Алексеев Сергей Трофимович. Сокровища Валькирии (Книга 1)

- И больше не хочу. И потому повинуюсь року- пусть уносит вода. Мне сейчас хорошо. - А если тебя отпустят, ты пойдешь на реку Ганг? В глазах Авеги не появилось ни надежды, ни проблеска радости. Он снова стал спокоен, как сфинкс. - Повинуюсь року. - Но ты можешь пробыть в этих стенах до самой смерти! - взорвался Русинов, что делать не следовало.- Ты же - Авега! Ты знаешь пути! А это все умрет вместе с тобой, и ты не выполнишь своего предназначения. Авега неожиданно улыбнулся, по-детски показывая белые молодые зубы. - Нет лучшей доли для Авеги - умереть в пути! Карма изберет меня, и обнажит голову, и осветит мечом дорогу. Я увижу свет "сокровищ Вар-Вар". Самый чистый и сияющий свет!.. Пусть после смерти, но стану Вещим. Загоревшиеся глаза вдруг вновь утеряли блеск и стали пронзительно-голубыми, холодными, как прежде. После этого разговора, естественно, записанного на пленку, Русинова вызвали к руководству закрытым отделением и отобрали подписку о неразглашении любых сведений, касающихся Авеги, и как бы временно отстранили от работы, предоставив недельный отгул. Русинов снова засел в библиотеке, пытаясь отыскать хоть какие-то упоминания о "сокровищах Вар-Вар". Все это можно было отнести к бреду, но стройность и поэтика слов Авеги источали какую-то притягательную силу, захватывали воображение, как хорошая и впервые слышимая музыка. Чем больше он копался в литературе, дающей удивительно скудные знания существования древней арийской цивилизации, тем больше возбуждался интерес. Все авторы, словно сговорившись, не касались этой темы и упоминали как-то вскользь, воровато, с оглядкой. Отечественные источники, за исключением редких и сугубо научных, вообще не давали никакой информации. Все- и современные, и дореволюционные - странным образом замыкались на христианской либо ветхозаветной истории человечества, на Западной и Восточной цивилизациях, упорно обходя все, что связано с Севером и древними арийскими народами. Лишь в одной, тоненькой, как тетрадка, книжке Русинов нашел критическую статью на некую монографию какого-то серба Елачича, называемую "Север как родина человечества". Однако самой монографии, судя по каталогам, ни в одной библиотеке СССР не существовало. Это поразительное недоразумение он попытался прояснить через Кочергину; та лишь грустно улыбнулась в ответ и еще раз предложила ему прийти к ней учиться. "Сокровища Вар-вар", случайно упомянутые Авегой, похоже, заинтересовали не только Русинова. Когда он вернулся после отгулов на работу, вдруг узнал, что Авеги в блоке нет, что Госбезопасность забрала своего подопечного и теперь содержит где-то под собственным наблюдением. У Русинова подкатил ком к горлу, на душе стало пусто, и работа в спецотделении, престижная и интересная, неожиданно потеряла всякий смысл. Он не подозревал, что за эти месяцы так сильно привязался к своему пациенту, что он стал не просто человеком, а тем возбудителем сознания, который делал жизнь сверкающей и любопытной для молодого психиатра. В тот же день он написал заявление с просьбой вернуть его в отделение неврозов, однако руководство категорически отказало, и Русинов услышал много лестных слов о себе и своем профессионализме. - Вы, молодой человек, не представляете, что смогли вытянуть у этой чурки с глазами,- сказал ему заведующий.- Тут у нас такие чины побывали! Наш зверинец теперь в почете у Министерства здравоохранения. Я сейчас готовлю к печати монографию, третьим ее соавтором будете вы! А Русинов неожиданно для себя успокоился и как бы мысленно повторил слова Авеги- "повинуюсь року"... Предмета изучения не стало, однако он словно заразился понятиями и символами, с которыми жил или в которых блуждал Авега. Русинов ощущал, что прикасается к какой-то заповедной, может быть, запретной части мироздания и ему начинает открываться новый и неожиданный смысл привычных вещей. От скудных исторических материалов он двинулся в глубь своего собственного русского языка, которым, как считал раньше, он владеет довольно хорошо. Даже поверхностное знакомство с санскритом вдруг отворило перед ним некую невидимую дверь, за которой каждое слово неожиданно обрело тайный, глубинный смысл, наполнилось неведомой очаровательной магией. Его потянуло писать стихи, потому что он начал любоваться каждым словом. Это была восхитительная детская радость, будто он заново научился говорить и понимать язык. Оказывается, и нужно-то было лишь слегка почистить слово, сдуть с него пыль веков, чужих наречий, неверного толкования, и оно начинает сиять, как жемчужина, освобожденная от серой, невзрачной раковины. Он нашел ключ-в основе огромной толщи слов, которые означали обрядовую суть человеческой жизни от рождения до смерти, было заключено всего три понятия: солнце - РА, земля - АР и божество - РОД. Язык сразу засветился и как бы озарил сознание! Тысячи раз он говорил, например, слово "красота" и никогда не вдумывался, из чего оно состоит, почему и в чем смысл его глубокого корня, неизменного на протяжении многих тысячелетий. А всего-то навсего в этом слове изначально жило солнце, свет, потому что нет на земле ничего прекраснее. Благодаря этому ключу, Русинову стали открываться все слова; их можно было петь, можно было купаться в них, как в воде, дышать, как воздухом: - Ра-дуга, п-ра-вда, д-ар, ве-ра, к-ра-й, ко-ра, род-ина, на-род, род-ник... Этимологический словарь безбожно врал либо составлялся людьми, совершенно не владеющими способностью видеть свет слова. А ему теперь казалось, что лишь слепой не увидит выпирающих, кричащих о себе древних корней, которые, словно корни старого дуба, оголились и выступали из земли. Это открытие ошеломило его еще и тем, что он вдруг спокойно начал читать на всех славянских языках, а потом совсем неожиданно обнаружил, что ему становятся понятными без всякого заучивания все германские и иранские языки. Русинов тихо восхищался и так же тихо тосковал, поскольку начал жалеть, что не изведал этого раньше и закончил медицинский. Он уже окончательно созрел, чтобы воспользоваться предложением Кочергиной и этим же летом пойти к ней учиться. Она была права- "бездна" очаровывала и тянула к себе, как тянул его в детстве высокий старый лес, стоящий за вятской деревней Русиново. Казалось, там, за крайними огромными соснами, сокрыт таинственный, неведомый мир, а не грибы и ягоды, за которыми ходят взрослые люди. Однако в тот год он не поступил в МГУ, поскольку его вдруг пригласили в Министерство внутренних дел и предложили работу в закрытом, строго засекреченном Институте, который, как объяснили, хоть и занимается поисками утраченных когда-то ценностей и сокровищ на суше и на море, но требует специалистов самых разных направлений. Русинов мгновенно сообразил, в связи с чем и почему именно его пригласили в такой заманчивый Институт: Авега был у них! "Сокровища Вар-Вар"! Догадка его тут же подтвердилась. После трехмесячной разлуки было заметно, как сильно изменился и постарел Авега. Похоже, за это время с ним круто поработали: он никак не среагировал на появление Русинова, хотя последний считал, что установил с ним довольно прочный контакт. Содержался Авега, можно сказать, в царских условиях: в отдельной трехкомнатной квартире, разумеется, законспирированной и охраняемой. Институт был в двадцати километрах от Москвы, в заповедном, живописном лесу. Тут же жили многие его сотрудники в отдельных коттеджах, но не за забором с контрольно-следовой полосой и внутренней изгородью из колючей проволоки. Дом, в котором, повинуясь року, томился узник, считался служебным помещением, но специальная квартира была обставлена старинной мебелью, застелена коврами, имела потайной запасной вход и была начинена радиоаппаратурой, приборами наблюдения и представляла собой очень уютную клетку с подопытным кроликом. Авега вовсе не угнетался неволей а, похоже, страдал от обилия людей, желающих поговорить с ним, и вопросов, ему задаваемых. О нем тут теперь знали почти все, но ничего существенного пока не добились. В Институте была создана специальная лаборатория, которая работала по проекту "Валькирия". Госбезопасность, а точнее, ее служба, курировавшая Институт, не теряла времени: личность Авеги была установлена, что вообще-то и послужило причиной перемещения его в ведение Института и создания проекта. Его звали Владимир Иванович Соколов. В личном деле значилось, что он 1891 года рождения, уроженец города Воронежа, дворянского сословия, закончил факультет естествознания Петербургского университета в 1913 году... В деле была единственная фотография, сделанная в двадцать втором году, на которой было изображено девять человек, стоявших полукругом возле овального стола, заваленного бумагами. Пятеро были в комиссарских кожанках, с оружием, и четверо - в цивильных костюмах, среди которых, судя по описи, вторым справа стоял Авега-Соколов - молодой, но статный человек с длинными "декадентскими" волосами. Все они были молодыми, с характерным для того времени наивным выражением лиц и глаз, смотрящих в объектив. Это был состав экспедиции, отправленной в Карелию на поиск варяжских сокровищ: стране требовалось золото для закупки паровозов в Швеции. В приложенной справке значилось, что экспедиция через три месяца работы переместилась сначала в Мурманскую область на реку Ура, затем вообще оставила путь из Варяг в Греки и морем перебралась в устье Печоры. Там ее след неожиданно затерялся. Экспедиция исчезла в полном составе. По одним данным, она была захвачена и уничтожена белобандитами, группы которых бродили в то время по Северу, по другим- вся целиком бежала в Англию на контрабандистском судне, естественно, не с пустыми руками. Вторая версия имела подтверждение показаниями рыбаков, которые были свидетелями, как вооруженная группа из десяти человек ночью выплыла на баркасе в море, подошла к контрабандистской шхуне и захватила ее. Команда, за исключением капитана, была перебита и выброшена в воду. Трупы английских моряков попали в сети рыбаков. Захватчики после этого подошли на шхуне к самому берегу и загрузили на нее около двадцати вьючных ящиков, привезенных на конях. Коней они тут же на берегу отпустили, даже не сняв вьючных седел, и рыбаки, в тот же день переловившие брошенных коней, в кармане притороченного к седлу дождевика обнаружили список продуктов, закупленных в потребкооперации, подписанный фамилией Пилицин. Это был начальник экспедиции. Улика говорила о массовом предательстве интересов Советской власти, во что, видимо, очень не хотелось верить, поскольку в составе группы находились четыре чекиста и политкомиссар - люди проверенные и надежные. Поэтому и родилась версия, что экспедицию захватили бандиты, уничтожили и под ее видом, с устрашающими мандатами, бродили по Северу. Тут же, в деле, была и сравнительная экспертиза фотографии Авеги-Соколова, убедительная и бесспорная. Однако он и при таких фактах твердил, что онАвега и больше ничего не знает и не помнит. К нему снова применяли гипноз, вводили двойную дозу препарата, расслабляющего волю, он же лишь засыпал и улыбался во сне и просыпался на имя "Авега". От него не добивались сведений об исчезнувшей экспедиции, хотя цель такая существовала; на прослушанных Русиновым магнитофонных пленках звучал почти один и тот же вопрос: есть ли они в природе, варяжские сокровища, которые он однажды назвал "сокровища Вар-Вар", или это только предположение? Для работы с теми мизерными материалами, полученными от Авеги, уже привлекался специалист-филолог, который очень толково раскрывал суть малопонятных имен и названий, произнесенных "источником",- так в служебных бумагах назывался Авега-Соколов. "Карна" переводилась с санскрита как "ухо", "слух" (отсюда в русском языке существовали слова "карнаухий", "обкарнать"), но глубинная суть имени "Карна" полностью отождествляется с мифической Валькирией и расшифровывается буквально следующим образом: К-АР-на, то есть "относящаяся к подземному миру". Выходило, что Авега знал, что говорил. "Вар-Вар" толковалось как восклицание, боевой клич древних ариев, сохранившийся в славянских племенах до нашей эры, откуда произошло и название их - варвары. Понятия "РА" и "АР" - солнце и земля существовали неразрывно, что доказывало передернутое звучание этих слов, и совокупно. В название горы АРАРАТ древние арии вложили смысл соединения земли и солнца. Свет и тепло как бы возжигали землю, делали ее подобной солнцу, пригодной для существования человека, ибо арии - народы Ара считали себя в буквальном смысле детьми света солнца. Поэтому их возглас "Вар" означал тепло, земной огонь, зной, и синонимом его было слово "жар". (Отсюда в русском языке возникли глаголы "варить", "жарить", название "жар-птица".) Боевой клич ариев как бы прославлял этот земной огонь. А после победы они прославляли солнце криком - УРА! - который сохранился и поныне и означал торжество света - "у солнца!" - над тьмой. Антонимомсловом противоположного значения - был горький вздох, тоже существующий и поныне - УВЫ! - то есть буквально "у тьмы!", ибо множественным числом - ВЫ - называлась тьма. Поэтому дерзкие князья, замышлявшие походы на врагов, говорили "Иду на вы!" вовсе не из-за уважения к противнику, а точно определяли цель предстоящего сражения - сражения с тьмой. И оказывается, потому нельзя называть Бога на "вы"... Знатоки-толкователи были, но почему-то откровенничали лишь по просьбе Госбезопасности. Может, потому, что были уверены в полной конфиденциальности своих рассуждений: секретным бумагам Института не суждено было увидеть свет... Видимо, в проекте "Валькирия" сотрудники не придали значения разъяснениям специалиста, и их работа оказалась невостребованной. Судя по магнитофонным записям, никто не пытался подобрать ключ к Авеге через его представления о мире либо из-за поспешности- хотелось получить сенсационный результат! либо потому, что никто из попечителей "источника" не разбирался в его сложном мироощущении. Русинов решил начать именно с этого. Чтобы восстановить контакт, он попросил разрешения, чтобы Авега вместе с ним мог выходить за пределы огороженной зоны - в лес и на реку. Руководство не опасалось, что Авега может совершить побег или вступить в контакт с третьим лицом, и потому прогулки за ворота начались под бдительной негласной охраной. Неведомым чутьем Авега чувствовал невидимых соглядатаев, знал, что все разговоры пишутся на диктофон, спрятанный в одежде Русинова, и поэтому ни на секунду не расслаблялся. Со своим ровно-спокойным видом бродил он по лесу, берегом реки, стоически выслушивая размышления Русинова по поводу весеннего торжества природы и равнодушно смотрел себе под ноги. Тогда Русинов проделал эксперимент - не взял с собой диктофон и сразу ощутил, что временами Авега начал отвлекаться от своего привычного состояния - всего на несколько секунд,- но это уже был результат. - Облака плывут, а тучи идут,- к чему-то сказал он, с легкой печалью глядя в небо.- Дождь идет, человек идет... А глядя на весеннюю воду, неожиданно обронил: - Время бежит, вода бежит, человек бежит, а лодка плывет. Тогда Русинов пришел к начальству, рассказал об эксперименте и попросил хотя бы на одну прогулку снять охрану. Похоже, ему, молодому сотруднику, еще не доверяли полностью, хотя Русинов сумел доказать, что Авега не побежит, поскольку считает, что находится в неволе по некоему предначертанию свыше, по воле рока. Согласились убрать надзирателя всего на час, однако же перекрыли в окрестностях все дороги, тропы и речку, а на крышу самого высокого здания Института посадили наблюдателя с аппаратурой, который умел считывать слова с губ говорящего. Об этом Русинов тогда не знал. О том, что эксперимент удался, начальство узнало и без доклада Русинова. Едва покинули КПП Института, Авега начал проявлять чувства- ощущал благодать весеннего теплого дня, радостно щупал кору деревьев, нюхал, не срывая, свежие листья и вербные почки, с замысловатой улыбкой щурился на солнце и часто проводил безымянным пальцем по лбу от волос и до кончика носа. Видимо, это движение означало что-то ритуальное и конкретное: он никогда не делал его в стенах помещения. Русинов заметил, что он совершает это движение всякий раз, как только посмотрит на солнце. Возле забора он увидел крапиву и, сразу оживившись, безбоязненно нарвал горсть мелких, особенно злых побегов, с удовольствием растер ее в ладонях, а одним целым листком, усеянным жилами, осторожно провел по лбу и носу - по тому месту, где проводил пальцем. Чтобы проверить ощущения, Русинов незаметно отстал, сорвал листок крапивы и проделал то же самое: лоб и спинку носа зажгло, казалось, кожа начинает стягиваться к обожженному месту, на глаза навернулись слезы, но неожиданно посветлело в голове! Он тут же постарался растолковать мысленно слово "крапива". Дословно получалось "напившаяся солнца" и потому, наверное, огненная... Авега шел как бы независимо, самостоятельно выбирая маршрут, и поэтому Русинов двигался чуть сзади, давая ему возможность выбирать себе путь. Таким образом, "знающий пути" повел его вдоль высокого забора Института, с каждым шагом набирая скорость, и вдруг побежал. Русинов устремился за ним и хотел было уже перерезать дорогу, обогнав пациента, но тот резко остановился возле небольшого гниющего болота с тухлой, застоявшейся водой, скинул ботинки и забрался в грязь. - Вот здесь хорошо,- с затаенной радостью, словно расшалившийся ребенок, вымолвил он.- Здесь все открыто и небо близко... Я постою здесь! Русинов примостился на корточках на берегу и старательно выжидал, когда закончится странный моцион. Это болото, судя по новому забору, недавно выгородили из территории Института, вероятно, из-за гнилостного запаха. Лишь много позже Русинов выяснил, что на этом месте был когда-то подземный бункер для укрытия личного состава Института от оружия массового поражения. Говорили, что бомбоубежище из-за инженерных просчетов попросту утонуло в плывучих обводненных грунтах... Наконец Авега выбрался из болота и, босым, тихо направился к реке. На берегу он сел, свесив ноги с обрыва, и стал медленно пересыпать песок из ладони в ладонь. - Как твое имя? - вдруг спросил он. - Русинов,- умышленно назвал фамилию, зная ее перевод. - Имя - твой рок,- определил Авега и посмотрел на собеседника с едва заметным интересом. - А как же тебя зовут? - спросил Русинов. - У меня нет имени, я - Авега,- проговорил он и неожиданно властно приказал: - Посмотри на солнце! Русинов покорно глянул на яркое солнце- резануло глаза, и он инстинктивно зажмурился. - Теперь отвернись и смотри в землю с закрытыми глазами,- скомандовал Авега.- Что ты видишь? - Зеленоватое пятно на бордовом фоне,- ответил Русинов. - В какую сторону направлен луч от пятна? - деловито спросил Авега. - Вниз. Русинов ждал продолжения, а точнее, окончания этого "тестирования", но Авега отчего-то замолчал, словно что-то проверил для себя, и успокоился. Его не следовало сейчас пугать неосторожными вопросами и уточнениями, и Русинов отдавал ему инициативу беседы. На первый раз было достаточно и того, что удалось вновь наладить контакт, причем взаимный, сосредоточенный уже на личности Русинова. - Ты изгой, Русин,- неожиданно проронил Авега, пересыпая песок.- Но рок тебе- не соль носить на реку Ганга, а добывать ее в пещерах. Он наклонил ладонь, и песок медленно ссыпался в мутную весеннюю воду...
   3
   Впервые после трехлетнего перерыва Русинов снова выехал в экспедицию, но теперь уже в одиночку, за свой счет и по своей охоте. Единственное, что напоминало ему прежние поездки, было условие полной секретности; куда, зачем и почему, никто не должен был знать, даже сын, и потому требовалось сочинить легенду, которая бы успокоила всех - родных, друзей и знакомых и чтобы никто из них не встревожился, по крайней мере до осени, и не бросился искать. Русинов впрямую или косвенно объявил всем, что нанялся в строительную бригаду шабашников и едет в Ростовскую область на все лето, где одна совместная фирма строит небольшие заводики по переработке овощей и фруктов. Это было убедительно, поскольку пенсии на жизнь не хватало, а оформляться на постоянную работу нет смысла. Выехал он на "уазике" Ивана Сергеевича: эта машина хоть и жрала много бензина, но была проходимой и удобной- дом на колесах. В салоне была пристегивающаяся к стенке кушетка, стол, маленькая чугунная печурка и даже умывальник. Иван Сергеевич оборудовал ее для зимней рыбалки, по, правда, ни разу еще не успел съездить. Зато мечтал, как выедет на машине прямо на лед, обкидает ее снегом, чтобы не дуло снизу, и, открыв лючок в полу, просверлит лунку и опустит удочку. И будет сидеть, попивая кофеек, в одной майке... Если бы кто-нибудь заглянул внутрь "уазика", то сразу бы определил, что это обыкновенный автотурист, которые с начала лета во множестве отправляются в путешествия по изобретенным зимой маршрутам. В салоне, привязанные к полу, стояли коробки и ящики с продуктами, запасной задний мост в сборе, раздаточная коробка, топор, пила, японский спиннинг с безынерционной катушкой и телескопическим удилищем, на стенках - плакаты с эротическими сценами- попросту почти обнаженными женщинами, на окнах занавески с рюшками. Правда, в изголовье кушетки, под притянутым резиновой сеткой поролоном, лежал карабин Маузера с патронами, охотничий нож, а на передней панели, на виду, висел закрепленный резиновым жгутом мощный морской бинокль и в специальном чехле прибор ночного видения. Однако и это вряд ли особенно-то насторожило чужой глаз: оптика для туриста нормальное дело, а на оружие были документы, да и всякий проверяющий бы согласился, что путешествовать в одиночку по дорогам России в наше время далеко не безопасно. Хотя Русинов прекрасно понимал, что если Служба станет разыскивать и следить за ним, то тут никакой отвод глаз, никакие оправдания не помогут и, возможно, в определенной ситуации придется даже оставить где-нибудь машину, а то и вовсе бросить и уйти, прихватив с собой рюкзак, оружие и оптику, да еще этот японский спиннинг. В рюкзаке среди продуктов лежал батон колбасного сыра, завернутый в газету "Куранты", на которую Русинов сколол иглой карту "перекрестков Путей", уточненную после признания Ивана Сергеевича в том, что топооснова халтурная. И отдельно, на оберточной непромокаемой бумаге, была вычерчена координатная сетка. Пропитанная маслом, бумага почти скрывала след тончайшего карандаша, однако сложенная по определенным точкам с газетой, на просвет давала более или менее нормальную картину. Кроме того, "легально" в рюкзаке лежало с десяток листов двухверстных карт, с которых был снят гриф секретности и которые продавали теперь в киосках. Поэтому уликами могли стать лишь газета и оберточная бумага. Конечно, если бы все это попало в руки Службы, конспиративные хитрости Русинова с блеском бы провалились: камуфляж был рассчитан на милиционеров, на местных сотрудников Службы. Поэтому Русинов убрал и перенес с координатной сетки все цифры на отдельный листок, который постоянно носил при себе. В этой самодеятельной экспедиции не было криминала, клады можно было искать где угодно. Русинов опасался за свое открытие - карту "перекрестков", которая давала возможность целенаправленного поиска. Если Институт, эта "птица Феникс", вновь возродился из пепла и теперь на новой экономической основе ищет "сокровища Вар-Вар", для них эта карта - молниеносный успех. Шведы не пожалеют денег, вооружат фирму авиатехникой, суперсовременным оборудованием, и Савельев с компанией за месяц отработает все "перекрестки" и найдет тот, единственный, из двенадцати тысяч. И если Служба засечет его путешествующим как автотуриста, то, разумеется, ни в какую легенду не поверит и начнет за ним слежку, а при случае устроит еще один обыск. К тому же, если бы было точно известно, чья это Служба. Смотря на какую нарвешься: свои, российские, может, еще пожалеют или постесняются давить силой, а чужие особенно церемониться не станут - возьмут живьем, нашпигуют уколами, и сам все расскажешь. Такого безразличия к психотропным препаратам, как у Авеги, у простых смертных нет. Поэтому Русинов как бы халтурил сам для себя- старался не запоминать координаты точек и вообще забыть принцип и идею "перекрестков Путей". Карту, или хотя бы какую-нибудь одну из трех ее частей, он успел бы уничтожить. Однако в машине находились две важные вещи, которые не подлежали уничтожению ни при каких условиях. Нефритовая обезьянка, закамуфлированная под медвежонка, была обряжена в кожаные штанишки и куртку, которые Русинов сшил сам, и подвешена в качестве талисмана на крепких капроновых растяжках около зеркала на лобовом стекле: всегда на глазах, да и вдруг на самом деле поможет ему древний арийский божок? Труднее было с кристаллом КХ-45, без которого можно было не отправляться в эту экспедицию, ибо на то, чтобы отыскать точку "перекрестка Путей" на местности - одну точку! потребуются годы. Человек получил разум и способность мыслить, но вместе с тем утратил те возможности и способности, которыми очень даже просто владел весь животный мир. Звери совершали переходы в тысячи километров, точно зная, где есть корм и условия существования, рыбы безошибочно находили путь к местам икромета, и птицы, родившиеся на Севере и никаких земель, кроме родины, не знавшие, отлично "помнили" дорогу на юг и место зимовки. Человек же вместе с разумом ослеп и разучился ходить по земле; он стал блудить в пространстве, как ребенок, потеряв всякую чувствительность к пунктам ориентации. Конечно, утратил не сразу, а постепенно, и его скорость "ослепления" была прямо пропорциональна проникновению ума в тайны и загадки природы. Чем глубже человек познавал явления и процессы, происходящие в окружающем мире, тем мир этот как бы все жестче мстил ему, отнимая природные способности.