Страница:
Егор чихнул пять раз подряд и потрогал свои уши. А Даша нежно промурлыкала:
– Тебе не кажется, котик, что мы нагнали слишком много пафоса? Ты вон уже вспотел от серьёзности моих слов, у тебя даже уши покраснели. Ещё пара тирад – и они отвалятся за ненадобностью!
– Да ты что… Блин! Да ёб твою раскладушку!
Даша прыснула в ладошки, а Егор развёл руки в стороны и сжал кулаки, будто каратист. Со стороны создалось впечатление, что ему обломали весь кайф: он раздевал незнакомую девушку, и неожиданно в комнату вошла мама.
– Ну ладно, зайчик, давай я резюмирую, – смилостивилась Даша, продолжая подхихикивать каждой удачной метафоре. – Итак, в идеальном литературно-мировом конфликте, до которого Ромео и Джульетте как до твоих красных ушей… сражаются добро под маской зла со злом под маской добра. Таким образом, каждый герой, постоянно меняясь и не являясь при этом ни однозначно злым, ни однозначно добрым, отражает главный закон мироздания, гласящий: всё, что кажется постоянным – к примеру, могильная плита, – таковым не является.
– Даша, я сейчас убью тебя! – Егор встал и выпятил широкую грудь, заслонив Даше возможность созерцать.
– Убивай на здоровье. Меня без тебя не существует. Тоже мне, Македонский.
– Почему Македонский? Скорее уж Георгий Змеелов! Демон, побеждающий сам себя.
– Уйди, горе луковое! Не загораживай мне солнышко! – Даша снова расхихикалась.
– Сама ты горе! На Исиду ты даже со мной в руках не тянешь! А Диоген, кстати, мог обходиться без воды и пищи целую неделю. А тебе вот хрен, бестелесная моя!
– Ты тоже не можешь. И я не закончила. Сядь, пожалуйста, на место. И поправь пиджак, а то кобура выпирает.
Егор плюхнулся на лавочку и окончательно стушевался. Вот, змея, наблюдательная! Заметила! Но как?!
– Так вот, слушай дальше. В мире, где всё меняется, владеть чем-либо совершенно бессмысленно. Не успеешь ты как следует прикипеть к какому-нибудь чайнику – он тут же свисток и отбросит. Понимаешь меня, Егор? Я использую твой жаргон.
– Я понимаю тебя, Даша, спасибо! У тебя очень удачные метафоры, хоть ректору литературного института посылай ценной бандеролью. Только убить тебя всё равно хочется за бред Буцефала.
– Я бы убилась об стенку сама, но, увы, вокруг только деревья. А биться головой об асфальт – неэстетично и противоречит моим моральным принципам. Пойду тогда, что ли, в пруду утоплюсь. А ты наблюдай, хорошо? И записывай. Сейчас небеса разверзнутся, затем на город свалится тьма, и единственным лучиком света в этом царстве теней буду я – утопленница, смертью своей поправшая бессмысленность жизни! Тьфу! Гадость!
Даша плюнула, но у неё не получилось. Зато Егор плюнул вместо неё и случайно угодил в зеркало. И, потирая руки, воскрес:
– Ага, самоубийц не любишь? То-то! А вообще, задолбала аллюзиями, крошка! Хуже горькой редьки! И знаешь ещё что… – он прислонил указательный палец к губам. – Тебе действительно не идёт много нагонять. И особенно – плеваться. Не потому что ты женщина, нет! Упаси меня Анубис произносить твоё имя вслух! Просто всё, что ты говоришь, ужасно! Ужасно! У тебя очень гадкий язычок. Помолчи, пожалуйста.
Даша увидела, как волосы на голове собеседника зашевелились.
А Чистые Пруды продолжали кипеть и бурлить суетливо-ранневесенней водой, смешанной с окислами азота и серы. Какие-то предприимчивые деятели из далёкого Туркестана экспрессом доставили на воду настоящую венецианскую гондолу. Правда, они забыли приложить к ней профессионального гондольера с баркаролами, поэтому его место занимал дядя Эдик из плавающего кафе. Стоимость десяти кругов по Чистому Пруду на гондоле с дядей Эдиком – двести рублей.
В ближайшем будущем предприимчивые туркестанцы собирались наладить ещё два вида бизнеса: подвешивание карпов на крючки местным рыболовам и производство турок для кофе с выгравированными на них стансами Байрона. Карпами планировалось отовариваться в ближайшем продуктовом, а за участие в чемпионате Чистых Прудов по рыболовству брать по тысяче с каждой удочки. Что же касается кофе, то эта идея принадлежала сыну дяди Эдика Грише, решившему открыть Интернет-магазин под слоганом «Турки со стансами от предприимчивых туркестанцев» и заспамить рекламой своей продукции все турецкие литературные сайты.
Между тем за спинами Егора и Даши в сияющем всеми своими масками «Современнике» собирался начинаться очередной спектакль под названием «Софистика в кулуаре» от нового сверхмодного режиссёра. Постановка объявлялась премьерной на протяжении трёх предыдущих лет; участвующие в ней актёры кляли на чём свет стоит господа Бога, театр, зрителей и самих себя; билетёры заранее предупреждали тех, кто привёл на представление детей, о непоправимых нарушениях психики у подрастающего поколения благодаря растлевающему действию современного искусства.
Мимо Егора и Даши проскрипела высокая, как спичка, женщина с коляской, в которой находился огромный кусок буженины.
– От таких, как ты, пахнет войной, – сказал Егор. – Благодаря таким, как ты, мир разваливается на части и никогда больше не собирается воедино. Вседозволенность и безнаказанность. Ничто никому не принадлежит. Анархия, мать её за пятую ногу. Ты знаешь, тебе повезло, что ты женщина, иначе бы я на тебя подал в суд.
– Как всё бессмысленно, правда? – лукаво поддакнула Даша.
– Именно! Жизнь становится бессмысленной, если в ней, как ты утверждаешь, не за что уцепиться.
– Конечно. И каждый человек рано или поздно приходит к этому утверждению.
– Ага. И бросается в воду. Лицемерка. Иди, топись. Ну что ты? Пули на тебя жалко. Сама утопишься от своей безысходности. Давай, ступай.
Даша встала, но сумочку забыла на лавочке. Она оглянулась на Егора – тот слащаво ухмылялся, но почему-то не выглядел презренным антагонистом. Скорее, лицо Егора напомнило Даше клеймо-полумесяц царя Александра, который покорил полмира, но так и не смог поймать собственную тень.
Неторопливым шагом, оставляя за собой чётко выраженные следы, она подошла к пруду и присела на корточки.
Егор увидел, как Даша медленно и аккуратно завязала руки за спиной, а затем, не оборачиваясь, зашла в пруд и моментально скрылась под водой.
Глава 3. Чапаев и шантрапа
В этой главе, по первоначальной авторской задумке, должно было быть всё то, что описывалось в главе предыдущей. А в предыдущей на самом деле должно было быть совсем другое.
В результате в этой главе будет то, что должно было быть в главе номер пять – то бишь продолжение сюжетной линии под условным названием «Егор и Даша». Заметим также ещё раз, что сюжетной линии под условным названием «жизнь Юрика» в этой книге не будет. Поклонников экзистенциальных драм убедительно просим поскорее выйти за пределы экранов наших телевизоров.
Да, кстати, о трупах – они будут. Конечно, читатель уже проникся уважением к одному из двух героев (выбор, увы, невелик), и будет наверняка жалко, если, например, Даша, не успев как следует разойтись, отойдёт в мир иной. Или Егор, не выдержав накала лампочки печального зрелища, возьмёт и кинется-таки подо что-нибудь, например, под бисиклет режиссёра «Софистики в кулуаре». Так что необъяснимые исчезновения обязательно будут. Читатель – он ведь не глупая беззубая обезьянка, правда? Ему не надо ничего разжёвывать и впихивать в уши. Автор всегда верит в своего читателя, несмотря на противоположное мнение издателя, который верит только слезам оптовиков.
Что ж, вернёмся на Чистые Пруды. Это поистине шикарное московское тесто сыграет первостепенную роль в дальнейшем пироге повествования.
Итак, Егор почувствовал, что захлёбывается. Создалось впечатление, что он просто опечатался при наборе своего приговора.
Закашлявшись, он открыл глаза. В руках находилась пластиковая бутылка «Кока-колы», а над ним возвышалась человечина в красном свитере и бейсболке с логотипом. На шее блондинки висел лоток с фирменными бутылками и банками.
Егор выплюнул на асфальт добрую порцию химической воды, едва не забрызгав при этом асфальт.
– Она всё ещё ждёт сдачи, – произнёс щебечущий голос справа.
– Чего? – поморщился Егор, взглянув сперва на Дашу, а затем на секретного агента «The Coca-cola company».
– Бутылка стоит двадцать пять рублей. Вы взяли мою еду и теперь должны вымыть стекло, – пояснила блондинка.
– Сдачу полагается давать не мне вам, а вам мне, – запутался Егор.
Даша распахнула конопляный кошелёчек, вытащила оттуда двадцать восемь рублей и протянула со словами:
– Это за всё.
Довольная кокакольщица отправилась восвояси. Егор ещё некоторое время фыркал, бекал, мекал и кукарекал. Даша внимательно наблюдала за ним – через перископ. Наконец, будто бы отчаявшись, Егор взял недопитую бутылку за горлышко, размахнулся и, вложив всю мужскую силу, швырнул в пруд. Стеклянный предмет гордо шлёпнулся на бережную гладь не слишком кошерного водоёма.
Несколько секунд после этого Егор покачивался, держась липкими руками за пошатнувшееся лицо, молчал, как рыба-партизан, и покашливал. Затем вытащил из кармана огромное портмоне, в котором помещались американские доллары, французские франки, немецкие марки и русские рубли наряду с немереной кучей проездных, визиток, кредитных и дисконтных карточек. Отсчитав двадцать восемь рублей, он протянул их Даше со словами:
– Больше я тебе ничего не должен.
– Ты мне и так ничего не должен, – ответила Даша, отклонив протянутую руку.
– Возьми. Иначе я почувствую себя оскорблённым.
– Значит, мы квиты. Взять эти деньги – оскорбление для меня.
Егор ссыпал мелочёвку обратно, вытянул банкноту в одного Франклина и сказал:
– Всё дело – в цене. Поторгуемся?
– Нет.
– Ты что, хиппи? Денег за услуги не берёшь?
– Нет, не беру.
– Ну и глупо. Глупо отказываться от помощи, когда её предлагают. Возьми, – Егор сжал банкноту между большим и указательным пальцами и завертел ей, как игральной картой. – Возьми, купишь себе подарок на день рождения. А я ещё заработаю, мне не трудно.
Даша улыбнулась уголками узких глаз, аккуратно взяла сто долларов и положила их на ладонь, чтобы затем бережно разгладить.
– Ну, вот и правильно. Все женщины одинаковы. Разница только в цене.
Безмерно довольный собой, Егор спрятал портмоне, закурил и перекинул правую ногу через левую. Его интерес к собеседнице улетучился вместе с первыми кольцами американского дыма.
Даша выудила свою книгу, раскрыла на середине и ласково скользнула по страницам внутрь.
Извечное, но не имеющее продолжения молчание обрушил пахнущий тройным одеколоном мужчина полусредних лет в помятых джинсах и клетчатом пиджаке на голое тело. Неустойчивой походкой он фланировал мимо лавочек, заглядываясь на оккупировавших вакантные места пассажиров. Дойдя до лавочки, населённой Егором и Дашей, он робко остановился и неуверенно-патетично произнёс:
– Граждане! Помогите русскому поэту!
После чего, красиво шепелявя и с солнцем в глазах, прочитал примерно такие стихи:
– Э-э-э… э-э, ты чего?! – очнулся Егор. – С ума сошла?! Он же их пропьёт!
– Пусть. Тебе обидно?
– Ну и стерва ты. Были бы твои деньги, вот ни за что бы не отдала! Вот клянусь тебе – ни за что бы!
Егор трижды перекрестился и прочитал про себя «Кодекс банкира». Даша кивнула:
– Легко пришло – легко ушло.
Егор поднял руки и яростно отметил:
– Женщины – вы ужасны! Вы даже не способны по достоинству оценить тот адский капиталистический труд, который мы, мужчины, вкладываем во все ваши шмотки, косметику, диеты и папильотки. Всё, что вам достаётся просто так, вы принимаете как должное, и никогда в жизни четыре пальца об три коленки не ударите, чтобы сказать «спасибо»!
Даша оскалилась, словно акула, и спросила:
– Кстати, а зачем ты бутылку в пруд выбросил?
– Чего-чего? Какую бутылку?!
– Изподкокакольную.
– Ну, захотел – и выбросил. Ты что это, упрекаешь меня бутылкой, а сама деньгами разбрасываешься?
Даша часто-часто закивала, глядя прямиком в грустные глаза Егора. Тот запнулся, квакнул и похлопал себя по карманам. Похоже, его опять надули.
– Ну ладно, ничья? – завидуя бездомному поэту, он протянул ладонь.
– Ни твоя точно, – Даша легко пожала её.
– Тогда вернёмся к женщинам?
Даша отрицательно закивала.
– Тогда слушай сюда, королева, – Егор вновь вооружился переносным складом ценных бумаг и картона. – Вот, всякие там ливерпульские жуки утверждают, что «любовь не купишь», «друзья не продаются», и вообще, вся эта ваша недобитая метафизика не имеет денежного эквивалента. Но утвержденцы эти хреновы до сих пор не разобрались, что же такое ихняя неземная любовь, космическая морковь и трансцендентные помидоры. Ну, представь вот: какой-нибудь улыбчивый таджик на базаре будет кричать: «Хрюмзики! Хрюмзики! Только здесь и совершенно бесплатно! Лучшие хрюмзики из Хрюмляндии!» «А что такое хрюмзики?» – спросит проходящий мимо любопытствующий. «Не знаю! – ответит таджик, – Но хрюмзики – это прекрасно! Это вкуснее всего на свете! Берите хрюмзики бесплатно!»
Егор сжал свой пуленепробиваемый сейф и поднял его над головой, как Чапаев – монгольский флаг.
– Я не спорю с тем, что хрюмзики, возможно, не продаются, подобно белорусским партизанам. Но скажите же мне, наконец, что это такое и чем их поливать. И ещё, Даша, позволь пару абзацев. Была такая замечательная (тебе уж точно понравится) история про миллиардера, заплатившего мужчине миллион баксов за ночь с его жёнушкой. Ей это очень понравилось (тебе бы тоже понравилось), но затем мужчина потратил свой миллион на покупку бегемота, а миллиардер-глупышка сообразил, что морковь не продаётся, и отпустил девочку к своему мальчику. И она вернулась – и море романтических соплей в финале! Меня в этой правдивой истории смущает лишь одно: почему богач обратился к мужу, чтобы тот продал ему свою жену на одну ночь? Почему он сразу же не заплатил самой жене? Получается, жена – собственность мужа, так? И побыв немного потаскушкой при тугом кошельке…
Егор как следует позвенел тем, что сжимал в руках.
– И побыв немного кошельком при тугой потаскушке, она вернулась к прежней роли – корявой собственности в гнусных лапах мужского шовинизма. Таким образом, историю под названием «морковь не продаётся» втюхивают нам под активно фиктивным соусом. Я, хоть и мужчина, но не такой идиот, чтобы не различать, где женщина, которая всё же человек, хоть и с прибабахами, а где холодильник, который всё же вещь, хотя и без этих самых. Так вот, Даша, докажи мне обратное, и я пойду домой!
Егор выдохнул, вдохнул и раскланялся.
– Доказать? Хм. – Даша пожала глиняными плечиками. – Мне иногда кажется, что ты сам себя не понимаешь, особенно когда мучительно пытаешься. Но это не страшно. А вот история твоя – противная. Потому как деньги имеют куда меньше власти над людьми, нежели наркотические привязанности друг к другу. А любовь… не о ней, вообще-то, речь. Ты перепутал главы.
– Ну хорошо, только ответь – ты бы пошла за миллион баксов с незнакомым мужчиной типа меня в постель? Ответь, и мы будем квиты.
– Извини, Егорушка, но сама постановка вопроса идиотская. Такое впечатление, что секс – удовольствие, придуманное природой – должен ещё и оплачиваться в принудительном порядке. Ты прав в том, что проституция – порождение браков, то есть связей, основанных на чувстве собственности. Всё остальное – бред. Понимаешь, милый? Только в твоём извращённом обществе могла возникнуть эта история. И, похоже, твоё странное общество изрядно утыкано густыми аберрациями и мутными перверсиями. Правильно? Что скажешь?
– Скажу тебе, социолог хренов, что в семье циклопов – не без Кутузова. Деньги и власть – два краеугольных чемодана моего мира. Забудь про секс. Тебе предлагается миллион долларов – без дополнительных удовольствий! Просто психологический тест. Игра такая! Я знаю, ты возьмёшь деньги. На что потратишь? Ты же у нас вся дооообренькая, шмооообренькая такая! Отдашь на исцеление бедных тюленей в Бискайском заливе, рыбки для них купишь на Чукотке и привезёшь, и накормишь с рук.
Егор разошёлся. Его лицо приняло македонский оттенок.
– Тебе не кажется, котик, что мы нагнали слишком много пафоса? Ты вон уже вспотел от серьёзности моих слов, у тебя даже уши покраснели. Ещё пара тирад – и они отвалятся за ненадобностью!
– Да ты что… Блин! Да ёб твою раскладушку!
Даша прыснула в ладошки, а Егор развёл руки в стороны и сжал кулаки, будто каратист. Со стороны создалось впечатление, что ему обломали весь кайф: он раздевал незнакомую девушку, и неожиданно в комнату вошла мама.
– Ну ладно, зайчик, давай я резюмирую, – смилостивилась Даша, продолжая подхихикивать каждой удачной метафоре. – Итак, в идеальном литературно-мировом конфликте, до которого Ромео и Джульетте как до твоих красных ушей… сражаются добро под маской зла со злом под маской добра. Таким образом, каждый герой, постоянно меняясь и не являясь при этом ни однозначно злым, ни однозначно добрым, отражает главный закон мироздания, гласящий: всё, что кажется постоянным – к примеру, могильная плита, – таковым не является.
– Даша, я сейчас убью тебя! – Егор встал и выпятил широкую грудь, заслонив Даше возможность созерцать.
– Убивай на здоровье. Меня без тебя не существует. Тоже мне, Македонский.
– Почему Македонский? Скорее уж Георгий Змеелов! Демон, побеждающий сам себя.
– Уйди, горе луковое! Не загораживай мне солнышко! – Даша снова расхихикалась.
– Сама ты горе! На Исиду ты даже со мной в руках не тянешь! А Диоген, кстати, мог обходиться без воды и пищи целую неделю. А тебе вот хрен, бестелесная моя!
– Ты тоже не можешь. И я не закончила. Сядь, пожалуйста, на место. И поправь пиджак, а то кобура выпирает.
Егор плюхнулся на лавочку и окончательно стушевался. Вот, змея, наблюдательная! Заметила! Но как?!
– Так вот, слушай дальше. В мире, где всё меняется, владеть чем-либо совершенно бессмысленно. Не успеешь ты как следует прикипеть к какому-нибудь чайнику – он тут же свисток и отбросит. Понимаешь меня, Егор? Я использую твой жаргон.
– Я понимаю тебя, Даша, спасибо! У тебя очень удачные метафоры, хоть ректору литературного института посылай ценной бандеролью. Только убить тебя всё равно хочется за бред Буцефала.
– Я бы убилась об стенку сама, но, увы, вокруг только деревья. А биться головой об асфальт – неэстетично и противоречит моим моральным принципам. Пойду тогда, что ли, в пруду утоплюсь. А ты наблюдай, хорошо? И записывай. Сейчас небеса разверзнутся, затем на город свалится тьма, и единственным лучиком света в этом царстве теней буду я – утопленница, смертью своей поправшая бессмысленность жизни! Тьфу! Гадость!
Даша плюнула, но у неё не получилось. Зато Егор плюнул вместо неё и случайно угодил в зеркало. И, потирая руки, воскрес:
– Ага, самоубийц не любишь? То-то! А вообще, задолбала аллюзиями, крошка! Хуже горькой редьки! И знаешь ещё что… – он прислонил указательный палец к губам. – Тебе действительно не идёт много нагонять. И особенно – плеваться. Не потому что ты женщина, нет! Упаси меня Анубис произносить твоё имя вслух! Просто всё, что ты говоришь, ужасно! Ужасно! У тебя очень гадкий язычок. Помолчи, пожалуйста.
Даша увидела, как волосы на голове собеседника зашевелились.
А Чистые Пруды продолжали кипеть и бурлить суетливо-ранневесенней водой, смешанной с окислами азота и серы. Какие-то предприимчивые деятели из далёкого Туркестана экспрессом доставили на воду настоящую венецианскую гондолу. Правда, они забыли приложить к ней профессионального гондольера с баркаролами, поэтому его место занимал дядя Эдик из плавающего кафе. Стоимость десяти кругов по Чистому Пруду на гондоле с дядей Эдиком – двести рублей.
В ближайшем будущем предприимчивые туркестанцы собирались наладить ещё два вида бизнеса: подвешивание карпов на крючки местным рыболовам и производство турок для кофе с выгравированными на них стансами Байрона. Карпами планировалось отовариваться в ближайшем продуктовом, а за участие в чемпионате Чистых Прудов по рыболовству брать по тысяче с каждой удочки. Что же касается кофе, то эта идея принадлежала сыну дяди Эдика Грише, решившему открыть Интернет-магазин под слоганом «Турки со стансами от предприимчивых туркестанцев» и заспамить рекламой своей продукции все турецкие литературные сайты.
Между тем за спинами Егора и Даши в сияющем всеми своими масками «Современнике» собирался начинаться очередной спектакль под названием «Софистика в кулуаре» от нового сверхмодного режиссёра. Постановка объявлялась премьерной на протяжении трёх предыдущих лет; участвующие в ней актёры кляли на чём свет стоит господа Бога, театр, зрителей и самих себя; билетёры заранее предупреждали тех, кто привёл на представление детей, о непоправимых нарушениях психики у подрастающего поколения благодаря растлевающему действию современного искусства.
Мимо Егора и Даши проскрипела высокая, как спичка, женщина с коляской, в которой находился огромный кусок буженины.
– От таких, как ты, пахнет войной, – сказал Егор. – Благодаря таким, как ты, мир разваливается на части и никогда больше не собирается воедино. Вседозволенность и безнаказанность. Ничто никому не принадлежит. Анархия, мать её за пятую ногу. Ты знаешь, тебе повезло, что ты женщина, иначе бы я на тебя подал в суд.
– Как всё бессмысленно, правда? – лукаво поддакнула Даша.
– Именно! Жизнь становится бессмысленной, если в ней, как ты утверждаешь, не за что уцепиться.
– Конечно. И каждый человек рано или поздно приходит к этому утверждению.
– Ага. И бросается в воду. Лицемерка. Иди, топись. Ну что ты? Пули на тебя жалко. Сама утопишься от своей безысходности. Давай, ступай.
Даша встала, но сумочку забыла на лавочке. Она оглянулась на Егора – тот слащаво ухмылялся, но почему-то не выглядел презренным антагонистом. Скорее, лицо Егора напомнило Даше клеймо-полумесяц царя Александра, который покорил полмира, но так и не смог поймать собственную тень.
Неторопливым шагом, оставляя за собой чётко выраженные следы, она подошла к пруду и присела на корточки.
Егор увидел, как Даша медленно и аккуратно завязала руки за спиной, а затем, не оборачиваясь, зашла в пруд и моментально скрылась под водой.
Глава 3. Чапаев и шантрапа
«Не всё то золото, что хрустит».
Герцог Ламброз де ла Круа, казначей Её Величества
В этой главе, по первоначальной авторской задумке, должно было быть всё то, что описывалось в главе предыдущей. А в предыдущей на самом деле должно было быть совсем другое.
В результате в этой главе будет то, что должно было быть в главе номер пять – то бишь продолжение сюжетной линии под условным названием «Егор и Даша». Заметим также ещё раз, что сюжетной линии под условным названием «жизнь Юрика» в этой книге не будет. Поклонников экзистенциальных драм убедительно просим поскорее выйти за пределы экранов наших телевизоров.
Да, кстати, о трупах – они будут. Конечно, читатель уже проникся уважением к одному из двух героев (выбор, увы, невелик), и будет наверняка жалко, если, например, Даша, не успев как следует разойтись, отойдёт в мир иной. Или Егор, не выдержав накала лампочки печального зрелища, возьмёт и кинется-таки подо что-нибудь, например, под бисиклет режиссёра «Софистики в кулуаре». Так что необъяснимые исчезновения обязательно будут. Читатель – он ведь не глупая беззубая обезьянка, правда? Ему не надо ничего разжёвывать и впихивать в уши. Автор всегда верит в своего читателя, несмотря на противоположное мнение издателя, который верит только слезам оптовиков.
Что ж, вернёмся на Чистые Пруды. Это поистине шикарное московское тесто сыграет первостепенную роль в дальнейшем пироге повествования.
Итак, Егор почувствовал, что захлёбывается. Создалось впечатление, что он просто опечатался при наборе своего приговора.
Закашлявшись, он открыл глаза. В руках находилась пластиковая бутылка «Кока-колы», а над ним возвышалась человечина в красном свитере и бейсболке с логотипом. На шее блондинки висел лоток с фирменными бутылками и банками.
Егор выплюнул на асфальт добрую порцию химической воды, едва не забрызгав при этом асфальт.
– Она всё ещё ждёт сдачи, – произнёс щебечущий голос справа.
– Чего? – поморщился Егор, взглянув сперва на Дашу, а затем на секретного агента «The Coca-cola company».
– Бутылка стоит двадцать пять рублей. Вы взяли мою еду и теперь должны вымыть стекло, – пояснила блондинка.
– Сдачу полагается давать не мне вам, а вам мне, – запутался Егор.
Даша распахнула конопляный кошелёчек, вытащила оттуда двадцать восемь рублей и протянула со словами:
– Это за всё.
Довольная кокакольщица отправилась восвояси. Егор ещё некоторое время фыркал, бекал, мекал и кукарекал. Даша внимательно наблюдала за ним – через перископ. Наконец, будто бы отчаявшись, Егор взял недопитую бутылку за горлышко, размахнулся и, вложив всю мужскую силу, швырнул в пруд. Стеклянный предмет гордо шлёпнулся на бережную гладь не слишком кошерного водоёма.
Несколько секунд после этого Егор покачивался, держась липкими руками за пошатнувшееся лицо, молчал, как рыба-партизан, и покашливал. Затем вытащил из кармана огромное портмоне, в котором помещались американские доллары, французские франки, немецкие марки и русские рубли наряду с немереной кучей проездных, визиток, кредитных и дисконтных карточек. Отсчитав двадцать восемь рублей, он протянул их Даше со словами:
– Больше я тебе ничего не должен.
– Ты мне и так ничего не должен, – ответила Даша, отклонив протянутую руку.
– Возьми. Иначе я почувствую себя оскорблённым.
– Значит, мы квиты. Взять эти деньги – оскорбление для меня.
Егор ссыпал мелочёвку обратно, вытянул банкноту в одного Франклина и сказал:
– Всё дело – в цене. Поторгуемся?
– Нет.
– Ты что, хиппи? Денег за услуги не берёшь?
– Нет, не беру.
– Ну и глупо. Глупо отказываться от помощи, когда её предлагают. Возьми, – Егор сжал банкноту между большим и указательным пальцами и завертел ей, как игральной картой. – Возьми, купишь себе подарок на день рождения. А я ещё заработаю, мне не трудно.
Даша улыбнулась уголками узких глаз, аккуратно взяла сто долларов и положила их на ладонь, чтобы затем бережно разгладить.
– Ну, вот и правильно. Все женщины одинаковы. Разница только в цене.
Безмерно довольный собой, Егор спрятал портмоне, закурил и перекинул правую ногу через левую. Его интерес к собеседнице улетучился вместе с первыми кольцами американского дыма.
Даша выудила свою книгу, раскрыла на середине и ласково скользнула по страницам внутрь.
Извечное, но не имеющее продолжения молчание обрушил пахнущий тройным одеколоном мужчина полусредних лет в помятых джинсах и клетчатом пиджаке на голое тело. Неустойчивой походкой он фланировал мимо лавочек, заглядываясь на оккупировавших вакантные места пассажиров. Дойдя до лавочки, населённой Егором и Дашей, он робко остановился и неуверенно-патетично произнёс:
– Граждане! Помогите русскому поэту!
После чего, красиво шепелявя и с солнцем в глазах, прочитал примерно такие стихи:
На середине мелодекламации Даша вытащила из книжки сотенную долларовую купюру и протянула поэту. Тот запнулся на фразе «православные пауки», прихрюкнул от неожиданности, забыл о том, что такое трёхкратный четырёхдольник с тремя метрическими акцентами в периоде – два на слогах и один на паузной эпикрузе, – схватил деньги и бросился наутёк. Только штампы и видели его довольные пятки.
Рябины куст цветёт устало,
За тыном тело прячет гусь.
Люблю коптить в духовке сало,
Моя украинская Русь!..
– Э-э-э… э-э, ты чего?! – очнулся Егор. – С ума сошла?! Он же их пропьёт!
– Пусть. Тебе обидно?
– Ну и стерва ты. Были бы твои деньги, вот ни за что бы не отдала! Вот клянусь тебе – ни за что бы!
Егор трижды перекрестился и прочитал про себя «Кодекс банкира». Даша кивнула:
– Легко пришло – легко ушло.
Егор поднял руки и яростно отметил:
– Женщины – вы ужасны! Вы даже не способны по достоинству оценить тот адский капиталистический труд, который мы, мужчины, вкладываем во все ваши шмотки, косметику, диеты и папильотки. Всё, что вам достаётся просто так, вы принимаете как должное, и никогда в жизни четыре пальца об три коленки не ударите, чтобы сказать «спасибо»!
Даша оскалилась, словно акула, и спросила:
– Кстати, а зачем ты бутылку в пруд выбросил?
– Чего-чего? Какую бутылку?!
– Изподкокакольную.
– Ну, захотел – и выбросил. Ты что это, упрекаешь меня бутылкой, а сама деньгами разбрасываешься?
Даша часто-часто закивала, глядя прямиком в грустные глаза Егора. Тот запнулся, квакнул и похлопал себя по карманам. Похоже, его опять надули.
– Ну ладно, ничья? – завидуя бездомному поэту, он протянул ладонь.
– Ни твоя точно, – Даша легко пожала её.
– Тогда вернёмся к женщинам?
Даша отрицательно закивала.
– Тогда слушай сюда, королева, – Егор вновь вооружился переносным складом ценных бумаг и картона. – Вот, всякие там ливерпульские жуки утверждают, что «любовь не купишь», «друзья не продаются», и вообще, вся эта ваша недобитая метафизика не имеет денежного эквивалента. Но утвержденцы эти хреновы до сих пор не разобрались, что же такое ихняя неземная любовь, космическая морковь и трансцендентные помидоры. Ну, представь вот: какой-нибудь улыбчивый таджик на базаре будет кричать: «Хрюмзики! Хрюмзики! Только здесь и совершенно бесплатно! Лучшие хрюмзики из Хрюмляндии!» «А что такое хрюмзики?» – спросит проходящий мимо любопытствующий. «Не знаю! – ответит таджик, – Но хрюмзики – это прекрасно! Это вкуснее всего на свете! Берите хрюмзики бесплатно!»
Егор сжал свой пуленепробиваемый сейф и поднял его над головой, как Чапаев – монгольский флаг.
– Я не спорю с тем, что хрюмзики, возможно, не продаются, подобно белорусским партизанам. Но скажите же мне, наконец, что это такое и чем их поливать. И ещё, Даша, позволь пару абзацев. Была такая замечательная (тебе уж точно понравится) история про миллиардера, заплатившего мужчине миллион баксов за ночь с его жёнушкой. Ей это очень понравилось (тебе бы тоже понравилось), но затем мужчина потратил свой миллион на покупку бегемота, а миллиардер-глупышка сообразил, что морковь не продаётся, и отпустил девочку к своему мальчику. И она вернулась – и море романтических соплей в финале! Меня в этой правдивой истории смущает лишь одно: почему богач обратился к мужу, чтобы тот продал ему свою жену на одну ночь? Почему он сразу же не заплатил самой жене? Получается, жена – собственность мужа, так? И побыв немного потаскушкой при тугом кошельке…
Егор как следует позвенел тем, что сжимал в руках.
– И побыв немного кошельком при тугой потаскушке, она вернулась к прежней роли – корявой собственности в гнусных лапах мужского шовинизма. Таким образом, историю под названием «морковь не продаётся» втюхивают нам под активно фиктивным соусом. Я, хоть и мужчина, но не такой идиот, чтобы не различать, где женщина, которая всё же человек, хоть и с прибабахами, а где холодильник, который всё же вещь, хотя и без этих самых. Так вот, Даша, докажи мне обратное, и я пойду домой!
Егор выдохнул, вдохнул и раскланялся.
– Доказать? Хм. – Даша пожала глиняными плечиками. – Мне иногда кажется, что ты сам себя не понимаешь, особенно когда мучительно пытаешься. Но это не страшно. А вот история твоя – противная. Потому как деньги имеют куда меньше власти над людьми, нежели наркотические привязанности друг к другу. А любовь… не о ней, вообще-то, речь. Ты перепутал главы.
– Ну хорошо, только ответь – ты бы пошла за миллион баксов с незнакомым мужчиной типа меня в постель? Ответь, и мы будем квиты.
– Извини, Егорушка, но сама постановка вопроса идиотская. Такое впечатление, что секс – удовольствие, придуманное природой – должен ещё и оплачиваться в принудительном порядке. Ты прав в том, что проституция – порождение браков, то есть связей, основанных на чувстве собственности. Всё остальное – бред. Понимаешь, милый? Только в твоём извращённом обществе могла возникнуть эта история. И, похоже, твоё странное общество изрядно утыкано густыми аберрациями и мутными перверсиями. Правильно? Что скажешь?
– Скажу тебе, социолог хренов, что в семье циклопов – не без Кутузова. Деньги и власть – два краеугольных чемодана моего мира. Забудь про секс. Тебе предлагается миллион долларов – без дополнительных удовольствий! Просто психологический тест. Игра такая! Я знаю, ты возьмёшь деньги. На что потратишь? Ты же у нас вся дооообренькая, шмооообренькая такая! Отдашь на исцеление бедных тюленей в Бискайском заливе, рыбки для них купишь на Чукотке и привезёшь, и накормишь с рук.
Егор разошёлся. Его лицо приняло македонский оттенок.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента