Страница:
Светлана Алешина
Преступление без наказания (сборник)
Преступление без наказания
Глава 1
Много людей на свете, и все они разные. Они-то разные, да мироощущения у них одинаковые; одна я выпадаю из общей массы нестандартностью, оригинальностью и необычностью.
Мне это доказать – раз плюнуть!
Вот все люди, у кого ни спроси, когда начинается, например, весна, что ответят? Правильно, как заведенные, раз и навсегда обученные, отрапортуют: первого марта, вашбродь!
А попробуй спроси, может ли весна наступить в феврале или в июне, так что услышишь в ответ? Услышишь то, что слышать не хотелось бы. А еще хуже будет, когда вообще ничего не скажут, только посмотрят с усмешечкой, и заподозришь, что про тебя люди думают, будто у тебя с крышенцией-то не того. Не в порядке малость.
Я для себя все эти сомнения преодолела, потому что сделала такое открытие, ну прямо такое глобальное и климатообразующее, что даже сама приятно удивилась.
А все началось, как и любое эпохальное дерево-яблочное-по-лбу открытие, с мелочи. На прошлой неделе моя Марина заявила мне, что ей все онастобрындило, и потребовала отпуск.
Кто-то подумает, я сразу же подскочила в кресле, станцевала джигу и прокричала: бери, пожалуйста, и на подольше?
А вот и нет. Я была уже девушкой наученной и опытной. Скуксила физиономию погрустнее и заныла что-то жалобное в стиле Шуберта: на кого ты нас оставляешь, да если не будет тебя, как не впасть в уныние.
Маринка расплылась довольной усмешечкой, потом улыбочкой и потом, махнув рукой так резко, что у меня сердце замерло от недоброго предчувствия, все-таки не сделала гадости и настояла на своем, но крепко пообещала при этом выйти из отпуска на пару деньков раньше. Если получится.
– Вы смотрите, ребятки, не одичайте здесь без меня, – пожелала она напоследок, – а то вернусь через месячишко, глядь, а вы тут по веткам прыгаете и блох друг у друга выкусываете!.. Дрессируй вас потом.
Я промолчала, Виктор – тем более, Ромка выпрыгнул с каким-то никчемным противоречием, на которое, впрочем, никто и внимания не обратил, а Сергей Иванович просто рассмеялся и ответил, как и подобает мужчине и джентльмену:
– Не дождетесь, Мариночка!
Я не зря сделала такое вступление про климат, не зря, потому что вслед за отъездом Маринки я вдруг почувствовала, что наступила весна! Самая настоящая весна! А-ля натюрель, дьябль!
В первый день, придя на работу, не встретив Маринку около кофеварки и зная, что ее сегодня точно не будет, я, прошу прощения, конечно, за такое свинство, расплылась такой улыбкой, и настолько похорошела, и сама себе понравилась – в зеркале проверяла, – и после этого поняла однозначно: весна наступила!
Дни уже не тащились и не тянулись своими тягомотными заботами, все было легко и прекрасно, и я с беспокойством ощущала, что так быть не должно и это неправильно. Все-таки мы с Маринкой подруги с огромным стажем начиная с университета, нельзя, просто нельзя так искренне радоваться ее отсутствию.
Я попробовала пробудить в себе если уж не стыд, то хотя бы совесть. Увы, не получилось.
Пребывая в такой борьбе с самой собой, я бодро и без напряжения работала, чего требовала и от остальных своих друзей и коллег. Тем более что жизнь скучать не давала.
В последнее время достаточно спокойное прозябание Тарасова вдруг было нарушено, если так можно сказать, – но нам, газетчикам, наверное, можно, – целым рядом однотипных и наглых преступлений.
Группа из двух или, по другим данным, из трех человек совершала наглые по своей прямоте и брутальности ограбления обменных пунктов валюты. Все совершалось просто, как в приснопамятных девяностых годах, или примерно так, как показывают нам по телевизору в домотканых боевичках средней паршивости.
Молодой человек заурядной наружности подходил к обменному пункту, наклонялся над окошечком, показывал девушке-оператору пистолет и, не спуская с нее взгляда, выгребал с помощью все той же девушки всю наличность. В описании преступников, – а не следует забывать, что описание давали напуганные женщины, – фигурировали в качестве особых примет такие безусловные и запоминающиеся факты, как «бешеный взгляд», «бандитская рожа», и более общая характеристика, выражаемая термином «сволочь-гад».
Последнее наблюдение было, конечно же, самым ценным и содержательным.
Думаю, понятно, было от чего нашим бодрым представителям власти и внутренних органов потерять покой. После того как преступления не прекратились сами, наша городская милиция начала откровенно нервничать.
После однотипного ограбления трех обменных пунктов были выставлены дополнительные посты у всех оставшихся, но налеты на банковских служащих прекратились. Грабители, очевидно, заранее предугадывая такое развитие событий, что было вовсе не сложно, переквалифицировались на ограбление магазинчиков, торгующих ювелирными изделиями.
Тут-то и было совершено первое убийство. Охранник магазина-салона «Монарх», руководствуясь то ли ошибкой, то ли дурно понятым героизмом, зачем-то попал под две пули. В результате оставил вдовой жену, детей сиротами, а витрины в магазине все равно были обчищены.
Нападавших на магазин было двое, что зафиксировала камера наблюдения, установленная над входом в магазин. Все дело заняло у грабителей три минуты двадцать секунд, и, выскочив из магазина, они свернули в проходной двор и уехали на поджидавшей их машине. Это было второе косвенное доказательство, что в банде три человека.
Наша газета, как и все средства информации города, освещала и описывала эти события, помещала на своих страницах фотографии ограбленных обменных пунктов и разгромленных магазинов. Все было как у всех, и мне это нравиться не могло. Наша газета, специализирующаяся на жареных фактах, на сенсациях, на собственных расследованиях, вдруг оказалась в общем потоке и не вырывалась из него, а иногда и отставала, потому что издания городской и областной администраций получали информацию самую свежую из максимально информированных источников.
Все это не могло не огорчать меня, и настроение, так славно поднимавшееся после отъезда Маринки, начинало портиться. Не нравилось мне такое положение вещей, но сделать я ничего не могла: не было источников, не было информации, и как назло ничего больше не случалось, достойного внимания и опубликования. А колонка криминальных сообщений с перечислением героических буйств алкашей в Затоне или на Верхнем рынке, вызывала у меня изжогу. Хотя и об этом, конечно же, нужно было печатать материалы.
Однако, скажу честно, сама я эту колонку не читала почти никогда. Слишком уж однотипны были бытовые преступления наших граждан, совершенные под правильным алкогольным градусом.
Сегодня, придя на работу, прослушав все новости по радио, прочитав сводки новостей в Интернете, я отвернулась от монитора и подумала, что дальше так продолжаться не может. Приходилось вытаскивать из своих заначек давно приготовленные «рояли» и ставить их в кусты.
Повертев в руках авторучку, я почти приняла решение, что пора мне идти в народ и добывать репортажи.
Быстренько набросав список адресов возможных рейдов, начав его с подпольного публичного дома в гостинице «Московская» и закончив СИЗО ь 1, отбросив в сторону авторучку, я вышла из кабинета в редакцию, держа в руке план действий.
В редакции все было на своих местах, все крутилось и работало, но радости от сознания этого мне не доставляло.
Сменив Маринку на важнейшем посту секретаря и главного смотрителя кофеварки, Ромка при моем появлении в редакции, как оказалось, усердно перетирал бокалы и блюдца, очевидно, готовясь к обеду.
Я быстро отвернулась, чтобы не смущать мальчишку, потому что боялась рассмеяться: уж слишком забавным было его лицо.
Виктор – наш фотограф и мой дежурный бодигард – находился в своей фотолаборатории, а вот Сергей Иванович Кряжимский, старейший и опытнейший член нашего коллектива, отвернувшись от компьютера, нахмурившись и сосредоточившись, сидел над маленькой шахматной доской и переставлял фигурки, недобро поглядывая при этом на свои часы.
Заинтересовавшись происходящим, я подошла к нему.
– Задачку решаете? – спросила я. – Мат в три хода, но белым нельзя убивать черную пешку?
– Нет, Оленька, хуже, – мрачно проговорил Сергей Иванович, – положение мое гораздо хуже. Я осваиваю современные шахматы.
– Вот как! – теперь уже я заинтересовалась еще больше. – А чем же они отличаются от нормальных? То есть я хотела сказать от старых, обычных? У них лошадь не так ходит?
Сказав «лошадь», а не «конь», я с довольной улыбкой увидела, как Сергей Иванович куснул губы и запрограммированно начал мне объяснять, как правильно называть фигуры в шахматах, а как неправильно.
– «Конь», а не «лошадь», Оленька. А еще «ферзь», а не «королева», а также «слон», а не «офицер», – Сергей Иванович высказал мне все это на полном серьезе, думая, что занимается моим образованием.
– Рокировка, а не лакировка, – поддержала я его, – шах – не титул, а угроза мата, а сам мат – не ругательство, а полный бенц. Так чем же новые шахматы отличаются от старых?
– Временем, Оленька, – вздохнул Сергей Иванович, – только временем. В современные шахматы играют быстрее, чем в привычные наши. И куда торопиться? Все там будем! Эндшпиля никто не минует.
– Оптимистично звучит! – одобрительно кивнула я. – Прямо жить сразу захотелось. Так, значит, никто не минует?
Я повернулась к окну и подумала, чем бы мне еще заняться. Разговор с Сергеем Ивановичем побудил меня сделать вывод, что его лучше сейчас не трогать и не советоваться с ним о будущих публикациях и рейдах по злачным местам. Похоже, он сам себе проигрывает в современные шахматы, и это его огорчает. Нашел, кстати, чем огорчаться! Вот если бы он Маринке проиграл или Ромке, тогда было бы все понятно, а себе проигрывать не стыдно, можно сказать даже, почетно!
Я молча постояла у окна и направилась к себе в кабинет.
Через несколько минут, осторожно постучав в дверь, чего никогда не делала Маринка, ко мне зашел Ромка.
– Кофе принес, о недостойный последователь нашей Марины? – спросила я.
Ромка, научившись варить кофе так, будто с рождения только этим и занимался, вел себя на порядок скромнее и незаметнее. В этом смысле он мне нравился больше Марины, что я и не скрывала.
Однако Ромка на этот раз был без подноса. Он мялся около двери и что-то порывался сказать, но, так как сделать это почему-то не решался, следовательно, сделала я вывод, проблема касалась его лично.
Осознав это, я с недоумением взглянула на парня. Подозревать, что Ромка решился объясниться мне в любви, было вообще-то глуповато, но, честное слово, кроме этого, других объяснений я придумать в первые секунды не могла.
– Что-то случилось? – спросила я, на всякий случай отклоняясь так хитро, чтобы между нами оказался монитор моего компьютера. Классное ощущение, между прочим. Сидишь словно за пулеметом. Вот – ты, а там – весь остальной мир, и я его излучением, излучением…
Вспомнив про излучение, я кашлянула и махнула Ромке рукой:
– Ну, ты определяйся давай – или туда или сюда.
Ромка потоптался и, набравшись таким способом героизма, проговорил:
– Ольга Юрьевна, а можно я вас о чем-то попрошу?
– Попросить-то можно, – весело ответила я, – а вот получить, пока не знаю. Что у тебя случилось? – повторила я и обнадежила Ромку: – Подходи сюда, я не кусаюсь. Сегодня магнитная буря, и я не в форме.
Ромка подошел к моему столу, зачем-то воровато оглянулся на дверь, чем уже возбудил мое любопытство, и, наклонившись ко мне, быстрым шепотом проговорил:
– Один мой знакомый хотел бы с вами переговорить, Ольга Юрьевна.
– Один твой знакомый? – переспросила я. – Ты не шепчи и садись на стул. К чему такие детективные замашки?
Ромка сел, а я спросила:
– Одноклассник твой, что ли? Или кто? И что ему нужно? – задавая кучу вопросов, я самым бессовестным образом выигрывала время, пытаясь сообразить, что же понадобилось Ромке или, точнее говоря, его знакомому. Я как-то давно уже не задумывалась, а есть ли у него хоть какие-то знакомые, кроме нас, работающих в редакции.
Я почесала кончик носа и резонно решила, что: раз он говорит о них, значит, знакомые точно есть.
– Ну так о чем идет речь? – подтолкнула я Ромку к изложению проблемы, даже приблизительно не предполагая, о чем может идти речь. Может быть, он хочет кого-то порекомендовать нам вторым курьером? Однако, как я понимаю, у нас и один курьер, он сам то есть, не переламывается от работы.
Ромка кашлянул для храбрости и начал коряво, волнуясь и краснея, излагать.
– Он уже взрослый, Ольга Юрьевна, – сказал Ромка, и я с удовольствием отметила это слово. «взрослый»! Понятно, кем себя считает сам Ромка, и правильно, между прочим, его-то самого к взрослым можно будет отнести только через несколько лет, если поумнеет, конечно.
– Где же ты с ним познакомился, если он такой взрослый? – поощрительно улыбаясь, спросила я.
– Его брат учился вместе со мною, так что я его давно знаю. – Ромка жестоко почесал себе шею, добавив тише и доверительнее:
– Только у него биография не совсем того… чистая.
– Это как же понимать? Чем он ее запачкал? – начала заинтересовываться я разговором.
Если раньше ничего, кроме ерундовой просьбы, я не ожидала, то, как мне подсказывало чутье журналиста, сейчас передо мною замаячило что-то вроде малюсенькой статеечки на половину подвальчика.
– Ромка! Не тяни, рассказывай, рассказывай! – поторопила я нашего сына полка.
– Понимаете, Ольга Юрьевна, – решился Ромка, но на всякий случай опустил взгляд, – он, ну то есть брат моего одноклассника, когда-то получил три года за вооруженное ограбление и отсидел, значит.
– Три года за вооруженное ограбление? – повторила я, понимая, что предчувствие меня не обмануло и статейка точно выгорит, только надо будет ее еще высидеть, ну да за этим дело не станет. – Немного же он награбил, этот твой взрослый знакомый, если так мало дали!
Я закурила и, видя, что Ромка снова засмущался, спросила:
– Так что же от меня хочет твой налетчик? Еще кого-нибудь ограбить? Меня, что ли? Так с меня брать нечего.
– Зачем вы так, Ольга Юрьевна? – явно оскорбился Ромка за своего знакомого, и я, поняв, что перегнула с ненавязчивым юмором, поспешила на попятный. – Извини, Рома, но ты говоришь такие необычные вещи… Так что же от меня требуется? Он к нам на работу хочет устроиться?
– Понимаете, Ольга Юрьевна, он хочет с вами поговорить! – выпалил Ромка.
– Прекрасно, – сказала я, все еще ничего не понимая, – пусть приходит. Он, надеюсь, отсидел только три года не потому, что убежал и сейчас находится в розыске?
– Нет, нет, он попал под амнистию, – покраснев от волнения, сказал Ромка, – но, понимаете, сам он прийти не может. Я сейчас вам все объясню, то есть как он мне объяснил, а я ему верю. Его в последнее время стали зажимать менты, ну, то есть органы…
– Поняла, – кивнула я.
– Из-за этих налетов, – пояснил Ромка, – кассы брали, а потом охранника убили, ну вы знаете. А он по похожему делу проходил, и теперь его постоянно вызывают и проверяют, берут показания.
– Ну-ну, – я начала подозревать, что неизвестный мне бывший грабитель решил обратиться к свободной прессе за защитой своих прав и достоинств. Мысль эта меня и заинтересовала немного, и чуть рассмешила.
– Ну вот, – продолжил Ромка, – а вчера вечером он пришел ко мне и по секрету сказал, чтобы я вам передал, что он может кое-что рассказать про эти дела. Ну, про ограбления, значит.
– Его работа? – прямо спросила я. – Колись, время пришло!
– Нет, не его! – твердо заявил Ромка и взглянул мне в глаза.
– А ты откуда знаешь? – я положила сигарету в пепельницу и сама наклонилась вперед, решив раскрутить Ромку на весь максимум информации, какой только будет возможен. Дело уже попахивало не статейкой, а полным подвалом, да еще, возможно, и с продолжением.
– Он сам так говорит, – Ромка недоуменно посмотрел на меня, словно удивляясь моей непонятливости, – мы же с ним знакомы… мы знакомы… Ого! Десять лет! Вот сколько!
– Довод сильный, – чуть ли не восхитилась я, – но давай-ка поподробней, а? Мне надоело тебя подгонять.
– Ну получается так, Ольга Юрьевна, – начал Ромка, торопясь и сбиваясь, но все же стараясь говорить как можно подробнее. – Вчера пришел ко мне этот одноклассник Алешка и позвал к себе, сказал, что по очень важному делу. Я собрался и пошел. А дома у него его брат. Его зовут Константин. Он стал спрашивать про нашу газету, он много ее номеров прочитал. Ну а потом рассказал, как его, значит, стали таскать по ментовкам, ну то есть…
– Да поняла я уже все, поняла давно, ты давай к сути переходи! – прикрикнула я. – А то ты никогда так и не закончишь!
– А все! – сказал Ромка и вытаращил на меня свои честные глаза.
– Да ты же ничего еще не сказал! – возмутилась я. – Все, что я слышала, было преамбулой, давай наконец амбулу, где она?!
– Константин сказал, что ему известно, кто все это делает, но в милицию он обращаться не хочет, потому что… ну потому что не верит им. А вам он скажет, потому что верит…
– Мне лично? – улыбнулась я.
– Газете, – поправил меня Ромка. – Он думает, что если в газете напишут про другую какую-то версию, то менты просто обязаны будут начать ее расследовать.
– Не факт, – сказала я, – а вот то, что на нас наедут и начнут трясти, как кого не скажу, это факт, а даже не предположение.
Ромка замолчал, глядя на меня, замолчала и я, постукивая пальцами по столешнице.
Ромкин рассказ заинтересовал меня и озадачил, в чем признаюсь без сожаления. Предположение, что можно будет самостоятельно раскрыть ряд преступлений, совершающихся в городе, было слишком аппетитным, чтобы оказаться реальным, но чем черт не шутит…
Подумав и переварив полученную информацию, я решила, что ничего не потеряю, если встречусь с этим Костей и переговорю с ним лично. В конце концов никогда не знаешь заранее, где найдешь полезную для газеты информацию. Даже сама история Константина, рассказанная просто, как пример работы наших внутренних органов, тоже сама по себе была неплохим материалом.
– Я только не поняла одного, – сказала я. – Почему он сам не может ко мне прийти? Ты же так сказал, да? Так почему не может? Здесь вполне уютно и очень неофициально.
– Он опасается, что за ним могут следить, – сказал Ромка.
– Как-то странно. Если за ним могут следить, так, значит, могут подозревать, что он кому-то расскажет о том, что знает. Его знание само по себе уже опасно. Поэтому для тех, кто опасается, его проще убить, чем тратить время и нервы на слежку. Логично?
– Наверно, – поосторожничал Ромка.
– Что «наверно»? Бандиты убили охранника и показали этим, что для них жизнь человеческая ничего не значит, а ты говоришь: «он опасается!» – возмутилась я. – Не вяжется что-то в твоем рассказе, опасаюсь я. Не вяжется.
– Он никуда из дома не выходит, а к брату зашел, так это потому, что это брат, и подозревать тут нечего. К тому же они живут рядом. А мы подъедем как будто в гости. Кто что заподозрит?
– Чушь какая-то, – пробормотала я, – либо твой Константин немного не в себе, либо сегодня первое апреля. Сегодня первое апреля?
– Нет, Ольга Юрьевна, – ответил Ромка, – а Константин совершенно нормальный, только мне показалось, что он…
– Был пьяный? – понадеялась я.
– Нет, мне показалось, что он был напуган. Знаете, так странно: вроде взрослый совсем, а видно, что боится. Он попросил не выходить вместе с ним и окно занавесить. А еще у него с собою был пакет с буханкой хлеба. Он так старательно маскировался – типа за хлебом пошел и к брательнику заглянул.
Я тяжело вздохнула. Легкое настроение, появившееся было у меня в начале Ромкиного повествования, теперь сменилось какой-то необъяснимой тоской. Если раньше я думала о статье для газеты, то сейчас о том, что не придется ли мне вызывать «Скорую» из психлечебницы во время визита к Константину или просто отбиваться от психопата?
Первый вариант мне понравился больше. Однако всегда оставался шанс, что именно в этом болоте и именно в такой непутевой упаковке может быть скрыто что-то ценное. Сочинил же дедушка Крылов басенку про петуха, нашедшего в какашке жемчуг! Или это Эзоп придумал? Одним словом, и такое в жизни возможно.
– Ну что ж, Рома, – обреченно сказала я, – уболтал ты меня. Поедем, посмотрим и послушаем, а потом и выводы делать будем.
– Сегодня? – спросил Ромка.
– Что сегодня? – удивилась я. – Константин твой настаивал на срочности?
– За ним же следят, – напомнил мне Ромка.
– Значит, можно и сегодня, – кивнула я, бросив быстрый взгляд на свой ежедневник, хотя точно знала, что сегодня вечер у меня свободный. Как, впрочем, почти всегда. – Ты будешь звонить своему Константину?
– Он сам мне обещал позвонить и узнать о результате, – ответил Ромка.
– Можешь говорить смело, что результат положительный, – подвела я итог разговору.
До смешного радостный Ромка выскочил из кабинета, оставив меня в задумчивости по поводу сегодняшнего вечернего мероприятия.
Я посмотрела на часы и, обдумав возможные варианты встречи, начала собираться на нее, как Шварценеггер на очередной героизм… Только тот обвешивался базуками и прочими автоматами, у меня же оружие было другое.
Первым делом я проверила, как работает мой портативный диктофон, и заменила в нем батарейки. Затем, посмотрев, сколько кадров осталось в заряженной пленке, и решив, что имеющейся половины мне хватит, положила его рядом с диктофоном на стол. Блокнот, авторучка и пачка сигарет с зажигалкой довершили натюрморт.
Окончив приготовления, я нажала кнопку селектора и пригласила к себе Виктора. Виктор мне ничего не ответил по своей привычке, но каким-то отработанным шестым чувством, или, выражаясь проще, привычным навыком общения с ним, я поняла, что Виктор меня услышал и сейчас придет.
Так и получилось. Я не успела еще закурить, как дверь отворилась и показался он.
– Сегодня будет дело, – коротко сказала я.
Мерзопакостная привычка Виктора молчать всегда и по всякому случаю заставляла и меня говорить кратко и четко, насколько это, конечно, получалось.
– Ромка нашел какого-то знакомого с уголовным прошлым. Тот хочет нам слить информацию про последние грабежи и убийства. Не знаю, сколь все это серьезно, но лучше отнестись к этому как следует. Мне кажется, твое общество мне не повредит. А вот отсутствие его повредить может. Хочу тебя попросить прокатиться со мною. Ну все, в общем, как обычно. Только без Маринки, но зато с Ромкой.
Как всегда, выслушав меня молча, с отсутствующим выражением лица, Виктор кивнул, что означало его заступление на вахту по охране жизни, чести и достоинства моей персоны. И я теперь была спокойна.
– У меня пока все, – сказала я, и Виктор, снова кивнув, вышел и тихо прикрыл за собою дверь.
После его ухода я заметила, что не чувствую некоторого неудобства от того, что не спросила о его собственных планах на этот вечер и о том, хочется ли ему вообще катать по городу в разных направлениях свою бессовестную начальницу.
Свинская радость по поводу отъезда Маринки и переживания на тему этой радости совсем заглушили во мне все остальные, более слабые чувства.
Мне это доказать – раз плюнуть!
Вот все люди, у кого ни спроси, когда начинается, например, весна, что ответят? Правильно, как заведенные, раз и навсегда обученные, отрапортуют: первого марта, вашбродь!
А попробуй спроси, может ли весна наступить в феврале или в июне, так что услышишь в ответ? Услышишь то, что слышать не хотелось бы. А еще хуже будет, когда вообще ничего не скажут, только посмотрят с усмешечкой, и заподозришь, что про тебя люди думают, будто у тебя с крышенцией-то не того. Не в порядке малость.
Я для себя все эти сомнения преодолела, потому что сделала такое открытие, ну прямо такое глобальное и климатообразующее, что даже сама приятно удивилась.
А все началось, как и любое эпохальное дерево-яблочное-по-лбу открытие, с мелочи. На прошлой неделе моя Марина заявила мне, что ей все онастобрындило, и потребовала отпуск.
Кто-то подумает, я сразу же подскочила в кресле, станцевала джигу и прокричала: бери, пожалуйста, и на подольше?
А вот и нет. Я была уже девушкой наученной и опытной. Скуксила физиономию погрустнее и заныла что-то жалобное в стиле Шуберта: на кого ты нас оставляешь, да если не будет тебя, как не впасть в уныние.
Маринка расплылась довольной усмешечкой, потом улыбочкой и потом, махнув рукой так резко, что у меня сердце замерло от недоброго предчувствия, все-таки не сделала гадости и настояла на своем, но крепко пообещала при этом выйти из отпуска на пару деньков раньше. Если получится.
– Вы смотрите, ребятки, не одичайте здесь без меня, – пожелала она напоследок, – а то вернусь через месячишко, глядь, а вы тут по веткам прыгаете и блох друг у друга выкусываете!.. Дрессируй вас потом.
Я промолчала, Виктор – тем более, Ромка выпрыгнул с каким-то никчемным противоречием, на которое, впрочем, никто и внимания не обратил, а Сергей Иванович просто рассмеялся и ответил, как и подобает мужчине и джентльмену:
– Не дождетесь, Мариночка!
Я не зря сделала такое вступление про климат, не зря, потому что вслед за отъездом Маринки я вдруг почувствовала, что наступила весна! Самая настоящая весна! А-ля натюрель, дьябль!
В первый день, придя на работу, не встретив Маринку около кофеварки и зная, что ее сегодня точно не будет, я, прошу прощения, конечно, за такое свинство, расплылась такой улыбкой, и настолько похорошела, и сама себе понравилась – в зеркале проверяла, – и после этого поняла однозначно: весна наступила!
Дни уже не тащились и не тянулись своими тягомотными заботами, все было легко и прекрасно, и я с беспокойством ощущала, что так быть не должно и это неправильно. Все-таки мы с Маринкой подруги с огромным стажем начиная с университета, нельзя, просто нельзя так искренне радоваться ее отсутствию.
Я попробовала пробудить в себе если уж не стыд, то хотя бы совесть. Увы, не получилось.
Пребывая в такой борьбе с самой собой, я бодро и без напряжения работала, чего требовала и от остальных своих друзей и коллег. Тем более что жизнь скучать не давала.
В последнее время достаточно спокойное прозябание Тарасова вдруг было нарушено, если так можно сказать, – но нам, газетчикам, наверное, можно, – целым рядом однотипных и наглых преступлений.
Группа из двух или, по другим данным, из трех человек совершала наглые по своей прямоте и брутальности ограбления обменных пунктов валюты. Все совершалось просто, как в приснопамятных девяностых годах, или примерно так, как показывают нам по телевизору в домотканых боевичках средней паршивости.
Молодой человек заурядной наружности подходил к обменному пункту, наклонялся над окошечком, показывал девушке-оператору пистолет и, не спуская с нее взгляда, выгребал с помощью все той же девушки всю наличность. В описании преступников, – а не следует забывать, что описание давали напуганные женщины, – фигурировали в качестве особых примет такие безусловные и запоминающиеся факты, как «бешеный взгляд», «бандитская рожа», и более общая характеристика, выражаемая термином «сволочь-гад».
Последнее наблюдение было, конечно же, самым ценным и содержательным.
Думаю, понятно, было от чего нашим бодрым представителям власти и внутренних органов потерять покой. После того как преступления не прекратились сами, наша городская милиция начала откровенно нервничать.
После однотипного ограбления трех обменных пунктов были выставлены дополнительные посты у всех оставшихся, но налеты на банковских служащих прекратились. Грабители, очевидно, заранее предугадывая такое развитие событий, что было вовсе не сложно, переквалифицировались на ограбление магазинчиков, торгующих ювелирными изделиями.
Тут-то и было совершено первое убийство. Охранник магазина-салона «Монарх», руководствуясь то ли ошибкой, то ли дурно понятым героизмом, зачем-то попал под две пули. В результате оставил вдовой жену, детей сиротами, а витрины в магазине все равно были обчищены.
Нападавших на магазин было двое, что зафиксировала камера наблюдения, установленная над входом в магазин. Все дело заняло у грабителей три минуты двадцать секунд, и, выскочив из магазина, они свернули в проходной двор и уехали на поджидавшей их машине. Это было второе косвенное доказательство, что в банде три человека.
Наша газета, как и все средства информации города, освещала и описывала эти события, помещала на своих страницах фотографии ограбленных обменных пунктов и разгромленных магазинов. Все было как у всех, и мне это нравиться не могло. Наша газета, специализирующаяся на жареных фактах, на сенсациях, на собственных расследованиях, вдруг оказалась в общем потоке и не вырывалась из него, а иногда и отставала, потому что издания городской и областной администраций получали информацию самую свежую из максимально информированных источников.
Все это не могло не огорчать меня, и настроение, так славно поднимавшееся после отъезда Маринки, начинало портиться. Не нравилось мне такое положение вещей, но сделать я ничего не могла: не было источников, не было информации, и как назло ничего больше не случалось, достойного внимания и опубликования. А колонка криминальных сообщений с перечислением героических буйств алкашей в Затоне или на Верхнем рынке, вызывала у меня изжогу. Хотя и об этом, конечно же, нужно было печатать материалы.
Однако, скажу честно, сама я эту колонку не читала почти никогда. Слишком уж однотипны были бытовые преступления наших граждан, совершенные под правильным алкогольным градусом.
Сегодня, придя на работу, прослушав все новости по радио, прочитав сводки новостей в Интернете, я отвернулась от монитора и подумала, что дальше так продолжаться не может. Приходилось вытаскивать из своих заначек давно приготовленные «рояли» и ставить их в кусты.
Повертев в руках авторучку, я почти приняла решение, что пора мне идти в народ и добывать репортажи.
Быстренько набросав список адресов возможных рейдов, начав его с подпольного публичного дома в гостинице «Московская» и закончив СИЗО ь 1, отбросив в сторону авторучку, я вышла из кабинета в редакцию, держа в руке план действий.
В редакции все было на своих местах, все крутилось и работало, но радости от сознания этого мне не доставляло.
Сменив Маринку на важнейшем посту секретаря и главного смотрителя кофеварки, Ромка при моем появлении в редакции, как оказалось, усердно перетирал бокалы и блюдца, очевидно, готовясь к обеду.
Я быстро отвернулась, чтобы не смущать мальчишку, потому что боялась рассмеяться: уж слишком забавным было его лицо.
Виктор – наш фотограф и мой дежурный бодигард – находился в своей фотолаборатории, а вот Сергей Иванович Кряжимский, старейший и опытнейший член нашего коллектива, отвернувшись от компьютера, нахмурившись и сосредоточившись, сидел над маленькой шахматной доской и переставлял фигурки, недобро поглядывая при этом на свои часы.
Заинтересовавшись происходящим, я подошла к нему.
– Задачку решаете? – спросила я. – Мат в три хода, но белым нельзя убивать черную пешку?
– Нет, Оленька, хуже, – мрачно проговорил Сергей Иванович, – положение мое гораздо хуже. Я осваиваю современные шахматы.
– Вот как! – теперь уже я заинтересовалась еще больше. – А чем же они отличаются от нормальных? То есть я хотела сказать от старых, обычных? У них лошадь не так ходит?
Сказав «лошадь», а не «конь», я с довольной улыбкой увидела, как Сергей Иванович куснул губы и запрограммированно начал мне объяснять, как правильно называть фигуры в шахматах, а как неправильно.
– «Конь», а не «лошадь», Оленька. А еще «ферзь», а не «королева», а также «слон», а не «офицер», – Сергей Иванович высказал мне все это на полном серьезе, думая, что занимается моим образованием.
– Рокировка, а не лакировка, – поддержала я его, – шах – не титул, а угроза мата, а сам мат – не ругательство, а полный бенц. Так чем же новые шахматы отличаются от старых?
– Временем, Оленька, – вздохнул Сергей Иванович, – только временем. В современные шахматы играют быстрее, чем в привычные наши. И куда торопиться? Все там будем! Эндшпиля никто не минует.
– Оптимистично звучит! – одобрительно кивнула я. – Прямо жить сразу захотелось. Так, значит, никто не минует?
Я повернулась к окну и подумала, чем бы мне еще заняться. Разговор с Сергеем Ивановичем побудил меня сделать вывод, что его лучше сейчас не трогать и не советоваться с ним о будущих публикациях и рейдах по злачным местам. Похоже, он сам себе проигрывает в современные шахматы, и это его огорчает. Нашел, кстати, чем огорчаться! Вот если бы он Маринке проиграл или Ромке, тогда было бы все понятно, а себе проигрывать не стыдно, можно сказать даже, почетно!
Я молча постояла у окна и направилась к себе в кабинет.
Через несколько минут, осторожно постучав в дверь, чего никогда не делала Маринка, ко мне зашел Ромка.
– Кофе принес, о недостойный последователь нашей Марины? – спросила я.
Ромка, научившись варить кофе так, будто с рождения только этим и занимался, вел себя на порядок скромнее и незаметнее. В этом смысле он мне нравился больше Марины, что я и не скрывала.
Однако Ромка на этот раз был без подноса. Он мялся около двери и что-то порывался сказать, но, так как сделать это почему-то не решался, следовательно, сделала я вывод, проблема касалась его лично.
Осознав это, я с недоумением взглянула на парня. Подозревать, что Ромка решился объясниться мне в любви, было вообще-то глуповато, но, честное слово, кроме этого, других объяснений я придумать в первые секунды не могла.
– Что-то случилось? – спросила я, на всякий случай отклоняясь так хитро, чтобы между нами оказался монитор моего компьютера. Классное ощущение, между прочим. Сидишь словно за пулеметом. Вот – ты, а там – весь остальной мир, и я его излучением, излучением…
Вспомнив про излучение, я кашлянула и махнула Ромке рукой:
– Ну, ты определяйся давай – или туда или сюда.
Ромка потоптался и, набравшись таким способом героизма, проговорил:
– Ольга Юрьевна, а можно я вас о чем-то попрошу?
– Попросить-то можно, – весело ответила я, – а вот получить, пока не знаю. Что у тебя случилось? – повторила я и обнадежила Ромку: – Подходи сюда, я не кусаюсь. Сегодня магнитная буря, и я не в форме.
Ромка подошел к моему столу, зачем-то воровато оглянулся на дверь, чем уже возбудил мое любопытство, и, наклонившись ко мне, быстрым шепотом проговорил:
– Один мой знакомый хотел бы с вами переговорить, Ольга Юрьевна.
– Один твой знакомый? – переспросила я. – Ты не шепчи и садись на стул. К чему такие детективные замашки?
Ромка сел, а я спросила:
– Одноклассник твой, что ли? Или кто? И что ему нужно? – задавая кучу вопросов, я самым бессовестным образом выигрывала время, пытаясь сообразить, что же понадобилось Ромке или, точнее говоря, его знакомому. Я как-то давно уже не задумывалась, а есть ли у него хоть какие-то знакомые, кроме нас, работающих в редакции.
Я почесала кончик носа и резонно решила, что: раз он говорит о них, значит, знакомые точно есть.
– Ну так о чем идет речь? – подтолкнула я Ромку к изложению проблемы, даже приблизительно не предполагая, о чем может идти речь. Может быть, он хочет кого-то порекомендовать нам вторым курьером? Однако, как я понимаю, у нас и один курьер, он сам то есть, не переламывается от работы.
Ромка кашлянул для храбрости и начал коряво, волнуясь и краснея, излагать.
– Он уже взрослый, Ольга Юрьевна, – сказал Ромка, и я с удовольствием отметила это слово. «взрослый»! Понятно, кем себя считает сам Ромка, и правильно, между прочим, его-то самого к взрослым можно будет отнести только через несколько лет, если поумнеет, конечно.
– Где же ты с ним познакомился, если он такой взрослый? – поощрительно улыбаясь, спросила я.
– Его брат учился вместе со мною, так что я его давно знаю. – Ромка жестоко почесал себе шею, добавив тише и доверительнее:
– Только у него биография не совсем того… чистая.
– Это как же понимать? Чем он ее запачкал? – начала заинтересовываться я разговором.
Если раньше ничего, кроме ерундовой просьбы, я не ожидала, то, как мне подсказывало чутье журналиста, сейчас передо мною замаячило что-то вроде малюсенькой статеечки на половину подвальчика.
– Ромка! Не тяни, рассказывай, рассказывай! – поторопила я нашего сына полка.
– Понимаете, Ольга Юрьевна, – решился Ромка, но на всякий случай опустил взгляд, – он, ну то есть брат моего одноклассника, когда-то получил три года за вооруженное ограбление и отсидел, значит.
– Три года за вооруженное ограбление? – повторила я, понимая, что предчувствие меня не обмануло и статейка точно выгорит, только надо будет ее еще высидеть, ну да за этим дело не станет. – Немного же он награбил, этот твой взрослый знакомый, если так мало дали!
Я закурила и, видя, что Ромка снова засмущался, спросила:
– Так что же от меня хочет твой налетчик? Еще кого-нибудь ограбить? Меня, что ли? Так с меня брать нечего.
– Зачем вы так, Ольга Юрьевна? – явно оскорбился Ромка за своего знакомого, и я, поняв, что перегнула с ненавязчивым юмором, поспешила на попятный. – Извини, Рома, но ты говоришь такие необычные вещи… Так что же от меня требуется? Он к нам на работу хочет устроиться?
– Понимаете, Ольга Юрьевна, он хочет с вами поговорить! – выпалил Ромка.
– Прекрасно, – сказала я, все еще ничего не понимая, – пусть приходит. Он, надеюсь, отсидел только три года не потому, что убежал и сейчас находится в розыске?
– Нет, нет, он попал под амнистию, – покраснев от волнения, сказал Ромка, – но, понимаете, сам он прийти не может. Я сейчас вам все объясню, то есть как он мне объяснил, а я ему верю. Его в последнее время стали зажимать менты, ну, то есть органы…
– Поняла, – кивнула я.
– Из-за этих налетов, – пояснил Ромка, – кассы брали, а потом охранника убили, ну вы знаете. А он по похожему делу проходил, и теперь его постоянно вызывают и проверяют, берут показания.
– Ну-ну, – я начала подозревать, что неизвестный мне бывший грабитель решил обратиться к свободной прессе за защитой своих прав и достоинств. Мысль эта меня и заинтересовала немного, и чуть рассмешила.
– Ну вот, – продолжил Ромка, – а вчера вечером он пришел ко мне и по секрету сказал, чтобы я вам передал, что он может кое-что рассказать про эти дела. Ну, про ограбления, значит.
– Его работа? – прямо спросила я. – Колись, время пришло!
– Нет, не его! – твердо заявил Ромка и взглянул мне в глаза.
– А ты откуда знаешь? – я положила сигарету в пепельницу и сама наклонилась вперед, решив раскрутить Ромку на весь максимум информации, какой только будет возможен. Дело уже попахивало не статейкой, а полным подвалом, да еще, возможно, и с продолжением.
– Он сам так говорит, – Ромка недоуменно посмотрел на меня, словно удивляясь моей непонятливости, – мы же с ним знакомы… мы знакомы… Ого! Десять лет! Вот сколько!
– Довод сильный, – чуть ли не восхитилась я, – но давай-ка поподробней, а? Мне надоело тебя подгонять.
– Ну получается так, Ольга Юрьевна, – начал Ромка, торопясь и сбиваясь, но все же стараясь говорить как можно подробнее. – Вчера пришел ко мне этот одноклассник Алешка и позвал к себе, сказал, что по очень важному делу. Я собрался и пошел. А дома у него его брат. Его зовут Константин. Он стал спрашивать про нашу газету, он много ее номеров прочитал. Ну а потом рассказал, как его, значит, стали таскать по ментовкам, ну то есть…
– Да поняла я уже все, поняла давно, ты давай к сути переходи! – прикрикнула я. – А то ты никогда так и не закончишь!
– А все! – сказал Ромка и вытаращил на меня свои честные глаза.
– Да ты же ничего еще не сказал! – возмутилась я. – Все, что я слышала, было преамбулой, давай наконец амбулу, где она?!
– Константин сказал, что ему известно, кто все это делает, но в милицию он обращаться не хочет, потому что… ну потому что не верит им. А вам он скажет, потому что верит…
– Мне лично? – улыбнулась я.
– Газете, – поправил меня Ромка. – Он думает, что если в газете напишут про другую какую-то версию, то менты просто обязаны будут начать ее расследовать.
– Не факт, – сказала я, – а вот то, что на нас наедут и начнут трясти, как кого не скажу, это факт, а даже не предположение.
Ромка замолчал, глядя на меня, замолчала и я, постукивая пальцами по столешнице.
Ромкин рассказ заинтересовал меня и озадачил, в чем признаюсь без сожаления. Предположение, что можно будет самостоятельно раскрыть ряд преступлений, совершающихся в городе, было слишком аппетитным, чтобы оказаться реальным, но чем черт не шутит…
Подумав и переварив полученную информацию, я решила, что ничего не потеряю, если встречусь с этим Костей и переговорю с ним лично. В конце концов никогда не знаешь заранее, где найдешь полезную для газеты информацию. Даже сама история Константина, рассказанная просто, как пример работы наших внутренних органов, тоже сама по себе была неплохим материалом.
– Я только не поняла одного, – сказала я. – Почему он сам не может ко мне прийти? Ты же так сказал, да? Так почему не может? Здесь вполне уютно и очень неофициально.
– Он опасается, что за ним могут следить, – сказал Ромка.
– Как-то странно. Если за ним могут следить, так, значит, могут подозревать, что он кому-то расскажет о том, что знает. Его знание само по себе уже опасно. Поэтому для тех, кто опасается, его проще убить, чем тратить время и нервы на слежку. Логично?
– Наверно, – поосторожничал Ромка.
– Что «наверно»? Бандиты убили охранника и показали этим, что для них жизнь человеческая ничего не значит, а ты говоришь: «он опасается!» – возмутилась я. – Не вяжется что-то в твоем рассказе, опасаюсь я. Не вяжется.
– Он никуда из дома не выходит, а к брату зашел, так это потому, что это брат, и подозревать тут нечего. К тому же они живут рядом. А мы подъедем как будто в гости. Кто что заподозрит?
– Чушь какая-то, – пробормотала я, – либо твой Константин немного не в себе, либо сегодня первое апреля. Сегодня первое апреля?
– Нет, Ольга Юрьевна, – ответил Ромка, – а Константин совершенно нормальный, только мне показалось, что он…
– Был пьяный? – понадеялась я.
– Нет, мне показалось, что он был напуган. Знаете, так странно: вроде взрослый совсем, а видно, что боится. Он попросил не выходить вместе с ним и окно занавесить. А еще у него с собою был пакет с буханкой хлеба. Он так старательно маскировался – типа за хлебом пошел и к брательнику заглянул.
Я тяжело вздохнула. Легкое настроение, появившееся было у меня в начале Ромкиного повествования, теперь сменилось какой-то необъяснимой тоской. Если раньше я думала о статье для газеты, то сейчас о том, что не придется ли мне вызывать «Скорую» из психлечебницы во время визита к Константину или просто отбиваться от психопата?
Первый вариант мне понравился больше. Однако всегда оставался шанс, что именно в этом болоте и именно в такой непутевой упаковке может быть скрыто что-то ценное. Сочинил же дедушка Крылов басенку про петуха, нашедшего в какашке жемчуг! Или это Эзоп придумал? Одним словом, и такое в жизни возможно.
– Ну что ж, Рома, – обреченно сказала я, – уболтал ты меня. Поедем, посмотрим и послушаем, а потом и выводы делать будем.
– Сегодня? – спросил Ромка.
– Что сегодня? – удивилась я. – Константин твой настаивал на срочности?
– За ним же следят, – напомнил мне Ромка.
– Значит, можно и сегодня, – кивнула я, бросив быстрый взгляд на свой ежедневник, хотя точно знала, что сегодня вечер у меня свободный. Как, впрочем, почти всегда. – Ты будешь звонить своему Константину?
– Он сам мне обещал позвонить и узнать о результате, – ответил Ромка.
– Можешь говорить смело, что результат положительный, – подвела я итог разговору.
До смешного радостный Ромка выскочил из кабинета, оставив меня в задумчивости по поводу сегодняшнего вечернего мероприятия.
Я посмотрела на часы и, обдумав возможные варианты встречи, начала собираться на нее, как Шварценеггер на очередной героизм… Только тот обвешивался базуками и прочими автоматами, у меня же оружие было другое.
Первым делом я проверила, как работает мой портативный диктофон, и заменила в нем батарейки. Затем, посмотрев, сколько кадров осталось в заряженной пленке, и решив, что имеющейся половины мне хватит, положила его рядом с диктофоном на стол. Блокнот, авторучка и пачка сигарет с зажигалкой довершили натюрморт.
Окончив приготовления, я нажала кнопку селектора и пригласила к себе Виктора. Виктор мне ничего не ответил по своей привычке, но каким-то отработанным шестым чувством, или, выражаясь проще, привычным навыком общения с ним, я поняла, что Виктор меня услышал и сейчас придет.
Так и получилось. Я не успела еще закурить, как дверь отворилась и показался он.
– Сегодня будет дело, – коротко сказала я.
Мерзопакостная привычка Виктора молчать всегда и по всякому случаю заставляла и меня говорить кратко и четко, насколько это, конечно, получалось.
– Ромка нашел какого-то знакомого с уголовным прошлым. Тот хочет нам слить информацию про последние грабежи и убийства. Не знаю, сколь все это серьезно, но лучше отнестись к этому как следует. Мне кажется, твое общество мне не повредит. А вот отсутствие его повредить может. Хочу тебя попросить прокатиться со мною. Ну все, в общем, как обычно. Только без Маринки, но зато с Ромкой.
Как всегда, выслушав меня молча, с отсутствующим выражением лица, Виктор кивнул, что означало его заступление на вахту по охране жизни, чести и достоинства моей персоны. И я теперь была спокойна.
– У меня пока все, – сказала я, и Виктор, снова кивнув, вышел и тихо прикрыл за собою дверь.
После его ухода я заметила, что не чувствую некоторого неудобства от того, что не спросила о его собственных планах на этот вечер и о том, хочется ли ему вообще катать по городу в разных направлениях свою бессовестную начальницу.
Свинская радость по поводу отъезда Маринки и переживания на тему этой радости совсем заглушили во мне все остальные, более слабые чувства.
Глава 2
Незадолго до окончания рабочего дня зашедший ко мне Ромка сказал, что Константин дозвонился, с ним все договорено, и он нас будет ждать сегодня к восьми вечера у себя дома.
– Где он живет? – спросила я.
– Около Верхнего рынка в частном доме, – ответил Ромка. – Там можно почти к самому дому подъехать на машине. За домом уже идет дорога к объездной, но с той стороны подъезда нет. В смысле подхода.
– Твой Константин живет в Шанхае, что ли? – сразу поняла я.
– Ага, – ответил Ромка, – там.
Шанхаем у нас в Тарасове называется поселок частных домов, разросшийся еще в хрущевские или даже более ранние времена до таких головоломных лабиринтов, что без надежного проводника там можно было заблудиться навсегда. Роль Минотавра в этом лабиринте играли бандитские шайки местных малолеток, что, наверное, было пострашнее Минотавра, тот хоть по своему лабиринту бегал в одиночестве. Замечание Ромки о трассе говорило о том, что дом Константина находится в относительной доступности. Это было приятно, но не более того.
Мы с Виктором и Ромкой отъехали от здания редакции в самом начале восьмого. Добираться недалеко, поэтому мы еще успели выпить перед отъездом по чашке кофе.
Ромка заметно волновался. Он чувствовал себя непривычно взрослым и солидным. Еще бы! Вез свое руководство на деловую встречу, которую сам и организовал! Было от чего понервничать мальчишке. После получасового петляния на моей «Ладе» по Шанхаю мы сумели подъехать к старому деревянному дому, около которого Ромка сказал нам остановиться.
– Приехали, что ли? – спросила я, оглядывая неприветливые пейзажи все более в грязно-серых тонах. Единственным ярким мазком на этом полотне жизни была метавшаяся по дороге рыжая шавка, сразу же нас облаявшая и на всякий случай спрятавшаяся под забором.
Сбоку от ближайшего деревянного дома виднелся узкий проход между двумя покосившимися заборами. Там, в глубине этого коридора, проглядывался двор, где на прогнувшихся под тяжестью веревках повешенное на них белье мерно покачивалось над помойкоподобной клумбой. Цветниками в этой клумбе служили старые автомобильные покрышки, игриво крашенные блеклой краской разных тонов, но все того же рыже-собачьего цвета. Оптимизма все это не внушало никакого. Не знаю, как моим спутникам, а мне захотелось поскорее развернуться и уехать отсюда. Кажется, ясно почему.
– Где он живет? – спросила я.
– Около Верхнего рынка в частном доме, – ответил Ромка. – Там можно почти к самому дому подъехать на машине. За домом уже идет дорога к объездной, но с той стороны подъезда нет. В смысле подхода.
– Твой Константин живет в Шанхае, что ли? – сразу поняла я.
– Ага, – ответил Ромка, – там.
Шанхаем у нас в Тарасове называется поселок частных домов, разросшийся еще в хрущевские или даже более ранние времена до таких головоломных лабиринтов, что без надежного проводника там можно было заблудиться навсегда. Роль Минотавра в этом лабиринте играли бандитские шайки местных малолеток, что, наверное, было пострашнее Минотавра, тот хоть по своему лабиринту бегал в одиночестве. Замечание Ромки о трассе говорило о том, что дом Константина находится в относительной доступности. Это было приятно, но не более того.
Мы с Виктором и Ромкой отъехали от здания редакции в самом начале восьмого. Добираться недалеко, поэтому мы еще успели выпить перед отъездом по чашке кофе.
Ромка заметно волновался. Он чувствовал себя непривычно взрослым и солидным. Еще бы! Вез свое руководство на деловую встречу, которую сам и организовал! Было от чего понервничать мальчишке. После получасового петляния на моей «Ладе» по Шанхаю мы сумели подъехать к старому деревянному дому, около которого Ромка сказал нам остановиться.
– Приехали, что ли? – спросила я, оглядывая неприветливые пейзажи все более в грязно-серых тонах. Единственным ярким мазком на этом полотне жизни была метавшаяся по дороге рыжая шавка, сразу же нас облаявшая и на всякий случай спрятавшаяся под забором.
Сбоку от ближайшего деревянного дома виднелся узкий проход между двумя покосившимися заборами. Там, в глубине этого коридора, проглядывался двор, где на прогнувшихся под тяжестью веревках повешенное на них белье мерно покачивалось над помойкоподобной клумбой. Цветниками в этой клумбе служили старые автомобильные покрышки, игриво крашенные блеклой краской разных тонов, но все того же рыже-собачьего цвета. Оптимизма все это не внушало никакого. Не знаю, как моим спутникам, а мне захотелось поскорее развернуться и уехать отсюда. Кажется, ясно почему.