Алешина Светлана. Утро вечера дрянее (сборник)

   – Скорее всего она блондинка, – откликнулся Кряжимский, водружая очки на нос.
   – Почему вы так думаете?
   – Никита ее не знал и спутал с тобой, – начал рассуждать Кряжимский, – значит, ему описали девушку, похожую на тебя. Ты же у нас в настоящее время – блондинка.
   – Да, блондинка, – я провела пальцами по волосам, – не поспоришь.
   – Дальше, – продолжал Кряжимский, – мне кажется, с ней что-то случилось. Она явно должна была быть вместе с Ежовым, но почему-то не пришла.
   – Об этой моей тезке, мне кажется, многое может порассказать Вика. Я только сейчас поняла, что она имела в виду именно ее, когда упрекала Ежова, что он не порвал с Ольгой. Наверное, с нее я и начну.
   – Ты знаешь, где она живет? – спросила Маринка.
   – Попробую узнать в студии, – пожала я плечами.
   – Хочешь, я позвоню Клунину? – с жаром предложила она.
   – А, – я хитро посмотрела на нее, – у тебя же есть визитка. Ну-ка, давай ее сюда. Да не бойся, верну.
   Маринка вышла в приемную, вскоре вернулась и нехотя положила передо мной на стол синий картонный прямоугольничек.
   – Смотри не потеряй, – почесав пальцем носик, предупредила она.
   – Не дрейфь, – я сунула визитку в сумочку и поднялась из-за стола. – Ну, я, пожалуй, пойду.
   – Если я что-то узнаю насчет Рудика, – сказал Сергей Иванович, – я тебе позвоню.
   – Это было бы очень кстати.

* * *

   К Дому быта нефтяников я подъехала около двенадцати. Оставила машину у запертого центрального входа и направилась к боковому. В длинной приемной сидела вчерашняя девица и шуршала пальцами по клавиатуре компьютера.
   – Привет, – я изобразила на лице подобие улыбки.
   – Здравствуйте, – сухо кивнула она, не отрываясь от работы и только на секунду окинув меня взглядом. – Андрея Николаевича нет.
   «И не будет», – промелькнула у меня мысль.
   – Вообще-то я не к нему, а к вам, – миролюбиво произнесла я.
   Она перестала печатать и с интересом посмотрела на меня, удивленно переспросила:
   – Ко мне?
   Я кивнула с благожелательным и смиренным выражением лица.
   – Не понимаю…
   – Мне нужен адрес подруги Ежова – Ольги, – выпалила я.
   Она еще более растерянно посмотрела на меня, но вскоре опять натянула на лицо маску холодной безучастности.
   – А у него самого вы не можете узнать? – не без ехидства спросила она.
   – Он в отъезде, – желчно усмехнулась я, – а мне надо срочно встретиться с девушкой.
   Секретарша приоткрыла рот.
   – В отъезде? – ошарашенно завращала она глазами.
   – Хотите убедиться? – Я насмешливо взглянула на нее.
   – Но этого не может быть, – она лихорадочно залистала какой-то журнал, – у него сегодня встреча с…
   – Возьмите трубку и убедитесь, – решительно порекомендовала я.
   Она набрала домашний номер Ежова, но тут же бросила трубку и вопросительно посмотрела на меня.
   – Что все это значит? – задыхаясь от волнения, воскликнула она.
   – Ежова больше нет, – спокойно ответила я, – он убит сегодня утром в собственной квартире. Мне срочно нужен адрес его девушки. Секретарша погрузилась в прострацию, являя собой жалкое зрелище: бледная, руки дрожат, в глазах – отсутствующее выражение.
   – Я жду, – суровым голосом произнесла я.
   Она подняла на меня недоуменный взор.
   – А как же… – она снова опустила голову.
   – Мне нужен адрес. Когда вы видели Ольгу последний раз? – сделала я попытку вывести ее из столбняка.
   – Когда? – беспомощно взглянула она на меня. – Вчера или нет… позавчера. Да, позавчера.
   Она захлопала ресницами. Ну, слава богу, начала приходить в себя!
   – Она приходила к Андрею?
   – Да-а, – как-то неуверенно протянула она.
   – Ольга приходила одна? – решила я максимально прояснить ситуацию, не выходя из приемной.
   Секретарша кивнула.
   – А раньше? Не позавчера, – уточнила я, – а вообще? Она приходила всегда одна?
   Секретарша отрицательно мотнула головой.
   – С кем же? – упорно доискивалась я до истины.
   – С подругой, – промямлила секретарша и вдруг, зажав рот ладонью, разрыдалась.
   Не думаю, что она уж так глубоко сострадала Ежову. Скорее всего не знала, куда ей теперь податься, где найти еще такое тепленькое местечко. Хотя кто его знает…
   – Как зовут подругу? Кто она?
   – Не знаю, – умоляюще проговорила она.
   – Ладно, – смягчилась я, – так где живет Ольга?
   – Пушкина, четыре, квартира двенадцать, – тихо произнесла секретарша.
   – А телефон? – не унималась я.
   Получив телефон, я еще раз напоследок кинула взгляд на подавленную, просто убитую горем секретаршу и вылетела на улицу.
   Запустив двигатель, я закурила. Что ж, Бойкова, тебе есть над чем поразмышлять. Другое дело, что некогда. Я рванула с места. Городские пейзажи замелькали за окнами авто. Но каким чужим казался сейчас мой плавно вступающий в февраль город. Лица прохожих были еще более унылыми и равнодушными, чем всегда, какие-то на удивление плоские, бледные, холодные. Зимний театр теней! Красная ухмылка светофоров меня просто бесила. Куда, Бойкова, делись твое вчерашнее благодушие и сегодняшнее утреннее легкомыслие?
   Минут через десять я уже была на месте. Не въезжая во двор, я затормозила, вышла из машины и поднялась на четвертый этаж. Позвонила в обитую коричневой кожей стальную дверь.
   Ни ответа, ни привета. За дверью притаилась тревожная тишина. Может, дома нет? Может, моя тезка как раз сейчас входит в квартиру к своему несчастному любовнику? Я позвонила еще раз. Результат все тот же. Ладно, на ходу перетасовала я свои планы, пусть ее нет, но проникнуть к ней в квартиру не помешает. Я опрометью вылетела из подъезда, села в машину и позвонила в редакцию. Трубку взяла Маринка. Она была взволнована.
   – Позови Виктора, – лаконично сказала я.
   – Виктора? – заволновалась она еще больше.
   – Маринка, – строго произнесла я, – у меня времени в обрез.
   – Ты где? – услышала я ее сдержанное хныканье.
   – Позови или… – крикнула я, – … я тебя уволю!
   В трубке повисло обиженное молчание. Но уже через пару секунд я услышала знаменитое отсутствием всяческой эмоциональной окраски «да» Виктора.
   – Пушкина, четыре, – пробормотала я, – я у дома. Захвати инструменты.
   – Окей, – Виктор повесил трубку.
   Слава богу, что есть рядом люди, которые в трудные, опасные или напряженные моменты могут обойтись без возгласов, расспросов и излияний. Я перевела дыхание. «Почему я так волнуюсь?» – с пристрастием спросила я себя.
   А как же не волноваться, не переживать, когда я вчера весь вечер кружилась с этим человеком, а сегодня утром обнаружила его труп? Нет, Бойкова, совсем у тебя голова кругом идет! Не сегодня, а вчера был убит продюсер. Он кого-то у себя ждал, какого-то знакомого… Может, женщину? Тогда где мотив? Месть, ревность, неразделенная любовь, корыстный интерес? Это еще предстоит выяснить. Я курила одну сигарету за другой, отдавая свои бедные легкие на откуп одолевавшим меня сомнениям и тревожным думам.
   Итак, покумекаем. Если отбросить романтику жестокой женской неудовлетворенности, что остается? Мужские хлопоты? Я саркастично усмехнулась. Недруги, завистники? Конкуренты, предположила Маринка. Если это был недруг, то не явный, а скрытый, прикинувшийся другом или деловым партнером. Иначе не стал бы наш продюсер стол накрывать. Значит, они что-то обсуждали? Общие планы, например, или кто сколько получит в случае выпуска очередного диска или успешного завершения какого-нибудь другого коммерческого предприятия. Но не исключено, что в гостях у Ежова был недоброжелатель, причем явный, требующий с продюсера причитающиеся ему дивиденды. Мог же Ежов, вспомни о его заискивающе-предупредительной улыбке, о его хваленой «цивилизованности», захотеть культурно разрешить конфликт. Но, выходит, не разрешил. Нервы не выдержали или недоброжелатель пришел с тайным намерением убить его? Тогда для чего вся эта торжественность и помпа с накрыванием стола, со свечами?
   «Нет, – закурила я новую сигарету, – имел место какой-то договор или еще какой-то мирный, дружеский разговор. Ведь и друг зачастую противоречит, а может и… Почему именно друг? А если предположить, что это знакомый или деловой партнер? Или конкурент, кредитор? Пришел решить проблему подобру-поздорову, а Ежов заартачился. Может, вначале и уступить хотел, но гость выдвинул непомерные требования, и, возмущенный подобными алчными, грабительскими притязаниями, Ежов проявил несогласие или заявил решительный протест?»