Страница:
Выдающаяся служебная карьера князя Юсупова началась благодаря знанию нескольких языков… Первый его начальник, хоть и происходил из немцев, но иностранными языками владел не очень. Зато отвечал за всю дипломатическую переписку России, ведшуюся отнюдь не на родном языке.
Ф. Титов. «Лейб-Гвардии Конного полку подпоручик князь Николай Юсупов». 6 октября 1765 г. Барельеф. ГМУА.
Глава 6
Итак, в 1772 году началась государственная служба совсем еще юного камер-юнкера Императорского Двора князя Николая Борисовича Юсупова[70]. В те времена считалось, что молодой дворянин должен служить в гвардии, если позволяют средства, а если нет – то в армейском полку. Если же обстоятельства препятствуют службе в армии, то в гражданской службе надобно выбрать самое привилегированное учреждение – Коллегию иностранных дел, давний аналог современного Министерства Иностранных дел. Князь Юсупов, разумеется, поступил на службу в Коллегию иностранных дел. Здесь он оказался очень у места – знание пяти европейских языков, придворного этикета, понимание разнообразных политических перипетий делали князя ценным сотрудником. Много позднее «по иностранному ведомству» служил и Александр Сергеевич Пушкин, выпускник Царскосельского Лицея, хотя толку от его службы Отечеству оказалось совсем немного – молодость поэта пришлась на шальные времена преддекабристского кризиса дворянского общества и закончилась ссылкой, вполне заслуженной. Вот его соученик по Лицею, которого, как и поэта, готовили к занятию дипломатической должности, князь Александр Михайлович Горчаков – почетный член Московского и Петербургского Английских клубов стал выдающимся дипломатом, дослужился до поста канцлера Российской империи.
Сердюков Григорий. «Портрет графа Петра Ивановича Панина». Не позднее 1767 г. Предположительно копия с В. Эриксена. ГТГ.
Коллегию возглавлял тогда граф Никита Иванович Панин – давний друг и родственник семьи Юсуповых. Непосредственным же начальником молодого князя по Коллегии иностранных дел стал Денис Иванович Фонвизин. Фамилия выдающегося русского драматурга тогда писалась еще на немецкий лад – фон Визин, как на родине предков. Этот человек оказал на будущего дипломата немалое влияние, в частности способствовал развитию его интереса к прекрасному, к собирательству произведений искусства. Фонвизин считался известным знатоком художеств. У него имелась хорошая коллекция гравюр и 143 картины.
Личное состояние Дениса Ивановича было невелико, поэтому он «промышлял художествами» – перепродавал произведения искусства, за которыми даже ездил за границу. Как и полагается крупному государственному чиновнику, Фонвизин не рассказывал направо и налево о своих торговых операциях, доверяя эти сведения только проверенным людям, среди которых оказался и юный князь Юсупов. Впоследствии у Фонвизина появился помощник-компаньон – купец Герман Иоганн Клостерман. У них действовала «совместная коммерция вещам, до художеств принадлежащим». Клостерман много картин продал в Эрмитаж. Это хорошо известные любителям живописи картины – «Весна» и «Лето» Н. Ланкре, работы Шарля Ванлоо, Адриана ван Остаде. Ему принадлежал том с 200 офортами Рембрандта. Магазин Клостермана на Невском проспекте не раз посещала сама императрица Екатерина II. Можно с уверенностью говорить, что покупки в нем делал и Николай Борисович, который к Клостерману относился очень уважительно[71].
Ж.Ф. Караф. «Портрет Д.И. Фонвизина». (Копия работы неизвестного художника.) Литературный музей. Москва.
Впрочем, далеко не всякое влияние Фонвизина могло оставить положительный след в жизни. Крепкие нравственные основы православного воспитания князя Юсупова не позволили ему присоединиться к «лучшему времяпрепровождению» драматурга и его друзей, заключавшемуся в «богохулии и кощунстве». Как говорится, каждый ищет то, чего ему не хватает…
К.П. Беггров. По рис. К.Ф. Сабата и С.П. Шифляра. «Адмиралтейская верфь». 1820-е гг. ГМП. До 1959 г. хранилась в ГМУА.
У Юсупова был добрый нрав, раз он смог не только ужиться, но и подружиться со своим начальником, славившимся, по воспоминаниям современников, тяжелым характером.
Адрес Иностранной коллегии известен – Петербург, Английская набережная, д. 32. Этот дом был куплен в казну от князя Б.А. Куракина в 1764 году, так что и в детстве Николай Борисович, несомненно, мог тут бывать. Это неподалеку от собственного домовладения князей Юсуповых и одного из будущих адресов Петербургского Английского собрания.
Денис Иванович Фонвизин являлся не только крупным чиновником, но и выдающимся драматическим писателем своего времени; недолгий расцвет его творчества пришелся как раз на годы совместной работы с Николаем Борисовичем. В 1772 году в Зимнем дворце у Екатерины II, а потом и у наследника Павла Петровича Фонвизин читал свою знаменитую комедию «Бригадир». 19 августа того же года состоялась ее премьера на подмостках придворного Эрмитажного театра, куда простую публику, понятно, не допускали. Автор, обладавший неплохими актерскими способностями, выступал в роли Советника.
Ближайшим советником самого Фонвизина по службе выступал как раз Николай Борисович, кстати, тоже имевший неплохие задатки актера. В руках у драматурга сосредотачивалась вся наиболее важная дипломатическая переписка. Князь Юсупов, знаток языков, привлекался именно к этой чрезвычайно ответственной работе.
Дипломатическое ведомство – одно из самых закрытых; необходимо соблюдать государственную тайну. Поэтому прямых свидетельств конкретных служебных дел, выполнявшихся Николаем Борисовичем, известно немного. Однако его дальнейшее назначение на ответственный пост посланника в будущую Италию (в одно из небольших государств Аппенинского полуострова), поручение Юсупову очень деликатных дипломатических дел в Европе самой императрицей Екатериной говорит много лучше документов о профессиональных качествах князя – дипломатического чиновника, которые он, несмотря на молодость, быстро успел проявить.
Вступление Юсупова в гражданскую службу пришлось на очередной переломный период русской истории. В 1772 году наступило совершеннолетие наследника престола Павла Петровича. С одной стороны, хотела продолжать царствовать его мать – императрица Екатерина II, с другой – «крестьянский царь Петр III» – Емельян Иванович Пугачев, с третьей – наследник престола Павел и стоявшая за ним «панинская» партия – дворянская группировка во главе с графом Никитой Ивановичем Паниным. Осторожный князь Юсупов ни в какие придворные группировки и «партии» не вступал, а если и вступал, то постарался сделать это так, чтобы никто, в том числе и его немногочисленные биографы, не догадались и не донесли «куда следует».
Племянники графа Н.И Панина – братья князья Куракины – с молодых лет были близкими друзьями Николая Борисовича. Никита Иванович Панин стал после смерти отца Юсупова его многолетним доброжелательным советчиком и покровителем.
В 1774 году в жизни князя Николая Борисовича Юсупова случилось событие, которое стало одним из поводов для написания этой книги. 23 лет от роду он вступил в члены Петербургского Английского клуба, который тогда еще не успел отметить даже первого пятилетия своего существования. Отдельные «знатоки» княжеской биографии деликатно говорили мне, что тема «Юсупов и Английские клубы Петербурга и Москвы» – с исторической точки зрения не совсем оправдана, что это натяжка. В этом, наверное, стоит разобраться повнимательнее[72].
Надо полагать, что князя Юсупова, равно как и его потомков, в Английские клубы обеих столиц силой никто не загонял и членских взносов платить не заставлял. Тем не менее Николай Борисович состоял членом Петербургского Английского собрания (клуба) вплоть до 1810 года, а в Московском Английском клубе состоял с 1810 года и вплоть до смерти в 1831. Более того, обедал в клубе – тут источники расходятся – или в день смерти, или за три дня до того. Вот такое простое арифметическое обоснование книги, которую читатель держит в руках[73].
Много лет князь Юсупов прожил за границей, но все это время не выходил из состава клуба, аккуратно выплачивая годовой взнос, дабы после каждого возвращения не подвергаться новой баллотировке (выборам) в члены клуба и не стоять в ожидании освободившейся очереди (вакансии) на вступление.
Целый год, два срока подряд, князь выполнял хлопотные обязанности клубного старшины, а ведь в это время он занимал уже несколько ответственных государственных постов, требовавших немало времени и сил. Это произошло уже после возвращения Николая Борисовича с дипломатической службы в Европе.
57 лет, пусть и с перерывами, князь Юсупов состоял в Английских клубах столиц России, проводил вечера в клубных залах – обедал, играл в карты, вел оживленные беседы со знакомыми. Соклубники часто обращались к Николаю Борисовичу с просьбами о помощи в делах. Он практически всегда старался помочь. Исключение составляли только деньги – князь не давал в долг.
Немногочисленные клубные документы, сохранившиеся от ХVIII века, позволяют сделать одно историческое сравнение. В том же 1774 году в Петербургский Английский клуб вступил главный русский революционер 18-го столетия, которому императрица Екатерина Великая дала краткую, но емкую характеристику: «бунтовщик хуже Пугачева», – Александр Николаевич Радищев. Ему в Алфавитной клубной книге членов был присвоен номер 357, а князю Юсупову – 370 (книга составлялась по итогам года, и вступившие располагались в ней не по датам вступления, а по алфавиту). Радищев долго не задержался в клубных стенах. В следующем году он уже числился «выбывшим», тогда как Николай Борисович «задержался» более чем на полвека.
В том же году великий революционер отправляется искать счастье совсем в другое место – в масонскую ложу. За год до этого Радищев опубликовал перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории, или о причинах благоденствия и несчастия греков», которую снабдил не только обширными собственными примечаниями, но и весьма содержательным рисунком на титульном листе, преизобилующем масонской символикой. Здесь же не без умысла помещен девиз – «Согласием и трудами» – знающий человек сразу поймет, что к чему, какое согласие «вольных каменщиков». Сочинение это оказалось наполнено прозрачными намеками на пагубность самодержавия не только для греков, но и вообще для всех народов, русского в том числе. Советские историки, разумеется, полностью отрицают какую-либо связь Радищева с «вольными каменщиками», утверждая, что он был «революционером сам по себе», хотя…
Оказался не чужд масонству и главный герой этой книги. Надо заметить, что масонство в России в начале 1770-х годов оставалось явлением сравнительно малознакомым широкому слою образованного общества. Вступить в ложу, узнать что к чему, пощекотать себе нервы таинственными масонскими обрядами пытались многие молодые люди, преимущественно «благородного», то есть дворянского происхождения. Проявляли интерес к масонству и люди зрелого возраста. Императрица Екатерина Великая, тщательно изучив все доступные масонские материалы, писала своему постоянному корреспонденту Гримму: «Перечитав в печати и рукописях все скучные нелепости, которыми занимаются масоны, и с отвращением убедилась, что, как ни смейся над людьми, они не становятся от того ни образованнее, ни благоразумнее. Кто делает добро для добра, какая ему нужда в обетах, чудачествах, в одеяниях нелепых и странных?»[74].
«Прием в масонскую ложу». Гравюра конца ХVIII в.
Масонские ложи в екатерининское время стали активно использоваться в качестве инструмента для достижения определенных политических целей. Разумеется, мировое масонство последней четверти ХVIII века оставалось далеко не однородным. Безусловно, именно с его помощью удалось свершить Великую французскую революцию и свергнуть многовековую французскую монархию. Подобным же видел революционный путь развития России и Александр Николаевич Радищев. Достоверно неизвестно, сколь высока была его личная степень посвящения – члены ложи делились по принципу многоступенчатости посвящения, то есть открытия членам масонских тайн и возведения как раз ради этого в определенную степень. Сравнительно мягкое наказание, последовавшее за публикацией крамольного «Путешествия из Петербурга в Москву», а также негласное покровительство видных представителей власти в период ссылки Радищева в Илимский острог и немедленное его возвращение на государственную службу в Петербург после смерти Екатерины и воцарения Павла I наводят на многие мысли. К сожалению, Радищев как никто другой из русских писателей 18-го столетия обладал кристальной чистотой слова – и поэтического, и прозаического. Однако свой редкостный дар Александр Николаевич тщательно зарыл в землю, обильно умащенную масонской начинкой. Случись иначе, именно его назвали бы потомки «солнцем русской поэзии».
«Заседание масонской ложи». Гравюра конца ХVIII в.
Предположительно масоны смогли привлечь в свой круг даже наследника престола Павла Петровича (не позднее 1782 года), но это масонство явно разнилось с масонством Радищева и людей его окружения – как по принадлежности к определенной национальной ложе, так и по уровню, по степени посвящения. С помощью масонской организации предполагалось лишить императрицу Екатерину II императорского престола, но не лишать Россию императорской власти и только слегка «модернизировать» монархию. Кто знает, к каким потрясениям государственных устоев мог привести приход к власти «друзей» А.Н. Радищева? Так или иначе, но после возвращения наследника Павла из заграничного путешествия императрица под благовидным предлогом разгромила внешнюю, видимую часть масонских лож в России.
Неизв. художник. «Император Павел I в масонской мантии, в окружении ритуальных предметов». Рисунок. Фрагмент.
Вот что сообщает о масонстве князя Юсупова один из наиболее авторитетных современных исследователей истории масонства А.И. Серков в своем очень подробном, документально обоснованном энциклопедическом словаре «Русское масонство». «В 1771–1772 годах князь Николай Борисович Юсупов посещал петербургскую ложу «Совершенного союза (согласия)», которая действовала с 1 июня 1771 года и строилась по «английской системе»[75]. О посвящении и о возведении князя в какую-либо степень сведения отсутствуют.
Среди членов этой ложи Серков называет Франца Яковлевича Гарднера – основателя Петербургского Английского клуба, знаменитого зодчего, создателя Казанского собора Андрея Никифоровича Воронихина, графа Алексея Кирилловича Разумовского, достигшего позднее очень высоких степеней посвящения, чему имеются достоверные источники информации.
Хотя надежные сведения о степени посвящения князя Юсупова отсутствуют, многие подробности княжеской биографии говорят о том, что Николай Борисович имел очень высокую степень. Просто князь получил ее не через рядовые петербургские ложи, где обитала публика типа Радищева. Наиболее вероятным представляется членство Юсупова в масонском Мальтийском ордене, куда Николай Борисович мог вступить еще во время своего первого заграничного путешествия. Это обстоятельство позволяет выстроить логичную схему перемещения ордена в России при Павле I, а также узнать истинную причину награждения Николая Борисовича высшим и очень редким отличием в структуре ордена – «командорством». Для истории же оказался важен не сам факт или способ вступления Юсупова в ложу, а результат – князь Николай Борисович использовал свои высокие масонские связи исключительно во благо России.
Крайне скудна история того, что принято называть тайной дипломатией. Николай Борисович долгое время de jure занимал сравнительно невысокие государственные должности, но de facto именно ему поручалось выполнение сложных, порой щекотливых дипломатических заданий. Активно используя свои масонские связи, Юсупов неизменно с честью выполнял возложенные поручения. Правда, при этом князь не забывал и самого себя, пополняя через знакомых художников-масонов собственную и без того необъятную художественную коллекцию уникальными произведениями, которые в ином случае заказать даже за большие деньги явно не удалось бы.
В статье «Французские художники – современники Н.Б. Юсупова», опубликованной в каталоге выставки собрания князя «Ученая прихоть», А.А. Бабин пишет, что «сам Николай Борисович, скорее всего, не был масоном, но, во всяком случае, мы не располагаем документами о его вступлении в какую-нибудь из лож. Но, по-видимому, русский князь разделял некоторые идеи Братства вольных каменщиков, в особенности те, которые перекликались с эстетическими идеалами эпохи Просвещения и соответствовали его меценатской деятельности»[76]. Далее автор подробно рассказывает о заказах Юсуповым картин откровенно масонского содержания виднейшим художникам-масонам, о том, как для него «вдруг» открывались мастерские самых знаменитых мастеров живописи и резца, состоявших в ложах, пробиться к которым с заказом рядовому иностранному вельможе без пребывания в длинной очереди себе подобных считалось практически невозможным, и так далее, и тому подобное. Посвященный читатель сам может сделать выводы…
Книга с экслибрисом князя Н.Б. Юсупова и титульный лист книги Феокрит, Бион, Мосх «Буколическая поэзия, греческая и латинская». Лейден. 1779. На первой странице посвящение князю Н.Б. Юсупову. ГМУА.
Объяснение, пусть довольно субъективное, российского «любопытства» к масонству нашлось в дневнике члена Московского и Петербургского Английского клубов Степана Петровича Жихарева. Прямого отношения к биографии князя Юсупова оно вроде бы и не имеет, но это интересный факт клубной истории конца ХVIII столетия, которая все еще не написана, а потому всякий относящийся к этому времени документ представляет ценность. К тому же других столь же достоверных сведений о масонах и знаменитом «Евином клубе» просто не существует.
«Почтенный старик Н.А. Алферьев рассказывал, что известный по преданию так называемый Евин клуб никогда в Москве не существовал и что разгласка о нем была сделана с намерением повредить франк-масонам, которых хотели выставить его учредителями на тот конец, чтобы с большим успехом обратить на них общее негодование и презрение, но между тем он признавался, что если не было никакого подобного тайного общества, то в молодых зажиточных людях, живших в Москве в совершенной праздности, было какое-то стремление к разврату всякого рода и что он сам вовлечен был этим потоком в непростительные шалости.«Как Бог вынес из этой бездны, в которую мы погружались, – говорил старик, – я до сих пор постигнуть не могу. Кто поверит теперь, любезный, чтоб молодой человек, который не мог представить очевидного доказательства своей развращенности, был принимаем дурно или вовсе не принимаем в обществе своих товарищей и должен был ограничиваться знакомством с одними пожилыми людьми, да и те иногда – прости им Господи – бывало суются туда же! Кто не развратен был на деле, хвастал развратом и наклепывал на себя такие грехи, каким никогда и причастен быть не мог, а всему виною была праздность и французские учители. Да и как было не быть праздным? Молодой человек, записанный в пеленках в службу, в двадцать лет имел уже чин майора и даже бригадира, выходил в отставку, имел достаточные доходы, жил барином, привольно и заниматься, благодаря воспитанию, ничем не умел. Та к поневоле приходила в голову какая-нибудь блажь». Алферьев рассказывал также много кой-чего о масонах и мартинистах того времени. «На них, – говорил он, – много лгали и возводили такие небылицы, какие им и в голову не приходили. Напротив, они были люди очень смирные. Их смешивали с иллюминатами-алхимиками, которых секта была действительно вредна, потому что состояла из явных обманщиков. Эти плуты под предлогом обогащения других наживались сами…»[77].
Жихарев, сделавший эту многозначительную запись отнюдь не ради простого любопытства, сам, похоже, являлся крупным масоном, так что в объективность и уж тем более откровенность его верить трудно, но общий характер настроений основной части русского, а не только московского общества последней четверти ХVIII века этот рассказ передает достаточно точно.
Ложи – ложами, но совсем иное дело Английский клуб. Здесь Николай Борисович проводил досуг в кругу близких по духу людей, набирался жизненного опыта у более старших сочленов, устанавливал деловые связи, наконец, изучал кулинарное искусство, большим и редкостным знатоком которого стал в зрелые годы.
В 1774 году (или конце 1773) в жизни Фонвизина и Юсупова случились важные события. Князь подал прошение об отъезде за границу. Драматург удачно женился, – вдова
lКатерина Ивановна Хлопова, рожденная Роговикова, происходившая из «низкого» купеческого звания, принесла в дом супруга солидное приданое.
Со своим бывшим начальником Юсупов вновь встретился много лет спустя в Италии, в Риме, где трудился на дипломатическом поприще, а Фонвизин считался просто путешествующим иностранцем, скупающим произведения искусства. Встреча была дружественной и растрогала обоих. Случилось это в феврале 1785 года.
Спустя два года драматург отправился на воды Карлсбада для лечения. Вскоре сюда же приехал и его компаньон Клостерман, позднее описавший поездку в воспоминаниях, не совсем точных в датах, но верных в деталях. «В Вене я немедленно постарался отыскать квартиру Фонвизина… Часто нас прерывали знатные лица, приезжавшие навестить Фонвизина. Так, приезжал князь Н.Б. Юсупов, находившийся в Вене проездом в Турин, куда он был назначен посланником (почти за 10 лет до того. – А.Б.). Он выражал большое участие к страданиям Фонвизина, а мне сделал честь, пригласил меня остановиться у него в Турине, когда я ехал назад из Рима»[78].
В архиве Внешней политики Российской империи хранится Прошение князя Юсупова на имя императрицы Екатерины II о разрешении отбыть в чужие края для продолжения учебы. Лишь недавно оно было введено в научный оборот кандидатом наук В.М. Симоновой.
«Всемилостивейшая Государыня! Если б и не имел я перед глазами примеров своих предков, служивших с усердием и ревностью Государям своим, то и одна благодарность моя за все милости Вашего Императорского Величества возбудила во мне ревностнейшее желание сделать себя способным к службе Вашей. Тому уже как полтора года как по Высочайшему Вашего Императорского Величества дозволению упражняюсь я по приобретении знания по части дел иностранных; а как для наилучшего в том успеха весьма способствовать мне может собственное мною обозрение дворов Европейских, то приемлю смело всеподданнейше просить Вашего Императорского Величества об увольнении меня на четыре года как для обучения в Лейдене, так и для путешествия. В оное время могу увидеть я все Европейские дворы и воспользоваться направлениями и руководством Ваших министров, там резидующих…»[79].
Ф. Титов. «Лейб-Гвардии Конного полку подпоручик князь Николай Юсупов». 6 октября 1765 г. Барельеф. ГМУА.
Глава 6
Начало служебной карьеры
Блистал Фонвизин, друг свободы.
А.С. Пушкин
Дружба – дружбой, служба – службой.
Пословица
Итак, в 1772 году началась государственная служба совсем еще юного камер-юнкера Императорского Двора князя Николая Борисовича Юсупова[70]. В те времена считалось, что молодой дворянин должен служить в гвардии, если позволяют средства, а если нет – то в армейском полку. Если же обстоятельства препятствуют службе в армии, то в гражданской службе надобно выбрать самое привилегированное учреждение – Коллегию иностранных дел, давний аналог современного Министерства Иностранных дел. Князь Юсупов, разумеется, поступил на службу в Коллегию иностранных дел. Здесь он оказался очень у места – знание пяти европейских языков, придворного этикета, понимание разнообразных политических перипетий делали князя ценным сотрудником. Много позднее «по иностранному ведомству» служил и Александр Сергеевич Пушкин, выпускник Царскосельского Лицея, хотя толку от его службы Отечеству оказалось совсем немного – молодость поэта пришлась на шальные времена преддекабристского кризиса дворянского общества и закончилась ссылкой, вполне заслуженной. Вот его соученик по Лицею, которого, как и поэта, готовили к занятию дипломатической должности, князь Александр Михайлович Горчаков – почетный член Московского и Петербургского Английских клубов стал выдающимся дипломатом, дослужился до поста канцлера Российской империи.
Сердюков Григорий. «Портрет графа Петра Ивановича Панина». Не позднее 1767 г. Предположительно копия с В. Эриксена. ГТГ.
Коллегию возглавлял тогда граф Никита Иванович Панин – давний друг и родственник семьи Юсуповых. Непосредственным же начальником молодого князя по Коллегии иностранных дел стал Денис Иванович Фонвизин. Фамилия выдающегося русского драматурга тогда писалась еще на немецкий лад – фон Визин, как на родине предков. Этот человек оказал на будущего дипломата немалое влияние, в частности способствовал развитию его интереса к прекрасному, к собирательству произведений искусства. Фонвизин считался известным знатоком художеств. У него имелась хорошая коллекция гравюр и 143 картины.
Личное состояние Дениса Ивановича было невелико, поэтому он «промышлял художествами» – перепродавал произведения искусства, за которыми даже ездил за границу. Как и полагается крупному государственному чиновнику, Фонвизин не рассказывал направо и налево о своих торговых операциях, доверяя эти сведения только проверенным людям, среди которых оказался и юный князь Юсупов. Впоследствии у Фонвизина появился помощник-компаньон – купец Герман Иоганн Клостерман. У них действовала «совместная коммерция вещам, до художеств принадлежащим». Клостерман много картин продал в Эрмитаж. Это хорошо известные любителям живописи картины – «Весна» и «Лето» Н. Ланкре, работы Шарля Ванлоо, Адриана ван Остаде. Ему принадлежал том с 200 офортами Рембрандта. Магазин Клостермана на Невском проспекте не раз посещала сама императрица Екатерина II. Можно с уверенностью говорить, что покупки в нем делал и Николай Борисович, который к Клостерману относился очень уважительно[71].
Ж.Ф. Караф. «Портрет Д.И. Фонвизина». (Копия работы неизвестного художника.) Литературный музей. Москва.
Впрочем, далеко не всякое влияние Фонвизина могло оставить положительный след в жизни. Крепкие нравственные основы православного воспитания князя Юсупова не позволили ему присоединиться к «лучшему времяпрепровождению» драматурга и его друзей, заключавшемуся в «богохулии и кощунстве». Как говорится, каждый ищет то, чего ему не хватает…
К.П. Беггров. По рис. К.Ф. Сабата и С.П. Шифляра. «Адмиралтейская верфь». 1820-е гг. ГМП. До 1959 г. хранилась в ГМУА.
У Юсупова был добрый нрав, раз он смог не только ужиться, но и подружиться со своим начальником, славившимся, по воспоминаниям современников, тяжелым характером.
Адрес Иностранной коллегии известен – Петербург, Английская набережная, д. 32. Этот дом был куплен в казну от князя Б.А. Куракина в 1764 году, так что и в детстве Николай Борисович, несомненно, мог тут бывать. Это неподалеку от собственного домовладения князей Юсуповых и одного из будущих адресов Петербургского Английского собрания.
Денис Иванович Фонвизин являлся не только крупным чиновником, но и выдающимся драматическим писателем своего времени; недолгий расцвет его творчества пришелся как раз на годы совместной работы с Николаем Борисовичем. В 1772 году в Зимнем дворце у Екатерины II, а потом и у наследника Павла Петровича Фонвизин читал свою знаменитую комедию «Бригадир». 19 августа того же года состоялась ее премьера на подмостках придворного Эрмитажного театра, куда простую публику, понятно, не допускали. Автор, обладавший неплохими актерскими способностями, выступал в роли Советника.
Ближайшим советником самого Фонвизина по службе выступал как раз Николай Борисович, кстати, тоже имевший неплохие задатки актера. В руках у драматурга сосредотачивалась вся наиболее важная дипломатическая переписка. Князь Юсупов, знаток языков, привлекался именно к этой чрезвычайно ответственной работе.
Дипломатическое ведомство – одно из самых закрытых; необходимо соблюдать государственную тайну. Поэтому прямых свидетельств конкретных служебных дел, выполнявшихся Николаем Борисовичем, известно немного. Однако его дальнейшее назначение на ответственный пост посланника в будущую Италию (в одно из небольших государств Аппенинского полуострова), поручение Юсупову очень деликатных дипломатических дел в Европе самой императрицей Екатериной говорит много лучше документов о профессиональных качествах князя – дипломатического чиновника, которые он, несмотря на молодость, быстро успел проявить.
Вступление Юсупова в гражданскую службу пришлось на очередной переломный период русской истории. В 1772 году наступило совершеннолетие наследника престола Павла Петровича. С одной стороны, хотела продолжать царствовать его мать – императрица Екатерина II, с другой – «крестьянский царь Петр III» – Емельян Иванович Пугачев, с третьей – наследник престола Павел и стоявшая за ним «панинская» партия – дворянская группировка во главе с графом Никитой Ивановичем Паниным. Осторожный князь Юсупов ни в какие придворные группировки и «партии» не вступал, а если и вступал, то постарался сделать это так, чтобы никто, в том числе и его немногочисленные биографы, не догадались и не донесли «куда следует».
Племянники графа Н.И Панина – братья князья Куракины – с молодых лет были близкими друзьями Николая Борисовича. Никита Иванович Панин стал после смерти отца Юсупова его многолетним доброжелательным советчиком и покровителем.
В 1774 году в жизни князя Николая Борисовича Юсупова случилось событие, которое стало одним из поводов для написания этой книги. 23 лет от роду он вступил в члены Петербургского Английского клуба, который тогда еще не успел отметить даже первого пятилетия своего существования. Отдельные «знатоки» княжеской биографии деликатно говорили мне, что тема «Юсупов и Английские клубы Петербурга и Москвы» – с исторической точки зрения не совсем оправдана, что это натяжка. В этом, наверное, стоит разобраться повнимательнее[72].
Надо полагать, что князя Юсупова, равно как и его потомков, в Английские клубы обеих столиц силой никто не загонял и членских взносов платить не заставлял. Тем не менее Николай Борисович состоял членом Петербургского Английского собрания (клуба) вплоть до 1810 года, а в Московском Английском клубе состоял с 1810 года и вплоть до смерти в 1831. Более того, обедал в клубе – тут источники расходятся – или в день смерти, или за три дня до того. Вот такое простое арифметическое обоснование книги, которую читатель держит в руках[73].
Много лет князь Юсупов прожил за границей, но все это время не выходил из состава клуба, аккуратно выплачивая годовой взнос, дабы после каждого возвращения не подвергаться новой баллотировке (выборам) в члены клуба и не стоять в ожидании освободившейся очереди (вакансии) на вступление.
Целый год, два срока подряд, князь выполнял хлопотные обязанности клубного старшины, а ведь в это время он занимал уже несколько ответственных государственных постов, требовавших немало времени и сил. Это произошло уже после возвращения Николая Борисовича с дипломатической службы в Европе.
57 лет, пусть и с перерывами, князь Юсупов состоял в Английских клубах столиц России, проводил вечера в клубных залах – обедал, играл в карты, вел оживленные беседы со знакомыми. Соклубники часто обращались к Николаю Борисовичу с просьбами о помощи в делах. Он практически всегда старался помочь. Исключение составляли только деньги – князь не давал в долг.
Немногочисленные клубные документы, сохранившиеся от ХVIII века, позволяют сделать одно историческое сравнение. В том же 1774 году в Петербургский Английский клуб вступил главный русский революционер 18-го столетия, которому императрица Екатерина Великая дала краткую, но емкую характеристику: «бунтовщик хуже Пугачева», – Александр Николаевич Радищев. Ему в Алфавитной клубной книге членов был присвоен номер 357, а князю Юсупову – 370 (книга составлялась по итогам года, и вступившие располагались в ней не по датам вступления, а по алфавиту). Радищев долго не задержался в клубных стенах. В следующем году он уже числился «выбывшим», тогда как Николай Борисович «задержался» более чем на полвека.
В том же году великий революционер отправляется искать счастье совсем в другое место – в масонскую ложу. За год до этого Радищев опубликовал перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории, или о причинах благоденствия и несчастия греков», которую снабдил не только обширными собственными примечаниями, но и весьма содержательным рисунком на титульном листе, преизобилующем масонской символикой. Здесь же не без умысла помещен девиз – «Согласием и трудами» – знающий человек сразу поймет, что к чему, какое согласие «вольных каменщиков». Сочинение это оказалось наполнено прозрачными намеками на пагубность самодержавия не только для греков, но и вообще для всех народов, русского в том числе. Советские историки, разумеется, полностью отрицают какую-либо связь Радищева с «вольными каменщиками», утверждая, что он был «революционером сам по себе», хотя…
Оказался не чужд масонству и главный герой этой книги. Надо заметить, что масонство в России в начале 1770-х годов оставалось явлением сравнительно малознакомым широкому слою образованного общества. Вступить в ложу, узнать что к чему, пощекотать себе нервы таинственными масонскими обрядами пытались многие молодые люди, преимущественно «благородного», то есть дворянского происхождения. Проявляли интерес к масонству и люди зрелого возраста. Императрица Екатерина Великая, тщательно изучив все доступные масонские материалы, писала своему постоянному корреспонденту Гримму: «Перечитав в печати и рукописях все скучные нелепости, которыми занимаются масоны, и с отвращением убедилась, что, как ни смейся над людьми, они не становятся от того ни образованнее, ни благоразумнее. Кто делает добро для добра, какая ему нужда в обетах, чудачествах, в одеяниях нелепых и странных?»[74].
«Прием в масонскую ложу». Гравюра конца ХVIII в.
Масонские ложи в екатерининское время стали активно использоваться в качестве инструмента для достижения определенных политических целей. Разумеется, мировое масонство последней четверти ХVIII века оставалось далеко не однородным. Безусловно, именно с его помощью удалось свершить Великую французскую революцию и свергнуть многовековую французскую монархию. Подобным же видел революционный путь развития России и Александр Николаевич Радищев. Достоверно неизвестно, сколь высока была его личная степень посвящения – члены ложи делились по принципу многоступенчатости посвящения, то есть открытия членам масонских тайн и возведения как раз ради этого в определенную степень. Сравнительно мягкое наказание, последовавшее за публикацией крамольного «Путешествия из Петербурга в Москву», а также негласное покровительство видных представителей власти в период ссылки Радищева в Илимский острог и немедленное его возвращение на государственную службу в Петербург после смерти Екатерины и воцарения Павла I наводят на многие мысли. К сожалению, Радищев как никто другой из русских писателей 18-го столетия обладал кристальной чистотой слова – и поэтического, и прозаического. Однако свой редкостный дар Александр Николаевич тщательно зарыл в землю, обильно умащенную масонской начинкой. Случись иначе, именно его назвали бы потомки «солнцем русской поэзии».
«Заседание масонской ложи». Гравюра конца ХVIII в.
Предположительно масоны смогли привлечь в свой круг даже наследника престола Павла Петровича (не позднее 1782 года), но это масонство явно разнилось с масонством Радищева и людей его окружения – как по принадлежности к определенной национальной ложе, так и по уровню, по степени посвящения. С помощью масонской организации предполагалось лишить императрицу Екатерину II императорского престола, но не лишать Россию императорской власти и только слегка «модернизировать» монархию. Кто знает, к каким потрясениям государственных устоев мог привести приход к власти «друзей» А.Н. Радищева? Так или иначе, но после возвращения наследника Павла из заграничного путешествия императрица под благовидным предлогом разгромила внешнюю, видимую часть масонских лож в России.
Неизв. художник. «Император Павел I в масонской мантии, в окружении ритуальных предметов». Рисунок. Фрагмент.
Вот что сообщает о масонстве князя Юсупова один из наиболее авторитетных современных исследователей истории масонства А.И. Серков в своем очень подробном, документально обоснованном энциклопедическом словаре «Русское масонство». «В 1771–1772 годах князь Николай Борисович Юсупов посещал петербургскую ложу «Совершенного союза (согласия)», которая действовала с 1 июня 1771 года и строилась по «английской системе»[75]. О посвящении и о возведении князя в какую-либо степень сведения отсутствуют.
Среди членов этой ложи Серков называет Франца Яковлевича Гарднера – основателя Петербургского Английского клуба, знаменитого зодчего, создателя Казанского собора Андрея Никифоровича Воронихина, графа Алексея Кирилловича Разумовского, достигшего позднее очень высоких степеней посвящения, чему имеются достоверные источники информации.
Хотя надежные сведения о степени посвящения князя Юсупова отсутствуют, многие подробности княжеской биографии говорят о том, что Николай Борисович имел очень высокую степень. Просто князь получил ее не через рядовые петербургские ложи, где обитала публика типа Радищева. Наиболее вероятным представляется членство Юсупова в масонском Мальтийском ордене, куда Николай Борисович мог вступить еще во время своего первого заграничного путешествия. Это обстоятельство позволяет выстроить логичную схему перемещения ордена в России при Павле I, а также узнать истинную причину награждения Николая Борисовича высшим и очень редким отличием в структуре ордена – «командорством». Для истории же оказался важен не сам факт или способ вступления Юсупова в ложу, а результат – князь Николай Борисович использовал свои высокие масонские связи исключительно во благо России.
Крайне скудна история того, что принято называть тайной дипломатией. Николай Борисович долгое время de jure занимал сравнительно невысокие государственные должности, но de facto именно ему поручалось выполнение сложных, порой щекотливых дипломатических заданий. Активно используя свои масонские связи, Юсупов неизменно с честью выполнял возложенные поручения. Правда, при этом князь не забывал и самого себя, пополняя через знакомых художников-масонов собственную и без того необъятную художественную коллекцию уникальными произведениями, которые в ином случае заказать даже за большие деньги явно не удалось бы.
В статье «Французские художники – современники Н.Б. Юсупова», опубликованной в каталоге выставки собрания князя «Ученая прихоть», А.А. Бабин пишет, что «сам Николай Борисович, скорее всего, не был масоном, но, во всяком случае, мы не располагаем документами о его вступлении в какую-нибудь из лож. Но, по-видимому, русский князь разделял некоторые идеи Братства вольных каменщиков, в особенности те, которые перекликались с эстетическими идеалами эпохи Просвещения и соответствовали его меценатской деятельности»[76]. Далее автор подробно рассказывает о заказах Юсуповым картин откровенно масонского содержания виднейшим художникам-масонам, о том, как для него «вдруг» открывались мастерские самых знаменитых мастеров живописи и резца, состоявших в ложах, пробиться к которым с заказом рядовому иностранному вельможе без пребывания в длинной очереди себе подобных считалось практически невозможным, и так далее, и тому подобное. Посвященный читатель сам может сделать выводы…
Книга с экслибрисом князя Н.Б. Юсупова и титульный лист книги Феокрит, Бион, Мосх «Буколическая поэзия, греческая и латинская». Лейден. 1779. На первой странице посвящение князю Н.Б. Юсупову. ГМУА.
Объяснение, пусть довольно субъективное, российского «любопытства» к масонству нашлось в дневнике члена Московского и Петербургского Английского клубов Степана Петровича Жихарева. Прямого отношения к биографии князя Юсупова оно вроде бы и не имеет, но это интересный факт клубной истории конца ХVIII столетия, которая все еще не написана, а потому всякий относящийся к этому времени документ представляет ценность. К тому же других столь же достоверных сведений о масонах и знаменитом «Евином клубе» просто не существует.
«Почтенный старик Н.А. Алферьев рассказывал, что известный по преданию так называемый Евин клуб никогда в Москве не существовал и что разгласка о нем была сделана с намерением повредить франк-масонам, которых хотели выставить его учредителями на тот конец, чтобы с большим успехом обратить на них общее негодование и презрение, но между тем он признавался, что если не было никакого подобного тайного общества, то в молодых зажиточных людях, живших в Москве в совершенной праздности, было какое-то стремление к разврату всякого рода и что он сам вовлечен был этим потоком в непростительные шалости.«Как Бог вынес из этой бездны, в которую мы погружались, – говорил старик, – я до сих пор постигнуть не могу. Кто поверит теперь, любезный, чтоб молодой человек, который не мог представить очевидного доказательства своей развращенности, был принимаем дурно или вовсе не принимаем в обществе своих товарищей и должен был ограничиваться знакомством с одними пожилыми людьми, да и те иногда – прости им Господи – бывало суются туда же! Кто не развратен был на деле, хвастал развратом и наклепывал на себя такие грехи, каким никогда и причастен быть не мог, а всему виною была праздность и французские учители. Да и как было не быть праздным? Молодой человек, записанный в пеленках в службу, в двадцать лет имел уже чин майора и даже бригадира, выходил в отставку, имел достаточные доходы, жил барином, привольно и заниматься, благодаря воспитанию, ничем не умел. Та к поневоле приходила в голову какая-нибудь блажь». Алферьев рассказывал также много кой-чего о масонах и мартинистах того времени. «На них, – говорил он, – много лгали и возводили такие небылицы, какие им и в голову не приходили. Напротив, они были люди очень смирные. Их смешивали с иллюминатами-алхимиками, которых секта была действительно вредна, потому что состояла из явных обманщиков. Эти плуты под предлогом обогащения других наживались сами…»[77].
Жихарев, сделавший эту многозначительную запись отнюдь не ради простого любопытства, сам, похоже, являлся крупным масоном, так что в объективность и уж тем более откровенность его верить трудно, но общий характер настроений основной части русского, а не только московского общества последней четверти ХVIII века этот рассказ передает достаточно точно.
Ложи – ложами, но совсем иное дело Английский клуб. Здесь Николай Борисович проводил досуг в кругу близких по духу людей, набирался жизненного опыта у более старших сочленов, устанавливал деловые связи, наконец, изучал кулинарное искусство, большим и редкостным знатоком которого стал в зрелые годы.
В 1774 году (или конце 1773) в жизни Фонвизина и Юсупова случились важные события. Князь подал прошение об отъезде за границу. Драматург удачно женился, – вдова
lКатерина Ивановна Хлопова, рожденная Роговикова, происходившая из «низкого» купеческого звания, принесла в дом супруга солидное приданое.
Со своим бывшим начальником Юсупов вновь встретился много лет спустя в Италии, в Риме, где трудился на дипломатическом поприще, а Фонвизин считался просто путешествующим иностранцем, скупающим произведения искусства. Встреча была дружественной и растрогала обоих. Случилось это в феврале 1785 года.
Спустя два года драматург отправился на воды Карлсбада для лечения. Вскоре сюда же приехал и его компаньон Клостерман, позднее описавший поездку в воспоминаниях, не совсем точных в датах, но верных в деталях. «В Вене я немедленно постарался отыскать квартиру Фонвизина… Часто нас прерывали знатные лица, приезжавшие навестить Фонвизина. Так, приезжал князь Н.Б. Юсупов, находившийся в Вене проездом в Турин, куда он был назначен посланником (почти за 10 лет до того. – А.Б.). Он выражал большое участие к страданиям Фонвизина, а мне сделал честь, пригласил меня остановиться у него в Турине, когда я ехал назад из Рима»[78].
В архиве Внешней политики Российской империи хранится Прошение князя Юсупова на имя императрицы Екатерины II о разрешении отбыть в чужие края для продолжения учебы. Лишь недавно оно было введено в научный оборот кандидатом наук В.М. Симоновой.
«Всемилостивейшая Государыня! Если б и не имел я перед глазами примеров своих предков, служивших с усердием и ревностью Государям своим, то и одна благодарность моя за все милости Вашего Императорского Величества возбудила во мне ревностнейшее желание сделать себя способным к службе Вашей. Тому уже как полтора года как по Высочайшему Вашего Императорского Величества дозволению упражняюсь я по приобретении знания по части дел иностранных; а как для наилучшего в том успеха весьма способствовать мне может собственное мною обозрение дворов Европейских, то приемлю смело всеподданнейше просить Вашего Императорского Величества об увольнении меня на четыре года как для обучения в Лейдене, так и для путешествия. В оное время могу увидеть я все Европейские дворы и воспользоваться направлениями и руководством Ваших министров, там резидующих…»[79].