Страница:
Теперь Виталий Андреевич жил на даче и коротал время написанием мемуаров о советской власти. Максим как-то попросил почитать уже написанное и пришел в ужас от корявости языка и скудости мыслей. Это никто никогда не напечатает, потому что это скучно и очень тенденциозно, в тексте нет ничего, кроме самолюбования и подтасовки фактов таким образом, чтобы сам Виталий Андреевич выглядел молодцом.
Родители Максима развелись, когда мальчику было полтора года. Мать всегда говорила, что сама ушла от отца, но Максим до определенного момента в это не верил. Поверил он только тогда, когда узнал отца поближе и познакомился с его второй женой. Виталий Андреевич много лет сыном не интересовался, только алименты переводил, а два с лишним года назад неожиданно объявился и стал настойчиво советовать сыну пойти в политику, потому что власть, как он говорил, – это главное достижение в жизни настоящего мужчины. Отец обладал несомненным даром убеждения, потому и сделал в свое время «почти карьеру», и Максим повелся на эти разговоры, которые показались ему правильными, справедливыми. Он и сам не заметил, как попал под влияние отца. Максим Крамарев начал активную работу по продвижению себя в депутаты, а отец давал ему советы и строго спрашивал отчет по каждой мелочи. Максима это и смешило, и нервировало, он давно отвык отчитываться перед кем бы то ни было, но, с другой стороны, он не мог не признавать, что отец очень часто говорит дело и в людях разбирается.
Он еще только подошел к калитке, а Виталий Андреевич уже спешил ему навстречу, бодро спускаясь с крыльца.
– Сынок, наконец-то! Я так соскучился по тебе! Дай-ка я на тебя посмотрю.
Отец внимательно оглядел сына, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
– Ты очень хорошо выглядишь, и костюм сидит отлично, и стрижка тебе идет. Это новая, да?
– Да, – чуть смущенно признался Максим, – имиджмейкер посоветовал сменить прическу. Ты считаешь, меня удачно постригли?
– Очень, сынок, очень удачно! И вообще, ты такой молодец, такой умница, я нарадоваться на тебя не могу. Ты один меня понимаешь, я с тобой душой отдыхаю.
Они вошли в дом, Виталий Андреевич бросился накрывать на стол, они перекусили, попили чаю, потом Максим неторопливо и подробно рассказывал о том, что делается в его предвыборном штабе, а отец то и дело хвалил сына и восхищался его умом, талантом и организованностью. Максим таял, как растаял и тогда, когда отец вдруг объявился после стольких лет глухого молчания. Мать была строгой и суровой, даже жесткой, она никогда не хвалила сына, только требовала быть еще лучше, еще старательнее, еще умнее, еще успешнее, а мальчику так не хватало любящего родителя, потому что Максим был уверен, что любовь – это мягкость, доброта и всепрощение, а вовсе не стремление сделать лучше для того, кого любишь. Ему казалось, что раз мать его не хвалит, значит, она им все время недовольна, а коль недовольна, стало быть, не любит.
Отношения с отчимом, маминым вторым мужем, у Максима тоже не сложились, в детстве и юности он чувствовал себя одиноким и брошенным, поэтому на появление родного отца откликнулся горячо и жадно. Тем более Виталий Андреевич, умевший находить подходы к людям, быстро нашел подход и к сыну. Сперва Максим, правда, пытался упрекать отца в том, что тот столько лет не появлялся и не интересовался своим ребенком, но Виталий Андреевич объяснил, что не хотел мешать новой семье бывшей жены и влезать в отношения Максима с отчимом, чтобы их не испортить. «Я же не знал, что у вас не сложилось, – оправдывался он. – Я был уверен, что вы живете в мире и дружбе, и не хотел болтаться между вами, как лишняя деталь. Я думал, ты его папой называешь, а про меня и не знаешь вовсе, ты же был совсем маленьким, когда мы с мамой расстались. Я берег твою психику, не хотел ее калечить». В тот момент Максима это очень тронуло, и в нем вспыхнула любовь к отцу, к родителю, который его хвалил и поощрял, который откровенно любовался им, и скучал по нему, и ждал его приезда. Не то что мама, которая, в отличие от Виталия Андреевича, никогда не говорила сыну, что соскучилась и не могла дождаться, когда же он приедет. Мама вообще скупа на добрые слова, а здесь, у отца, Максим просто купается в любви и восхищении.
Он как раз пересказывал отцу новый вариант предвыборной программы своего главного и самого опасного конкурента Разуваева, когда в кармане завибрировал мобильник. Максим взглянул на дисплей: нет, с этим человеком нельзя разговаривать в присутствии отца. Он быстро поднялся и вышел на крыльцо, заметив недоуменный и обиженный взгляд Виталия Андреевича. Конечно, отец вправе полагать, что у Максима нет от него секретов, ведь сын даже про свою любовницу Жанну ему рассказал. Но есть вещи, которые Крамарев-младший не может поведать даже Крамареву-старшему.
– Алло, – тихо произнес он в трубку, давая понять, что ему неудобно разговаривать.
Но разговаривать все равно пришлось, вернее, не столько говорить, сколько слушать.
– Я понял, спасибо, – произнес он в самом конце и отключился.
Значит, они продолжают что-то вынюхивать, но, похоже, сами не знают, что именно. Ничего, это не страшно, пока эта парочка в Южноморске, Крамареву ничего не угрожает. А в других местах они искать не станут, ума не хватит. И все-таки интересно, кто они такие? В милицию не обращаются, зафиксирован всего один контакт с сотрудником уголовного розыска, да и то с таким, который ничего не знает и потому не опасен. На самом деле беспокоиться пока совершенно не о чем, никто ничего не знает, а потому никто и не может быть опасен. Но просто любопытно, откуда они взялись и что им надо…
Максим вернулся в дом и сразу же наткнулся на осуждающий взгляд отца.
– У тебя от меня секреты, сынок?
– Никогда, – Максим широко улыбнулся. – Просто рано было рассказывать, а теперь, после этого звонка, уже можно. Пап, у меня появилась новая женщина… Ты не представляешь, какая она!
– Что, лучше Жанны? Кстати, ты обещал ее привезти сюда, познакомить нас.
– Папа, она не лучше Жанны, она просто другая. Она волшебная.
Что сказать еще, Максим не знал, и вел себя как влюбленный пацан. Виталий Андреевич строго сдвинул брови.
– И как далеко у вас зашло?
– Пока еще не зашло. Но вот она сейчас позвонила и дала понять, что может зайти…
– Сынок, не надо бы тебе распыляться в такой ответственный момент, – посоветовал отец. – Тебе сейчас требуются все силы, ты должен быть собран и сосредоточен, ведь начинается финальная часть предвыборной гонки, а ты роман завел. Это будет тебя отвлекать.
– Да? – Максим сделал вид, что прислушивается к его словам. – Ты так считаешь?
– Конечно, сынок, – горячо заговорил Крамарев-старший и принялся убеждать сына в том, что любовные отношения – вещь, безусловно, хорошая и даже полезная, но они должны быть ко времени. А если не ко времени, то могут только навредить.
Максим молча слушал и кивал, не выдвигая никаких контраргументов.
– Да, пап, ты, пожалуй, прав, – сказал он. – Мне это как-то в голову не приходило. Придется мне отложить развитие отношений до лучших времен, а сейчас все силы отдать выборам. Все-таки я у тебя не очень умный, да?
– Ну что ты, сынок, ты умница, ты редкий человек, так много успел, так многого добился в свои годы! Я горжусь тобой.
У Максима Крамарева хватало внутренней честности признаваться себе, что ездит он к отцу только ради того, чтобы слышать эти слова. Эти и им подобные.
Ардаев слушал выступающих вполуха, исподтишка оглядывая присутствующих. Да, не жируют они на свои государственные пенсии, а ведь наверняка никто дома не сидит, все работают, кто где смог пристроиться. Есть, конечно, среди его бывших коллег и очень удачливые и успешные, и немало, но их здесь сейчас нет, у них нашлись дела поважнее проводов в последний путь. А сюда пришли те, кто, как и покойный, считают копейки, из которых складывается их нынешний достаток – пенсия да скромная зарплата. Одеты – глаза бы не глядели, сплошной ширпотреб, купленный на вещевом рынке, и лица у всех какие-то понурые, и не оттого, что похороны, а просто оттого, что жизнь тяжелая и безрадостная. Он, Ардаев, конечно, старается соответствовать и тоже улыбкой не сияет, но все-таки одет он не в пример остальным: дорого и со вкусом. У него один галстук стоит столько, сколько вся одежда на этом, к примеру, мужичонке, который когда-то был его, Ардаева, начальником. Ну и толку было в свое время делать карьеру, рвать задницу и из-под себя выпрыгивать, чтобы спустя короткое время видеть своих же подчиненных в полном шоколаде, а самому пустые щи хлебать? Нет, это не для него.
Панихида закончилась, родные и близкие в последний раз подошли к открытому гробу, и уже через десять минут процессия двинулась к вырытой могиле. Бросили, как полагается, по горсти земли, подошли по очереди к вдове и дочери, сказали какие-то слова поддержки и утешения и двинулись к выходу, где уже ждал автобус, чтобы везти на поминки. Ардаев прошел мимо автобуса к своей машине. На поминки он ехать не собирался, у него было куда более важное дело: на сегодня назначен последний визит к стоматологу, который заменит наконец временные коронки постоянными, и Ардаев сможет отныне улыбаться поистине голливудской улыбкой.
На прием к врачу он немного опоздал – попал в пробку.
– Слава богу, в последний раз, – сказал он, усаживаясь в зубоврачебное кресло. – Вам, наверное, смертельно надоело со мной возиться, работа-то проделана огромная.
– Ну что вы, – скромно улыбнулся врач, молодой, полноватый, с трехдневной щетиной на округлых щеках, – чем труднее работа, тем мне интереснее. Даже жаль, что мы с вами заканчиваем. Я для вас пригласил анестезиолога на всякий случай, но вообще-то процедура не страшная. Вы как?
Ардаев панически боялся любой боли, а уж о зубной и говорить нечего, он боялся даже обезболивающих уколов в десну, и страх этот, и вырабатываемый адреналин не давали лекарству действовать в полной мере. Сколько ни добавлял врач препарат – ему все равно было больно, и тогда доктор предложил вызывать анестезиолога, который вводил Ардаеву специальный коктейль. Один укол в вену – и благостный легкий сон, а при пробуждении все уже кончено, и ни боли, ни страха. Процедура Ардаеву понравилась. Зачем терпеть даже легкое неудобство, когда можно спокойно спать и ни о чем не думать?
– Конечно, – кивнул он, – давайте.
Через сорок секунд после укола он крепко уснул, а когда проснулся, его зубы были ровными, гладкими и красивыми. Доктор поднес Ардаеву зеркало.
– Ну, что скажете?
Ардаев широко улыбнулся и невольно залюбовался собой. Красота! Нет, подружку решительно пора менять, с такой улыбкой он теперь может рассчитывать кое на что получше тридцатитрехлетней засидевшейся в девках актрисульки.
Он расплатился и вышел из кабинета, а в холле остановился перед большим зеркалом и осмотрел себя с ног до головы. Хорошо, что он купил на днях этот костюм, сидит отлично и возраста не прибавляет. Ардаеву в прошлом году исполнилось шестьдесят, своего возраста он не стеснялся, считал, что еще достаточно молод, но ему казалось, что выглядит он старше своих лет. Он тщательно следил за прической и регулярно стригся в дорогом салоне, затеял улучшение зубов и старался, чтобы одежда подчеркивала только достоинства его фигуры, коих было, надо признаться, не так уж много. Недостатков-то куда больше…
Но все равно, у покойного, с которым он сегодня простился, все уже позади, для него все закончилось, а у него, у Ардаева, все еще впереди. Его ждут самые лучшие годы и самые яркие удовольствия, его ждут новые машины, дорогие курорты и красивые женщины. Только бы все получилось! «Получится, обязательно получится, – думал он, легко сбегая по ступенькам к выходу на улицу и подходя к своему автомобилю, – первая часть плана прошла без сбоев, почему вторая должна не получиться? Конечно, не все здесь зависит от меня, слишком много людей вовлечено в процесс, но, в конце концов, им ведь можно и помочь, если будет нужно».
Садясь в машину, он слегка придержал дверь, чтобы не задеть проходящую мимо женщину, и улыбнулся ей своей новой ослепительной улыбкой. На душе стало легко.
Глава 9
Родители Максима развелись, когда мальчику было полтора года. Мать всегда говорила, что сама ушла от отца, но Максим до определенного момента в это не верил. Поверил он только тогда, когда узнал отца поближе и познакомился с его второй женой. Виталий Андреевич много лет сыном не интересовался, только алименты переводил, а два с лишним года назад неожиданно объявился и стал настойчиво советовать сыну пойти в политику, потому что власть, как он говорил, – это главное достижение в жизни настоящего мужчины. Отец обладал несомненным даром убеждения, потому и сделал в свое время «почти карьеру», и Максим повелся на эти разговоры, которые показались ему правильными, справедливыми. Он и сам не заметил, как попал под влияние отца. Максим Крамарев начал активную работу по продвижению себя в депутаты, а отец давал ему советы и строго спрашивал отчет по каждой мелочи. Максима это и смешило, и нервировало, он давно отвык отчитываться перед кем бы то ни было, но, с другой стороны, он не мог не признавать, что отец очень часто говорит дело и в людях разбирается.
Он еще только подошел к калитке, а Виталий Андреевич уже спешил ему навстречу, бодро спускаясь с крыльца.
– Сынок, наконец-то! Я так соскучился по тебе! Дай-ка я на тебя посмотрю.
Отец внимательно оглядел сына, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
– Ты очень хорошо выглядишь, и костюм сидит отлично, и стрижка тебе идет. Это новая, да?
– Да, – чуть смущенно признался Максим, – имиджмейкер посоветовал сменить прическу. Ты считаешь, меня удачно постригли?
– Очень, сынок, очень удачно! И вообще, ты такой молодец, такой умница, я нарадоваться на тебя не могу. Ты один меня понимаешь, я с тобой душой отдыхаю.
Они вошли в дом, Виталий Андреевич бросился накрывать на стол, они перекусили, попили чаю, потом Максим неторопливо и подробно рассказывал о том, что делается в его предвыборном штабе, а отец то и дело хвалил сына и восхищался его умом, талантом и организованностью. Максим таял, как растаял и тогда, когда отец вдруг объявился после стольких лет глухого молчания. Мать была строгой и суровой, даже жесткой, она никогда не хвалила сына, только требовала быть еще лучше, еще старательнее, еще умнее, еще успешнее, а мальчику так не хватало любящего родителя, потому что Максим был уверен, что любовь – это мягкость, доброта и всепрощение, а вовсе не стремление сделать лучше для того, кого любишь. Ему казалось, что раз мать его не хвалит, значит, она им все время недовольна, а коль недовольна, стало быть, не любит.
Отношения с отчимом, маминым вторым мужем, у Максима тоже не сложились, в детстве и юности он чувствовал себя одиноким и брошенным, поэтому на появление родного отца откликнулся горячо и жадно. Тем более Виталий Андреевич, умевший находить подходы к людям, быстро нашел подход и к сыну. Сперва Максим, правда, пытался упрекать отца в том, что тот столько лет не появлялся и не интересовался своим ребенком, но Виталий Андреевич объяснил, что не хотел мешать новой семье бывшей жены и влезать в отношения Максима с отчимом, чтобы их не испортить. «Я же не знал, что у вас не сложилось, – оправдывался он. – Я был уверен, что вы живете в мире и дружбе, и не хотел болтаться между вами, как лишняя деталь. Я думал, ты его папой называешь, а про меня и не знаешь вовсе, ты же был совсем маленьким, когда мы с мамой расстались. Я берег твою психику, не хотел ее калечить». В тот момент Максима это очень тронуло, и в нем вспыхнула любовь к отцу, к родителю, который его хвалил и поощрял, который откровенно любовался им, и скучал по нему, и ждал его приезда. Не то что мама, которая, в отличие от Виталия Андреевича, никогда не говорила сыну, что соскучилась и не могла дождаться, когда же он приедет. Мама вообще скупа на добрые слова, а здесь, у отца, Максим просто купается в любви и восхищении.
Он как раз пересказывал отцу новый вариант предвыборной программы своего главного и самого опасного конкурента Разуваева, когда в кармане завибрировал мобильник. Максим взглянул на дисплей: нет, с этим человеком нельзя разговаривать в присутствии отца. Он быстро поднялся и вышел на крыльцо, заметив недоуменный и обиженный взгляд Виталия Андреевича. Конечно, отец вправе полагать, что у Максима нет от него секретов, ведь сын даже про свою любовницу Жанну ему рассказал. Но есть вещи, которые Крамарев-младший не может поведать даже Крамареву-старшему.
– Алло, – тихо произнес он в трубку, давая понять, что ему неудобно разговаривать.
Но разговаривать все равно пришлось, вернее, не столько говорить, сколько слушать.
– Я понял, спасибо, – произнес он в самом конце и отключился.
Значит, они продолжают что-то вынюхивать, но, похоже, сами не знают, что именно. Ничего, это не страшно, пока эта парочка в Южноморске, Крамареву ничего не угрожает. А в других местах они искать не станут, ума не хватит. И все-таки интересно, кто они такие? В милицию не обращаются, зафиксирован всего один контакт с сотрудником уголовного розыска, да и то с таким, который ничего не знает и потому не опасен. На самом деле беспокоиться пока совершенно не о чем, никто ничего не знает, а потому никто и не может быть опасен. Но просто любопытно, откуда они взялись и что им надо…
Максим вернулся в дом и сразу же наткнулся на осуждающий взгляд отца.
– У тебя от меня секреты, сынок?
– Никогда, – Максим широко улыбнулся. – Просто рано было рассказывать, а теперь, после этого звонка, уже можно. Пап, у меня появилась новая женщина… Ты не представляешь, какая она!
– Что, лучше Жанны? Кстати, ты обещал ее привезти сюда, познакомить нас.
– Папа, она не лучше Жанны, она просто другая. Она волшебная.
Что сказать еще, Максим не знал, и вел себя как влюбленный пацан. Виталий Андреевич строго сдвинул брови.
– И как далеко у вас зашло?
– Пока еще не зашло. Но вот она сейчас позвонила и дала понять, что может зайти…
– Сынок, не надо бы тебе распыляться в такой ответственный момент, – посоветовал отец. – Тебе сейчас требуются все силы, ты должен быть собран и сосредоточен, ведь начинается финальная часть предвыборной гонки, а ты роман завел. Это будет тебя отвлекать.
– Да? – Максим сделал вид, что прислушивается к его словам. – Ты так считаешь?
– Конечно, сынок, – горячо заговорил Крамарев-старший и принялся убеждать сына в том, что любовные отношения – вещь, безусловно, хорошая и даже полезная, но они должны быть ко времени. А если не ко времени, то могут только навредить.
Максим молча слушал и кивал, не выдвигая никаких контраргументов.
– Да, пап, ты, пожалуй, прав, – сказал он. – Мне это как-то в голову не приходило. Придется мне отложить развитие отношений до лучших времен, а сейчас все силы отдать выборам. Все-таки я у тебя не очень умный, да?
– Ну что ты, сынок, ты умница, ты редкий человек, так много успел, так многого добился в свои годы! Я горжусь тобой.
У Максима Крамарева хватало внутренней честности признаваться себе, что ездит он к отцу только ради того, чтобы слышать эти слова. Эти и им подобные.
* * *
Ардаев стоял, скорбно склонив голову, и слушал выступающих на гражданской панихиде бывших коллег. Хоронили подполковника в отставке, с которым Ардаев когда-то вместе работал, не очень тесно и недолго, но все-таки долг сослуживца призывал попрощаться с покойным и отдать ему последнюю дань уважения. Народу на панихиду собралось не так чтоб очень много, а ведь похороны специально переносили на день после праздников, чтобы люди успели вернуться с дач и из домов отдыха. Умер несчастный еще 6 мая, и, по-хорошему, хоронить надо было бы 8-го, на третий день, как положено, но родственники решили дождаться, пока все съедутся в Москву после праздников, чтобы панихида была похожа на панихиду, а не на сиротские похороны.Ардаев слушал выступающих вполуха, исподтишка оглядывая присутствующих. Да, не жируют они на свои государственные пенсии, а ведь наверняка никто дома не сидит, все работают, кто где смог пристроиться. Есть, конечно, среди его бывших коллег и очень удачливые и успешные, и немало, но их здесь сейчас нет, у них нашлись дела поважнее проводов в последний путь. А сюда пришли те, кто, как и покойный, считают копейки, из которых складывается их нынешний достаток – пенсия да скромная зарплата. Одеты – глаза бы не глядели, сплошной ширпотреб, купленный на вещевом рынке, и лица у всех какие-то понурые, и не оттого, что похороны, а просто оттого, что жизнь тяжелая и безрадостная. Он, Ардаев, конечно, старается соответствовать и тоже улыбкой не сияет, но все-таки одет он не в пример остальным: дорого и со вкусом. У него один галстук стоит столько, сколько вся одежда на этом, к примеру, мужичонке, который когда-то был его, Ардаева, начальником. Ну и толку было в свое время делать карьеру, рвать задницу и из-под себя выпрыгивать, чтобы спустя короткое время видеть своих же подчиненных в полном шоколаде, а самому пустые щи хлебать? Нет, это не для него.
Панихида закончилась, родные и близкие в последний раз подошли к открытому гробу, и уже через десять минут процессия двинулась к вырытой могиле. Бросили, как полагается, по горсти земли, подошли по очереди к вдове и дочери, сказали какие-то слова поддержки и утешения и двинулись к выходу, где уже ждал автобус, чтобы везти на поминки. Ардаев прошел мимо автобуса к своей машине. На поминки он ехать не собирался, у него было куда более важное дело: на сегодня назначен последний визит к стоматологу, который заменит наконец временные коронки постоянными, и Ардаев сможет отныне улыбаться поистине голливудской улыбкой.
На прием к врачу он немного опоздал – попал в пробку.
– Слава богу, в последний раз, – сказал он, усаживаясь в зубоврачебное кресло. – Вам, наверное, смертельно надоело со мной возиться, работа-то проделана огромная.
– Ну что вы, – скромно улыбнулся врач, молодой, полноватый, с трехдневной щетиной на округлых щеках, – чем труднее работа, тем мне интереснее. Даже жаль, что мы с вами заканчиваем. Я для вас пригласил анестезиолога на всякий случай, но вообще-то процедура не страшная. Вы как?
Ардаев панически боялся любой боли, а уж о зубной и говорить нечего, он боялся даже обезболивающих уколов в десну, и страх этот, и вырабатываемый адреналин не давали лекарству действовать в полной мере. Сколько ни добавлял врач препарат – ему все равно было больно, и тогда доктор предложил вызывать анестезиолога, который вводил Ардаеву специальный коктейль. Один укол в вену – и благостный легкий сон, а при пробуждении все уже кончено, и ни боли, ни страха. Процедура Ардаеву понравилась. Зачем терпеть даже легкое неудобство, когда можно спокойно спать и ни о чем не думать?
– Конечно, – кивнул он, – давайте.
Через сорок секунд после укола он крепко уснул, а когда проснулся, его зубы были ровными, гладкими и красивыми. Доктор поднес Ардаеву зеркало.
– Ну, что скажете?
Ардаев широко улыбнулся и невольно залюбовался собой. Красота! Нет, подружку решительно пора менять, с такой улыбкой он теперь может рассчитывать кое на что получше тридцатитрехлетней засидевшейся в девках актрисульки.
Он расплатился и вышел из кабинета, а в холле остановился перед большим зеркалом и осмотрел себя с ног до головы. Хорошо, что он купил на днях этот костюм, сидит отлично и возраста не прибавляет. Ардаеву в прошлом году исполнилось шестьдесят, своего возраста он не стеснялся, считал, что еще достаточно молод, но ему казалось, что выглядит он старше своих лет. Он тщательно следил за прической и регулярно стригся в дорогом салоне, затеял улучшение зубов и старался, чтобы одежда подчеркивала только достоинства его фигуры, коих было, надо признаться, не так уж много. Недостатков-то куда больше…
Но все равно, у покойного, с которым он сегодня простился, все уже позади, для него все закончилось, а у него, у Ардаева, все еще впереди. Его ждут самые лучшие годы и самые яркие удовольствия, его ждут новые машины, дорогие курорты и красивые женщины. Только бы все получилось! «Получится, обязательно получится, – думал он, легко сбегая по ступенькам к выходу на улицу и подходя к своему автомобилю, – первая часть плана прошла без сбоев, почему вторая должна не получиться? Конечно, не все здесь зависит от меня, слишком много людей вовлечено в процесс, но, в конце концов, им ведь можно и помочь, если будет нужно».
Садясь в машину, он слегка придержал дверь, чтобы не задеть проходящую мимо женщину, и улыбнулся ей своей новой ослепительной улыбкой. На душе стало легко.
Глава 9
Наконец-то праздники закончились, наступило 11 мая, и Настя Каменская приободрилась. Сегодня должен вернуться из Арабских Эмиратов Евгений Евтеев, а также Лада Якушева, девушка, которая была сиделкой у Дмитрия Васильевича Евтеева и которая на все праздники уезжала в горы на турбазу, о чем им сообщила мать Лады. Первым делом Настя позвонила Евгению на мобильник, но тот сказал, что рейс из Дубаи на Москву у него только во второй половине дня, а потом из Москвы ему предстоит ночной перелет в Южноморск, после которого он намерен хоть немного выспаться, так что встретиться с детективом из Москвы он сможет не раньше завтрашнего обеда. Зато Лада Якушева, вернувшаяся в Южноморск накануне поздно вечером, согласилась встретиться прямо сегодня. По телефону с ней договаривался Чистяков: Настя сочла, что беседовать с молодой девушкой лучше обаятельному москвичу, чем тетке сомнительного возраста.
– Что я должен у нее спросить?
Чистяков достал айпод, вывел на дисплей клавиатуру и приготовился записывать подробные инструкции.
– Понимаешь, Леша, для того чтобы так точно улучить время взлома квартиры, нужно долго за ней наблюдать, – объяснила Настя. – Сама заказчица утверждает, что никого подозрительного не замечала, но она не из тех, кто стреляет глазами во все стороны. Она мне показалась такой погруженной в себя, не видящей ничего вокруг. У нее работа, у нее больной умирающий отец, она вся в своих мыслях и проблемах и по сторонам не смотрит. А вот молоденькая девушка, к тому же симпатичная…
– А это точно, что симпатичная? – с интересом перебил ее Чистяков.
Настя пожала плечами:
– Так говорит заказчица. Сам увидишь. Так вот, такая девушка обязательно смотрит по сторонам и ловит мужские взгляды, она постоянно готова к знакомству, к тому, что встретит своего прекрасного принца. Сиделка могла кого-нибудь заметить.
– Ясно. А что я должен ей врать?
– Врать? – не поняла Настя.
– Ну, что я должен ей говорить? Я вообще кто? Твой муж?
– Ты – частный детектив из Москвы, к которому обратилась Валентина Евтеева. Зачем что-то выдумывать? Говори правду.
– Это ты называешь правдой? – усмехнулся Леша. – Какой я, к чертовой матери, частный детектив? Слушай, мне твоя затея не особо нравится, может, все-таки лучше ты сама с ней поговоришь?
– Лешенька, – взмолилась она, – ну пожалуйста, я тебя очень прошу! Она со мной будет разговаривать абы как, лишь бы отвязаться побыстрее, и ничего вспоминать не станет, она даже не постарается вспомнить.
– А со мной, думаешь, будет не так? – с сомнением спросил он.
– Конечно, нет! Ты ей интересен, ты – незнакомец из Москвы, красивый, высокий, хорошо одетый, обаятельный. Ты пригласишь ее в кафе и будешь угощать коктейлем и пирожными, будешь говорить ей комплименты, и она захочет, чтобы ваш разговор продлился как можно дольше, а для этого ей придется постараться и вспомнить.
– Ну ладно, – вздохнул он, – уговорила. Теперь учи меня, как надо задавать вопросы, чтобы был толк.
– В первую очередь попроси ее вспомнить день, когда убили Дмитрия Васильевича…
Инструктаж занял примерно полчаса, после чего они отправились в сквер рядом с дельфинарием – именно там Лада Якушева назначила Алексею встречу.
И вот теперь Настя сидела в сквере и ждала мужа, который встретил девушку и повел ее на новую набережную пить кофе с пирожными. Время тянулось мучительно, и она от нечего делать принялась фотографировать многочисленных собак и кошек, бродящих по скверу как с хозяевами, так и без оных. Кошки, судя по откормленности, имели постоянную прописку в точках общепита, а вот собаки были разные: и ухоженные, и откровенно бездомные. Особое внимание привлекла беременная сука невнятной породы, она показалась Насте необыкновенно выразительной. Собака лежала в песочнице перед маленьким домиком с треугольной крышей, края которой создавали необходимые для построения кадра диагонали, но проблема была в том, чтобы поместить саму собаку не в центр, а в место пересечения воображаемых линий, делящих кадр на девять равных прямоугольников, как того требовало «правило деления на три части», о котором Настя прочитала в учебнике по фотографии. Как только Настя отходила в сторону и удавалось поместить собаку в нужную точку кадра, диагонали оказывались не на месте и портили всю композицию. Пришлось пойти на известный риск, купить в киоске гамбургер и с его помощью отвести собаку в то место, которое наиболее подходило для построения кадра по всем канонам. Теперь будущая мама была на переднем плане слева, диагонали крыши – на среднем плане справа, а на заднем плане виднелись высокие кипарисы, врезающиеся в ярко-голубое небо. С композицией Настя кое-как справилась, но теперь, глядя в видоискатель, она понимала, что для выразительности очень не хватает цветового пятна. Увлекшись фотографированием, она стала всегда носить с собой вместе с фотоаппаратом три маленьких платочка основных цветов – желтого, синего и красного. Собака, которую удалось переместить из песочницы в другое место, теперь лежала на траве, и на ее зеленом фоне отлично смотрелось небольшое красное пятно – платочек.
Настя так увлеклась беременной собакой и попытками сделать выразительный снимок, что совсем не обращала внимания на окружающих, и конечно же, она не заметила сидящую неподалеку полную красивую даму в простом сарафане в мелкий «деревенский» цветочек. А коль так, то она и не узнала, что дама посматривала то на нее, то в сторону кафе, куда Чистяков увел сиделку Ладу Якушеву.
Она сделала с добрый десяток снимков, потом начала экспериментировать с цветом – ей показалось, что желтое пятно на зеленой траве будет выглядеть менее активным, зато вызывающим ассоциации с солнцем и покоем. Потом подошел черед синего пятна, которое Настя поместила на светло-коричневую деревянную крышу детского домика… А потом она увидела Чистякова, который шел по пересекающей сквер дорожке. И внезапно заметила, как обернулись ему вслед две молодые женщины, шедшие навстречу. Алексей шел, освещенный солнцем, такой стройный, ладный, подтянутый, шел своей легкой упругой походкой, на которую Настя, к своему стыду, впервые обратила внимание только минувшей зимой, когда смотрела на мужа из окна гостевого домика старинной усадьбы. А вот и еще одна женщина заинтересованно посмотрела ему вслед. Надо же, как им интересуются дамочки! А вот ею, Настей Каменской, уже никто не интересуется…
Алексей подходил все ближе, и Настя стала рассматривать его пристально и придирчиво. Совершенно белые волосы, морщинки на лице и шее. Господи, они же состарились вместе, а она даже не заметила! Но при этом Лешка продолжает сохранять мужскую привлекательность, то есть, говоря циничным языком рыночных отношений, он сохраняет товарную ценность, а она эту ценность уже утратила. Она не поймала на себе за последнее время ни одного заинтересованного мужского взгляда. Какой же он у нее красивый! А она – чучело. Хорошо еще, что взяла с собой платье, сшитое Тамарой, оно Лешке очень нравится, и его можно будет надеть послезавтра, в день пятнадцатой годовщины их свадьбы. И хорошо, что дала Тамаре уговорить себя сделать стрижку. Настя представила себя с прежним хвостиком, в джинсах и в футболке и невольно поежилась. Сзади пионерка, спереди пенсионерка. Наверное, в своем прежнем виде она выглядела просто смешно. А Лешка хорош необыкновенно… И почему она раньше этого не видела?
– Почему ты так странно смотришь? – спросил он, подойдя к ней. – Что-то не так? У меня порваны брюки?
– Леш, ты жутко красивый, – выпалила Настя. – На тебя все бабы заглядываются, шеи себе посворачивали.
– Не выдумывай! Собирай вещи, и пошли в одно интересное место, – скомандовал Чистяков.
– Куда?
Она подняла платочки и принялась торопливо собирать и укладывать в большую сумку фотопринадлежности.
– Я поведу тебя в кафе «Джоконда», – торжественно объявил он.
– Зачем? – удивилась Настя.
– Кажется, у вас это называется выездом на место происшествия, – с загадочным видом сообщил Алексей. – Встреча с девушкой оказалась небесполезной, я узнал много нового и интересного.
– Ну а кафе-то тут при чем?
– Говорят, это самое крутое место в городе, там повар по десертам – настоящий итальянец, и если мужчина хочет очаровать даму, он непременно ведет ее в «Джоконду». И кофе там самый лучший.
Про пирожные Настя уже слышать не могла, за последнюю неделю она объелась ими на долгие годы вперед, а вот известие про самый лучший в городе кофе ее взбодрило: выпить действительно хорошего кофе ей здесь удавалось нечасто.
– То есть ты хочешь меня очаровать? – на всякий случай уточнила она с улыбкой.
– А что, надо? – ответил он вопросом на вопрос. – На самом деле в этом кафе происходили важные для твоего расследования события, и я считаю, что нам имеет смысл посмотреть обстановку на месте.
– Я готова, – сказала Настя. – Ну давай же, рассказывай.
– Не раньше, чем мы доберемся до места и сделаем заказ. Иначе мой рассказ не произведет нужного впечатления.
– Ну, Леш, не вредничай, ты же видишь: я умираю от любопытства.
– Идем, идем, – он потянул ее за руку.
– Далеко идти-то?
– Нет, рядом, на новой набережной. Мы с тобой мимо пару раз проходили, но внимания не обращали.
Как ни силилась Настя, но вспомнить эту «Джоконду» она так и не смогла. И когда они мимо нее проходили? Может, Лешка шутит?
Однако когда он подвел ее к круглому зданию с куполом, она вспомнила: действительно, они здесь шли, и здание это Настя помнит, только вывеску она не прочла, отвлеклась на что-то. Оказалось, что кафе со знаменитыми десертами располагается на первом этаже, а на втором находится ресторан с банкетным залом.
От десерта она отказалась, хотя меню с картинками действительно поражало воображение, и заказала только две чашки кофе, правда, разного.
– А чего ты сладкое не берешь? – огорченно спросил Чистяков. – Говорят, здесь оно потрясающе вкусное.
– Леш, у меня внутри от сладкого уже все слиплось, – пожаловалась Настя. – Я же десерты здесь каждый день ем. Я больше не могу.
– Ну ладно, как хочешь. А я закажу.
Он заказал девушке в униформе, стилизованной под итальянское народное платье, три вида десертов и приступил к рассказу. Лада Якушева оказалась и в самом деле очень симпатичной, даже почти красивой, и, как многие провинциалки с хорошими внешними данными, мечтала о достойной жизни рядом с богатым мужчиной желательно не противной внешности. Сиделкой у Дмитрия Васильевича Евтеева она работала без малого год, отношения и с самим доктором, и с его дочкой у нее были хорошие, и платили они щедро, где еще такой заработок найдешь! Работа, конечно, нелегкая, но и оплата соответствующая. Девушка нечасто отлучалась от постели больного, ну, иногда в ближайший магазин сбегает или с подружкой посидит в кафе на набережной, это же совсем рядом, но всегда это бывало только с разрешения Дмитрия Васильевича, и то если он себя неплохо чувствовал.
– Что я должен у нее спросить?
Чистяков достал айпод, вывел на дисплей клавиатуру и приготовился записывать подробные инструкции.
– Понимаешь, Леша, для того чтобы так точно улучить время взлома квартиры, нужно долго за ней наблюдать, – объяснила Настя. – Сама заказчица утверждает, что никого подозрительного не замечала, но она не из тех, кто стреляет глазами во все стороны. Она мне показалась такой погруженной в себя, не видящей ничего вокруг. У нее работа, у нее больной умирающий отец, она вся в своих мыслях и проблемах и по сторонам не смотрит. А вот молоденькая девушка, к тому же симпатичная…
– А это точно, что симпатичная? – с интересом перебил ее Чистяков.
Настя пожала плечами:
– Так говорит заказчица. Сам увидишь. Так вот, такая девушка обязательно смотрит по сторонам и ловит мужские взгляды, она постоянно готова к знакомству, к тому, что встретит своего прекрасного принца. Сиделка могла кого-нибудь заметить.
– Ясно. А что я должен ей врать?
– Врать? – не поняла Настя.
– Ну, что я должен ей говорить? Я вообще кто? Твой муж?
– Ты – частный детектив из Москвы, к которому обратилась Валентина Евтеева. Зачем что-то выдумывать? Говори правду.
– Это ты называешь правдой? – усмехнулся Леша. – Какой я, к чертовой матери, частный детектив? Слушай, мне твоя затея не особо нравится, может, все-таки лучше ты сама с ней поговоришь?
– Лешенька, – взмолилась она, – ну пожалуйста, я тебя очень прошу! Она со мной будет разговаривать абы как, лишь бы отвязаться побыстрее, и ничего вспоминать не станет, она даже не постарается вспомнить.
– А со мной, думаешь, будет не так? – с сомнением спросил он.
– Конечно, нет! Ты ей интересен, ты – незнакомец из Москвы, красивый, высокий, хорошо одетый, обаятельный. Ты пригласишь ее в кафе и будешь угощать коктейлем и пирожными, будешь говорить ей комплименты, и она захочет, чтобы ваш разговор продлился как можно дольше, а для этого ей придется постараться и вспомнить.
– Ну ладно, – вздохнул он, – уговорила. Теперь учи меня, как надо задавать вопросы, чтобы был толк.
– В первую очередь попроси ее вспомнить день, когда убили Дмитрия Васильевича…
Инструктаж занял примерно полчаса, после чего они отправились в сквер рядом с дельфинарием – именно там Лада Якушева назначила Алексею встречу.
И вот теперь Настя сидела в сквере и ждала мужа, который встретил девушку и повел ее на новую набережную пить кофе с пирожными. Время тянулось мучительно, и она от нечего делать принялась фотографировать многочисленных собак и кошек, бродящих по скверу как с хозяевами, так и без оных. Кошки, судя по откормленности, имели постоянную прописку в точках общепита, а вот собаки были разные: и ухоженные, и откровенно бездомные. Особое внимание привлекла беременная сука невнятной породы, она показалась Насте необыкновенно выразительной. Собака лежала в песочнице перед маленьким домиком с треугольной крышей, края которой создавали необходимые для построения кадра диагонали, но проблема была в том, чтобы поместить саму собаку не в центр, а в место пересечения воображаемых линий, делящих кадр на девять равных прямоугольников, как того требовало «правило деления на три части», о котором Настя прочитала в учебнике по фотографии. Как только Настя отходила в сторону и удавалось поместить собаку в нужную точку кадра, диагонали оказывались не на месте и портили всю композицию. Пришлось пойти на известный риск, купить в киоске гамбургер и с его помощью отвести собаку в то место, которое наиболее подходило для построения кадра по всем канонам. Теперь будущая мама была на переднем плане слева, диагонали крыши – на среднем плане справа, а на заднем плане виднелись высокие кипарисы, врезающиеся в ярко-голубое небо. С композицией Настя кое-как справилась, но теперь, глядя в видоискатель, она понимала, что для выразительности очень не хватает цветового пятна. Увлекшись фотографированием, она стала всегда носить с собой вместе с фотоаппаратом три маленьких платочка основных цветов – желтого, синего и красного. Собака, которую удалось переместить из песочницы в другое место, теперь лежала на траве, и на ее зеленом фоне отлично смотрелось небольшое красное пятно – платочек.
Настя так увлеклась беременной собакой и попытками сделать выразительный снимок, что совсем не обращала внимания на окружающих, и конечно же, она не заметила сидящую неподалеку полную красивую даму в простом сарафане в мелкий «деревенский» цветочек. А коль так, то она и не узнала, что дама посматривала то на нее, то в сторону кафе, куда Чистяков увел сиделку Ладу Якушеву.
Она сделала с добрый десяток снимков, потом начала экспериментировать с цветом – ей показалось, что желтое пятно на зеленой траве будет выглядеть менее активным, зато вызывающим ассоциации с солнцем и покоем. Потом подошел черед синего пятна, которое Настя поместила на светло-коричневую деревянную крышу детского домика… А потом она увидела Чистякова, который шел по пересекающей сквер дорожке. И внезапно заметила, как обернулись ему вслед две молодые женщины, шедшие навстречу. Алексей шел, освещенный солнцем, такой стройный, ладный, подтянутый, шел своей легкой упругой походкой, на которую Настя, к своему стыду, впервые обратила внимание только минувшей зимой, когда смотрела на мужа из окна гостевого домика старинной усадьбы. А вот и еще одна женщина заинтересованно посмотрела ему вслед. Надо же, как им интересуются дамочки! А вот ею, Настей Каменской, уже никто не интересуется…
Алексей подходил все ближе, и Настя стала рассматривать его пристально и придирчиво. Совершенно белые волосы, морщинки на лице и шее. Господи, они же состарились вместе, а она даже не заметила! Но при этом Лешка продолжает сохранять мужскую привлекательность, то есть, говоря циничным языком рыночных отношений, он сохраняет товарную ценность, а она эту ценность уже утратила. Она не поймала на себе за последнее время ни одного заинтересованного мужского взгляда. Какой же он у нее красивый! А она – чучело. Хорошо еще, что взяла с собой платье, сшитое Тамарой, оно Лешке очень нравится, и его можно будет надеть послезавтра, в день пятнадцатой годовщины их свадьбы. И хорошо, что дала Тамаре уговорить себя сделать стрижку. Настя представила себя с прежним хвостиком, в джинсах и в футболке и невольно поежилась. Сзади пионерка, спереди пенсионерка. Наверное, в своем прежнем виде она выглядела просто смешно. А Лешка хорош необыкновенно… И почему она раньше этого не видела?
– Почему ты так странно смотришь? – спросил он, подойдя к ней. – Что-то не так? У меня порваны брюки?
– Леш, ты жутко красивый, – выпалила Настя. – На тебя все бабы заглядываются, шеи себе посворачивали.
– Не выдумывай! Собирай вещи, и пошли в одно интересное место, – скомандовал Чистяков.
– Куда?
Она подняла платочки и принялась торопливо собирать и укладывать в большую сумку фотопринадлежности.
– Я поведу тебя в кафе «Джоконда», – торжественно объявил он.
– Зачем? – удивилась Настя.
– Кажется, у вас это называется выездом на место происшествия, – с загадочным видом сообщил Алексей. – Встреча с девушкой оказалась небесполезной, я узнал много нового и интересного.
– Ну а кафе-то тут при чем?
– Говорят, это самое крутое место в городе, там повар по десертам – настоящий итальянец, и если мужчина хочет очаровать даму, он непременно ведет ее в «Джоконду». И кофе там самый лучший.
Про пирожные Настя уже слышать не могла, за последнюю неделю она объелась ими на долгие годы вперед, а вот известие про самый лучший в городе кофе ее взбодрило: выпить действительно хорошего кофе ей здесь удавалось нечасто.
– То есть ты хочешь меня очаровать? – на всякий случай уточнила она с улыбкой.
– А что, надо? – ответил он вопросом на вопрос. – На самом деле в этом кафе происходили важные для твоего расследования события, и я считаю, что нам имеет смысл посмотреть обстановку на месте.
– Я готова, – сказала Настя. – Ну давай же, рассказывай.
– Не раньше, чем мы доберемся до места и сделаем заказ. Иначе мой рассказ не произведет нужного впечатления.
– Ну, Леш, не вредничай, ты же видишь: я умираю от любопытства.
– Идем, идем, – он потянул ее за руку.
– Далеко идти-то?
– Нет, рядом, на новой набережной. Мы с тобой мимо пару раз проходили, но внимания не обращали.
Как ни силилась Настя, но вспомнить эту «Джоконду» она так и не смогла. И когда они мимо нее проходили? Может, Лешка шутит?
Однако когда он подвел ее к круглому зданию с куполом, она вспомнила: действительно, они здесь шли, и здание это Настя помнит, только вывеску она не прочла, отвлеклась на что-то. Оказалось, что кафе со знаменитыми десертами располагается на первом этаже, а на втором находится ресторан с банкетным залом.
От десерта она отказалась, хотя меню с картинками действительно поражало воображение, и заказала только две чашки кофе, правда, разного.
– А чего ты сладкое не берешь? – огорченно спросил Чистяков. – Говорят, здесь оно потрясающе вкусное.
– Леш, у меня внутри от сладкого уже все слиплось, – пожаловалась Настя. – Я же десерты здесь каждый день ем. Я больше не могу.
– Ну ладно, как хочешь. А я закажу.
Он заказал девушке в униформе, стилизованной под итальянское народное платье, три вида десертов и приступил к рассказу. Лада Якушева оказалась и в самом деле очень симпатичной, даже почти красивой, и, как многие провинциалки с хорошими внешними данными, мечтала о достойной жизни рядом с богатым мужчиной желательно не противной внешности. Сиделкой у Дмитрия Васильевича Евтеева она работала без малого год, отношения и с самим доктором, и с его дочкой у нее были хорошие, и платили они щедро, где еще такой заработок найдешь! Работа, конечно, нелегкая, но и оплата соответствующая. Девушка нечасто отлучалась от постели больного, ну, иногда в ближайший магазин сбегает или с подружкой посидит в кафе на набережной, это же совсем рядом, но всегда это бывало только с разрешения Дмитрия Васильевича, и то если он себя неплохо чувствовал.