Алексеев Сергей Трофимович. Утоли моя печали

Сергей Алексеев
Утоли моя печали

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ЗОЛОЧЕНЫЙ КУБОК (1995)

1

   Они снова встретились на служебной лестнице, точнее, на площадке между этажами. Он поднимался вверх и очень спешил, она спускалась вниз, как всегда грациозно, царственно — не шла, а несла себя, отстукивая каблучками ритм его сердца.
   Бурцев увидел ее раньше, вернее, сначала узнал шаги и остановился, закрыв глаза, считал на слух ступени под ногами Наденьки. Стук прервался на третьей.
   — Сережа?.. Здравствуй.
   Перед ней трепетали не только областные прокуроры, но и многие начальники центрального аппарата. Бывало, входили на полусогнутых, выходили с испариной на лбу и облегченным вздохом. Потом говорили, что у нее совсем не женский характер, что ей опасно смотреть в глаза и что ложь она чувствует еще до того, как ты успел открыть рот.
   Ей уже давно дали прозвище — Фемида.
   Но сейчас их никто не видел, и потому голос ее звучал как оброненная на пол монетка.
   Бурцев поднял веки — Наденька смотрела на него, чуть склонив маленькую головку с тяжелой прической и оперевшись рукой о поручень. Ему показалось, что тонкие ее пальчики с удлиненными ноготками чуть подрагивают.
   — Привет, — сказал он. — Опять мы с тобой на лестнице…
   — Да? Почему опять? — как-то отвлеченно спросила она.
   — Потому что в прошлый раз мы встречались на этой же лестнице. Только двумя этажами выше. Ты поднималась, я спускался…
   — Да?.. Странно, а я забыла…
   — Два года прошло, к тому же ты всегда была забывчивой…
   — Ладно, иди ко мне в кабинет, я сейчас приду. — Взгляд ее был рассеянным, мысли витали в облаках.
   — Почему к тебе? Меня срочно вызвали к Генеральному, я только из командировки…
   — Сначала ко мне, это я тебя пригласила.
   — Странно… Зачем? — Бурцев усмехнулся. — Это что, свидание? Неужели соскучилась?
   — Не на лестнице же объяснять. — Она не приняла шутки. — А ты опять был в командировке?
   — Мое нормальное состояние — командировки…
   — Я всегда боялась, что однажды ты уедешь и никогда не вернешься… Зачем отпустил бороду, Сережа? Она тебе не идет.
   — Ты просто не привыкла…
   — Все равно! Сбрей.
   — Вся сила моя — здесь! — еще раз отшутился Бурцев и вспушил бороду. Что естественно, то не безобразно.
   — Ну все, поднимайся ко мне! — Наденька, как в студенчестве, будто бы махнула рукой, но только обозначила это движение. — Мы давно ждем тебя!
   — Кто это — мы? Ты с Вадим Вадимычем?
   — Мы с Генеральным. Для тебя есть специальное поручение! Ты занимался костями в восемьдесят седьмом году?
   — Костями? — переспросил Бурцев. — Какими костями?
   — Помнишь, с черепом все возился, на эксгумации выезжал… Иди ко мне в приемную и жди. А я сейчас вернусь!
   Из Наденьки она превратилась в Фемиду и слова уже не роняла, а припечатывала, как контрольный штамп прокурорского надзора.
   Правда, тремя ступенями ниже чуть отступила назад и добавила:
   — Скажи, чтобы впустили ко мне. И пусть секретарь приготовит кофе.
   Сергей поднялся на четвертый этаж, вошел в приемную, но не стал проситься в кабинет и сел в кресло для посетителей. Передавать распоряжение по поводу кофе тоже сначала не захотелось: незнакомый ему хозяин приемной, должно быть из бывших районных следователей, выгнул седую бровь и устроил допрос:
   — Надежды Николаевны нет. Вы по какому вопросу?
   — По вопросу костей, — съязвил Бурцев, демонстративно снимая форменный китель с зелеными петлицами. — Ну и жара у вас…
   Это секретарю не понравилось, он, вероятно, многим подражал за свою жизнь. Теперь на старости лет — новой начальнице.
   — Каких костей? — спросил со строгой брезгливостью.
   — Должно быть, человеческих. Каких же еще?
   — Вам назначено время? Ваша фамилия?
   — Знаете что, приготовьте-ка лучше кофе, — посоветовал Сергей. — Я люблю черный без сахара, а Наденька — с пенкой и лимоном…
   Бровь секретаря выпрямилась и дрогнула, как стрелка компаса. Он молча открыл стенной шкаф и зазвенел там посудой В руке мелькнуло золотое пятнышко лимона…
   Наденька вернулась через десять минут, когда кофе уже был на подносе.
   — Почему ты здесь? — спросила на ходу. — Я же сказала — ко мне.
   Секретарь стоял как вышколенный официант из «Пекина».
   В девяностом году какой-то обкурившийся подонок в Средней Азии разрядил автоматный магазин по прокурорской машине. Наденьке тогда досталось две пули: одна в правую лопатку, вторая — касательно по позвоночнику. От первой все зажило, но от второй остался след, хотя она никогда не показывала виду, что ей больно, когда садится на жесткий стул.
   Она не захотела опускать себя в начальническое мягкое кресло, а села за приставной стол напротив Сергея. И сейчас ей было больно, хотя движения ее оставались царственными.
   Выждала, когда секретарь закроет за собой дверь.
   — Прессу читаешь иногда, Сергей Александрович? — спросила Фемида, играя ложечкой с кружком лимона в своей чашке. — Слышишь, какой кавардак творится с царскими костями?
   — Так, краем глаза читаю, краем уха слышу, — проговорил он, откровенно любуясь ею. — А телевизор вообще не смотрю.
   — А зря!.. И что можешь сказать по этому поводу?
   — У меня субъективное мнение.
   — Какое же?
   — Если бы раньше допустили к этому делу, в течение месяца доказал бы, что косточки из-под Екатеринбурга вовсе и не царские. И потому никто меня к этому делу не допустил на пушечный выстрел.
   — Так… Это любопытно! Почему?
   — Почему не допустили?
   — Ну да, почему? Это по твоей специальности…
   — Срочно потребовались останки Романовых. Когда партия говорит — надо…
   — А сейчас перегорел? Не хочешь сам?
   — Встал в очередь за судейской мантией, — не сразу сказал Сергей. Может, там повезет?.. А потом, знаю, разыгрывается очередной сценарий политических интриг, и не хочу связываться.
   — То есть косточки не царские? И у тебя есть факты? Секретарь кофе не пожалел, сварил такой, что от горечи сводило рот.
   — Надежда Николаевна, а ты веришь в тонкие материи?
   — О чем ты? — насторожилась она, смущенная его взглядом и тоном.
   — Нет, я сейчас не о своих чувствах. Они довольно грубые, — упредил Сергей. — О тонких материях. Как их в старину называли, об эфирах, которые нас окружают. Которые заставляют нас совершать какие-то поступки, приводят к догадкам и откровениям на подсознательном уровне.
   — Ясновидящим и гадалкам я не верю! — сказала Фемида, и он сразу же услышал намек, занозу, до сих пор сидящую в ней. — Если можно, покороче, Сергей Александрович. И более профессионально.
   Бурцев отхлебнул кофе, поморщился, проглотил горечь и улыбнулся:
   — Если профессионально, то у меня есть косвенные, но убедительные факты, что останки семьи Романовых на следующий день после расстрела бесследно исчезли, а вернее, были вывезены неустановленными лицами и в неустановленном направлении, но далеко за пределы Екатеринбургской губернии.
   — Серьезное заявление, — помедлив, обронила Наденька и чуть пошевелилась на стуле, выискивая положение, чтобы не болела спина. — Откуда же этот писатель достал косточки? И чьи они?
   — Достал он их из земли, разумеется, а вот чьи они — установить не удастся. В любом случае не царские, это ясно.
   — Зачем ему это было нужно?
   — Поступил приказ — найти. По горячим следам искали — не нашли. А он спустя семьдесят лет раз — и нашел. Впрочем, сначала был приказ снести дом Ипатьева. Перетереть его в пыль и вывезти на свалку. Чтобы таким образом убрать главного свидетеля, можно сказать очевидца, потому что стены тоже имеют глаза и уши. Но это уже относится к тонким материям…
   — Сергей Александрович!
   — Виноват, — усмехнулся Бурцев. — Больше не буду.
   — Кому выгоден этот подлог?
   — О, многим! Начни пальцы загибать — пальцев не хватит.
   — Пожалуйста, конкретнее.
   Она так и не могла найти удобного положения на жестком стуле, боль скулила в пояснице, между вторым и третьим позвонками. И все-таки не хотела пересаживаться в кресло. Вскоре после ранения у нее вообще отказали ноги, и больше месяца она пролежала без движения, а Бурцев по очереди с мужем Наденьки Вадим Вадимычем все это время просидели возле больничной койки. Кормили и поили, пока не поджила правая рука, и еще вслух читали ей старые любовные романы. Телевизор был в палате, но она запрещала его включать, потому что там уже вовсю стреляли, а вот чтение слушала с жадным удовольствием, хотя в романах этих была скукотища и смертная тоска. Сергей иногда засыпал сидя и, теряя строчку, молотил что-то от себя. Как потом выяснилось, и Вадим Вадимыч засыпал над книжкой.
   Скоро Наденька запретила ходить обоим и взялась вытаскивать себя из постели…
   Говорят, и до сих пор каждое утро бегает по десять километров по своим Воробьевым горам.
   — Хорошо сказать — конкретнее… — проворчал Бурцев. — Но предупреждаю, мнение субъективное.
   — С каких пор ты стал таким осторожным?
   — В подлоге заинтересован в первую очередь Ватикан. Православная Церковь объявляет царскую семью святыми великомучениками, останки автоматически становятся мощами, к которым станут прикладываться верующие в ожидании чуда. А чуда нет по известной причине. Но это тоже из области…
   — Продолжай! — прервала Фемида.
   — Потом находят настоящие косточки Романовых. И Церковь оказывается в великом грехе и смущении. Экуменистическая пресса визжит от восторга, на тысячелетней истории православия, на Третьем Риме ставят последний крест.
   — Считаешь, настоящие обязательно найдут?
   — Дай только срок…
   Надежда встала и, делая вид, что размышляет, прогоняла боль движением, ступала размеренно, твердо и почти беззвучно по ковровому покрытию на полу.
   — Тебе бы спрыгнуть с каблучков, — не утерпел и посоветовал Бурцев. — На плоской подошве легче…
   — Кому еще? — Она лишь сверкнула глазами от неудовольствия.
   — Для остальных это все уже грубая материя. Президенту — как доказательство несостоятельности традиционной конфессии, премьеру — как отвлекающий народную боль горчичник: ходили в трауре по принцессе Диане, теперь в трауре по убиенным царям. А всенародный скандал ему нужен до зарезу, чтобы голодные шахтеры не думали о хлебе насущном…
   — Хватит, — тихо вымолвила Наденька и села на стул. — Опять ты за свое…
   — Я предупреждал.
   Она еще раз попыталась угнездиться, но ничего не получилось, боль начинала ее раздражать.
   — Можешь объяснить, почему твоих шахтеров все это так притягивает? Диана, царские косточки. — Фемида снова заходила по кабинету. — Так поглупели? Или это тоска по государю?
   — Сначала запретила говорить об эфирах…
   — А ты всегда представлял меня монстром, — вдруг обиделась она. — А еще близкий человек…
   — Я просто тебя люблю…
   — Ой, отстань! — по-студенчески отмахнулась Фемида и вынула из сейфа коробку от каких-то лекарств. — Суть дела такова. Генпрокуратурой получена странная бандероль… Точнее, письмо с фотографией и бутылка с водой. Все по твоей теме, по твоему профилю — о чудесах.
   — Обожаю чудеса! — засмеялся он. — Ты бы взяла вот и сделала чудо, самое маленькое…
   — Прекрати, Бурцев. — Фемида достала из коробки флакон из-под шампуня. Никто бы с этим не стал возиться, но фотография любопытная…
   — А что во флаконе? Средство от перхоти?
   — Утверждается, что живая вода.
   — Живая вода? — Веселость с Бурцева слетела мгновенно. — Кто прислал? Откуда? Дай флакон!
   — Ты можешь выслушать спокойно?
   — Не могу. — Он отвернул пробку, понюхал, смело набрал в рот, подержал, чтобы ощутить вкус, и проглотил.
   — Что ты делаешь? — возмутилась Фемида.
   — Да, это живая вода, — уверенно сказал он. — Только почему здесь так мало? Столько прислали? Или раскушали?
   — Ну ты вообще, Бурцев! Это же вещдок! Ты чокнутый!..
   — Это не вещдок, Наденька, это настоящая живая вода. На экспертизу отправляла?
   — Разумеется!.. А если бы там был яд, Бурцев? У тебя что, с крышей плохо?
   Ему нравилось, что она перешла на студенческий жаргон и испугалась.
   — Живой водой не отравишься. Впрочем… Ладно, это все тонкие материи. Что показала экспертиза?
   — Ничего особенного… Обыкновенная талая вода. Ионы, соли и прочее. Отдай вещдок, пока не допил.
   — Погоди, Наденька. — Он спрятал флакон за спину. — Подчинись мне один раз? Единственный! У тебя болит спина. Вижу, не надо! Хочешь, сейчас боль пройдет. Ненадолго, потому что мало живой воды, но пройдет.
   — Перестань, Сергей Александрович. — Голос ее все-таки надломился. Фокусник, тоже мне… Не верю в твои чародейства!
   — Ну один-единственный раз, Надежда! Как головой в омут, а?
   — Я все перепробовала. Даже Елизаров не помог… Она посидела, глядя перед собой, вздохнула с равнодушным видом:
   — Ладно… Что я должна делать? Лечь?
   — Заголи спину и сядь.
   Наденька сняла форменный пиджак, подтянула вверх юбку и села верхом на стул, подставила ему спину.
   — Шамань, шаман…
   Бурцев засучил рукава, бережно поднял белую форменную блузку и обнажил спину Наденьки, сразу же ставшую узкой и беспомощной. Пулевые ранения чистили и зашивали в местной больнице, и потому на нежной девичьей коже остались грубые, жесткие шрамы. Он осторожно набрал в ладонь воды из флакона и стал втирать в поясницу.
   И вдруг подумал, какова была бы физиономия у ее секретаря, зайди он сейчас в кабинет? Грозная начальница сидит с задранной юбкой и голой спиной, на которой не видно полоски бюстгальтера, а посетитель что-то там колдует…
   Даже захотелось, чтобы вошел, — неплохая месть за неласковую встречу и деготь в чашке вместо кофе…
   — И это ты называешь лечением? — не вытерпела Наденька. — Хоть бы пошептал что-нибудь для антуража…
   — Шептать буду на ушко, — проговорил он, испытывая волнение от прикосновений к ее телу. — Если Вадим Вадимыч уедет в командировку…
   — Раньше ты не говорил пошлостей женщинам.
   — Видишь, как опустился. — Он вылил остатки воды на ладонь и снова стал втирать — кожа и особенно рубцы шрамов поглощали ее мгновенно.
   Наденька неожиданно замолчала и замерла, облокотившись на спинку стула и положив головку на сгиб руки. Он почувствовал, как ей приятно; он знал, что ей приятно.
   — Здорово, если кто-нибудь войдет, — вдруг сказала она и тихо улыбнулась, — например мой секретарь.
   — Я тоже об этом думал, — откликнулся он. — Но не войдет.
   — Этот не войдет. И никого не впустит… Слушай, Бурцев, зачем ты отрастил бороду? Без нее у тебя был такой… мужественный вид.
   — Знаешь, почему бояре сопротивлялись Петру, когда он стал резать им бороды?
   — Ну почему? Просвети глупую бабу.
   — Потому что в то время на Руси брились только голубые!
   — Какая гадость… А они что, и тогда были?
   — Были, иностранцы и свои, отечественные. О безбородых говорили, что они носят блядский образ.
   Наденька скосила на Бурцева глаза, словно убеждаясь, не шутит ли он.
   — Сегодня же Вадим Вадимычу скажу, чтоб обрастал. Муж ее работал в Министерстве по внешнеэкономическим связям и, насколько знал его Сергей, был человеком интеллигентным, мягким, лет на двадцать ее старше, так что закрадывалось подозрение, что он подкаблучник. Впрочем, с такой женой это не мудрено, тем более Вадим Вадимыч был в вечном долгу перед ней. Когда-то он попал в прокурорские сети по серьезному уголовному делу, однако Надежда выгородила, спасла его от неминуемой тюрьмы, а потом вышла за него замуж. Об этом он рассказал Бурцеву, когда они дежурили у ее постели…
   — Скажи мне, Сережа… А зачем ты меня бросил? — глядя в дверь, внезапно спросила Наденька.
   — Я тебя не бросал. — Бурцев вытряхнул последние капли из флакона на спину. — Ты сама ушла.
   — Ушла… Но после того, как ты изменил мне. С этой!..
   — В чем сразу же сам признался!
   — Попробовал бы не признаться…
   — Мысль такая была… Но черт за язык дернул.
   — Во-первых, не черт, а черт женского пола. Во-вторых — не за язык.
   — Не хамите доктору, больная!
   — Ох ты и дурак, Бурцев! Какой же ты дурак! А еще с бородой.
   — Больная!
   Наденька вдруг встала, одернула юбку и резко присела.
   — Знаешь… Кажется, я уже не больная.
   — Что я тебе говорил?
   — Нет, правда! — искренне воскликнула она, все еще приседая и заправляя блузку. — Совсем не болит!.. Это от воды или от твоих рук? Ты что, Кашпировский?
   — Если бы ты, дуреха, не отправила живую воду в химлабораторию, вообще бы мог вылечить. Сергей завернул пробку и положил флакон.
   — Неужели это от воды?.. Чертовщина какая-то!
   — Наоборот, благодать Божья. Наденька набросила на плечи свой пиджак, отошла к окну и минуту смотрела на московские зеленые крыши.
   — Спасибо за лечение, кудесник. А как ты определил, что вода живая? Ты ее прежде пробовал?
   — Только однажды, — грустно проговорил он. — Выпил целый стакан.
   — У этой сумасшедшей женщины?.. Ладно, не отвечай, я и так знаю… Ты с нею живешь?
   — Я живу один. И не хочу жениться, так что не уговаривай.
   — Ты их не разыскал? Ну и подлец…
   — Не вмешивайся в мою личную жизнь.
   — Тебе уже тридцать семь, Сережа!
   Два года назад, когда они в последний раз встречались на лестнице, она точно так же уговаривала его завести семью и обязательно — детей. И тогда он, не подумав, признался, что у него есть ребенок, девочка, только он никогда ее не видел.
   В словах же Наденьки слышалась затаенная боль: после ранения врачи категорически запретили ей рожать.
   В ее тридцать три…
   — Пожалуй, мне пора! — заявил Бурцев. — Мы все вопросы выяснили относительно косточек?..
   Наденька мгновенно обратилась в Фемиду:
   — Не все! Я еще не отпускала тебя; Сергей Александрович. Ты отвлекся на… живую воду и не дослушал. Здесь еще имеется информация по поводу захоронения останков царской семьи. И не на Урале…
   — Знаешь, меня это перестало интересовать, — признался Бурцев. — Надоело гоняться за призраками…
   — Но ты так загорелся, когда услышал о живой воде.
   — Если не на Урале, то где?
   — Информация секретная. Где-то в районе поселка Усть-Маега, на Валдайской возвышенности.
   — Точного указания нет?
   — Что, совпадает с твоими данными?.. Вернее, не с твоими, а… ЕЕ предсказаниями?
   — Она совершенно ни при чем. Мои данные из другого источника.
   — Точного указания нет. — Наденька достала из коробки фотографию и письмо. — Источник опасается утечки и не сообщает, нужно выезжать на место. И желательно сейчас, поскольку на меня уже оказывают давление… — Она сделала короткую паузу. — Мне необходимо провести проверку, негласную… Нет, я бы обошлась и без тебя, но есть одно обстоятельство. Человек, передавший сведения о захоронении, согласен работать только с тобой.
   — Он что, мою фамилию называет? — спросил Бурцев.
   — Как ни странно, а называет. То есть, возможно, вы с ним знакомы. Прямо или косвенно. С твоим руководством вопрос будет решен… Я давала задание ФСБ провести оперативную проверку. В Усть-Маегу отправили опытного сотрудника… Он пробыл там чуть ли не месяц и вернулся… Ну, в общем, инвалидом.
   — Что же с ним случилось?
   — Не сказать, что сошел с ума. — Фемида подбирала выражения. — Сначала я заметила, когда читала отчет о командировке, и потом, в личной беседе… Нет, он профессионал, тут не может быть вопросов. И потому слышать это от него весьма странно…
   — Что именно слышать? — поторопил Бурцев.
   — Утверждения… Допустим, что у нас в стране созданы все предпосылки для установления матриархата как нового вида власти. И это единственный способ удержать человечество от безумия и хаоса, от жестокости, цинизма и безверия, от войны всех против всех. Якобы возникает мощный диссонанс между личностью и властью. Личность с младенчества и до совершеннолетия формируется женщиной, сначала матерью, потом детский сад и школа, где в основном работают женщины, в институтах тоже… И наконец, появляется жена, которую первые семь лет еще любят и потому подвергаются влиянию… Закладывается определенный вид психики, мироощущения, и возникает конфликт уже не между полами, к чему мы привыкли, а мужчин с патриархальной властью.
   — И тебе это не понравилось? Ты же яркая представительница матриархата…
   — При чем здесь я? — посуровела Фемида. — Человек в здравом уме может высказывать подобные мысли? Тем более делать такие выводы? Мало того, он написал в отчете, что в России существует заговор сторонников матриархата и что эта… партия не партия, не знаю, скоро охватит весь мир и легко придет к власти Потому что скоро прозвучит откровение.
   — И вы за это посадили сотрудника на инвалидность? Признали душевнобольным?
   — Кто его садил?.. На инвалидность его отправили по другой причине. Кто-то его там поймал — говорит, что женщины! — и, по сути, кастрировали. Но способом, прямо сказать, изуверским, без всяких следов насилия: привязали между деревьев и посадили на кусок льда. В результате он утратил… все функции.
   — И ты теперь хочешь отправить меня вслед за ним? — засмеялся Сергей, но Фемиде было не до веселья.
   — Хочу предупредить тебя! Возможно, встретишь своих знакомых. Почему называют твою фамилию?.. Посмотри вот. — Она протянула ему письмо. — Может, почерк узнаешь?
   — И ты подозреваешь, что это Ксения? Думаешь, она прислала живую воду? Заинтриговала, чтобы вызвать к себе?
   — Меня это не интересует! — жестко и все еще ревниво произнесла Фемида. Я хочу проверить информацию, это задание Генерального. На, читай письмо.
   Бурцев отвернулся и вздохнул.
   — Не хочу возвращаться туда, где было хорошо, — устало проговорил он.
   — Это ты о чем?
   — Да все о том же, — отмахнулся Сергей, — о материях…
   Фемида решила отработать назад и сделать заход с другой стороны, он знал ее тактику вдоль и поперек.
   — Мы много наделали ошибок, и ты, и я… Но дело прошлое, теперь уж ничего не вернуть. Да и в душе-то ничего не осталось. Память — это же не любовь, правда? Всего лишь память… Ну вот опять свела жизнь, так давай без обид и воспоминаний. Деловое сотрудничество. Ты же специалист! Занимался делами по ритуальным убийствам, блестяще делал сложнейшие экспертизы… Я же помню! Вероятно, потому и назвали тебя в письме…
   — Спасибо за комплименты! — перешел Бурцев в наступление. — Было, не скрою, даже премию давали. Да все быльем поросло.
   — Я не о том. Хочу сказать, это же естественно, что автор письма доверяет только тебе…
   — А я о том! — загорячился он и ощутил загрудинное жжение. — Мне не дали довести до конца ни одного дела! Ни по ритуальным убийствам, ни по косточкам и черепам! Ни одного! Потому что я всякий раз входил в запретную для закона зону! А помнишь, кто не давал?..
   — Хочешь сказать — я?! Я в этом виновата? Это я определяю запретные для закона зоны?!
   Наденька вскочила со стула и стремительно вышла в приемную: освобождение от боли как бы одновременно освободило ее и от царственной походки.
   Назад вернулась через минуту — верно, что-то сказала секретарю.
   — Я подумал, ты за наручниками, — пошутил Бурцев и встал. — Значит, я свободен?
   — Идите, Бурцев! — бросила Фемида, словно зимний ветер горсть колкого снега, глядя в сторону.
   — Ого! — сказал он с порога. — Мы уже на вы? Секретарь в приемной вскочил и услужливо склонился — подслушивал, что ли, старый стервец?..

2

   Не прошло и суток после этой случайной встречи с Фемидой, как Бурцева срочно потребовал Генеральный. Это был плохой звонок, неприятный сигнал опасности…
   Когда-то давно, в студенчестве, случайный знакомый, величайший и мудрый пошляк, научил Бурцева, как не влюбляться с первого взгляда и как не бояться самого высокого начальника. Способ был чисто умозрительный: следовало представить себе, как вскружившая голову девица или свирепый руководитель сидит утром на унитазе и, краснея, пыжится от напряжения. Бурцеву это средство не однажды помогало…
   Фемида уже все устроила и доложила о субъективном взгляде Бурцева на проблему царских костей. Генеральному такие вольные рассуждения не понравились, и хотя об этом впрямую сказано не было, однако намек прозвучал довольно выразительно. Если, мол, тебя не подпускают к делу, то это вовсе не значит, что все, кто им занимается, круглые дураки и ничего не соображают в политических играх, в частности и вокруг останков семьи Романовых. Таким образом он как бы выдал свою причастность к афере вокруг костей и в общем-то был ею недоволен, поскольку мог оказаться крайним: на прокуратуру потом свалят всю вину, дескать, вы устанавливали подлинность, вы проводили экспертизы, вы теперь и отвечайте. И потому, как человек дальновидный и хитрый, рассчитывал подстраховаться, втайне от инициаторов авантюры проверяя всякую информацию относительно захоронения узников Ипатьевского дома: предупреждение о полной конфиденциальности разговора и предстоящей прокурорской проверке последовало сразу же, как только Сергей перешагнул порог кабинета Генерального. Никаких отказов он не принимал, ссылку на то, что Бурцев вот уже год стоит в очереди на судейское место и собирается расстаться с прокуратурой в ближайшем месяце, пропустил мимо ушей.
   Подмывало высказать свои старые обиды, когда у Бурцева отнимали, а потом разваливали перспективные уголовные дела, но сейчас это могло выглядеть как торговля, и к тому же Генеральный сидел на этом месте Третий год и за своих предшественников не отвечал. Словом, предстояло, не откладывая, найти какое-нибудь заделье, например проконтролировать ход следствия по делам, стоящим на учете в Генпрокуратуре, и выехать в поселок Усть-Маега, расположенный где-то на Валдайской возвышенности, в Рипейских горах, как называлось это место в древности. И там, на месте, проверить сообщение некоего гражданина Тропинина, якобы владеющего документальными свидетельствами об истинном месте захоронения расстрелянной царской семьи. Флакон из-под шампуня был якобы наполнен из святого источника, который течет где-то рядом с могилой.