– И это те самые красавицы?! – возмутился было Саша.
– Ага, – как ни в чем не бывало и даже с какой-то трогательной интонацией в голосе ответил Миша. – Нравятся? Правда, клевые девочки?
Саше стало смешно и грустно одновременно. Те девицы, якобы соблазненные новоявленным психологом с «корочкой», судя по их, с позволения сказать, лицам, были готовы на все что угодно безо всякой психологии и даже бесплатно. Печать порока несмываемым пятном лежала на лицах всех девушек, а еще все они были некрасивыми. Точнее, сказать про них «страшные», означало бы не сказать ничего. Но Саше не хотелось портить настроение парню, обижать его. Он растерялся, некоторое время восторгался «клевыми девочками», потом отдал фотографии Мише и поспешил в туалет, где долго с мылом мыл руки. Он мыл руки и думал о том, как парню запудрили мозги.
Тогда Саша еще с большим недоверием стал относиться ко всякого рода психологам, точнее, психотерапевтам. Саша не стал ярым борцом с психологами и сочувствующими им, но уверился, что это не для него. Возможно, кому-то это и помогало, но Саша твердо был уверен, что все это на уровне плацебо. Таким легковнушаемым людям, как Миша, достаточно было дать таблетку и сказать, что теперь он будет легко сходиться с людьми, легко знакомиться с девушками и все у него будет хорошо. И он будет этому верить – твердо и свято. И, что более странно, у него действительно будет это получаться.
Но еще большим шоком для Саши было известие, что Оля посещала медиума. Он еще как-то мог понять и принять желание уйти из жизни, но общение с колдунами и экстрасенсами было совсем уж не понятным. Точнее, абсолютно непонятным и неприемлемым. Именно поэтому Саша и решил начать собственное расследование с посещения медиума со странной фамилией Холодец.
Тогда он сидел в Олиной квартире и пил коньяк. Точнее, они вместе с Олей пили коньяк. За окном было пасмурно и неуютно, а в комнате Оли было светло и спокойно. Не было никакого праздника, не было совершенно никакого повода, но Саше хотелось прийти в гости к Оле, и он пришел.
Встретила Оля Сашу в нижнем белье, так как уже с первого дня знакомства она не стеснялась его. Саша тоже не стеснялся Оли, но раздеваться не стал. Точнее, не стал раздеваться до нижнего белья. А плащ он тогда снял. Снял плащ и поставил на стол бутылку коньяку. Оля отварила традиционную сосиску, достала из холодильника лимон и быстро накромсала его крупными кусками.
Все было как всегда. Они посидели, выпили. Саша расслабился и восторженно поделился с Олей новой идеей, владевшей его помыслами последние дни.
– Удивительно, отчего это раньше не пришло мне в голову? – возмущался собственной несообразительностью Саша. – Понимаешь, Оля, идея-то лежала на поверхности. Да что там на поверхности… на каждом заборе. Угадай, что это?
– Не знаю, – откровенно призналась Оля.
– Вот, а я знаю. Твердо и даже отчетливо знаю. Реклама на туалетах и в туалетах!
Глаза Саши сияли, словно звезды на ночном небе.
Он ждал от Оли одобрения или какой-либо реакции вообще, но Оля молча курила и пускала дым к потолку.
– Представь себе, – призывал Саша женщину включить воображение, – сидит себе человек или, наоборот, стоит. О чем он думает?
Саша задал вопрос скорее себе, чем Ольге, но Оля сочла своим долгом ответить. Она почесала затылок под собранными в пучок волосами. Было видно, что она всеми силами пытается найти ответ на поставленный вопрос.
– Не знаю, правда, не знаю… – Растерянная улыбка сопровождала ее ответ.
– Господи! – Саша всплеснул руками. – Да о пустяках. О разных пустяках он думает.
– И что? – Оля явно не поспевала за ходом реактивных мыслей друга.
– А то! А тут реклама на стенах. Реклама ну… той же туалетной бумаги, например. Или там книг каких-нибудь, газет. Актуально же?
– Вполне, – согласилась Оля.
– А можно и более полезную рекламу разместить. Сидит бедолага, от запора страдает. А тут реклама лекарства от запора. Или «Проктолог в седьмом поколении навсегда избавит вас от тяги к простатиту» и телефончик врача.
Оля тоже воодушевилась идеей Саши:
– А можно литературу популяризировать. Стихи на стенах писать, отрывки из произведений современных авторов.
– Да, конечно, можно, – согласился Саша. – Правда, это много денег не принесет. А хочется придумать что-то такое, чтобы навсегда доход был, чтобы не бояться больше за спокойную старость.
– Не рано ты о старости? – спросила тогда Оля, хитро улыбаясь.
– Главное, чтобы не поздно. А есть же еще любители надписи на стенах оставлять. Знаешь, рисунки там всякие, надписи непечатные? Но если у человека нет с собой карандаша или фломастера, как ему выразиться? Можно посадить перед дверью продавца со стикерами, и вот человек, потратив ничтожную сумму, уже с удовольствием наклеивает рисунок со схематически нарисованными половыми органами. Или там наклеивает прикольное слово из трех букв… Почему я раньше этой темой не интересовался?
Они еще пили и говорили. Много говорили. О чем говорили, Саша теперь не помнил. А еще Саша вспомнил, что Оля хранила тетрадки с его рисунками и юношескими стихами. Тогда его поразило глубокое стихотворение Геши, которое тот отказывался положить на музыку. «Это, старик, надо не петь, а чувствовать», – говорил тогда Геша. И Саша с ним был согласен. Стихи, которые написал Геша, действительно были хорошие. Точнее, очень точные, даже математически точные.
145, 17, 38!
14, 03, 100, 71.
700, 4, 3, 08,
504, 200, 2, 1.
Сашу всегда поражало умение Гены писать стихи. Но эти строки просто потрясли Сашу – строки, полные такими глубокими и точными мыслями. Он и сам попробовал написать что-то подобное, но, как сам тогда понял, у него это не получилось. И вот две тетради с этими первыми неумелыми мыслями, облеченными в стихотворную форму, где-то пылились у Оли.
Ничем запоминающимся тот вечерний разговор с Олей не отличался. Ничего важного он от нее тогда не услышал. А вот вспомнил. Вспомнил и прокрутил его в своей голове еще раз. Идея со стикерами и рекламой в туалетах так до сих пор и осталась идеей. Точнее, Саша начал что-то пробивать по этому вопросу, но обилие работы отодвинуло воплощения проекта на неопределенное время.
Саша еще раз продумал свои мысли об этом и, одевшись, вышел из кабинета. Он твердо и даже отчетливо решил обязательно разыскать Холодца и побеседовать с ним об Ольге.
Сначала он долго кружил по городу. Он любил ездить, если не было пробок. А пробок было немного. Точнее, было немного пробок там, где ехал Саша. Саша ехал, кружил по Бульварному кольцу, затем просто бесцельно покатался по незнакомым московским улочкам. Он поймал себя на мысли, что боится этого Холодца. Боится, но боится, скорее, не самого медиума, а того, что он может от него услышать. Услышать от Холодца, как ни нелепо это звучит. Саша как-то особенно остро почувствовал, что в этом разговоре может выясниться неприятная для него, Саши, подробность. Но желание выяснить все неуклонно приближало его к Мясницкой, где, по словам Геши, находился кабинет этого колдуна-экстрасенса.
А еще Оля хотела, непременно хотела женить Сашу. Женить во что бы то ни стало. Саша не понимал, чем была вызвана забота Оли о его, Сашином, семейном положении. Но Оля со свойственной ей основательностью и горячностью решила устроить Сашину жизнь. Вот женитьбы Геши Оля не желала, так как отчетливо понимала, что женись Геша – и квартира на Сретенке вмиг превратится в общежитие, а может, даже в сумасшедший дом. А вот Сашу Оля хотела и даже мечтала женить. Возможно, Оля наивно полагала, что, встретив девушку своей мечты, Саша захочет как-то устроиться в Москве самостоятельно, не занимая их, Олину и Гешину, жилплощадь. Из тех же побуждений, то есть отсутствия возможности обеспечить себя жильем, Саша благоразумно не собирался заводить каких-либо серьезных отношений. Поэтому всех претенденток, которых Оля сватала Саше, он или откровенно игнорировал, или не менее откровенно и даже отчетливо использовал в целях удовлетворения своей похоти.
Так и случилось с очередной «очень хорошей девочкой», которую Оля привела к себе домой в надежде растопить ветреное Сашино сердце. Саша тогда пришел рано. Он в то время работал еще над росписью стен детского сада. И очень быстро все закончил. Саша пришел злой и уставший. А еще он был голоден, как тот волк, похожий на молоток, что Саша нарисовал на стене дошкольного учреждения.
– Значит, ты говоришь, что все они там к тебе клеятся? – громко спросила Оля подругу, как только входная дверь за Сашей захлопнулась.
Вопрос был задан настолько громко, что Саша понял, отчетливо понял и даже сообразил, что это сцена разыгрывается для него. А еще он понял, что это не сцена вовсе, а даже целый спектакль, имевший целью обратить Сашино внимание на Марину, как звали девушку.
– Ну ты скажешь тоже, – делано засмущалась Марина. – Прямо уж все… У нас всего-то на предприятии около тысячи мужиков работают.
– И все за тобой ухлестывают?! – продолжала следовать собственному сценарию Оля. – Оно и понятно! Такая красавица!
– Ну не все, – кокетливо скосила глазки Марина. – Сторож вот, Василий Игнатьевич, тот не бегает.
– Помилуй, а сколько ж ему лет?
– Семьдесят шесть.
– Ну-у-у, семьдесят шесть… – зацокала языком Оля. – Он, поди, и не видит ничего. Зрячий был бы – не прошел бы мимо такой красавицы.
Красавице, мимо какой не проходил ни один мужик, кроме подслеповатого сторожа Василия, было на вид двадцать лет. Но, хоть Марина утверждала, что всей тысячной армии заводчан она давала однозначный «от ворот поворот», недотрогой она не выглядела. Не выглядела она и застенчивой девушкой.
– Зачем мне этот Василий Игнатьевич? – жеманно проговорила Марина. – Мне такой не нужен. Я таких не люблю. Мне нравятся видные мужчины.
В этот момент она бросила недвусмысленный взгляд на Сашу.
– Я вообще девушка культурная. Поэтому люблю мужчин с хорошим вкусом, творческой профессии. Ну, что б там рисовали картины, стихи сочиняли…
– А вот у нас, между прочим, Саша живет, – защебетала Оля. – Так он и художник, и поэт… и очень даже культурный…
Тут Оля сделала вид, что только сейчас заметила Сашу.
– Ой, Саша! – всплеснула руками Оля. – Ты давно пришел? А мы и не слышали…
Саша усмехнулся, но ничего не ответил.
– Нехорошо подслушивать! Мы тут о своем, о женском. Теперь вы все наши секреты знаете. – Сейчас и Марина сыграла роль скромницы, смущенной неожиданным появлением мужчины, как будто не она только что бросала на Сашу жаркие, призывные взгляды.
Саша ответил, что совершенно ничего не слышал в силу того, что расстояние было слишком далеким, а женщины разговаривали чрезмерно тихо, чтобы Саша мог что-либо разобрать. Марина обиженно поджала губки, разочарованная тем, что ее актерская игра осталась незамеченной и неоцененной. Оля незаметно успокоила ее взглядом, давая понять, что «все-то он слышал, точнее, слышал каждое слово, а слова его – это обычное мужское притворство».
Затем Саша был накормлен отварной сосиской и напоен холодным чаем. Марина много разговаривала и много смеялась.
А потом Оля попросила Сашу проводить ее подругу домой. Марина была девушкой миловидной, и он охотно согласился. Жила Марина рядом, поэтому решили отправиться пешком. По дороге Саша купил бутылку дешевого вина, и еще они много разговаривали, точнее, много разговаривала Марина, а Саша просто много кивал головой. А еще Марина много, почти беспрерывно, смеялась.
Квартира, где жила Марина, оказалась большой и удобной. Удобной и со вкусом обставленной. У Марины была своя комната – роскошь, которой Саша всегда был лишен. Сначала он жил в одной комнате с братом, потом в общежитии, а затем в комнате, которую любезно разделил с ним Геша.
Комната Марины ничем не отличалась от подобных комнат молодых девушек. Та же аккуратность, даже порядок, и забота о чистоте и уюте. Те же фотографии любимых актеров, пришпиленные булавками к обоям. Мягкие игрушки, заботливо рассаженные на кровати и на шкафах, как дань ушедшему детству, настороженно смотрели на Сашу. Смотрели с некоторой долей укоризны и неприязни, словно спрашивая, зачем этот мужчина с бутылкой приперся в этот храм юности и невинности.
– Располагайся, я сейчас, – распорядилась Марина и куда-то упорхнула.
Саша послушно сел на диван между плюшевым мишкой и вылинявшим зайцем. Вскоре появилась Марина с шоколадкой и одним фужером в руках.
– А себе? – удивился Саша.
– Ты что?! – ужаснулась Марина. – Я не буду. У меня отец, знаешь, какой строгий?!
– Как хочешь, – согласился Саша.
Тогда он подумал еще, что это и к лучшему – ему, Саше, больше достанется. Он эффектно, как ему казалось, зубами снял пластиковую крышку с бутылки, предварительно нагрев ее зажигалкой. Налил себе вина, выпил и закусил шоколадом. Жизнь показалась ему полной соблазнов и мелких радостей.
Марина радостно порхала перед гостем. Вначале она показала ему свое новое платье, которое купила сегодня утром. Саша похвалил, хотя едва смог бы отличить его от наволочки. Затем пришел черед семейных фотоальбомов.
Фотокарточки незнакомых людей совершенно не заинтересовали Сашу. Его гораздо больше интересовала грудь Марины, волнительно вздымавшаяся в вырезе ее платья.
– А это я маленькая, – комментировала Марина. – Мы тогда в Сочах… или в Сочах… не знаю, как правильно… отдыхали.
– В Сочи, – подсказал Саша.
– Ну я и говорю, в Сочи ездили. А это…
– Твой дедушка, – догадался Саша. – Симпатичный старик…
– Ты что? Это моя бабушка…
– Ну да, ну да, – торопливо исправился Саша, проклиная себя за то, что не узнал в чертах лысоватого усача бабушку Марины, – конечно бабушка. Теперь я и сам вижу, отчетливо и четко осознаю, что это бабушка, а никакой и не дедушка вовсе.
– Здесь ей восемьдесят один, – улыбнулась Марина, сменив гнев на милость. – Ну а это… догадайся кто?
Марина подвинула Саше следующий снимок, на котором был запечатлен новогодний утренник в детском саду. У огромной наряженной елки, на стуле, вольготно развалившись, сидел тепло одетый старик с белой бородой, а перед ним стояло существо, напоминавшее зайчика.
– Ага, – как ни в чем не бывало и даже с какой-то трогательной интонацией в голосе ответил Миша. – Нравятся? Правда, клевые девочки?
Саше стало смешно и грустно одновременно. Те девицы, якобы соблазненные новоявленным психологом с «корочкой», судя по их, с позволения сказать, лицам, были готовы на все что угодно безо всякой психологии и даже бесплатно. Печать порока несмываемым пятном лежала на лицах всех девушек, а еще все они были некрасивыми. Точнее, сказать про них «страшные», означало бы не сказать ничего. Но Саше не хотелось портить настроение парню, обижать его. Он растерялся, некоторое время восторгался «клевыми девочками», потом отдал фотографии Мише и поспешил в туалет, где долго с мылом мыл руки. Он мыл руки и думал о том, как парню запудрили мозги.
Тогда Саша еще с большим недоверием стал относиться ко всякого рода психологам, точнее, психотерапевтам. Саша не стал ярым борцом с психологами и сочувствующими им, но уверился, что это не для него. Возможно, кому-то это и помогало, но Саша твердо был уверен, что все это на уровне плацебо. Таким легковнушаемым людям, как Миша, достаточно было дать таблетку и сказать, что теперь он будет легко сходиться с людьми, легко знакомиться с девушками и все у него будет хорошо. И он будет этому верить – твердо и свято. И, что более странно, у него действительно будет это получаться.
Но еще большим шоком для Саши было известие, что Оля посещала медиума. Он еще как-то мог понять и принять желание уйти из жизни, но общение с колдунами и экстрасенсами было совсем уж не понятным. Точнее, абсолютно непонятным и неприемлемым. Именно поэтому Саша и решил начать собственное расследование с посещения медиума со странной фамилией Холодец.
Тогда он сидел в Олиной квартире и пил коньяк. Точнее, они вместе с Олей пили коньяк. За окном было пасмурно и неуютно, а в комнате Оли было светло и спокойно. Не было никакого праздника, не было совершенно никакого повода, но Саше хотелось прийти в гости к Оле, и он пришел.
