Существуют чуть заметные расхождения между версией жития Лао-цзы, излагаемой официальными хрониками, берущими своё начало в «Исторических записках», и той, что встречается в народных мифах, а позже была принята за основу императорского религиозного культа. Основное расхождение заключается в том, что в древних хрониках нигде не подчеркивается, что Лао-цзы обрел бессмертие, в то время как народный фольклор рассматривает Лао-цзы исключительно как небожителя, одного из высших бессмертных, в то время как статус его как мыслителя, философа и мистика практически сведен на нет.
Лао-цзы в фольклорной традиции обретает статус божества и небожителя, из-за чего его называют Лао-цзюнем – «Правителем Лао». Его «царственному» статусу немало способствовала официальная про-даосская доктрина эпохи Тан, тем не менее, она быстро прижилась на народном уровне. Лао-цзюнь воспринимался именно как небесный «правитель» со всеми полагающимися атрибутами и знаками власти, дарующий бессмертие, излечение от болезней и покровитель лекарей. Постепенно образ Лао-цзюня сливается с образом народного божества долголетия Шоусина, на лубочных и скульптурных изображениях они практически неразличимы. Оба – седовласые старцы с причудливой формой головы (признак «необычности» и святости) и большой бородой. На таких изображениях к Лао-цзюню иногда «переходят» атрибуты Шоусина – персик (плод долголетия), который обычно Шоусин держит в руке, и олень, стоящий рядом с божеством.
Почему именно Лао-цзы столь быстро перешел в разряд высших божеств (в народной традиции он занимает самую высокую небесную сферу Высшей чистоты) и превратился из вполне земного, хотя и загадочного мыслителя в небожителя? В принципе, таким же образом был обожествлен и Конфуций, однако в народном пантеоне он не занимает столь высокого положения, к тому же его «переход в небесные сферы» имел официальную подоплеку в связи с развитием именно государственного культа Конфуция, в большой степени стимулированного императорским двором. Ни один из других известных мыслителей Поздней Чжоу не получил «божественного» статуса.
Немалую роль в процессе мифологизации Лао-цзы сыграли даосские секты, где Лао-цзы поклонялись именно как бессмертному небожителю (сянь). Общий психологический настрой даосизма с его мистическими культами и оккультной практикой, верой в магов и волшебство значительно больше соответствовал народной психологии, чем конфуцианство с его строгими морально-этическими императивами. Лао-цзы в народном мышлении становился стяжением всего того даоского волшебства, о котором ходило множество легенд, и выступал не столько как бог-покровитель (это более свойственно Конфуцию), но как генерализация Небесной Благодати.
Лао-Цзы – бессмертный небожитель
Лао-Цзы – маг
Лао-цзы в фольклорной традиции обретает статус божества и небожителя, из-за чего его называют Лао-цзюнем – «Правителем Лао». Его «царственному» статусу немало способствовала официальная про-даосская доктрина эпохи Тан, тем не менее, она быстро прижилась на народном уровне. Лао-цзюнь воспринимался именно как небесный «правитель» со всеми полагающимися атрибутами и знаками власти, дарующий бессмертие, излечение от болезней и покровитель лекарей. Постепенно образ Лао-цзюня сливается с образом народного божества долголетия Шоусина, на лубочных и скульптурных изображениях они практически неразличимы. Оба – седовласые старцы с причудливой формой головы (признак «необычности» и святости) и большой бородой. На таких изображениях к Лао-цзюню иногда «переходят» атрибуты Шоусина – персик (плод долголетия), который обычно Шоусин держит в руке, и олень, стоящий рядом с божеством.
Почему именно Лао-цзы столь быстро перешел в разряд высших божеств (в народной традиции он занимает самую высокую небесную сферу Высшей чистоты) и превратился из вполне земного, хотя и загадочного мыслителя в небожителя? В принципе, таким же образом был обожествлен и Конфуций, однако в народном пантеоне он не занимает столь высокого положения, к тому же его «переход в небесные сферы» имел официальную подоплеку в связи с развитием именно государственного культа Конфуция, в большой степени стимулированного императорским двором. Ни один из других известных мыслителей Поздней Чжоу не получил «божественного» статуса.
Немалую роль в процессе мифологизации Лао-цзы сыграли даосские секты, где Лао-цзы поклонялись именно как бессмертному небожителю (сянь). Общий психологический настрой даосизма с его мистическими культами и оккультной практикой, верой в магов и волшебство значительно больше соответствовал народной психологии, чем конфуцианство с его строгими морально-этическими императивами. Лао-цзы в народном мышлении становился стяжением всего того даоского волшебства, о котором ходило множество легенд, и выступал не столько как бог-покровитель (это более свойственно Конфуцию), но как генерализация Небесной Благодати.
Лао-Цзы – бессмертный небожитель
Процесс мифологизации Лао-цзы явным образом идёт уже в II–III вв. В трактате «Баопу-цзы» («Мудрец, объемлющий первоначальную простоту») знаменитого мистика и мага Гэ Хуна (284–363 гг.) перед нами предстает уже не мыслитель, но некий универсальный миф о небожителе. Примечательно, что рассказ о Лао-цзы помещен именно в раздел «Канон небожителей» («Сянь цзин»). Внешность мифологического Лао-цзы, небожителя, поистине впечатляет: «Ростом Лао-цзы был в девять чи (ок. 3 м), [лицо его было] желтого цвета, имел выпяченные губы и величественный нос, прекрасные брови его были разлетом в пять цуней (ок. 12,5 см), уши его были по семь цуней (ок. 17, см.), на ногах были восемь триграмм» [141, 17].
Обычно таким образом в китайской литературе описываются герои и божества. Конкретные антропометрические параметры здесь не имеют особого значения и не соответствуют каким-то реалиям, по сути, этими цифрами древний автор хочет указать, что Лао-цзы был огромен и не походил на обычных людей. В китайской традиции именно через необычный вид подчеркивалась святость персонажа, непохожесть его на обычных земных людей. Желтый цвет Лао-цзы, с одной стороны, говорит о золотом свечении, которое он распространял вокруг, что хорошо видно на лубочных изображениях Лао-цзы, а с другой стороны, сближает его с «Желтым императором» – Хуан-ди, который также считался одним из основоположников даосизма.
Окончательная мифологизация Лао-цзы завершается в период Восточной Хань (25 – 220 гг.) И с этого момента в китайской традиции существуют два практически независимых Лао-цзы: один – философ, автор «Дао дэ цзина», другой – Лао-цзюнь, небожитель и маг. В своей небожительной ипостаси Лао-цзы окончательно утрачивает свои земные черты, превращаясь в хтоническое божество. В даосизме Лао-цзюнь воспринимается уже как первопричина мира, создатель и творящее божество. Например, даосский трактат «Семь связок облачных коней» («Юнь ба ци сянь») характеризует его как вневременного и внебытийного бога: «Наивысший правитель Лао-цзюнь является властителем изначального хаоса. Он рождается из небытия, возникает в этом мире вне причин и является началом мириад путей. Он владыка изначального ци» [113, 186].
Синкретизм китайской культуры, внутри которого сходились воедино все духовные и религиозные течения, породил любопытную версию о генетической связи даосизма и буддизма. Ряд народных преданий гласил, что Лао-цзы, отправившись на Запад, пришел в Индию и там мистическим образом переродился в Будду.
Наконец, когда Будда Шакьямуни уходит в нирвану, на арену вновь выходит сам Лао-цзы под именем Махакашьяпы – первого буддийского патриарха и приемника школы Будды. Лао-цзы (Махакашьяпа) приводит в порядок буддийские писания и начинает распространять учение [241, 56].
В этом предании Лао-цзы выступает как высший духовный наставник, давший начало не только даосизму, но и буддизму. Немалая роль здесь отведена и Инь Си – персонажу, о котором в истории даосизма практически ничего не известно. Лао-цзы из скромного хранителя архивов в народном предании превращается в проповедника, который «обращает варваров» в истинную, т. е. китайскую веру. В рассказе о посещении Лао-цзы Индии явно ощущается влияние истории о том, как буддийский монах Сюань-цзан в династию Тан отправился в Западные земли, в том числе и в Индию, за сутрами, но если Сюань-цзан выступает как последователь буддизма, то Лао-цзы в предании сам является наставником буддистов.
Эта версия была подхвачена даосизмом и с радостью была принята народной традицией. В сознании китайцев она не только уравнивала даосизм с буддизмом, но «китаизировала» буддизм, поскольку обнаруживала исток буддизма именно в Китае. Обратим внимание, что она появляется в момент широкого распространения буддизма в Китае, особенно в области вокруг Лояна – тогдашней столице империи. Активизируются школы чаньского направления, получавшие поддержку от императорского двора, лично император держал при себе нескольких буддийских наставников. Все это вызывало определенное недовольство среди даосских школ. И тогда рождается легенда, где Лао-цзы превращается, по сути, в основоположника буддизма.
Обычно таким образом в китайской литературе описываются герои и божества. Конкретные антропометрические параметры здесь не имеют особого значения и не соответствуют каким-то реалиям, по сути, этими цифрами древний автор хочет указать, что Лао-цзы был огромен и не походил на обычных людей. В китайской традиции именно через необычный вид подчеркивалась святость персонажа, непохожесть его на обычных земных людей. Желтый цвет Лао-цзы, с одной стороны, говорит о золотом свечении, которое он распространял вокруг, что хорошо видно на лубочных изображениях Лао-цзы, а с другой стороны, сближает его с «Желтым императором» – Хуан-ди, который также считался одним из основоположников даосизма.
Окончательная мифологизация Лао-цзы завершается в период Восточной Хань (25 – 220 гг.) И с этого момента в китайской традиции существуют два практически независимых Лао-цзы: один – философ, автор «Дао дэ цзина», другой – Лао-цзюнь, небожитель и маг. В своей небожительной ипостаси Лао-цзы окончательно утрачивает свои земные черты, превращаясь в хтоническое божество. В даосизме Лао-цзюнь воспринимается уже как первопричина мира, создатель и творящее божество. Например, даосский трактат «Семь связок облачных коней» («Юнь ба ци сянь») характеризует его как вневременного и внебытийного бога: «Наивысший правитель Лао-цзюнь является властителем изначального хаоса. Он рождается из небытия, возникает в этом мире вне причин и является началом мириад путей. Он владыка изначального ци» [113, 186].
Синкретизм китайской культуры, внутри которого сходились воедино все духовные и религиозные течения, породил любопытную версию о генетической связи даосизма и буддизма. Ряд народных преданий гласил, что Лао-цзы, отправившись на Запад, пришел в Индию и там мистическим образом переродился в Будду.
По преданиям, Лао-цзы в виде бессмертного странствует на Небесах. (Худ. Хуан Шаньшоу, 1913)
В начале VI в. даосский наставник Ван Фу составляет «Канон о том, как Лао-цзы обращал варваров» («Лаоцзы хуаху цзин»), излагающий один из вариантов этого предания. Предположительно, за основу сюжета он взял пассаж из «Ле-цзы» (IV–III в. до н. э.), где впервые говорится, что Лао-цзы отправляется на Запад. Проезжая через заставу, он посвящает в своё учение хранителя заставы Инь Си, а затем берёт его с собой в странствия. Приехав в Западные земли, Лао-цзы при помощи чудес обращает в свою философию правителя народа ху – западных варваров, а затем и правителя Дзибиня из северо-западной Индии. Своего ученика Инь Си он представил им как бессмертного, имеющего статус Будды. Позже, когда в мир приходит Будда Шакьямуни, Лао-цзы посылает к нему Инь Си, дабы бывший хранитель заставы наблюдал за Буддой, помогал ему и наставлял его. Таким образом, оказывается, что Будда, по сути, косвенным образом излагает учение самого Лао-цзы. Инь Си в этот момент выступает под именем Ананды, известного в буддийской традиции как один из ближайших учеников Будды.Наконец, когда Будда Шакьямуни уходит в нирвану, на арену вновь выходит сам Лао-цзы под именем Махакашьяпы – первого буддийского патриарха и приемника школы Будды. Лао-цзы (Махакашьяпа) приводит в порядок буддийские писания и начинает распространять учение [241, 56].
В этом предании Лао-цзы выступает как высший духовный наставник, давший начало не только даосизму, но и буддизму. Немалая роль здесь отведена и Инь Си – персонажу, о котором в истории даосизма практически ничего не известно. Лао-цзы из скромного хранителя архивов в народном предании превращается в проповедника, который «обращает варваров» в истинную, т. е. китайскую веру. В рассказе о посещении Лао-цзы Индии явно ощущается влияние истории о том, как буддийский монах Сюань-цзан в династию Тан отправился в Западные земли, в том числе и в Индию, за сутрами, но если Сюань-цзан выступает как последователь буддизма, то Лао-цзы в предании сам является наставником буддистов.
Эта версия была подхвачена даосизмом и с радостью была принята народной традицией. В сознании китайцев она не только уравнивала даосизм с буддизмом, но «китаизировала» буддизм, поскольку обнаруживала исток буддизма именно в Китае. Обратим внимание, что она появляется в момент широкого распространения буддизма в Китае, особенно в области вокруг Лояна – тогдашней столице империи. Активизируются школы чаньского направления, получавшие поддержку от императорского двора, лично император держал при себе нескольких буддийских наставников. Все это вызывало определенное недовольство среди даосских школ. И тогда рождается легенда, где Лао-цзы превращается, по сути, в основоположника буддизма.
Лао-Цзы – маг
Чисто магические черты Лао-цзы приобретает в мистической даосской школе Небесных наставников (Тяньшидао) или «Пути пяти пригоршнь риса» (Удоуми дао), созданной в I–II вв. Чжан Даолинем и действовавшей в основном на территории Сычуани. Именно в школе Небесных наставников Лао-цзы окончательно обретает статус божества и начинает именоваться Лао-цзюнем.
Трактуя «Дао дэ цзин» как свод мистических откровений, последователи Тяньшидао воспринимали Лао-цзюня как высшую стадию космогенеза. Само Дао ассоциировалось с понятием «Единое» (и), что следовало из ряда параграфов трактата. Это Единое породило энергетическую субстанцию ци, а ци, сгустившись и трансформировавшись, в свою очередь, дало начало Лао-цзюню. Таким образом, Лао-цзюнь становился реальным проявлением Дао, и поклонение ему было равносильным поклонению самому Дао. Сам текст «Дао дэ цзина» считался наполненным тайной символикой, которую оставил своим последователям Лао-цзы, дабы посвященные в эту «тайнопись» могли достичь бессмертия [141, 525].
Здесь Лао-цзы становится связующим звеном между Небом и Землей, превращаясь в центральный элемент мироздания, обретая черты космогонического божества, характерные для архаических китайских культов, например, для культа божества-мироустроителя Паньгу. Нефритовая столица (юй цзин) – место пребывания всех выдающихся императоров Китая, в том числе и легендарных прародителей китайского нации, например, Хуан-ди. Символика «пурпурно-мельчайшего» (цзы вэй) многозначна и связана с даосскими представлениями о пурпурном или киноварно-красном цвете пилюли долголетия. Под названием цзывэй фигурирует также второй из трех элементов центральной области звездного Неба, именуемой «Центральным дворцом» (чжун-гун). Скорее всего, в тексте «Книги Вэй» используется известный прием даосских мистических описаний. С одной стороны, речь идёт о макрокосме, о Небе и Земле, между которыми и располагается божество Лао-цзы. С другой стороны, описывается микрокосм, тело самого человека, поскольку под «нефритовой столицей» подразумевается верхнее киноварное поле (шан даньтянь) в области головы, где пребывает духовный субстрат человека, его дух (шэнь), а под «пурпурно-мельчайшим» подразумевается нижнее киноварное поле (ся даньтянь) в области живота, где концентрируется энергетическая субстанция ци. Таким образом, Лао-цзы пребывает как на макрокосмическом, так и на микрокосмическом уровне, внутри самого человека.
Трактуя «Дао дэ цзин» как свод мистических откровений, последователи Тяньшидао воспринимали Лао-цзюня как высшую стадию космогенеза. Само Дао ассоциировалось с понятием «Единое» (и), что следовало из ряда параграфов трактата. Это Единое породило энергетическую субстанцию ци, а ци, сгустившись и трансформировавшись, в свою очередь, дало начало Лао-цзюню. Таким образом, Лао-цзюнь становился реальным проявлением Дао, и поклонение ему было равносильным поклонению самому Дао. Сам текст «Дао дэ цзина» считался наполненным тайной символикой, которую оставил своим последователям Лао-цзы, дабы посвященные в эту «тайнопись» могли достичь бессмертия [141, 525].
Люй Дунбинь – один из самых знаменитых даосских магов (свиток VII–VIII вв.)
Лао-цзы объявляется не только патроном всех, кто «следует Пути», но и абсолютным основателем даосизма безотносительно многочисленных школ и направлений. Именно таким, в частности, его представляли школы даоского направления Шанцинпай («Высшей чистоты»), делавшие особый упор на изготовление пилюль бессмертия и пестование долголетия через различные дыхательно-медитативные упражнения (даоинь) и магическую практику (фаншу). В летописи «Книга династии Вэй», составленной в династию Восточная Вэй (534–550 гг.) в разделе «Хроники буддизма и даосизма» («Вэйшу. Шилао чжи») Лао-цзы предстает уже не только как абсолютный маг и основатель даосизма, но, что самое главное, верховное божество всего китайского пантеона: «Исток даосизма идёт от Лао-цзы… Наверху он пребывает в Нефритовой столице, являясь предком духов правителей. Низ же его погружен в пурпурно-мельчайшее, и является он правителем всех летающих бессмертных небожителей» [141, 17].Здесь Лао-цзы становится связующим звеном между Небом и Землей, превращаясь в центральный элемент мироздания, обретая черты космогонического божества, характерные для архаических китайских культов, например, для культа божества-мироустроителя Паньгу. Нефритовая столица (юй цзин) – место пребывания всех выдающихся императоров Китая, в том числе и легендарных прародителей китайского нации, например, Хуан-ди. Символика «пурпурно-мельчайшего» (цзы вэй) многозначна и связана с даосскими представлениями о пурпурном или киноварно-красном цвете пилюли долголетия. Под названием цзывэй фигурирует также второй из трех элементов центральной области звездного Неба, именуемой «Центральным дворцом» (чжун-гун). Скорее всего, в тексте «Книги Вэй» используется известный прием даосских мистических описаний. С одной стороны, речь идёт о макрокосме, о Небе и Земле, между которыми и располагается божество Лао-цзы. С другой стороны, описывается микрокосм, тело самого человека, поскольку под «нефритовой столицей» подразумевается верхнее киноварное поле (шан даньтянь) в области головы, где пребывает духовный субстрат человека, его дух (шэнь), а под «пурпурно-мельчайшим» подразумевается нижнее киноварное поле (ся даньтянь) в области живота, где концентрируется энергетическая субстанция ци. Таким образом, Лао-цзы пребывает как на макрокосмическом, так и на микрокосмическом уровне, внутри самого человека.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента