Алексей Пехов. Аутодафе

   Проповедник развалился на корме, корча из себя важного мореплавателя. Сперва он распел церковный гимн, безбожно фальшивя, а затем стал командовать лодочником, нисколько не смущаясь, что тот его не слышит и не видит:
   – И раз. И два. Живей веслами работай, дубина! Маши ими посильнее, тебе заплатили хорошие деньги! Гораздо большие, чем заслуживает такой бездельник и пропойца, как ты.
   Сегодня он был в ударе. Впрочем, как и во все предыдущие дни, с того самого, как мы оказались на материке. Старый пеликан разве что не пускался в пляс, смывшись из Темнолесья, и таким счастливым я его не помню с тех пор, как похоронил его тело и оплатил поминальную молитву для его души.
   – Людвиг, ты чувствуешь пьянящий запах настоящей свободы?! – вопросил он у меня с блаженной улыбкой монастырского идиота, но я не стал вступать в беседу, иначе лодочник сочтет меня психом.
   По мне, так никакой свободой здесь не пахло. Зато смердело свинофермой, находящейся на левом берегу, выше по течению. Ветер, на мою беду, дул с той стороны, но Проповедник, разумеется, подобных мелочей не замечал. Как и волн застарелого перегара, распространяющихся от нашего лодочника во все стороны.
   Мы проплыли мимо большой облезлой лодки, в которую вытягивали сети два рыбака, а третий стоял с арбалетом на изготовку, на тот случай, если за рыбой пожалует кто-нибудь из речных хозяев или в сетях окажется рассвирепевший топлун. Улов был не ахти какой, с десяток мелких плотвичек да полосатых окуньков.
   – Помолитесь, и будет вам счастье. С божьей молитвой на устах всякое дело делается! – крикнул им Проповедник.
   Правый берег выбрался из белесой утренней дымки, приблизился так, что я смог разглядеть заросли молодой осоки, серую цаплю, покосившуюся пристань на невысоких сваях, небольшую, домов на двадцать, деревеньку на выступающей песчаной косе и едва различимый шпиль ратуши Басуена.
   Вдоль кромки воды пастух гнал трех коров, одна из которых забрела в осоку и не желала выбираться назад, у деревни бабы полоскали белье, а на пристани, к которой во время осенних праздников частенько причаливали баржи торговцев из Кантонских земель, меня поджидали двое.
   Старина Пугало, все такое же нелепое и страшное, как обычно, ссутулившись, сидело, свесив над водой костлявые ноги и небрежно поигрывая острым серпом. Вид у него был, как всегда, угрюмый, а улыбочка жутковатой. Мы пересеклись взглядами, и оно, помедлив мгновение, кивнуло.
   Я ответил ему тем же, а Проповедник, вскочив, возопил:
   – Соломенная голова! Где ты шлялся?!
   Пугало ответило ему тем, что пожало плечами, чем изумило старого пеликана до глубины души.
   Недалеко от одушевленного, опираясь на перила, стояла белокурая девушка в белых рейтарских рейтузах с красными лампасами, в кружевной рубахе и жакете без рукавов. Из-за щегольского мужского берета с алым фазаньим пером она выглядела еще более соблазнительной, а литавская рапира придавала ей несколько воинственный вид. Я, как и прежде, залюбовался ею, а она улыбнулась мне и подняла руку в приветствии.
   – Святая Богородица! Какая компания! – не унимался Проповедник. – Пугало и ведьма! Меня так еще никогда не встречали. Вся наша дурацкая семейка снова в сборе, Людвиг! Кого нам за это благодарить?
   Лодка коснулась пристани, и лодочник вцепился руками в ржавую скобу, давая мне возможность вылезти:
   – Приехали, ваша милость. Басуен, как вы и просили.
   Я поставил на пристань саквояж и заключил Гертруду в объятия. От ее шеи легко пахло гиацинтами, и я понял, что за прошедшие месяцы почти забыл этот запах.
   – Ну хватит вам. Хватит, – наконец не выдержал Проповедник, который терпеть не мог, когда мы проявляли свои чувства на его глазах. – Меня заедает от зависти, так что делайте это в более укромном уголке.
   Гертруда, вздохнув, отступила от меня на шаг, и я готов поклясться, что в ее светлых глазах были слезы.
   – Я очень рада, что все обошлось, Людвиг.
   Она взяла меня под руку, кивнув Проповеднику:
   – В ближайшие несколько часов мы в твоей компании не нуждаемся. Можешь пока расспросить Пугало о том, где оно путешествовало. Пойдем, Синеглазый. Нам надо многое рассказать друг другу…
 
   Шрамы, которые остались после встречи с окуллом, она рассматривала с придирчивой осторожностью. Смотрела долго, водила по широким белым линиям теплыми, изящными пальцами, и ее брови то и дело хмурились. Она сняла с шеи закованный в серебро аметист:
   – Сожми в руках.
   Гера сотворила какое-то заклинание, кожу у меня на ладонях легко закололо. Колдунья забрала камень, завернулась в простыню и подошла к окну, изучая минерал на солнечном свету. Я в то же время с неменьшим интересом изучал ее, так как свет пронизывал ткань, словно прозрачную океанскую воду.
   – Что? – спросила она, почувствовав мой взгляд.
   – Ты красивая.
   – Спасибо. София умница.
   – Вот как?
   Она вернулась в постель, по пути небрежно бросив аметист на столик.
   – Пророчица сделала то, что не смогла бы сотворить даже старга. Отличная работа, превосходное искусство. Ее талант в целительстве еще никому не удалось превзойти, так что теперь я за тебя спокойна.
   Интересно, знает ли она о последствиях моего исцеления? То, о чем мне сказала Софи? Если да – хорошо. Если нет – я не стану тревожить ее такими пустяками.
   – Как ты себя чувствуешь, Людвиг?
   – Проповедник задает мне этот вопрос каждый день. Со мной все в порядке, и я готов к работе.
   – Это хорошо, потому что, пока тебя не было, дел накопилось выше крыши. Твои опыт и умения нужны Братству.
   – Ты говоришь как магистр, – улыбнулся я.
   Она нахмурила светлые брови и вздохнула:
   – Так и есть. Это быстро входит в привычку. Нынешняя весна для нас выдалась ужасной. Появилось много темных душ, в том числе и таких, каких раньше мы никогда не встречали, и стражи едва справляются. В Арденау практически никого не осталось, кроме преподавателей школы и учеников. Даже магистры разъехались по странам. В Шоссии творится тьма знает что, а Чергий и Ольское королевство развязали войну, из-за чего произошел всплеск появления темных, и они уже расползаются по соседним странам, хотя военные действия пока идут ни шатко ни валко. Если количество сущностей продолжит расти, к середине лета нам придется просить помощи у всех, кто только сможет нам помочь. В том числе и у Ордена Праведности, а нам, как ты знаешь, проще наступить на собственное горло, чем связываться с этими лицемерами.
   Надеюсь, после моего посещения Литавии клирики смогут приструнить законников и убедить их на время забыть о цеховой грызне.
   – Это важная миссия, – согласился я. – Вот только…
   – Ты хочешь знать, почему я здесь?
   – Да.
   – Чтобы встретиться с тобой, Синеглазый, – улыбнулась она. – Представь себе, даже ведьмы иногда скучают. К тому же есть серьезная тема для разговора.
   – Слушаю.
   – Клирики заинтересовались историей о маркграфе Валентине и его коллекции кинжалов стражей. Кое-кто в Риапано желает поговорить с тобой, о чем уже сообщили в Арденау.
   – Мне обязательно это делать?
   – Боюсь, что да. Бегать от них всю жизнь не получится. Пока у тебя есть дело, но после тянуть с этим не стоит. Приезжай в Ливетту, как только освободишься. Я тоже еду туда. Думаю, когда прибуду, конклав уже закончится, и у нас будет новый Папа.
   Слухи о болезни прежнего понтифика ходили без малого год. Говорили, что до Пасхи викарий Христа^[7] не дотянет, но он протянул чуть дольше, и его перстень, обладающий изрядной долей магии, был разбит святым молотом на могиле Петра. В то время когда Папа неспешно собирался отправиться на Небеса, глупые надеялись на чудо и выздоровление немощного старика, а умные начали готовиться к неизбежному и искать свою выгоду. Создавались альянсы, платились взятки, гибли люди.
   В итоге после смерти понтифика ситуация сложилась таким образом, что конклав заседал без малого третью неделю (если судить по тем новостям, которые с опозданием доходят до нас из Литавии) и пока не пришел к решению.
   Борьба развернулась между ставленником почившего Папы – кардиналом из Литавии – и кардиналом Барбурга, которого поддерживал ряд северных стран и который являлся дядей Гертруды. Мнения разошлись, группы клириков никак не могли договориться друг с другом, а оттого сидели на воде и хлебе^[8], запертые в душном, полутемном помещении, но совершенно не собирались сдаваться. Семидесятилетние стариканы ничуть не уступали молодежи в упрямстве и собирались бороться за власть до последнего вздоха.
   – Я бы не рассчитывал на скорое завершение конклава. Помнишь, когда избирали Бенедикта Десятого, кардиналы совещались восемь месяцев и двадцать шесть дней.
   – Ну ты еще вспомни выборы Александра Двенадцатого! Три года, семь месяцев и четыре дня. Тогда шестеро кардиналов не дожили до часа, когда отомкнули двери капеллы. Это было триста лет назад. Сейчас все изменилось. Никто не будет сидеть взаперти, когда теряется доход с его земель, церквей и княжеств. Время – деньги, Людвиг. Они договорятся. Это вопрос ближайших недель, если не дней.
   – Понимаю, зачем ты туда едешь. Братство должно поддержать нового Папу.
   – Верно. Когда брат моей матери все-таки станет понтификом, стражи, а не законники будут рядом.
   – А ты не думала, что будет, если кардинал Барбурга так и останется кардиналом? Его противник никогда не забудет нам этого.
   – Не останется. Можешь мне поверить. Он скорее голыми руками передушит конкурентов, но услышит, как на площади Петра произнесут его имя, – усмехнулась она. – Церкви давно нужны реформы, за последние двадцать лет она начала терять позиции на востоке. Еретические волны следуют одна за другой, и никто не хочет, чтобы они накрыли нас с головой. Дядя сможет изменить ситуацию к лучшему.
   – Смотрю, ты веришь в него.
   – Как и в тебя. Вы с ним в чем-то похожи, Синеглазый, хотя он и старше тебя почти на сорок лет. Обязательно вас познакомлю, когда ты окажешься в Ливетте.
   Я улыбнулся, не став говорить, что не имею никакого желания знакомиться с понтификом, будь он хоть четырежды любимым дядюшкой Гертруды.
   – Людвиг, я знаю, что у тебя должно быть множество вопросов по поводу того, почему Братство прошло мимо Латки, и хочу ответить на них.
   Я вздохнул, взъерошил свои порядком отросшие за время последних злоключений волосы, глянул на женщину, с которой меня связывало слишком многое:
   – Расскажи с того момента, как тебя нашел Проповедник.
   – Я только что вернулась в Арденау, он появился на следующий день, и, выслушав его историю, я тут же собрала совет. Тех магистров, кто в данный момент находились в городе. Когда они узнали о случившемся, мы сразу начали действовать, ведь Братство не бросает своих. Это непреложное правило, пускай хоть ты трижды провинился перед ними.
   Я хмыкнул:
   – Но помощь так и не пришла.
   – Не пришла. Земли маркграфа, как ты помнишь, уже восемь лет не входят в зону нашей ответственности, и мы не имеем там никаких прав, словно в каком-нибудь Прогансу. Никакой поддержки от местных властей, никакой официальной деятельности.
   – Я помню про рекомендации не тревожить маркграфа. Но не до такой же степени, чтобы не беспокоить его, когда пропал страж.
   – Все гораздо серьезнее, чем лежит на поверхности. Началось с того, что до наших осведомителей дошли слухи о темной душе, обитающей в подземельях замка Латка. Разумеется, Братство собиралось направить туда стражей, но пришли клирики и попросили оставить маркграфа в покое. Как ты понимаешь, попросили – это очень мягкое слово.
   Я опять хмыкнул. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, и наконец я произнес:
   – Странно. Даже не могу представить, им-то он зачем понадобился.
   – У людей из Риапано был какой-то свой интерес, но в подробности нас никто не посвятил. Сказали не лезть куда не следует, и только.
   – И Братство склонило голову перед этим приказом. Понимаю.
   Ссориться с клириками – безумие. У нас достаточно проблем с Орденом Праведности, для того чтобы наживать себе еще одного, куда более опасного врага, который легко может стереть любого в порошок.
   – Когда с тобой случилась беда, мы просили главного инквизитора Арденау разрешить Братству действовать на землях маркграфа.
   – Разве это в его власти – запрещать или разрешать?
   – Конечно, нет. Но он связался с тем, у кого есть власть, там, в Риапано, и тот отказал. Мы пытались убедить, но он был непреклонен, хотя и высказал сожаление о нашей потере. Вопреки запрету мы отправили стражей, но братья-каликвецы остановили их и вежливо попросили не делать глупостей. Вернее, уже совершенно невежливо. За всеми, кто находился в Арденау, пристально наблюдали и даже перехватывали нашу почту. Так что по официальным каналам мы ничего не могли сделать. Без поддержки властей самостоятельно штурмовать Латку – занятие бесполезное. С нашими силами это невозможно, для такого штурма нужна целая армия. Так что пришлось воспользоваться услугами наемников, оплатив их работу через подставных лиц. Поверь, Братство не пожалело денег, мы наняли самых лучших, вытаскивавших пленников даже из застенков инквизиции, горных монастырей и княжеских подвалов. Но они пропали где-то в окрестностях замка маркграфа. Исчезли, словно черти утащили их прямиком в ад.
   – Ну его милость сам был из этого ада. Душегубство, попытка убийства епископа, прости, уже кардинала, Урбана, сотрудничество с Орденом Праведности, сотни трупов и издевательство над стражами. Я рад, что теперь его рвут на части крюками, и надеюсь, никто не будет торопить приход Страшного суда, чтобы он успел достаточно настрадаться. Здорово, что ты догадалась попросить помощи у Софии.
   – Я отправила ей весточку еще до того, как мы поговорили с главным инквизитором Арденау. Так что пророчица прибыла за тобой очень вовремя.
   Я не стал ей говорить, что Софи опоздала. Гере совершенно ни к чему об этом знать.
   – Кстати о ней, – прищурилась колдунья. – Что тебе сказали напоследок?
   – В смысле? – прикинулся я идиотом, но получилось это у меня не слишком хорошо.
   – Ты знаешь, о чем я. Об очередном из пророчеств, которые она порой выпускает в мир. Что ты услышал на этот раз?
   Я лениво зевнул, прикрывая рот ладонью:
   – Какую-то бессмыслицу. На этот раз ничего интересного. Даже не думай.
   – Людвиг ван Нормайенн! – отчеканила Гертруда, и ее глаза свирепо сверкнули. – Хватит юлить!
   Я, понимая, что Гера не отстанет, закатил глаза к потолку:
   – В новом пророчестве Софии нет ни одного слова «бойся» или «опасайся». Она сказала, что не видит моей смерти так, как видела ее раньше.
   – Я даже с пристани, когда появилась твоя лодка, ощутила остатки ее магии в твоей крови, а это мешает разглядеть будущее, но смею надеяться, что она права.
   – А что, появился серьезный повод беспокоиться за мою жизнь? – удивился я.
   – Для тебя станет откровением, если я скажу, что постоянно за тебя беспокоюсь? – наклонилась она ко мне. – Сильнее тебя в неприятности умеет влипать только Львенок.
   – С этим спорить не буду. Ты знаешь, где он сейчас?
   – По слухам, где-то на юге. Кажется, в Дискульте. Кстати! Благодаря твоей помощи Карл выжил.
   – Я рад. Если честно, боялся, что ему не удалось выбраться из подземелий. Надо полагать, он рассказал вам много интересного?
   – Не то слово. Он был очень красноречив… эй!
   Дверь распахнулась слишком неожиданно для нас, и моя рука нырнула под подушку, к кинжалу, а пальцы Геры вспыхнули, точно тлеющие уголья в костре, но человек, без спросу ввалившийся в комнату, воссиял улыбкой, показывая, что не вооружен.
   – Рад вас видеть, стражи!
   Он был невысок, хрупок, я бы даже сказал женственен. Плавные, мягкие, осторожные движения, приятное, гладкое, улыбчивое лицо, живые ореховые глаза. Порой, по ошибке, его принимали за подростка, иногда (особенно спьяну) за девчонку, обрядившуюся в мужскую одежду. Но первое впечатление часто обманчиво. Рансэ старше меня на четыре года, и он отнюдь не девчонка, особенно когда берется за клинок.
   – Рансэ, тебя учили стучать? – мрачно поинтересовался я, убирая оружие.
   – Так я вроде стучал… Разве нет? – Он притворился растерянным. – Дверь была открыта и…
   – Клянусь моим даром, я сама заперла ее на ключ! – сказала Гертруда, гася магию.
   – Ну по правде говоря, замок оказался пустяковым, а ваши лица были такими смеш… ай! Больно все-таки!
   Незваный гость подскочил, словно его укололи иглой, и с укором посмотрел на колдунью.
   – Убирайся к черту, иначе я действительно разозлюсь и превращу тебя в жабу! – прошипела Гертруда.
   Она не шутила, и наш посетитель, ухмыльнувшись, выскользнул в коридор, подальше от неприятностей.
   – Дверь закрой!
   На миг вновь появилась ухмыляющаяся рожа, и створка захлопнулась.
   – Раз он здесь, значит, работать мне придется с ним, – заметил я. – Если честно, я этому не рад.
   – Только не говори, что вы не сходитесь характерами.
   – Совершенно не сходимся. Он не приемлет компромиссов и излишне жесток.
   – Но, признай, он неплохой страж и не самый худший из тех напарников, с которыми ты работал. К сожалению, Рансэ напомнил мне о времени. Пора ехать. Прости, что не можем нормально поговорить и побыть вдвоем.
   – Ну время мы провели замечательно, – сказал я бодро, хотя и чувствовал печаль из-за того, что мы так быстро расстаемся. Я давно не видел Гертруду и очень скучал, но постарался, чтобы она не заметила моего огорчения.
   Гера грустно улыбнулась, застегивая пуговицу на рубашке:
   – Не знаю, что вы должны сделать, ребята, но я беспокоюсь. Прогансу рядом, и если вам придется пересечь границу, без нужды не рискуй. Поверь, если на той стороне узнают, что ты страж, будет гораздо хуже, чем в плену у маркграфа Валентина.
   Я рассмеялся:
   – Обещаю быть осторожным, чтобы ты не волновалась.
   – Вот и замечательно. – Она постаралась выглядеть веселой, затягивая шнуровку на сапожке. – У меня для тебя подарок. Загляни в мою сумку. Передний карман.
   Я выполнил ее просьбу и достал алую тряпицу:
   – Вот это?
   – Разверни.
   Там было кольцо из трех полосок желтого, красного и белого золота, свитых между собой несложной спиралью, и украшенное рунами крапивы, толокнянки и руты.
   – Спасибо, – поблагодарил я. – Оно в точности как прежнее. Мне жаль, что то я потерял. Когда-нибудь спрошу за него с колдуна маркграфа.
   – Если только я не найду его первым, – хищно и зло улыбнулась Гертруда.
   Впрочем, эту гримасу было тяжело назвать улыбкой. Моя ведьма слишком мстительна, и к господину Вальтеру у нее вопросов не меньше, чем у меня.
   Я надел кольцо на безымянный палец левой руки и приподнял брови, заметив, как руна крапивы на несколько кратких мгновений налилась светом.
   – Такого раньше не было.
   – Просто ты изменился, Синеглазый. Кольцо чувствует это и пытается подстроиться под нового тебя. Кстати, я добавила в него маленькую деталь.
   – Какую?
   – Теперь всегда буду знать, где ты находишься. Не возражаешь?
   – Да нет. Здорово.
   – Проводишь меня? – попросила она, и я предложил ей руку.
 
   Гертруда уже давно скрылась за поворотом, а я все еще стоял на пустой дороге и слышал ее последние слова:
   – Будь осторожен, Синеглазый. Пожалуйста, будь осторожен.
   Как только она уехала, мое настроение тут же испортилось и появились мрачные мысли. Боюсь даже предполагать, когда я теперь смогу ее увидеть.
   – Не печалься, Людвиг. С твоей ведьмой все будет хорошо.
   Проповедник сидел на плетне, ссутулившись, вытянув голову на тощей шее, очень похожий на грифа-стервятника.
   – Как поживает Пугало? – спросил я, вдыхая висящий в воздухе запах гиацинтов, оставшийся от нее.
   – Все такое же. Дурной характер, отсутствие всяких манер. Не сказало мне даже здрасте, так что я послал его к дьяволу. Кажется, оно отправилось в комнату Рансэ.
   – Проклятье! – подскочил я. – Почему не предупредил раньше?!
   – А это важно?
   Я побежал к постоялому двору. Посетителей в зале не было, лишь служанка стелила на столы свежие скатерти. Она вскрикнула и отшатнулась в сторону, когда я едва не сбил ее с ног, ворвавшись в дом. Влетев по лестнице и не зная, какая комната принадлежит стражу, я крикнул:
   – Рансэ!
   Из-за ближайшей ко мне двери раздалось нечто вроде утвердительного бульканья, и я ввалился в комнату, опередив ничего не понимающего Проповедника.
   Страж лежал на полу, уткнувшись лицом в собственную шляпу со страусиным пером, а на его спине восседало невозмутимое Пугало, не обращая внимания на то, что жертва извивается и пытается встать.
   Я облегченно перевел дух, одушевленный не хватался за серп, и в его поведении чувствовалась некая насмешка, а не желание убивать.
   – Ты не мог бы слезть с него? – стараясь говорить спокойно, попросил я.
   Пугало задумчиво повело головой, его плечи поникли, и оно неохотно встало с человека.
   – Тяжелый, сукин сын, – Рансэ произнес первые осмысленные слова, и его красная физиономия постепенно начала принимать естественный цвет. – Подай, пожалуйста, бутылку вина. Себе тоже можешь налить, если хочешь.
   Он припал к горлышку, сделал несколько долгих глотков, так что его острый кадык заходил ходуном, затем вытер губы тыльной стороной ладони. Выдохнул:
   – Ну ничего. В следующий раз я буду расторопнее, Соломенная башка. Посмотрим кто кого, когда я неожиданно ткну в тебя горящей палкой.
   Пугало беззвучно рассмеялось и показало ему неприличный жест. Затем подумало и показало такой же задохнувшемуся от возмущения Проповеднику. Оно пребывало в чертовски хорошем настроении.
   – Темный одушевленный, способный покидать предмет и путешествовать как цельная сущность. Однако. Не видал ничего подобного с тех пор, как вернулся из Сарона. Эта шутка не в твоем стиле, Людвиг. Зачем ты ко мне его отправил?
   – Даже не думал. Оно само пришло с тобой познакомиться.
   Рансэ встал, подошел к Пугалу, с интересом изучил идиотскую улыбочку садиста, хмыкнул:
   – Как ты его приручил?
   – У нас партнерское соглашение, – уклончиво ответил я.
   – Ты в курсе, что я должен доложить Братству, с кем ты водишь дружбу?
   – А ты доложишь?
   Рансэ хмыкнул еще раз, поднял помятую шляпу, отряхнул ее:
   – Насколько я помню, нам не рекомендовано связываться с одушевленными, если только мы не видим, что они сходят с ума от крови. Этот вроде достаточно адекватен, раз не перерезал мне горло. Так что сам с ним разбирайся. Мне надо с тобой поговорить.
   – Давай поговорим.
   – Прямо здесь не пойдет. У меня приступ паранойи, а стены тут слишком тонкие и дырявые, чтобы доверять им тайны. Давай прогуляемся до реки.
   Эта таинственность мне не особо понравилась, я позвоночником чувствовал грядущие неприятности.
   Мы сели на пустой пристани, Рансэ поставил между мной и собой полупустую бутылку вина, Проповедник, которому было интересно все таинственное и секретное, держался поблизости и делал вид, что любуется рекой, а Пугало, которое плевало на все секреты, отправилось бродить по осоке и пугать цапель.
   – Мы отправляемся в Прогансу, приятель.
   – Так я и думал, – мрачно проронил я. – Мне, как всегда, везет.
   В отличие от Рансэ, родившегося в этой чертовой стране, я не испытывал к Прогансу никаких теплых чувств.
   – Выше голову, Людвиг. Не все так плохо!
   – Скажешь мне это, когда Носители Чистоты возьмут тебя крюком за лодыжку и потащат на четвертование. Какой тьмы мы туда собрались?
   – Нас с тобой ждет Савранский университет – храм знаний, веселых студентов, запыленных книг и мудрых профессоров. Уверен, что ты всю жизнь мечтал его увидеть.
   – Мне слишком поздно постигать академические науки.
   – Магистрам плевать на твои знания. Отправиться туда – приказ Мириам.
   – Так вот кого мне следует благодарить за это путешествие, – понимающе протянул я. – Она очень любезна, что помнит меня.
   – Ты ведь был ее учеником?
   – В прошлом. А почему выбрали тебя?
   – Я сам вызвался, – беспечно сказал он, размахнувшись и швырнув пустую бутылку в Пугало.
   То, не отшатнувшись, небрежно махнуло серпом, и посудина разлетелась на множество осколков. Одушевленный, кстати, совсем не обиделся на подобное обращение и продолжал шариться в осоке.
   – Только не говори, что ты соскучился по своей родине.
   – Моя родина любит меня примерно так же, как и всех остальных стражей, – усмехнулся он. – Но это не значит, что я должен отвечать ей взаимностью. Я хорошо знаю город, куда мы едем, и моя помощь будет не лишней.
   Я нахмурился:
   – Рансэ, между нами никогда не было особой дружбы. К чему тебе помогать мне?
   – Тебе? – рассмеялся он. – Не весь мир сошелся только на тебе, ван Нормайенн. Я это делаю ради себя.
   Я переглянулся с Проповедником:
   – Самое время тебе рассказать, чего от нас хочет Мириам.
   – Ты ведь знаешь, что раньше на месте Савранского университета находились архивы Братства?