— Без протеза не пойду! Не имеете права брать инвалида без протеза! Есть закон!
Веселый распорядился надеть Притыкину деревянную ногу, и санитары принялись всовывать культю в ложе протеза. У них ничего не получалось, однако наручники со старика снять не решились, а он еще и мешал, капризничал — кое-как приделали деревяшку, затянули ремни поверх брюк и повели вперед.
— Ты меня прости, — вдруг повинился тесть перед Мавром, — я сдуру накинулся, вот нас и повязали под шумок. Перепутал я…
А спустя три минуты, когда ковылял по лестнице вниз, обвисая на руках санитаров, неожиданно похвастался:
— Эх, зятек, какую ногу я себе сделал! Мне один мужик с Украины болванку привез, старая акация. Кость, а не дерево! Не износить!.. Жалко, обуть не успел, замызгаю в грязи, размокнет…
Белая деревянная ступня ковыряла грязь, между аккуратно выточенными пальцами фонтанчиками выжималась снежная каша…
— Ты извини меня, — вдруг сказал Василий Егорович, глядя в сторону. — Обознался… С ментом одним спутал, энкавэдэшником. Здорово похож. Вот только забыл, на какой щеке у него шрам, — на левой или правой?
Клетка на него подействовала неожиданно: стал мягкий, рассудительный, враз исчезла нервность и скачки настроения. Он будто бы успокоился, угодив в привычное место.
— Сколько ты отбарабанил? — между прочим спросил Мавр. — Судя по наколкам, в авторитете был…
— В общей сложности тридцать один и пять ссылки, — с достоинством сказал и глаза больше не прятал под бровями. — И все в этих краях…
— Пятьдесят седьмая?
Тесть загадочно усмехнулся, взгляд потеплел — юность вспомнил…
— Ты-то, вроде, тоже… барабанил?
— Почти столько же. И до сих пор в ссылке.
— Ох, и не прост же ты, герой! Темнила… Извини, я тут камуфляж тебе немного попортил, — кивнул на оторванный погон. — И картавого оторвал…
— Пришьешь и приделаешь! Ты же у нас рукодельный.
— Выпустят — пришью, — пообещал он. — Как ты мыслишь, долго нам париться?
— Я ваших ментов не знаю. Скорее всего, круглые дураки. Значит, ночь пропарят точно…
— Они тут не дураки! Далеко не дураки.
— Что же тогда хватают генерала, Героя Советского Союза, да еще в наручники?
— Я таких «героев» повидал. Мода вернулась, что ли?
— Какая мода?
— Под служивых косить.
— Да пошел ты… папочка!
Тесть отстегнул ремни протеза, размял культю руками.
— Ты вот что скажи мне, умник. До каких пор нас ломать будут через колено? Ведь уж никаких сил нет у людей! Ведь когда поднимемся — всем тошно будет.
— Это кто поднимется? Ты на деревянной ноге?
В это время к клетке подбежал опер с ключом, отомкнул замок, сказал звенящим голосом:
— Коноплев, на выход!
Мавр взял шинель на руку, надел фуражку.
— Завтра поезд утром. Смотри, не проспи. Накажи дежурному, чтоб разбудил в семь.
— Думаешь, выпустят? — безнадежно спросил тесть.
— Билеты купят и к поезду принесут.
— Жалко, так и не побываю в Крыму, в море не покупаюсь…
— Томила проводить придет на вокзал, — он притворил за собой дверь и тут же очутился под опекой конвоиров. — Не проспи, я рано заеду!
На улице перед ним распахнули дверцу «Волги», помогли сесть на заднее сиденье, и Мавр увидел на переднем лысоватого, с тонкими рыжими усиками, человека. Он покосился на арестованного, задержал взгляд на орденах, сказал добродушно:
— Ну что, генерал, поехали?
— А вот фамильярности не люблю, — сказал Мавр высокомерно. — И неплохо бы представиться. Как положено.
— Подполковник Рябов. Устраивает?
— Начальник управления на месте?
— К сожалению, в командировке. И будет через трое суток, не раньше, товарищ генерал-лейтенант, — выговаривал тщательно, издевался. — Если есть настроение подождать, отведу в камеру, ждите. Нет — придется беседовать со мной.
— Придется так придется…
— А погон мы тебе пришьем.
Мавр лишь усмехнулся и, склонившись к его уху, обронил низким урчащим басом:
— Шей. Да смотри, не уколись.
Спустя четверть часа, уже в своем кабинете местного ФСБ Рябов попросил снять китель, дескать, портному снесут, и вдруг стал жестким и категоричным.
— На каком основании вы носите генеральскую форму?
— Юношеская мечта! — засмеялся Мавр. — Очень уж хотелось стать генералом. Да… Теперь вот в детство впадаю, вернее, в юность. Женился вчера…
— Это известно, — перебил он. — Отвечайте на вопрос!
— Форму купил на рынке. Знаешь, приятно, все-таки еще уважают генералов в нашем отечестве.
Подполковник вызвал конвой и отправил Мавра в одиночку. Камера в подвале оказалась холодной, а он остался в одной рубашке с погонами, и через час южный житель начал мерзнуть.
Он постучал в дверь, попросил дать ему одеяло, однако дежурный заявил, что постель выдается только на ночь, а так не положено. И все-таки спустя еще час принес ему шинель с оторванными погонами и петлицами.
— Это что такое? — прорычал Мавр. — Кто посмел снять погоны?!
— Не знаю, — дежурный запер решетчатую дверь. — Обращайтесь к начальству.
Завернувшись в шинель, он просидел до ужина, а на ночь дежурный принес тюфяк и одеяло. Несмотря на холод, Мавр снял рубашку и брюки, чтоб не помять и завалился спать.
В половине девятого утра, сразу после завтрака, его вызвали на допрос. В кабинете сидел подполковник Рябов и еще один в гражданском — тучный, молчаливый человек средних лет.
— Как спалось, Виктор Сергеевич? — участливо поинтересовался Рябов. — Не замерзли?
— Кто снял погоны с шинели? — мрачно спросил Мавр, глядя на толстого — очень уж напоминал начальника.
— Я приказал! — признался подполковник. — Ношение военной формы одежды со знаками различия без соответствующих документов не разрешается.
— Это хорошо, — Мавр повеселел. — А я уж думал, все можно… Но пока не пришьешь, разговора не будет. Вызывай конвой.
— Если больше нравится в камере — пожалуйста!
Его снова отвели в подвал и забыли на три с половиной часа. Сидеть тут еще одну ночь Мавру не хотелось, да и некогда было, хоть бы сегодня на поезд не опоздать. Надо было слегка сломаться, пойти на уступки, чтоб эти молодые подполковники почувствовали себя профессионалами. Он постучал в дверь и сказал дежурному, что готов разговаривать.
Через семнадцать минут его снова привели к Рябову. Тот был один и выглядел намного смелее и разговаривал резче.
— Объясните: каким образом к вам попали чужие правительственные награды? — отчеканил он.
— С рынка! — заявил Мавр не моргнув глазом. — Все оттуда — форма, награды. Сейчас же у нас рыночные отношения.
— Купили вместе с документами?
— Разумеется…
— И паспорт там же приобрели?
— Нет, паспорт у меня настоящий.
— Почему же документы на награды и паспорт на одно и то же лицо?
— Да, вот тут вы меня поймали! — усмехнулся он. — Не выкрутиться!.. Ладно, так и быть, скажу. Форму купил, а награды мои.
— Все? Весь комплект, что был на кителе?
— До последней юбилейной!
— Но это ложь, Виктор Сергеевич.
— Вероятно, слышали такое понятие, как презумпция невиновности? Не верите — докажите обратное.
— Часть орденов и Звезда Героя принадлежат сотруднику НКВД, заслуженному человеку, только полковнику, — чеканил Рябов слова. — И пока я не услышу вразумительного ответа, который можно проверить, вас отсюда не выпустят. Так будет разговор?
— Я бы с тобой поговорил, да в следующий раз, сейчас некогда, — пробасил Мавр. — В милиции у меня тесть остался, за решеткой сидит. Человек всю жизнь по лагерям мытарился, и надо бы на старости лет его в Крым свозить, в море покупать. У нас поезд через полтора часа.
— Может, не будем дурака валять, Виктор Сергеевич? — Рябов пригасил напор. — Не семнадцать лет все-таки.
— Да уж… Но хочется иногда…
— Что вас связывает с Притыкиным?
— Как же! Со вчерашнего дня он мой тесть.
— Это известно… А вы имеете представление, кто он такой?
— В общих чертах. Вчера познакомились. Отойдет немного, поправится под южным солнцем, может, и расскажет.
— С его дочерью давно знакомы?
— Можно сказать, на руках выросла.
— Надеюсь, знаете, что она — мошенница?
Мавр глянул исподлобья.
— Не смейте так говорить о моей жене, подполковник! Иначе я не стану с вами разговаривать.
— Но вам известно, за что ее осудили на пять лет?
— Ее подставили подруги — это мне известно.
— Вы по-прежнему утверждаете, что приехали в Архангельск, чтобы заключить с ней брак?
— Да, и я это сделал!
— Человек в преклонном возрасте… судя по паспорту, и сорокалетняя женщина, — он будто бы с сожалением вздохнул. — Как прикажете понимать? Брак по любви? По расчету?
— По любви и расчету.
— Я бы поверил вам, — подполковник встал, показывая тем самым, что приступает к новому этапу допроса. — Но есть одно странное совпадение… товарищ генерал. Вашего тестя Притыкина Василия Егоровича впервые схватил за руку и усадил в тюрьму оперативный уполномоченный Пронский, еще в сороковом году. Тот самый заслуженный работник НКВД, часть наград которого оказалась у вас. Звезда Героя, два ордена Ленина, три Красного Знамени. Документы выписаны на Коноплева, однако номера на Звезде и орденах не сходятся. И полностью соответствуют наградам, врученным во время войны полковнику Пронскому… Каким образом они попали в вашу коллекцию, да еще с другими документами? Кстати, выписанными лишь в пятьдесят пятом году?
— Не может быть! — отрезал Мавр.
— Что не может быть?
— Скажи-ка мне, подполковник, за что этот Пронский усадил моего тестя?
— А у него статья как судьба, одна и на всю жизнь. Фальшивомонетчик!
— Да? Как интересно! — не сдержал восторга Мавр. — Хорошая у тестя профессия! То, что надо!
— Это как понимать? — прищурился Рябов.
— Неужели крестник?.. Погоди, а каким образом стало известно, что дело вел Пронский?
— Запрос сделали, подняли старые дела.
— Это невозможно! Дела, которые вел Пронский, уничтожены.
— Откуда такая информация? — он не мог скрыть удивления.
— От верблюда…
— Оказалось, сохранили! Но вытащили из какого-то спецархива.
— Все равно не может быть! Я их всех помню, как детей. Притыкина среди фальшивомонетчиков того времени не было!
— Откуда вам знать — было, не было?
— Я не слышал такой фамилии!
— Вот как! А Самохина помните? Слышали о таком?
— Фальшивомонетчик Самохин был студентом Строгановского училища, между прочим, — Мавр помедлил. — Резал деревянные клише на досках из выдержанной акации…
И замолк, вспомнив верстак и резцы в комнате у тестя.
— Он женился и взял фамилию жены, Притыкиной Варвары Михайловны, вашей покойной тещи.
— Не верится, — сам себе сказал Мавр потрясенно. — Такой круг пройти, чтоб снова пути пересеклись… Вот почему он накинулся!
— Все возвращается на круги своя, — блеснул ученостью Рябов. — Фатальная неизбежность…
— Ничего себе, встреча!.. Он ведь узнал меня! То-то шрам полез щупать…
— Узнал? Любопытно! — подполковник встал сзади Мавра. — Хотите сказать, вы упекли тестя? И фамилия ваша Пронский? А Коноплевым стали, конечно же, после женитьбы?
Веселый распорядился надеть Притыкину деревянную ногу, и санитары принялись всовывать культю в ложе протеза. У них ничего не получалось, однако наручники со старика снять не решились, а он еще и мешал, капризничал — кое-как приделали деревяшку, затянули ремни поверх брюк и повели вперед.
— Ты меня прости, — вдруг повинился тесть перед Мавром, — я сдуру накинулся, вот нас и повязали под шумок. Перепутал я…
А спустя три минуты, когда ковылял по лестнице вниз, обвисая на руках санитаров, неожиданно похвастался:
— Эх, зятек, какую ногу я себе сделал! Мне один мужик с Украины болванку привез, старая акация. Кость, а не дерево! Не износить!.. Жалко, обуть не успел, замызгаю в грязи, размокнет…
Белая деревянная ступня ковыряла грязь, между аккуратно выточенными пальцами фонтанчиками выжималась снежная каша…
* * *
Их привезли в районный отдел милиции и посадили за решетку напротив дежурного. В клетке было еще человека четыре, сидящих по углам, будто рассорившаяся компания, но при появлении новичков, все вытаращились, и кто откровенно, кто искоса, стали рассматривать увешанного орденами генерала. А они устроились на скамейке бок о бок с тестем, помолчали, осваиваясь в новом пространстве.— Ты извини меня, — вдруг сказал Василий Егорович, глядя в сторону. — Обознался… С ментом одним спутал, энкавэдэшником. Здорово похож. Вот только забыл, на какой щеке у него шрам, — на левой или правой?
Клетка на него подействовала неожиданно: стал мягкий, рассудительный, враз исчезла нервность и скачки настроения. Он будто бы успокоился, угодив в привычное место.
— Сколько ты отбарабанил? — между прочим спросил Мавр. — Судя по наколкам, в авторитете был…
— В общей сложности тридцать один и пять ссылки, — с достоинством сказал и глаза больше не прятал под бровями. — И все в этих краях…
— Пятьдесят седьмая?
Тесть загадочно усмехнулся, взгляд потеплел — юность вспомнил…
— Ты-то, вроде, тоже… барабанил?
— Почти столько же. И до сих пор в ссылке.
— Ох, и не прост же ты, герой! Темнила… Извини, я тут камуфляж тебе немного попортил, — кивнул на оторванный погон. — И картавого оторвал…
— Пришьешь и приделаешь! Ты же у нас рукодельный.
— Выпустят — пришью, — пообещал он. — Как ты мыслишь, долго нам париться?
— Я ваших ментов не знаю. Скорее всего, круглые дураки. Значит, ночь пропарят точно…
— Они тут не дураки! Далеко не дураки.
— Что же тогда хватают генерала, Героя Советского Союза, да еще в наручники?
— Я таких «героев» повидал. Мода вернулась, что ли?
— Какая мода?
— Под служивых косить.
— Да пошел ты… папочка!
Тесть отстегнул ремни протеза, размял культю руками.
— Ты вот что скажи мне, умник. До каких пор нас ломать будут через колено? Ведь уж никаких сил нет у людей! Ведь когда поднимемся — всем тошно будет.
— Это кто поднимется? Ты на деревянной ноге?
В это время к клетке подбежал опер с ключом, отомкнул замок, сказал звенящим голосом:
— Коноплев, на выход!
Мавр взял шинель на руку, надел фуражку.
— Завтра поезд утром. Смотри, не проспи. Накажи дежурному, чтоб разбудил в семь.
— Думаешь, выпустят? — безнадежно спросил тесть.
— Билеты купят и к поезду принесут.
— Жалко, так и не побываю в Крыму, в море не покупаюсь…
— Томила проводить придет на вокзал, — он притворил за собой дверь и тут же очутился под опекой конвоиров. — Не проспи, я рано заеду!
На улице перед ним распахнули дверцу «Волги», помогли сесть на заднее сиденье, и Мавр увидел на переднем лысоватого, с тонкими рыжими усиками, человека. Он покосился на арестованного, задержал взгляд на орденах, сказал добродушно:
— Ну что, генерал, поехали?
— А вот фамильярности не люблю, — сказал Мавр высокомерно. — И неплохо бы представиться. Как положено.
— Подполковник Рябов. Устраивает?
— Начальник управления на месте?
— К сожалению, в командировке. И будет через трое суток, не раньше, товарищ генерал-лейтенант, — выговаривал тщательно, издевался. — Если есть настроение подождать, отведу в камеру, ждите. Нет — придется беседовать со мной.
— Придется так придется…
— А погон мы тебе пришьем.
Мавр лишь усмехнулся и, склонившись к его уху, обронил низким урчащим басом:
— Шей. Да смотри, не уколись.
Спустя четверть часа, уже в своем кабинете местного ФСБ Рябов попросил снять китель, дескать, портному снесут, и вдруг стал жестким и категоричным.
— На каком основании вы носите генеральскую форму?
— Юношеская мечта! — засмеялся Мавр. — Очень уж хотелось стать генералом. Да… Теперь вот в детство впадаю, вернее, в юность. Женился вчера…
— Это известно, — перебил он. — Отвечайте на вопрос!
— Форму купил на рынке. Знаешь, приятно, все-таки еще уважают генералов в нашем отечестве.
Подполковник вызвал конвой и отправил Мавра в одиночку. Камера в подвале оказалась холодной, а он остался в одной рубашке с погонами, и через час южный житель начал мерзнуть.
Он постучал в дверь, попросил дать ему одеяло, однако дежурный заявил, что постель выдается только на ночь, а так не положено. И все-таки спустя еще час принес ему шинель с оторванными погонами и петлицами.
— Это что такое? — прорычал Мавр. — Кто посмел снять погоны?!
— Не знаю, — дежурный запер решетчатую дверь. — Обращайтесь к начальству.
Завернувшись в шинель, он просидел до ужина, а на ночь дежурный принес тюфяк и одеяло. Несмотря на холод, Мавр снял рубашку и брюки, чтоб не помять и завалился спать.
В половине девятого утра, сразу после завтрака, его вызвали на допрос. В кабинете сидел подполковник Рябов и еще один в гражданском — тучный, молчаливый человек средних лет.
— Как спалось, Виктор Сергеевич? — участливо поинтересовался Рябов. — Не замерзли?
— Кто снял погоны с шинели? — мрачно спросил Мавр, глядя на толстого — очень уж напоминал начальника.
— Я приказал! — признался подполковник. — Ношение военной формы одежды со знаками различия без соответствующих документов не разрешается.
— Это хорошо, — Мавр повеселел. — А я уж думал, все можно… Но пока не пришьешь, разговора не будет. Вызывай конвой.
— Если больше нравится в камере — пожалуйста!
Его снова отвели в подвал и забыли на три с половиной часа. Сидеть тут еще одну ночь Мавру не хотелось, да и некогда было, хоть бы сегодня на поезд не опоздать. Надо было слегка сломаться, пойти на уступки, чтоб эти молодые подполковники почувствовали себя профессионалами. Он постучал в дверь и сказал дежурному, что готов разговаривать.
Через семнадцать минут его снова привели к Рябову. Тот был один и выглядел намного смелее и разговаривал резче.
— Объясните: каким образом к вам попали чужие правительственные награды? — отчеканил он.
— С рынка! — заявил Мавр не моргнув глазом. — Все оттуда — форма, награды. Сейчас же у нас рыночные отношения.
— Купили вместе с документами?
— Разумеется…
— И паспорт там же приобрели?
— Нет, паспорт у меня настоящий.
— Почему же документы на награды и паспорт на одно и то же лицо?
— Да, вот тут вы меня поймали! — усмехнулся он. — Не выкрутиться!.. Ладно, так и быть, скажу. Форму купил, а награды мои.
— Все? Весь комплект, что был на кителе?
— До последней юбилейной!
— Но это ложь, Виктор Сергеевич.
— Вероятно, слышали такое понятие, как презумпция невиновности? Не верите — докажите обратное.
— Часть орденов и Звезда Героя принадлежат сотруднику НКВД, заслуженному человеку, только полковнику, — чеканил Рябов слова. — И пока я не услышу вразумительного ответа, который можно проверить, вас отсюда не выпустят. Так будет разговор?
— Я бы с тобой поговорил, да в следующий раз, сейчас некогда, — пробасил Мавр. — В милиции у меня тесть остался, за решеткой сидит. Человек всю жизнь по лагерям мытарился, и надо бы на старости лет его в Крым свозить, в море покупать. У нас поезд через полтора часа.
— Может, не будем дурака валять, Виктор Сергеевич? — Рябов пригасил напор. — Не семнадцать лет все-таки.
— Да уж… Но хочется иногда…
— Что вас связывает с Притыкиным?
— Как же! Со вчерашнего дня он мой тесть.
— Это известно… А вы имеете представление, кто он такой?
— В общих чертах. Вчера познакомились. Отойдет немного, поправится под южным солнцем, может, и расскажет.
— С его дочерью давно знакомы?
— Можно сказать, на руках выросла.
— Надеюсь, знаете, что она — мошенница?
Мавр глянул исподлобья.
— Не смейте так говорить о моей жене, подполковник! Иначе я не стану с вами разговаривать.
— Но вам известно, за что ее осудили на пять лет?
— Ее подставили подруги — это мне известно.
— Вы по-прежнему утверждаете, что приехали в Архангельск, чтобы заключить с ней брак?
— Да, и я это сделал!
— Человек в преклонном возрасте… судя по паспорту, и сорокалетняя женщина, — он будто бы с сожалением вздохнул. — Как прикажете понимать? Брак по любви? По расчету?
— По любви и расчету.
— Я бы поверил вам, — подполковник встал, показывая тем самым, что приступает к новому этапу допроса. — Но есть одно странное совпадение… товарищ генерал. Вашего тестя Притыкина Василия Егоровича впервые схватил за руку и усадил в тюрьму оперативный уполномоченный Пронский, еще в сороковом году. Тот самый заслуженный работник НКВД, часть наград которого оказалась у вас. Звезда Героя, два ордена Ленина, три Красного Знамени. Документы выписаны на Коноплева, однако номера на Звезде и орденах не сходятся. И полностью соответствуют наградам, врученным во время войны полковнику Пронскому… Каким образом они попали в вашу коллекцию, да еще с другими документами? Кстати, выписанными лишь в пятьдесят пятом году?
— Не может быть! — отрезал Мавр.
— Что не может быть?
— Скажи-ка мне, подполковник, за что этот Пронский усадил моего тестя?
— А у него статья как судьба, одна и на всю жизнь. Фальшивомонетчик!
— Да? Как интересно! — не сдержал восторга Мавр. — Хорошая у тестя профессия! То, что надо!
— Это как понимать? — прищурился Рябов.
— Неужели крестник?.. Погоди, а каким образом стало известно, что дело вел Пронский?
— Запрос сделали, подняли старые дела.
— Это невозможно! Дела, которые вел Пронский, уничтожены.
— Откуда такая информация? — он не мог скрыть удивления.
— От верблюда…
— Оказалось, сохранили! Но вытащили из какого-то спецархива.
— Все равно не может быть! Я их всех помню, как детей. Притыкина среди фальшивомонетчиков того времени не было!
— Откуда вам знать — было, не было?
— Я не слышал такой фамилии!
— Вот как! А Самохина помните? Слышали о таком?
— Фальшивомонетчик Самохин был студентом Строгановского училища, между прочим, — Мавр помедлил. — Резал деревянные клише на досках из выдержанной акации…
И замолк, вспомнив верстак и резцы в комнате у тестя.
— Он женился и взял фамилию жены, Притыкиной Варвары Михайловны, вашей покойной тещи.
— Не верится, — сам себе сказал Мавр потрясенно. — Такой круг пройти, чтоб снова пути пересеклись… Вот почему он накинулся!
— Все возвращается на круги своя, — блеснул ученостью Рябов. — Фатальная неизбежность…
— Ничего себе, встреча!.. Он ведь узнал меня! То-то шрам полез щупать…
— Узнал? Любопытно! — подполковник встал сзади Мавра. — Хотите сказать, вы упекли тестя? И фамилия ваша Пронский? А Коноплевым стали, конечно же, после женитьбы?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента