Страница:
Не желая сдаваться, Изгой побежал вперед, проклиная и похитителя, и весь народ Мышиных гор.
Никто из них не стоил этого.
На плечи вновь навалилась усталость. Ее вес был столь огромен, что ноги Лённарта не выдержали, он опять упал и на этот раз уже не смог подняться. Вьюга, сжалившись над человеком, запорошила его теплым, нежным, снежным шелком и ласково нашептывала колыбельную.
Лённарт из Гренграса, которого многие знали под прозвищем Изгой, проигрывал схватку за свою жизнь.
Ему снились нигири – народ Мышиных гор.
Их ласковые, щебечущие, птичьи голоса. Беличьи уши с пушистыми венчиками кисточек. Синие, как тысячелетний лед Грейсварангена, глаза. Черные узоры татуировок в углах ртов, на лбах и щеках. Украшения из моржовых клыков и бледных многогранных аквамаринов. Глухая одежда из тюленьих и оленьих шкур и конечно же магия. То, чем раньше владели и люди, и нигири, в полном объеме осталось лишь у последних. Так захотели давно ушедшие боги, но никто не помнил причин, почему они приняли такое решение.
Однако с тех пор маленькому народу не стало места среди людей. Зависть, злоба и недовольство соседей заставили их уйти далеко на север и запереться между ледяных скал и торосов. Они редко выходили в обжитые земли и еще реже пускали к себе гостей. Существовала граница, за которую таким, как Лённарт, без приглашения ходу не было…
Сквозь сон Изгой услышал собачий лай. Он становился все громче. С трудом подняв голову, через летящий в лицо снег и метель охотник разглядел впереди отблеск костра. Все еще не веря в увиденное, он поднялся и направился на свет огня.
Его окружили старые, покореженные временем, занесенные осины с омертвевшими высушенными вершинами и обломанными нижними ветвями. Лённарту понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он оказался на кладбище. Судя по всему, старом и всеми давно забытом.
Невысокая ограда, сложенная из взятых на берегу реки камней, была порядком разрушена. От ворот осталось одно воспоминание, теперь на их месте возвышались два склонившихся друг к другу толстых дерева. Ветви крон переплелись между собой так, что получилась арка. За нею, в красноватых отблесках костра, виднелись покосившиеся могильные камни.
Огнище казалось огромным. Пламя не смущал ни поднявшийся ветер, ни валивший снег – оно не собиралось затухать от столь незначительных неудобств.
Лённарт задумчиво посмотрел назад, в лесной мрак.
Вьюга Отига крепчала. Все громогласнее становилось ее жуткое многоголосое пение. Стремительно холодало. Жгучий мороз обжигал ноздри, не давая дышать.
Изгой понимал, что сейчас опять находится между двух зол. Лес и непогода убьют его. С другой стороны, сидящие у огня – вряд ли простые люди. Те никогда не станут жечь костер на кладбище в такую ночь. Всем известно про Орвара Большое Брюхо. Погосты – это его вотчина.
Следовательно, тот, кто создал пламя, не боялся ни внимания Орвара, никого другого из тысячного сонма темных существ. И от него следовало бы держаться как можно дальше, если бы не одно «но».
Изгой не хотел умирать.
Огонь давал шанс выжить. И Лённарт не собирался его упускать.
Охотник решительно двинулся вперед, прошел под склоненными осинами и едва миновал «ворота», как ему навстречу, перепрыгивая через обломанные ветром могильные камни, выскочили две огромные собаки.
Кобель и сука. Широкогрудые, с пушистой, густой, белой шерстью, лобастыми головами и длинными лапами. Они ничем не напоминали ни свирепых мясницких псов Дуйтчьварга, ни серых волкодавов Клеверного острова, ни пастушьих сторожевых из южных областей страны.
Лённарт настороженно рассматривал животных. Сука встретилась с ним взглядом и насмешливо фыркнула. Глаза у нее были желтыми и безучастными, как плывущая по небу луна. Ее зеленоглазый спутник хватанул пастью снег, жадно прожевал, глубоко вздохнул и выжидающе посмотрел на Изгоя.
Тот благоразумно убрал руку с меча.
Словно подчиняясь чьей-то команде, собаки развернулись и потрусили к огню. Лённарт, поколебавшись, снял лыжи и направился следом.
Костер оказался даже больше, чем он предполагал. Выше человеческого роста. Пламя гудело, словно в горне кобольдов, и бросало тысячи рубиновых искр в облачное небо.
В шаге от границы тьмы и света Лённарт, замешкавшись, остановился. Вокруг него бушевала вьюга, а там было полное безветрие – ни одна снежинка не осмеливалась упасть рядом со стоянкой.
У огня, на оленьих шкурах, сидели люди. Шестеро.
Ближе всех к охотнику находился мужчина лет пятидесяти. В его густой черной бороде было полно седины. Орлиный нос и сросшиеся темные брови придавали незнакомцу грозный вид, в дубленую куртку и штаны въелась угольная пыль, лисья шапка-ушанка лежала рядом, на шкуре. Он беседовал с красивой рыжеволосой женщиной, несмотря на зиму одетой лишь в тонкое изумрудное платье с алой полосой, идущей от низкого выреза на груди, и бархатные остроносые полусапожки, украшенные рдяными блестками.
Рядом, в окружении трех белых собак, восседал невысокий, щуплый сероглазый молодой человек с неприятным, несколько одутловатым лицом и редкой каштановой бородой. У его бедра лежало короткое копье с длинным наконечником и лук с неполным колчаном. Парень был занят тем, что трепал по холке синеглазого пса, и тот, словно кот, довольно жмурился.
Сразу за ним, подогнув под себя ноги, ссутулилась некрасивая молоденькая светловолосая девушка. Она что-то напевала и ласково гладила ладошкой оленью шкуру.
Еще дальше пристально наблюдал за пламенем, положив руки на гарду вонзенного в снег меча, высокий мужчина. Надвинутый капюшон скрывал от Лённарта его лицо.
По другую сторону костра в одиночестве расположился грузный толстяк. Чавкая, он ел печеную лосятину, разрывая мясо толстыми пальцами.
Синеглазый пес поднял уши и, посмотрев в сторону Изгоя, задумчиво склонил голову. Недавние знакомые Лённарта – желтоглазая сука и ее зеленоглазый спутник – оставили появление человека без внимания.
Охотник вышел на освещенное пространство и глухо сказал:
– Добрые люди! Пустите погреться.
Крупный широкоплечий мечник встал, выдернув клинок из снега. Но чернобородый мужчина прервал беседу с красавицей в зеленом платье и едва заметно покачал головой. Воин без возражений опустился на прежнее место, положил меч на колени и, как прежде, уставился в огонь.
Чернобородый посмотрел на Изгоя:
– С добрыми людьми ты несколько поторопился, человече. Но к огню проходи. Негоже гнать путника прочь в такую ночь. Будешь моим гостем.
Приземистый жирный детина в подранной собачьей шубе, услышав эти слова, недовольно заворчал и, рыгая, принялся ковырять вымазанным жиром пальцем в гнилых зубах. Этот не понравился Лённарту сразу. Плоская рожа, низкий лоб, широко посаженные злобные глазки, всклокоченная борода цвета ржавчины.
Пригласивший Изгоя к костру не обратил на недовольство сидящего рядом ровным счетом никакого внимания.
Возле огня было тепло. Лённ расстегнул застежку барсучьего плаща и бросил его на шкуры. Рыжеволосая, повинуясь легкому движению черных бровей мужчины, изящно поднялась и подошла к чугунному котлу, стоящему на углях. Зачерпнув из него ковшиком на длинной ручке, налила в кружку и с улыбкой протянула ее гостю.
Прежде чем взять напиток, охотник задержал взгляд на лице женщины. Оно было прекрасно, словно выточено самым талантливым скульптором. Прямой нос, овальный подбородок, чувственные губы. Белоснежная кожа. Рыжие, красноватого оттенка волосы, брови и ресницы. И едва заметные бледные конопушки на высоких скулах. Разумеется, зеленые глаза. У таких рыжеволосых женщин, уроженок восточных островов Гьюнварда, цветом они походили на поделочный змеевик. Когда красавица улыбалась, в уголках ее глаз собирались крошечные морщинки, и Изгой понял, что она не так молода, как кажется.
В кружке оказался горячий глег, остро пахнущий миндалем и какой-то неизвестной охотнику заморской пряностью. Он с сомнением покосился на напиток, почему-то ожидая, что тот в любой миг может превратиться в кровь, но не решился обидеть хозяев и сделал осторожный глоток.
Красное вино, дорогое, крепкое, душистое и ароматное, заставило сердце стучать быстрее, усталость отступила.
Светловолосая дева неожиданно подняла на Изгоя затуманенные бледно-голубые глаза. Стремительно встала и направилась к нему, осторожно, словно боясь наткнуться на рассыпанные иголки, ступая по снегу. Из одежды на ней была лишь тонкая, ничем не подпоясанная крестьянская рубаха, а ноги оставались босыми. Лённарт нахмурился. Отпечатки ступней заставили охотника вздрогнуть, но, прежде чем он успел испугаться, на пути у девчонки встала рыжая красавица.
– Что такое, Сив?[2] – участливо поинтересовалась она.
– Он. – Босоногая указала на застывшего и забывшего дышать Изгоя. – Это мой жених?
Рыжая вопросительно посмотрела на чернобородого, и тот снова отрицательно покачал головой.
– Нет, милая. Это не он.
– Правда? – Та доверчиво смотрела на женщину.
– Правда, – мягко ответила та. – Этот другой. Чужой.
Девушка сделала еще один шаг, и рыжеволосой пришлось, обняв ее сзади, крепко сплести руки на талии.
– Он чужой, – шепнула она на ухо странной девчонке.
– Я поцелую его. Один раз. Ему понравится. Пожалуйста, тетя, – умоляюще попросила босоногая.
– Нет, Сив. Он наш гость. Идем. Идем со мной. Смотри, какой олешка. Нравится?
Ледяная невеста задумчиво кивнула, рассматривая лежащий на снегу мех.
– Серебристый. Теплый.
Забыв о Лённарте, девушка легла на шкуру и свернулась клубочком. Рыжая села рядом, ласково поглаживая ее по волосам.
– Тетя?
– Да, милая?
– Я устала. Хочу туда. В пламя. Забыться.
– Перестань. Тебе запрещено.
– Знаешь… я сегодня снова искала его весь день. Но… каждый раз ошибалась. Почему они все застывают? Почему бросают меня?
– Они тебя недостойны. Пустые люди. Ты найдешь его. Когда придет время. А теперь спи. Это всего лишь сон.
– Сон? – пробормотала девчонка.
– Да. Закрывай глазки. Когда ты проснешься, он сам найдет тебя и будет рядом.
– Правда? – счастливо поинтересовалась Ледяная невеста. – Обещаешь?
– Обещаю.
Трещали дрова в костре, противно чавкал плосколицый громила, загадочно улыбался человек с собаками. Чернобородый задумчиво посмотрел на истекающего потом Лённарта.
– Только не говори, что ты не знал, кто сидит у огня во время Отига.
– Я… подозревал.
– Но надеялся, что все же ошибаешься. – Тот покачал головой. – Так ты догадался, кто я?
– Нет.
– А про Сив, как понимаю, догадался?
– Я понял, кто она такая.
– Тем лучше. Ты ей понравился, и девочка тебя так просто не забудет, Лённарт.
– Не помню, чтобы я представлялся. – Это прозвучало немного резче, чем он хотел.
Собеседник громко фыркнул:
– Даже я слышал о Лённарте из Гренграса. Лённарте Изгое. Лучшем охотнике за головами на всем Гьюнварде. Слава бежит впереди тебя, человек. И в большинстве своем – слава дурная.
– Не всему, что говорят, можно верить.
– Но прозвище Изгой ты получил вполне заслуженно. В Гренграсе тебя до сих пор поминают плохим словом. Что ты там учудил, человече?
– Разве это сейчас важно?
– В общем-то нет, – усмехнулся чернобородый.
– Что ты с ним возишься? – прогудел пожиратель лосятины. – Не видишь, как он туп?! Отдай его мне!
– Помолчи, Орвар.
– Не затыкай мне рот! – рыкнул тот, и темные глазки блеснули красным. – Это моя земля!
– Не позорься, брат. И меня не позорь, – с презрением сказала рыжеволосая женщина, и это сразу охладило пыл забияки. – Мы – твои гости. Этот путник – тоже. Так что будь добр, прояви себя радушным хозяином.
– Ну, положим, некоторых я к столу не приглашал, – проворчал Орвар Большое Брюхо, зло посмотрев на Лённарта. – Разве что только на стол.
Он рассмеялся собственной неказистой шутке, но никто его не поддержал, и повелитель кладбищ вновь занялся едой, выудив из воздуха на этот раз кусок оленины. Чернобородый обернулся к Изгою:
– У тебя потрясающий талант наживать себе неприятности. Вначале Сив, теперь этот бездонный мешок. Не советую тебе в следующий Отиг выходить из дома, человече. Меня и Дагни может не оказаться рядом, и никто не остановит ни девочку, ни Орвара.
Лённарт прищурился:
– Готов поспорить, тебя зовут Расмус.
– Ба! – Чернобородый сделал удивленные глаза. – С чего ты так решил?
Изгой пожал плечами:
– В народе говорят, Дагни Два Сапога и Расмус Углежог – неразлучная пара.
– Только зимой, малыш, – сказала рыжеволосая, продолжая поглаживать Сив по волосам. – Вот видишь, братец. Он не так безнадежен, как ты думал.
Орвар, не переставая жевать, пробурчал, что в гробу он таких видал. Сотнями. Лённарт в ответ отхлебнул глега.
– Ты упомянул про следующий Отиг. По мне, так до него еще слишком далеко. Вначале надо пережить этот.
– Все зависит от тебя. – Настала очередь Расмуса пожимать плечами. – Мы дадим тебе шанс выжить.
Лённарт не горел желанием заключать сделки с темными силами.
– Еще? – улыбнулась Дагни.
Охотник за головами подумал, кивнул и протянул рыжей опустевшую кружку. Она вновь наполнилась глегом, и Изгой не успел моргнуть, как перед ним, прямо на земле, появились глиняные миски с едой.
– Угощайся, – благодушно предложил чернобородый. – Ешь-ешь. Я отсюда слышу, какое эхо живет в твоем животе. Избавь меня от этих звуков. А после… поговорим.
Кислая салака, брусника, мед, грубый зерновой хлеб и мясо глухаря с пареным луком. Лённарт не заставил просить себя дважды. У него с раннего утра во рту не было ни крошки, и он надеялся, что еда не исчезнет у него из живота точно так же, как появилась. Орвар принюхался, презрительно скривился и начал остервенело обгладывать кость, скрежеща по ней зубами.
Молчаливый молодой человек подбросил в огромный костер еще немного дров, отчего в небо ударил очередной сноп искр. За границей света белой стеной бушевала вьюга.
– Почему вы спасли меня?
– Мы? Не говори ерунды! Мы не занимаемся спасением людей. Если честно, парень, в большинстве случаев нам наплевать, что будет с такими, как ты.
– И все же вы привели меня сюда.
– Вновь ошибка. Ты сам пришел. Мы просто приняли тебя, как случайного гостя.
– К тому же собаки его пропустили, – сказал сероглазый, окруженный тремя белоснежными зверями. Голос у него оказался неожиданно высоким и звонким.
Дагни вопросительно подняла брови:
– Так, значит, это твои шутки, Охотник?
– Я им не приказывал. Просто Юрвьюдер[3] показалось, что будет забавно продолжить историю этой ночи. – На его лице блуждала загадочная улыбка. – Хьйорнтанд[4] был того же мнения.
Синеглазый пес, самый большой из трех, подошел к Лённарту и пристально посмотрел на него. Мужчина был готов заложить собственную руку, что в этом взгляде было больше разума, чем у некоторых людей.
– Ты нравишься Фирну,[5] – с удивлением сказал Охотник. – И Юрвьюдер не так просто привела тебя к огню. Мои друзья не к каждому подходят.
Пес так же молча отошел. Орвар, вытянув сальные губы трубочкой, едва слышно свистнул, привлекая к себе внимание зверя. Фирн его проигнорировал, зато зеленоглазый Хьйорнтанд решил проверить, в чем дело, и, несмотря на неодобрительно сведенные брови Охотника, направился к повелителю могил. Тот скорчил довольную рожу и швырнул в пса костью.
Он не попал, но в следующее мгновение на грубияна налетел страшный в своей ярости снежный буран. Возле горла Орвара грозно щелкнули клыки, и тот с удивленно-рассерженным воплем упал на спину. Зубы клацнули еще раз, однако через секунду пес отпрыгнул в сторону, избегая удара грубого каменного молота, появившегося в руках брата Дагни.
Толстяк, рыча и страшно сквернословя, вскочил на ноги. Брызжа слюной, он двинулся на зверя, однако рядом с зеленоглазым встали Юрвьюдер с Фирном, и Орвар в нерешительности остановился. Троица заставила задуматься даже его.
– Пока гладишь – мил да хорош, не поладишь – костей не соберешь, – рассмеялся Охотник.
Повелитель кладбищ в ответ свирепо сплюнул, в раздражении швырнул топор на землю и, резко развернувшись, ушел в темноту. Было слышно, как с грохотом разлетелись несколько памятников.
Дагни разочарованно покачала головой. Расмус кратковременную стычку проигнорировал. Лённарт допил остывающий глег. Собаки вновь расположились у ног хозяина.
– Где такие водятся? – неожиданно для себя спросил Изгой, и Охотник впервые посмотрел на него.
Серые бесстрастные глаза напугали Лённарта. А ведь он никогда не считал себя трусом и не поверил бы, что не сможет выдержать взгляд человека. Впрочем, Охотник человеком не был. Сейчас на гостя смотрела сама смерть, и ее узкие, не больше игольного ушка, зрачки парализовали его. Заставили почувствовать запах сырой земли, услышать неспешное копошение червей, понять, что еще несколько мгновений, и он больше никогда не увидит солнце.
Наваждение накатило и исчезло. Лённарт осторожно перевел дух. Охотник отвел взгляд, улыбнулся, а затем нараспев продекламировал:
– Эти звери – духи зимы, – решил пояснить Расмус. – Во всяком случае, прими такой ответ. Он самый простой и понятный из всего, что я могу тебе предложить. Наелся? Согрелся?
– Да. Благодарю.
Ему действительно стало лучше. Мышцы больше не наливались свинцовой тяжестью, его укутало приятное тепло, в голове хоть и шумело, но лишь от выпитого.
– Вижу, у тебя есть еще вопросы. Не стесняйся. Я отвечу на них, прежде чем задать свои, раз уж Юрвьюдер оказалась столь любезна, что тебя привела.
Желтоглазая собака протяжно зевнула. Из мрака выступила туша Орвара. Поостывший толстяк, ни с кем не разговаривая, тяжело отдуваясь, уселся обратно, на кипу шкур, злобно зыркнул из-под насупленных бровей и, выудив из воздуха целую бычью ногу, начал неторопливо ее объедать. Мясо он запивал какой-то дрянью, после каждого глотка показательно морщась, словно ел кислые яблоки.
– Тот… человек, – Лённарт покосился на задумчивого мечника, который все так же, не отрываясь, смотрел в пламя, и по его неподвижной фигуре можно было подумать, что он задремал. – Кто он?
– А… – понимающе усмехнулся Расмус. – Он такой же чужак, как и ты.
– Приблудный гость! – выразил свое мнение Орвар, разговаривая с набитым ртом.
– Понимаешь ли… – Чернобородый нагнулся поближе к уху Изгоя и заговорщицки зашептал: – Он, в отличие от нас, из плоти и крови. Но у него большая проблема, парень. Гораздо более серьезная, чем та, что заставила тебя заглянуть на наши поздние посиделки. Он бессмертный.
– Разве это плохо? – удивился Лённарт.
– Для людей – да. Мы… хм… сущности, спокойно переносим вечную жизнь. А вот вы уже на третьем-четвертом веку теряете голову. То вам становится скучно, то начинаете страдать по любому пустяку, из-за любой смерти.
– Хлюпики, – безжалостно прокомментировал Орвар.
– Бессмертие, которое тебе кажется даром богов, на самом деле кара. Все зависит от того, сколько ты с ним прожил. Чем дальше, тем тошнее. Ингольф! – Он повысил голос. – Сколько лет ты приходишь к костру?
– Не помню, господин, – глухо ответил человек. – Долго.
– Веков семь. Или восемь, – сказал Орвар. – Каждый Отиг он здесь. Еще ни одного не пропустил. Когда тебе надоест его терпеть, Расмус?
– Ингольф не может умереть, – продолжил чернобородый, проигнорировав вопрос Большого Брюха. – И ты даже представить не можешь, человече, как ему надоело жить. О! Что он только не делал. Но самоубийством тут не поможешь. История, которая с ним произошла, на мой взгляд, очень поучительна. Он нарушил контракт. Вроде того, как ты сейчас нарушил свой. Поэтому какая-то добрая душа прокляла Ингольфа за его обман.
– Теперь он может найти смерть лишь в поединке. – Дагни накрыла Сив шерстяным пледом и вернулась на прежнее место.
– Не вижу с этим особых проблем, – недоуменно сказал Лённарт. – За восемьсот лет можно ввязаться в драку, из которой тебя вынесут вперед ногами.
– Это достаточно трудно сделать, особенно если Охотник стоит у тебя за спиной, – усмехнулся Расмус.
– То есть вы не даете ему умереть?
– Совершенно верно, – кивнула Дагни. – Его время еще не пришло. За все приходится отдать свою цену. Он пока не готов платить. А готов ли ты?
– Не понимаю.
– Какую цену ты готов заплатить, чтобы завершить дело, мальчик? – Ее темно-зеленые глаза смотрели серьезно.
– Вы и об этом знаете, – невесело улыбнулся Лённарт. – Видели его?
– Его? – состроил задумчивое лицо Расмус. – Да. Пожалуй, что видели. Он ушел за полчаса до того, как появился ты.
Изгой не ответил. Ждал продолжения.
– Ты человек не робкого десятка, Лённарт. Не испугался связаться с магом.
– Волшебники-нигири редко выходят из своей страны. Я не рассчитывал на такую встречу.
– Да какой волшебник?! – Орвар с презрением выбросил кость в костер. – Недоучка. Делов-то! На одну ладонь положить, другой прихлопнуть. Ничего он не умеет! Единственный фокус использовал, и то неудачно.
– До Мышиных гор недалеко, но ты еще можешь успеть, – сказала Дагни. – Догнать беглеца возможно.
– И вы хотите мне помочь?
Охотник потянулся, лег, положив голову на спину Фирну, произнес:
– Если ты желаешь завершить дело, за которое взялся, я могу предоставить тебе такую возможность.
– Зачем вам это надо?
– Я могу задать тот же вопрос. – Громила Орвар презрительно выпятил нижнюю губу. – Зачем это надо тебе? Ты что, и вправду дурак, раз решил затеять гонки во время Отига? Когда такие, как ты, лишь помеха на нашем пути. Что заставило твою задницу оставить дом, очаг, жратву, баб, тупые басенки и пуститься в дорогу?
– Я покажу, если тебе это интересно, брат, – сказала Дагни, легонько хлопая в ладоши. Воздух замерцал…
Корчма в Гунсе оказалась казенной, и это полностью устраивало Лённарта, экономившего скудное содержимое своего кошелька. Несмотря на то что охотник был вольной пташкой, добрый приятель из магистрата Строгмунда справил ему надлежащую бумагу, благодаря которой, когда монеты заканчивались, Изгой быстренько «переходил» на службу к королю и, пока не появлялись деньжата, пользовался щедростью его величества. Впрочем, на этот раз слово «щедрость» было явным преувеличением.
Гунс – маленький городишко, один из последних на тракте короля Густава, и ожидать от корчмы чего-то особенного, из ряда вон выходящего не приходилось. Маленькая, тесная, темная, плохо отапливаемая. С отвратительно вымытыми полами и столами, изрезанными ножами посетителей, она вряд ли кого-то могла к себе расположить. Особенно если остановиться на ночевку и поближе познакомиться с армией клопов, населяющих здешние матрасы.
Когда надо, Лённарт мог быть неприхотливым, но насекомые умудрились достать даже его. В итоге Изгой, выбравшись из клетушки, перешел в зал и, бросив плащ поближе к очагу, дотянул остаток ночи. Разумеется, когда наступило утро, он не преминул высказать хозяину заведения все, что думает о его домашних питомцах.
Теперь, невыспавшийся, а оттого мрачный и не слишком склонный к общению, он сидел на грубой шершавой лавке и без всякого аппетита ел стремительно остывающий пивной суп. Дверь со скрипом распахнулась, и вместе с холодом в зал вошел корчмарь с сыновьями. Они сгрузили в углу несколько вязанок хвороста. Лённарт придирчиво изучил плавающие в супе лук и яйцо, деревянной ложкой отогнал к краю тарелки имбирь и, откусив от большого, но, увы, уже успевшего немного зачерстветь ломтя хлеба, продолжил трапезу.
– Вы останетесь на время Отига, господин? Огонь будет гореть всю ночь.
– Нет, – не поднимая глаз, ответил Лённарт. – Иначе твои клопы выпьют из меня оставшуюся кровь к обеду.
Корчмарь скривил физиономию, но оставил комментарии при себе и занялся более важными делами. Изгой тем временем расправился с завтраком и попросил подбросить хвороста в огонь. Холодало.
Дверь на улицу вновь распахнулась. В корчму вошел высокий худой человек. У него было грубое, обветренное лицо, густые седые усы и большой утиный нос. Встретившись взглядом с Лённартом, он приветливо кивнул, оббил снег с сапог и, сняв бобровую шубу и шапку, небрежно кинул их на ближайшую лавку. Цепкий глаз охотника за головами сразу приметил пояс незнакомца. Из лосиной кожи, с потемневшей от времени серебряной пряжкой и выбитой на ней королевской короной.
В гости пожаловал староста Гунса. Он переглянулся с корчмарем, подтащил свободную лавку к столу Лённарта и сел напротив него, даже не соизволив спросить разрешения. Изгой дернул бровью, но решил промолчать и посмотреть, что будет дальше.
Никто из них не стоил этого.
На плечи вновь навалилась усталость. Ее вес был столь огромен, что ноги Лённарта не выдержали, он опять упал и на этот раз уже не смог подняться. Вьюга, сжалившись над человеком, запорошила его теплым, нежным, снежным шелком и ласково нашептывала колыбельную.
Лённарт из Гренграса, которого многие знали под прозвищем Изгой, проигрывал схватку за свою жизнь.
Ему снились нигири – народ Мышиных гор.
Их ласковые, щебечущие, птичьи голоса. Беличьи уши с пушистыми венчиками кисточек. Синие, как тысячелетний лед Грейсварангена, глаза. Черные узоры татуировок в углах ртов, на лбах и щеках. Украшения из моржовых клыков и бледных многогранных аквамаринов. Глухая одежда из тюленьих и оленьих шкур и конечно же магия. То, чем раньше владели и люди, и нигири, в полном объеме осталось лишь у последних. Так захотели давно ушедшие боги, но никто не помнил причин, почему они приняли такое решение.
Однако с тех пор маленькому народу не стало места среди людей. Зависть, злоба и недовольство соседей заставили их уйти далеко на север и запереться между ледяных скал и торосов. Они редко выходили в обжитые земли и еще реже пускали к себе гостей. Существовала граница, за которую таким, как Лённарт, без приглашения ходу не было…
Сквозь сон Изгой услышал собачий лай. Он становился все громче. С трудом подняв голову, через летящий в лицо снег и метель охотник разглядел впереди отблеск костра. Все еще не веря в увиденное, он поднялся и направился на свет огня.
Его окружили старые, покореженные временем, занесенные осины с омертвевшими высушенными вершинами и обломанными нижними ветвями. Лённарту понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он оказался на кладбище. Судя по всему, старом и всеми давно забытом.
Невысокая ограда, сложенная из взятых на берегу реки камней, была порядком разрушена. От ворот осталось одно воспоминание, теперь на их месте возвышались два склонившихся друг к другу толстых дерева. Ветви крон переплелись между собой так, что получилась арка. За нею, в красноватых отблесках костра, виднелись покосившиеся могильные камни.
Огнище казалось огромным. Пламя не смущал ни поднявшийся ветер, ни валивший снег – оно не собиралось затухать от столь незначительных неудобств.
Лённарт задумчиво посмотрел назад, в лесной мрак.
Вьюга Отига крепчала. Все громогласнее становилось ее жуткое многоголосое пение. Стремительно холодало. Жгучий мороз обжигал ноздри, не давая дышать.
Изгой понимал, что сейчас опять находится между двух зол. Лес и непогода убьют его. С другой стороны, сидящие у огня – вряд ли простые люди. Те никогда не станут жечь костер на кладбище в такую ночь. Всем известно про Орвара Большое Брюхо. Погосты – это его вотчина.
Следовательно, тот, кто создал пламя, не боялся ни внимания Орвара, никого другого из тысячного сонма темных существ. И от него следовало бы держаться как можно дальше, если бы не одно «но».
Изгой не хотел умирать.
Огонь давал шанс выжить. И Лённарт не собирался его упускать.
Охотник решительно двинулся вперед, прошел под склоненными осинами и едва миновал «ворота», как ему навстречу, перепрыгивая через обломанные ветром могильные камни, выскочили две огромные собаки.
Кобель и сука. Широкогрудые, с пушистой, густой, белой шерстью, лобастыми головами и длинными лапами. Они ничем не напоминали ни свирепых мясницких псов Дуйтчьварга, ни серых волкодавов Клеверного острова, ни пастушьих сторожевых из южных областей страны.
Лённарт настороженно рассматривал животных. Сука встретилась с ним взглядом и насмешливо фыркнула. Глаза у нее были желтыми и безучастными, как плывущая по небу луна. Ее зеленоглазый спутник хватанул пастью снег, жадно прожевал, глубоко вздохнул и выжидающе посмотрел на Изгоя.
Тот благоразумно убрал руку с меча.
Словно подчиняясь чьей-то команде, собаки развернулись и потрусили к огню. Лённарт, поколебавшись, снял лыжи и направился следом.
Костер оказался даже больше, чем он предполагал. Выше человеческого роста. Пламя гудело, словно в горне кобольдов, и бросало тысячи рубиновых искр в облачное небо.
В шаге от границы тьмы и света Лённарт, замешкавшись, остановился. Вокруг него бушевала вьюга, а там было полное безветрие – ни одна снежинка не осмеливалась упасть рядом со стоянкой.
У огня, на оленьих шкурах, сидели люди. Шестеро.
Ближе всех к охотнику находился мужчина лет пятидесяти. В его густой черной бороде было полно седины. Орлиный нос и сросшиеся темные брови придавали незнакомцу грозный вид, в дубленую куртку и штаны въелась угольная пыль, лисья шапка-ушанка лежала рядом, на шкуре. Он беседовал с красивой рыжеволосой женщиной, несмотря на зиму одетой лишь в тонкое изумрудное платье с алой полосой, идущей от низкого выреза на груди, и бархатные остроносые полусапожки, украшенные рдяными блестками.
Рядом, в окружении трех белых собак, восседал невысокий, щуплый сероглазый молодой человек с неприятным, несколько одутловатым лицом и редкой каштановой бородой. У его бедра лежало короткое копье с длинным наконечником и лук с неполным колчаном. Парень был занят тем, что трепал по холке синеглазого пса, и тот, словно кот, довольно жмурился.
Сразу за ним, подогнув под себя ноги, ссутулилась некрасивая молоденькая светловолосая девушка. Она что-то напевала и ласково гладила ладошкой оленью шкуру.
Еще дальше пристально наблюдал за пламенем, положив руки на гарду вонзенного в снег меча, высокий мужчина. Надвинутый капюшон скрывал от Лённарта его лицо.
По другую сторону костра в одиночестве расположился грузный толстяк. Чавкая, он ел печеную лосятину, разрывая мясо толстыми пальцами.
Синеглазый пес поднял уши и, посмотрев в сторону Изгоя, задумчиво склонил голову. Недавние знакомые Лённарта – желтоглазая сука и ее зеленоглазый спутник – оставили появление человека без внимания.
Охотник вышел на освещенное пространство и глухо сказал:
– Добрые люди! Пустите погреться.
Крупный широкоплечий мечник встал, выдернув клинок из снега. Но чернобородый мужчина прервал беседу с красавицей в зеленом платье и едва заметно покачал головой. Воин без возражений опустился на прежнее место, положил меч на колени и, как прежде, уставился в огонь.
Чернобородый посмотрел на Изгоя:
– С добрыми людьми ты несколько поторопился, человече. Но к огню проходи. Негоже гнать путника прочь в такую ночь. Будешь моим гостем.
Приземистый жирный детина в подранной собачьей шубе, услышав эти слова, недовольно заворчал и, рыгая, принялся ковырять вымазанным жиром пальцем в гнилых зубах. Этот не понравился Лённарту сразу. Плоская рожа, низкий лоб, широко посаженные злобные глазки, всклокоченная борода цвета ржавчины.
Пригласивший Изгоя к костру не обратил на недовольство сидящего рядом ровным счетом никакого внимания.
Возле огня было тепло. Лённ расстегнул застежку барсучьего плаща и бросил его на шкуры. Рыжеволосая, повинуясь легкому движению черных бровей мужчины, изящно поднялась и подошла к чугунному котлу, стоящему на углях. Зачерпнув из него ковшиком на длинной ручке, налила в кружку и с улыбкой протянула ее гостю.
Прежде чем взять напиток, охотник задержал взгляд на лице женщины. Оно было прекрасно, словно выточено самым талантливым скульптором. Прямой нос, овальный подбородок, чувственные губы. Белоснежная кожа. Рыжие, красноватого оттенка волосы, брови и ресницы. И едва заметные бледные конопушки на высоких скулах. Разумеется, зеленые глаза. У таких рыжеволосых женщин, уроженок восточных островов Гьюнварда, цветом они походили на поделочный змеевик. Когда красавица улыбалась, в уголках ее глаз собирались крошечные морщинки, и Изгой понял, что она не так молода, как кажется.
В кружке оказался горячий глег, остро пахнущий миндалем и какой-то неизвестной охотнику заморской пряностью. Он с сомнением покосился на напиток, почему-то ожидая, что тот в любой миг может превратиться в кровь, но не решился обидеть хозяев и сделал осторожный глоток.
Красное вино, дорогое, крепкое, душистое и ароматное, заставило сердце стучать быстрее, усталость отступила.
Светловолосая дева неожиданно подняла на Изгоя затуманенные бледно-голубые глаза. Стремительно встала и направилась к нему, осторожно, словно боясь наткнуться на рассыпанные иголки, ступая по снегу. Из одежды на ней была лишь тонкая, ничем не подпоясанная крестьянская рубаха, а ноги оставались босыми. Лённарт нахмурился. Отпечатки ступней заставили охотника вздрогнуть, но, прежде чем он успел испугаться, на пути у девчонки встала рыжая красавица.
– Что такое, Сив?[2] – участливо поинтересовалась она.
– Он. – Босоногая указала на застывшего и забывшего дышать Изгоя. – Это мой жених?
Рыжая вопросительно посмотрела на чернобородого, и тот снова отрицательно покачал головой.
– Нет, милая. Это не он.
– Правда? – Та доверчиво смотрела на женщину.
– Правда, – мягко ответила та. – Этот другой. Чужой.
Девушка сделала еще один шаг, и рыжеволосой пришлось, обняв ее сзади, крепко сплести руки на талии.
– Он чужой, – шепнула она на ухо странной девчонке.
– Я поцелую его. Один раз. Ему понравится. Пожалуйста, тетя, – умоляюще попросила босоногая.
– Нет, Сив. Он наш гость. Идем. Идем со мной. Смотри, какой олешка. Нравится?
Ледяная невеста задумчиво кивнула, рассматривая лежащий на снегу мех.
– Серебристый. Теплый.
Забыв о Лённарте, девушка легла на шкуру и свернулась клубочком. Рыжая села рядом, ласково поглаживая ее по волосам.
– Тетя?
– Да, милая?
– Я устала. Хочу туда. В пламя. Забыться.
– Перестань. Тебе запрещено.
– Знаешь… я сегодня снова искала его весь день. Но… каждый раз ошибалась. Почему они все застывают? Почему бросают меня?
– Они тебя недостойны. Пустые люди. Ты найдешь его. Когда придет время. А теперь спи. Это всего лишь сон.
– Сон? – пробормотала девчонка.
– Да. Закрывай глазки. Когда ты проснешься, он сам найдет тебя и будет рядом.
– Правда? – счастливо поинтересовалась Ледяная невеста. – Обещаешь?
– Обещаю.
Трещали дрова в костре, противно чавкал плосколицый громила, загадочно улыбался человек с собаками. Чернобородый задумчиво посмотрел на истекающего потом Лённарта.
– Только не говори, что ты не знал, кто сидит у огня во время Отига.
– Я… подозревал.
– Но надеялся, что все же ошибаешься. – Тот покачал головой. – Так ты догадался, кто я?
– Нет.
– А про Сив, как понимаю, догадался?
– Я понял, кто она такая.
– Тем лучше. Ты ей понравился, и девочка тебя так просто не забудет, Лённарт.
– Не помню, чтобы я представлялся. – Это прозвучало немного резче, чем он хотел.
Собеседник громко фыркнул:
– Даже я слышал о Лённарте из Гренграса. Лённарте Изгое. Лучшем охотнике за головами на всем Гьюнварде. Слава бежит впереди тебя, человек. И в большинстве своем – слава дурная.
– Не всему, что говорят, можно верить.
– Но прозвище Изгой ты получил вполне заслуженно. В Гренграсе тебя до сих пор поминают плохим словом. Что ты там учудил, человече?
– Разве это сейчас важно?
– В общем-то нет, – усмехнулся чернобородый.
– Что ты с ним возишься? – прогудел пожиратель лосятины. – Не видишь, как он туп?! Отдай его мне!
– Помолчи, Орвар.
– Не затыкай мне рот! – рыкнул тот, и темные глазки блеснули красным. – Это моя земля!
– Не позорься, брат. И меня не позорь, – с презрением сказала рыжеволосая женщина, и это сразу охладило пыл забияки. – Мы – твои гости. Этот путник – тоже. Так что будь добр, прояви себя радушным хозяином.
– Ну, положим, некоторых я к столу не приглашал, – проворчал Орвар Большое Брюхо, зло посмотрев на Лённарта. – Разве что только на стол.
Он рассмеялся собственной неказистой шутке, но никто его не поддержал, и повелитель кладбищ вновь занялся едой, выудив из воздуха на этот раз кусок оленины. Чернобородый обернулся к Изгою:
– У тебя потрясающий талант наживать себе неприятности. Вначале Сив, теперь этот бездонный мешок. Не советую тебе в следующий Отиг выходить из дома, человече. Меня и Дагни может не оказаться рядом, и никто не остановит ни девочку, ни Орвара.
Лённарт прищурился:
– Готов поспорить, тебя зовут Расмус.
– Ба! – Чернобородый сделал удивленные глаза. – С чего ты так решил?
Изгой пожал плечами:
– В народе говорят, Дагни Два Сапога и Расмус Углежог – неразлучная пара.
– Только зимой, малыш, – сказала рыжеволосая, продолжая поглаживать Сив по волосам. – Вот видишь, братец. Он не так безнадежен, как ты думал.
Орвар, не переставая жевать, пробурчал, что в гробу он таких видал. Сотнями. Лённарт в ответ отхлебнул глега.
– Ты упомянул про следующий Отиг. По мне, так до него еще слишком далеко. Вначале надо пережить этот.
– Все зависит от тебя. – Настала очередь Расмуса пожимать плечами. – Мы дадим тебе шанс выжить.
Лённарт не горел желанием заключать сделки с темными силами.
– Еще? – улыбнулась Дагни.
Охотник за головами подумал, кивнул и протянул рыжей опустевшую кружку. Она вновь наполнилась глегом, и Изгой не успел моргнуть, как перед ним, прямо на земле, появились глиняные миски с едой.
– Угощайся, – благодушно предложил чернобородый. – Ешь-ешь. Я отсюда слышу, какое эхо живет в твоем животе. Избавь меня от этих звуков. А после… поговорим.
Кислая салака, брусника, мед, грубый зерновой хлеб и мясо глухаря с пареным луком. Лённарт не заставил просить себя дважды. У него с раннего утра во рту не было ни крошки, и он надеялся, что еда не исчезнет у него из живота точно так же, как появилась. Орвар принюхался, презрительно скривился и начал остервенело обгладывать кость, скрежеща по ней зубами.
Молчаливый молодой человек подбросил в огромный костер еще немного дров, отчего в небо ударил очередной сноп искр. За границей света белой стеной бушевала вьюга.
– Почему вы спасли меня?
– Мы? Не говори ерунды! Мы не занимаемся спасением людей. Если честно, парень, в большинстве случаев нам наплевать, что будет с такими, как ты.
– И все же вы привели меня сюда.
– Вновь ошибка. Ты сам пришел. Мы просто приняли тебя, как случайного гостя.
– К тому же собаки его пропустили, – сказал сероглазый, окруженный тремя белоснежными зверями. Голос у него оказался неожиданно высоким и звонким.
Дагни вопросительно подняла брови:
– Так, значит, это твои шутки, Охотник?
– Я им не приказывал. Просто Юрвьюдер[3] показалось, что будет забавно продолжить историю этой ночи. – На его лице блуждала загадочная улыбка. – Хьйорнтанд[4] был того же мнения.
Синеглазый пес, самый большой из трех, подошел к Лённарту и пристально посмотрел на него. Мужчина был готов заложить собственную руку, что в этом взгляде было больше разума, чем у некоторых людей.
– Ты нравишься Фирну,[5] – с удивлением сказал Охотник. – И Юрвьюдер не так просто привела тебя к огню. Мои друзья не к каждому подходят.
Пес так же молча отошел. Орвар, вытянув сальные губы трубочкой, едва слышно свистнул, привлекая к себе внимание зверя. Фирн его проигнорировал, зато зеленоглазый Хьйорнтанд решил проверить, в чем дело, и, несмотря на неодобрительно сведенные брови Охотника, направился к повелителю могил. Тот скорчил довольную рожу и швырнул в пса костью.
Он не попал, но в следующее мгновение на грубияна налетел страшный в своей ярости снежный буран. Возле горла Орвара грозно щелкнули клыки, и тот с удивленно-рассерженным воплем упал на спину. Зубы клацнули еще раз, однако через секунду пес отпрыгнул в сторону, избегая удара грубого каменного молота, появившегося в руках брата Дагни.
Толстяк, рыча и страшно сквернословя, вскочил на ноги. Брызжа слюной, он двинулся на зверя, однако рядом с зеленоглазым встали Юрвьюдер с Фирном, и Орвар в нерешительности остановился. Троица заставила задуматься даже его.
– Пока гладишь – мил да хорош, не поладишь – костей не соберешь, – рассмеялся Охотник.
Повелитель кладбищ в ответ свирепо сплюнул, в раздражении швырнул топор на землю и, резко развернувшись, ушел в темноту. Было слышно, как с грохотом разлетелись несколько памятников.
Дагни разочарованно покачала головой. Расмус кратковременную стычку проигнорировал. Лённарт допил остывающий глег. Собаки вновь расположились у ног хозяина.
– Где такие водятся? – неожиданно для себя спросил Изгой, и Охотник впервые посмотрел на него.
Серые бесстрастные глаза напугали Лённарта. А ведь он никогда не считал себя трусом и не поверил бы, что не сможет выдержать взгляд человека. Впрочем, Охотник человеком не был. Сейчас на гостя смотрела сама смерть, и ее узкие, не больше игольного ушка, зрачки парализовали его. Заставили почувствовать запах сырой земли, услышать неспешное копошение червей, понять, что еще несколько мгновений, и он больше никогда не увидит солнце.
Наваждение накатило и исчезло. Лённарт осторожно перевел дух. Охотник отвел взгляд, улыбнулся, а затем нараспев продекламировал:
Посчитав, что вполне ответил на вопрос, Охотник замолчал. Дагни, не гнушаясь ролью хозяйки очага, принесла Изгою третью кружку. Он взял, но решил больше не пить. В голове начинало шуметь. Напиток оказался гораздо крепче, чем можно было предположить.
Я подарю тебе чудесную собаку, во Тьме которую добыл.
Огромен пес, да так, что с человеком сравниться может…
И более скажу – как человек умен: залает на врага, иль распознает друга,
Недобрый взгляд прочтет, что хитро отведен,
И, даже на мгновение не смутясь, он за тебя и жизнь свою положит.[6]
– Эти звери – духи зимы, – решил пояснить Расмус. – Во всяком случае, прими такой ответ. Он самый простой и понятный из всего, что я могу тебе предложить. Наелся? Согрелся?
– Да. Благодарю.
Ему действительно стало лучше. Мышцы больше не наливались свинцовой тяжестью, его укутало приятное тепло, в голове хоть и шумело, но лишь от выпитого.
– Вижу, у тебя есть еще вопросы. Не стесняйся. Я отвечу на них, прежде чем задать свои, раз уж Юрвьюдер оказалась столь любезна, что тебя привела.
Желтоглазая собака протяжно зевнула. Из мрака выступила туша Орвара. Поостывший толстяк, ни с кем не разговаривая, тяжело отдуваясь, уселся обратно, на кипу шкур, злобно зыркнул из-под насупленных бровей и, выудив из воздуха целую бычью ногу, начал неторопливо ее объедать. Мясо он запивал какой-то дрянью, после каждого глотка показательно морщась, словно ел кислые яблоки.
– Тот… человек, – Лённарт покосился на задумчивого мечника, который все так же, не отрываясь, смотрел в пламя, и по его неподвижной фигуре можно было подумать, что он задремал. – Кто он?
– А… – понимающе усмехнулся Расмус. – Он такой же чужак, как и ты.
– Приблудный гость! – выразил свое мнение Орвар, разговаривая с набитым ртом.
– Понимаешь ли… – Чернобородый нагнулся поближе к уху Изгоя и заговорщицки зашептал: – Он, в отличие от нас, из плоти и крови. Но у него большая проблема, парень. Гораздо более серьезная, чем та, что заставила тебя заглянуть на наши поздние посиделки. Он бессмертный.
– Разве это плохо? – удивился Лённарт.
– Для людей – да. Мы… хм… сущности, спокойно переносим вечную жизнь. А вот вы уже на третьем-четвертом веку теряете голову. То вам становится скучно, то начинаете страдать по любому пустяку, из-за любой смерти.
– Хлюпики, – безжалостно прокомментировал Орвар.
– Бессмертие, которое тебе кажется даром богов, на самом деле кара. Все зависит от того, сколько ты с ним прожил. Чем дальше, тем тошнее. Ингольф! – Он повысил голос. – Сколько лет ты приходишь к костру?
– Не помню, господин, – глухо ответил человек. – Долго.
– Веков семь. Или восемь, – сказал Орвар. – Каждый Отиг он здесь. Еще ни одного не пропустил. Когда тебе надоест его терпеть, Расмус?
– Ингольф не может умереть, – продолжил чернобородый, проигнорировав вопрос Большого Брюха. – И ты даже представить не можешь, человече, как ему надоело жить. О! Что он только не делал. Но самоубийством тут не поможешь. История, которая с ним произошла, на мой взгляд, очень поучительна. Он нарушил контракт. Вроде того, как ты сейчас нарушил свой. Поэтому какая-то добрая душа прокляла Ингольфа за его обман.
– Теперь он может найти смерть лишь в поединке. – Дагни накрыла Сив шерстяным пледом и вернулась на прежнее место.
– Не вижу с этим особых проблем, – недоуменно сказал Лённарт. – За восемьсот лет можно ввязаться в драку, из которой тебя вынесут вперед ногами.
– Это достаточно трудно сделать, особенно если Охотник стоит у тебя за спиной, – усмехнулся Расмус.
– То есть вы не даете ему умереть?
– Совершенно верно, – кивнула Дагни. – Его время еще не пришло. За все приходится отдать свою цену. Он пока не готов платить. А готов ли ты?
– Не понимаю.
– Какую цену ты готов заплатить, чтобы завершить дело, мальчик? – Ее темно-зеленые глаза смотрели серьезно.
– Вы и об этом знаете, – невесело улыбнулся Лённарт. – Видели его?
– Его? – состроил задумчивое лицо Расмус. – Да. Пожалуй, что видели. Он ушел за полчаса до того, как появился ты.
Изгой не ответил. Ждал продолжения.
– Ты человек не робкого десятка, Лённарт. Не испугался связаться с магом.
– Волшебники-нигири редко выходят из своей страны. Я не рассчитывал на такую встречу.
– Да какой волшебник?! – Орвар с презрением выбросил кость в костер. – Недоучка. Делов-то! На одну ладонь положить, другой прихлопнуть. Ничего он не умеет! Единственный фокус использовал, и то неудачно.
– До Мышиных гор недалеко, но ты еще можешь успеть, – сказала Дагни. – Догнать беглеца возможно.
– И вы хотите мне помочь?
Охотник потянулся, лег, положив голову на спину Фирну, произнес:
– Если ты желаешь завершить дело, за которое взялся, я могу предоставить тебе такую возможность.
– Зачем вам это надо?
– Я могу задать тот же вопрос. – Громила Орвар презрительно выпятил нижнюю губу. – Зачем это надо тебе? Ты что, и вправду дурак, раз решил затеять гонки во время Отига? Когда такие, как ты, лишь помеха на нашем пути. Что заставило твою задницу оставить дом, очаг, жратву, баб, тупые басенки и пуститься в дорогу?
– Я покажу, если тебе это интересно, брат, – сказала Дагни, легонько хлопая в ладоши. Воздух замерцал…
Корчма в Гунсе оказалась казенной, и это полностью устраивало Лённарта, экономившего скудное содержимое своего кошелька. Несмотря на то что охотник был вольной пташкой, добрый приятель из магистрата Строгмунда справил ему надлежащую бумагу, благодаря которой, когда монеты заканчивались, Изгой быстренько «переходил» на службу к королю и, пока не появлялись деньжата, пользовался щедростью его величества. Впрочем, на этот раз слово «щедрость» было явным преувеличением.
Гунс – маленький городишко, один из последних на тракте короля Густава, и ожидать от корчмы чего-то особенного, из ряда вон выходящего не приходилось. Маленькая, тесная, темная, плохо отапливаемая. С отвратительно вымытыми полами и столами, изрезанными ножами посетителей, она вряд ли кого-то могла к себе расположить. Особенно если остановиться на ночевку и поближе познакомиться с армией клопов, населяющих здешние матрасы.
Когда надо, Лённарт мог быть неприхотливым, но насекомые умудрились достать даже его. В итоге Изгой, выбравшись из клетушки, перешел в зал и, бросив плащ поближе к очагу, дотянул остаток ночи. Разумеется, когда наступило утро, он не преминул высказать хозяину заведения все, что думает о его домашних питомцах.
Теперь, невыспавшийся, а оттого мрачный и не слишком склонный к общению, он сидел на грубой шершавой лавке и без всякого аппетита ел стремительно остывающий пивной суп. Дверь со скрипом распахнулась, и вместе с холодом в зал вошел корчмарь с сыновьями. Они сгрузили в углу несколько вязанок хвороста. Лённарт придирчиво изучил плавающие в супе лук и яйцо, деревянной ложкой отогнал к краю тарелки имбирь и, откусив от большого, но, увы, уже успевшего немного зачерстветь ломтя хлеба, продолжил трапезу.
– Вы останетесь на время Отига, господин? Огонь будет гореть всю ночь.
– Нет, – не поднимая глаз, ответил Лённарт. – Иначе твои клопы выпьют из меня оставшуюся кровь к обеду.
Корчмарь скривил физиономию, но оставил комментарии при себе и занялся более важными делами. Изгой тем временем расправился с завтраком и попросил подбросить хвороста в огонь. Холодало.
Дверь на улицу вновь распахнулась. В корчму вошел высокий худой человек. У него было грубое, обветренное лицо, густые седые усы и большой утиный нос. Встретившись взглядом с Лённартом, он приветливо кивнул, оббил снег с сапог и, сняв бобровую шубу и шапку, небрежно кинул их на ближайшую лавку. Цепкий глаз охотника за головами сразу приметил пояс незнакомца. Из лосиной кожи, с потемневшей от времени серебряной пряжкой и выбитой на ней королевской короной.
В гости пожаловал староста Гунса. Он переглянулся с корчмарем, подтащил свободную лавку к столу Лённарта и сел напротив него, даже не соизволив спросить разрешения. Изгой дернул бровью, но решил промолчать и посмотреть, что будет дальше.