Страница:
– Что думают менты?
– А они вообще думают? – усмехнулся Лариков. – Нет, я не спорю, там есть несколько человек, которые еще не утратили этой способности. Но дело досталось как раз не им. Ванцову. А этот никогда не обладал способностью к мышлению. Он решил, что убил Гордона какой-то бомж. Собственно, жильцы дома, возле которого найден труп Гордона, показали, что возле мусорных баков вечно крутятся подозрительные личности.
– Крутятся, – кивнула я. – Совершенно шизанутая старенькая леди в кружевной рваной мантилье да еще собака, линялая, как мои джинсы после стирки. Они как-то в мои представления об убийце не укладываются. Старуха просто немощна, а собака не умеет работать оружием.
– Плюс ко всему, откуда у бомжа револьвер? Да еще с глушителем… Понимаешь, Сашка, у меня создалось впечатление, что Ванцов твердо вознамерился отправить это дело в «нераскрываемые». И это, Сашик, меня напрягло.
Он вертел чашку в своих узких ладонях и задумчиво хлопал длинными ресницами.
– Ну ладно. Чего думать об этом? Все равно никто нам этого дела не поручал, оно у милиции, и мы с тобой не имеем права вмешиваться с нашими измышлениями, пока нас об этом не попросят…
– Когда я думаю об этом, чувствую свое бесправие, – обиженно проговорила я. – Кроме того, мне совсем не нравится, что убийство Гордона на сто процентов постараются повесить на несчастного бездомного алкоголика. Или на несчастную старушенцию в такой красивой мантилье. Или вообще на ни в чем не повинную собаку…
– И что ты предлагаешь? – вскинулся Лариков. – Лезть поперек «батьки»? Ты их плохо знаешь, радость моя! Особенно Ванцова! Этот наступит на тебя, сплющит и пойдет дальше!
– Как это – сплющит? – совсем разозлилась я. – Позвольте, но я не люблю, когда меня «плющат»! Я его сама расплющу!
Он долго смотрел на меня, а потом начал хохотать.
– Сашка, ты совсем еще ребенок! Такой славненький, воинственный ребеночек! Ладно, давай забудем о Гордоне. Если здесь появится его жена и попросит нас этим заняться, дело другое. У нас будет право им заниматься. А пока давай думать о других вещах. Ничего, кстати, нового?
– Нового?
Я задумалась. Надо ли говорить о Соне? В конце концов, он же обещал мне самостоятельное дело.
– А ты подтверждаешь, что я сама могу заниматься расследованием? – осторожненько спросила я.
– Смотря каким, – кивнул он. – Если оно не связано с убийством. Если это не сексуальный маньяк. В общем, если твоей жизни ничего не угрожает.
– Скорее всего нет, – честно ответила я. – Кто-то бывает у одной женщины, когда ее нет дома. И оставляет следы своего пребывания на виду. Может быть, он ведет психическую атаку, стремясь ее запугать или свести с ума?
– А может быть, твоя женщина просто с ума сошла сама, – фыркнул Лариков. – Так чего ты хочешь?
– Пока не знаю. Сегодня вечером я буду у нее, чтобы самой посмотреть, где расположена квартира. Прикину, как он туда попадает, и главное, попробую представить, зачем он это делает. Должно же быть что-то, о чем она забыла. Может быть, он ищет какую-то вещь?
– Ладно, судя по всему, это дело как раз для тебя. Только если поймешь, что женщина все-таки обманывает…
– Нет, – покачала я головой. – Она очень перепугана.
– Значит, сама обманывается. Хотя… Сашка, а ведь это может быть опасным! Если она сумасшедшая, вполне может оказаться буйной!
Он смеялся.
– Прекрати! – обиделась я. – Она мне сама сказала, что он оставляет там вещи! Даже показала мне. Галстук.
– Ерунда, – фыркнул он. – Галстук может принадлежать ее любовнику. Или она его купила. Чтобы поубедительнее навешать тебе спагетти.
– Лариков, – взмолилась я. – Когда-нибудь ты будешь относиться ко мне серьезно?
– Сашка, серьезно я отношусь только к врагам, – ответил он. – Надеюсь, ты никогда не станешь моим врагом?
– Если это необходимое условие для того, чтобы ты относился ко мне серьезно, не могу этого обещать, – высказалась я и, засунув себя в куртку, добавила: – Мне пора, мон шер. Надо ведь еще забежать домой, предупредить маму, что сегодня я приду очень поздно.
– И Пенса, чтобы он за тобой приехал, – строго напомнил Лариков. – Сашка, ты же не будешь шляться по ночам одна?
У меня вообще-то были кое-какие планы насчет сегодняшней ночи. Но я решила, что Пенс мне не помешает, и согласилась с Лариковым.
– Кстати, завтра я немного опоздаю, – сообщила я. – Поскольку неизвестно, когда вернусь.
– Ладно, маленький рыжий ангел, – махнул рукой Лариков. – Только, пожалуйста, не подвергай себя опасности!
Ну вот этого я ему обещать никак не могла!
Глава 3
Глава 4
– А они вообще думают? – усмехнулся Лариков. – Нет, я не спорю, там есть несколько человек, которые еще не утратили этой способности. Но дело досталось как раз не им. Ванцову. А этот никогда не обладал способностью к мышлению. Он решил, что убил Гордона какой-то бомж. Собственно, жильцы дома, возле которого найден труп Гордона, показали, что возле мусорных баков вечно крутятся подозрительные личности.
– Крутятся, – кивнула я. – Совершенно шизанутая старенькая леди в кружевной рваной мантилье да еще собака, линялая, как мои джинсы после стирки. Они как-то в мои представления об убийце не укладываются. Старуха просто немощна, а собака не умеет работать оружием.
– Плюс ко всему, откуда у бомжа револьвер? Да еще с глушителем… Понимаешь, Сашка, у меня создалось впечатление, что Ванцов твердо вознамерился отправить это дело в «нераскрываемые». И это, Сашик, меня напрягло.
Он вертел чашку в своих узких ладонях и задумчиво хлопал длинными ресницами.
– Ну ладно. Чего думать об этом? Все равно никто нам этого дела не поручал, оно у милиции, и мы с тобой не имеем права вмешиваться с нашими измышлениями, пока нас об этом не попросят…
– Когда я думаю об этом, чувствую свое бесправие, – обиженно проговорила я. – Кроме того, мне совсем не нравится, что убийство Гордона на сто процентов постараются повесить на несчастного бездомного алкоголика. Или на несчастную старушенцию в такой красивой мантилье. Или вообще на ни в чем не повинную собаку…
– И что ты предлагаешь? – вскинулся Лариков. – Лезть поперек «батьки»? Ты их плохо знаешь, радость моя! Особенно Ванцова! Этот наступит на тебя, сплющит и пойдет дальше!
– Как это – сплющит? – совсем разозлилась я. – Позвольте, но я не люблю, когда меня «плющат»! Я его сама расплющу!
Он долго смотрел на меня, а потом начал хохотать.
– Сашка, ты совсем еще ребенок! Такой славненький, воинственный ребеночек! Ладно, давай забудем о Гордоне. Если здесь появится его жена и попросит нас этим заняться, дело другое. У нас будет право им заниматься. А пока давай думать о других вещах. Ничего, кстати, нового?
– Нового?
Я задумалась. Надо ли говорить о Соне? В конце концов, он же обещал мне самостоятельное дело.
– А ты подтверждаешь, что я сама могу заниматься расследованием? – осторожненько спросила я.
– Смотря каким, – кивнул он. – Если оно не связано с убийством. Если это не сексуальный маньяк. В общем, если твоей жизни ничего не угрожает.
– Скорее всего нет, – честно ответила я. – Кто-то бывает у одной женщины, когда ее нет дома. И оставляет следы своего пребывания на виду. Может быть, он ведет психическую атаку, стремясь ее запугать или свести с ума?
– А может быть, твоя женщина просто с ума сошла сама, – фыркнул Лариков. – Так чего ты хочешь?
– Пока не знаю. Сегодня вечером я буду у нее, чтобы самой посмотреть, где расположена квартира. Прикину, как он туда попадает, и главное, попробую представить, зачем он это делает. Должно же быть что-то, о чем она забыла. Может быть, он ищет какую-то вещь?
– Ладно, судя по всему, это дело как раз для тебя. Только если поймешь, что женщина все-таки обманывает…
– Нет, – покачала я головой. – Она очень перепугана.
– Значит, сама обманывается. Хотя… Сашка, а ведь это может быть опасным! Если она сумасшедшая, вполне может оказаться буйной!
Он смеялся.
– Прекрати! – обиделась я. – Она мне сама сказала, что он оставляет там вещи! Даже показала мне. Галстук.
– Ерунда, – фыркнул он. – Галстук может принадлежать ее любовнику. Или она его купила. Чтобы поубедительнее навешать тебе спагетти.
– Лариков, – взмолилась я. – Когда-нибудь ты будешь относиться ко мне серьезно?
– Сашка, серьезно я отношусь только к врагам, – ответил он. – Надеюсь, ты никогда не станешь моим врагом?
– Если это необходимое условие для того, чтобы ты относился ко мне серьезно, не могу этого обещать, – высказалась я и, засунув себя в куртку, добавила: – Мне пора, мон шер. Надо ведь еще забежать домой, предупредить маму, что сегодня я приду очень поздно.
– И Пенса, чтобы он за тобой приехал, – строго напомнил Лариков. – Сашка, ты же не будешь шляться по ночам одна?
У меня вообще-то были кое-какие планы насчет сегодняшней ночи. Но я решила, что Пенс мне не помешает, и согласилась с Лариковым.
– Кстати, завтра я немного опоздаю, – сообщила я. – Поскольку неизвестно, когда вернусь.
– Ладно, маленький рыжий ангел, – махнул рукой Лариков. – Только, пожалуйста, не подвергай себя опасности!
Ну вот этого я ему обещать никак не могла!
Глава 3
Времени у меня было не очень чтоб много. Поэтому, когда я влетела в свою квартиру и начала метаться по ней, наскоро утепляясь, маменька моя скептически нахмурилась, прислонившись к стене со скрещенными на груди руками, отчего безумно напомнила мне памятник Чернышевскому. Тем более что ее стрижка и очки на носу делали их сходство практически один к одному.
– Ты напоминаешь мне вихрь торнадо, – заметила моя «чернышевская» маменька. – Может быть, ты все-таки употребишь некоторое число калорий? При таких стремительных движениях ты очень скоро истончишься.
– Ну и очень полезно мне истончиться, – сказала я, продолжая собираться.
– Зачем тебе два свитера на один организм? – спросила маменька.
– Организм не должен замерзать, – охотно объяснила я. – Мой организм спит и видит, как ему подцепить насморк. А пристальные наблюдения показали мне, что красный нос не очень идет моим рыжим волосам.
– А питать его не надо?
– Надо, но мало, – я осмотрела свою фигуру. В двух свитерах и надетой сверху папиной куртке я выглядела омерзительной кубышкой. – Фигура у меня, прямо скажем, не для подиума.
– А ты куда собираешься? – осведомилась мама.
– Разве что демонстрировать моды для полных детей, – фыркнула я. – Не забыв при этом засунуть в зубы шоколадку «Нестле»…
– Удивительная способность к самоуничижению, – покачала головой мама. – Хоть бы имела совесть да пожалела меня. Поскольку ты мое чадо и похожа на меня и моего супруга, но когда ты подвергаешь свою внешность несправедливой критике, ты намекаешь на то, что либо я была дурна собой, либо у меня дурной вкус. Так?
– Ну уж про вас я ничего не говорю, – поспешила оправдаться я. – Может быть, я удалась такой жуткой кошелкой в тетю Веру?!
– Бедная тетя Вера! Какая же ты вредина! Насчет кошелки не знаю, но нахалка ты точно первостатейная! Несчастная тетя Вера регулярно притаскивает тебе из Америки подарки, а ты называешь ее жуткой кошелкой!
– Да я себя так называю! А ты всегда все переворачиваешь!
Я чмокнула ее в нос.
– Еда? – строго спросила мама, указуя перстом на кухню.
– Когда приду.
– А когда вы изволите прийти?
– Поздно, – лаконично ответила я.
И вылетела из квартиры.
Дверь мне открыла Пенсова мама, которая пыталась отбиться от Пенсова же племянника – довольно занудного мальчугана двух лет, тут же уставившегося на меня с плотоядным восхищением. То, что малыш уже давно ко мне благоволил, я знала. Это, наверное, у них семейное. Страсть к рыжеволосым девицам, похожим на мальчика с шоколадной рекламы. Наверное, подобным образом они удовлетворяют свою потребность в шоколаде.
– Ыжик писел, – пролепетал мой поклонник и резко дернул за волосы.
– Сенька! – возопила Пенсова мама. – Прекрати дергать ее за волосы!
– Касивые, – меланхолично поведал юноша-акселерат.
– Да ладно, пускай, – милостиво разрешила я. – А где Сережка?
– Уехал, – сокрушенно сообщила мама Пенса. – Куда-то в центр. Что ему передать?
– Жалко, – развела я руками. – Он когда приедет?
– Поздно, сказал. Ты ему позвони!
– Хорошо, позвоню, – пообещала я и побежала дальше.
Было немного обидно. Пенс ведь обещал постоянно и неотлучно находиться при мне, а сам куда-то смылся в такой неподходящий момент! Именно сейчас, когда он так мне нужен.
Надеюсь, мой неверный друг не проводит время хотя бы в компании порочных и распутных женщин?
Я двигалась с реактивной скоростью. Туман, царивший повсюду днем, сейчас немного рассеялся, принеся тепло.
Очень скоро показался дом Сони, и я прибавила шагу.
Надо было торопиться, чтобы успеть сделать оба дела. Второе было, правда, глубоко тайным и опасным, но я надеялась, что Пенс вернется к тому времени, как я начну заниматься тем, что представляет столь серьезную опасность для моего здоровья.
– Добрый вечер, Саша, – попыталась выдавить она из себя улыбку. Мне показалось, что сейчас вместо улыбки последует вселенский плач, но Соня взяла себя в руки.
– Может быть, не вовремя? – испугалась я. Ужасно не люблю мешать людям предаваться чему-то глубоко личному – будь то радость или отчаяние! Я и сама-то ужасно злюсь, когда кто-то мешает мне поплакать, если очень хочется. По моему строгому убеждению, каждый человек имеет право на выражение своих личных эмоций в полном одиночестве.
– Нет, – замотала она головой с поспешной готовностью, – просто… Ну, да не будем об этом, ладно? Лучше давайте поговорим о нашем таинственном госте. Вы вино будете?
Меня ожидает участь глубоко спившейся женщины, подумала я, немного удивленная тем, что это не вызывает у меня ни отчаяния, ни уныния. Как будто страшно весело быть спившейся женщиной.
Я согласилась.
Она достала длинную изящную бутылку с темно-красной жидкостью.
– Мое, – гордо сообщила Соня, – из моего же собственного винограда.
Вино оказалось чудесным. Аромат был живым и как бы пульсировал, словно кровь в венах. Это было живое вино, и я посмотрела на Соню с уважением. Человек умеет не только «батманить», но и делать чудесное вино! А вот я какая-то полная незадача, разгуливающая неизвестно зачем по земле! Толку от меня никакого, могу только совать свой курносый нос в чужие дела!
Она обвела взглядом свою квартиру – такую же изящную и грустную, как сама хозяйка.
– Раньше нас тут много собиралось, – вздохнула Соня. – Все пили вино, много смеялись… Ох, Сашенька, иногда приходится выбирать, и как часто за этот выбор приходится платить слишком дорого!
Она опять посмотрела в сторону, пытаясь скрыть набежавшие слезы.
– Ладно, это к делу не относится. Просто сегодня умер человек, которого я любила. И поэтому мне хочется плакать. Он был очень славным человеком, Саша. Необыкновенно добрым и отзывчивым.
Я не настаивала на том, чтобы сегодня, раз уж так вышло, мы говорили о бестактном посетителе ее квартиры. Но Соня сама собралась и сказала:
– Хотите посмотреть мою спальню? Я, кстати, ума не приложу, как он сюда проникает.
– Ключ, – напомнила я.
– Ну, ключ. Но ведь, когда ты вставляешь ключ в замочную скважину, открываешь дверь, хлопаешь ею – кто-то должен это слышать. Когда ты поднимаешься по лестнице, кто-то должен тебя увидеть. А его никто не видит и не слышит. Кроме меня… Как будто он становится невидимым. Этакий «человек-невидимка». Пойдемте.
Она изящно поднялась – бог ты мой, как бы мне хотелось передвигаться с такой же грацией! Рядом с ней я ощущала себя слоном в посудной лавке!
Мы прошли по коридору в самый конец. Квартира была из разряда «бывшая коммуналка». Старинная, с темным коридором и тремя разрозненными комнатами.
Поэтому к спальне пришлось брести в полутьме – даже яркая лампочка в сто ватт полностью не могла осветить чертов коридор.
– Зачем вам такая огромная квартира? – поинтересовалась я.
– По идее, я должна жить тут не одна, – ответила Соня. – С Машей. Но Маша пока живет с родителями – так ей удобнее. Вон та комнатка ее. А мне и не надо ничего, кроме спальни и кухни! Раньше – да. Яркий свет, гостиная, наполненная людьми… Смех, разговоры, музыка. Все такие яркие личности, все талантливы. Куда все уходит, Саша, вы не знаете? Впрочем, вы еще слишком юны, чтобы знать…
Она открыла дверь.
Спальня ее была такой странной и самобытной, что я оглянулась на хозяйку в немом восхищении.
Все было выполнено в стиле «печворк» – покрывало на кровати, занавески с аппликацией в виде жирафа, коврик на стене!
– Вау! – вырвалось у меня. – Вы все это делали сами?
– Конечно.
– У меня начинается комплекс неполноценности, – вздохнула я. – Красивая женщина. Балерина. Умеет делать вино и вот такие штучки!
Соня польщенно засмеялась, пытаясь скрыть смущение.
– Ну, балерина-то я никакая, так, в кордебалете. А сейчас совсем на пенсии – ноги болят. Правда, раньше я вела студию в Доме культуры, даже неплохие результаты были…
Она уставилась в одну точку, и по ее лицу опять пробежала тень. Что-то в жизни этой женщины было не так. Видимо, был один порожек, через который ей не удалось провести свое каноэ.
– Вот сами и смотрите, – Соня обвела рукой свое нехитрое жизненное пространство. – Например, я прихожу и вижу, что вон та книга…
Она достала том Шекспира и протянула мне.
– А, ладно, – передумав, махнула рукой. – Сама сейчас вам покажу.
Перелистав страницы, она открыла ее и швырнула на кровать.
– Вот так лежит, – посмотрела Соня на меня. – А теперь подойдите и прочтите. Мне просто любопытно, что бросится вам в глаза. Какая строчка.
Я подошла. Честно говоря, мне стало не по себе. Я как бы на мгновение стала этой женщиной, вернувшейся домой. Она видит фолиант, брошенный на кровать, прекрасно зная, что не брала в руки Шекспира лет пять, как минимум. Самовольно том спрыгнул с полочки на кровать. Да еще и открылся на таком небезынтересном месте.
Отрывок из «Гамлета, принца Датского».
ГАМЛЕТ. Для какого мужа праведна ты ее роешь?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Ни для какого.
ГАМЛЕТ. Тогда для какой женщины?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Тоже ни для какой.
ГАМЛЕТ. Для кого же она предназначена?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Для особы, которая, сэр, была женщиной, ныне же, царствие ей небесное, преставилась.
Бр-р-р!
Я отбросила том подальше.
Вряд ли у человека сохранится веселое настроение, если по приезде он найдет вот такое на своей собственной постели.
«Ныне же, царствие ей небесное, преставилась».
Можно ли отнести это к разряду угроз? Чего добивается некто, оставляя такое «послание» другому? Панического страха? Дать знать, что в мире есть человек, желающий тебе смерти?
– Да уж, – пробормотала я. – Если вы наткнулись на то же самое место, представляю, как вам стало…
– Может, он просто читал это? – с надеждой в голосе спросила Соня, поежившись, будто от холода.
– Может быть, – пробормотала я. Пришел сюда почитать Шекспира. Как в библиотеку. А потом просто забыл поставить книгу на место?
– Соня, а Маша…
– Что вы, Саша! И не думайте так о моей Машеньке! Она никогда не заходит в эту комнату без меня. Маша очень хорошая девочка. Тургеневская барышня, совершенно неприспособленная к жизни, а уж тем более к интригам! К тому же я его видела, Саша! Это мужчина. Высокий, стройный, я даже почти уверена, что у него приятная внешность, хотя и не видела лица.
– К тому же интеллигентный, – фыркнула я. – Любит почитать в чужой квартире классику! Не выйти ли нам всем за него замуж?
– Не смейтесь, – тихо попросила она. – Сейчас мне очень страшно, Сашенька! Потому что теперь я осталась совсем одна. Никому не нужна, понимаете? Сегодня ушел последний человек, который относился ко мне с любовью. Поверьте, Саша, это…
Она судорожно глотнула.
– Кто он был?
– Даже после его смерти мы должны сохранять все в тайне, Саша. Он был женатым человеком, а я…
Соня подняла на меня свои беззащитные глаза, и я поняла – разговаривать об этом она не будет.
– Я была его… другом, и не будем об этом больше! Клянусь вам, он не имеет никакого отношения к нашему таинственному посетителю!
– Получается, что никто из ваших знакомцев не может строить против вас такие подлые козни. И этот незнакомец, судя по всему, просто заходит к вам погреться? Ну, разве еще книжку почитать. Что-нибудь еще он оставлял после себя? Кроме галстука, аромата «Кензо» и мрачноватых строчек из классики, от которых веет запахами древнего кладбища?
– Да, – кивнула Соня. – Оставлял. Но я это выкинула.
– Как? – удивилась я.
– Саша, это было в самый первый раз. Тогда я не отнеслась к этому серьезно. А тот букет давно засох, к моменту моего появления.
– Что это было?
– Розы, – пожала она плечами. – Черные розы. Большая редкость, не знаю, где он их раздобыл. Букет черных роз, и одна красная.
– Как в романсе. «Черная роза – эмблема печали». Наш «поэтичный незнакомец» изо всех сил старается навеять на вас печаль, вам не кажется?
Соня расправила складочку на платье и вскинула на меня свои огромные глаза.
– Кажется, – кивнула она, прошептав одними губами.
– Мне это не нравится, потому что лично я нахожу ужасно бестактным вваливаться к человеку в жилище специально затем, чтобы навеять на него печаль!
– Иногда в мою безумную голову приходит, что это…
Она оборвала себя на полуслове. Теперь она напряженно смотрела в окно, как будто там мужская фигура разгуливала по облакам с томом Шекспира наперевес.
– Что вам приходит в голову?
– Что это призрак, – прошептала она с благоговейным ужасом.
– Ага, – кивнула я. – Тень отца Гамлета. Все неймется старикану. Правда, он немного перестроился. Теперь он носит дорогие галстуки и пахнет фирменным одеколоном! Не смешите вы меня, Соня! Призрак, который ведет себя так, вовсе не призрак! Это какое-то Кентервильское привидение! Он же хочет нагнать на вас страху, а вот зачем? Вы даже не пытаетесь помочь мне понять это! Вас послушать, вы давно живете в небесах, и вас окружают сонмы херувимов и серафимов! Ни одного гада на всю компанию!
В это время хлопнула входная дверь.
Соня сразу замолчала, напряженно вслушиваясь в осторожные шаги, приближающиеся к двери.
Даже мне стало немного не по себе. А ну как сейчас откроется дверь и на пороге возникнет фигура в белом, опутанная веригами, и при этом не забывшая надушиться как следует, и повязавшая поверх истлевшего савана галстук из «Паритета», с букетом черных роз в костлявой руке?
Я совершенно не имею опыта обращения с ходячими мумиями!
– Сонь?
Голос был женский.
Соня облегченно вздохнула. Я тоже, признаться, почувствовала себя куда спокойнее.
Дверь открылась. На пороге, слегка прищурившись, стояла девушка. Я задохнулась от завистливого восхищения. Она была представителем той породы ухоженных девиц с длинными ногами, которым лично я безумно завидовала. Оглядев нас с надменной вежливостью, столь свойственной этим лошадкам чистых кровей, она произнесла:
– Ох, как я испугалась! Думала, тебя нет, а свет горит.
– Знакомьтесь, – смущенно сказала Соня. – Это моя племянница Маша. А это…
Соня замешкалась, явно затрудняясь отрекомендовать меня правильно.
– Моя новая подруга Александра, – наконец-то решилась она, не придумав ничего лучше.
Маша равнодушно посмотрела на меня и коротко кивнула:
– Очень приятно.
У некоторых людей присутствует такая бесподобная черта, как умение тактично показать кому-то, что он тут совершенно неуместен. Маша относилась именно к таким натурам. Она села на краешек дивана, изящно скрестив свои фешенебельные ноги, и стала демонстративно-скромно рассматривать ногти на руках.
Ее молчание так умело показывало, как я тут некстати, что мне захотелось остаться. Назло. Не то чтобы мне не нравилась Сонина племянница – о, что вы! Я была восхищена тонкими чертами ее лица, только чего-то в ней не хватало.
Как и большинство умело накрашенных девиц, она, простите, напоминала Галатею, которую забыли нашпиговать душой. Этакий ходячий манекен с абсолютно правильным поведением. Все было выверено до мельчайших нюансов, даже легкий наклон головы, призванный показать окружающим безупречно-строгий овал лица.
Я бы осталась, но стрелки часов неумолимо приблизились к опасному времени. Через полчаса я начну отчаянно рисковать. Дело мое хоть и тайное, но промедление смерти подобно.
– Можно позвонить? – поднялась я.
– Конечно, – рассеянно кивнула Соня, которую наш с Машей незадавшийся тандем явно тяготил.
Подойдя к телефону, старинному, как и все в Сониной полутемной квартире, я набрала номер Пенса.
Трубку взяла его мать.
– А Сережка не вернулся? – спросила я, втайне надеясь, что вернулся и не так страшно будет шастать по подвалам Чистого переулка.
– Нет, – сказала Пенсова мать. – Похоже, Саш, он явится только к утру.
– Ладно, – вздохнула я. – Больше не буду звонить. Придется обойтись без него.
– Саш, может, ты еще подождешь? – осторожно спросила она.
– Да без него справлюсь, – отмахнулась я и повесила трубку.
Противный парень! Бросить меня в тот момент, когда он мне так нужен.
Я вернулась к спальне и уже готова была открыть дверь, как услышала всхлипывания Сони и утешающий голос ее племянницы. Кстати, утешала она точно так же ровно и бесстрастно, как и жила.
Такой у нее, видимо, был имидж. Или – вернее, вот такой у нее был «стил лайф». У кого какой! У меня вот по подвалам шастать в попытках выяснить у бомжей хоть что-то о случившемся в Чистом переулке!
– Сонь, я понимаю, но нельзя же так убиваться!
Я заглянула в щелку. Соня сидела, вся подобравшись, и отчаянно смотрела вдаль. Как человек, твердо решивший выпрыгнуть из окна.
– За что его убили? – бормотала она. – За что?
Я осторожно приоткрыла дверь.
Маша обернулась, и ее равнодушные, немного коровьи глаза вспыхнули неожиданной злобой.
– Я хотела сказать, что мне пора идти, – промямлила я, как-то мгновенно растерявшись под напором этой ярости.
– Так идите, – насмешливо прошептала она. – Дайте человеку немного побыть наедине с его горем. Я передам, что вы позвоните.
– Спасибо, – проговорила я и очень тихо прикрыла дверь.
Странные у них, однако, взаимоотношения!
– Ты напоминаешь мне вихрь торнадо, – заметила моя «чернышевская» маменька. – Может быть, ты все-таки употребишь некоторое число калорий? При таких стремительных движениях ты очень скоро истончишься.
– Ну и очень полезно мне истончиться, – сказала я, продолжая собираться.
– Зачем тебе два свитера на один организм? – спросила маменька.
– Организм не должен замерзать, – охотно объяснила я. – Мой организм спит и видит, как ему подцепить насморк. А пристальные наблюдения показали мне, что красный нос не очень идет моим рыжим волосам.
– А питать его не надо?
– Надо, но мало, – я осмотрела свою фигуру. В двух свитерах и надетой сверху папиной куртке я выглядела омерзительной кубышкой. – Фигура у меня, прямо скажем, не для подиума.
– А ты куда собираешься? – осведомилась мама.
– Разве что демонстрировать моды для полных детей, – фыркнула я. – Не забыв при этом засунуть в зубы шоколадку «Нестле»…
– Удивительная способность к самоуничижению, – покачала головой мама. – Хоть бы имела совесть да пожалела меня. Поскольку ты мое чадо и похожа на меня и моего супруга, но когда ты подвергаешь свою внешность несправедливой критике, ты намекаешь на то, что либо я была дурна собой, либо у меня дурной вкус. Так?
– Ну уж про вас я ничего не говорю, – поспешила оправдаться я. – Может быть, я удалась такой жуткой кошелкой в тетю Веру?!
– Бедная тетя Вера! Какая же ты вредина! Насчет кошелки не знаю, но нахалка ты точно первостатейная! Несчастная тетя Вера регулярно притаскивает тебе из Америки подарки, а ты называешь ее жуткой кошелкой!
– Да я себя так называю! А ты всегда все переворачиваешь!
Я чмокнула ее в нос.
– Еда? – строго спросила мама, указуя перстом на кухню.
– Когда приду.
– А когда вы изволите прийти?
– Поздно, – лаконично ответила я.
И вылетела из квартиры.
* * *
Пенса, как назло, дома не оказалось.Дверь мне открыла Пенсова мама, которая пыталась отбиться от Пенсова же племянника – довольно занудного мальчугана двух лет, тут же уставившегося на меня с плотоядным восхищением. То, что малыш уже давно ко мне благоволил, я знала. Это, наверное, у них семейное. Страсть к рыжеволосым девицам, похожим на мальчика с шоколадной рекламы. Наверное, подобным образом они удовлетворяют свою потребность в шоколаде.
– Ыжик писел, – пролепетал мой поклонник и резко дернул за волосы.
– Сенька! – возопила Пенсова мама. – Прекрати дергать ее за волосы!
– Касивые, – меланхолично поведал юноша-акселерат.
– Да ладно, пускай, – милостиво разрешила я. – А где Сережка?
– Уехал, – сокрушенно сообщила мама Пенса. – Куда-то в центр. Что ему передать?
– Жалко, – развела я руками. – Он когда приедет?
– Поздно, сказал. Ты ему позвони!
– Хорошо, позвоню, – пообещала я и побежала дальше.
Было немного обидно. Пенс ведь обещал постоянно и неотлучно находиться при мне, а сам куда-то смылся в такой неподходящий момент! Именно сейчас, когда он так мне нужен.
Надеюсь, мой неверный друг не проводит время хотя бы в компании порочных и распутных женщин?
Я двигалась с реактивной скоростью. Туман, царивший повсюду днем, сейчас немного рассеялся, принеся тепло.
Очень скоро показался дом Сони, и я прибавила шагу.
Надо было торопиться, чтобы успеть сделать оба дела. Второе было, правда, глубоко тайным и опасным, но я надеялась, что Пенс вернется к тому времени, как я начну заниматься тем, что представляет столь серьезную опасность для моего здоровья.
* * *
Соня выглядела очень уставшей и несчастной. Мне даже подумалось, что она плакала – ее веки немного опухли и покраснели.– Добрый вечер, Саша, – попыталась выдавить она из себя улыбку. Мне показалось, что сейчас вместо улыбки последует вселенский плач, но Соня взяла себя в руки.
– Может быть, не вовремя? – испугалась я. Ужасно не люблю мешать людям предаваться чему-то глубоко личному – будь то радость или отчаяние! Я и сама-то ужасно злюсь, когда кто-то мешает мне поплакать, если очень хочется. По моему строгому убеждению, каждый человек имеет право на выражение своих личных эмоций в полном одиночестве.
– Нет, – замотала она головой с поспешной готовностью, – просто… Ну, да не будем об этом, ладно? Лучше давайте поговорим о нашем таинственном госте. Вы вино будете?
Меня ожидает участь глубоко спившейся женщины, подумала я, немного удивленная тем, что это не вызывает у меня ни отчаяния, ни уныния. Как будто страшно весело быть спившейся женщиной.
Я согласилась.
Она достала длинную изящную бутылку с темно-красной жидкостью.
– Мое, – гордо сообщила Соня, – из моего же собственного винограда.
Вино оказалось чудесным. Аромат был живым и как бы пульсировал, словно кровь в венах. Это было живое вино, и я посмотрела на Соню с уважением. Человек умеет не только «батманить», но и делать чудесное вино! А вот я какая-то полная незадача, разгуливающая неизвестно зачем по земле! Толку от меня никакого, могу только совать свой курносый нос в чужие дела!
Она обвела взглядом свою квартиру – такую же изящную и грустную, как сама хозяйка.
– Раньше нас тут много собиралось, – вздохнула Соня. – Все пили вино, много смеялись… Ох, Сашенька, иногда приходится выбирать, и как часто за этот выбор приходится платить слишком дорого!
Она опять посмотрела в сторону, пытаясь скрыть набежавшие слезы.
– Ладно, это к делу не относится. Просто сегодня умер человек, которого я любила. И поэтому мне хочется плакать. Он был очень славным человеком, Саша. Необыкновенно добрым и отзывчивым.
Я не настаивала на том, чтобы сегодня, раз уж так вышло, мы говорили о бестактном посетителе ее квартиры. Но Соня сама собралась и сказала:
– Хотите посмотреть мою спальню? Я, кстати, ума не приложу, как он сюда проникает.
– Ключ, – напомнила я.
– Ну, ключ. Но ведь, когда ты вставляешь ключ в замочную скважину, открываешь дверь, хлопаешь ею – кто-то должен это слышать. Когда ты поднимаешься по лестнице, кто-то должен тебя увидеть. А его никто не видит и не слышит. Кроме меня… Как будто он становится невидимым. Этакий «человек-невидимка». Пойдемте.
Она изящно поднялась – бог ты мой, как бы мне хотелось передвигаться с такой же грацией! Рядом с ней я ощущала себя слоном в посудной лавке!
Мы прошли по коридору в самый конец. Квартира была из разряда «бывшая коммуналка». Старинная, с темным коридором и тремя разрозненными комнатами.
Поэтому к спальне пришлось брести в полутьме – даже яркая лампочка в сто ватт полностью не могла осветить чертов коридор.
– Зачем вам такая огромная квартира? – поинтересовалась я.
– По идее, я должна жить тут не одна, – ответила Соня. – С Машей. Но Маша пока живет с родителями – так ей удобнее. Вон та комнатка ее. А мне и не надо ничего, кроме спальни и кухни! Раньше – да. Яркий свет, гостиная, наполненная людьми… Смех, разговоры, музыка. Все такие яркие личности, все талантливы. Куда все уходит, Саша, вы не знаете? Впрочем, вы еще слишком юны, чтобы знать…
Она открыла дверь.
Спальня ее была такой странной и самобытной, что я оглянулась на хозяйку в немом восхищении.
Все было выполнено в стиле «печворк» – покрывало на кровати, занавески с аппликацией в виде жирафа, коврик на стене!
– Вау! – вырвалось у меня. – Вы все это делали сами?
– Конечно.
– У меня начинается комплекс неполноценности, – вздохнула я. – Красивая женщина. Балерина. Умеет делать вино и вот такие штучки!
Соня польщенно засмеялась, пытаясь скрыть смущение.
– Ну, балерина-то я никакая, так, в кордебалете. А сейчас совсем на пенсии – ноги болят. Правда, раньше я вела студию в Доме культуры, даже неплохие результаты были…
Она уставилась в одну точку, и по ее лицу опять пробежала тень. Что-то в жизни этой женщины было не так. Видимо, был один порожек, через который ей не удалось провести свое каноэ.
* * *
В ее спальне было уютно. Но была она маленькой.– Вот сами и смотрите, – Соня обвела рукой свое нехитрое жизненное пространство. – Например, я прихожу и вижу, что вон та книга…
Она достала том Шекспира и протянула мне.
– А, ладно, – передумав, махнула рукой. – Сама сейчас вам покажу.
Перелистав страницы, она открыла ее и швырнула на кровать.
– Вот так лежит, – посмотрела Соня на меня. – А теперь подойдите и прочтите. Мне просто любопытно, что бросится вам в глаза. Какая строчка.
Я подошла. Честно говоря, мне стало не по себе. Я как бы на мгновение стала этой женщиной, вернувшейся домой. Она видит фолиант, брошенный на кровать, прекрасно зная, что не брала в руки Шекспира лет пять, как минимум. Самовольно том спрыгнул с полочки на кровать. Да еще и открылся на таком небезынтересном месте.
Отрывок из «Гамлета, принца Датского».
ГАМЛЕТ. Для какого мужа праведна ты ее роешь?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Ни для какого.
ГАМЛЕТ. Тогда для какой женщины?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Тоже ни для какой.
ГАМЛЕТ. Для кого же она предназначена?
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Для особы, которая, сэр, была женщиной, ныне же, царствие ей небесное, преставилась.
Бр-р-р!
Я отбросила том подальше.
Вряд ли у человека сохранится веселое настроение, если по приезде он найдет вот такое на своей собственной постели.
«Ныне же, царствие ей небесное, преставилась».
Можно ли отнести это к разряду угроз? Чего добивается некто, оставляя такое «послание» другому? Панического страха? Дать знать, что в мире есть человек, желающий тебе смерти?
– Да уж, – пробормотала я. – Если вы наткнулись на то же самое место, представляю, как вам стало…
– Может, он просто читал это? – с надеждой в голосе спросила Соня, поежившись, будто от холода.
– Может быть, – пробормотала я. Пришел сюда почитать Шекспира. Как в библиотеку. А потом просто забыл поставить книгу на место?
– Соня, а Маша…
– Что вы, Саша! И не думайте так о моей Машеньке! Она никогда не заходит в эту комнату без меня. Маша очень хорошая девочка. Тургеневская барышня, совершенно неприспособленная к жизни, а уж тем более к интригам! К тому же я его видела, Саша! Это мужчина. Высокий, стройный, я даже почти уверена, что у него приятная внешность, хотя и не видела лица.
– К тому же интеллигентный, – фыркнула я. – Любит почитать в чужой квартире классику! Не выйти ли нам всем за него замуж?
– Не смейтесь, – тихо попросила она. – Сейчас мне очень страшно, Сашенька! Потому что теперь я осталась совсем одна. Никому не нужна, понимаете? Сегодня ушел последний человек, который относился ко мне с любовью. Поверьте, Саша, это…
Она судорожно глотнула.
– Кто он был?
– Даже после его смерти мы должны сохранять все в тайне, Саша. Он был женатым человеком, а я…
Соня подняла на меня свои беззащитные глаза, и я поняла – разговаривать об этом она не будет.
– Я была его… другом, и не будем об этом больше! Клянусь вам, он не имеет никакого отношения к нашему таинственному посетителю!
– Получается, что никто из ваших знакомцев не может строить против вас такие подлые козни. И этот незнакомец, судя по всему, просто заходит к вам погреться? Ну, разве еще книжку почитать. Что-нибудь еще он оставлял после себя? Кроме галстука, аромата «Кензо» и мрачноватых строчек из классики, от которых веет запахами древнего кладбища?
– Да, – кивнула Соня. – Оставлял. Но я это выкинула.
– Как? – удивилась я.
– Саша, это было в самый первый раз. Тогда я не отнеслась к этому серьезно. А тот букет давно засох, к моменту моего появления.
– Что это было?
– Розы, – пожала она плечами. – Черные розы. Большая редкость, не знаю, где он их раздобыл. Букет черных роз, и одна красная.
– Как в романсе. «Черная роза – эмблема печали». Наш «поэтичный незнакомец» изо всех сил старается навеять на вас печаль, вам не кажется?
Соня расправила складочку на платье и вскинула на меня свои огромные глаза.
– Кажется, – кивнула она, прошептав одними губами.
– Мне это не нравится, потому что лично я нахожу ужасно бестактным вваливаться к человеку в жилище специально затем, чтобы навеять на него печаль!
– Иногда в мою безумную голову приходит, что это…
Она оборвала себя на полуслове. Теперь она напряженно смотрела в окно, как будто там мужская фигура разгуливала по облакам с томом Шекспира наперевес.
– Что вам приходит в голову?
– Что это призрак, – прошептала она с благоговейным ужасом.
– Ага, – кивнула я. – Тень отца Гамлета. Все неймется старикану. Правда, он немного перестроился. Теперь он носит дорогие галстуки и пахнет фирменным одеколоном! Не смешите вы меня, Соня! Призрак, который ведет себя так, вовсе не призрак! Это какое-то Кентервильское привидение! Он же хочет нагнать на вас страху, а вот зачем? Вы даже не пытаетесь помочь мне понять это! Вас послушать, вы давно живете в небесах, и вас окружают сонмы херувимов и серафимов! Ни одного гада на всю компанию!
В это время хлопнула входная дверь.
Соня сразу замолчала, напряженно вслушиваясь в осторожные шаги, приближающиеся к двери.
Даже мне стало немного не по себе. А ну как сейчас откроется дверь и на пороге возникнет фигура в белом, опутанная веригами, и при этом не забывшая надушиться как следует, и повязавшая поверх истлевшего савана галстук из «Паритета», с букетом черных роз в костлявой руке?
Я совершенно не имею опыта обращения с ходячими мумиями!
– Сонь?
Голос был женский.
Соня облегченно вздохнула. Я тоже, признаться, почувствовала себя куда спокойнее.
Дверь открылась. На пороге, слегка прищурившись, стояла девушка. Я задохнулась от завистливого восхищения. Она была представителем той породы ухоженных девиц с длинными ногами, которым лично я безумно завидовала. Оглядев нас с надменной вежливостью, столь свойственной этим лошадкам чистых кровей, она произнесла:
– Ох, как я испугалась! Думала, тебя нет, а свет горит.
– Знакомьтесь, – смущенно сказала Соня. – Это моя племянница Маша. А это…
Соня замешкалась, явно затрудняясь отрекомендовать меня правильно.
– Моя новая подруга Александра, – наконец-то решилась она, не придумав ничего лучше.
Маша равнодушно посмотрела на меня и коротко кивнула:
– Очень приятно.
У некоторых людей присутствует такая бесподобная черта, как умение тактично показать кому-то, что он тут совершенно неуместен. Маша относилась именно к таким натурам. Она села на краешек дивана, изящно скрестив свои фешенебельные ноги, и стала демонстративно-скромно рассматривать ногти на руках.
Ее молчание так умело показывало, как я тут некстати, что мне захотелось остаться. Назло. Не то чтобы мне не нравилась Сонина племянница – о, что вы! Я была восхищена тонкими чертами ее лица, только чего-то в ней не хватало.
Как и большинство умело накрашенных девиц, она, простите, напоминала Галатею, которую забыли нашпиговать душой. Этакий ходячий манекен с абсолютно правильным поведением. Все было выверено до мельчайших нюансов, даже легкий наклон головы, призванный показать окружающим безупречно-строгий овал лица.
Я бы осталась, но стрелки часов неумолимо приблизились к опасному времени. Через полчаса я начну отчаянно рисковать. Дело мое хоть и тайное, но промедление смерти подобно.
– Можно позвонить? – поднялась я.
– Конечно, – рассеянно кивнула Соня, которую наш с Машей незадавшийся тандем явно тяготил.
Подойдя к телефону, старинному, как и все в Сониной полутемной квартире, я набрала номер Пенса.
Трубку взяла его мать.
– А Сережка не вернулся? – спросила я, втайне надеясь, что вернулся и не так страшно будет шастать по подвалам Чистого переулка.
– Нет, – сказала Пенсова мать. – Похоже, Саш, он явится только к утру.
– Ладно, – вздохнула я. – Больше не буду звонить. Придется обойтись без него.
– Саш, может, ты еще подождешь? – осторожно спросила она.
– Да без него справлюсь, – отмахнулась я и повесила трубку.
Противный парень! Бросить меня в тот момент, когда он мне так нужен.
Я вернулась к спальне и уже готова была открыть дверь, как услышала всхлипывания Сони и утешающий голос ее племянницы. Кстати, утешала она точно так же ровно и бесстрастно, как и жила.
Такой у нее, видимо, был имидж. Или – вернее, вот такой у нее был «стил лайф». У кого какой! У меня вот по подвалам шастать в попытках выяснить у бомжей хоть что-то о случившемся в Чистом переулке!
– Сонь, я понимаю, но нельзя же так убиваться!
Я заглянула в щелку. Соня сидела, вся подобравшись, и отчаянно смотрела вдаль. Как человек, твердо решивший выпрыгнуть из окна.
– За что его убили? – бормотала она. – За что?
Я осторожно приоткрыла дверь.
Маша обернулась, и ее равнодушные, немного коровьи глаза вспыхнули неожиданной злобой.
– Я хотела сказать, что мне пора идти, – промямлила я, как-то мгновенно растерявшись под напором этой ярости.
– Так идите, – насмешливо прошептала она. – Дайте человеку немного побыть наедине с его горем. Я передам, что вы позвоните.
– Спасибо, – проговорила я и очень тихо прикрыла дверь.
Странные у них, однако, взаимоотношения!
Глава 4
Мои мысли напоминали трудолюбивых пчелок, в поисках меда перелетающих с одного цветка на другой. Правда, мысли порхали, пытаясь постичь смыслы двух совершенно разных случаев.
– Умный человек никогда не делает то, что постоянно вытворяет эта глупая Александра Сергеевна, – мрачно поведала я водосточной трубе в одиноком и злонамеренном Чистом переулке.
Интересно, какому кретину приспичило обозначить этот донельзя замусоренный переулок, заставленный мусорными контейнерами, Чистым? Посмеяться он, что ли, решил?
«Глупая» Александра Сергеевна Данич, которой чего-то не хватало в жизни, и я подозревала, что не хватает ей именно приключений на собственную задницу, деловито огляделась.
Переулок вымер, напоминая один к одному триллерные декорации, и я поежилась. Врать не буду, не от холода. Если человеку страшно, это еще не повод прятать свой страх. Так же, как и не повод прекращать поступательное движение к намеченной цели. Дома здесь пытались прилипнуть друг к другу – он был таким узким, что казалось, будто ты идешь между двух стен. И, как все старинные проулки, хранил старческую брюзгливость седой вечности. Конечно, где уж тут быть приветливым! Насколько мне известно, достославный переулок подлежит сносу, и никто в этих домах, дышащих друг другу в окна, уже не живет (кроме еще не переехавших стариков и бомжей).
– Надо же было так прилепить дома, – проговорила я озираясь. – И какому остолопу захотелось совершить убийство в таком вот неподходящем месте…
Из мусорной кучи, возле которой все еще маячил меловой силуэт, слегка размытый снегом, с жутким воплем вылетели две ободранные кошки. Они выпрыгнули почти на меня – и я отскочила, едва не вмазавшись в стенку. Я вскрикнула. Я даже перекрестилась и перевела дух.
Тем не менее цель моя была близка, поскольку присмотрела я этот подвальчик еще днем.
Оттуда в близлежащие дома не очень щедро, но все же подавалось тепло, а где ж еще собираться тому «благородному обществу», в котором я сейчас нуждалась, в такую промозглую ночь, как не возле тепленьких труб и котлов?
Лариков, надо думать, меня отлупит, но ведь я ничего криминального не творю, а? Ведь я вовсе не занимаюсь расследованием, пытаясь вырвать из рук у несчастного Ванцова кусок хлеба, а просто сую свой любопытный нос куда не просят!
В конце концов тот, кто по неизвестным мне причинам решил убить несчастного Гордона с проблемной дочерью, лишил меня гонорара и тем самым насолил мне лично. Может, я такая вот меркантильная, что никак не могу этого простить, и из чувства благородной мести, подозревая, что Ванцов упустит, решила отловить его сама?
Кстати, может, я тренируюсь, твердо решив освоить профессию «охотника за головами»? Вон сколько отваливают за Басаева, лет пять можно не работать. Натренируюсь как следует и приступлю к отлову террористов!
Успокоив себя, как всегда, исключительно глупыми мыслями, так как от умных не успокаиваешься, а наоборот, я открыла дверь в подвал.
Постаралась-то я сделать это очень тихо, но давно несмазанная предательница так заскрипела, что, пожалуй, все спящие вокруг вздрогнули во сне, подумав, что находятся в старинных замках с привидениями.
– Умный человек никогда не делает то, что постоянно вытворяет эта глупая Александра Сергеевна, – мрачно поведала я водосточной трубе в одиноком и злонамеренном Чистом переулке.
Интересно, какому кретину приспичило обозначить этот донельзя замусоренный переулок, заставленный мусорными контейнерами, Чистым? Посмеяться он, что ли, решил?
«Глупая» Александра Сергеевна Данич, которой чего-то не хватало в жизни, и я подозревала, что не хватает ей именно приключений на собственную задницу, деловито огляделась.
Переулок вымер, напоминая один к одному триллерные декорации, и я поежилась. Врать не буду, не от холода. Если человеку страшно, это еще не повод прятать свой страх. Так же, как и не повод прекращать поступательное движение к намеченной цели. Дома здесь пытались прилипнуть друг к другу – он был таким узким, что казалось, будто ты идешь между двух стен. И, как все старинные проулки, хранил старческую брюзгливость седой вечности. Конечно, где уж тут быть приветливым! Насколько мне известно, достославный переулок подлежит сносу, и никто в этих домах, дышащих друг другу в окна, уже не живет (кроме еще не переехавших стариков и бомжей).
– Надо же было так прилепить дома, – проговорила я озираясь. – И какому остолопу захотелось совершить убийство в таком вот неподходящем месте…
Из мусорной кучи, возле которой все еще маячил меловой силуэт, слегка размытый снегом, с жутким воплем вылетели две ободранные кошки. Они выпрыгнули почти на меня – и я отскочила, едва не вмазавшись в стенку. Я вскрикнула. Я даже перекрестилась и перевела дух.
Тем не менее цель моя была близка, поскольку присмотрела я этот подвальчик еще днем.
Оттуда в близлежащие дома не очень щедро, но все же подавалось тепло, а где ж еще собираться тому «благородному обществу», в котором я сейчас нуждалась, в такую промозглую ночь, как не возле тепленьких труб и котлов?
Лариков, надо думать, меня отлупит, но ведь я ничего криминального не творю, а? Ведь я вовсе не занимаюсь расследованием, пытаясь вырвать из рук у несчастного Ванцова кусок хлеба, а просто сую свой любопытный нос куда не просят!
В конце концов тот, кто по неизвестным мне причинам решил убить несчастного Гордона с проблемной дочерью, лишил меня гонорара и тем самым насолил мне лично. Может, я такая вот меркантильная, что никак не могу этого простить, и из чувства благородной мести, подозревая, что Ванцов упустит, решила отловить его сама?
Кстати, может, я тренируюсь, твердо решив освоить профессию «охотника за головами»? Вон сколько отваливают за Басаева, лет пять можно не работать. Натренируюсь как следует и приступлю к отлову террористов!
Успокоив себя, как всегда, исключительно глупыми мыслями, так как от умных не успокаиваешься, а наоборот, я открыла дверь в подвал.
Постаралась-то я сделать это очень тихо, но давно несмазанная предательница так заскрипела, что, пожалуй, все спящие вокруг вздрогнули во сне, подумав, что находятся в старинных замках с привидениями.