Встретила Оля Сашу в нижнем белье, так как уже с первого дня знакомства она не стеснялась его. Саша тоже не стеснялся Оли, но раздеваться не стал. Точнее, не стал раздеваться до нижнего белья. А плащ он тогда снял. Снял плащ и поставил на стол бутылку коньяку. Оля отварила традиционную сосиску, достала из холодильника лимон и быстро накромсала его крупными кусками.
Все было как всегда. Они посидели, выпили. Саша расслабился и восторженно поделился с Олей новой идеей, владевшей его помыслами последние дни.
– Удивительно, отчего это раньше не пришло мне в голову? – возмущался собственной несообразительностью Саша. – Понимаешь, Оля, идея-то лежала на поверхности. Да что там на поверхности… на каждом заборе. Угадай, что это?
– Не знаю, – откровенно призналась Оля.
– Вот, а я знаю. Твердо и даже отчетливо знаю. Реклама на туалетах и в туалетах!
Глаза Саши сияли, словно звезды на ночном небе.
Он ждал от Оли одобрения или какой-либо реакции вообще, но Оля молча курила и пускала дым к потолку.
– Представь себе, – призывал Саша женщину включить воображение, – сидит себе человек или, наоборот, стоит. О чем он думает?
Саша задал вопрос скорее себе, чем Ольге, но Оля сочла своим долгом ответить. Она почесала затылок под собранными в пучок волосами. Было видно, что она всеми силами пытается найти ответ на поставленный вопрос.
– Не знаю, правда, не знаю… – Растерянная улыбка сопровождала ее ответ.
– Господи! – Саша всплеснул руками. – Да о пустяках. О разных пустяках он думает.
– И что? – Оля явно не поспевала за ходом реактивных мыслей друга.
– А то! А тут реклама на стенах. Реклама ну… той же туалетной бумаги, например. Или там книг каких-нибудь, газет. Актуально же?
– Вполне, – согласилась Оля.
– А можно и более полезную рекламу разместить. Сидит бедолага, от запора страдает. А тут реклама лекарства от запора. Или «Проктолог в седьмом поколении навсегда избавит вас от тяги к простатиту» и телефончик врача.
Оля тоже воодушевилась идеей Саши:
– А можно литературу популяризировать. Стихи на стенах писать, отрывки из произведений современных авторов.
– Да, конечно, можно, – согласился Саша. – Правда, это много денег не принесет. А хочется придумать что-то такое, чтобы навсегда доход был, чтобы не бояться больше за спокойную старость.
– Не рано ты о старости? – спросила тогда Оля, хитро улыбаясь.
– Главное, чтобы не поздно. А есть же еще любители надписи на стенах оставлять. Знаешь, рисунки там всякие, надписи непечатные? Но если у человека нет с собой карандаша или фломастера, как ему выразиться? Можно посадить перед дверью продавца со стикерами, и вот человек, потратив ничтожную сумму, уже с удовольствием наклеивает рисунок со схематически нарисованными половыми органами. Или там наклеивает прикольное слово из трех букв… Почему я раньше этой темой не интересовался?
Они еще пили и говорили. Много говорили. О чем говорили, Саша теперь не помнил. А еще Саша вспомнил, что Оля хранила тетрадки с его рисунками и юношескими стихами. Тогда его поразило глубокое стихотворение Геши, которое тот отказывался положить на музыку. «Это, старик, надо не петь, а чувствовать», – говорил тогда Геша. И Саша с ним был согласен. Стихи, которые написал Геша, действительно были хорошие. Точнее, очень точные, даже математически точные.
145, 17, 38!
14, 03, 100, 71.
700, 4, 3, 08,
504, 200, 2, 1.
Сашу всегда поражало умение Гены писать стихи. Но эти строки просто потрясли Сашу – строки, полные такими глубокими и точными мыслями. Он и сам попробовал написать что-то подобное, но, как сам тогда понял, у него это не получилось. И вот две тетради с этими первыми неумелыми мыслями, облеченными в стихотворную форму, где-то пылились у Оли.
Ничем запоминающимся тот вечерний разговор с Олей не отличался. Ничего важного он от нее тогда не услышал. А вот вспомнил. Вспомнил и прокрутил его в своей голове еще раз. Идея со стикерами и рекламой в туалетах так до сих пор и осталась идеей. Точнее, Саша начал что-то пробивать по этому вопросу, но обилие работы отодвинуло воплощения проекта на неопределенное время.
Саша еще раз продумал свои мысли об этом и, одевшись, вышел из кабинета. Он твердо и даже отчетливо решил обязательно разыскать Холодца и побеседовать с ним об Ольге.
Сначала он долго кружил по городу. Он любил ездить, если не было пробок. А пробок было немного. Точнее, было немного пробок там, где ехал Саша. Саша ехал, кружил по Бульварному кольцу, затем просто бесцельно покатался по незнакомым московским улочкам. Он поймал себя на мысли, что боится этого Холодца. Боится, но боится, скорее, не самого медиума, а того, что он может от него услышать. Услышать от Холодца, как ни нелепо это звучит. Саша как-то особенно остро почувствовал, что в этом разговоре может выясниться неприятная для него, Саши, подробность. Но желание выяснить все неуклонно приближало его к Мясницкой, где, по словам Геши, находился кабинет этого колдуна-экстрасенса.
А еще Оля хотела, непременно хотела женить Сашу. Женить во что бы то ни стало. Саша не понимал, чем была вызвана забота Оли о его, Сашином, семейном положении. Но Оля со свойственной ей основательностью и горячностью решила устроить Сашину жизнь. Вот женитьбы Геши Оля не желала, так как отчетливо понимала, что женись Геша – и квартира на Сретенке вмиг превратится в общежитие, а может, даже в сумасшедший дом. А вот Сашу Оля хотела и даже мечтала женить. Возможно, Оля наивно полагала, что, встретив девушку своей мечты, Саша захочет как-то устроиться в Москве самостоятельно, не занимая их, Олину и Гешину, жилплощадь. Из тех же побуждений, то есть отсутствия возможности обеспечить себя жильем, Саша благоразумно не собирался заводить каких-либо серьезных отношений. Поэтому всех претенденток, которых Оля сватала Саше, он или откровенно игнорировал, или не менее откровенно и даже отчетливо использовал в целях удовлетворения своей похоти.
Так и случилось с очередной «очень хорошей девочкой», которую Оля привела к себе домой в надежде растопить ветреное Сашино сердце. Саша тогда пришел рано. Он в то время работал еще над росписью стен детского сада. И очень быстро все закончил. Саша пришел злой и уставший. А еще он был голоден, как тот волк, похожий на молоток, что Саша нарисовал на стене дошкольного учреждения.
– Значит, ты говоришь, что все они там к тебе клеятся? – громко спросила Оля подругу, как только входная дверь за Сашей захлопнулась.
Вопрос был задан настолько громко, что Саша понял, отчетливо понял и даже сообразил, что это сцена разыгрывается для него. А еще он понял, что это не сцена вовсе, а даже целый спектакль, имевший целью обратить Сашино внимание на Марину, как звали девушку.
– Ну ты скажешь тоже, – делано засмущалась Марина. – Прямо уж все… У нас всего-то на предприятии около тысячи мужиков работают.
– И все за тобой ухлестывают?! – продолжала следовать собственному сценарию Оля. – Оно и понятно! Такая красавица!
– Ну не все, – кокетливо скосила глазки Марина. – Сторож вот, Василий Игнатьевич, тот не бегает.
– Помилуй, а сколько ж ему лет?
– Семьдесят шесть.
– Ну-у-у, семьдесят шесть… – зацокала языком Оля. – Он, поди, и не видит ничего. Зрячий был бы – не прошел бы мимо такой красавицы.
Красавице, мимо какой не проходил ни один мужик, кроме подслеповатого сторожа Василия, было на вид двадцать лет. Но, хоть Марина утверждала, что всей тысячной армии заводчан она давала однозначный «от ворот поворот», недотрогой она не выглядела. Не выглядела она и застенчивой девушкой.
– Зачем мне этот Василий Игнатьевич? – жеманно проговорила Марина. – Мне такой не нужен. Я таких не люблю. Мне нравятся видные мужчины.
В этот момент она бросила недвусмысленный взгляд на Сашу.
– Я вообще девушка культурная. Поэтому люблю мужчин с хорошим вкусом, творческой профессии. Ну, что б там рисовали картины, стихи сочиняли…
– А вот у нас, между прочим, Саша живет, – защебетала Оля. – Так он и художник, и поэт… и очень даже культурный…
Тут Оля сделала вид, что только сейчас заметила Сашу.
– Ой, Саша! – всплеснула руками Оля. – Ты давно пришел? А мы и не слышали…
Саша усмехнулся, но ничего не ответил.
– Нехорошо подслушивать! Мы тут о своем, о женском. Теперь вы все наши секреты знаете. – Сейчас и Марина сыграла роль скромницы, смущенной неожиданным появлением мужчины, как будто не она только что бросала на Сашу жаркие, призывные взгляды.
Саша ответил, что совершенно ничего не слышал в силу того, что расстояние было слишком далеким, а женщины разговаривали чрезмерно тихо, чтобы Саша мог что-либо разобрать. Марина обиженно поджала губки, разочарованная тем, что ее актерская игра осталась незамеченной и неоцененной. Оля незаметно успокоила ее взглядом, давая понять, что «все-то он слышал, точнее, слышал каждое слово, а слова его – это обычное мужское притворство».
Затем Саша был накормлен отварной сосиской и напоен холодным чаем. Марина много разговаривала и много смеялась.
А потом Оля попросила Сашу проводить ее подругу домой. Марина была девушкой миловидной, и он охотно согласился. Жила Марина рядом, поэтому решили отправиться пешком. По дороге Саша купил бутылку дешевого вина, и еще они много разговаривали, точнее, много разговаривала Марина, а Саша просто много кивал головой. А еще Марина много, почти беспрерывно, смеялась.
Квартира, где жила Марина, оказалась большой и удобной. Удобной и со вкусом обставленной. У Марины была своя комната – роскошь, которой Саша всегда был лишен. Сначала он жил в одной комнате с братом, потом в общежитии, а затем в комнате, которую любезно разделил с ним Геша.
Комната Марины ничем не отличалась от подобных комнат молодых девушек. Та же аккуратность, даже порядок, и забота о чистоте и уюте. Те же фотографии любимых актеров, пришпиленные булавками к обоям. Мягкие игрушки, заботливо рассаженные на кровати и на шкафах, как дань ушедшему детству, настороженно смотрели на Сашу. Смотрели с некоторой долей укоризны и неприязни, словно спрашивая, зачем этот мужчина с бутылкой приперся в этот храм юности и невинности.
– Располагайся, я сейчас, – распорядилась Марина и куда-то упорхнула.
Саша послушно сел на диван между плюшевым мишкой и вылинявшим зайцем. Вскоре появилась Марина с шоколадкой и одним фужером в руках.
– А себе? – удивился Саша.
– Ты что?! – ужаснулась Марина. – Я не буду. У меня отец, знаешь, какой строгий?!
– Как хочешь, – согласился Саша.
Тогда он подумал еще, что это и к лучшему – ему, Саше, больше достанется. Он эффектно, как ему казалось, зубами снял пластиковую крышку с бутылки, предварительно нагрев ее зажигалкой. Налил себе вина, выпил и закусил шоколадом. Жизнь показалась ему полной соблазнов и мелких радостей.
Марина радостно порхала перед гостем. Вначале она показала ему свое новое платье, которое купила сегодня утром. Саша похвалил, хотя едва смог бы отличить его от наволочки. Затем пришел черед семейных фотоальбомов.
Фотокарточки незнакомых людей совершенно не заинтересовали Сашу. Его гораздо больше интересовала грудь Марины, волнительно вздымавшаяся в вырезе ее платья.
– А это я маленькая, – комментировала Марина. – Мы тогда в Сочах… или в Сочах… не знаю, как правильно… отдыхали.
– В Сочи, – подсказал Саша.
– Ну я и говорю, в Сочи ездили. А это…
– Твой дедушка, – догадался Саша. – Симпатичный старик…
– Ты что? Это моя бабушка…
– Ну да, ну да, – торопливо исправился Саша, проклиная себя за то, что не узнал в чертах лысоватого усача бабушку Марины, – конечно бабушка. Теперь я и сам вижу, отчетливо и четко осознаю, что это бабушка, а никакой и не дедушка вовсе.
– Здесь ей восемьдесят один, – улыбнулась Марина, сменив гнев на милость. – Ну а это… догадайся кто?
Марина подвинула Саше следующий снимок, на котором был запечатлен новогодний утренник в детском саду. У огромной наряженной елки, на стуле, вольготно развалившись, сидел тепло одетый старик с белой бородой, а перед ним стояло существо, напоминавшее зайчика.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента