Страница:
Я выволокла Алика на улицу и дотащила его до «Грильмастера» на Московском. Честно говоря, я не люблю «быструю еду», все это жирное, мучное, стандартное, но тащить такого бегемота дальше просто не было сил. У стойки он вопросительно оглянулся на меня.
– Мне каппучино и пирожок с черникой.
Себе он взял пустой чай. Мы долго сидели молча, пока немного не успокоились. Наконец я сказала:
– Простите, мне, наверное, не следовало вмешиваться. Теперь у вас с вашей начальницей отношения совсем испортятся.
– Да, наверное, – он отвечал как-то вяло, но руки у него перестали трястись, и сам он уже был не такой малиновый.
– А что, хорошо платят?
– Да ничего, но мне нравится, что, в основном, можно работать дома.
По тому, с какой тоской он оглянулся по сторонам, я поняла, что ему бывать на людях, что нож острый. И как это он потащился к Ирке на день рождения? Наверное, тоже мать запилила.
– А вы один живете или с кем-нибудь?
– Один.
– И так все время дома и работаете? Не скучно?
– Да нет, привык уже, а что?
Тут я сообразила, что он мои расспросы может неправильно понять и снова перевела разговор на инцидент с его начальницей.
– Судя по кулончику, она скорпион, и этим все сказано: какой у скорпиона характер – по-моему ясно: яду – на десятерых. Ужиться со скорпионом может только другой скорпион. А знаете, какая про скорпионов есть легенда? Будто бы, если он оказывается в смертельной опасности, скорпион изгибает хвост и жалит самого себя в спину, чтобы погибнуть от своего собственного яда. Кончает самоубийством, прямо как японский самурай.
Алик усмехнулся:
– Ну, на Ларису Георгиевну это никак не похоже.
Я обрадовалась – он окончательно пришел в себя.
– А вы с какого языка переводчик? С английского?
– Английский, шведский, еще немного финский. Вы хотите сказать, что зная три языка, можно найти работу получше, не с такой стервой-начальницей?
– Ну, я не знаю, вы что заканчивали?
– Университет, естественно.
Он посмотрел на меня внимательно.
– Простите, я вчера не запомнил вашу фамилию, кажется Ракитина.
– Ну да, Марина Ракитина, а что?
– Да, кажется, я знал вашу сестру. Аня Ракитина, да? Вы на нее похожи.
– Все когда-то знали мою сестру, и я на нее ни капельки не похожа. Если вы хотите сделать мне комплимент, то не насилуйте себя.
– Но я действительно знал вашу сестру, мы вместе учились в школе.
– В параллельном классе? – съязвила я.
– А как вы догадались? – он удивился.
Теперь настал мой черед удивляться. Если он учился с моей сестрой в параллельном классе, то, значит, ему всего тридцать лет? А я думала, что ему под сорок.
Я действительно похожа на сестру, только все лучшее из лица и фигуры, и вообще ум, красота, обаяние и удачливость достались старшей сестрице. Я это поняла еще в детстве и из духа противоречия старалась сделать себя полной противоположностью сестре. Если ей нравилось белое, то я выбирала себе черное, и наоборот. У сестры была роскошная длинная грива, а я постригла волосы в шестом классе. Теперь у нее модная короткая стрижка, а у меня хвост на затылке, который мне абсолютно не идет, но надо держать марку. Забыла сказать, я очень упряма.
Тут я заметила, что Алик смотрит на меня и улыбается. Оказывается, я уже минут десять молча сидела, глядя в пустую чашку. Мне захотелось сказать ему что-нибудь резкое и разойтись наконец, но неудобно так ни с того ни с сего набрасываться на человека, тем более, ему и так уже сегодня досталось. Впрочем, есть люди, которые сами позволяют другим обращаться с собой, как с грязью под ногами, и никто в этом не виноват, кроме них самих. В общем, я забрала у Алика эту несчастную книгу по дианетике и собралась домой. Алик явно расстроился, думаю, ему не хотелось возвращаться на работу к своей скорпионше. Я слегка прониклась к нему сочувствием.
– Как думаете, не усугубит положения, если мы еще немного пройдемся, я вас провожу не до самой работы, а квартала два?
– Вы про Ларису Георгиевну? Да она уже забыла про все. Она ведь человек настроения, со всеми так обращается.
– И все позволяют? – не удержалась я.
Он помрачнел. Мне опять стало стыдно – что я-то его обижаю, нам с ним делить нечего. Мы прошли два квартала, на прощание я сердечно поблагодарила его, что не потерял чужую книгу, и пошла обратно к метро.
Не доходя несколько домов до метро, у переулка, где была стоянка машин, я замедлила шаг и собиралась зайти в собаче-кошачий магазин, чтобы купить Лолите специального собачьего печенья в виде косточек. Если и есть кто в нашей семье, кому мне время от времени хочется сделать приятное, то это Лолита. Правда, я еше очень хорошо отношусь к Славке, но, если я буду покупать ему печенье, боюсь, сестра может неправильно понять. Я только собралась спуститься на три ступеньки вниз, как что-то заставило меня оглянуться. Человек на той стороне переулка, его походка, этот знакомый поворот головы…
Он подошел к синей машине, наклонился к окошку водителя, они поговорили, потом человек обошел машину, уверенным жестом открыл дверцу…
«Максим!» – закричало все мое существо.
На самом деле я, конечно, молчала, но он что-то почувствовал, оглянулся, узнал меня, нахмурился в первый момент, потом кивнул как-то неопределенно, сел в машину и уехал. Я продолжала стоять на ступеньках, пока меня не подвинула дама с ротвейлером, они купили новый поводок и торопились его опробовать.
Забыв про Лолитино печенье, я побрела к метро ужасно расстроенная. Мне не нравилось мое состояние. Неужели весь этот кошмар начнется сначала? Неужели это мне пожизненное наказание? За какие, интересно, грехи?
Всю жизнь меня все сравнивали с сестрой, а поскольку сравнение было явно не в мою пользу, то люди либо ставили ее мне в пример, либо разочаровывались во мне навсегда. Это началось еще со школы, про семью я не говорю – матушка всю свою материнскую гордость израсходовала на сестру, а на меня всегда смотрела с жалостью, как на ошибку природы. Правда, я в детстве была гадким утенком, потом разрослась, сейчас смотреть на меня не противно, но сестрица, конечно, полностью меня затмевает.
В школе учителя бесконечно сравнивали меня с сестрой:
– А вот Аня всегда все уроки делала на отлично!
– А вот Аня никогда не забывала дома дневник и сменную обувь!
– А вот Аня кувырок назад выполняла на «пять», а ты еле-еле на «три с плюсом»!
В конце концов мне это надоело и я начала дерзить учителям. Они в ответ стали выставлять мне плохие отметки и вызывать родителей в школу. А потом мы переехали. Сестра тогда училась уже в седьмом классе и могла самостоятельно ездить в школу через весь город. А меня мать перевела в простую школу возле дома, и все успокоились. Иногда я жалею, что не закончила английскую, но потом ведь пришлось бы идти в тот же институт, а там я опять слышала бы то же самое про сестру. Так что свои нервы дороже. А я себе спокойненько, не утруждаясь, закончила простую школу, поступила в технический вуз, потому что матушка не представляла себе, что у ее детей не будет высшего образования. Инженеры нынче никому не нужны, поэтому, помаявшись без работы, я устроилась в техническую библиотеку Технологического института и так там и работаю уже четыре года. Мать с сестрой, естественно, недовольны, они говорят, что надо менять работу, менять жизнь, менять все. Не могу сказать, что мне моя жизнь нравится, но менять тоже ничего не хочется. Отсюда – непримиримые противоречия с семьей.
Сколько себя помню, в нашей семье всегда были на первом месте успехи моей сестры, личная жизнь моей сестры и так далее. В доме всегда толклись знакомые моей сестры, ее друзья и поклонники. Все они были личности. Элита, цвет общества, как говорила моя мать. Куда там моим одноклассникам из простой школы! Мать всегда смотрела на них с брезгливым удивлением, как на божью коровку, которая случайно залетела на городской балкон. Понемногу мне и самой стало казаться, что все мои друзья серые, неинтересные люди. В общем, вы видите пред собой классическую иллюстрацию к Фрейду – комплекс младшей сестры-неудачницы.
И вот прошли уже годы учебы в институте, а я как-то ни на ком не могла остановиться. Никто из парней по-серьезному мне не нравился. Мать начала беспокоиться, но поскольку сестра бесконечно то выходила замуж, то разводилась, потом рожала Дашку, то матушке было не до меня. А потом на день рождения сестры кто-то привел Максима. Сестра тогда как раз только-только начинала расходиться со вторым мужем, мы еще про это не знали.
Максим явился с огромным букетом роз. Они были знакомы раньше, не то по работе, не то во время учебы где-то сталкивались. Анькин второй муж ужасно ее ревновал, хотя она ему не изменяла. У Аньки другой подход – она не заводит любовников при живом муже, она просто меняет мужей, когда они ей надоедают. И, чтобы не создавать на празднике напряженную ситуация, Максим стал уделять внимание мне. Он был очень хорош, просто потрясающе выглядел, они с моей сестрой составили бы обалденную пару, это было ясно не только бедному Анькиному мужу, но и всем вокруг. Поэтому я все поняла правильно, держалась приветливо и любезно принимала его ухаживания. Вечер прошел спокойно, никто ни с кем не скандалил, сестра, как обычно, была обворожительна.
Через два дня Максим позвонил мне на работу и предложил встретиться. Я к тому времени уже знала, что он женат и находится с женой в стадии решения вопроса, разводиться сейчас или еще подождать, но не нашла в себе сил отказаться от встречи. Когда же я поняла, что он увлекся мной, именно мной, и Анька тут ни при чем, все и началось. Боже, как я влюбилась! Это был форменный кошмар. Каждую ночь я видела его во сне, каждый вечер перед сном я мысленно с ним разговаривала. Если, проснувшись под утро, я вспоминала про него, то заснуть уже больше не было никакой возможности. У меня хватило ума и выдержки не показывать ему моего состояния и никогда не звонить ему самой по телефону. Я никогда от него ничего не требовала, всегда соглашалась с ним встретиться в любое время и в любом месте, будь то захламленная квартира его приятеля, чья-то дача или просто машина. Я не безнравственная, просто для этогочеловека я готова была сделать все что угодно. Но только для него и ни для кого больше. Он тогда начал усиленно заниматься политикой, выдвигал свою кандидатуру в депутаты. Я никогда не спрашивала про его отношения с женой, он сам сказал мне, что сейчас не может начинать развод, потому что жена против, и журналисты обязательно напишут гадости. Поэтому он почти никогда не появлялся со мной на людях, а так, все больше по чужим квартирам.
Разумеется, у нас был секс, именно для этого мы и встречались. Не знаю, как ему было со мной, но я ничего не помню. Я не помню, какой он в постели, кстати, мне не с кем было его сравнить, ведь Максим был у меня первый и единственный; я не помню, хорошо ли мне было с ним или плохо, потому что все мои воспоминания обрываются у двери чужой квартиры. Вот я поднимаюсь по лестнице, нажимаю на звонок, он открывает мне дверь, я вхожу в квартиру и все. А потом я ощущаю себя уже опять на лестнице или в его машине, или в поезде метро.
Так продолжалось почти год, мы встречались все реже, потом его выбрали в Думу, он стал ездить с Москву. И однажды при встрече он сказал, что уезжает в Москву и что я должна его понять – теперь он весь на виду и не может себе позволить оступиться.
Наверное, я все же ему нравилась, раз мы встречались почти год, но всему приходит конец. Конечно, я его поняла, а что еше мне оставалось делать? Навязываться я не умею. Пригрозить, что выброшусь в окно? Глупо! Сгоряча я простилась с ним довольно спокойно и гордо удалилась. Последующие полгода стоили мне десяти лет жизни. Если бы я знала, что со мной будет твориться, я бы лучше сразу бросилась под поезд, как Анна Каренина.
Самое интересное, что домашние ничего не заметили. Сестра как раз за это время успела развестись с мужем и выйти за Славку. Мать была занята Дашкой. То есть они, конечно, обратили внимание на то, что у меня испортился характер, но решили, что готовлюсь стать старой девой, о чем и не преминули мне сообщить. Однако время прошло, я немного успокоилась и решила, что проживу без мужиков. В первое время я искала Максима по телевизору, а потом перестала – надоело себя мучить. С нашей последней встречи прошло два года – и вот, пожалуйста. Неужели опять все с начала? Ни за что, я этого не вынесу!
И я поклялась себе самой страшной клятвой, что немедленно возьму себя в руки и не буду думать о Максиме.
Дома матушка, получив свою бесценную книгу, уткнулась в нее и до вечера не выходила из своей комнаты. Пришлось мне заниматься хозяйством, потом гулять с Лолитой.
В воскресенье сестра со Славкой поехали по магазинам, а мы помирились с Дашкой и отправились с ней в Этнографический музей. Дашка очень любит там экспозицию, где манекен-чукча сидит в настоящем чуме, и огоньки горят как настоящий костер. Мы с Дашкой, стоя перед чумом, шепотом спели песенку «А чукча в чуме ждет рассвета», навестили еще эвенка в нартах и таджика в юрте, а потом усталые, но довольные направились домой.
Вечером матушка сидела, прилепившись к телевизору, что совершенно на нее не похоже – много смотреть телевизор вредно, в чем я совершенно с ней согласна; правда, я считаю, что это вредно для мозгов, а она – что для талии.
В ответ на мой удивленный взгляд, она пояснила:
– Представляешь, убили Подрезова!
– Какого Подрезова?
– Ну, что ты, не знаешь его, что ли? Алексей Подрезов, тележурналист!
– А, ну знаю, конечно.
– Вот, его убили. Труп нашли на Выборгском шоссе сегодня утром, а машину его – около станции Песочная. Считают, что убийца его выкинул на шоссе, на его машине доехал до Песочной, машину там бросил и вернулся в город на электричке.
– Застрелили?
– Нет, перелом основания черепа. Чем-то тяжелым ударили по голове.
– Слушай, ну мало ли сейчас людей убивают? Никому нет дела, а как тележурналиста убьют или похитят – так всеобщая паника, всю милицию на уши поставят, все следят за развитием событий, вот, даже ты – в жизни к телевизору не подходила, а тут – прилепилась, не оторвать.
– Я – нормальный человек с нормальными человеческими интересами, а вот тебя абсолютно ничего не интересует! Ты ни с кем не можешь найти общего языка! Ты замкнулась в себе и варишься в собственном соку! У девушки твоего возраста должны быть друзья, поклонники, она должна, в конце концов, выйти замуж!
В общем, матушка оседлала своего любимого конька. Мне это так уже надоело, что я тоже… кое-что ей сказала, так что в итоге мы очень мило поцапались. Обычно я стараюсь не доводить дело до открытого скандала, очевидно в этот раз на меня повлияла встреча с Максимом.
По случаю воскресенья был ужин, который готовила сестра. Матушка принципиально не ужинает, она пьет бифилайф в семь вечера и больше уже ничего не ест до самого утра. Поэтому в будний день ужина не бывает, Славка поздно вечером доедает остатки от обеда, сестра на диете, Дашку пичкают фруктами, а я тайком покупаю себе булочку с маком, сливочный йогурт и съедаю все это в своей комнате.
В понедельник я проснулась пораньше и успела проскочить в ванную не только раньше матушки, но и перед сестрой. Анька стучала в дверь ванной и орала, что мне в мою библиотеку можно хоть с полдня приходить, а если она опять опоздает, то с работы точно выгонят. Дашка ныла и не хотела идти в школу, она у нас первоклассница. Лолита скулила у двери и жевала шнурки от кроссовок. Словом, все было как обычно.
В библиотеке к сессии было не протолкнуться. Эти охломоны-студенты вспомнили, что у них через две недели экзамены и поперли за учебниками. Начальница библиотеки Нина Адамовна опять разбиралась с Шишиным. Это наш вечный студент, учится, наверное, уже лет семь и на диплом в ближайшее время выходить не собирается.
– Ну, Шишин, что с вами на этот раз?
– Вот, – Шишин протянул ей какую-то бумажку.
– Что это, Шишин?
– Это читательский билет, понимаете, мама его постирала в стиральной машине. Это случайно вышло.
– Понимаю, что не нарочно. И что же, вы хотите получить по нему литературу?
– Да, если можно, только вот фотография смылась…
– Да, Шишин, вы на ней на себя не похожи.
Я заглянула через ее плечо: на фотографии был изображен шишинский череп, остальное выстиралось порошком «Ариэль».
– Нет, Шишин, – решительно произнесла Нина Адамовна, – по такому билету я вам ничего выдать не могу.
– Ну, Нина Адамовна, – заныл Шишин, – а как же сессия?
– Да вы же все равно сдаете сессию с опозданием, – вмешалась я, – сейчас будет летняя, а вы собираетесь сдавать еще зимнюю.
– Все равно, у меня сроки.
– Не будем пререкаться. Шишин, принесите все книги, что за вами числятся, потом напишите заявление на выдачу нового читательского билета.
– А потом?
– А потом будете ждать!
– И долго мне ждать?
– Неделю, – сказала я голосом Кролика из мультфильма про Винни-Пуха.
– А пока будете пользоваться читальным залом, – строго произнесла Нина Адамовна, тряхнув седыми кудряшками. – И вас особенно попрошу, Марина, пока он не сдаст все учебники, нового билета ему не выписывать и ничего не выдавать, – она удалилась в помещение закрытого фонда.
– Слышал? – спросила я опечаленного Шишина. – Вот теперь какие порядки. Так что дуй домой за книжками. Зачеты-то хоть все сдал?
– Какое там! – Шишин махнул рукой и ушел.
– Марина, тебя к телефону! – крикнула Зоя из читального зала.
– Здравствуй, Марина! – Его голос я узнала мгновенно.
Я прижала трубку к груди и отвернулась так, чтобы Зойка не видела моего лица.
– Эй, ты где там?
– Я здесь.
«Я всегда здесь, – добавила я про себя, – и никуда не денусь, даже если ты позвонишь через десять лет, для тебя я всегда здесь».
– Я тут приехал на некоторое время из Москвы…
– Я знаю.
– Ах да, ведь ты меня вчера видела… ты ведь заметила меня вчера?
– Да, конечно.
– Извини, я так торопился, не успел к тебе подойти.
– Ничего страшного.
– Я бы хотел… в общем, давай встретимся.
Если бы у меня тогда хватило мужества отказаться, многого бы не случилось. Но я не нашла в себе сил. Ну ладно, сделаю себе послабление, встречусь с ним. Но ни в какие чужие квартиры я больше не пойду. Хочет со мной встретиться – пусть ухаживает, как нормальные люди, – цветы, рестораны и так далее. Денег у депутатов много, он может это себе позволить. Если я приведу себя в порядок, со мной не стыдно нигде показаться, а на журналистов мне плевать! Мы условились встретиться в семь часов в центре, причем я намекнула ему на ресторан.
– Лариса Георгиевна, можно в вам?
– А, это вы… Неужели после нашего последнего разговора…
– Мне кажется, вы тогда просто погорячились. Вы ведь – яркая темпераментная женщина… Но вмешивать в наши отношения посторонних… Я вами очень недоволен. Ну, в конце концов, должен признать, что я тоже был в чем-то неправ…
– Вот именно! Наконец-то вы это поняли.
– Конечно, Лариса Георгиевна, конечно! Все делают ошибки, и умные люди от глупых отличаются только тем, что глупые на своих ошибках настаивают, а умные – свои ошибки исправляют. Вот и я сейчас, пожалуй, исправлю одну из своих ошибок.
– Что это вы? Что с вами? Уберите руки! Вы с ума сошли! Вон отсюда! Я позову на помощь!
– Зовите, Лариса Георгиевна, зовите. Вас никто на услышит, – вы же знаете, что все ушли обедать. Куда? Кажется, в ресторан «Джокер»? А вы остались? Видите, как вредно отрываться от коллектива. Ну, что же вы не зовете на помощь? А, у вас от страха перехватило горло? Вы не можете кричать? Ах как неудачно! Как сказано в одной популярной телерекламе – как повезло яблоку и как не повезло вам! Ну, яблоко тут, допустим, совершенно ни при чем – повезло в данном случае мне. Я смогу спокойно исправить свою ошибку. Работать с вами, конечно, было ошибкой. Вы слишком, слишком темпераментная женщина. Вы не умеете сдерживать свои эмоции и произносите слишком много лишних слов перед малознакомыми людьми. Такой темперамент – вещь опасная…
– От-от-пустите меня… Вы… вы… сумасшедший, вы – маньяк…
– Ах, у вас прорезался голос? Только очень-очень слабый. На помощь таким голосом не позовешь – никто не услышит. Но вы неправы. Какой же я сумасшедший? Я просто исправляю свою ошибку. Очень, кстати, продуманно исправляю. Куда же вы, Лариса Георгиевна? Дальше, как говорится, отступать некуда, за вами окно, и этаж, между прочим, пятый. Неужели вы так меня боитесь, что готовы даже… Ну, что же, тогда я вам немножко помогу…
– По-по-могите…
Слабый, тихий от ужаса женский крик никто не услышал. Зато многие прохожие подняли головы, услышав звон бьющегося стекла в окне пятого этажа, а когда женское тело, послушное силе всемирного тяготения, совершило свой первый и последний полет и с отвратительным глухим звуком ударилось об асфальт, разметавшись на нем, как выброшенная тряпичная кукла, все, кто был в эти дневные часы на людном центральном проспекте, бросились к ней, – кто с жалостью, кто с состраданием, кто с любопытством.
И никто, конечно, не заметил, как из подъезда вышел мужчина в джинсовом костюме и быстрым деловым шагом направился в сторону метро.
После телефонного разговора я почувствовала настоятельную необходимость пройтись по магазинам. Я просто-напросто взглянула на себя в зеркало, пришла в тихий ужас и решила, что без новой помады, тонального крема и лака для ногтей меня могут по ошибке отправить на Северное кладбище. Я выскочила на Московский, свернула на Бронницкую, направляясь в один неплохой маленький магазинчик. Возле дома, где была переводческая контора Алика, толпилась куча народу. Все ахали, причитали, что-то там стряслось, несчастный случай. Судя по репликам – погибла женщина. Меня всегда бесит массовое сладострастное любопытство к чужому несчастью, рядящееся в одежды показной жалости. Я хотела пройти мимо, не поднимая глаз, и это меня и подвело: на асфальте прямо у меня под ногами я увидела что-то маленькое и блестящее. Я нагнулась и подняла эту вещицу. Лучше бы я этого не делала. В руках у меня был кулончик в форме скорпиона. Мне стало нехорошо, судорога схватила низ живота, но сквозь толпу я кое-как протолкалась. На тротуаре лежала та самая женщина из «Алтер Эго», которая в субботу так хамски обошлась с Аликом. Она лежала на спине, неестественно подогнув левую руку. Глаза были открыты, и в них стоял ужас. Что было особенно неприятно, – впрочем, что уж говорить, приятного трудно ожидать в такой ситуации, но почему-то особенно неприятным показалась ее непристойно задравшаяся юбка. От смерти не ждешь красоты, но хочется, чтобы она выглядела хотя бы прилично… Окружающие, фальшиво сокрушаясь и охая, рассказывали вновь подошедшим, как она вылетела из окна – вон того, распахнутого, на пятом этаже, – должно быть, самоубийство…
В это время подошла группа людей, очевидно переводчики из «Алтер Эго», сослуживцы покойной. Снова пошли причитания, кто-то сказал, что все они ходили обедать в бистро «Джокер», Лариса Георгиевна не пошла, и вот… Немолодая женщина наклонилась, одернула юбку и закрыла пальцами глаза погибшей. Я посмотрела на нее с благодарностью, хотя какая теперь разница?
Кто-то робко тронул меня за локоть. Рядом стоял Алик. Вид у него был потрясенный. Да, наверное, и у всех нас тоже.
– Ну и ну… Вот уж никак не ожидал. Чтобы она – и выбросилась из окна?
– Да уж, – не смогла я не согласиться, – такие стервы других доводят, но уж никак не сами… Господи, что это я? Разве можно так говорить о мертвых?
– Привет… я не поздоровался…
– Да, тут такие обстоятельства… не до условностей.
– Ты куда шла? Пойдем, я тебя провожу, здесь сейчас сумасшедший дом начнется, а народу и без меня достаточно.
– Да я вообше-то в магазин, но теперь расхотелось.
Мы прошли немного молча – говорить об ужасном событии не хотелось, а больше было не о чем. Алик мялся и потел, потом наконец решился:
– Понимаешь, так неудачно вышло. Я же не знал, что такое случится. И хотел пригласить тебя в театр Романа Виктюка.
Я остановилась как вкопанная. Ну что же это такое! Поговоришь с человеком нормально, а он сразу же лезет с продолжением знакомства. Сам стал фамильярничать, что-то я не помню, чтобы мы с ним переходили на «ты». Алик смотрел на меня, покорно ожидая отказа. Где-то в глубине души шевельнулась жалость. Ну как же можно быть таким тюфяком в наше сумасшедшее время?
– А когда спектакль, сегодня? – спросила я, радуясь, что сегодня могу найти действительную причину для отказа – ведь меня ждет Максим.
– Нет, завтра, – убитым голосом сказало это чучело.
– Ну что ж, пойдем на Виктюка, – улыбнулась я.
Он просиял.
– А теперь я пойду по всяким дамским магазинам, это надолго, а ты беги на работу, тебя хватятся.
Он действительно довольно бодро потрусил на работу, а я зашла в магазин и истратила кучу денег на косметику.
Мне хотелось улизнуть с работы пораньше, но Нина Адамовна уехала в коллектор, а Зойка, как всегда, удрала в четыре за своим бандитом в садик. Я разрывалась между абонементом и читальным залом, а тут еще в конце дня притащился Шишин с ворохом книг. Пока мы проверяли, время шло к пяти, я злилась – ведь еще надо было заехать домой переодеться. Все книги у Шишина были на месте, только не хватало второго тома «Термодинамики».
– Мне каппучино и пирожок с черникой.
Себе он взял пустой чай. Мы долго сидели молча, пока немного не успокоились. Наконец я сказала:
– Простите, мне, наверное, не следовало вмешиваться. Теперь у вас с вашей начальницей отношения совсем испортятся.
– Да, наверное, – он отвечал как-то вяло, но руки у него перестали трястись, и сам он уже был не такой малиновый.
– А что, хорошо платят?
– Да ничего, но мне нравится, что, в основном, можно работать дома.
По тому, с какой тоской он оглянулся по сторонам, я поняла, что ему бывать на людях, что нож острый. И как это он потащился к Ирке на день рождения? Наверное, тоже мать запилила.
– А вы один живете или с кем-нибудь?
– Один.
– И так все время дома и работаете? Не скучно?
– Да нет, привык уже, а что?
Тут я сообразила, что он мои расспросы может неправильно понять и снова перевела разговор на инцидент с его начальницей.
– Судя по кулончику, она скорпион, и этим все сказано: какой у скорпиона характер – по-моему ясно: яду – на десятерых. Ужиться со скорпионом может только другой скорпион. А знаете, какая про скорпионов есть легенда? Будто бы, если он оказывается в смертельной опасности, скорпион изгибает хвост и жалит самого себя в спину, чтобы погибнуть от своего собственного яда. Кончает самоубийством, прямо как японский самурай.
Алик усмехнулся:
– Ну, на Ларису Георгиевну это никак не похоже.
Я обрадовалась – он окончательно пришел в себя.
– А вы с какого языка переводчик? С английского?
– Английский, шведский, еще немного финский. Вы хотите сказать, что зная три языка, можно найти работу получше, не с такой стервой-начальницей?
– Ну, я не знаю, вы что заканчивали?
– Университет, естественно.
Он посмотрел на меня внимательно.
– Простите, я вчера не запомнил вашу фамилию, кажется Ракитина.
– Ну да, Марина Ракитина, а что?
– Да, кажется, я знал вашу сестру. Аня Ракитина, да? Вы на нее похожи.
– Все когда-то знали мою сестру, и я на нее ни капельки не похожа. Если вы хотите сделать мне комплимент, то не насилуйте себя.
– Но я действительно знал вашу сестру, мы вместе учились в школе.
– В параллельном классе? – съязвила я.
– А как вы догадались? – он удивился.
Теперь настал мой черед удивляться. Если он учился с моей сестрой в параллельном классе, то, значит, ему всего тридцать лет? А я думала, что ему под сорок.
Я действительно похожа на сестру, только все лучшее из лица и фигуры, и вообще ум, красота, обаяние и удачливость достались старшей сестрице. Я это поняла еще в детстве и из духа противоречия старалась сделать себя полной противоположностью сестре. Если ей нравилось белое, то я выбирала себе черное, и наоборот. У сестры была роскошная длинная грива, а я постригла волосы в шестом классе. Теперь у нее модная короткая стрижка, а у меня хвост на затылке, который мне абсолютно не идет, но надо держать марку. Забыла сказать, я очень упряма.
Тут я заметила, что Алик смотрит на меня и улыбается. Оказывается, я уже минут десять молча сидела, глядя в пустую чашку. Мне захотелось сказать ему что-нибудь резкое и разойтись наконец, но неудобно так ни с того ни с сего набрасываться на человека, тем более, ему и так уже сегодня досталось. Впрочем, есть люди, которые сами позволяют другим обращаться с собой, как с грязью под ногами, и никто в этом не виноват, кроме них самих. В общем, я забрала у Алика эту несчастную книгу по дианетике и собралась домой. Алик явно расстроился, думаю, ему не хотелось возвращаться на работу к своей скорпионше. Я слегка прониклась к нему сочувствием.
– Как думаете, не усугубит положения, если мы еще немного пройдемся, я вас провожу не до самой работы, а квартала два?
– Вы про Ларису Георгиевну? Да она уже забыла про все. Она ведь человек настроения, со всеми так обращается.
– И все позволяют? – не удержалась я.
Он помрачнел. Мне опять стало стыдно – что я-то его обижаю, нам с ним делить нечего. Мы прошли два квартала, на прощание я сердечно поблагодарила его, что не потерял чужую книгу, и пошла обратно к метро.
Не доходя несколько домов до метро, у переулка, где была стоянка машин, я замедлила шаг и собиралась зайти в собаче-кошачий магазин, чтобы купить Лолите специального собачьего печенья в виде косточек. Если и есть кто в нашей семье, кому мне время от времени хочется сделать приятное, то это Лолита. Правда, я еше очень хорошо отношусь к Славке, но, если я буду покупать ему печенье, боюсь, сестра может неправильно понять. Я только собралась спуститься на три ступеньки вниз, как что-то заставило меня оглянуться. Человек на той стороне переулка, его походка, этот знакомый поворот головы…
Он подошел к синей машине, наклонился к окошку водителя, они поговорили, потом человек обошел машину, уверенным жестом открыл дверцу…
«Максим!» – закричало все мое существо.
На самом деле я, конечно, молчала, но он что-то почувствовал, оглянулся, узнал меня, нахмурился в первый момент, потом кивнул как-то неопределенно, сел в машину и уехал. Я продолжала стоять на ступеньках, пока меня не подвинула дама с ротвейлером, они купили новый поводок и торопились его опробовать.
Забыв про Лолитино печенье, я побрела к метро ужасно расстроенная. Мне не нравилось мое состояние. Неужели весь этот кошмар начнется сначала? Неужели это мне пожизненное наказание? За какие, интересно, грехи?
Всю жизнь меня все сравнивали с сестрой, а поскольку сравнение было явно не в мою пользу, то люди либо ставили ее мне в пример, либо разочаровывались во мне навсегда. Это началось еще со школы, про семью я не говорю – матушка всю свою материнскую гордость израсходовала на сестру, а на меня всегда смотрела с жалостью, как на ошибку природы. Правда, я в детстве была гадким утенком, потом разрослась, сейчас смотреть на меня не противно, но сестрица, конечно, полностью меня затмевает.
В школе учителя бесконечно сравнивали меня с сестрой:
– А вот Аня всегда все уроки делала на отлично!
– А вот Аня никогда не забывала дома дневник и сменную обувь!
– А вот Аня кувырок назад выполняла на «пять», а ты еле-еле на «три с плюсом»!
В конце концов мне это надоело и я начала дерзить учителям. Они в ответ стали выставлять мне плохие отметки и вызывать родителей в школу. А потом мы переехали. Сестра тогда училась уже в седьмом классе и могла самостоятельно ездить в школу через весь город. А меня мать перевела в простую школу возле дома, и все успокоились. Иногда я жалею, что не закончила английскую, но потом ведь пришлось бы идти в тот же институт, а там я опять слышала бы то же самое про сестру. Так что свои нервы дороже. А я себе спокойненько, не утруждаясь, закончила простую школу, поступила в технический вуз, потому что матушка не представляла себе, что у ее детей не будет высшего образования. Инженеры нынче никому не нужны, поэтому, помаявшись без работы, я устроилась в техническую библиотеку Технологического института и так там и работаю уже четыре года. Мать с сестрой, естественно, недовольны, они говорят, что надо менять работу, менять жизнь, менять все. Не могу сказать, что мне моя жизнь нравится, но менять тоже ничего не хочется. Отсюда – непримиримые противоречия с семьей.
Сколько себя помню, в нашей семье всегда были на первом месте успехи моей сестры, личная жизнь моей сестры и так далее. В доме всегда толклись знакомые моей сестры, ее друзья и поклонники. Все они были личности. Элита, цвет общества, как говорила моя мать. Куда там моим одноклассникам из простой школы! Мать всегда смотрела на них с брезгливым удивлением, как на божью коровку, которая случайно залетела на городской балкон. Понемногу мне и самой стало казаться, что все мои друзья серые, неинтересные люди. В общем, вы видите пред собой классическую иллюстрацию к Фрейду – комплекс младшей сестры-неудачницы.
И вот прошли уже годы учебы в институте, а я как-то ни на ком не могла остановиться. Никто из парней по-серьезному мне не нравился. Мать начала беспокоиться, но поскольку сестра бесконечно то выходила замуж, то разводилась, потом рожала Дашку, то матушке было не до меня. А потом на день рождения сестры кто-то привел Максима. Сестра тогда как раз только-только начинала расходиться со вторым мужем, мы еще про это не знали.
Максим явился с огромным букетом роз. Они были знакомы раньше, не то по работе, не то во время учебы где-то сталкивались. Анькин второй муж ужасно ее ревновал, хотя она ему не изменяла. У Аньки другой подход – она не заводит любовников при живом муже, она просто меняет мужей, когда они ей надоедают. И, чтобы не создавать на празднике напряженную ситуация, Максим стал уделять внимание мне. Он был очень хорош, просто потрясающе выглядел, они с моей сестрой составили бы обалденную пару, это было ясно не только бедному Анькиному мужу, но и всем вокруг. Поэтому я все поняла правильно, держалась приветливо и любезно принимала его ухаживания. Вечер прошел спокойно, никто ни с кем не скандалил, сестра, как обычно, была обворожительна.
Через два дня Максим позвонил мне на работу и предложил встретиться. Я к тому времени уже знала, что он женат и находится с женой в стадии решения вопроса, разводиться сейчас или еще подождать, но не нашла в себе сил отказаться от встречи. Когда же я поняла, что он увлекся мной, именно мной, и Анька тут ни при чем, все и началось. Боже, как я влюбилась! Это был форменный кошмар. Каждую ночь я видела его во сне, каждый вечер перед сном я мысленно с ним разговаривала. Если, проснувшись под утро, я вспоминала про него, то заснуть уже больше не было никакой возможности. У меня хватило ума и выдержки не показывать ему моего состояния и никогда не звонить ему самой по телефону. Я никогда от него ничего не требовала, всегда соглашалась с ним встретиться в любое время и в любом месте, будь то захламленная квартира его приятеля, чья-то дача или просто машина. Я не безнравственная, просто для этогочеловека я готова была сделать все что угодно. Но только для него и ни для кого больше. Он тогда начал усиленно заниматься политикой, выдвигал свою кандидатуру в депутаты. Я никогда не спрашивала про его отношения с женой, он сам сказал мне, что сейчас не может начинать развод, потому что жена против, и журналисты обязательно напишут гадости. Поэтому он почти никогда не появлялся со мной на людях, а так, все больше по чужим квартирам.
Разумеется, у нас был секс, именно для этого мы и встречались. Не знаю, как ему было со мной, но я ничего не помню. Я не помню, какой он в постели, кстати, мне не с кем было его сравнить, ведь Максим был у меня первый и единственный; я не помню, хорошо ли мне было с ним или плохо, потому что все мои воспоминания обрываются у двери чужой квартиры. Вот я поднимаюсь по лестнице, нажимаю на звонок, он открывает мне дверь, я вхожу в квартиру и все. А потом я ощущаю себя уже опять на лестнице или в его машине, или в поезде метро.
Так продолжалось почти год, мы встречались все реже, потом его выбрали в Думу, он стал ездить с Москву. И однажды при встрече он сказал, что уезжает в Москву и что я должна его понять – теперь он весь на виду и не может себе позволить оступиться.
Наверное, я все же ему нравилась, раз мы встречались почти год, но всему приходит конец. Конечно, я его поняла, а что еше мне оставалось делать? Навязываться я не умею. Пригрозить, что выброшусь в окно? Глупо! Сгоряча я простилась с ним довольно спокойно и гордо удалилась. Последующие полгода стоили мне десяти лет жизни. Если бы я знала, что со мной будет твориться, я бы лучше сразу бросилась под поезд, как Анна Каренина.
Самое интересное, что домашние ничего не заметили. Сестра как раз за это время успела развестись с мужем и выйти за Славку. Мать была занята Дашкой. То есть они, конечно, обратили внимание на то, что у меня испортился характер, но решили, что готовлюсь стать старой девой, о чем и не преминули мне сообщить. Однако время прошло, я немного успокоилась и решила, что проживу без мужиков. В первое время я искала Максима по телевизору, а потом перестала – надоело себя мучить. С нашей последней встречи прошло два года – и вот, пожалуйста. Неужели опять все с начала? Ни за что, я этого не вынесу!
И я поклялась себе самой страшной клятвой, что немедленно возьму себя в руки и не буду думать о Максиме.
Дома матушка, получив свою бесценную книгу, уткнулась в нее и до вечера не выходила из своей комнаты. Пришлось мне заниматься хозяйством, потом гулять с Лолитой.
В воскресенье сестра со Славкой поехали по магазинам, а мы помирились с Дашкой и отправились с ней в Этнографический музей. Дашка очень любит там экспозицию, где манекен-чукча сидит в настоящем чуме, и огоньки горят как настоящий костер. Мы с Дашкой, стоя перед чумом, шепотом спели песенку «А чукча в чуме ждет рассвета», навестили еще эвенка в нартах и таджика в юрте, а потом усталые, но довольные направились домой.
Вечером матушка сидела, прилепившись к телевизору, что совершенно на нее не похоже – много смотреть телевизор вредно, в чем я совершенно с ней согласна; правда, я считаю, что это вредно для мозгов, а она – что для талии.
В ответ на мой удивленный взгляд, она пояснила:
– Представляешь, убили Подрезова!
– Какого Подрезова?
– Ну, что ты, не знаешь его, что ли? Алексей Подрезов, тележурналист!
– А, ну знаю, конечно.
– Вот, его убили. Труп нашли на Выборгском шоссе сегодня утром, а машину его – около станции Песочная. Считают, что убийца его выкинул на шоссе, на его машине доехал до Песочной, машину там бросил и вернулся в город на электричке.
– Застрелили?
– Нет, перелом основания черепа. Чем-то тяжелым ударили по голове.
– Слушай, ну мало ли сейчас людей убивают? Никому нет дела, а как тележурналиста убьют или похитят – так всеобщая паника, всю милицию на уши поставят, все следят за развитием событий, вот, даже ты – в жизни к телевизору не подходила, а тут – прилепилась, не оторвать.
– Я – нормальный человек с нормальными человеческими интересами, а вот тебя абсолютно ничего не интересует! Ты ни с кем не можешь найти общего языка! Ты замкнулась в себе и варишься в собственном соку! У девушки твоего возраста должны быть друзья, поклонники, она должна, в конце концов, выйти замуж!
В общем, матушка оседлала своего любимого конька. Мне это так уже надоело, что я тоже… кое-что ей сказала, так что в итоге мы очень мило поцапались. Обычно я стараюсь не доводить дело до открытого скандала, очевидно в этот раз на меня повлияла встреча с Максимом.
По случаю воскресенья был ужин, который готовила сестра. Матушка принципиально не ужинает, она пьет бифилайф в семь вечера и больше уже ничего не ест до самого утра. Поэтому в будний день ужина не бывает, Славка поздно вечером доедает остатки от обеда, сестра на диете, Дашку пичкают фруктами, а я тайком покупаю себе булочку с маком, сливочный йогурт и съедаю все это в своей комнате.
В понедельник я проснулась пораньше и успела проскочить в ванную не только раньше матушки, но и перед сестрой. Анька стучала в дверь ванной и орала, что мне в мою библиотеку можно хоть с полдня приходить, а если она опять опоздает, то с работы точно выгонят. Дашка ныла и не хотела идти в школу, она у нас первоклассница. Лолита скулила у двери и жевала шнурки от кроссовок. Словом, все было как обычно.
В библиотеке к сессии было не протолкнуться. Эти охломоны-студенты вспомнили, что у них через две недели экзамены и поперли за учебниками. Начальница библиотеки Нина Адамовна опять разбиралась с Шишиным. Это наш вечный студент, учится, наверное, уже лет семь и на диплом в ближайшее время выходить не собирается.
– Ну, Шишин, что с вами на этот раз?
– Вот, – Шишин протянул ей какую-то бумажку.
– Что это, Шишин?
– Это читательский билет, понимаете, мама его постирала в стиральной машине. Это случайно вышло.
– Понимаю, что не нарочно. И что же, вы хотите получить по нему литературу?
– Да, если можно, только вот фотография смылась…
– Да, Шишин, вы на ней на себя не похожи.
Я заглянула через ее плечо: на фотографии был изображен шишинский череп, остальное выстиралось порошком «Ариэль».
– Нет, Шишин, – решительно произнесла Нина Адамовна, – по такому билету я вам ничего выдать не могу.
– Ну, Нина Адамовна, – заныл Шишин, – а как же сессия?
– Да вы же все равно сдаете сессию с опозданием, – вмешалась я, – сейчас будет летняя, а вы собираетесь сдавать еще зимнюю.
– Все равно, у меня сроки.
– Не будем пререкаться. Шишин, принесите все книги, что за вами числятся, потом напишите заявление на выдачу нового читательского билета.
– А потом?
– А потом будете ждать!
– И долго мне ждать?
– Неделю, – сказала я голосом Кролика из мультфильма про Винни-Пуха.
– А пока будете пользоваться читальным залом, – строго произнесла Нина Адамовна, тряхнув седыми кудряшками. – И вас особенно попрошу, Марина, пока он не сдаст все учебники, нового билета ему не выписывать и ничего не выдавать, – она удалилась в помещение закрытого фонда.
– Слышал? – спросила я опечаленного Шишина. – Вот теперь какие порядки. Так что дуй домой за книжками. Зачеты-то хоть все сдал?
– Какое там! – Шишин махнул рукой и ушел.
– Марина, тебя к телефону! – крикнула Зоя из читального зала.
– Здравствуй, Марина! – Его голос я узнала мгновенно.
Я прижала трубку к груди и отвернулась так, чтобы Зойка не видела моего лица.
– Эй, ты где там?
– Я здесь.
«Я всегда здесь, – добавила я про себя, – и никуда не денусь, даже если ты позвонишь через десять лет, для тебя я всегда здесь».
– Я тут приехал на некоторое время из Москвы…
– Я знаю.
– Ах да, ведь ты меня вчера видела… ты ведь заметила меня вчера?
– Да, конечно.
– Извини, я так торопился, не успел к тебе подойти.
– Ничего страшного.
– Я бы хотел… в общем, давай встретимся.
Если бы у меня тогда хватило мужества отказаться, многого бы не случилось. Но я не нашла в себе сил. Ну ладно, сделаю себе послабление, встречусь с ним. Но ни в какие чужие квартиры я больше не пойду. Хочет со мной встретиться – пусть ухаживает, как нормальные люди, – цветы, рестораны и так далее. Денег у депутатов много, он может это себе позволить. Если я приведу себя в порядок, со мной не стыдно нигде показаться, а на журналистов мне плевать! Мы условились встретиться в семь часов в центре, причем я намекнула ему на ресторан.
– Лариса Георгиевна, можно в вам?
– А, это вы… Неужели после нашего последнего разговора…
– Мне кажется, вы тогда просто погорячились. Вы ведь – яркая темпераментная женщина… Но вмешивать в наши отношения посторонних… Я вами очень недоволен. Ну, в конце концов, должен признать, что я тоже был в чем-то неправ…
– Вот именно! Наконец-то вы это поняли.
– Конечно, Лариса Георгиевна, конечно! Все делают ошибки, и умные люди от глупых отличаются только тем, что глупые на своих ошибках настаивают, а умные – свои ошибки исправляют. Вот и я сейчас, пожалуй, исправлю одну из своих ошибок.
– Что это вы? Что с вами? Уберите руки! Вы с ума сошли! Вон отсюда! Я позову на помощь!
– Зовите, Лариса Георгиевна, зовите. Вас никто на услышит, – вы же знаете, что все ушли обедать. Куда? Кажется, в ресторан «Джокер»? А вы остались? Видите, как вредно отрываться от коллектива. Ну, что же вы не зовете на помощь? А, у вас от страха перехватило горло? Вы не можете кричать? Ах как неудачно! Как сказано в одной популярной телерекламе – как повезло яблоку и как не повезло вам! Ну, яблоко тут, допустим, совершенно ни при чем – повезло в данном случае мне. Я смогу спокойно исправить свою ошибку. Работать с вами, конечно, было ошибкой. Вы слишком, слишком темпераментная женщина. Вы не умеете сдерживать свои эмоции и произносите слишком много лишних слов перед малознакомыми людьми. Такой темперамент – вещь опасная…
– От-от-пустите меня… Вы… вы… сумасшедший, вы – маньяк…
– Ах, у вас прорезался голос? Только очень-очень слабый. На помощь таким голосом не позовешь – никто не услышит. Но вы неправы. Какой же я сумасшедший? Я просто исправляю свою ошибку. Очень, кстати, продуманно исправляю. Куда же вы, Лариса Георгиевна? Дальше, как говорится, отступать некуда, за вами окно, и этаж, между прочим, пятый. Неужели вы так меня боитесь, что готовы даже… Ну, что же, тогда я вам немножко помогу…
– По-по-могите…
Слабый, тихий от ужаса женский крик никто не услышал. Зато многие прохожие подняли головы, услышав звон бьющегося стекла в окне пятого этажа, а когда женское тело, послушное силе всемирного тяготения, совершило свой первый и последний полет и с отвратительным глухим звуком ударилось об асфальт, разметавшись на нем, как выброшенная тряпичная кукла, все, кто был в эти дневные часы на людном центральном проспекте, бросились к ней, – кто с жалостью, кто с состраданием, кто с любопытством.
И никто, конечно, не заметил, как из подъезда вышел мужчина в джинсовом костюме и быстрым деловым шагом направился в сторону метро.
После телефонного разговора я почувствовала настоятельную необходимость пройтись по магазинам. Я просто-напросто взглянула на себя в зеркало, пришла в тихий ужас и решила, что без новой помады, тонального крема и лака для ногтей меня могут по ошибке отправить на Северное кладбище. Я выскочила на Московский, свернула на Бронницкую, направляясь в один неплохой маленький магазинчик. Возле дома, где была переводческая контора Алика, толпилась куча народу. Все ахали, причитали, что-то там стряслось, несчастный случай. Судя по репликам – погибла женщина. Меня всегда бесит массовое сладострастное любопытство к чужому несчастью, рядящееся в одежды показной жалости. Я хотела пройти мимо, не поднимая глаз, и это меня и подвело: на асфальте прямо у меня под ногами я увидела что-то маленькое и блестящее. Я нагнулась и подняла эту вещицу. Лучше бы я этого не делала. В руках у меня был кулончик в форме скорпиона. Мне стало нехорошо, судорога схватила низ живота, но сквозь толпу я кое-как протолкалась. На тротуаре лежала та самая женщина из «Алтер Эго», которая в субботу так хамски обошлась с Аликом. Она лежала на спине, неестественно подогнув левую руку. Глаза были открыты, и в них стоял ужас. Что было особенно неприятно, – впрочем, что уж говорить, приятного трудно ожидать в такой ситуации, но почему-то особенно неприятным показалась ее непристойно задравшаяся юбка. От смерти не ждешь красоты, но хочется, чтобы она выглядела хотя бы прилично… Окружающие, фальшиво сокрушаясь и охая, рассказывали вновь подошедшим, как она вылетела из окна – вон того, распахнутого, на пятом этаже, – должно быть, самоубийство…
В это время подошла группа людей, очевидно переводчики из «Алтер Эго», сослуживцы покойной. Снова пошли причитания, кто-то сказал, что все они ходили обедать в бистро «Джокер», Лариса Георгиевна не пошла, и вот… Немолодая женщина наклонилась, одернула юбку и закрыла пальцами глаза погибшей. Я посмотрела на нее с благодарностью, хотя какая теперь разница?
Кто-то робко тронул меня за локоть. Рядом стоял Алик. Вид у него был потрясенный. Да, наверное, и у всех нас тоже.
– Ну и ну… Вот уж никак не ожидал. Чтобы она – и выбросилась из окна?
– Да уж, – не смогла я не согласиться, – такие стервы других доводят, но уж никак не сами… Господи, что это я? Разве можно так говорить о мертвых?
– Привет… я не поздоровался…
– Да, тут такие обстоятельства… не до условностей.
– Ты куда шла? Пойдем, я тебя провожу, здесь сейчас сумасшедший дом начнется, а народу и без меня достаточно.
– Да я вообше-то в магазин, но теперь расхотелось.
Мы прошли немного молча – говорить об ужасном событии не хотелось, а больше было не о чем. Алик мялся и потел, потом наконец решился:
– Понимаешь, так неудачно вышло. Я же не знал, что такое случится. И хотел пригласить тебя в театр Романа Виктюка.
Я остановилась как вкопанная. Ну что же это такое! Поговоришь с человеком нормально, а он сразу же лезет с продолжением знакомства. Сам стал фамильярничать, что-то я не помню, чтобы мы с ним переходили на «ты». Алик смотрел на меня, покорно ожидая отказа. Где-то в глубине души шевельнулась жалость. Ну как же можно быть таким тюфяком в наше сумасшедшее время?
– А когда спектакль, сегодня? – спросила я, радуясь, что сегодня могу найти действительную причину для отказа – ведь меня ждет Максим.
– Нет, завтра, – убитым голосом сказало это чучело.
– Ну что ж, пойдем на Виктюка, – улыбнулась я.
Он просиял.
– А теперь я пойду по всяким дамским магазинам, это надолго, а ты беги на работу, тебя хватятся.
Он действительно довольно бодро потрусил на работу, а я зашла в магазин и истратила кучу денег на косметику.
Мне хотелось улизнуть с работы пораньше, но Нина Адамовна уехала в коллектор, а Зойка, как всегда, удрала в четыре за своим бандитом в садик. Я разрывалась между абонементом и читальным залом, а тут еще в конце дня притащился Шишин с ворохом книг. Пока мы проверяли, время шло к пяти, я злилась – ведь еще надо было заехать домой переодеться. Все книги у Шишина были на месте, только не хватало второго тома «Термодинамики».