Страница:
Глаза молодой женщины вдруг стали огромными и виноватыми.
— Стихи ты свои любишь, а не меня, — сказал Ленька. — И опять шлепанцы потеряла, поэтесса несчастная!
Он нагнулся.
— Нет, я тебя люблю… — чуть слышно ответила Людочка.
— Врешь ты все, — просто сказал Ленька.
Он обул жену, как обувают ребенка.
— Ладно, хватит языками трепаться. Работать пора.
Картофельные борозды казались бесконечными… Солнце быстро поднималось к зениту. Становилось все жарче.
— Устала?
— Нет…
— Может, отдохнем?
— Потом, Ленечка!..
Ленька покосился на соседний участок. Нинки не было видно.
«Жаль ее, — подумал он. — Хорошая баба… То есть человек».
Мысль пробилась через неумолчно звучащие в голове Леньки строчки:
Ленька на секунду представил себе, как потрясенная Людочка прочитает его стихи.
«Позавидует, кончено!» — решил Ленька.
Его ангел был на удивление добрым малым…
Исход
1
2
3
4
— Стихи ты свои любишь, а не меня, — сказал Ленька. — И опять шлепанцы потеряла, поэтесса несчастная!
Он нагнулся.
— Нет, я тебя люблю… — чуть слышно ответила Людочка.
— Врешь ты все, — просто сказал Ленька.
Он обул жену, как обувают ребенка.
— Ладно, хватит языками трепаться. Работать пора.
Картофельные борозды казались бесконечными… Солнце быстро поднималось к зениту. Становилось все жарче.
— Устала?
— Нет…
— Может, отдохнем?
— Потом, Ленечка!..
Ленька покосился на соседний участок. Нинки не было видно.
«Жаль ее, — подумал он. — Хорошая баба… То есть человек».
Мысль пробилась через неумолчно звучащие в голове Леньки строчки:
«Привязались же, черт! — не без досады, но и не без чувства самодовольства, подумал Ленька. Его первый опыт в поэзии казался ему все более и более удачным. — Как там говорят-то?.. С кем поведешься, от того и наберешься, да?»
У ангела болели зубы…
Что ж, к стоматологу пора,
А врач сидел больной и грустный,
Но ангел вылечил врача!
Ленька на секунду представил себе, как потрясенная Людочка прочитает его стихи.
«Позавидует, кончено!» — решил Ленька.
Его ангел был на удивление добрым малым…
Исход
1
Вообще-то, на свою шикарную загородную дачу Сашка Тимохин никогда не спешил: тепло в машине, уютно, да и время подумать есть. Ведь жизнь штука многовариантная, вроде шахмат. Вот и сиди, братан, считай: «Допустим, если я — так, а они — вот так, то мне либо назад со своим бизнесом пятиться, либо снова напролом идти…»
А назад отступать Сашка не любил. К чему это?.. Один раз слабость свою покажешь, потом и друзья сожрут и костей не останется.
Слева от дороги церквушка с недостроенной колокольней показалась. Мысль безразличная в голове Сашки промелькнуть успела: «Строят, значит…» Меж домами втиснута церквушка — как на пятачке. Откуда она, зачем?..
Сунул было Сашка в рот сигарету… Вдруг, глядь, перед самым капотом его машины красотка вынырнула. Честное слово, как бесенок из шкатулки. Нажал Сашка на тормоза, вывернул руль в сторону до отказа, а пешеходку, с распахнутыми от ужаса донельзя глазами, все-таки чуть-чуть задел.
Еще одна проблема, елки-палки!.. Вышел Сашка из машины, смотрит, сидит пешеходка на грязном асфальте вроде брошенной куклы Барби. На Сашку смотрит и огромными, ошалелыми глазищами хлопает.
Во время дорожной разборки типа «кто виноват и что делать» самое главное инициативы из рук не упустить.
Улыбнулся как можно спокойней Сашка и говорит:
— Ну, вставай, что ли, симпатичная.
Встала красотка, даже не пошатнулась. Ага!.. Значит, кости целы и голова в норме. Испугана, правда, сильно, но это дело поправимое.
Осмотрел Сашка девушку: из одежды на ней плащик из дорогого «бутика», а под плащом вязаная мамина кофта и простая юбчонка. Одним словом, торопливый прикид для посещения булочной. Дорогие вещи бережет, значит, бедолага.
Нет, не крутой случай получился!.. Не нарвался Сашка на настоящую стерву, у которой мозги на деньги морским узлом завязаны. Та бы и в полубессознательном состоянии в Сашку обеими руками вцепилась. А эта — ничего… Стоит и ждет, что Сашка скажет.
Уверенной Сашкина улыбка стала, почти хозяйской.
— Где болит? — спрашивает.
— Тут… — неуверенно показывает рукой девушка. — И вот тут чуть-чуть…
Осмотрели уже оба: локоть об асфальт стесан… Бедро в грязи.
— Идти можешь?
— Могу.
— Зовут тебя как?
— Леночка…
Ишь ты!.. Не просто Лена, значит, а Леночка.
— А меня Сашка.
Что ж, платить нужно, Сашка, компенсировать потери, так сказать. Извинился Сашка, пару полушутливых комплементов подарил. Леночка понемногу в себя пришла. Вот только торг смешным получился.
Сашка интересуется:
— Вам тысячи баксов хватит?
А что, спрашивается?.. Красивая же девчонка! Что деньги на ней экономить? Кошельком блеснуть любому мужику приятно.
Покраснела Леночка, плечами пожала.
Ха!.. Тут уж любому понятно станет: с рук она свой плащик модный покупала, а потому и цены его не знает. Насмотрелся уже Сашка на «Золушек», которые по престижным тусовкам шастают и богатого мужа ищут. Дуры, в общем!.. Им и любовь подавай и денег побольше. А дома «Золушки» дешевый суп из пакетиков кушают, в маминых вязанных кофтах ходят и о Канарах мечтают.
Кстати, магазин женской одежды вот он, — рядом. Вывеска, как царская корона, золотом горит «Для милых и прекрасных дам». Этот шик — не церквушка. Этот, сразу видно, уверенно стоит, на своем месте. И цены там — хоть в омут с головой.
Почесал Сашка затылок. Ладно, гулять, так гулять, елы-палы! Если разобраться, авария могла гораздо хуже получиться. А что тысяча баксов, что две… Какая разница?!.
Кивнул Сашка на магазин, подмигнул Леночке и спрашивает:
— Ну, красавица, пошли, пошикуем, что ли?
А та снова как цветок рдеет — грязи на плаще стесняется. Но уже и хитрить понемногу начала, глазки строит, а в глазках тех вопрос: ты, сколько стоишь, парень?..
Засмеялся Сашка: много, глупышка, много! Ты таких денег даже во сне не видела. Пойдем и тебя осчастливлю. Эх, ты, жертва обстоятельств!..
А назад отступать Сашка не любил. К чему это?.. Один раз слабость свою покажешь, потом и друзья сожрут и костей не останется.
Слева от дороги церквушка с недостроенной колокольней показалась. Мысль безразличная в голове Сашки промелькнуть успела: «Строят, значит…» Меж домами втиснута церквушка — как на пятачке. Откуда она, зачем?..
Сунул было Сашка в рот сигарету… Вдруг, глядь, перед самым капотом его машины красотка вынырнула. Честное слово, как бесенок из шкатулки. Нажал Сашка на тормоза, вывернул руль в сторону до отказа, а пешеходку, с распахнутыми от ужаса донельзя глазами, все-таки чуть-чуть задел.
Еще одна проблема, елки-палки!.. Вышел Сашка из машины, смотрит, сидит пешеходка на грязном асфальте вроде брошенной куклы Барби. На Сашку смотрит и огромными, ошалелыми глазищами хлопает.
Во время дорожной разборки типа «кто виноват и что делать» самое главное инициативы из рук не упустить.
Улыбнулся как можно спокойней Сашка и говорит:
— Ну, вставай, что ли, симпатичная.
Встала красотка, даже не пошатнулась. Ага!.. Значит, кости целы и голова в норме. Испугана, правда, сильно, но это дело поправимое.
Осмотрел Сашка девушку: из одежды на ней плащик из дорогого «бутика», а под плащом вязаная мамина кофта и простая юбчонка. Одним словом, торопливый прикид для посещения булочной. Дорогие вещи бережет, значит, бедолага.
Нет, не крутой случай получился!.. Не нарвался Сашка на настоящую стерву, у которой мозги на деньги морским узлом завязаны. Та бы и в полубессознательном состоянии в Сашку обеими руками вцепилась. А эта — ничего… Стоит и ждет, что Сашка скажет.
Уверенной Сашкина улыбка стала, почти хозяйской.
— Где болит? — спрашивает.
— Тут… — неуверенно показывает рукой девушка. — И вот тут чуть-чуть…
Осмотрели уже оба: локоть об асфальт стесан… Бедро в грязи.
— Идти можешь?
— Могу.
— Зовут тебя как?
— Леночка…
Ишь ты!.. Не просто Лена, значит, а Леночка.
— А меня Сашка.
Что ж, платить нужно, Сашка, компенсировать потери, так сказать. Извинился Сашка, пару полушутливых комплементов подарил. Леночка понемногу в себя пришла. Вот только торг смешным получился.
Сашка интересуется:
— Вам тысячи баксов хватит?
А что, спрашивается?.. Красивая же девчонка! Что деньги на ней экономить? Кошельком блеснуть любому мужику приятно.
Покраснела Леночка, плечами пожала.
Ха!.. Тут уж любому понятно станет: с рук она свой плащик модный покупала, а потому и цены его не знает. Насмотрелся уже Сашка на «Золушек», которые по престижным тусовкам шастают и богатого мужа ищут. Дуры, в общем!.. Им и любовь подавай и денег побольше. А дома «Золушки» дешевый суп из пакетиков кушают, в маминых вязанных кофтах ходят и о Канарах мечтают.
Кстати, магазин женской одежды вот он, — рядом. Вывеска, как царская корона, золотом горит «Для милых и прекрасных дам». Этот шик — не церквушка. Этот, сразу видно, уверенно стоит, на своем месте. И цены там — хоть в омут с головой.
Почесал Сашка затылок. Ладно, гулять, так гулять, елы-палы! Если разобраться, авария могла гораздо хуже получиться. А что тысяча баксов, что две… Какая разница?!.
Кивнул Сашка на магазин, подмигнул Леночке и спрашивает:
— Ну, красавица, пошли, пошикуем, что ли?
А та снова как цветок рдеет — грязи на плаще стесняется. Но уже и хитрить понемногу начала, глазки строит, а в глазках тех вопрос: ты, сколько стоишь, парень?..
Засмеялся Сашка: много, глупышка, много! Ты таких денег даже во сне не видела. Пойдем и тебя осчастливлю. Эх, ты, жертва обстоятельств!..
2
Через полчаса, в магазине, совсем ошалела Леночка.
— А это можно?! — спрашивает, а у самой глазищи от жадности так и горят.
Ну, кофточка… Ну, не мамина явно. На триста баксов тянет, не меньше.
Сашка солидно кивает:
— Можно.
Продавщицы так и танцуют возле Леночки: и это вам к лицу, милочка, и это!.. А вот это вообще последний писк.
Хмыкнул Сашка и думает: «Познакомиться нужно поближе с Леночкой. Забавная девчонка. Правда, глупеет от жадности, но это ничего… Сейчас все красотки такие».
О жене Сашка не вспоминал. Что ему, жена?.. Леночка хотя бы спрашивает можно взять или нет. А жена всегда без спроса берет и никогда ей вдоволь не бывает.
Набила Леночка покупками огромную сумку. Приданое «Золушке» и попробуй от улыбки удержаться. Зачем же сумку, спрашивается, самой к выходу тащить?.. На то и сервис существует. А Леночка и за ношу свою мертвой хваткой держится и Сашку из вида боится потерять. И смех, и грех!.. А еще про свой прежний плащик без умолку тараторит: мол, дорогой был плащик… Очень дорогой. Так что пудовая сумка с вещами может быть и компенсирует его невероятную стоимость.
Из магазина вышли, Сашка как бы между прочим спрашивает:
— Тебя куда отвезти?
Покраснела от удовольствия Леночка, поняла: ой, понравилась!.. Теперь бы не упустить богатого принца, главное, не упустить. Но быть красивой и жадной одновременно даже для красавицы тяжело. Суетлива жадность, ухватиста, цепка до судорожности. Еще эта сумка, черт бы ее побрал!..
Улыбнулась Леночка в ответ, все свое очарование в улыбку вложила, всю до самой последней капельки.
— Я на левом берегу живу… — волосы поправила, шагнула ближе к Сашке.
Дальше сказать ничего не успела. Как раз в это время и рванула белым, напалмовым огнем Сашкина машина. Тихим взрыв получился, а внутри салона — огонь и такой, что поневоле ад вспомнишь…
— А это можно?! — спрашивает, а у самой глазищи от жадности так и горят.
Ну, кофточка… Ну, не мамина явно. На триста баксов тянет, не меньше.
Сашка солидно кивает:
— Можно.
Продавщицы так и танцуют возле Леночки: и это вам к лицу, милочка, и это!.. А вот это вообще последний писк.
Хмыкнул Сашка и думает: «Познакомиться нужно поближе с Леночкой. Забавная девчонка. Правда, глупеет от жадности, но это ничего… Сейчас все красотки такие».
О жене Сашка не вспоминал. Что ему, жена?.. Леночка хотя бы спрашивает можно взять или нет. А жена всегда без спроса берет и никогда ей вдоволь не бывает.
Набила Леночка покупками огромную сумку. Приданое «Золушке» и попробуй от улыбки удержаться. Зачем же сумку, спрашивается, самой к выходу тащить?.. На то и сервис существует. А Леночка и за ношу свою мертвой хваткой держится и Сашку из вида боится потерять. И смех, и грех!.. А еще про свой прежний плащик без умолку тараторит: мол, дорогой был плащик… Очень дорогой. Так что пудовая сумка с вещами может быть и компенсирует его невероятную стоимость.
Из магазина вышли, Сашка как бы между прочим спрашивает:
— Тебя куда отвезти?
Покраснела от удовольствия Леночка, поняла: ой, понравилась!.. Теперь бы не упустить богатого принца, главное, не упустить. Но быть красивой и жадной одновременно даже для красавицы тяжело. Суетлива жадность, ухватиста, цепка до судорожности. Еще эта сумка, черт бы ее побрал!..
Улыбнулась Леночка в ответ, все свое очарование в улыбку вложила, всю до самой последней капельки.
— Я на левом берегу живу… — волосы поправила, шагнула ближе к Сашке.
Дальше сказать ничего не успела. Как раз в это время и рванула белым, напалмовым огнем Сашкина машина. Тихим взрыв получился, а внутри салона — огонь и такой, что поневоле ад вспомнишь…
3
Не осел Сашка на лавочку — стек на нее расслабленным телом — и до жути ясная мысль в голову ударила: «Вот и все… Меня больше нет».
Нелепая, в общем-то, авария Сашку от гибели спасла да полтора десятка шагов до машины, не больше. И теперь словно не на скамейке он сидел, а там, в горящей машине. Всем нутром, каждой клеточкой своего здорового и жадного к жизни тела ощутил: был я, Сашка, — а теперь нет меня. Шарахнули в упор из засады, завалили, как кабана. Дальше — только тишина в ушах: ни тебе криков прохожих, ни сирен, ни суеты людской… Оборвалась ниточка. А там, еще дальше, — бездна… Без дна.
Ужасом пахнуло на Сашку, таким холодным, смертным ужасом, что замотал он головой, замычал: нет!.. Не хочу. Все что угодно, только не это!.. Только не бездна, у которой нет ни начала, ни конца.
Тогда и злость пришла, как спасение от ужаса. Горячая злость, обжигающая… Из самых потемок души вынырнула и вроде легче Сашке стало. Злоба — штука незамысловатая, без всяких там психологических казусов и простых ответов на вопросы требует: мол, а за что они меня так?!.. За что?!
Нет-нет!.. Не завалили все-таки кабана, мимо заряд прошел: добрый клок шерсти и мяса из души вырвал, страхом оледенил, но не оборвал ниточку, не опрокинул в бесконечное ничто.
Заскрипел зубами Сашка. Раненый зверь — штука жуткая. Не угробили, значит, меня, да?!.. Что ж, ребята, теперь моя очередь. А вам смотреть, как кровь и слюна с кабаньих клыков капают… Ждите, суки, иду!
Вдруг Леночка руку Сашке на плечо положила.
Шепчет дрожащим голоском:
— Саша, как же это?!..
Ничего, глупышка, ничего… Убить нас хотели, понимаешь?
И уже вслух:
— Ты домой иди, а я сейчас… Надо мне…
Прежде чем встать, поднял Сашка глаза… Глядь, — церковь напротив. Та самая, с недостроенной колокольней. Скрипнуло что-то в мозгах у Сашки, пронеслось, как дуновение ветерка… Только на мгновение, на секундочку, вспомнил он, как недавно дружок, рыжий Толик, об одном человеке говорил: пора, мол, ему, этому типу, мимо денег и прямиком к Богу. Заржали ребята, как жеребцы. А Толик снова пальцем в небо тычет — к Богу! Ха-ха, блин!..
Сашка тогда тоже смеялся. Только Бог гораздо ближе оказался — в маленькой церквушке, через дорогу, как раз за горящим «Вольво». Жил человек — а вот нет его. Ушел человек — и захохотало ему вслед многоголосое, жуткое эхо: к Богу, братан, к Богу!..
Сотовый телефон у Сашки бесшумный, с виброзвонком. Ожил телефон. Вытащил его Сашка, но включить не успел, догадался кто звонит… Охотники! Телефонный номер этот только жена знала да рыжий Толик. Завалили они, значит, на пару кабана и теперь интересуются, не пора ли с него паленую шкуру драть. Если молчит Сашка — значит, пора. По расчетам выходило, что у Бога теперь Сашка. А туша его на земле. Что ж добру зря пропадать, спрашивается?.. Для того и валили его на любимой тропке… А туша — не душа, она денег стоит.
Заскрипел Сашка зубами от внутренней боли, голову руками обхватил… Да разве же есть на свете такая кара, которая этим псам-охотникам все с лихвой вернет?! На куски их порвать — мало будет! Куски кровавые в землю втоптать — и этого мало!..
Говорят, у кабана глаза так устроены, что он неба видеть не может. На желуди в траве любоваться — сколько угодно, а вот небо только тогда ему в зрачки сверкнет, когда кабана в схватке на спину опрокинут. Ударит его в самое сердце небесно-синий свет больнее любой раны: смотри, туша кабанья, отгуляла ты свое!.. Отликовала ты, груда мяса, и брызнула из тебя мелкими каплями в разные стороны жизнь. Точка!.. Уступи другим сытное место под солнцем.
И все?!..
Один предел человеческой ненависти и боли положен — полная пустота. Горит душа, выжигает все и вся вокруг. Тьма и снова бездна!.. Затупилась свинцовая, алая от накала злость, черной окалиной покрылась. Застонал Сашка, кулаки сжал… Нет же, нет!.. Вперед бежать нужно, крушить все, копытами топтать, рвать-рвать-рвать!.. Но сверкнула небесная синь в глаза и уже нет почему-то прежней всепожирающе жадной жажды мести.
Все в человеке — мясо, а глаза?.. От тьмы куда спрячешься?
Выгорела душа… Вспыхнула как спичка — и погасла.
Снова застонал Сашка, словно с тоской назад оглянулся. Где жизнь?.. Куда ушла?.. Почему снова тьма вокруг?.. Себя ребенком вспомнил: маленьким был, любил Сашка бабушке голову на колени класть. Та его по макушке гладит и с улыбкой приговаривает: «Ты мой разбойник маленький… Ты мой котенок глупенький». Хорошо тогда было — тепло, чисто, светло… И мир детский таким же казался. Не было в нем ни ужаса, ни ненависти, ни пустоты, а только огромное и чистое небо над головой. Вечное небо, не переходящее… Но давно кончился этот мир, а сейчас уже и сам Сашка. Доигрался, кабан…
Опять зазвонил телефон. Но уже не дернулся Сашка, не заледенел от всепожирающей злости на своих убийц, а просто смотрел на телефон и слушал. И другое он слышал, бабушкино далекое: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Права была бабушка — обманули внука Сашеньку. И всегда обманывали… Не тот побеждает, кто играет по правилам, а тот, кто создает эти правила. И не просто создает, а втискивает их в людские души.
«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Все, кабан!.. Крапленой колода жизни оказалась. Мсти, не мсти, а все равно теперь вокруг только тьма и бездна. Кончились чужие правила, кончилась и сама жизнь. Но почему дорога вдруг длиннее самой жизни оказалась?.. Куда теперь пойдешь?..
Всхлипнул Сашка, нос ладошкой вытер…
«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Случай Сашку от смерти спас или, в самом деле, Бог?..
А теперь собери в ладошки слезы, все, какие у тебя есть: злые, отчаянные, жалостью к себе, ненасытному, переполненные, протяни Богу — возьмет ли?.. Если чистое серебро из грязи поднять, обо что его вытрешь? Не о земную же грязь, о себя и чище от этого не станешь…
Положил Сашка сотовый телефон на скамейку, встал и пошел. Два пути перед ним лежало: один — к Богу, к церквушке с недостроенной колокольней и второй — слепая кабанья тропа…
Нелепая, в общем-то, авария Сашку от гибели спасла да полтора десятка шагов до машины, не больше. И теперь словно не на скамейке он сидел, а там, в горящей машине. Всем нутром, каждой клеточкой своего здорового и жадного к жизни тела ощутил: был я, Сашка, — а теперь нет меня. Шарахнули в упор из засады, завалили, как кабана. Дальше — только тишина в ушах: ни тебе криков прохожих, ни сирен, ни суеты людской… Оборвалась ниточка. А там, еще дальше, — бездна… Без дна.
Ужасом пахнуло на Сашку, таким холодным, смертным ужасом, что замотал он головой, замычал: нет!.. Не хочу. Все что угодно, только не это!.. Только не бездна, у которой нет ни начала, ни конца.
Тогда и злость пришла, как спасение от ужаса. Горячая злость, обжигающая… Из самых потемок души вынырнула и вроде легче Сашке стало. Злоба — штука незамысловатая, без всяких там психологических казусов и простых ответов на вопросы требует: мол, а за что они меня так?!.. За что?!
Нет-нет!.. Не завалили все-таки кабана, мимо заряд прошел: добрый клок шерсти и мяса из души вырвал, страхом оледенил, но не оборвал ниточку, не опрокинул в бесконечное ничто.
Заскрипел зубами Сашка. Раненый зверь — штука жуткая. Не угробили, значит, меня, да?!.. Что ж, ребята, теперь моя очередь. А вам смотреть, как кровь и слюна с кабаньих клыков капают… Ждите, суки, иду!
Вдруг Леночка руку Сашке на плечо положила.
Шепчет дрожащим голоском:
— Саша, как же это?!..
Ничего, глупышка, ничего… Убить нас хотели, понимаешь?
И уже вслух:
— Ты домой иди, а я сейчас… Надо мне…
Прежде чем встать, поднял Сашка глаза… Глядь, — церковь напротив. Та самая, с недостроенной колокольней. Скрипнуло что-то в мозгах у Сашки, пронеслось, как дуновение ветерка… Только на мгновение, на секундочку, вспомнил он, как недавно дружок, рыжий Толик, об одном человеке говорил: пора, мол, ему, этому типу, мимо денег и прямиком к Богу. Заржали ребята, как жеребцы. А Толик снова пальцем в небо тычет — к Богу! Ха-ха, блин!..
Сашка тогда тоже смеялся. Только Бог гораздо ближе оказался — в маленькой церквушке, через дорогу, как раз за горящим «Вольво». Жил человек — а вот нет его. Ушел человек — и захохотало ему вслед многоголосое, жуткое эхо: к Богу, братан, к Богу!..
Сотовый телефон у Сашки бесшумный, с виброзвонком. Ожил телефон. Вытащил его Сашка, но включить не успел, догадался кто звонит… Охотники! Телефонный номер этот только жена знала да рыжий Толик. Завалили они, значит, на пару кабана и теперь интересуются, не пора ли с него паленую шкуру драть. Если молчит Сашка — значит, пора. По расчетам выходило, что у Бога теперь Сашка. А туша его на земле. Что ж добру зря пропадать, спрашивается?.. Для того и валили его на любимой тропке… А туша — не душа, она денег стоит.
Заскрипел Сашка зубами от внутренней боли, голову руками обхватил… Да разве же есть на свете такая кара, которая этим псам-охотникам все с лихвой вернет?! На куски их порвать — мало будет! Куски кровавые в землю втоптать — и этого мало!..
Говорят, у кабана глаза так устроены, что он неба видеть не может. На желуди в траве любоваться — сколько угодно, а вот небо только тогда ему в зрачки сверкнет, когда кабана в схватке на спину опрокинут. Ударит его в самое сердце небесно-синий свет больнее любой раны: смотри, туша кабанья, отгуляла ты свое!.. Отликовала ты, груда мяса, и брызнула из тебя мелкими каплями в разные стороны жизнь. Точка!.. Уступи другим сытное место под солнцем.
И все?!..
Один предел человеческой ненависти и боли положен — полная пустота. Горит душа, выжигает все и вся вокруг. Тьма и снова бездна!.. Затупилась свинцовая, алая от накала злость, черной окалиной покрылась. Застонал Сашка, кулаки сжал… Нет же, нет!.. Вперед бежать нужно, крушить все, копытами топтать, рвать-рвать-рвать!.. Но сверкнула небесная синь в глаза и уже нет почему-то прежней всепожирающе жадной жажды мести.
Все в человеке — мясо, а глаза?.. От тьмы куда спрячешься?
Выгорела душа… Вспыхнула как спичка — и погасла.
Снова застонал Сашка, словно с тоской назад оглянулся. Где жизнь?.. Куда ушла?.. Почему снова тьма вокруг?.. Себя ребенком вспомнил: маленьким был, любил Сашка бабушке голову на колени класть. Та его по макушке гладит и с улыбкой приговаривает: «Ты мой разбойник маленький… Ты мой котенок глупенький». Хорошо тогда было — тепло, чисто, светло… И мир детский таким же казался. Не было в нем ни ужаса, ни ненависти, ни пустоты, а только огромное и чистое небо над головой. Вечное небо, не переходящее… Но давно кончился этот мир, а сейчас уже и сам Сашка. Доигрался, кабан…
Опять зазвонил телефон. Но уже не дернулся Сашка, не заледенел от всепожирающей злости на своих убийц, а просто смотрел на телефон и слушал. И другое он слышал, бабушкино далекое: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Права была бабушка — обманули внука Сашеньку. И всегда обманывали… Не тот побеждает, кто играет по правилам, а тот, кто создает эти правила. И не просто создает, а втискивает их в людские души.
«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Все, кабан!.. Крапленой колода жизни оказалась. Мсти, не мсти, а все равно теперь вокруг только тьма и бездна. Кончились чужие правила, кончилась и сама жизнь. Но почему дорога вдруг длиннее самой жизни оказалась?.. Куда теперь пойдешь?..
Всхлипнул Сашка, нос ладошкой вытер…
«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».
Случай Сашку от смерти спас или, в самом деле, Бог?..
А теперь собери в ладошки слезы, все, какие у тебя есть: злые, отчаянные, жалостью к себе, ненасытному, переполненные, протяни Богу — возьмет ли?.. Если чистое серебро из грязи поднять, обо что его вытрешь? Не о земную же грязь, о себя и чище от этого не станешь…
Положил Сашка сотовый телефон на скамейку, встал и пошел. Два пути перед ним лежало: один — к Богу, к церквушке с недостроенной колокольней и второй — слепая кабанья тропа…
4
Народу в церкви немного оказалось. Ну, старушки там да с десяток человек среднего возраста. Что за служба — поди разбери, если последний раз в церкви вместе с бабушкой лет двадцать пять назад был.
Стал Сашка в уголок, от людей подальше. Что там поп возле алтаря читает — не поймешь. Только одно и слышал Сашка внутри себя: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький…»
А жизнь — там, за окошком, осталась. Уже чужая жизнь… И словно тяжелая, замшелая шкура с Сашкиной души сползать начала. Чувствует он вдруг: некуда ему больше спешить и некому мстить. Домой он пришел… Вернулся, наконец.
Поднял Сашка глаза — неподалеку распятие. Бог распят на кресте.
А Его-то за что?.. Он же никому зла не сделал.
Тоже загадка… Попробуй, пойми ее.
Мельком оглянул Сашка — сзади Леночка стоит. И без сумки почему-то.
Хор тихо запел:
— Богородица Дева радуйся, Благодатная Мария, Господь с тобою…
С Тобою… Это значит, маленький, живой комочек у человеческого сердца лежит, и это сердце своим теплом согревает. Бог на землю сошел и Бог — плоть от плоти твоей, человек. Улыбнись же!.. Зачем тебе жизнь без радости? Нет больше страха, нет злости похожей на безумие, нет бездны.
Стал Сашка в уголок, от людей подальше. Что там поп возле алтаря читает — не поймешь. Только одно и слышал Сашка внутри себя: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький…»
А жизнь — там, за окошком, осталась. Уже чужая жизнь… И словно тяжелая, замшелая шкура с Сашкиной души сползать начала. Чувствует он вдруг: некуда ему больше спешить и некому мстить. Домой он пришел… Вернулся, наконец.
Поднял Сашка глаза — неподалеку распятие. Бог распят на кресте.
А Его-то за что?.. Он же никому зла не сделал.
Тоже загадка… Попробуй, пойми ее.
Мельком оглянул Сашка — сзади Леночка стоит. И без сумки почему-то.
Хор тихо запел:
— Богородица Дева радуйся, Благодатная Мария, Господь с тобою…
С Тобою… Это значит, маленький, живой комочек у человеческого сердца лежит, и это сердце своим теплом согревает. Бог на землю сошел и Бог — плоть от плоти твоей, человек. Улыбнись же!.. Зачем тебе жизнь без радости? Нет больше страха, нет злости похожей на безумие, нет бездны.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента