Страница:
– Что, матушка? – зашептала, еле усадив гостью.
– Достала, – сообщила Ирина и откинулась, поджав губы, довольная собой донельзя. – Достала, ну уж и страху натерпелась, и в расход вошла!
– Это ничего, ничего, – заторопилась Мстислава, поняв намек. – Расход возмещу, а уж твой страх – не обессудь, матушка, дочерней любовью искуплю.
– Ну, будет, дочка, я не в упрек говорю. На-ка вот, смотри, что дал мне проклятый ведун, – сунулась к поясу, вытащила бархатный кошель, из него мешочек, благоухающий ладаном, а уж оттуда – пузыречек глиняный, не более мизинчика. – Там тайное зелье, из корней какой-то травы приготовлено. Колдун говорил, да я не поняла – мудреное что-то. Надо Лаурке зелье в пищу али в питье подсыпать и тогда муженька твоего от нее враз отворотит. Из похода вернется – и враз к тебе, краса ненаглядная, а про нее и думать забудет.
– Правда ли, матушка?
– Истинно тебе говорю!
– Только как же его подсыпать.
– И об этом я подумала, голубка моя сизая! Приди к ней, словно с добром пришла. Да не гордись, кланяйся пониже, гласом кротким обращайся...
Мстислава вспыхнула.
– Я к ней с добром, да еще и кланяться? Вот уж нет! Чтоб жена княжеского рода к безвестной рабыне, к девке непутевой кланяться ездила – не было такого и не будет!
– Погоди, невестушка. Это все притворство будет. Сможешь хорошо покорной прикинуться? – и поверит она тебе. А ты речь веди такую: не волей своей-де я за воеводу пошла, князь выдал. Ведомо мне, что душою он к тебе привязан. Вот и пришла поклониться, чтоб была между нами дружба. И про дитятко, что носишь, упомнить не забудь: дескать, не для себя просишь, а для младенчика. Опасаешься, кабы муж его для ради первенца не позабыл, и защиты Лауриной просишь.
– А поверит она мне?
– Как не поверить, поверит. Видала-то я ее всего одну минуточку, но уж знаю: проста она сверх меры, добродушная до глупости. Поверит тебе, позовет за трапезу. А как отвлечется, кушанье новое подать прикажет, али еще что, тут ты не мешкай, всыпай порошок в ее кубок. Тут тебе можно и со двора вон, но ты все ж досиди, чтоб никто ничего не заподозрил. Так и сладим дело!
– Боязно мне, матушка! А ну как не выйдет? Или с порога она меня погонит, или трапезовать с собой не позовет, или не выйдет мне улучить минуточку, чтоб окормить ее зельем?
– А ты не бойся! В этот раз не выйдет – в другой пробуй. Я для того и придумала, что ты к ней с дружбой идешь, чтоб можно было и в другой раз наехать. И уж рано иль поздно попадешь к трапезе и угостишь разлучницу своим кушаньем!
Ирина засмеялась, глядя на нее, засмеялась и Мстислава. Так, с улыбками, и прошли в трапезную. Мстислава кликнула девку, шепнула ей что-то и усадила гостью за стол. Уж когда кушанья были поданы, в дверях появилась давешняя девка, волоча в охапке богатую шубу – черные лисы крыты синем бархатом, по нему золотом шиты звезды и снежины. Хозяйка приняла шубу, с поклоном преподнесла ее гостье.
– Не побрезгуй, матушка, моим подарочком, – произнесла нараспев. – Оно и не ко времени, вроде, червен на дворе, да потом сгодится.
Ирина аж прослезилась, взяла шубу, расцеловала невестку в обе щеки.
– Спасибо, доченька! Век такой красоты да богатства не видела!
Свекровь покривила душой. Были у нее в сундуках богатые одежды – сыновние дары, да и мужние еще, не сношенные. Куда их носить? Ну да своя ноша не тянет. Добро всегда сгодится, не ей, так дочери и внукам. А тут и не шуба приятна была, а внимание невестушки. Правда, закралась тревожная мысль: не хочет ли княжья племянница, сынова жена отплатить шубой за расходы? Оно конечно, шуба вещь хорошая, так ведь ношена она уже, да и за зелье плачено было звонкой монетой!
Обуреваемая тревожными мыслями, Ирина принялась за еду. Никогда не была особо падка на соблазны чревоугоднические, а в гостях у невестки что-то разлакомилась. Да и то сказать – сладко угощала Мстислава, добрым вином поила, а, выйдя проводить, развеяла и последний свекровкин страх. Сунула в руку ей украдкой кошель, а в нем, по весу понятно, деньги немалые, чуть не вдвое больше того, что Ирина за зелье заплатила!
Проводив гостью, Мстислава вернулась в трапезную, села и призадумалась. Корыстна свекровь, жадна, да что с того? Главное – помочь согласна. Вот, достала зелье. Придумала, как всыпать его фряженке. Интересно, ей чем она не угодила? Велика же свекровина спесь и трепета в ней много перед знатностью рода.
И снова Мстислава позавидовала рабыне-фряженке. Вот ведь нищую, безродную, жалкую, подобрал ее Эрик и полюбил. Да не на денек, а, видать, надолго, коль даже княжеский приказ их не разлучил. А она, Мстислава? И собой хороша – белокожа, величава, не то что чернявая да вертлявая Лаура! И родом вышла, и богатства не занимать... А вот не нашла она своего счастья. Ну, а коль не нашла, то и другим не даст!
Несколько дней Мстислава собиралась с силами и решилась наконец. Как-то поутру приказала заложить повозку, что похуже и приказала возничему гнать в новую вотчину мужа. Странно покосился на нее Микула.
– Что пялишься, холоп? – сквозь зубы поцедила Мстислава. – Поезжай, куда сказано!
– Твоя воля, госпожа, – кротко ответил возничий.
Выехали из Киева и такие дивные дали открылись взору, что позабыла Мстислава о том, куда она едет и зачем. Свежий ветерок обдувал лицо, сладко пел жаворонок в жите, пригревало нежаркое пока утреннее солнышко... Разнежило, разморило – только тогда и вспомнилась Мстислава, когда подъехал возок к палатам, возвышавшимся над прозрачной быстрой речкой.
«Хорошо, видать, знает Микула дорогу», – неприязненно подумала Мстислава и вылезла, размяла затекшие ноги. В оконце трапезной показалось лицо ключницы Преславы и тут же исчезло, как и не было – побежала трезвонить.
Бабка Преслава и правда переполошилась. Аж задохнулась, как бежала к Лауре, которая по тому времени игралась с маленьким Владимиром в верхней горнице. Словно вихрь ворвалась ключница в этот мирный уголок, где по стенам висели потешные лубки, раскиданы были по полу детские игрушки-забавки, а по дощатым полкам выстроились в ряд книги – баловал Эрик любушку свою, возил ей из походов многие диковинки, радовался ее учености.
Владимир возился на полу – ползал по редкостному персидскому ковру, хватал тканые цветы ручонками. Лаура сидела на стульце пунцового бархата, ноги покоятся на низенькой скамеечке, на коленях книга. Смотрит в окно, глаза туманные – замечталась, видать.
Очнулась от грез при виде Преславы.
– Что с тобой, Преслава? Зачем так быстро бегаешь?
Ключница прислонилась к косяку, никак не могла отдышаться.
– Беда, госпожа. Наехала жена Эрикова...
Лаура ахнула, книга упала на пол.
– Не бойся, госпожа, не дрожи! Люди у тебя верные, не дадим в обиду. Она одна, без слуг, безо всего. Может, с разговором пришла?
– Какой у нас может быть разговор... – по-гречески прошептала Лаура.
Преслава истолковала ее речь по-своему.
– А хошь – и на порог ее не пустим? Так и скажем: поворачивай, сударыня. Ты здесь госпожа, приказывай!
– Нет, – Лаура встала. – Я здесь госпожа и выйду к ней. Нечего мне ее бояться, от нее прятаться. Скажи там, пусть проведут ее в лучшую горницу, обращаются с почетом великим.
А мне позови Нюту – пусть поможет одеться и прибраться.
... Навстречу Мстиславе выбежали чистые, веселые прислужницы, почтительно провели в горницу. Оставшись одна, она огляделась по сторонам. Что ж, оно и понятно, отчего Эрику здесь словно медом мазано. Уютно, светло, красиво. Сразу видно, чужеземка здесь живет – не по-русски обставлено. Диковинные безделки по поставцам – серебряные, золотые, каменные фигуры, зеркало в виде сердца в богатой раме, диковинные раковинки, в переднем углу – редкостные иконы византийской работы и забытая книга лежит на бархатом крытой скамье. Мстислава подивилась немало: книги она видала только у священников, божественные. А фряженке они зачем?
Скрипнула дверца, и в горницу вошла Лаура. Мстислава так обомлела – слова молвить не смогла, так и осталась сидеть, как истукан. Лаура поклонилась ей, пришлось и гостье отдать поклон. Краем глаза оценила наряд соперницы – причесана по-девичьи, алое платье из тончайшего шелка облегает стройный стан, руки в перстнях, в звенящих браслетах. Странной показалась ей красота Лауры – хоть и вправду чернява, но стройна, тонка... Завистью обожгло Мстиславу при виде стройного стана соперницы.
Лаура же смотрела на гостью кротко. Знала бывшая рабыня, что не сравняться ей с этой славянской красавицей. Вон она какая – высокая, величавая, белая, словно в молоке мылась. Даже беременность не портит ее. А как Лаура подурнела, когда носила ребенка! Сейчас, правда, вернулась красота и пуще расцвела.
Все это в мгновение ока пронеслось в мыслях двух женщин. Лаура очнулась первая.
– Приветствую тебя, Мстислава, – промолвила она. – С чем ты пришла ко мне?
Молнией пронеслись в уме гостьи наставления свекрови. Но не умом поняла, как себя держать – поняла бабьим нюхом. Всхлипнув, протянула к Лауре руку.
– Милости твоей прошу!
Лаура обомлела. Не этого она ждала от гостьи. Угроз, брани – но только не этого.
– Чем же я могу оказать тебе милость? – еле вымолвила она, делая шаг навстречу.
– Притесняет меня мой муж. Ведомо мне – нелюба я ему, тебе принадлежит его сердце. Неволей он на мне женился, да и я не своей волей за него шла. Так-то оно так, да за что ж он меня ненавидит? Я сирота горемычная, без матушки росла, всякий меня обидеть может, никто и не заступится...
– Но тебе ведь покровительствует сам князь...
Щеки Мстиславы залились румянцем, и это не ускользнуло от внимания Лауры. Но гостья быстро оправилась.
– Что князь? Выдал меня замуж, да и поворотился. Недосуг ему, да и дело тут семейное.
– Что ж тебе от меня надобно?
– Дружбы твоей и любви прошу. Властвуешь ты душой моего супруга, во всем он твоего совета слушает. Умоли его, чтоб не утеснял меня!
Лаура боролось с собой, но ничего не могла поделать – ей было приятно, что эта заносчивая, красивая и родовитая женщина просит ее заступничества и покровительства. У нее такого никто и никогда не просил – кто такая безродная рабыня, что она может? К тому же Мстислава, как и она, сирота.
Тем временем Мстислава приблизилась к ней и робко, просительно коснулась своей рукой ее руки. И это касание решило все – словно неведомым током передала Мстислава фряженке все свои вчерашние мысли о том, что не дает богатство и родовитость счастья. Сердце Лауры растаяло, словно восковая свечечка от огня.
– Что ж, будем подругами. Но ответь, вправду ли ты хочешь этого? Нет ли у тебя умысла злого?
– Что ты! – воскликнула Мстислава, сама в эту минуту веря в правдивость своих речей. – Да и посуди сама, что могу я причинить тебе? Я одна приехала в твой терем, за тобой стоит покровительство Эрика.
– И правда... – молвила Лаура раздумчиво. – Что ж, рада буду нашей дружбе. Угодно ли тебе будет разделить со мной трапезу?
– О, да! – вскричала Мстислава и страстно поцеловала руку Лауры, окропив ее слезами.
Женщина княжеского рода поцеловала десницу фряжской рабыне! Неслыханная злоба вспыхнула в душе Мстиславы, пока следовала она за хозяйкой в трапезную. Но простодушная Лаура не чуяла этого. Ее, как и корыстную Ирину, тронула искренность и кротость княжеской родственницы.
Преслава, недобро зыркая из-под кустистых бровей, подала на стол и наполнила кубки.
– Прости, Лаура, я не стану пить, – скромно сказала Мстислава, отодвигая кубок. – Я в тягости, берегу плод.
«Знаю», – хотела сказать Лаура, но хватило разума промолчать. Ведь коль знает она о беременности Мстиславы, значит, знает и о том, как это случилось.
– Прикажу подать взвару, – ответила Лаура и кликнула ключницу. Но та не показывалась. Нравная и своевольная старуха не пожелала прислуживать Эриковой жене и, подав на стол, сбежала в свою каморку, а стряпуха, видать, куда-то отлучилась. Пришлось Лауре самой встать и пойти за взваром.
Мстислава осталась одна, но все медлила. Что-то тревожило ее, страх разрывал грудь. Но вспомнила свое недавнее унижение, вспомнила равнодушного мужа, который, если сладится дело, будет принадлежать только ей, и решилась. В мановение ока вынула она флакончик, опростала его в кубок Лауры и села на место, словно и не вставала. И как раз вовремя: в дверях трапезной появилась улыбающаяся хозяйка с кувшином в руках.
Трапеза пошла своим чередом. Лаура, чуя стесненность гостьи, сама завела беседу. Рассказывала ей о дивном городе Константинополе, старательно избегая тех мест, что могли бы задеть стыдливость или самолюбие гостьи. Прихлебывала из кубка – освежить пересохшее от волнения горло, и не видела напряженного взгляда Мстиславы, а все говорила, говорила...
Мстислава, исполнив свое намерение, ждала только момента, когда можно будет поклониться и уйти. Но совестно было прерывать разговор хозяйки. Все же Лаура приметила, что гостья в волнении пребывает.
– Что-то гнетет тебя? – спросила она заботливо.
– Приятно мне гостить у тебя, но пора отправляться восвояси. Бремя мое тягостно, я нуждаюсь в покое. Благодарю за милость твою.
– Не благодари меня, Мстислава. Радостно мне было беседовать с тобой, и знать, что злобы нет между нами. Если надо, поезжай, и не забывай меня. Жду тебя в гости в любую пору. Просьбу же твою попытаюсь исполнить, как смогу.
Лаура встала, чтобы проводить гостью, но внезапное головокружение прижало ее к скамье. Она провела ладонью по глазам, пытаясь отогнать внезапную немочь, но, отведя руку, дико вскрикнула. Комната принимала причудливые очертания, из всех углов казали гнусные рожи неведомые чудовища, а посреди трапезной стоял словно огненный столб и кто-то манил оттуда рукой...
Тонкие пальцы рванули платно, голова запрокинулась. Мстислава, обернувшаяся на крик, увидела, как хозяйка валится на пол с пеной у посиневших губ.
ГЛАВА 30
– Достала, – сообщила Ирина и откинулась, поджав губы, довольная собой донельзя. – Достала, ну уж и страху натерпелась, и в расход вошла!
– Это ничего, ничего, – заторопилась Мстислава, поняв намек. – Расход возмещу, а уж твой страх – не обессудь, матушка, дочерней любовью искуплю.
– Ну, будет, дочка, я не в упрек говорю. На-ка вот, смотри, что дал мне проклятый ведун, – сунулась к поясу, вытащила бархатный кошель, из него мешочек, благоухающий ладаном, а уж оттуда – пузыречек глиняный, не более мизинчика. – Там тайное зелье, из корней какой-то травы приготовлено. Колдун говорил, да я не поняла – мудреное что-то. Надо Лаурке зелье в пищу али в питье подсыпать и тогда муженька твоего от нее враз отворотит. Из похода вернется – и враз к тебе, краса ненаглядная, а про нее и думать забудет.
– Правда ли, матушка?
– Истинно тебе говорю!
– Только как же его подсыпать.
– И об этом я подумала, голубка моя сизая! Приди к ней, словно с добром пришла. Да не гордись, кланяйся пониже, гласом кротким обращайся...
Мстислава вспыхнула.
– Я к ней с добром, да еще и кланяться? Вот уж нет! Чтоб жена княжеского рода к безвестной рабыне, к девке непутевой кланяться ездила – не было такого и не будет!
– Погоди, невестушка. Это все притворство будет. Сможешь хорошо покорной прикинуться? – и поверит она тебе. А ты речь веди такую: не волей своей-де я за воеводу пошла, князь выдал. Ведомо мне, что душою он к тебе привязан. Вот и пришла поклониться, чтоб была между нами дружба. И про дитятко, что носишь, упомнить не забудь: дескать, не для себя просишь, а для младенчика. Опасаешься, кабы муж его для ради первенца не позабыл, и защиты Лауриной просишь.
– А поверит она мне?
– Как не поверить, поверит. Видала-то я ее всего одну минуточку, но уж знаю: проста она сверх меры, добродушная до глупости. Поверит тебе, позовет за трапезу. А как отвлечется, кушанье новое подать прикажет, али еще что, тут ты не мешкай, всыпай порошок в ее кубок. Тут тебе можно и со двора вон, но ты все ж досиди, чтоб никто ничего не заподозрил. Так и сладим дело!
– Боязно мне, матушка! А ну как не выйдет? Или с порога она меня погонит, или трапезовать с собой не позовет, или не выйдет мне улучить минуточку, чтоб окормить ее зельем?
– А ты не бойся! В этот раз не выйдет – в другой пробуй. Я для того и придумала, что ты к ней с дружбой идешь, чтоб можно было и в другой раз наехать. И уж рано иль поздно попадешь к трапезе и угостишь разлучницу своим кушаньем!
Ирина засмеялась, глядя на нее, засмеялась и Мстислава. Так, с улыбками, и прошли в трапезную. Мстислава кликнула девку, шепнула ей что-то и усадила гостью за стол. Уж когда кушанья были поданы, в дверях появилась давешняя девка, волоча в охапке богатую шубу – черные лисы крыты синем бархатом, по нему золотом шиты звезды и снежины. Хозяйка приняла шубу, с поклоном преподнесла ее гостье.
– Не побрезгуй, матушка, моим подарочком, – произнесла нараспев. – Оно и не ко времени, вроде, червен на дворе, да потом сгодится.
Ирина аж прослезилась, взяла шубу, расцеловала невестку в обе щеки.
– Спасибо, доченька! Век такой красоты да богатства не видела!
Свекровь покривила душой. Были у нее в сундуках богатые одежды – сыновние дары, да и мужние еще, не сношенные. Куда их носить? Ну да своя ноша не тянет. Добро всегда сгодится, не ей, так дочери и внукам. А тут и не шуба приятна была, а внимание невестушки. Правда, закралась тревожная мысль: не хочет ли княжья племянница, сынова жена отплатить шубой за расходы? Оно конечно, шуба вещь хорошая, так ведь ношена она уже, да и за зелье плачено было звонкой монетой!
Обуреваемая тревожными мыслями, Ирина принялась за еду. Никогда не была особо падка на соблазны чревоугоднические, а в гостях у невестки что-то разлакомилась. Да и то сказать – сладко угощала Мстислава, добрым вином поила, а, выйдя проводить, развеяла и последний свекровкин страх. Сунула в руку ей украдкой кошель, а в нем, по весу понятно, деньги немалые, чуть не вдвое больше того, что Ирина за зелье заплатила!
Проводив гостью, Мстислава вернулась в трапезную, села и призадумалась. Корыстна свекровь, жадна, да что с того? Главное – помочь согласна. Вот, достала зелье. Придумала, как всыпать его фряженке. Интересно, ей чем она не угодила? Велика же свекровина спесь и трепета в ней много перед знатностью рода.
И снова Мстислава позавидовала рабыне-фряженке. Вот ведь нищую, безродную, жалкую, подобрал ее Эрик и полюбил. Да не на денек, а, видать, надолго, коль даже княжеский приказ их не разлучил. А она, Мстислава? И собой хороша – белокожа, величава, не то что чернявая да вертлявая Лаура! И родом вышла, и богатства не занимать... А вот не нашла она своего счастья. Ну, а коль не нашла, то и другим не даст!
Несколько дней Мстислава собиралась с силами и решилась наконец. Как-то поутру приказала заложить повозку, что похуже и приказала возничему гнать в новую вотчину мужа. Странно покосился на нее Микула.
– Что пялишься, холоп? – сквозь зубы поцедила Мстислава. – Поезжай, куда сказано!
– Твоя воля, госпожа, – кротко ответил возничий.
Выехали из Киева и такие дивные дали открылись взору, что позабыла Мстислава о том, куда она едет и зачем. Свежий ветерок обдувал лицо, сладко пел жаворонок в жите, пригревало нежаркое пока утреннее солнышко... Разнежило, разморило – только тогда и вспомнилась Мстислава, когда подъехал возок к палатам, возвышавшимся над прозрачной быстрой речкой.
«Хорошо, видать, знает Микула дорогу», – неприязненно подумала Мстислава и вылезла, размяла затекшие ноги. В оконце трапезной показалось лицо ключницы Преславы и тут же исчезло, как и не было – побежала трезвонить.
Бабка Преслава и правда переполошилась. Аж задохнулась, как бежала к Лауре, которая по тому времени игралась с маленьким Владимиром в верхней горнице. Словно вихрь ворвалась ключница в этот мирный уголок, где по стенам висели потешные лубки, раскиданы были по полу детские игрушки-забавки, а по дощатым полкам выстроились в ряд книги – баловал Эрик любушку свою, возил ей из походов многие диковинки, радовался ее учености.
Владимир возился на полу – ползал по редкостному персидскому ковру, хватал тканые цветы ручонками. Лаура сидела на стульце пунцового бархата, ноги покоятся на низенькой скамеечке, на коленях книга. Смотрит в окно, глаза туманные – замечталась, видать.
Очнулась от грез при виде Преславы.
– Что с тобой, Преслава? Зачем так быстро бегаешь?
Ключница прислонилась к косяку, никак не могла отдышаться.
– Беда, госпожа. Наехала жена Эрикова...
Лаура ахнула, книга упала на пол.
– Не бойся, госпожа, не дрожи! Люди у тебя верные, не дадим в обиду. Она одна, без слуг, безо всего. Может, с разговором пришла?
– Какой у нас может быть разговор... – по-гречески прошептала Лаура.
Преслава истолковала ее речь по-своему.
– А хошь – и на порог ее не пустим? Так и скажем: поворачивай, сударыня. Ты здесь госпожа, приказывай!
– Нет, – Лаура встала. – Я здесь госпожа и выйду к ней. Нечего мне ее бояться, от нее прятаться. Скажи там, пусть проведут ее в лучшую горницу, обращаются с почетом великим.
А мне позови Нюту – пусть поможет одеться и прибраться.
... Навстречу Мстиславе выбежали чистые, веселые прислужницы, почтительно провели в горницу. Оставшись одна, она огляделась по сторонам. Что ж, оно и понятно, отчего Эрику здесь словно медом мазано. Уютно, светло, красиво. Сразу видно, чужеземка здесь живет – не по-русски обставлено. Диковинные безделки по поставцам – серебряные, золотые, каменные фигуры, зеркало в виде сердца в богатой раме, диковинные раковинки, в переднем углу – редкостные иконы византийской работы и забытая книга лежит на бархатом крытой скамье. Мстислава подивилась немало: книги она видала только у священников, божественные. А фряженке они зачем?
Скрипнула дверца, и в горницу вошла Лаура. Мстислава так обомлела – слова молвить не смогла, так и осталась сидеть, как истукан. Лаура поклонилась ей, пришлось и гостье отдать поклон. Краем глаза оценила наряд соперницы – причесана по-девичьи, алое платье из тончайшего шелка облегает стройный стан, руки в перстнях, в звенящих браслетах. Странной показалась ей красота Лауры – хоть и вправду чернява, но стройна, тонка... Завистью обожгло Мстиславу при виде стройного стана соперницы.
Лаура же смотрела на гостью кротко. Знала бывшая рабыня, что не сравняться ей с этой славянской красавицей. Вон она какая – высокая, величавая, белая, словно в молоке мылась. Даже беременность не портит ее. А как Лаура подурнела, когда носила ребенка! Сейчас, правда, вернулась красота и пуще расцвела.
Все это в мгновение ока пронеслось в мыслях двух женщин. Лаура очнулась первая.
– Приветствую тебя, Мстислава, – промолвила она. – С чем ты пришла ко мне?
Молнией пронеслись в уме гостьи наставления свекрови. Но не умом поняла, как себя держать – поняла бабьим нюхом. Всхлипнув, протянула к Лауре руку.
– Милости твоей прошу!
Лаура обомлела. Не этого она ждала от гостьи. Угроз, брани – но только не этого.
– Чем же я могу оказать тебе милость? – еле вымолвила она, делая шаг навстречу.
– Притесняет меня мой муж. Ведомо мне – нелюба я ему, тебе принадлежит его сердце. Неволей он на мне женился, да и я не своей волей за него шла. Так-то оно так, да за что ж он меня ненавидит? Я сирота горемычная, без матушки росла, всякий меня обидеть может, никто и не заступится...
– Но тебе ведь покровительствует сам князь...
Щеки Мстиславы залились румянцем, и это не ускользнуло от внимания Лауры. Но гостья быстро оправилась.
– Что князь? Выдал меня замуж, да и поворотился. Недосуг ему, да и дело тут семейное.
– Что ж тебе от меня надобно?
– Дружбы твоей и любви прошу. Властвуешь ты душой моего супруга, во всем он твоего совета слушает. Умоли его, чтоб не утеснял меня!
Лаура боролось с собой, но ничего не могла поделать – ей было приятно, что эта заносчивая, красивая и родовитая женщина просит ее заступничества и покровительства. У нее такого никто и никогда не просил – кто такая безродная рабыня, что она может? К тому же Мстислава, как и она, сирота.
Тем временем Мстислава приблизилась к ней и робко, просительно коснулась своей рукой ее руки. И это касание решило все – словно неведомым током передала Мстислава фряженке все свои вчерашние мысли о том, что не дает богатство и родовитость счастья. Сердце Лауры растаяло, словно восковая свечечка от огня.
– Что ж, будем подругами. Но ответь, вправду ли ты хочешь этого? Нет ли у тебя умысла злого?
– Что ты! – воскликнула Мстислава, сама в эту минуту веря в правдивость своих речей. – Да и посуди сама, что могу я причинить тебе? Я одна приехала в твой терем, за тобой стоит покровительство Эрика.
– И правда... – молвила Лаура раздумчиво. – Что ж, рада буду нашей дружбе. Угодно ли тебе будет разделить со мной трапезу?
– О, да! – вскричала Мстислава и страстно поцеловала руку Лауры, окропив ее слезами.
Женщина княжеского рода поцеловала десницу фряжской рабыне! Неслыханная злоба вспыхнула в душе Мстиславы, пока следовала она за хозяйкой в трапезную. Но простодушная Лаура не чуяла этого. Ее, как и корыстную Ирину, тронула искренность и кротость княжеской родственницы.
Преслава, недобро зыркая из-под кустистых бровей, подала на стол и наполнила кубки.
– Прости, Лаура, я не стану пить, – скромно сказала Мстислава, отодвигая кубок. – Я в тягости, берегу плод.
«Знаю», – хотела сказать Лаура, но хватило разума промолчать. Ведь коль знает она о беременности Мстиславы, значит, знает и о том, как это случилось.
– Прикажу подать взвару, – ответила Лаура и кликнула ключницу. Но та не показывалась. Нравная и своевольная старуха не пожелала прислуживать Эриковой жене и, подав на стол, сбежала в свою каморку, а стряпуха, видать, куда-то отлучилась. Пришлось Лауре самой встать и пойти за взваром.
Мстислава осталась одна, но все медлила. Что-то тревожило ее, страх разрывал грудь. Но вспомнила свое недавнее унижение, вспомнила равнодушного мужа, который, если сладится дело, будет принадлежать только ей, и решилась. В мановение ока вынула она флакончик, опростала его в кубок Лауры и села на место, словно и не вставала. И как раз вовремя: в дверях трапезной появилась улыбающаяся хозяйка с кувшином в руках.
Трапеза пошла своим чередом. Лаура, чуя стесненность гостьи, сама завела беседу. Рассказывала ей о дивном городе Константинополе, старательно избегая тех мест, что могли бы задеть стыдливость или самолюбие гостьи. Прихлебывала из кубка – освежить пересохшее от волнения горло, и не видела напряженного взгляда Мстиславы, а все говорила, говорила...
Мстислава, исполнив свое намерение, ждала только момента, когда можно будет поклониться и уйти. Но совестно было прерывать разговор хозяйки. Все же Лаура приметила, что гостья в волнении пребывает.
– Что-то гнетет тебя? – спросила она заботливо.
– Приятно мне гостить у тебя, но пора отправляться восвояси. Бремя мое тягостно, я нуждаюсь в покое. Благодарю за милость твою.
– Не благодари меня, Мстислава. Радостно мне было беседовать с тобой, и знать, что злобы нет между нами. Если надо, поезжай, и не забывай меня. Жду тебя в гости в любую пору. Просьбу же твою попытаюсь исполнить, как смогу.
Лаура встала, чтобы проводить гостью, но внезапное головокружение прижало ее к скамье. Она провела ладонью по глазам, пытаясь отогнать внезапную немочь, но, отведя руку, дико вскрикнула. Комната принимала причудливые очертания, из всех углов казали гнусные рожи неведомые чудовища, а посреди трапезной стоял словно огненный столб и кто-то манил оттуда рукой...
Тонкие пальцы рванули платно, голова запрокинулась. Мстислава, обернувшаяся на крик, увидела, как хозяйка валится на пол с пеной у посиневших губ.
ГЛАВА 30
Тяжкая тишина повисла в опочивальне, куда перенесли Лауру. Только слышно было ее хриплое дыхание, да время от времени доносились до ушей Мстиславы тихие стоны. Слуги, узнав о нездоровье своей хозяйки, притихли и разбрелись по своим делам. Но все у них валилось из рук, никакая работа не спорилась. Крепко полюбила челядь свою хозяйку.
Преслава и Нюта не отходили от постели Лауры. Старая ключница припомнила все свое лекарское искусство, но мало оно помогло. Не знала Преслава, отчего приключилась хозяйкина болезнь, а потому и лечить могла навскидку. Да и мешала ей растерянность – слишком внезапно нагрянула беда, слишком страшной выглянула. Преслава опытным взглядом видела смертную печать на высоком челе госпожи, и не единожды вспомнила того чудного лекаря, что уж раз спас Лауре жизнь. Только как его достать, того лекаря? Нюте первой пришло в голову, что Мстислава – племянница самого князя, если она о чем попросит – ей не откажут.
Преслава решилась пасть в ноги жене хозяйской, просить ее милости для Лауры. Она нашла ее в горнице, где Мстислава с отсутствующим видом сидела на скамье. Подле нее ползал на ковре маленький Владимир. Дитя училось самосильно вставать на ноги. Мал еще был княжеский тезка – то и дело шлепался на попку, но и упорен – не хныкал, а заливался смехом и повторял свои попытки.
Старуха робко подошла к Мстиславе.
– Прости, госпожа, что нарушаю твой покой, но нужда мне поговорить с тобою.
Мстислава, погруженная в раздумья, не заметила приближения Преславы и при звуках ее голоса вздрогнула, словно от пощечины.
– Чего тебе? – настороженно спросила она.
– Лауре плохо совсем. Лекарь нужен. Ты, госпожа, княжья племянница, могла бы в этом помочь.
– Чем? – удивилась Мстислава. – Лекарскому делу я не обучена, ничего в нем не понимаю...
– Зато ты, госпожа, можешь съездить в Киев и привезти лекаря.
Мстислава совсем уж было согласилась, вспомнив про старика-лекаря, который врачевал князя Владимира, но тут вдруг в голову к ней пришла мысль, заставившая Мстиславу похолодеть. Ведь коли приедет тот хитрый лекарь – в один миг разберется, что стало причиной тяжкой Лауриной болезни. А тогда ей, Мстиславе, несдобровать! Нет, не бывать этому. Не станет она сама своими руками могилу себе рыть. Да и не так уж больна Лаура. Авось сама потихоньку оклемается...
– Где найти лекаря я тебе скажу, – продолжала упорствовать Преслава в своем стремлении помочь любимой хозяйке. – Однажды Эрик привозил княжеского лекаря-араба. Если бы ты, госпожа, посетила княжий терем, нашла того лекаря, да сказала бы, кому он нужен, тот непременно вспомнил бы Лауру и приехал. Он ее пуще солнышка полюбил, неужто отказался бы?
Некоторое время Мстислава молчала, не зная, как отделаться ей от назойливой старухи. Господи, дай разума, подскажи, что придумать, чтоб она отвязалась!
– Да он же уехал! – вдруг воскликнула Мстислава.
– Как уехал? – удивилась старуха. – Куда?
– К себе на родину и уехал, уж месяц как.
– Не может быть, – не желая верить в неудачу, промолвила Преслава.
– Правду говорю, уехал он, – начала убеждать старуху Мстислава, – еще князь Владимир его отпускать не хотел, большие деньги предлагал, чтобы тот остался.
Старуха горестно вздохнула.
– Что ж теперь делать-то?!
Мстислава только пожала плечами. Потом поднялась и медленно и величественно, насколько это позволял ей огромный живот, двинулась к выходу.
Тем временем Ирина приехала к снохе в Киев и, не застав ее в тереме, подумала самое худшее. Узнала она, что уехала Мстислава уже три дня назад, а до сих пор ни слуху, ни духу. Куда ее понесло в ее-то положении? Только по неотложному делу, к Лаурке. А коль так долго не возвращается, непременно что-то случилось. Решив так, Ирина заехала в свои вотчины, отобрала полдюжины крепких мужиков и двинулась в терем к треклятой фряженке.
По пути многие дурные мысли одолевали Ирину. Самой страшной была мысль, что проведали люди об их намерении разлучить рабыню с Эриком, донесли про то фряженке, и теперь заточила она Мстиславу у себя в тереме. Сидит она, бедняжка, под замком, где-нибудь в пыльном чулане или в сыром погребе, ждет суда иль освобождения. А ведь за колдовство-то по нынешним временам что полагается! Даже если и попустят княжеской племяннице, все равно добра не жди.
Много еще чего передумала Ирина, а потому, подъезжая к терему, стоящему на высоком холме, она уже просто-таки кипела от гнева. Не помня себя, взлетела по ступеням на высокое крыльцо и стала что есть силы барабанить в дверь.
Долго никто ей не открывал. Но вот наконец показалась служанка. Лицо ее было печально.
– Где она? Где госпожа? – закричала Ирина.
– Не извольте так кричать, сударыня, больна госпожа, – нагло ответила девка и, дерзко повернувшись к гостье спиной, медленно пошла прочь.
– Постой, негодная! Как заболела, что с ней? Уморили? – вновь закричала Ирина, не разобравшись, решив, что это с ее любимой Мстиславой приключилась беда.
Служанка, не оборачиваясь, скрылась.
В великом смятении Ирина прошла по палатам, повсюду разыскивая свою любимицу Мстиславу, как вдруг увидела, что сама она идет ей навстречу. Кинулась Ирина к снохе:
– Что случилось, дитятко? Чем больна ты, родная? Али с дитем что не так?
– Что вы, с чего мысли такие? – удивилась Мстислава. Она не ожидала увидеть здесь свою свекровь и, нужно сказать, очень ее появлению обрадовалась. Теперь не надо голову себе ломать – свекровушка кашу заварила, пусть сама и расхлебывает!
– Да служанка глупая на входе сказала мне, что госпожа, мол, дюже больна.
– Так в этом доме не я госпожа, – горько усмехнулась Мстислава. – Здесь только Лаура в почете.
– С ней-то что?
– Ой, и не спрашивай. Не для чужих ушей разговор. Давай выйдем из дому, там обо всем и поговорим.
Вышли они рука об руку из дому и направились в веселую березовую рощу. Там, присев на ствол поваленного дерева, рассказала Мстислава свекрови, что содеялось с Лаурой после того, как дала она ей зелья отворотного.
– И как быть теперь, я ума не приложу, – закончила Мстислава. – Совсем ведь плоха фряженка. Тут старуха-ключница обмолвилась, что помрет она. За лекарем меня съездить просила, за княжьим... Да я сказала, что уж нет его. Уехал, говорю, на родину!
– Эк ее занесло-то, – фыркнула Ирина. – Виданное ли это дело, чтобы холопку княжий лекарь правил! Да ты вот что скажи: не видел ли кто, как ты, дитятко, как ты фряженке зелье мешала?
– Никто не видел, – потупясь, ответила Мстислава.
– Ну, так что ж тебе горевать? Помрет Лаурка, ты единственной останешься. Подумает, подумает сын мой непутевый и повернет к тебе...
– Ой, не знаю я... Тошно мне что-то. До этого на меня Эрик не глядел, а тут, не дай Бог учует что. Тогда мне жизнь не в жизнь станет.
– Да как же догадается он? Кто ему расскажет-то?
– Пусть даже не догадается, все равно судьба супротив меня повернется. Лаура помрет – сынок ее останется. Эрик его больше жизни любит, ему всего себя отдаст, а заодно и добро. Мой-то ребеночек ему и ненужный будет.
– Как так ненужный?! – возмутилась Ирина. – Хотя с моего сына станет...
– Вот и я говорю. Горько мне и больно, что низкая холопья участь ожидает меня и моего ребенка.
Ирина задумалась. Долго сидела молча и, видать, недобрые мысли тяготили ее – взгляд потяжелел, пальцы сжимались и разжимались, словно хотели вцепиться в горло незримого врага.
– Пусть холопу холопья участь будет уготована, – наконец вымолвила Ирина. – Отдадим мальчишечку в деревню, добрым людям на воспитание, а Эрику, как вернется, скажем, что умер он.
– Не поверит он, да и грех это великий.
– А жену и дитя собственное позорить – не грех?
Мстислава примолкла.
– Да, быть может, Лаура еще поправится.
Ирина смерила невестку взглядом, в котором читалось презрение к ее слабости и мягкохарактерности. Никто, конечно, фряженке смерти не хотел, а коль и хотели, все равно ничего б не содеяли, пострашились. Но коль все так вышло, надо пользоваться. В этой жизни, кроме себя, надеяться не на кого! Хорошо бы только удалось утаить, отчего Лаура умерла – ведь сынок-то бешеный, узнает правду, никто костей не соберет.
– Конечно, Лаурка еще может поправиться, – сказала Ирина вслух. – Но все равно нам нужно заранее позаботиться о том, чтобы на нас не пало никакого подозрения. Комар бы носа не подточил! Как это сделать, я придумаю. А теперь пойдем в дом, посмотрим, что там творится.
Ирина обошла весь терем, заглянула в каждую палату. Зло вскипело в ней, когда увидела она, каким богатством окружил сын свою полюбовницу. В одной из палат наткнулась Ирина на служанку, укачивающую маленького ребенка. Не потребовалось много времени, для того чтобы понять, что перед Ириной сын проклятой фряженки, а значит, родной ее внук Владимир.
Подошла Ирина к служанке, протянула руки, взяла дитя, и что-то екнуло у нее в груди – так схож был ребенок с отцом. Показалось Ирине, что снова она молодуха и держит на руках маленького Эрика. Только глаза у него чужие – ярко-зеленые... Глаза фряжской рабыни. В тот же миг улетучилась из души зародившаяся было нежность, сменившись глухой, затаенной обидой и злостью.
Дитя невинной душой почуяло перемену, захныкало, завозилось на руках у этой незнакомой женщины со строгими очами. Ирина поспешила отдать младенца служанке и скорыми шагами удалилась.
Тут же навстречу Ирине из-за двери соседней комнаты вышла ключница. Сразу не понравилась она Ирине. Слишком уж проницательным взглядом окинула она Ирину, словно душу ее проницала. Распустила фряженка слуг, да и что с нее взять – сама рабыня, повелевать не умеет.
– Что потеряла, госпожа? – ворчливо спросила дерзкая старуха. – Может, услужить чем могу?
– Я мать хозяина твоего, – ответила Ирина.
– А я здешняя ключница, – сказала старуха, поклонившись наконец.
– Прослышала я, что несчастье у вас. Будто бы Лаура тяжко больна?
Сморщенное лицо старухи стало печальным.
– Больна, больна, голубка наша. Уж и не знаем, что стряслось с ней. Думаем, что падучая, а ежели так, то плохи ее дела.
– Хотела бы я видеть Лауру, где она? – стараясь сдерживать раздражение, спросила Ирина.
– В опочивальне, – ответила старуха и смерила Ирину взглядом, полным подозрения. – Только она без чувств. Припадок с ней подеялся, с тех пор недвижима лежит, в себя не приходит.
– Я должна ее видеть, – сказала Ирина и, обойдя старуху, двинулась к дверям опочивальни.
– Да к чему ж вам на нее глядеть, госпожа, – не унималась старуха, семеня следом. – Вы бы лучше помогли чем. Лекаря вот надо бы знающего сыскать.
Ирина не ответила ничего, а про себя подумала, что бабка эта дерзкая может быть им с Мстиславой очень опасна и избавиться от нее нужно во чтобы то ни стало.
Лаура лежала на огромной кровати и казалась совсем маленькой и худенькой. Была она необычайно бледна, кожа, казалось, даже отливала синевой. Посбила с нее хворь красу – не такой видела ее Ирина в первый раз, и теперь злорадствовала на болезный вид самозванки.
Ирина подошла к ложу. Противная старуха проследовала за ней в опочивальню и теперь стояла как каменное изваяние возле двери – зорко следила за гостьей, будто опасаясь, что Ирина может причинить какой-нибудь вред бесчувственной ее любимице.
Ирина склонилась над одром. Печальное зрелище предстало ее глазам. Темные тени лежали под глазами Лауры, неровным было ее дыхание. Что-то дрогнуло в сердце Ирины – припомнилось ей, с каким любованием смотрел сын на эту женщину, как горой за нее стоял... Но тут же одернула себя – нечего ее жалеть! Помрет ежели, тем лучше – снимет позор с семьи, освободит дорогу той – красивой, знатной, богатой...
Преслава и Нюта не отходили от постели Лауры. Старая ключница припомнила все свое лекарское искусство, но мало оно помогло. Не знала Преслава, отчего приключилась хозяйкина болезнь, а потому и лечить могла навскидку. Да и мешала ей растерянность – слишком внезапно нагрянула беда, слишком страшной выглянула. Преслава опытным взглядом видела смертную печать на высоком челе госпожи, и не единожды вспомнила того чудного лекаря, что уж раз спас Лауре жизнь. Только как его достать, того лекаря? Нюте первой пришло в голову, что Мстислава – племянница самого князя, если она о чем попросит – ей не откажут.
Преслава решилась пасть в ноги жене хозяйской, просить ее милости для Лауры. Она нашла ее в горнице, где Мстислава с отсутствующим видом сидела на скамье. Подле нее ползал на ковре маленький Владимир. Дитя училось самосильно вставать на ноги. Мал еще был княжеский тезка – то и дело шлепался на попку, но и упорен – не хныкал, а заливался смехом и повторял свои попытки.
Старуха робко подошла к Мстиславе.
– Прости, госпожа, что нарушаю твой покой, но нужда мне поговорить с тобою.
Мстислава, погруженная в раздумья, не заметила приближения Преславы и при звуках ее голоса вздрогнула, словно от пощечины.
– Чего тебе? – настороженно спросила она.
– Лауре плохо совсем. Лекарь нужен. Ты, госпожа, княжья племянница, могла бы в этом помочь.
– Чем? – удивилась Мстислава. – Лекарскому делу я не обучена, ничего в нем не понимаю...
– Зато ты, госпожа, можешь съездить в Киев и привезти лекаря.
Мстислава совсем уж было согласилась, вспомнив про старика-лекаря, который врачевал князя Владимира, но тут вдруг в голову к ней пришла мысль, заставившая Мстиславу похолодеть. Ведь коли приедет тот хитрый лекарь – в один миг разберется, что стало причиной тяжкой Лауриной болезни. А тогда ей, Мстиславе, несдобровать! Нет, не бывать этому. Не станет она сама своими руками могилу себе рыть. Да и не так уж больна Лаура. Авось сама потихоньку оклемается...
– Где найти лекаря я тебе скажу, – продолжала упорствовать Преслава в своем стремлении помочь любимой хозяйке. – Однажды Эрик привозил княжеского лекаря-араба. Если бы ты, госпожа, посетила княжий терем, нашла того лекаря, да сказала бы, кому он нужен, тот непременно вспомнил бы Лауру и приехал. Он ее пуще солнышка полюбил, неужто отказался бы?
Некоторое время Мстислава молчала, не зная, как отделаться ей от назойливой старухи. Господи, дай разума, подскажи, что придумать, чтоб она отвязалась!
– Да он же уехал! – вдруг воскликнула Мстислава.
– Как уехал? – удивилась старуха. – Куда?
– К себе на родину и уехал, уж месяц как.
– Не может быть, – не желая верить в неудачу, промолвила Преслава.
– Правду говорю, уехал он, – начала убеждать старуху Мстислава, – еще князь Владимир его отпускать не хотел, большие деньги предлагал, чтобы тот остался.
Старуха горестно вздохнула.
– Что ж теперь делать-то?!
Мстислава только пожала плечами. Потом поднялась и медленно и величественно, насколько это позволял ей огромный живот, двинулась к выходу.
Тем временем Ирина приехала к снохе в Киев и, не застав ее в тереме, подумала самое худшее. Узнала она, что уехала Мстислава уже три дня назад, а до сих пор ни слуху, ни духу. Куда ее понесло в ее-то положении? Только по неотложному делу, к Лаурке. А коль так долго не возвращается, непременно что-то случилось. Решив так, Ирина заехала в свои вотчины, отобрала полдюжины крепких мужиков и двинулась в терем к треклятой фряженке.
По пути многие дурные мысли одолевали Ирину. Самой страшной была мысль, что проведали люди об их намерении разлучить рабыню с Эриком, донесли про то фряженке, и теперь заточила она Мстиславу у себя в тереме. Сидит она, бедняжка, под замком, где-нибудь в пыльном чулане или в сыром погребе, ждет суда иль освобождения. А ведь за колдовство-то по нынешним временам что полагается! Даже если и попустят княжеской племяннице, все равно добра не жди.
Много еще чего передумала Ирина, а потому, подъезжая к терему, стоящему на высоком холме, она уже просто-таки кипела от гнева. Не помня себя, взлетела по ступеням на высокое крыльцо и стала что есть силы барабанить в дверь.
Долго никто ей не открывал. Но вот наконец показалась служанка. Лицо ее было печально.
– Где она? Где госпожа? – закричала Ирина.
– Не извольте так кричать, сударыня, больна госпожа, – нагло ответила девка и, дерзко повернувшись к гостье спиной, медленно пошла прочь.
– Постой, негодная! Как заболела, что с ней? Уморили? – вновь закричала Ирина, не разобравшись, решив, что это с ее любимой Мстиславой приключилась беда.
Служанка, не оборачиваясь, скрылась.
В великом смятении Ирина прошла по палатам, повсюду разыскивая свою любимицу Мстиславу, как вдруг увидела, что сама она идет ей навстречу. Кинулась Ирина к снохе:
– Что случилось, дитятко? Чем больна ты, родная? Али с дитем что не так?
– Что вы, с чего мысли такие? – удивилась Мстислава. Она не ожидала увидеть здесь свою свекровь и, нужно сказать, очень ее появлению обрадовалась. Теперь не надо голову себе ломать – свекровушка кашу заварила, пусть сама и расхлебывает!
– Да служанка глупая на входе сказала мне, что госпожа, мол, дюже больна.
– Так в этом доме не я госпожа, – горько усмехнулась Мстислава. – Здесь только Лаура в почете.
– С ней-то что?
– Ой, и не спрашивай. Не для чужих ушей разговор. Давай выйдем из дому, там обо всем и поговорим.
Вышли они рука об руку из дому и направились в веселую березовую рощу. Там, присев на ствол поваленного дерева, рассказала Мстислава свекрови, что содеялось с Лаурой после того, как дала она ей зелья отворотного.
– И как быть теперь, я ума не приложу, – закончила Мстислава. – Совсем ведь плоха фряженка. Тут старуха-ключница обмолвилась, что помрет она. За лекарем меня съездить просила, за княжьим... Да я сказала, что уж нет его. Уехал, говорю, на родину!
– Эк ее занесло-то, – фыркнула Ирина. – Виданное ли это дело, чтобы холопку княжий лекарь правил! Да ты вот что скажи: не видел ли кто, как ты, дитятко, как ты фряженке зелье мешала?
– Никто не видел, – потупясь, ответила Мстислава.
– Ну, так что ж тебе горевать? Помрет Лаурка, ты единственной останешься. Подумает, подумает сын мой непутевый и повернет к тебе...
– Ой, не знаю я... Тошно мне что-то. До этого на меня Эрик не глядел, а тут, не дай Бог учует что. Тогда мне жизнь не в жизнь станет.
– Да как же догадается он? Кто ему расскажет-то?
– Пусть даже не догадается, все равно судьба супротив меня повернется. Лаура помрет – сынок ее останется. Эрик его больше жизни любит, ему всего себя отдаст, а заодно и добро. Мой-то ребеночек ему и ненужный будет.
– Как так ненужный?! – возмутилась Ирина. – Хотя с моего сына станет...
– Вот и я говорю. Горько мне и больно, что низкая холопья участь ожидает меня и моего ребенка.
Ирина задумалась. Долго сидела молча и, видать, недобрые мысли тяготили ее – взгляд потяжелел, пальцы сжимались и разжимались, словно хотели вцепиться в горло незримого врага.
– Пусть холопу холопья участь будет уготована, – наконец вымолвила Ирина. – Отдадим мальчишечку в деревню, добрым людям на воспитание, а Эрику, как вернется, скажем, что умер он.
– Не поверит он, да и грех это великий.
– А жену и дитя собственное позорить – не грех?
Мстислава примолкла.
– Да, быть может, Лаура еще поправится.
Ирина смерила невестку взглядом, в котором читалось презрение к ее слабости и мягкохарактерности. Никто, конечно, фряженке смерти не хотел, а коль и хотели, все равно ничего б не содеяли, пострашились. Но коль все так вышло, надо пользоваться. В этой жизни, кроме себя, надеяться не на кого! Хорошо бы только удалось утаить, отчего Лаура умерла – ведь сынок-то бешеный, узнает правду, никто костей не соберет.
– Конечно, Лаурка еще может поправиться, – сказала Ирина вслух. – Но все равно нам нужно заранее позаботиться о том, чтобы на нас не пало никакого подозрения. Комар бы носа не подточил! Как это сделать, я придумаю. А теперь пойдем в дом, посмотрим, что там творится.
Ирина обошла весь терем, заглянула в каждую палату. Зло вскипело в ней, когда увидела она, каким богатством окружил сын свою полюбовницу. В одной из палат наткнулась Ирина на служанку, укачивающую маленького ребенка. Не потребовалось много времени, для того чтобы понять, что перед Ириной сын проклятой фряженки, а значит, родной ее внук Владимир.
Подошла Ирина к служанке, протянула руки, взяла дитя, и что-то екнуло у нее в груди – так схож был ребенок с отцом. Показалось Ирине, что снова она молодуха и держит на руках маленького Эрика. Только глаза у него чужие – ярко-зеленые... Глаза фряжской рабыни. В тот же миг улетучилась из души зародившаяся было нежность, сменившись глухой, затаенной обидой и злостью.
Дитя невинной душой почуяло перемену, захныкало, завозилось на руках у этой незнакомой женщины со строгими очами. Ирина поспешила отдать младенца служанке и скорыми шагами удалилась.
Тут же навстречу Ирине из-за двери соседней комнаты вышла ключница. Сразу не понравилась она Ирине. Слишком уж проницательным взглядом окинула она Ирину, словно душу ее проницала. Распустила фряженка слуг, да и что с нее взять – сама рабыня, повелевать не умеет.
– Что потеряла, госпожа? – ворчливо спросила дерзкая старуха. – Может, услужить чем могу?
– Я мать хозяина твоего, – ответила Ирина.
– А я здешняя ключница, – сказала старуха, поклонившись наконец.
– Прослышала я, что несчастье у вас. Будто бы Лаура тяжко больна?
Сморщенное лицо старухи стало печальным.
– Больна, больна, голубка наша. Уж и не знаем, что стряслось с ней. Думаем, что падучая, а ежели так, то плохи ее дела.
– Хотела бы я видеть Лауру, где она? – стараясь сдерживать раздражение, спросила Ирина.
– В опочивальне, – ответила старуха и смерила Ирину взглядом, полным подозрения. – Только она без чувств. Припадок с ней подеялся, с тех пор недвижима лежит, в себя не приходит.
– Я должна ее видеть, – сказала Ирина и, обойдя старуху, двинулась к дверям опочивальни.
– Да к чему ж вам на нее глядеть, госпожа, – не унималась старуха, семеня следом. – Вы бы лучше помогли чем. Лекаря вот надо бы знающего сыскать.
Ирина не ответила ничего, а про себя подумала, что бабка эта дерзкая может быть им с Мстиславой очень опасна и избавиться от нее нужно во чтобы то ни стало.
Лаура лежала на огромной кровати и казалась совсем маленькой и худенькой. Была она необычайно бледна, кожа, казалось, даже отливала синевой. Посбила с нее хворь красу – не такой видела ее Ирина в первый раз, и теперь злорадствовала на болезный вид самозванки.
Ирина подошла к ложу. Противная старуха проследовала за ней в опочивальню и теперь стояла как каменное изваяние возле двери – зорко следила за гостьей, будто опасаясь, что Ирина может причинить какой-нибудь вред бесчувственной ее любимице.
Ирина склонилась над одром. Печальное зрелище предстало ее глазам. Темные тени лежали под глазами Лауры, неровным было ее дыхание. Что-то дрогнуло в сердце Ирины – припомнилось ей, с каким любованием смотрел сын на эту женщину, как горой за нее стоял... Но тут же одернула себя – нечего ее жалеть! Помрет ежели, тем лучше – снимет позор с семьи, освободит дорогу той – красивой, знатной, богатой...