Страница:
Наталья АЛЕКСАНДРОВА
ДВЕ ДАМЫ С ПОПУГАЕМ
* * *
Телефонный звонок раздался очень не вовремя. Надежда стояла на табуретке и скребла потолок в коридоре. Она занималась этим с полудня субботы, к вечеру телефон стал звонить часто, и она поставила его на шкаф, чтобы не скакать туда-сюда. Звонила приятельница Алка.
— Привет! Ты как? — Голос у нее был какой-то кислый.
— Я-то? Я на потолке. Ремонт затеяла. Хочу, пока Саши нет, коридор побелить и поклеить. А еще окна покрасить.
— Ты в отпуске, что ли?
— Да нет. Нас на работе выгнали в принудительный за две трети оклада. А Саша уехал с внуком на две недели на рыбалку.
— А ты-то что не с ними?
— А его приятель пригласил, Пашка Соколов, у них избушка где-то на Вуоксе, там только озеро и лес вокруг. Что мне там делать? Рыбу я ловить не умею, а грибов еще нет. Пусть они там самостоятельно вчетвером поживут — два дедушки, два внука. А у тебя какие новости?
— Новости? Посмеяться хочешь? От меня Тимофеев ушел.
— Чего? — Надежда дернулась от неожиданности, табуретка покачнулась, она протянула руку, чтобы опереться о шкаф, удержалась, не упала, но телефон соскользнул со шкафа и грохнулся на пол. Надежда со стоном слезла с табуретки, подняла расколовшийся аппарат, трубка, естественно, молчала.
— Этого только не хватало, теперь новый аппарат покупать!
Под ногами шуршали оборванные обои и куски штукатурки. Что там случилось у Алки? Теперь не узнать. Можно перезвонить от соседки Марии Петровны, но она будет слушать разговор, потом начнет задавать вопросы, потом усадит пить чай, а времени уже десятый час, она, Надежда, устала за день — сил нет. С утра проводила мужа с внуком на вокзал, потом приехала домой, прибралась, постирала, потом занялась коридором, и вот теперь этот Алкин звонок.
Поссорились они с мужем, что ли? Хотя они никогда не ссорились, не потому, что у Алки был такой ангельский характер, а потому что Алкин муж Петр Николаевич Тимофеев, которого Алка звала Тимофеевым, а все остальные — Петюнчиком, был человеком, с которым вообще невозможно поссориться. Петюнчик имел внешность самого настоящего клоуна, ему не надо было гримироваться, чтобы смешить людей. Он был небольшого роста, а голова очень крупная, абсолютно лысая, с длинным носом и большими оттопыренными ушами. Петюнчик никогда не спорил ни с кем, был очень покладистый и трудолюбивый. Он много помогал Алке по хозяйству, воспитывал сыновей и между делом защитил две диссертации, получил степень доктора наук и теперь служил начальником отдела в каком-то институте.
И на работе он почти со всеми жил мирно, а в тех редких случаях, когда он почему-либо выходил из себя, он становился настолько уморительным, что спорящий с ним человек просто выбегал из комнаты, задыхаясь от смеха.
Так что либо Надежда чего-то недопоняла или недослышала, либо Алка совсем спятила. Куда там ее Тимофеев ушел?
В магазин, что ли, или с собакой гулять?
У Алки была большая семья: муж, два сына девятнадцати и шестнадцати лет, овчарка Гаврик, кошка, попугай и, кажется, еще рыбки, если кошка их не съела. Вся эта семейка, не считая рыбок и Петюнчика, беспрерывно орала, лаяла и мяукала, а попугай делал все три вещи одновременно.
Надежда с Алкой дружили еще со школы, но виделись редко, потому что выносить это сборище в больших количествах Надежда была не в состоянии. Алка работала в школе не простым преподавателем, а завучем старших классов и за долгие годы работы выработала в себе командный голос и твердую походку. Правда, неуемная энергия и зычный голос были у нее с детства, поэтому Алка поздно вышла замуж: мужчины не любят слишком активных громкоголосых женщин. От природы Алка была рослая крупная девица, поэтому рядом со своим будущим мужем Петюнчиком, учитывая его рост и внешность, смотрелась карикатурно. Знакомые хохотали в голос, но Алку это не остановило, они поженились.
Надежде Алкин муж нравился, она справедливо полагала, что выдержать Алкин характер двадцать лет и ни разу не поссориться — это хорошая проверка брачных уз на прочность. Но чего в жизни не бывает? Неужели Алкин муж все-таки ушел к другой? Не может быть! Неужели нашлась женщина, которая взяла его с такими ушами? Ни за что не поверю!
Размышляя таким образом, Надежда машинально замела куски обоев, вынесла все в мусоропровод, с грустью посмотрела на разведенный клей в тазике, порадовалась, что отвезла кота Бейсика к матери на дачу, иначе он такое устроил бы сейчас с обоями и клеем! Надо было что-то решать. Надежда распрямила ноющую поясницу, поохала немного самой себе и стала собираться к Алке домой. Метро к ней прямое, минут за сорок она доберется, сейчас еще достаточно светло, середина июня все-таки.
Наскоро смыв пыль с лица и рук, она решила, что душ примет, когда вернется, а если заночует у Алки, то там и вымоется. Она натянула джинсы и куртку, в которых обычно ездила на дачу, и поспешила к станции метро.
Алка, казалось, ничуть не удивилась ее приходу. Она сумрачно кивнула Надежде и посторонилась, пропуская в дверь. В квартире была непривычная тишина и жуткий беспорядок. Все шкафы были раскрыты, ящики вывалены, диван завален каким-то тряпьем и старыми газетами, на полированной мебели виднелся слой пыли, примерно двухдневной, как машинально отметила про себя Надежда.
— Пошли на кухню, там почище, — вяло сказала Алка.
Она была в каком-то замызганном халате, растрепанная, Надежда ее никогда не видела в таком виде и забеспокоилась.
На кухне было действительно поприличнее. Неизвестно откуда взявшаяся кошка прыгнула к Надежде на колени.
— Здравствуй, Марфуша. Алка, а где все-то у тебя? — спросила Надежда, удивляясь тишине.
— Где все? — Алка огляделась, потом встала, сдернула платок с какого-то сооружения на холодильнике.
Сооружение оказалось клеткой с попугаем. Попугая этого несколько лет назад подарил Алке плавающий папаша одного из ее учеников. Он купил его на Кубе у местного нищего за сто долларов, по тем временам это была огромная сумма денег, поэтому отказаться Алка не посмела. Попугай был говорящий, причем заговорил он только в России, поэтому все слова употреблял русские. Сейчас попугай сидел в углу, нахохлившись.
Кошка на коленях у Надежды навострила уши.
— Вот мы все перед тобой, больше никого нет, аквариум с рыбами где-то у Пашки в комнате затерялся. Марфа, ты рыб не видела? — обратилась она к кошке на полном серьезе.
Марфа сделала вид, что не слышит.
— Сашка в Америке, ты же знаешь, а Пашка позавчера уехал к маме в Истру.
Верно, Надежда и забыла, старший Алкин сын Сашка уже почти год жил и учился в США по какой-то там специальной программе для студентов, а мать Алки была родом из подмосковного города Истры и после смерти Алкиного отца уехала туда жить к родственникам.
— Ну что у тебя стряслось-то, давай, говори, зря я, что ли, тащилась к тебе на ночь глядя?
— Говорят тебе, Тимофеев меня бросил. — В голосе Алки послышались злые нотки, Надежда даже обрадовалась, а то сидит какая-то вялая, хоть бы накричала, что ли.
— С чего ты это взяла?
— На, читай, — Алка протянула ей тетрадный листок.
— "Дорогая Алла, — прочитала Надежда вслух, — я встретил другую женщину, она меня понимает лучше, чем ты, поэтому я ухожу к ней навсегда. Петр.
Собаку забираю с собой".
— И все? Бред какой-то.
— А что еще? Коротко и ясно. Встретил и ушел.
— Ну не знаю, как же дети, квартира, где он жить-то будет?
— У нее, наверное.
— Кошмар, вот бы никогда не подумала, такой был тихий приличный мужчина. Ты что это там пьешь?
— Валерианку, уже почти пузырек выпила, а все равно переживаю.
Надежда поняла, почему Алка такая заторможенная, вырвала у нее из рук стаканчик, отобрала лекарство.
— С ума сошла, с сердцем будет плохо, давай лучше чаю выпьем.
— Ну, давай, — Алке было все равно, а Надежда ужасно хотела есть, но, заглянув в холодильник, ничего съедобного там не нашла.
Там стояла только банка консервов для кошки Марфы и кастрюля с костями для собаки.
— Ну хоть печенье у тебя есть какое-нибудь?
Алка протянула ей собачьи галеты.
— Нет, собачьи галеты я есть не могу, зубов жалко. Послушай, а как это он, собаку с собой забрал, а печенье оставил, галеты эти-то тебе ни к чему?
Алка посмотрела на нее в полном недоумении. Надежда поняла, что Алка совершенно ее не слушает и думает о чем-то своем. Алку необходимо было срочно отвлечь от этих нехороших мыслей, и Надежда продолжала, повысив голос:
— И что это у тебя в квартире такое светопреставление? Прямо как Мамай прошел. Искала что-нибудь?
— Да нет, это уже так было. Наверное, он, когда собирался, торопился очень.
— А что это он так торопился? Двадцать лет не торопился, а теперь вдруг заспешил, невтерпеж ему, что ли?
Видя Алку в таком состоянии, Надежда уже начинала злиться на Петюнчика, но одернула себя и, по здравом размышлении, удивилась. Насколько она знала Алкиного мужа, он вообще никогда не торопился, все делал обстоятельно и не спеша, говорил тихим голосом. Конечно, любовь меняет человека, спору нет, но все-таки что-то тут не то.
Надежда усадила Алку в кресло, помахала у нее перед лицом растопыренной ладонью, чтобы привлечь к себе внимание.
— Алка, не спи. И зачем ты столько валерианки выпила? Вот теперь ничего не соображаешь. Ты скажи, когда ты про это узнала, записку эту когда увидела?
Алка очнулась, глянула осмысленно.
— Сегодня утром.
— Так, утром… — Надежда встрепенулась. — Как утром? Сегодня же суббота, ты что, дома не ночевала, что ли?
— Ну не ночевала, так получилась.
Слова из Алки приходилось тянуть клещами.
— Вот что, подруга, давай-ка все-таки хоть пустого чаю выпьем, и ты мне все подробно расскажешь. Торопиться нам некуда, я у тебя ночевать останусь, так что давай начинай, — сказала Надежда, отхлебывая чай.
— Сидят! Чай пьют! — заорал вдруг попутай Алкиным голосом.
Надежда аж подскочила на месте.
— Господи помилуй, так кондрашка хватит! Слушай, а ты животных-то кормила? Может, попугай голодный?
Кеша, Кешенька! — Она погладила перышки.
Попугай больно клюнул Надежду в палец. Алка механически насыпала в кормушку семечек, налила воды. Надежда в это время кормила кошку.
— Рыб не найти, — равнодушно проговорила Алка, — ну и черт с ними.
— Ты не отвлекайся, рассказывай, где тебя носит, что ты дома не ночуешь.
— Репетиторством занимаюсь. Должен же кто-то деньги зарабатывать!
— По ночам, что ли?
— Да нет, тут случайность. В общем, позвонили мне как-то и попросили обучать русскому одного иностранца. И между прочим, тридцать долларов за урок, такие деньги на дороге не валяются!
— А почему это они к тебе обратились? Ты же, кроме русского, никакого другого языка не знаешь.
— Ну почему же? Я по-английски могу более-менее объясниться.
— Все-таки как-то странно. Ты обычная учительница в школе, опытная, конечно, но всю жизнь преподавала детям русский и литературу, и вдруг такое предложение. Ведь для иностранцев специальная методика должна быть.
— Так я же тебе объясняю, а ты все время перебиваешь. Я им и говорю то же самое, а они, он то есть, потому что мужчина звонил, говорит, что меня им рекомендовала моя приятельница, очень меня хвалила, я и согласилась.
— Какая еще приятельница?
— Раньше у нас в школе работала, Ира Стрельникова. Она давно уволилась. А этот мужчина представился директором фирмы, какой забыла, у него гость живет, его партнер, того и надо обучать. Причем оказалось, что он по-русски уже немного говорит, а хочет научиться читать и писать, я его и обучала.
— И долго?
— Три занятия было. Они меня на дачу возили.
— В какое время?
— Да в разное. Днем, в июне ведь занятий в школе уже нет, можно всегда несколько часов выкроить. Иностранец такой симпатичный, средних лет, зовут Герберт, по национальности не то немец, не то швед.
— Да ты ведь не отличишь?
— Верно, я по-немецки только «Хенде хох!» знаю, а по-шведски вообще ничего. А вчера он позвонил мне в школу, говорит, если можно, вечером позаниматься.
— Кто позвонил-то?
— Директор фирмы, Игорь Петрович, мой наниматель, он мне деньги за уроки платил. Подъехал прямо к школе и отвез на дачу, это по Выборгскому шоссе, на машине минут сорок, а сам уехал. Позанимались мы с Гербертом, потом чайку попили, я жду-жду, не едет Игорь Петрович. Потом звонит, извиняется, говорит, что попал в легкую аварию, сам ничего, а машина разбита, ехать нельзя. Времени десятый час, я туда-сюда, а Елена, жена Игоря Петровича, и говорит, что на машине-то до города близко, а до станции пешком километров шесть. Ну куда я ночью шесть километров попрусь? Они и оставили меня ночевать.
— А мужу ты хоть позвонила?
— Позвонила, только не застала, он, наверное, с Гавриком гулял. А потом сели мы втроем ужинать, они меня каким-то ликером напоили, я немножко опьянела и забыла перезвонить.
— А утром?
— Утром проснулась, голова тяжелая, поискала мобильный телефон, не нашла.
Потом думаю, что неудобно на людях с Тимофеевым объясняться, поеду уж домой. Приезжаю и вот застаю такой разгром и записку.
— Записка где лежала?
— Не помню, где-то в комнате, на виду.
— А когда тебе Петюнчик раньше записки оставлял, он куда их клал?
— На холодильник прикреплял.
Всем Алкиным знакомым была известна Алкина система ведения домашнего хозяйства. Она оставляла мужу и детям подробные списки хозяйственных дел, требуя, чтобы каждое выполненное дело они обводили в кружочек. Если проверяя списки в конце дня, она обнаруживала, что кружочков в списке меньше половины, то сыновей Алка наказывала материально, а мужа — морально. Дела, не выполненные сегодня, автоматически переписывались на завтра. Таким образом, холодильник в Алкиной кухне был просто утыкан записками. Правда, сегодня холодильник был чист, не попугаю же записки писать! И все-таки, почему Петюнчик оставил записку не как обычно, на холодильнике, а в комнате? Хотел подчеркнуть важность момента?
Алка вдруг поставила чашку с недопитым чаем, вскочила и бросилась в ванную.
Выйдя оттуда через десять минут, она была бледная, с кругами под глазами. Надежда подозрительно на нее посмотрела.
— Что это с тобой? Тошнит? Ты что ела-то?
— Да сегодня ничего не ела, только там у них на даче кофе попила с булочкой.
— Может, от голода?
— Да нет, мне еще утром было нехорошо, наверное, после вчерашнего ликеpa. Я думаю, уже пора совсем со спиртным завязывать, старые мы стали.
«Не обобщай», — подумала Надежда, но вслух ничего не сказала, чтобы еще больше не расстраивать Алку.
Она еще раз оглядела большую комнату.
— Все-таки странно, ты можешь вспомнить за двадцать лет хоть один случай, чтобы твой муж оставил после себя такой разгром?
— Но ведь за двадцать лет он еще ни разу не уходил от меня к другой женщине, — резонно возразила Алка.
Надежда воспряла духом: Алка мыслит вполне здраво, стало быть, еще не все потеряно.
— Значит так, сними этот жуткий халат, видеть тебя в нем не могу, волосы причеши. Теперь скажи, когда ты своего Тимофеева последний раз видела?
— Сегодня что у нас, суббота, значит, вчера утром, ой нет, утром я спала, он сам на работу собирался.
— Значит, в четверг вечером?
— Нет, в четверг у нас в школе был выпускной, я пришла после двенадцати, он уже спал.
— Но хоть спящим ты его видела? — заорала потерявшая терпение Надежда. — Ты можешь с уверенностью сказать, что рядом с тобой спал именно твой муж, а не кошка, не собака и не какой-то посторонний мужчина?
— Ну что ты кричишь, голова болит.
Ну разумеется, могу сказать: видела его спящим в ночь с четверга на пятницу.
— Хоть какой-то прогресс. Это же уму непостижимо, сутками не видеть собственного мужа! Неудивительно, что… — Надежда прикусила язык, но было уже поздно.
— Что — неудивительно? Что мой муж меня бросил? Что ты смотришь на меня свысока? Ты на своего муженька не надышишься, потому что вы только вдвоем. А у меня на шее вся эта компания, да еще школа, двадцать лет как заведенная, в зеркало на себя некогда посмотреть!
— Ну, давай, себя жалей, что тебе хуже всех, а другие все в золоте и бриллиантах!
Насчет Надежды Алка была права и не права. Муж у Надежды был второй, они поженились пять лет назад, к тому времени оба были они людьми одинокими, дети у них были взрослыми, имели свои семьи.
Надежда с мужем жили только вдвоем, а вместо ребенка воспитывали кота. Надежда долго жила одна, привыкла быть самостоятельной, а когда познакомилась со своим будущим мужем, он вначале ужасно ей не понравился. Сан Саныч работал с Надеждой в одном НИИ, был ее непосредственным начальником. А потом случилось много всего неприятного и страшного, Надежда просто не могла не прийти на помощь Сан Санычу в трудную минуту, и за несколько месяцев они так привязались друг к другу, что уже просто не могли существовать порознь. Когда они поженились, муж уволился из НИИ и нашел себе другую работу. Теперь денег, конечно, не хватало, как и всем, но одно дело, когда двое взрослых людей живут вместе, оба работают, а другое, когда здоровенные парни требуют все время еды, одежды, еще чего-то, да еще полон дом зверей. Петюнчик, конечно, тоже что-то зарабатывал, но все деньги как в прорву уходили в эту семейку. Алке приходилось нелегко, да еще школа постоянно высасывала все соки. Надежде стало стыдно.
— Ладно, поорали и будет, ты меня прости. Но все-таки вспомни, ты в последнее время ничего странного за ним не замечала?
Ну, может, он задумчивый какой-то стал или тебе грубить начал? А поговорить в последнее время он с тобой не пытался?
Алка наморщила лоб.
— Знаешь, вроде хотел он мне что-то сказать. Но у меня в июне сначала экзамены, потом медальная комиссия, потом педсовет, потом выпускной, это не считая всяких хозяйственных дел, как-то я закрутилась.
— Вот, а в результате получила такую записку, и все. Знаешь, давай все-таки немного в комнате уберем, заодно посмотрим, что он искал такое.
Они стали складывать вещи в шкаф, попутно Алка определяла, чего не хватает из одежды.
— Так, костюм выходной он взял, а ботинки почему-то нет, рубашек не хватает, хотя, может, они в грязном? Свитер, кажется, взял, брюки, хотя нет, брюки здесь, да и свитер тоже.
Алка прошла в коридор, порылась в шкафчике для обуви.
— Ничего не понимаю, вся обувь на месте, неужели он старые кроссовки надел, в которых он с собакой гуляет?
— Посмотри документы и деньги.
— Вот тут паспорт лежал, его нет, и деньги все взял.
— Денег много было?
— Получка вся моя, его, но кое-что Пашка взял с собой, в общем, тысяч шесть.
А это что?
Там же в баре лежали две коробочки с Алкиными единственными драгоценностями, кольцом и сережками, которые Петюнчик подарил ей на рождение сыновей. Коробочки были пусты.
Подруги недоуменно уставились друг на друга. По всему выходило, что Петюнчик ушел в новую жизнь в выходном костюме и в собачьих кроссовках, прихватив с собой все деньги и драгоценности жены.
Не вызывало удивление только то, что он взял паспорт. Оглядев еще раз пустые коробочки, Алка начала закипать.
— С-скотина! Он же сам мне их подарил, я же ему двоих детей родила! А он этой стерве.., кольцо мое и серьги!
— Подожди, подожди, остальные документы проверь.
— Это в столе.
Они пошли в другую комнату, посмотрели в ящике письменного стола, все документы были на месте.
— Ну свидетельство о браке ему сейчас ни к чему, но военный билет должен же он был взять! Дипломы, справки, за всю жизнь много всего накопилось, это же все ему нужно!
Надежда еще раз посмотрела на записку.
— Слушай, а ты уверена, что это Петюнчик писал? Почерк его?
Алка посмотрела на нее и молча покрутила пальцем у виска.
— Сама можешь сравнить. Вон возьми из нижнего ящика, там его рукописи.
Петюнчик все-таки был доктором наук и много работал дома. Надежда открыла ящик, он был пуст.
— Значит, рукописи свои он взял, а диплом об окончании университета — нет.
Непонятно!
Надежда оглядела комнату. Они с Алкой кое-как распихали разбросанные вещи, и теперь в квартире можно было существовать.
— Вот что, Алка, ты как хочешь, а я не засну на голодный желудок. Я сегодня без обеда, у тебя есть нечего, давай пойдем в магазин и купим.
— Какой магазин, двенадцатый час уже!
— Пойдем в «24 часа», хоть что-то там есть.
— Там же все дорого.
— Ничего, разоримся, а то я все равно не засну. Пойдем, заодно воздухом подышим, ночью воздух свежий; не жарко. Ты оденься похуже, никто нас не заметит.
Алка нехотя принялась одеваться.
В джинсы она давно уже не влезала, поэтому надела длинную темную юбку, а сверху Пашкину черную футболку с надписью «Металлика».
— Прохладно, наверное, надо еще что-нибудь.
Она поискала на вешалке, потом сказала:
— Знаешь, еще джинсов нет, домашних, и старой Пашкиной куртки, мы с Тимофеевым ее по очереди надеваем, когда с Гавриком гуляем.
— Так, значит, он оделся, как с собакой гулять, взял опять-таки собаку и ушел из дома. Ну и ну!
Тут Надежда вспомнила, что Алкин муж был совершенно лысый.
— А на голову он что надевал, когда с собакой ходил?
— Кепочку, такую оранжевую, ему Сашка из Штатов прислал. Слушай, а у тебя деньги есть, в магазин-то идти, а то у меня кошелек пустой, все Тимофеев забрал.
— А где же у тебя все доллары, на иностранце заработанные? — съязвила Надежда.
— Ой, — Алка оживилась, потом скрылась в ванной и выскочила оттуда, держа в руках тоненькую пачку долларов в полиэтиленовом пакете.
Как все нормальные люди, она откладывала деньги на черный день в долларах, чтобы не пропали и не обесценились. И хранила их Алка в оригинальном месте.
— Смотри-ка, все цело, и еще вчерашняя тридцатка.
— Где же ты их прячешь в ванной?
— Ни за что воры не догадаются! Скотчем сзади к стиральной машине приклеиваю.
— А Петюнчик про это знал?
— Конечно, знал, он и придумал.
— Значит, он сережки с колечком, тебе подаренные, взял, а доллары оставил?
Ой, не сходятся у нас концы с концами, либо твой муж полный идиот, чему я никогда не поверю.
Они спустились вниз. Несмотря на позднее время, на улице было довольно оживленно: белые ночи, да еще суббота.
— Давай, Надя, через собачий пустырь пройдем, так короче.
По тропинке шел припозднившийея собачник, поздоровался с Алкой.
— Это со второго этажа, ризеншнауцер у него.
Немного погодя из разросшейся лебеды выскочил ризеншнауцер, держа в зубах что-то оранжевое. Он остановился на тропинке и принялся это что-то яростно трепать. Хозяин свистнул где-то далеко. Пес бросил оранжевые лохмотья и понесся на зов. Алка наклонилась и подняла рваную засаленную оранжевую кепочку с оторванным козырьком. Изнутри сохранилась надпись: «Made in USA». Надежда достала полиэтиленовый пакет, аккуратно завернула в него кепочку, и они побрели дальше в полном молчании.
Напившись наконец нормального крепкого чая и съев два больших бутерброда с колбасой, Надежда успокоилась. Подруги решили укладываться.
— Алка, дай полотенце, я душ приму.
— А горячей воды нет, — невозмутимо ответила Алка, — на прошлой неделе на месяц отключили.
— Кошмар какой! Слушай, как хочешь, а я вся в пыли, мне чайника не хватит. У тебя есть кастрюля большая, чтобы воды побольше нагреть?
Алка с ворчанием встала на стул и полезла наверх, где на шкафу стояла огромная кастрюля.
— Помоги мне, держи кастрюлю, пылищи там, я ее раз в год достаю, когда воду горячую отключают.
Однако как ни странно, пыли на крышке не было. Внутри кастрюли что-то шуршало. Это что-то оказалось плотным конвертом из белой бумаги, на котором стояла печать со львом и было написано на иностранном языке.
— Это по-эстонски, — сказала Алка, — печать их.
Внутри был вложен лист бумаги с текстом и тоже с печатью, к которому скрепкой был приколот листок с переводом, отпечатанным на машинке.
Уважаемый господин Тимофеев!
В ответ на Ваш запрос от 09.01.2001 о состоянии и сохранности дома Вашей родственницы Анны Руммо, сообщаем Вам, что ее дом, как представляющий художественную и историческую ценность, перевезен в этнографический музей-заповедник под открытым небом Рокка-аль-Маре в 1986 году.
Секретарь волостной управы Пауль Сепп.
Стул под Алкой угрожающе заскрипел, Надежда подхватила кастрюлю, но выпустила из рук крышку, которая с грохотом покатилась по полу.
— С ума сошла, час ночи, соседи спят, — прошипела Алка, — дай руку, а то свалюсь.
— Катастр-рофа! — заорал проснувшийся попугай.
— Ты еще тут будешь орать! — накинулась на него Алка.
— Саша-Паша, прекратите, — немедленно отозвался попугай Алкиным голосом.
Надежда внимательно рассматривала письмо.
— Интересный документ. Кто такая Анна Руммо?
— Это его бабка, Тимофеева моего.
Она была эстонка, вышла за русского и до войны жила здесь, а потом, когда Эстонию, так сказать, наши освободили, она в пятидесятые годы уехала на родину, там и умерла потом.
— Зачем ему понадобилось про дом узнавать? Сейчас у них, конечно, собственность возвращают, но он ведь не гражданин Эстонии, ему ничего не дадут.
— Ох, не знаю я ничего, даже не знала, что он писал туда!
— А самое интересное, зачем он это письмо в кастрюлю положил, от кого он его прятал-то?
— Ты думаешь, от меня? Вот и на конверте стоит: до востребования, понятно, почему я, этого письма не видела.
— Привет! Ты как? — Голос у нее был какой-то кислый.
— Я-то? Я на потолке. Ремонт затеяла. Хочу, пока Саши нет, коридор побелить и поклеить. А еще окна покрасить.
— Ты в отпуске, что ли?
— Да нет. Нас на работе выгнали в принудительный за две трети оклада. А Саша уехал с внуком на две недели на рыбалку.
— А ты-то что не с ними?
— А его приятель пригласил, Пашка Соколов, у них избушка где-то на Вуоксе, там только озеро и лес вокруг. Что мне там делать? Рыбу я ловить не умею, а грибов еще нет. Пусть они там самостоятельно вчетвером поживут — два дедушки, два внука. А у тебя какие новости?
— Новости? Посмеяться хочешь? От меня Тимофеев ушел.
— Чего? — Надежда дернулась от неожиданности, табуретка покачнулась, она протянула руку, чтобы опереться о шкаф, удержалась, не упала, но телефон соскользнул со шкафа и грохнулся на пол. Надежда со стоном слезла с табуретки, подняла расколовшийся аппарат, трубка, естественно, молчала.
— Этого только не хватало, теперь новый аппарат покупать!
Под ногами шуршали оборванные обои и куски штукатурки. Что там случилось у Алки? Теперь не узнать. Можно перезвонить от соседки Марии Петровны, но она будет слушать разговор, потом начнет задавать вопросы, потом усадит пить чай, а времени уже десятый час, она, Надежда, устала за день — сил нет. С утра проводила мужа с внуком на вокзал, потом приехала домой, прибралась, постирала, потом занялась коридором, и вот теперь этот Алкин звонок.
Поссорились они с мужем, что ли? Хотя они никогда не ссорились, не потому, что у Алки был такой ангельский характер, а потому что Алкин муж Петр Николаевич Тимофеев, которого Алка звала Тимофеевым, а все остальные — Петюнчиком, был человеком, с которым вообще невозможно поссориться. Петюнчик имел внешность самого настоящего клоуна, ему не надо было гримироваться, чтобы смешить людей. Он был небольшого роста, а голова очень крупная, абсолютно лысая, с длинным носом и большими оттопыренными ушами. Петюнчик никогда не спорил ни с кем, был очень покладистый и трудолюбивый. Он много помогал Алке по хозяйству, воспитывал сыновей и между делом защитил две диссертации, получил степень доктора наук и теперь служил начальником отдела в каком-то институте.
И на работе он почти со всеми жил мирно, а в тех редких случаях, когда он почему-либо выходил из себя, он становился настолько уморительным, что спорящий с ним человек просто выбегал из комнаты, задыхаясь от смеха.
Так что либо Надежда чего-то недопоняла или недослышала, либо Алка совсем спятила. Куда там ее Тимофеев ушел?
В магазин, что ли, или с собакой гулять?
У Алки была большая семья: муж, два сына девятнадцати и шестнадцати лет, овчарка Гаврик, кошка, попугай и, кажется, еще рыбки, если кошка их не съела. Вся эта семейка, не считая рыбок и Петюнчика, беспрерывно орала, лаяла и мяукала, а попугай делал все три вещи одновременно.
Надежда с Алкой дружили еще со школы, но виделись редко, потому что выносить это сборище в больших количествах Надежда была не в состоянии. Алка работала в школе не простым преподавателем, а завучем старших классов и за долгие годы работы выработала в себе командный голос и твердую походку. Правда, неуемная энергия и зычный голос были у нее с детства, поэтому Алка поздно вышла замуж: мужчины не любят слишком активных громкоголосых женщин. От природы Алка была рослая крупная девица, поэтому рядом со своим будущим мужем Петюнчиком, учитывая его рост и внешность, смотрелась карикатурно. Знакомые хохотали в голос, но Алку это не остановило, они поженились.
Надежде Алкин муж нравился, она справедливо полагала, что выдержать Алкин характер двадцать лет и ни разу не поссориться — это хорошая проверка брачных уз на прочность. Но чего в жизни не бывает? Неужели Алкин муж все-таки ушел к другой? Не может быть! Неужели нашлась женщина, которая взяла его с такими ушами? Ни за что не поверю!
Размышляя таким образом, Надежда машинально замела куски обоев, вынесла все в мусоропровод, с грустью посмотрела на разведенный клей в тазике, порадовалась, что отвезла кота Бейсика к матери на дачу, иначе он такое устроил бы сейчас с обоями и клеем! Надо было что-то решать. Надежда распрямила ноющую поясницу, поохала немного самой себе и стала собираться к Алке домой. Метро к ней прямое, минут за сорок она доберется, сейчас еще достаточно светло, середина июня все-таки.
Наскоро смыв пыль с лица и рук, она решила, что душ примет, когда вернется, а если заночует у Алки, то там и вымоется. Она натянула джинсы и куртку, в которых обычно ездила на дачу, и поспешила к станции метро.
Алка, казалось, ничуть не удивилась ее приходу. Она сумрачно кивнула Надежде и посторонилась, пропуская в дверь. В квартире была непривычная тишина и жуткий беспорядок. Все шкафы были раскрыты, ящики вывалены, диван завален каким-то тряпьем и старыми газетами, на полированной мебели виднелся слой пыли, примерно двухдневной, как машинально отметила про себя Надежда.
— Пошли на кухню, там почище, — вяло сказала Алка.
Она была в каком-то замызганном халате, растрепанная, Надежда ее никогда не видела в таком виде и забеспокоилась.
На кухне было действительно поприличнее. Неизвестно откуда взявшаяся кошка прыгнула к Надежде на колени.
— Здравствуй, Марфуша. Алка, а где все-то у тебя? — спросила Надежда, удивляясь тишине.
— Где все? — Алка огляделась, потом встала, сдернула платок с какого-то сооружения на холодильнике.
Сооружение оказалось клеткой с попугаем. Попугая этого несколько лет назад подарил Алке плавающий папаша одного из ее учеников. Он купил его на Кубе у местного нищего за сто долларов, по тем временам это была огромная сумма денег, поэтому отказаться Алка не посмела. Попугай был говорящий, причем заговорил он только в России, поэтому все слова употреблял русские. Сейчас попугай сидел в углу, нахохлившись.
Кошка на коленях у Надежды навострила уши.
— Вот мы все перед тобой, больше никого нет, аквариум с рыбами где-то у Пашки в комнате затерялся. Марфа, ты рыб не видела? — обратилась она к кошке на полном серьезе.
Марфа сделала вид, что не слышит.
— Сашка в Америке, ты же знаешь, а Пашка позавчера уехал к маме в Истру.
Верно, Надежда и забыла, старший Алкин сын Сашка уже почти год жил и учился в США по какой-то там специальной программе для студентов, а мать Алки была родом из подмосковного города Истры и после смерти Алкиного отца уехала туда жить к родственникам.
— Ну что у тебя стряслось-то, давай, говори, зря я, что ли, тащилась к тебе на ночь глядя?
— Говорят тебе, Тимофеев меня бросил. — В голосе Алки послышались злые нотки, Надежда даже обрадовалась, а то сидит какая-то вялая, хоть бы накричала, что ли.
— С чего ты это взяла?
— На, читай, — Алка протянула ей тетрадный листок.
— "Дорогая Алла, — прочитала Надежда вслух, — я встретил другую женщину, она меня понимает лучше, чем ты, поэтому я ухожу к ней навсегда. Петр.
Собаку забираю с собой".
— И все? Бред какой-то.
— А что еще? Коротко и ясно. Встретил и ушел.
— Ну не знаю, как же дети, квартира, где он жить-то будет?
— У нее, наверное.
— Кошмар, вот бы никогда не подумала, такой был тихий приличный мужчина. Ты что это там пьешь?
— Валерианку, уже почти пузырек выпила, а все равно переживаю.
Надежда поняла, почему Алка такая заторможенная, вырвала у нее из рук стаканчик, отобрала лекарство.
— С ума сошла, с сердцем будет плохо, давай лучше чаю выпьем.
— Ну, давай, — Алке было все равно, а Надежда ужасно хотела есть, но, заглянув в холодильник, ничего съедобного там не нашла.
Там стояла только банка консервов для кошки Марфы и кастрюля с костями для собаки.
— Ну хоть печенье у тебя есть какое-нибудь?
Алка протянула ей собачьи галеты.
— Нет, собачьи галеты я есть не могу, зубов жалко. Послушай, а как это он, собаку с собой забрал, а печенье оставил, галеты эти-то тебе ни к чему?
Алка посмотрела на нее в полном недоумении. Надежда поняла, что Алка совершенно ее не слушает и думает о чем-то своем. Алку необходимо было срочно отвлечь от этих нехороших мыслей, и Надежда продолжала, повысив голос:
— И что это у тебя в квартире такое светопреставление? Прямо как Мамай прошел. Искала что-нибудь?
— Да нет, это уже так было. Наверное, он, когда собирался, торопился очень.
— А что это он так торопился? Двадцать лет не торопился, а теперь вдруг заспешил, невтерпеж ему, что ли?
Видя Алку в таком состоянии, Надежда уже начинала злиться на Петюнчика, но одернула себя и, по здравом размышлении, удивилась. Насколько она знала Алкиного мужа, он вообще никогда не торопился, все делал обстоятельно и не спеша, говорил тихим голосом. Конечно, любовь меняет человека, спору нет, но все-таки что-то тут не то.
Надежда усадила Алку в кресло, помахала у нее перед лицом растопыренной ладонью, чтобы привлечь к себе внимание.
— Алка, не спи. И зачем ты столько валерианки выпила? Вот теперь ничего не соображаешь. Ты скажи, когда ты про это узнала, записку эту когда увидела?
Алка очнулась, глянула осмысленно.
— Сегодня утром.
— Так, утром… — Надежда встрепенулась. — Как утром? Сегодня же суббота, ты что, дома не ночевала, что ли?
— Ну не ночевала, так получилась.
Слова из Алки приходилось тянуть клещами.
— Вот что, подруга, давай-ка все-таки хоть пустого чаю выпьем, и ты мне все подробно расскажешь. Торопиться нам некуда, я у тебя ночевать останусь, так что давай начинай, — сказала Надежда, отхлебывая чай.
— Сидят! Чай пьют! — заорал вдруг попутай Алкиным голосом.
Надежда аж подскочила на месте.
— Господи помилуй, так кондрашка хватит! Слушай, а ты животных-то кормила? Может, попугай голодный?
Кеша, Кешенька! — Она погладила перышки.
Попугай больно клюнул Надежду в палец. Алка механически насыпала в кормушку семечек, налила воды. Надежда в это время кормила кошку.
— Рыб не найти, — равнодушно проговорила Алка, — ну и черт с ними.
— Ты не отвлекайся, рассказывай, где тебя носит, что ты дома не ночуешь.
— Репетиторством занимаюсь. Должен же кто-то деньги зарабатывать!
— По ночам, что ли?
— Да нет, тут случайность. В общем, позвонили мне как-то и попросили обучать русскому одного иностранца. И между прочим, тридцать долларов за урок, такие деньги на дороге не валяются!
— А почему это они к тебе обратились? Ты же, кроме русского, никакого другого языка не знаешь.
— Ну почему же? Я по-английски могу более-менее объясниться.
— Все-таки как-то странно. Ты обычная учительница в школе, опытная, конечно, но всю жизнь преподавала детям русский и литературу, и вдруг такое предложение. Ведь для иностранцев специальная методика должна быть.
— Так я же тебе объясняю, а ты все время перебиваешь. Я им и говорю то же самое, а они, он то есть, потому что мужчина звонил, говорит, что меня им рекомендовала моя приятельница, очень меня хвалила, я и согласилась.
— Какая еще приятельница?
— Раньше у нас в школе работала, Ира Стрельникова. Она давно уволилась. А этот мужчина представился директором фирмы, какой забыла, у него гость живет, его партнер, того и надо обучать. Причем оказалось, что он по-русски уже немного говорит, а хочет научиться читать и писать, я его и обучала.
— И долго?
— Три занятия было. Они меня на дачу возили.
— В какое время?
— Да в разное. Днем, в июне ведь занятий в школе уже нет, можно всегда несколько часов выкроить. Иностранец такой симпатичный, средних лет, зовут Герберт, по национальности не то немец, не то швед.
— Да ты ведь не отличишь?
— Верно, я по-немецки только «Хенде хох!» знаю, а по-шведски вообще ничего. А вчера он позвонил мне в школу, говорит, если можно, вечером позаниматься.
— Кто позвонил-то?
— Директор фирмы, Игорь Петрович, мой наниматель, он мне деньги за уроки платил. Подъехал прямо к школе и отвез на дачу, это по Выборгскому шоссе, на машине минут сорок, а сам уехал. Позанимались мы с Гербертом, потом чайку попили, я жду-жду, не едет Игорь Петрович. Потом звонит, извиняется, говорит, что попал в легкую аварию, сам ничего, а машина разбита, ехать нельзя. Времени десятый час, я туда-сюда, а Елена, жена Игоря Петровича, и говорит, что на машине-то до города близко, а до станции пешком километров шесть. Ну куда я ночью шесть километров попрусь? Они и оставили меня ночевать.
— А мужу ты хоть позвонила?
— Позвонила, только не застала, он, наверное, с Гавриком гулял. А потом сели мы втроем ужинать, они меня каким-то ликером напоили, я немножко опьянела и забыла перезвонить.
— А утром?
— Утром проснулась, голова тяжелая, поискала мобильный телефон, не нашла.
Потом думаю, что неудобно на людях с Тимофеевым объясняться, поеду уж домой. Приезжаю и вот застаю такой разгром и записку.
— Записка где лежала?
— Не помню, где-то в комнате, на виду.
— А когда тебе Петюнчик раньше записки оставлял, он куда их клал?
— На холодильник прикреплял.
Всем Алкиным знакомым была известна Алкина система ведения домашнего хозяйства. Она оставляла мужу и детям подробные списки хозяйственных дел, требуя, чтобы каждое выполненное дело они обводили в кружочек. Если проверяя списки в конце дня, она обнаруживала, что кружочков в списке меньше половины, то сыновей Алка наказывала материально, а мужа — морально. Дела, не выполненные сегодня, автоматически переписывались на завтра. Таким образом, холодильник в Алкиной кухне был просто утыкан записками. Правда, сегодня холодильник был чист, не попугаю же записки писать! И все-таки, почему Петюнчик оставил записку не как обычно, на холодильнике, а в комнате? Хотел подчеркнуть важность момента?
Алка вдруг поставила чашку с недопитым чаем, вскочила и бросилась в ванную.
Выйдя оттуда через десять минут, она была бледная, с кругами под глазами. Надежда подозрительно на нее посмотрела.
— Что это с тобой? Тошнит? Ты что ела-то?
— Да сегодня ничего не ела, только там у них на даче кофе попила с булочкой.
— Может, от голода?
— Да нет, мне еще утром было нехорошо, наверное, после вчерашнего ликеpa. Я думаю, уже пора совсем со спиртным завязывать, старые мы стали.
«Не обобщай», — подумала Надежда, но вслух ничего не сказала, чтобы еще больше не расстраивать Алку.
Она еще раз оглядела большую комнату.
— Все-таки странно, ты можешь вспомнить за двадцать лет хоть один случай, чтобы твой муж оставил после себя такой разгром?
— Но ведь за двадцать лет он еще ни разу не уходил от меня к другой женщине, — резонно возразила Алка.
Надежда воспряла духом: Алка мыслит вполне здраво, стало быть, еще не все потеряно.
— Значит так, сними этот жуткий халат, видеть тебя в нем не могу, волосы причеши. Теперь скажи, когда ты своего Тимофеева последний раз видела?
— Сегодня что у нас, суббота, значит, вчера утром, ой нет, утром я спала, он сам на работу собирался.
— Значит, в четверг вечером?
— Нет, в четверг у нас в школе был выпускной, я пришла после двенадцати, он уже спал.
— Но хоть спящим ты его видела? — заорала потерявшая терпение Надежда. — Ты можешь с уверенностью сказать, что рядом с тобой спал именно твой муж, а не кошка, не собака и не какой-то посторонний мужчина?
— Ну что ты кричишь, голова болит.
Ну разумеется, могу сказать: видела его спящим в ночь с четверга на пятницу.
— Хоть какой-то прогресс. Это же уму непостижимо, сутками не видеть собственного мужа! Неудивительно, что… — Надежда прикусила язык, но было уже поздно.
— Что — неудивительно? Что мой муж меня бросил? Что ты смотришь на меня свысока? Ты на своего муженька не надышишься, потому что вы только вдвоем. А у меня на шее вся эта компания, да еще школа, двадцать лет как заведенная, в зеркало на себя некогда посмотреть!
— Ну, давай, себя жалей, что тебе хуже всех, а другие все в золоте и бриллиантах!
Насчет Надежды Алка была права и не права. Муж у Надежды был второй, они поженились пять лет назад, к тому времени оба были они людьми одинокими, дети у них были взрослыми, имели свои семьи.
Надежда с мужем жили только вдвоем, а вместо ребенка воспитывали кота. Надежда долго жила одна, привыкла быть самостоятельной, а когда познакомилась со своим будущим мужем, он вначале ужасно ей не понравился. Сан Саныч работал с Надеждой в одном НИИ, был ее непосредственным начальником. А потом случилось много всего неприятного и страшного, Надежда просто не могла не прийти на помощь Сан Санычу в трудную минуту, и за несколько месяцев они так привязались друг к другу, что уже просто не могли существовать порознь. Когда они поженились, муж уволился из НИИ и нашел себе другую работу. Теперь денег, конечно, не хватало, как и всем, но одно дело, когда двое взрослых людей живут вместе, оба работают, а другое, когда здоровенные парни требуют все время еды, одежды, еще чего-то, да еще полон дом зверей. Петюнчик, конечно, тоже что-то зарабатывал, но все деньги как в прорву уходили в эту семейку. Алке приходилось нелегко, да еще школа постоянно высасывала все соки. Надежде стало стыдно.
— Ладно, поорали и будет, ты меня прости. Но все-таки вспомни, ты в последнее время ничего странного за ним не замечала?
Ну, может, он задумчивый какой-то стал или тебе грубить начал? А поговорить в последнее время он с тобой не пытался?
Алка наморщила лоб.
— Знаешь, вроде хотел он мне что-то сказать. Но у меня в июне сначала экзамены, потом медальная комиссия, потом педсовет, потом выпускной, это не считая всяких хозяйственных дел, как-то я закрутилась.
— Вот, а в результате получила такую записку, и все. Знаешь, давай все-таки немного в комнате уберем, заодно посмотрим, что он искал такое.
Они стали складывать вещи в шкаф, попутно Алка определяла, чего не хватает из одежды.
— Так, костюм выходной он взял, а ботинки почему-то нет, рубашек не хватает, хотя, может, они в грязном? Свитер, кажется, взял, брюки, хотя нет, брюки здесь, да и свитер тоже.
Алка прошла в коридор, порылась в шкафчике для обуви.
— Ничего не понимаю, вся обувь на месте, неужели он старые кроссовки надел, в которых он с собакой гуляет?
— Посмотри документы и деньги.
— Вот тут паспорт лежал, его нет, и деньги все взял.
— Денег много было?
— Получка вся моя, его, но кое-что Пашка взял с собой, в общем, тысяч шесть.
А это что?
Там же в баре лежали две коробочки с Алкиными единственными драгоценностями, кольцом и сережками, которые Петюнчик подарил ей на рождение сыновей. Коробочки были пусты.
Подруги недоуменно уставились друг на друга. По всему выходило, что Петюнчик ушел в новую жизнь в выходном костюме и в собачьих кроссовках, прихватив с собой все деньги и драгоценности жены.
Не вызывало удивление только то, что он взял паспорт. Оглядев еще раз пустые коробочки, Алка начала закипать.
— С-скотина! Он же сам мне их подарил, я же ему двоих детей родила! А он этой стерве.., кольцо мое и серьги!
— Подожди, подожди, остальные документы проверь.
— Это в столе.
Они пошли в другую комнату, посмотрели в ящике письменного стола, все документы были на месте.
— Ну свидетельство о браке ему сейчас ни к чему, но военный билет должен же он был взять! Дипломы, справки, за всю жизнь много всего накопилось, это же все ему нужно!
Надежда еще раз посмотрела на записку.
— Слушай, а ты уверена, что это Петюнчик писал? Почерк его?
Алка посмотрела на нее и молча покрутила пальцем у виска.
— Сама можешь сравнить. Вон возьми из нижнего ящика, там его рукописи.
Петюнчик все-таки был доктором наук и много работал дома. Надежда открыла ящик, он был пуст.
— Значит, рукописи свои он взял, а диплом об окончании университета — нет.
Непонятно!
Надежда оглядела комнату. Они с Алкой кое-как распихали разбросанные вещи, и теперь в квартире можно было существовать.
— Вот что, Алка, ты как хочешь, а я не засну на голодный желудок. Я сегодня без обеда, у тебя есть нечего, давай пойдем в магазин и купим.
— Какой магазин, двенадцатый час уже!
— Пойдем в «24 часа», хоть что-то там есть.
— Там же все дорого.
— Ничего, разоримся, а то я все равно не засну. Пойдем, заодно воздухом подышим, ночью воздух свежий; не жарко. Ты оденься похуже, никто нас не заметит.
Алка нехотя принялась одеваться.
В джинсы она давно уже не влезала, поэтому надела длинную темную юбку, а сверху Пашкину черную футболку с надписью «Металлика».
— Прохладно, наверное, надо еще что-нибудь.
Она поискала на вешалке, потом сказала:
— Знаешь, еще джинсов нет, домашних, и старой Пашкиной куртки, мы с Тимофеевым ее по очереди надеваем, когда с Гавриком гуляем.
— Так, значит, он оделся, как с собакой гулять, взял опять-таки собаку и ушел из дома. Ну и ну!
Тут Надежда вспомнила, что Алкин муж был совершенно лысый.
— А на голову он что надевал, когда с собакой ходил?
— Кепочку, такую оранжевую, ему Сашка из Штатов прислал. Слушай, а у тебя деньги есть, в магазин-то идти, а то у меня кошелек пустой, все Тимофеев забрал.
— А где же у тебя все доллары, на иностранце заработанные? — съязвила Надежда.
— Ой, — Алка оживилась, потом скрылась в ванной и выскочила оттуда, держа в руках тоненькую пачку долларов в полиэтиленовом пакете.
Как все нормальные люди, она откладывала деньги на черный день в долларах, чтобы не пропали и не обесценились. И хранила их Алка в оригинальном месте.
— Смотри-ка, все цело, и еще вчерашняя тридцатка.
— Где же ты их прячешь в ванной?
— Ни за что воры не догадаются! Скотчем сзади к стиральной машине приклеиваю.
— А Петюнчик про это знал?
— Конечно, знал, он и придумал.
— Значит, он сережки с колечком, тебе подаренные, взял, а доллары оставил?
Ой, не сходятся у нас концы с концами, либо твой муж полный идиот, чему я никогда не поверю.
Они спустились вниз. Несмотря на позднее время, на улице было довольно оживленно: белые ночи, да еще суббота.
— Давай, Надя, через собачий пустырь пройдем, так короче.
По тропинке шел припозднившийея собачник, поздоровался с Алкой.
— Это со второго этажа, ризеншнауцер у него.
Немного погодя из разросшейся лебеды выскочил ризеншнауцер, держа в зубах что-то оранжевое. Он остановился на тропинке и принялся это что-то яростно трепать. Хозяин свистнул где-то далеко. Пес бросил оранжевые лохмотья и понесся на зов. Алка наклонилась и подняла рваную засаленную оранжевую кепочку с оторванным козырьком. Изнутри сохранилась надпись: «Made in USA». Надежда достала полиэтиленовый пакет, аккуратно завернула в него кепочку, и они побрели дальше в полном молчании.
Напившись наконец нормального крепкого чая и съев два больших бутерброда с колбасой, Надежда успокоилась. Подруги решили укладываться.
— Алка, дай полотенце, я душ приму.
— А горячей воды нет, — невозмутимо ответила Алка, — на прошлой неделе на месяц отключили.
— Кошмар какой! Слушай, как хочешь, а я вся в пыли, мне чайника не хватит. У тебя есть кастрюля большая, чтобы воды побольше нагреть?
Алка с ворчанием встала на стул и полезла наверх, где на шкафу стояла огромная кастрюля.
— Помоги мне, держи кастрюлю, пылищи там, я ее раз в год достаю, когда воду горячую отключают.
Однако как ни странно, пыли на крышке не было. Внутри кастрюли что-то шуршало. Это что-то оказалось плотным конвертом из белой бумаги, на котором стояла печать со львом и было написано на иностранном языке.
— Это по-эстонски, — сказала Алка, — печать их.
Внутри был вложен лист бумаги с текстом и тоже с печатью, к которому скрепкой был приколот листок с переводом, отпечатанным на машинке.
Уважаемый господин Тимофеев!
В ответ на Ваш запрос от 09.01.2001 о состоянии и сохранности дома Вашей родственницы Анны Руммо, сообщаем Вам, что ее дом, как представляющий художественную и историческую ценность, перевезен в этнографический музей-заповедник под открытым небом Рокка-аль-Маре в 1986 году.
Секретарь волостной управы Пауль Сепп.
Стул под Алкой угрожающе заскрипел, Надежда подхватила кастрюлю, но выпустила из рук крышку, которая с грохотом покатилась по полу.
— С ума сошла, час ночи, соседи спят, — прошипела Алка, — дай руку, а то свалюсь.
— Катастр-рофа! — заорал проснувшийся попугай.
— Ты еще тут будешь орать! — накинулась на него Алка.
— Саша-Паша, прекратите, — немедленно отозвался попугай Алкиным голосом.
Надежда внимательно рассматривала письмо.
— Интересный документ. Кто такая Анна Руммо?
— Это его бабка, Тимофеева моего.
Она была эстонка, вышла за русского и до войны жила здесь, а потом, когда Эстонию, так сказать, наши освободили, она в пятидесятые годы уехала на родину, там и умерла потом.
— Зачем ему понадобилось про дом узнавать? Сейчас у них, конечно, собственность возвращают, но он ведь не гражданин Эстонии, ему ничего не дадут.
— Ох, не знаю я ничего, даже не знала, что он писал туда!
— А самое интересное, зачем он это письмо в кастрюлю положил, от кого он его прятал-то?
— Ты думаешь, от меня? Вот и на конверте стоит: до востребования, понятно, почему я, этого письма не видела.