг друга, так как такие соединения невозможны логически, а значит и эмпирически. Нельзя принимать допущения, противоречащие социальным законам объектов. Если вы посмотрите с этой точки зрения на сочинения и разговоры на социальные темы, вы вряд ли найдете хотя бы одно, в котором такого рода правила не нарушались бы. С этой точки зрения все сочинения о будущем человечества логически абсурдны, так как в них допускаются объекты с логически несовместимыми признаками, а признаки, без которых объекты невозможны, исключаются из рассуждений.
Нельзя отвлекаться от признаков объектов, которые указываются в определениях объектов, так как без этих признаков они не могут существовать. Нельзя допускать соединение объектов, признаки которых логически исключают друг друга, так как такие соединения невозможны логически, а значит и эмпирически. Нельзя принимать допущения, противоречащие социальным законам объектов. Если вы посмотрите с этой точки зрения на сочинения и разговоры на социальные темы, вы вряд ли найдете хотя бы одно, в котором такого рода правила не нарушались бы. С этой точки зрения все сочинения о будущем человечества логически абсурдны, так как в них допускаются объекты с логически несовместимыми признаками, а признаки, без которых объекты невозможны, исключаются из рассуждений.