– Роддом зачем-то взорвал и поликлинику, – добавил Игорек. – И еще. Живет он, скорее всего, в Тарасове, здесь взрывов было больше всего, но посылки любит посылать по почте. И не только по тарасовским адресам. А что? Давайте его Почтальоном назовем!
   – Нет, Игорь, он же сам посылки своим жертвам не доставляет, – опять возразил Грэг. – Значит, уже не Почтальон.
   – Ну, не знаю тогда, – буркнул Игорь, обидевшись, наверное: уже два его предложения не прошли.
   – А еще он иногда пишет своим жертвам письма, – напомнила я. – Григорий Абрамович, у вас есть копия одного письма, того, которое сохранилось. Давайте еще раз посмотрим.
   Грэг полез в свой стол и вытащил из ящика лист бумаги с ксерокопией письма. Оно было отпечатано на машинке. Я сразу же посмотрела на Григория Абрамовича, но он покачал головой. Дело в том, что, судя по шрифту и скачущим вверх и вниз буквам, машинка была старая. Достаточно старая, чтобы служить еще в советское время в каком-нибудь учреждении. А тогда каждая пишущая машинка стояла на учете и была занесена в картотеку.
   – Машинка списана в девяностом году и сдана в утиль завхозом института прикладной математики Тарасовского госуниверситета. Завхоз умер год спустя от рака легких в возрасте семидесяти пяти лет. С этой стороны все чисто. Ты лучше прочитай, что там написано, стиль оцени. Кто-то говорил, не помню, что стиль – это человек. Иногда многое можно понять о человеке по тому, как он пишет, какие слова употребляет.
   – «Уважаемый коллега! – прочла я. – В знак признания ваших заслуг как выдающегося педагога, выдающегося ученого, примите мои самые искренние поздравления! Я уверен, что от таких, как вы, зависит будущее науки, самой мощной интеллектуальной силы нашего времени. Общество, которое построят ваши ученики, будет свободно от всяких ограничений со стороны нашего вечного общего врага – природы! От вас, от ваших учеников зависит, чтобы оно не было похоже на то страдающее язвами и пороками современной цивилизации общество, которое я изобразил в этой книге. Примите от ее автора скромный подарок, который вы сумеете, я уверен, оценить в должной мере и почувствовать всю смертоносность современной цивилизации, всю взрывоопасность ее состояния. Действительный член РАН Федосеев».
   – Что-то я не понял последнюю фразу, – сказал Игорь. – Он же там прямым текстом о взрыве предупреждает! Ну, наглец!
   – Ничего он не предупреждает, – возразил Грэг. – Издевается он, только и всего.
   – У меня появилось такое соображение, – подала я свой голос. – Письмо, как мы знаем, писал тот, кто прислал бомбу. Мне кажется, он должен был достаточно хорошо знать профессора Мартыненко. О том, что приближается его юбилей, в газетах вряд ли писали. А тут достаточно точно оценен его вклад в развитие науки. Отдан приоритет его преподавательской деятельности перед наукой, что полностью соответствует действительности. Что, если это один из его коллег по университету?
   Григорий Абрамович кисло сморщился.
   – Маловероятно, но проверить придется. Сколько человек работает на мехмате?
   – Сто двадцать шесть, включая ассистентов, аспирантов и лаборантов, – отрапортовал Игорек.
   – А ты откуда знаешь? – удивился Грэг.
   Игорек опять густо покраснел. Нет, положительно, везет ему сегодня!
   – Так. Училась там в аспирантуре одна моя знакомая.
   – Ты и займешься этим. Проверишь всех, кто сталкивался по работе с Мартыненко, поищешь, не было ли у кого причин желать его смерти.
   – Григорий Абрамович, у меня идея появилась. – Я даже привстала на стуле, такой интересной показалась мне моя мысль. – Каким образом в сознании этого человека соединялись ненависть к людям науки с ненавистью к поликлиникам и роддомам, мы, конечно, не знаем, но чтобы искать его в окружении профессора Мартыненко, нам этого и не нужно. Нужно только узнать – не пересекался ли кто-нибудь из людей, которые его знали, с той же поликлиникой и с тем же роддомом! Это уже была бы зацепка!
   – С роддомом связаны те, кто в нем работает или работал, – тут же отозвался нетерпеливый Игорек, – и женщины, которые в нем рожали.
   – Добавь сюда младенцев, которые в нем родились, – дополнила я, – и первой в список включи меня. Я тоже родилась у вокзала, правда, еще в старом здании роддома. Но убийца-то тоже не младенец.
   – Учитывая, что в Тарасове всего шесть родильных домов, минус приезжие, минус те, кто родился в других городах, – бросился прикидывать Игорек. – Остается проверить всего примерно десятую часть населения Тарасова. То есть чуть больше ста тысяч человек. А может быть, чуть меньше. Короче – около ста тысяч. Силами всего управления – это год работы.
   Возникла пауза. Потом Игорек решил уточнить результат своих блиц-подсчетов:
   – Это если работать по двадцать четыре часа в сутки.
   Грэг посмотрел внимательно на него, потом на меня и сказал укоризненно:
   – Напрасно ты нам тут цирк устраиваешь, Игорь. Ольга как раз этим и займется. Только задачу мы ей слегка ограничим. Нужно будет проверить, нет ли точек соприкосновения у тех, кто знал профессора Мартыненко, и тех, кто рожал в этот день в этом злополучном роддоме. Это уже гораздо меньше ста тысяч человек. Я думаю, за пару дней можно справиться.
   Я приуныла. Веселое задание, ничего не скажешь. Ворочать бумаги и не видеть ни одного реального человека. Я привыкла с людьми работать все же, а не с бумагами. Основа моего метода – прежде всего общение с человеком, а из этого возникает уже все остальное: мнения, версии, предположения, заключения и выводы.
   На этом наше первое совещание закончилось, как и первый день неожиданно свалившегося на наши головы расследования. Григорий Абрамович отпустил нас отдыхать. Я попросила Игорька позвонить к себе домой, узнать, как там Лариса. Самой мне очень не хотелось разговаривать с Сергеем. Даже думать о нем я не хотела.
   Игорь передал, что обстановка там, по выражению врача, терпимая, признаков начинающихся родов не наблюдается. Лариса ведет себя достаточно спокойно, уходить никуда не порывается. Ночь, как он предполагает, пройдет спокойно. Я успокоилась и поехала домой, а Игорь отправился ночевать к маме, язвительно поблагодарив меня на прощание за предоставившуюся ему возможность посетить любимую мамочку, которая жила на самой окраине. Добираться туда нужно было двумя маршрутными автобусами плюс десять минут пешком. Вот и отлично – пусть навестит свою старушку, не слишком часто он это делает в свои тридцать лет.
 
   …Ночь показалась мне просто-таки рекордно короткой. Не успела я заснуть, как прозвенел будильник, намекая, что пора вставать. Я даже удивилась такому странному явлению. Последнее время мне заснуть удавалось далеко не сразу, и ночь обычно тянулась, словно не август на улице, а как минимум декабрь.
   Как я ни старалась появиться в управлении первой, пришла только третьей. Кавээн с Григорием Абрамовичем были уже на месте, не хватало лишь Игорька, но мы все уже знали – когда Игорек попадает в гости к маме, он всегда опаздывает минимум на час. Жалеет она его, будильник всегда переводит, чтобы сынок получше выспался. Грег смеется над Игорьком, но не наказывает.
   За тот час, пока не было Игоря, я успела кучу дел переделать. Достала в горздравотделе список сотрудников второго родильного дома. Их оказалось больше сотни. Выяснила, куда перевезли документацию на рожениц из взорванного роддома, и раздобыла себе ксерокопии списков рожениц, поступивших за последние десять дней, предшествовавших взрыву. Их тоже получилось больше сотни. Несколько минут размышляла, не поехать ли мне на мехмат и не раздобыть ли еще и список сотрудников факультета. Но потом отказалась от этой мысли, единственно потому, что не захотела портить настроение Игорьку.
   Он же непременно сочтет, что я сделала это специально, чтобы навредить ему в глазах Грэга. К своему рейтингу в группе Игорек относится очень болезненно. Ему всегда хотелось быть первым. Может быть, именно поэтому он оказывался чаще всего вторым или даже третьим? Похоже, Игорек плохо усвоил одно из правил неписаного кодекса спасателей, которое гласит: «Не старайся доказать, что ты работаешь лучше всех. Просто помни об этом».
   Вместо того чтобы перебегать Игорю дорогу, я поехала навестить Ларису, посмотреть, все ли с ней в порядке. Хоть Григорий Абрамович и сказал, что его ночью никто по этому вопросу не беспокоил, я все же хотела убедиться сама, что мне тоже пока нечего беспокоиться. Возможно, была у меня и другая причина туда съездить, но я не хотела в этом признаваться даже самой себе.
   – Проходи, – сказал мне Сергей, открыв дверь на мой звонок. – Она тебя ждет.
   – Подожди, Сережа, – неожиданно для самой себя сказала я, задержав его в коридоре. – Я хочу тебя рассмотреть.
   Вероятно, он внутренне напрягся, но я не в состоянии была это заметить и понять. Я видела перед собой его лицо, которое я так когда-то любила и целовала. Его глаза, его взгляд, который часто растворял мою волю, словно воск, и подчинял себе, заставлял делать все, что он захочет. И мне нравилось ему подчиняться.
   Нравилось чувствовать себя его рабыней, его вещью. Я забывала о себе совершенно, я воспринимала себя как бы со стороны, вернее, не со стороны, а его глазами. Я была той, кто приносит ему удовольствие, и это очень сильно меня возбуждало.
   Но проходили какие-то мгновения, что-то менялось то ли в его взгляде, то ли во мне самой, и хрупкий мир радости и наслаждения рушился. Я боялась этих минут. Во мне начинало подниматься раздражение на его власть надо мной, и власть эта тут же кончалась. Я оказывалась свободна и неприступна. Я начинала смеяться над ним, даже унижать его. А он иногда соглашался на это, а иногда начинал резко сопротивляться, и все заканчивалось самым банальным скандалом. То он уходил, то я убегала, ходила по улицам, совершенно ни о чем не думая, с единственным желанием в душе: чтобы, когда я вернусь в свою квартиру, его там не было.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента