Александра Маринина. Благие намерения

   Мальчики обсуждали что-то насчет шпионов, Люба напряженно вслушивалась в их разговор и боялась, что сейчас они спросят ее о чем-нибудь, а она не будет знать, что ответить, потому что не все поняла. Ей хотелось перевести разговор на те материи, которые были ей более понятны.
   – А мне Таня очень понравилась, – вступила она в разговор, уловив, что Андрей назвал имя героини. – Мне ее так жалко было! Она вот все время вспоминала, как он говорит ей: «Я всегда буду любить тебя, Таня», а сама его тоже очень любила и ждала.
   – Ой, ну ты выдумаешь тоже! – поморщился Родик. – Любила, любила, а что получилось? Она же сама и говорит: «Все эти годы я любила не того». Вот тебе и вся любовь. Не, любовь – это мура.
   Люба замолчала, ругая себя последними словами. Опять она что-то не то сказала, и теперь мальчишки будут ее презирать. Она с утра уже успела испечь пироги со смородиновой начинкой, а вдруг они ее не позовут на костер, раз она такая глупая? Но положение совершенно неожиданно спасла Тамара.
   – Кто сказал, что любовь – это мура? – строго спросила она. – Да что вы понимаете, сопляки! Вы просто еще маленькие, вот будете в школе «Войну и мир» проходить, тогда и поговорим, мура любовь или нет.
   – Да уж не младше тебя, – ехидно заметил Андрей, – мы же ровесники, а ты задаешься, как будто тебе сто лет.
   – Может, и ровесники, – загадочно ответила Тамара, – только я «Войну и мир» уже прочитала, а ты еще нет.
   – Откуда ты знаешь? Может, я тоже читал.
   – Ну прямо-таки, читал ты! – фыркнула Тамара. – Если бы читал, ты бы такие глупости не говорил.
   Родику такой поворот в разговоре не понравился, и он поспешил заговорить о другом:
   – Люба, так мы с Андрюхой зайдем за тобой, когда в лес соберемся, а то ты одна нашу поляну не найдешь.
   – Ладно, – радостно сказала Люба. – А во сколько? После обеда?
   – Ну да, примерно, – неопределенно ответил Родик.
   – Не забудь, мы с тобой в шахматы сегодня играем, – напомнил Андрей.
   Ой, про шахматы-то Люба совсем забыла! Ну как же так, она же предупреждала его, что играет плохо!
   – Может, не надо? – жалобно произнесла она. – Ты все равно выиграешь, тебе со мной играть неинтересно будет.
   Андрей внимательно посмотрел на нее и, кажется, сжалился.
   – Ладно, уговорила. Жалко, конечно. Никто из ребят в шахматы не играет, я так надеялся, что хоть с тобой сыграю. А ты молодец, честная, сама призналась, что играть не можешь. А то другие начинают фасон давить, строить из себя невесть чего, а как до дела доходит, не знают, за какую фигуру взяться, на два хода вперед просчитать не могут.
   Тамара больше в разговор не вступала, и по ее сосредоточенному лицу и ускорившемуся шагу Люба поняла, что сестра торопится домой, чтобы скорее схватить свой альбом и начать зарисовывать все, что она увидела в кино. За две улицы до дома, где жил Родик, Андрей повернул направо, потом и Родик ушел к себе домой.
   – Я тебе точно говорю, – Тамара начала говорить так, будто продолжала непрерывавшуюся беседу, – тебе надо с Андреем дружить. Родик этот – ни рыба ни мясо, а Андрей – личность, характер.
   – Вот сама с ним и дружи, – огрызнулась Люба.
   – Да больно надо! Мне вообще друзья не нужны, никакие, мне и так хорошо. А ты у нас, Любка, существо общественное, ты одна не можешь, тебе обязательно компания нужна, вот я и говорю: выбирай Андрея, не прогадаешь, ума-разума у него наберешься. А от Родика пользы никакой.
   Про пользу Тамара говорила уже во второй раз, и Люба не могла решить, что ей делать: обижаться на сестру не хотелось, но и справиться с обидой было нелегко. Почему от человека обязательно должна быть польза? Разве нельзя просто дружить с кем-то, без всякой пользы? Андрей, конечно, очень умный, тут Тамара права, но он такой умный, что с ним даже разговаривать страшно, и понятно не все, и не знаешь, как ответить. А Родик – он такой красивый… И добрый. А Андрей злой, сердитый и совсем, ну ни капельки не красивый. Нет, Люба готова уважать его и немножко бояться, но дружить с ним она не сможет. Она хочет дружить с Родиком.

* * *

   – Ну а дальше там все не очень интересное. Это ж середина августа, до конца каникул всего две недели осталось.
   – Как не интересное? – возмутился Камень. – А костер с пирогами? Как там все прошло?
   – Да нормально прошло, ничего особенного. Пироги стрескали в один момент, всем понравилось, Люба довольна. До конца каникул она еще раз пять с ними встречалась, костры, картошка, купание в озере. Я же говорю, ничего особенного. Так и расстались на весь учебный год.
   – Это что же выходит, Люба с Родиком до следующего лета ни разу не виделись?
   – Так а я о чем? Только в июне следующего года и встретились. Ей двенадцать, ему – четырнадцать. И опять все по новой: костры, волейбол, плавание, картошка… Скукотища. Они даже за руки пока не держатся. Родик вообще больше к Аэлле льнет, ну это и понятно, она там первая красотка на деревне. Я уже и в пятьдесят девятый год заглянул – все то же самое, только они в кино начали вместе ходить. Слушай, я состариться успею, пока у них до дела дойдет, может, сразу на свадьбу рвануть, а?
   – Ты меня не путай, – строго нахмурился Камень. – Кто с кем в кино начал ходить?
   – Родик с Любой.
   – А свадьба чья?
   – Родика с Аэллой, я же тебе рассказывал.
   – Так что ж ты мне голову морочишь! – Камень не на шутку рассердился. – В кино он с Любой ходит, а женится на Аэлле. А в промежутке что? Как так вышло? Ты давай не филонь, а смотри все как следует, по порядку.
   Ворон надулся.
   – В пятьдесят девятый не полезу, – капризно заявил он. – Я туда уже в четырех местах лазил, все бока ободрал, там не дыры, а сплошная колючая проволока. Четыре ходки за три летних месяца – тебе мало, да? Я лучше сразу в шестидесятый нырну, там те, кто для историков подрабатывает, хороший лаз проделали, просторный, там же хрущевские реформы пошли, деноминация, ликвидация МВД СССР…
   – Ладно, – смилостивился Камень, – давай шестидесятый год, но не позже, не халтурь.
   Дождавшись, когда Ворон отлетит подальше, Камень негромко позвал:
   – Змей, ты здесь?
   – Здесь я, здесь, куда ж мне деваться. Я уже давно приполз, лежал и слушал, как твой пернатый лазутчик соловьем разливается.
   – Просьба у меня к тебе, – начал было Камень, но Змей прервал его:
   – Что, в пятьдесят девятый год смотаться? Не доверяешь своему летучему разведчику?
   – Ну ты же все понимаешь, – вздохнул Камень.
   – Понимаю, понимаю, – прошептал Змей. – Жди, скоро вернусь.
   Камень беспокоился, как бы старые соперники не столкнулись, но волновался он напрасно: мастерство Змея было столь велико, что на добывание информации у него ушло совсем мало времени.
   – В целом наш милый птенчик не соврал, – сообщил он Камню, – за все лето пятьдесят девятого почти ничего значительного не случилось. Но два эпизодика я тебе нарыл, может, пригодятся. Во-первых, Аэлла побывала дома у Родислава. Рассказывать?
   – Конечно, рассказывай, – заволновался Камень. – Как это было?
   – Родик обмолвился, что у них большая библиотека и даже на даче очень много книг, и Аэлла попросила разрешения прийти и выбрать что-нибудь почитать. Конечно, она это сделала с дальним прицелом, ей же наш Родька нравится, из всех москвичей, которых она знает, он в ее глазах является самым достойным ее неземной красоты. Ну вот, значит, приходит она к нему домой, знакомится с папой, Евгением Христофоровичем, и начинает его окучивать своим знанием греческой истории и мифологии. Папа в полном восторге, разговаривает с ней как со взрослой, с ровней, Аэлла выбирает почитать какую-то заумную книжку и тем самым еще приобретает очки в свою пользу, а потом целую неделю поет Родику о том, какой замечательный у него папа. В общем, все делает по науке. Папа, натурально, делится своими впечатлениями с супругой, и наша Клара Степановна начинает сыну мозги долбать насчет того, какая хорошая девочка Аэллочка и надо почаще приглашать ее в гости и вообще познакомиться с ее родителями. Ну, Клару-то можно понять…
   – Это почему? – не понял Камень.
   – Ну а как же? Семейка Александриди – те еще фрукты. Папаша Костас – лицо, приближенное к императору, его сам Твардовский в «Новом мире» печатает, это тогда журнал такой был, жутко престижный. А мамаша Асклепиада – лицо, приближенное к императрице, точнее, к ее лицу. А еще точнее – к лицам жен сильных мира сего. Она, видишь ли, специалист в области челюстно-лицевой хирургии и, пока не эмигрировала в СССР, успела поучиться и постажироваться в лучших клиниках Америки и Европы. Главная ее специальность – носы, она их очень ловко переделывает. Ну и подбородки, если кому надо, тоже облагораживает. Представляешь, какие у нее связи и возможности?
   – Да-а, – протянул Камень. – А что Родик?
   – А ничего. Ему Аэлла нравится, потому что она красивая, но он себя с ней неуютно чувствует. Понимаешь, она сама про себя думает, что она такая-растакая – ну просто дальше некуда, и что тот, кого она удостоит чести быть рядом, тоже должен этой высокой планке соответствовать. А Родик соответствовать не хочет, у него вообще с честолюбием не очень-то, он парень мирный, покладистый, не борец. Ему с Любой куда спокойнее, с ней он чувствует себя уверенно: он старше, он умнее, он сильнее, Люба глаз с него не сводит и в рот заглядывает. А рядом с Аэллой ему все время приходится напрягаться, а напрягаться он не большой любитель. Знаешь, такой сибарит-романтик. И вот тут мы, друг мой Камень, подходим к еще одному эпизоду, который, как мне кажется, будет не лишним. Наш Родик уговорил Любу пойти в лес посмотреть на разрушенное молнией дерево. И дорогу-то он знает, и места-то там красивые, и само дерево, в которое молния ударила, тоже совершенно сказочное. Ну, пошли они. До дерева дошли, но Родик не учел, что это место уже у самой опушки, а за опушкой – деревня, а в деревне свои пацаны и свои нравы. И еще он не учел, что Люба уже… ну как тебе объяснить… короче, она уже девушка по всем статьям, и бедра у нее, и попа, и грудь – все в наличии. Он-то привык ее маленькой считать, потому ничего и не замечал. Только они в обратный путь двинулись – тут как тут местные парни нарисовались, поддатые, здоровенные, лет по семнадцати. Родик к земле прирос, его затошнило от страха, замутило, голова закружилась, язык к нёбу присох – ну, ты уже знаешь, с ним это бывает, есть у него такая особенность, в стрессовых ситуациях он теряется и ничего не соображает. А парни на Любу наступают, наступают… Ужас! И она – представляешь, какая молодец! – начала с ними разговаривать. Мол, как вас зовут, да вы откуда, да есть ли у вас в деревне такая тетя Маруся, у которой самый лучший яблоневый сад во всей округе, у нее бабушка всегда яблоки берет и нахвалиться не может. А еще у этой тети Маруси есть внук Виталик, второгодник, которому в прошлом году на все лето дали задание упражнения по русскому языку делать, а он справиться не мог, и ее, Любина то есть, бабушка ему два раза помогала. Ах, это ты и есть тот самый Виталик? Ну надо же, какие встречи бывают! Ты тете Марусе привет от меня передавай, скажи, от Любы Головиной и ее бабушки поклон, ладно? Парням деваться некуда, раз такой разговор пошел – получается, они вроде как бы знакомы уже, не приставать же к знакомой девчонке. Но над Родиком они, конечно, поизмывались всласть, дескать, чего стоишь, защитничек, хвост поджал, если уж с такой девкой гуляешь, так держи фасон, за ее спину не прячься. Одним словом, девочка – молодчинка, никто ведь не учил ее, как надо в таких ситуациях себя вести, она чисто интуитивно угадала.
   – Да, – задумчиво подтвердил Камень, – интуиция у нее мощнейшая, это мы уже и раньше замечали. Сердцем чует и мысли читает. Но я не понял, а что такого интересного в этом эпизоде?
   – Так я до интересного еще не дошел, – хмыкнул Змей. – Самое интересное-то потом началось, когда парни ушли. Берет, значит, наша Любаша нашего Родислава за руку и ведет по тропинке домой и приговаривает, мол, какой ты молодец, что стоял молчал, ничего не делал и в драку не лез. Видишь, как все хорошо обошлось, а если бы ты сглупил и начал за меня заступаться, то дело неминуемо закончилось бы дракой. Парни взрослые, пьяные, они ведь и убить могли, забили бы тебя до смерти, а так все хорошо закончилось. Родик идет понурый, в землю смотрит, ты, говорит, наверное, думаешь, что я трус, я и повел себя как трус, а Люба вокруг него вьется, в глаза заглядывает и уговаривает, что все совсем наоборот, что он повел себя правильно и только так и надо было себя повести, чтобы не спровоцировать кровопролитную драку, и она якобы все время, пока с парнями лясы точила, боялась, что Родик не выдержит и влезет в разговор, начнет за нее заступаться и все испортит. Но он молодец, все сделал правильно и до беды ситуацию не довел. Во как!
   – И что, – с нескрываемым ужасом спросил Камень, – неужели он ей поверил?
   – А то! Конечно, поверил. Как же не поверить, когда так хочется поверить? Ой, а она-то перепугалась, бедняжка! Я же видел, она с теми парнями разговаривает мирно так, почти даже ласково, а у самой поджилки трясутся, она-то отлично понимала, что может из всего этого получиться, ее и бабушка предупреждала, чтобы была осторожнее, и сестра Тамара просветительскую работу проводила. Люба-то у нас крупная, видная, не скажешь, что всего тринадцать лет.
   – Ну ты подумай, – Камень горестно вздохнул, – опять она его уговорила. Интересно, она сама-то верит в то, что говорит? Тебе как показалось?
   – Она верит в то, что ведет себя правильно и говорит то, что нужно, – уверенно ответил Змей. – Вот это я тебе могу гарантировать. А все остальное – это уж больно тонкая материя, тут легко ошибиться. Я тебе из своего опыта скажу: такие ситуации никогда нельзя разрешать силой, их можно только разруливать разговорами.
   – Но ведь заступиться за девушку, не дать ее в обиду, защитить – это благородно, это делается с добрыми намерениями. Разве это может закончиться плохо?
   – Еще как может, – Змей издал тихое шипение, обозначавшее громкий хохот. – Ты рассуждаешь как кондовый философ, который оперирует категориями этики. Подумаешь, добрые намерения и благородные побуждения! Да чтоб ты знал, благими намерениями вымощена дорога в ад. Забыл небось? Очень часто благие намерения ведут к разрушительным и даже гибельным последствиям, и наш случай как раз тому пример.
   – Ты хочешь сказать, что этика – это пустая болтовня и никому не нужная наука? – возмутился Камень.
   – Я хочу сказать, что этика не является единственным критерием для разрешения жизненных ситуаций, вот и все, – спокойно парировал Змей. – Жизнь во всем многообразии ее проявлений постоянно вступает в непримиримое противоречие с категориями этики как науки. И не надо по этому поводу драматизировать. Противоречия – неотъемлемая часть нашего существования, без противоречий не было бы движения вперед. Да перестань ты дуться, в конце концов! – прикрикнул он на угрюмо молчащего Камня. – Давай лучше прощаться, а то сейчас наш монстр разведки явится и опять начнет клювом туда-сюда ворочать, соперников вынюхивать. Я подальше отползу, чтобы он меня не учуял, и послушаю издалека, какие новости он тебе притащит. Если что – зови на помощь, я всегда готов.
   – Спасибо, – Камень уже понял, что был не совсем прав, наехав на Змея, и от умиления даже прослезился. – Извини, если я был не прав. Что-то у меня с нервами в последнее время…

* * *

   К лету 1960 года расстановка сил в дачной компании сформировалась окончательно. Главной оставалась Аэлла Александриди, первенство которой и ее право принимать обязательные для исполнения решения основывалось на нескольких фундаментальных обстоятельствах: она была местной, что по каким-то непонятным ребячьим соображениям давало ей неоспоримые преимущества; она была гречанкой по происхождению, и это делало ее необыкновенной; она знала греческий язык, греческую историю и мифологию, и это подразумевало, что она априори знает больше других; она была красивой и на этом основании обладала всеми бесспорными правами красавицы. Одним словом, Аэлла считалась первой среди всех и лучшей во всем, и никто из дачной компании не смел в этом усомниться.
   На втором месте, образно говоря – ошую и одесную от первой красавицы, стояли Родислав Романов и Андрей Бегорский. Сие почетное положение они заняли по разным причинам. Родислава Аэлла приблизила к себе, поскольку он ей очень нравился, а вот Андрей оказался на позиции приближенного просто потому, что никакого другого места и не мог занять. Он категорически не хотел быть первым, ибо до самозабвения любил шахматы и частенько пропускал коллективные мероприятия, предпочитая посидеть над доской и сборником гроссмейстерских этюдов, тогда как место лидера обязывало бы его возглавлять компанию всегда и во всем. Но и быть третьим или даже пятым он не мог бы по определению: Андрей много читал и знал явно больше самой Аэллы, и хотя он специально этого не демонстрировал, все равно было понятно, что он умный и суждения его нетривиальны, не похожи на суждения других его ровесников.
   И еще на втором месте, даже как бы на втором с половиной, была Люба Головина, не обладавшая никакими выдающимися достоинствами, во всяком случае в глазах ребят, но являвшаяся неотъемлемым приложением к Родику Романову. На место сбора компании они приходили вместе, вместе же и уходили, частенько ходили в кино вдвоем или втроем с Андреем Бегорским, и все как-то привыкли воспринимать их как неразлучную пару, при этом никому и в голову не приходило дразнить их «тили-тили-тестом-женихом-и-невестой», просто все помнили, что это именно Родик когда-то привел Любу в компанию, и знали, что они живут на соседних улицах, поэтому совершенно естественно, что они приходят и уходят вместе. Аэлла в Любе соперницу не видела, да это и понятно: младше на два года, совсем сопля зеленая, и ничего в этой малявке нет особенного, а если Родику так нравится изображать из себя старшего брата и покровителя малолеток – так ради бога, пусть тешится. После визита в дом Романовых и знакомства с Евгением Христофоровичем Аэлла полагала, что теперь между нею и Родиславом есть «нечто», что составляет их общую тайну и делает их ближе друг к другу. Ходить в гости в этом поселке было почему-то не принято, по крайней мере среди ребят, и факт пребывания в доме у Романовых выглядел для Аэллы более чем просто значительным. О том, что Родик и Люба регулярно бывают друг у друга, девушка, конечно, знала, но ни малейшего значения этому обстоятельству не придавала: подумаешь, возится Родислав с этой малышкой – да и пусть себе возится. А того, что «эта малышка» ростом уже обогнала невысокую Аэллу, надменная красавица даже и не замечала.