Александрова Наталья Николаевна. Порванная струна

   В первый раз мы с ним встретились лет десять назад, когда маман привела своего будущего мужа к нам с бабулей знакомиться. И как-то сразу мы с ним друг друга не полюбили. Вот хоть ты тресни, не понравились друг другу, и все! Бывает так – смотришь на человека, вроде ничего он тебе плохого не сделал, – а тебя от него прямо трясет. В данном случае так и у нас с мамашиным мужем случилось. Маман у нас женщина ненаблюдательная, но тут до нее тоже все сразу дошло. Так что она не настаивала на семейных обедах по воскресеньям и совместных поездках в отпуск.
   Только не говорите мне про то, что я, единственный сын, просто ревную свою мать к новому мужу, про эдипов комплекс и все такое прочее! Да Боже ж мой, я всегда относился к маман спокойно. Просто именно этот человек вызывает у меня необъяснимое отвращение. Но хватит об этом, вряд ли кого-то волнуют мои семейные дела.
   Значит, Надежда Николаевна вцепилась мне в рукав, смотрит прямо в душу и говорит так ехидно:
   – Что-то мне не верится, что ты, такой замечательный бегун, не смог догнать женщину на высоких каблуках!
   – У нее фора была большая, – это я так отвечаю, а сам глаза против воли отвожу.
   – Андриан, не морочь мне голову! – рассердилась Надежда. – Говори быстро, видел девчонку?
   – Ну видел, – говорю, – иначе откуда бы знал, где сумку искать? А что не подошел, так…
   – Сама знаю – удивился, да и послала бы она тебя, еще и в милицию сдала. Ну, ладно, будем считать, что инцидент исчерпан. – Но я-то видел, что в глазах Надежды Николаевны появилась некоторая задумчивость и блеснул тот самый интерес, за который ее ругает муж.
   А если бы она еще знала в какую шикарную тачку села та девица! Но про тачку я промолчал. Я отправился домой, а по дороге позвонил одному типу, у которого сестрин хахаль работает в ГИБДД, и он быстренько выяснил по моей просьбе, кому принадлежит новая «ауди» за номером таким-то. Машина оказалась зарегистрирована на фирму «Поллукс», и директора звали Колыванов Арсений Павлович.
   Прихожу я домой, а там бабуле уже и рассказывать ничего не надо: она полностью в курсе всех новостей – от Татьяны Васильевны по телефону успела информацию получить. Оперативно старушки работают!

***

   Следующие три дня я был занят делами и выбросил все предыдущие события из головы. Работаю я дома на компьютере, то есть выуживаю из Интернета для разных фирм кое-какую информацию, иногда перевожу и кое-что пристраиваю в газеты и журналы. Мне такая работа нравится – никакого над тобой начальства, рабочий день могу планировать как хочу. Денег нам с бабулей хватает – я человек в быту нетребовательный. Но маман не устает повторять, что мужчина должен ходить на настоящую работу, что мой образ жизни несерьезен, деятельность – сомнительна, а источники доходов – нестабильны. Муж ее вообще считает меня неудачником, но вот уже на это мне глубоко плевать.
   Закрутился я с работой, а через три дня позвонила Надежда Николаевна и сообщила удивительные вещи.
   Оказывается, та ограбленная бабка, Александра Михайловна, по наущению своей соседки Татьяны Васильевны решилась заявить в милицию. Старухи руководствовались здравой мыслью, что украденный паспорт могут использовать в незаконных целях, а потом придется отвечать. Сначала они хотели просто пойти в отделение и заявить, что пропал паспорт. Но дежурный попался любопытный и стал выспрашивать подробности. И вот когда дело дошло до девушки в белой шубке, дежурный вдруг как-то странно не то ахнул, не то произнес что-то нечленораздельное, но забористое. Увидев, как сконфузились приличные старушки, дежурный даже покраснел и извинился. Затем он позвонил куда-то, а бабкам велел обождать. Те нисколько не испугались, а уселись в уголке и принялись терпеливо ждать. Наконец пришел какой-то человек, капитан, как авторитетно заявила Татьяна Васильевна, и провел их в кабинет. И там он подробно расспросил их про все, случившееся три дня назад. Бабки решили не запираться, чтобы не затруднять работу следствия, и рассказали все честно: про девушку в белой песцовой шубке, про ограбление, про то, как я побежал за девушкой и вернул сумку, и про Надежду Николаевну, подоспевшую к шапочному разбору.
   – И что было дальше? – не выдержал я. – Пока что я ничего интересного в вашем рассказе не слышу.
   – А ты слушай, – с излишним, на мой взгляд, энтузиазмом ответила Надежда Николаевна, – потому что сейчас самое интересное и начнется. Значит, выслушал их капитан, а потом достает из ящика стола фотографии и просит бабушек по всем правилам опознать фото. То есть моя-то мать никого не видела, ей и опознавать некого. А та, вторая, глядит на фото и безошибочно опознает девушку. Шуба та же, прическа, сапожки…
   – Ну и что? – невежливо заорал я, потому что почувствовал неладное.
   – А то, – злорадно ответила Надежда, – что девица на снимке – мертвая. И капитан подтверждает: девушку эту нашли в подъезде собственного дома вечером того же дня, когда она нашу бабулю ограбила. И что если бы дежурный не стал бабок расспрашивать, то ничего бы они не узнали и не сопоставили. Так что молодец дежурный, благодарность ему в приказе будет. А ты готовься, повестка тебе скоро придет, к следователю, потому что бабули-то нас заложили.
   – »Ну, спасибо, – вздохнул я, – значит, я ее догонял, последний видел, я, стало быть, у нее бабкину сумку отнял, а ее саму порешил.
   – Ага, кто к нам с мечом придет, тот от него и погибнет, – поддакнула Надежда Николаевна.
   – Издеваетесь! – вскипел я.
   – Да нет, что же я, не понимаю, одно дело – это когда бабули придут, с них спроса никакого, а другое – ты, молодой человек, к тебе милиция запросто привязаться может. Так что давай-ка, Андриан, встретимся и все обсудим. По телефону нехорошо про такие дела говорить.
   – Придется. – Я очень расстроился, потому что услышал щелчок трубки параллельного аппарата, а это значит, что бабуля слышала весь разговор. Она у меня хоть и любопытна не в меру, но никогда не подслушивает, но тут ведь звонила не девушка и не приятель, а Надежда Николаевна, и бабуля посчитала, что вреда не будет, если она послушает. Теперь она начнет волноваться, потому что от милиции-то ведь никто ничего хорошего не ждет.

***

   Повестка мне пришла на следующий день, я сумел ее перехватить, но бабуля что-то почувствовала и все утро смотрела на меня испуганными глазами. У нее больное сердце, и волноваться ей совершенно нельзя, поэтому я явился к следователю страшно злой и расстроенный.
   Следователем оказалась женщина – немолодая тетка солидного вида в очках. Везет мне в последнее время на немолодых теток!
   Держалась тетка очень сурово, и фамилия у нее была соответствующая: Громова. Первым делом она выложила передо мной фотографии. Очевидно, у нее такой был метод ведения допроса – сначала поразить допрашиваемого видом покойника на фото, а уж потом выуживать из него сведения. Однако на меня фотографии особенного впечатления не произвели – я ведь уже знал про убийство. Девушка лежала на грязном полу подъезда и даже в такой позе была красива. Очень жалко стало длинноножку, но я не подал вида и спокойно изложил следователю, как было дело, стараясь не отступать от правды: как я заметил девушку издали, а когда свернул в переулок, то никого уже там не застал, только случайно заметил торчащую из урны сумку. Про бомжа тоже рассказал, для живописности и правдоподобия.
   Следователь сняла очки и уставилась мне прямо в душу. Глазки у нее под очками оказались маленькими и какими-то пронзительными. Она долго и пристально изучала меня, как инфузорию под микроскопом. Я в это время усиленно делал глуповатое выражение лица, на стуле сидел скорчившись и даже выставлял вперед левое плечо. За счет гибкости я могу показаться несведущим людям совершенным уродом. Так получилось и в этот раз. Следователь оглядела меня внимательно и пришла к выводу, что такой недоделок, как я, естественно, не мог догнать девушку и тем более проследить ее до дома и убить. Увидев, что она совершенно успокоилась на мой счет, я рискнул задать некоторые вопросы. Я уже знал от бабушек, что девицу убили в собственном подъезде вечером того же дня, когда она отняла у старухи сумки.
   – А скажите… ее, эту девушку, тоже ограбили? – проблеял я.
   Следователь посмотрела на меня подозрительно, но ответила, что нет, в том-то и странность, что девушку не ограбили – сумочка с деньгами и документами лежала рядом с трупом. Я мысленно поднял брови, но вслух ничего не сказал.
   – Девушку просто ткнули остро заточенной отверткой в спину, попали в сердце, она умерла на месте, – продолжала следователь. – Очевидно, кто-то спугнул грабителя, и он убежал.
   Я поник головой и дрожащей рукой вытащил из кармана носовой платок.
   – Ужас какой! – пролепетал я. Следователь Громова посмотрела на меня с легким презрением и молча подписала пропуск.

***

   Надежда Николаевна ждала меня в скверике напротив. Она была у Громовой передо мной, так что решила задержаться, чтобы обсудить все прямо на месте.
   – Видел снимки?
   – Ну видел, – неохотно подтвердил я.
   – Жалко девушку?
   – Ну жалко.
   – Тогда рассказывай, что ты от меня утаиваешь, – решительно приступила ко мне настырная тетка.
   Ох, достали они меня!
   – Ничего я от вас не утаиваю. Девчонку видел, но к ней не подходил.
   – И куда она делась потом?
   – Да откуда я знаю! Ну в машину села…
   – Какую машину? – Надежда прямо взвилась. – Какой марки, номер запомнил?
   – Машина – новая «ауди», а номер не разглядел, – злорадно ответил я, уж очень они мне все надоели.
   – Жаль, – разочарованно протянула Надежда, – значит, машина дорогая, а она старушек грабит… Все сходится!
   – Что – сходится? – удивился я.
   – Вот ты, наверное, не обратил внимание, для чего ограбленная бабуля таскала с собой паспорт? Зачем ей документы в продуктовом магазине?
   На такой факт я в свое время внимание обратил, но сейчас промолчал.
   – Ты не обратил, а я обратила, – самодовольно продолжала Надежда. – И вытрясла из материной соседки информацию. Паспорт ей был нужен для того, чтобы получить на почте письмо до востребования.
   – Да ну? И какое же письмо?
   Письмо от племянника, то есть не от племянника, а племяннику. Звонит ей некоторое время назад племянник и говорит, что на ее имя придет до востребования письмо, чтобы она похаживала на почту и спрашивала, – ей, мол, несложно, потому что почта находится рядом с магазином, а в магазин эти бабки все равно каждый день таскаются, даже если ничего не нужно, прогулка у них такая. Вот бабуля и стала на почту с паспортом ходить. И как только письмо на почте ей выдали, тут же его девчонка и отобрала. За что и поплатилась, – закончила Надежда Николаевна. – Очень грустная получается история. И загадочная. Ты почему не сказал следователю, что девушка в машину села?
   – А она бы мне не поверила. А если бы я номер сообщил, то точно бы привязалась: зачем я его запомнил? Да не связан ли я как-то с той девушкой?
   – Это ты правильно поступил, потому что следователь эта, Громова… знаю я эту женщину, ей только попадись, – задумчиво проговорила Надежда.
   – Встречались уже с Громовой? По мокрому делу проходили? – съехидничал я.
   – Ты мне зубы не заговаривай! – рассердилась Надежда Николаевна. – Знаешь номер машины? А ну, говори быстро!
   И я рассказал ей все, что успел узнать, и даже предположил, что водитель «ауди» и директор фирмы «Поллукс» – одно и то же лицо.
   – А в общем, это ничего нам не дает, – вздохнула Надежда. – Ну села она к нему в машину, судя по твоим наблюдениям, они были хорошо знакомы. Ну и что, стал бы он ее так убивать? В собственном подъезде, шилом в спину… несолидно как-то для директора крупной фирмы. И потом, скажешь ты про это Громовой, она, допустим, вызовет этого директора к себе. А он ото всего отопрется! Не видел, мол, не знаю, в этот день вообще в другом месте был. Неизвестно, кому еще Громова больше поверит!
   – Вот поэтому я ничего следователю и не сказал, потому что себе дороже потом обойдется!
   – Неглупый ты парень, Андриан, даром что… – Она прикусила язык.
   – Даром что ростом не вышел? – вскипел я.
   – Уж очень ты обидчивый, – недовольно протянула Надежда Николаевна, – прямо слова не скажи.
   – Как там, бабке ограбленной паспорт не подбросили? – я решил сменить тему.
   – Ох, трудно с этими старухами! – вздохнула Надежда. – Ты представляешь, вроде бы вполне разумная была женщина, соседка-то. А теперь, после того как сумки отняли, у нее какие-то явления начались. Жаловалась матери, что вот приходит она в собственную квартиру, а там все не так.
   – Это нервное, переволновалась бабка, вот и мерещится.
   – Мать ей то же самое твердит, а та утверждает, что точно помнила, как вещи клала, а теперь, мол, все переложено.
   – Пропало что-нибудь у нее? – на всякий случай спросил я.
   – В том-то и дело, что ничего не пропало! Деньги какие-то маленькие в целости и сохранности, два колечка там, брошечка – все на месте. Но книжки, говорит, не так стояли, еще какие-то рецепты перерыты.
   Да бросьте вы, Надежда Николаевна! Уж нам ли с вами не знать, какие старушки мнительные да забывчивые! А ни за что ведь не признаются, что память уже не та. Александра Михайловна одинокая, никто ее не навещает, трудно одной. А как же племянник, чье письмо-то? – вдруг вспомнил я. – Он в курсе, что письмо его украли?
   – А он, понимаешь, пропал. Не звонил с тех пор тетке и сам на звонки не отвечает. Сначала она не очень волновалась, потому что за ним такое водится – мужчина молодой, едва за тридцать, с женой развелся, живет отдельно. И тетку-то он, конечно, не больно привечал. Но позванивал, а тут – пропал. И она, Александра Михайловна, даже ездила к нему на квартиру, думала, что телефон сломан. А соседи сказали, что не видели его с того самого дня, когда он последний раз тетке звонил насчет письма.
   Я внимательно посмотрел на Надежду Николаевну. Ясное дело, она все это осторожно выудила из ограбленной бабки неспроста. Очень ее заинтересовало пропавшее письмо. А теперь еще и племянник пропал. И девушку убили…
   – Она совершенно не представляет, что могло быть в письме?
   – Абсолютно, – отвернулась Надежда.
   – Думаю, что эта история со временем забудется, – поднялся я со скамейки. – Бабуля выживет, и паспорт новый ей выдадут.
   – Твоя правда, – со вздохом согласилась Надежда, – наши старухи крепкие. Мы вообще до их лет не доживем!
   – Да мне столько и не надо!
   – Это ты сейчас так говоришь, потому что молодой, – наставительно начала Надежда Николаевна, – а потом ой как захочется подольше пожить! Тебе сейчас сколько?
   – Ну, двадцать четыре скоро.
   – Мальчишка! – поддразнила она.
   В этот раз я не обиделся и пошел домой, раздумывая, как бы успокоить бабулю, что в милиции со мной ничего не случилось.
   Однако она ничего не спрашивала и вела себя как-то странно, только я не сразу это заметил. За обедом она поглядывала на меня украдкой, отводя глаза, как только я встречался с ней взглядом. Подавая тарелку с супом (бабуля настаивала, что раз она готовит, то она должна и подавать, чтобы я не шарил по кастрюлям), она так усиленно смотрела в сторону, что чуть не пролила суп.
   Я был занят своими мыслями, но в конце концов до меня дошло, что с бабулей что-то не так.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Голова не болит?
   – Не-ет, – протянула она.
   – Тогда что случилось?
   – Ничего не случилось. Мама звонила, – выговорила она со вздохом.
   – И что? Ты ей сказала…
   – Я ей сказала, что у тебя неприятности.
   – С чего ты взяла, что у меня неприятности? – фальшиво удивился я.
   – А где ты был все утро? – бабуля повысила голос. – Можешь не врать, я знаю, что тебя вызывали в милицию.
   – Ну и что с того? Вызывали как свидетеля.
   – В общем, я все рассказала матери. Она имеет право знать, что происходит с ее сыном, – высокопарно высказалась бабуля.
   Вот это удружила! Ведь тысячу раз просил я ее ничего матери не говорить о моих делах. Потому что мать все разбалтывает своему мужу, хотя знает, что его совершенно не интересует все, что касается нас с бабулей. Но не может человек ничего в себе удержать! Эх, бабуля, какой же ты козырь дала им против меня! И так маман пилит при каждой встрече, чтобы устраивался на приличную работу, и даже предлагала обратиться по этому поводу к своему эфэсбэшнику. Но я тогда так на нее посмотрел, что даже до маман все дошло, и она вопрос этот больше не поднимала.
   – Зря ты это, – только и сказал я, нельзя же бабулю волновать, она и так в последнее время часто на сердце жалуется.

***

   Старший следователь прокуратуры Анна Николаевна Громова была женщиной думающей. Работала она по своей специальности много лет и работу свою не то чтобы любила, но относилась к ней с большой ответственностью. Была она очень неглупа и внимательна, а также в процессе трудовой деятельности приобрела огромный опыт и знание человеческой природы. И это знание подсказывало ей, что с молодым человеком, который недавно побывал в ее кабинете, с Андрианом Журавлевым, не все так просто. Внимательно за ним наблюдая, следователь Громова вроде бы не заметила в его поведении ничего особенного, но интуиция подсказывала ей, что молодой человек чего-то недоговаривает. Возможно, он делал это неумышленно, но следователь Анна Николаевна Громова свои сомнения толковала всегда не в пользу обвиняемого, такая уж у нее сформировалась позиция.
   Справедливости ради следует признать, что сомнения эти были личного плана, Анна Николаевна никому о них не рассказывала и даже не доверяла их бумаге. И если ее позиция оказывалась ошибочной, она признавала такой факт без колебаний.
   В случае с Андрианом Журавлевым Громову несколько насторожила некоторая нарочитость в его поведении. Молодой человек был невысок ростом и неказист, причем эту свою неказистость он усиленно подчеркивал, находясь в кабинете следователя.
   Общеизвестно, что мужчины маленького роста испытывают всевозможные комплексы. Громова очень внимательно расспросила потерпевшую старушку и выяснила, что Журавлев сам вызвался догнать девушку, никто его об этом не просил, даже отговаривали. То есть он убежал с твердым намерением догнать девушку и отобрать у нее сумки… На что он, интересно, рассчитывал? На то, что старуху ограбила Доходяга-наркоманка… Допустим. Допустим также, что девушку он не видел, но сумел отобрать у бомжа сумку.
   По просьбе Громовой оперативники нашли того самого бомжа. Он проводил время в окрестностях Литейного проспекта – либо возле магазина, либо у теплой стены старой котельной. Журавлев очень хорошо описал бомжа, найти его оказалось проще простого. Дядька был запущенный донельзя, отвратительный и грязный, но не полностью отощавший, и, чтобы отобрать у него законную добычу, требовалось приложить немалые усилия.
   Сомнения следователя Громовой возросли, и она распорядилась послать кого-нибудь поприличнее к Журавлеву домой и осторожненько так побеседовать с его домашними на предмет выяснения обстановки
   На следующий день, дождавшись, когда Андриан Журавлев удалится из дома, молодой мужчина располагающей наружности позвонил в дверь его квартиры. Дверь открыла, правда на цепочку, маленькая сухонькая старушка, оказавшаяся бабушкой подозреваемого. Увидев милицейское удостоверение, она очень испугалась, так что оперу пришлось долго ее успокаивать. Он сказал бабушке, что пришел выяснить у ее внука кое-какие пустяковые вопросы и попросил разрешения его подождать. Старушка согласилась и, с готовностью отвечая на умело поставленные вопросы, поведала товарищу из милиции, какой замечательный у нее внук, как он заботится о ней, помогает по хозяйству. И хоть человек он молодой, но серьезный – не бегает по дискотекам л барам, Боже упаси, не водит в квартиру сомнительных девиц. Да он вообще не пьет и не курит, потому что много занимается спортом.
   Опер сделал вид, что удивился – такой, мол, неказистый с виду, каким же спортом он занимается?
   «Что вы, – обиделась бабушка, – не смотрите, что он росту невысокого. Он, Андрюшенька, очень сильный и ловкий, с детства занимался акробатикой, во всесоюзных соревнованиях участвовал, правда, для юниоров. А потом занялся бегом и карате. Бегает очень быстро, и выносливый, каждое утро километров по десять пробегает. И еще ходит куда-то в зал тренироваться, а летом на даче…»
   – Неужели кирпичи разрубает? – усмехнулся опер.
   – Нет, не кирпичи, а что досочку вот такой толщины, так я сама видела. – Бабуля поджала губы.
   – Не может быть!
   И бабушка, чтобы поддержать реноме любимого внука, показала оперу и наградные кубки, и фотографии, и даже спрятанные в шкафу нунчаки – две безобидные с виду палочки, пользуясь которыми, опытный мастер может запросто убить своего противника.
   Ого! – насторожился опер и, позвонив прямо из этой квартиры, негромко произнес в трубку несколько слов, после чего удалился, сердечно распрощавшись с бабушкой и вежливо отказавшись от чая.
   Они взяли меня прямо на улице возле дома. Времени было немного – около семи вечера. Я шел от метро к дому, задумался, расслабился и опомнился только, когда двое жлобов возникли рядом и схватили меня под руки.
   – В чем дело, ребята? – миролюбиво спросил я.
   – Милиция! – гаркнул один мне прямо в ухо. – Уголовный розыск!
   Здорово они были похожи на ментов из сериала – такие же куртки и шапочки и морды тоже такие же. Судя по всему, они и являлись самыми настоящими ментами, хотя на братков тоже смахивали немножко. Но с братками у меня никаких не приятностей быть не могло: я человек тихий, спокойный, работа у меня не пыльная, дорогу никому не перебегаю. А вот с милицией, похоже, начались заморочки.
   – Придется поехать с нами, – издевательски растягивая слова, начал тот мент, что стоял справа, – если ты не против, конечно.
   – Я, конечно, против, – в тон ему ответил я, – но вам ведь мое «против» по барабану.
   Второй мент, тот, что слева, в это время ловко обшарил мои карманы, но не нашел там ничего особенного. Он достал мой паспорт, но даже не стал его смотреть, а просто спрятал в карман, из чего я сделал вывод, что менты ждали именно меня, а не просто налетели на случайного человека.
   – Не вздумай чего выкинуть! – предупредил меня левый мент.
   Они были похожи, как братья. В машине, зажатый с двух сторон на заднем сиденье, я задумался.
   С чего это они ко мне прицепились? Если у следователя Громовой возникли какие-то вопросы, то вызвала бы повесткой. А то послала аж троих, с машиной. Что за срочность такая?
   – Вы вообще-то по какому вопросу? – вежливо спросил я.
   – Заткнись, гнида, – правый мент ткнул меня локтем в бок, и, хоть было не больно, я насторожился. Что же они задумали?
   Меня привезли совсем не в то место, куда вызывала следователь, втолкнули в небольшую душную комнатенку. У Громовой кабинетик-то попросторней будет! И мебель поприличнее. А эти, видно, еще не дослужились. В комнате стояли два обшарпанных стола. Стул, куда толкнул меня правый мент, подозрительно шатался даже подо мной, а на линолеуме прямо посредине комнаты зияла здоровенная дыра.
   Менты сняли куртки и шапочки и стали меньше похожи, однако для удобства я решил так и называть их про себя «правым» и «левым». Потом они переглянулись, и один вышел. Со мной остался мент правый, тот что помордатее и понаглее. Рожа у него была гладкая, маленькие глазки смотрели на меня вроде бы даже приветливо. Он сел за стол напротив меня, достал из ящика лист бумаги и ручку. Потом повертел в руках мой паспорт и подвинул по столу пачку сигарет.
   – Закуривай, Андриаша. Не куришь, нет?
   Я помотал головой.
   – Это хорошо, – задушевно продолжал мент, – это для здоровья полезно. Тогда перейдем прямо к делу. Значит, ты нам сейчас быстренько и подробненько рассказываешь, как ты убил девушку.
   – Какую девушку? – От неожиданности я вытаращил глаза на правого.
   – Ковалеву Марианну Владимировну, одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, русскую, проживала на улице Марата, дом пять, квартира восемнадцать, – зачитал мент из блокнота.
   – С чего это мне было ее убивать? Я ее и в глаза-то не видел никогда, только со спины.
   – Врешь, Андриаша, – ласково гнул свою линию мент, – ты ее преследовал…
   – Ничего я ее не преследовал!
   – Молчать! – гаркнул он и хлопнул кулаком по столу. – Молчи, гнида, и слушай, что я говорить буду. Ты за девушкой побежал? Побежал. И не впаривай мне тут, что не сумел догнать. Чтобы ты, чемпион, не мог бабу на высоких каблуках догнать!
   – А может, она на машине уехала! – сгоряча ляпнул я.
   Не уехала она на машине, – теперь правый мент был спокоен. – Не уехала, потому что машины там не ходят, ремонт там, на Литейном, ты и сам это знаешь. Значит, догнал ты ее, поговорил с ней – так, мол, и так. Она тебя и послала – еще бы, девка красивая, видная, а ты – сморчок, лезешь к ней с какими-то сумками. Ты затаил на нее злобу в сердце, а потом подкараулил в подъезде и отомстил. Ты ведь только придуриваешься, что такой маленький да слабенький, а сам – вон какой спортсмен! В доме одни награды да кубки.