Алферова Татьяна. Из цикла 'Неомифологический словарь'

   Я мало что знаю о своей... невесте. Язык спотыкается на слове, словно узел из сухожилий, неведомым образом прокравшийся в мягчайшую вырезку, вносит сбой в ровный ход мясорубки. Не подумайте, с вас станется, что моя любовь отличается скрытностью, нет, такого не бывает. Любая женщина первым делом выплескивает на свою свежеобретенную "половину" то, чего ей, половине, не хватало до этого (по представлению женщины). А именно: воспоминания детства, подробное описание подруг и -  ну, совершенно незначительных -  предыдущих воздыхателей, кудель родственных связей, книжки, прочитанные на момент наступления половой зрелости, способы приготовления маски для лица из пищевых продуктов, купленных вами для совместного завтрака и так далее, до конца страницы. Моя любовь изложила перечень после первой же близости, и наивно было бы надеяться, что говорливости женщины можно нанести ущерб таким примитивным способом, как секс. Начиная перечень именами коров, принадлежавших ее бабушке после войны, и кончая вариантами будущего трудоустройства и получения лимитной прописки, дабы не отягощать меня -  конечно, она не думает, что я что-нибудь подумаю, будто бы она выходит за меня просто так, как, обычно, думают при браке с иногородними, но мы выше этого, а твои родственники, как ты думаешь? -  она прерывалась только затем, чтобы зажать шпильки во рту во время Большого Утреннего Туалета и, изредка, вечером в душе.
   Так что, скудное знание своей невесты -  моя собственная, добровольно принятая проблема, но я рассуждал на эту тему в самом начале. Впрочем, знание тут ни при чем, и отвлекаться от сюжета не стоит.
   Примерно на пятый день нашего знакомства мне пришла в голову апокрифическая мысль, что, может, эта женщина не лучше других, вернее, не отличается от других, но, собственно, почему бы мне не попробовать самому быть как другие мужчины. Не в смысле, что я ждал от брака роз и чернослива, но стало казаться, что моя милая дурочка не слишком испортит суконную обивку письменного стола, в отличие от, ныне покинувшей меня, ангорской кошки. А если начистоту, у нее оказались такие трогательные детские бровки домиком, что я забывал сердиться, когда находил в помойном ведре привычные домашние брюки с аккуратно выпоротой молнией.
   Итак, послезавтра моя жизнь частично изменится. Но допускаю неточность, она изменилась месяц назад, поскольку в общежитии, куда направлялась, моя любовь не прожила ни часа. Как вручила мне свои чемоданы на улице: помочь донести до остановки, общежитие-то через дом от моего, так и не расставалась со мной. Везде хвостиком, и в магазин, и ко мне на работу, благо там можно появляться раз в неделю. Но сегодня я сурово заявил: -  Все, рыбка моя, хочу использовать свой последний вольный денек на двести процентов. Никаких общих планов на завтра, уйду с утра и допоздна, занимай себя сама, привыкай к семейным тяготам, чтобы достойно дополнять хор замужних подруг. -  Вздрогнули обиженные бровки-домики, но я зажал сердце в мозолистый мужской кулак и вышел вон.
   На следующий день, стоило мне выйти из дому недрогнувшим шагом, как случай взялся за меня по крупному. Беда не приходит одна, сперва я, как в старом анекдоте, потерял зажигалку. А потом встретил Виталика. Мы не виделись пару лет и, вынужден сказать, не сокрушались о том чересчур надрывно. Мимоходом доносились слухи, что у него нелады с женой, месяц назад мне такое положение вещей в браке казалось абсолютно закономерным, сейчас я колебался в оценке, но Виталику обрадовался. Он выглядел черным и хрупким, как гвоздь под молотком, и я решил не посвящать его в особенности своей новейшей биографии.
   -  А не выпить ли нам по пиву для начала! -  приступил я к размениванию последнего вольного денечка.
   Друг согласился с трагической готовностью идущего на заклание агнца-переростка. -  Но ко мне нельзя, -  испуганно вспомнил он на ходу, -  я жену убрал.
   Я не задал ни одного бестактного вопроса, то есть, убил ли он ее просто, или замуровал в туалете. Я увлек его в нежно любимую мною прежде пивную, которая, как оказалось, за месяц не сдвинулась с места пересечения центральных переулков нашего микрорайона. Но напрасно я пытался поднять боевой дух за нашим столиком рассказами о спортивной, политической и музыкальной жизнях нашего города и области, даже краткий обзор последних достижений в отрасли пивоварения ничего не дал. Виталик заливал в себя "Балтику" | 4 как лимонад "Колокольчик", все скрупулезней трезвея и -  ох! -  предъявил прикуп: -  Вова, я должен рассказать тебе о Нельке.
   Я вздрогнул, ибо не люблю сокращения имен, раздражает меня такая манера, но, что поделаешь, друзей в беде приходится терпеть, глядишь, они нас завтра и в радости вынесут -  на себе, как из боя.
   -  Нелька, -  после некоторого усилия спросил я, ведь он столь навязчиво молил о бестактности, -  та самая жена, которую ты убрал?
   -  Я подал на развод, сразу после этого поменял замки, поставил железную дверь и переехал к маме.
   -  Ну, ты даешь? А что бы попроще, почеловечней, со скандалом, швыряньем-набиваньем чемоданов, милыми супружескими сценками, полными задора и огня?
   -  Ты не понимаешь! Ты не знаешь женщин!
   Тут я согласился с легким сердцем и чистой печенью.
   -  А хоть бы и знал, -  ни к месту продолжил Виталя, -  это была не женщина, а дьявол!
   -  Скорее, дьяволица, -  уточнил я. -  Почему, была? Ты что, все-таки?.. -  мне показалось, что в данный час и в данном месте между двумя сильными духом парнями нет места скрытности и недомолвкам.
   -  Я не знаю, где она, боюсь идти на квартиру, хоть нас и развели. Без нее, заочно, она не пришла, а то бы я не выдержал. Еще не могу поверить в свою свободу.
   Виталик заинтриговал меня. Женщина может быть утомительна, если обращать на нее много внимания, но его страх прямо-таки извергался Марианскими впадинами.
   -  Она заговаривала тебя насмерть рассказами о своем детстве? -  спросил я не наобум, а хорошо поразмыслив, что было бы, начни я свою милую воспринимать серьезно и трагически. А Виталик с четвертого класса страдал каменными отложениями романтизма.
   -  Последние годы мы почти не разговаривали, -  замешкавшись, отвечал друг, -  да, и из дома она вечно норовила, особенно, по ночам.
   -  Сфинкс, а не женщина, -  искренне восхитился я. -  Не понимаю, чего же тебе недоставало? -  и тут только сообразил, что по ночам, если и норовят, то не столько от, сколько к. Нельзя сказать, что отсутствие подобного опыта меня раздосадовало, нет опыта, ну, и ничего, ну, и без него проживем. Мне никак не удавалось настроиться на серьезную волну, седьмым валом вздымавшуюся над поредевшей челочкой товарища моих молодых забав.
   -  Допустим, я сплю, -  начал Виталик, судорожно отглотнув сразу полбутылки не запатентованного трезвящего напитка.
   -  Допустим, действительно, -  я очень покладистый собеседник, этого не отнимешь, но клянусь, на глазах моего мужественного визави проступила подозрительная влага:
   -  Прошу тебя, я, конечно, не мастер устного рассказа, но послушай!
   Я скромно и с достоинством заткнулся, и даже -  однова сдохнуть! -  испытал неприятное чувство жжения в пищеводе -  стыд, что ли?
   -  Я сплю ночью и вдруг просыпаюсь от сильной тревоги и понимаю, что это она -  она! -  вернулась. Все, больше не уснуть до утра, опять на работу не выспавшись, опять все будет из рук валиться. А почему? Потому -  боюсь. Лежу и вслушиваюсь, как она ходит по квартире, шарит везде и что-то сухо потрескивает, и искры проскакивают, а меня темным жаром обдает, до судорог. Вещи пропадали в доме. -  Он тяжело задышал, как жокей и лошадь, вместе взятые, после утомительного забега.
   -  Воровала, да? -  Я пытался вернуть его к логическому способу ведения разговора, мне так уютней, знаете ли.
   -  Да, нет, -  нелогично продолжал он, -  хотя и это, наверное, тоже. Представляешь, посмотрит на стакан, и нет стакана, разбился.
   Жизнь моего друга явно дала трещину, вместе с логикой: -  Виталя, это мистика. Тебе спросонья, или с похмелья...
   -  Правду говорю, -  он заторопился, -  у нее несколько шкур было, как у змеи. Дома ничего не делала, не то, что обед, платья за собой не стирала. Только гулять горазда и не стыдилась ничего. Раз засек ее с мужиком, мужик -  названье одно, совсем молоденький. В парадной с ним целовалась, сама смеется, а мальчишка ничего вокруг не видит, я почти рядом прошел.
   Слушать подобные истории о неверности жен, пусть чужих -  не сахар. Возмущенно поерзав на освежающем пластике гри-де-перлевого стула, я спросил: -  И ты ничего им не сказал?
   -  Тебе говорят, боялся. Мальчишка тот из соседнего дома, его через неделю машина задавила. Потом еще двух, уже в нашем доме.
   Я, что называется, попал в непонятное: -  Что, тоже задавило?
   -  Нет, на зимней рыбалке утонули, вместе пошли, на льдине их унесло и все. А она с ними, того, встречалась.
   Да это же "Балтика" |4 оказала на него свое благотворное воздействие, а я-то слушаю.
   -  Виталик, мало ли в жизни совпадений, терпел ты зря, это да. Разобрался бы с ней по-мужски, и порядок.
   -  Совпадения? Разобраться? Я к ней подойти не мог, сразу голова начинала болеть, руки-ноги свинцом наливались.
   Он оказался безнадежен, оставалось одно:
   -  Друг, может, я не дело говорю, но ты к невропатологу не хочешь, часом зайти? Просто проконсультироваться. Работа у тебя нервная, да и расстройство сна... -  я деликатно отлессировал предложение изрядным глотком бодрящей влаги.
   -  Невропатолог! У нее и психиатр был -  приходил соседа из запоя вынимать, тут и познакомились с Нелькой. Знаешь, где тот психиатр? В желтом доме. Ты считаешь, что я сам сдвинулся. Нет, все она, я подглядел, как над моей постелью колдовала, спали-то мы давно врозь, уж лет пять на тот момент. Моя мать в принципе боялась с ней разговаривать, даже по телефону, иначе, чем "твоя гадюка" и не называла. С матерями дело ясное, тоже женщины, без этого нельзя.
   -  Вот мать тебя и настроила!
   -  Да? А у Нельки на работе? Нигде подолгу не задерживалась. Чуть немного поработает, там несчастье какое-нибудь случается, или с сотрудниками, или на производстве. У нее ни одной подруги нет. Сколько мы ни жили, ни одного ее родственника я не видел, даже на свадьбу никто не пришел.
   -  Ты, Виталя, журналист, потому... -  я честно пытался в очередной раз перебить его воспаленное, как горло первоклассницы после сосульки, воображение.
   -  Был журналист. Который год корректором перебиваюсь, как женился, так сразу и отрезало, ни строчки не могу.
   Я не видел выхода из занимательной, но несколько затянувшейся научно-фантастической дискуссии и потому спросил элементарное:
   -  Если так и обстояло, почему ты так долго с ней прожил, гнал бы сразу в три шеи, зачем терпеть?
   Вместо ответа он трясущейся рукой нашарил в омуте пиджака уместно потертый бумажник и, не глядя, вытащил черно-белую фотографию. Я приготовился увидеть -  по логике вещей -  неземную красавицу со зловещим выражением на безупречном лице. Но, как писал поэт Козлов, "умолкните танго и румба, фанданго и сарабанда", на меня глянули во всем черно-белом великолепии трогательные бровки домиком, совершенно такие же, как и пять часов тому назад в цветном изображении на фоне залитого солнечным светом итальянского кафеля по двенадцать пятьдесят за квадратный метр. Долларов, я имею в виду.
   -  Это Нелька перед нашей свадьбой, -  хрип друга донесся до моего, измученного переживаниями слуха, -  ты не поверишь, за все эти годы она совершенно не изменилась.
   Как раз последнему заявлению я поверил легко.
   Стоит ли упоминания тот факт, что уже год, как я вхожу в сборную парной игры, именуемой брак, жену мою зовут Неля, я счастлив, если состояние мужчины в браке можно назвать счастьем, и даже излечился от легких приступов бессонницы, мучившей меня в прежние времена после особо усердных возлияний. Сплю, как убитый, и даже не слышу, как встает жена, чтобы приготовить мне завтрак -  до тех пор, пока поднос не занимает свое законное место на моем сером в желтую клетку одеяле.