Страница:
Игорь Алимов
Арторикс
М. Е., Люлю Шоколадке и другим хорошим людям посвящается
От редактора
Новое время требует новой литературы, не правда ли?
Нового кино, новых песен, новой живописи.
Благополучнее всего дело обстоит именно с кино: с выходом знаменитого фильма Квентино Тарантино «Pulp fiction» в синематическом искусстве утвердился жанр «калейдоскопа развлечений». Развлекать зрителя, меняя и путая сюжеты, где-то недоговаривая, где-то преподнося избыточную информацию, но так, чтобы он не мог оторваться от экрана, потому что ему каждосекундно и непредсказуемо интересно.
Никто не уйдет обиженным: кому-то нравятся крупные планы и брутальные сцены, кому-то интересны мелкие детали и психологический надрыв – зритель будет если не ублажен, то во всяком случае избавлен от скуки.
«Pulp fiction» – в первую очередь пища для глаз. Летучие мгновения жизни – как они есть. Но именно через глаза мы получаем самую важную информацию о том, что нас окружает. «Увидеть Париж – и умереть!» – вот крайнее выражение желания посмотреть на мир своими глазами, увидеть новые города, новых людей, новые рассветы…
Жанр развлекательной литературы, позиционирующий себя как «dwooler», – чтение высоко синематографическое. Чрезвычайно динамичный сюжет: все время что-то происходит. Непрерывно стреляют, взрывают, воюют, одним словом – восстанавливают справедливость, спасают прогресс и демократию, утешают обиженных и карают мерзавцев.
Однако мерзавцев много, полно, и они так талантливо маскируются! И потому служба главного героя – полицейского инспектора Сэмвэла Дэдлиба – и опасна, и трудна. При этом читатель ни в коем случае не должен ждать реализма в изображении. «Двуллер» есть синема, живые картинки. Нужно просто сесть поудобнее и получать удовольствие.
Напрягать головной мозг в усилии понять, что же хотел сказать автор, не придется: автор выражается очень понятно и с большим юмором. Это чтение назначено именно для развлечения. И как смотришь в очередной раз хороший фильм, над которым уже трижды смеялся впокатуху, так и перечитываешь «dwooler» – в любом месте (как-то: дома на диване, в поезде, в самолете, на пляже, в метро, в бистро, на скамейке в парке, на лекциях… впрочем, я увлеклась, на лекциях – не нужно, не стоит оскорблять профессуру жизнерадостным гоготом) и с любого места.
В «Двуллере» перемешаны различные исторические эпохи (ну его – учение марксизма, которое верно, потому что правильно, с его единой теорией общественно-политических формаций!), в один флакон укупорены джентльмены при компьютерах и мобильных телефонах и диковатые потомственные дворяне. В единый коктейль взбиты вестерн и детектив, социальная сатира и сатира нравов, фантастический роман и изыскания об истории никогда не существовавшего на земле города Тумпстауна.
«Увидеть Тумпстаун – и…»
Нового кино, новых песен, новой живописи.
Благополучнее всего дело обстоит именно с кино: с выходом знаменитого фильма Квентино Тарантино «Pulp fiction» в синематическом искусстве утвердился жанр «калейдоскопа развлечений». Развлекать зрителя, меняя и путая сюжеты, где-то недоговаривая, где-то преподнося избыточную информацию, но так, чтобы он не мог оторваться от экрана, потому что ему каждосекундно и непредсказуемо интересно.
Никто не уйдет обиженным: кому-то нравятся крупные планы и брутальные сцены, кому-то интересны мелкие детали и психологический надрыв – зритель будет если не ублажен, то во всяком случае избавлен от скуки.
«Pulp fiction» – в первую очередь пища для глаз. Летучие мгновения жизни – как они есть. Но именно через глаза мы получаем самую важную информацию о том, что нас окружает. «Увидеть Париж – и умереть!» – вот крайнее выражение желания посмотреть на мир своими глазами, увидеть новые города, новых людей, новые рассветы…
Жанр развлекательной литературы, позиционирующий себя как «dwooler», – чтение высоко синематографическое. Чрезвычайно динамичный сюжет: все время что-то происходит. Непрерывно стреляют, взрывают, воюют, одним словом – восстанавливают справедливость, спасают прогресс и демократию, утешают обиженных и карают мерзавцев.
Однако мерзавцев много, полно, и они так талантливо маскируются! И потому служба главного героя – полицейского инспектора Сэмвэла Дэдлиба – и опасна, и трудна. При этом читатель ни в коем случае не должен ждать реализма в изображении. «Двуллер» есть синема, живые картинки. Нужно просто сесть поудобнее и получать удовольствие.
Напрягать головной мозг в усилии понять, что же хотел сказать автор, не придется: автор выражается очень понятно и с большим юмором. Это чтение назначено именно для развлечения. И как смотришь в очередной раз хороший фильм, над которым уже трижды смеялся впокатуху, так и перечитываешь «dwooler» – в любом месте (как-то: дома на диване, в поезде, в самолете, на пляже, в метро, в бистро, на скамейке в парке, на лекциях… впрочем, я увлеклась, на лекциях – не нужно, не стоит оскорблять профессуру жизнерадостным гоготом) и с любого места.
В «Двуллере» перемешаны различные исторические эпохи (ну его – учение марксизма, которое верно, потому что правильно, с его единой теорией общественно-политических формаций!), в один флакон укупорены джентльмены при компьютерах и мобильных телефонах и диковатые потомственные дворяне. В единый коктейль взбиты вестерн и детектив, социальная сатира и сатира нравов, фантастический роман и изыскания об истории никогда не существовавшего на земле города Тумпстауна.
«Увидеть Тумпстаун – и…»
Ольга Трофимова
«В скуке, когда, весь день сидя против тушечницы, без какой-либо цели записываешь всякую всячину, что приходит на ум, бывает, что такого напишешь – с ума можно сойти».
Кэнко-хоси
Предисловие
– Смотри-ка, Аллен, показались признаки цивилизации…
Возница нехотя завозился на козлах, выразился в адрес лошадей, и дилижанс начал слегка притормаживать. Сэр Аллен Дик Дройт сдвинул на затылок прикрывавшую лицо шляпу, приподнялся и посмотрел в направлении, какое недвусмысленно обозначил пальцем сидевший рядом Люлю.
Там, где старая разбитая дорога, петляя меж кактусов и чахлых деревьев, забирала несколько в гору, показалась невысокая бревенчатая стена с воротами. Над воротами висел флаг – полотнище настолько выцвело, что разобрать, что на нем изображено, теперь уже не представлялось возможным. Перед воротами виднелся матерчатый тент, под которым в виду дилижанса родилось какое-то шевеление. Вскоре в мареве нагретого воздуха проступили неясные фигуры и – застыли в ожидании.
– Н-да, – промычал господин Дройт и извлек из кармана трубку вишневого дерева и с эбонитовым мундштуком. Распечатал новую коробку табаку, понюхал и укоризненно покачал головой. Набив трубку, запалил наконец толстую, основательную спичку и прикурил. – Н-да. Ну и что, Люлю, и это вот – Тумпстаун? Ладно, посмотрим, посмотрим. Хотя после Клокарда нас вряд ли чем-то можно удивить… – И, выпустив первый клуб дыма, господин Дройт откинулся на спину. Люлю весело хмыкнул и почесал небритый подбородок.
С крыши видавшего виды дилижанса, на которой они ехали (Дройт лежа, а Люлю – сидя на пятках), открывался вид, гораздо лучший, нежели из окон, к тому же путешественников здесь обдувал рождающийся при движении ветерок, отчего зной казался не столь отвратительным. Слева по ходу движения уже часа три маячило побережье – то песчаное, то слегка каменистое; на него лениво заползали прозрачные волны и убирались обратно, в океан. Иногда среди огромной тумпстаунской степи показывались вдалеке тесные группы пальм – видимо, по соседству с родниками. Редкая птица оживляла однообразие синего неба.
– Как-то там Юлли… – задумчиво промолвил Люлю. – Все же неделя прошла.
– Я думаю, у Юллиуса все в порядке, – скворча трубкой, отвечал господин Дройт. – Ну что с ним может сделаться? Не первый раз он в ящике ездит… Заодно проверим, работает ли почта… А табак-то – дрянь!
– Да нет, я не к тому, просто жарко очень, а Юлли – он этого не любит. Он, я бы сказал, терпеть этого не может и даже совсем не терпит. Как бы тут уже осадное положение не объявили – вот о чем я говорю. Неудобно, когда осадное положение.
– Ну, надеюсь, до этого не дошло. По крайней мере, я просил Юллиуса без меня и без крайней необходимости ни в кого не стрелять…
– Ох, Аллен, эта твоя страсть к перемене мест… – вздохнул Люлю, извлек из-за пояса кимоно нож и стал полировать его кусочком замши. – В конце концов пора уже осесть где-нибудь. Купить домик, а лучше три – вот что я имею в виду. А то уже который год благородные дворяне шляются по белу свету. И на чем только благородные дворяне не ездят! – Дилижанс подпрыгнул на колдобине, изнутри раздался легкий женский вскрик.
– Ну, если хочешь, мы можем вернуться в Клокард. – Господин Дройт, зажав трубку в зубах, вытащил из подмышечной кобуры пистолет системы «Уидли» и проверил наличие магазина. – Клокард, если рассудить здраво, вполне приемлемое место. Лет десять титанического труда по разгребанию тамошнего дерьма, – и мы вполне сможем купить себе… гм… как ты выразился, – домик. Даже три.
– Не-е-е… – протянул Люлю. – Я не так себе представляю счастье.
Дилижанс между тем значительно сократил расстояние до ворот, и неясные фигуры материализовались в двух пузатых дядек в темной форме с металлическими, блестящими на солнце пуговицами и с древними винчестерами в руках. Дядьки были при усах, бакенбардах и в широкополых шляпах, а также в многочисленном, помимо винчестеров, оружии. Рядом с тентом торчала небольшая пушка, а возле пушки, облокотившись на нее, стоял третий, самый низкорослый член команды по встрече дилижанса – тип, ширина плеч которого почти равнялась росту, а толщина – ширине. Бритый затылок этого суперколобка венчала развесистая шляпа с патронташем вокруг тульи, высотой несколько компенсировавшей рост владельца, глаза прикрывали огромные солнцезащитные очки, а во рту под хилыми рыжими усами дымилась изрядная сигара. Господин был одет в форменные портки с лампасами, футболку красного цвета и кожаный жилет, на груди лучилась шестиконечная серебряного цвета звезда. Особого внимания заслуживал револьвер удивительного господина – он обладал таким длинным стволом, что почти касался земли; как владелец извлекал его из кобуры, оставалось загадкой. Господин и его сопровождающие, равнодушно переминаясь с ноги на ногу, созерцали приближение дилижанса.
– Наверное, этот тип, – сказал Люлю господину Дройту, делая глазами указующий знак в сторону колобка с патронташем, – одна из местных достопримечательностей. Идиот какой-то. Патоны зачем-то на шляпу присобачил.
– Все проще, мой друг, – отвечал господин Дройт. – Я думаю, это просто тутошний шериф.
Дилижанс тем временем затормозил, окутавшись облаком песчаной пыли. Возница спрыгнул с козел и ткнул кнутом своего спавшего напарника. Дверь осторожно открылась, и на свет божий стали появляться пассажиры: три джентльмена ковбойской наружности, господин в черном и еще один джентльмен, чем-то неуловимо напоминавший судебного клерка – с юной дамой, экипированной вуалью.
– Приветствуем вас в Тумпстауне, – заявил человек-колобок и со вкусом сплюнул. – Я шериф Билл Гопкинс. – Еще плевок. – Прошу всех проследовать ко мне.
– Вот видишь, – господин Дройт взглянул на Люлю. – Я же говорил.
– Мне почему-то кажется, – отвечал Люлю, – что вскоре городу понадобится новый шериф.
– Может быть, – задумчиво произнес господин Дройт. – Очень может быть…
Возница нехотя завозился на козлах, выразился в адрес лошадей, и дилижанс начал слегка притормаживать. Сэр Аллен Дик Дройт сдвинул на затылок прикрывавшую лицо шляпу, приподнялся и посмотрел в направлении, какое недвусмысленно обозначил пальцем сидевший рядом Люлю.
Там, где старая разбитая дорога, петляя меж кактусов и чахлых деревьев, забирала несколько в гору, показалась невысокая бревенчатая стена с воротами. Над воротами висел флаг – полотнище настолько выцвело, что разобрать, что на нем изображено, теперь уже не представлялось возможным. Перед воротами виднелся матерчатый тент, под которым в виду дилижанса родилось какое-то шевеление. Вскоре в мареве нагретого воздуха проступили неясные фигуры и – застыли в ожидании.
– Н-да, – промычал господин Дройт и извлек из кармана трубку вишневого дерева и с эбонитовым мундштуком. Распечатал новую коробку табаку, понюхал и укоризненно покачал головой. Набив трубку, запалил наконец толстую, основательную спичку и прикурил. – Н-да. Ну и что, Люлю, и это вот – Тумпстаун? Ладно, посмотрим, посмотрим. Хотя после Клокарда нас вряд ли чем-то можно удивить… – И, выпустив первый клуб дыма, господин Дройт откинулся на спину. Люлю весело хмыкнул и почесал небритый подбородок.
С крыши видавшего виды дилижанса, на которой они ехали (Дройт лежа, а Люлю – сидя на пятках), открывался вид, гораздо лучший, нежели из окон, к тому же путешественников здесь обдувал рождающийся при движении ветерок, отчего зной казался не столь отвратительным. Слева по ходу движения уже часа три маячило побережье – то песчаное, то слегка каменистое; на него лениво заползали прозрачные волны и убирались обратно, в океан. Иногда среди огромной тумпстаунской степи показывались вдалеке тесные группы пальм – видимо, по соседству с родниками. Редкая птица оживляла однообразие синего неба.
– Как-то там Юлли… – задумчиво промолвил Люлю. – Все же неделя прошла.
– Я думаю, у Юллиуса все в порядке, – скворча трубкой, отвечал господин Дройт. – Ну что с ним может сделаться? Не первый раз он в ящике ездит… Заодно проверим, работает ли почта… А табак-то – дрянь!
– Да нет, я не к тому, просто жарко очень, а Юлли – он этого не любит. Он, я бы сказал, терпеть этого не может и даже совсем не терпит. Как бы тут уже осадное положение не объявили – вот о чем я говорю. Неудобно, когда осадное положение.
– Ну, надеюсь, до этого не дошло. По крайней мере, я просил Юллиуса без меня и без крайней необходимости ни в кого не стрелять…
– Ох, Аллен, эта твоя страсть к перемене мест… – вздохнул Люлю, извлек из-за пояса кимоно нож и стал полировать его кусочком замши. – В конце концов пора уже осесть где-нибудь. Купить домик, а лучше три – вот что я имею в виду. А то уже который год благородные дворяне шляются по белу свету. И на чем только благородные дворяне не ездят! – Дилижанс подпрыгнул на колдобине, изнутри раздался легкий женский вскрик.
– Ну, если хочешь, мы можем вернуться в Клокард. – Господин Дройт, зажав трубку в зубах, вытащил из подмышечной кобуры пистолет системы «Уидли» и проверил наличие магазина. – Клокард, если рассудить здраво, вполне приемлемое место. Лет десять титанического труда по разгребанию тамошнего дерьма, – и мы вполне сможем купить себе… гм… как ты выразился, – домик. Даже три.
– Не-е-е… – протянул Люлю. – Я не так себе представляю счастье.
Дилижанс между тем значительно сократил расстояние до ворот, и неясные фигуры материализовались в двух пузатых дядек в темной форме с металлическими, блестящими на солнце пуговицами и с древними винчестерами в руках. Дядьки были при усах, бакенбардах и в широкополых шляпах, а также в многочисленном, помимо винчестеров, оружии. Рядом с тентом торчала небольшая пушка, а возле пушки, облокотившись на нее, стоял третий, самый низкорослый член команды по встрече дилижанса – тип, ширина плеч которого почти равнялась росту, а толщина – ширине. Бритый затылок этого суперколобка венчала развесистая шляпа с патронташем вокруг тульи, высотой несколько компенсировавшей рост владельца, глаза прикрывали огромные солнцезащитные очки, а во рту под хилыми рыжими усами дымилась изрядная сигара. Господин был одет в форменные портки с лампасами, футболку красного цвета и кожаный жилет, на груди лучилась шестиконечная серебряного цвета звезда. Особого внимания заслуживал револьвер удивительного господина – он обладал таким длинным стволом, что почти касался земли; как владелец извлекал его из кобуры, оставалось загадкой. Господин и его сопровождающие, равнодушно переминаясь с ноги на ногу, созерцали приближение дилижанса.
– Наверное, этот тип, – сказал Люлю господину Дройту, делая глазами указующий знак в сторону колобка с патронташем, – одна из местных достопримечательностей. Идиот какой-то. Патоны зачем-то на шляпу присобачил.
– Все проще, мой друг, – отвечал господин Дройт. – Я думаю, это просто тутошний шериф.
Дилижанс тем временем затормозил, окутавшись облаком песчаной пыли. Возница спрыгнул с козел и ткнул кнутом своего спавшего напарника. Дверь осторожно открылась, и на свет божий стали появляться пассажиры: три джентльмена ковбойской наружности, господин в черном и еще один джентльмен, чем-то неуловимо напоминавший судебного клерка – с юной дамой, экипированной вуалью.
– Приветствуем вас в Тумпстауне, – заявил человек-колобок и со вкусом сплюнул. – Я шериф Билл Гопкинс. – Еще плевок. – Прошу всех проследовать ко мне.
– Вот видишь, – господин Дройт взглянул на Люлю. – Я же говорил.
– Мне почему-то кажется, – отвечал Люлю, – что вскоре городу понадобится новый шериф.
– Может быть, – задумчиво произнес господин Дройт. – Очень может быть…
Введение, или вместо него
1
– Изнасилование, шеф! – Голос сержанта Майлса радостно вибрировал.
– Да ну?! – Я даже поперхнулся и чуть не выронил бутылку с пивом. – Изнасилование?! В такую погоду? – Нет, в некоторых наших гражданах определенно есть что-то явно патологическое: изнасилование в дождь. Ну не извращение ли? – Где?
– Шеф, шеф, вы слушаете? Это на улице Вермонта, дом двадцать три.
– Так. Что вы там уже успели? Насильник пойман?
– Успешно ловим, шеф. Он пытается скрыться от нас на крыше. За ним по пятам лезет Баллини.
– А, тогда дело в надежных руках! Я верю в успех. Загоните его на трубу и пусть там сидит. Выезжаю… Да смотрите там, чтобы Баллини с крыши не свалился! Я не могу разбрасываться ценными кадрами. Конец связи.
– Понял, шеф! Отбой. – И мне еще некоторое время было слышно, как Майлс орет: «Эй, ты, Баллини! Слышишь, ты! Шеф приказал гнать его к трубе. И еще он сказал, что ты – кадр, поэтому будь осторожнее и не свались мне на голову…» – Тут Майлс, наконец, отключился.
Я слез с дивана, подобрал со стола дежурную «беретту», натянул кобуру, прихватил пару запасных магазинов и направился в гараж. Конечно, лезть под дождь никакого желания не было, но служба есть служба, да и придурков всяких у нас еще хватает. Полно придурков кругом, полно! Нет, ну что это, а? Я бы, например, подождал до конца сезона дождей, тем более, что он уже совсем на излете, и насиловал бы при ясной солнечной погоде. От этого буквально все бы только выиграли.
Верно говорит Люлю: родившийся в городе ненормален по умолчанию, хочешь быть нормальным – родись в деревне.
Кстати, я ведь даже не спросил, кого изнасиловали-то? В дождь можно ожидать чего угодно. Ну, вы сами понимаете.
Выехав из гаража, я заметил, что дождик слабеет прямо на глазах: вот-вот разойдутся тучи, выглянет солнце, разогреет наш город и ок(рестности) до вполне приемлемой температуры, и все тут же начнут сходить с ума, но уже – от жары.
Да. Срочно нужно пополнить запасы пива в холодильном шкафу.
На улице Вермонта, дом двадцать три, изводился в ожидании сержант Майлс: он высовывал свой дивный лик (рожу) из подъезда то, дело высматривая мою машину. На крыше маячил Баллини – под зонтиком. Рядом на трубе мок плюгавый насильник – без зонтика.
Подрулив к этому ничем не примечательному и, вроде бы, не располагающему к изнасилованиям домику, я вынырнул из машины и, лихим прыжком преодолев лужу, оказался рядом с Майлсом. Он тут же отодвинул с живота свой любимый, выполненный на заказ «томми-ган» – с мягким боем и оправленным в узорное серебро прикладом из редких пород дерева (я так и не добился от Майлса – каких именно, но похоже на палисандр). Майлс говорит, что серебром приятно бить по морде бандитскую сволочь. Ему виднее. Впрочем, это дело вкуса.
Потеснив «томми-ган», Майлс извлек из кармана брюк плоскую, но объемистую хромированную фляжку – с выгравированным на ней изображением выпучившего глаза краба, к ней два стаканчика, отвинтил колпачок, наполнил стаканчики некоей темной жидкостью и протянул один мне.
– Согреемся, шеф.
Жидкость оказалась хорошим коньяком.
Мы с сержантом дружно выпили и присели на ступеньку.
– Успокоимся, шеф.
– Н-да, – сказал я, вновь подставляя стаканчик. – А вы что же, нервничаете? Это все дождь, а, сержант?
– Да… – сокрушенно помотал он башкой, наливая. – Дождь этот, шеф… Дико нервничаю. – Он похлопал рукой по магазину своего «томми-гана». Вот уж странно нервничать человеку, у которого при себе «томпсон» с коробом на сто патронов сорок пятого калибра! Впрочем, все бывает. Дождь, будь он неладен, и на мою нежную психику действует…
Мы снова выпили и почувствовали себя значительно лучше.
– Так что у вас тут произошло?
– Изнасилование, шеф. – Майлс поболтал остатками коньяка во фляжке. – Жуткое изнасилование. С применением средств устрашения.
– Да? – заинтересовался я. – А именно?
– Нож, – сокрушенно отвечал Майлс, для убедительности зажмуривая глаза. – Очень большой нож.
– Неужели же прямо-таки очень большой?.. Ладно. Давай сюда преступника.
Сержант встал, выглянул на улицу и заорал: «Эй ты, Баллини, давай этого гада сюда!» – И в ответ к его ногам немедленно свалился тип в испачканном какой-то дрянью мокром пиджаке и с быстро вызревающим синяком под глазом. Майлс брезгливо поднял его за шиворот, развернул лицом ко мне и легонько подтолкнул.
– А мне что, слезать? – послышался сверху вопль Баллини.
Майлс покрутил пальцем у виска: «Вот идиот-то!»
– Шеф, ему слезать?
– Да, пусть, пожалуй, слезает, – кивнул я.
Преступник тем временем вытер лицо с помощью клетчатой нечистой тряпки («Платок,» – догадался я), выжал тряпку в кулаке и приложил к синяку.
– Так, – сказал я ему. – Документы.
Майлс живо запустил руки в карманы задержанного и на свет появилось подмокшее удостоверение личности на имя Джимса Нэсли, а также тощий ободранный бумажник с тридцатью долларами мелочью и чеком еще на семьдесят, выписанным на предъявителя неким Р. Мак-Дином. Майлс увлеченно забренчал монетами, но я взмахом руки остудил его рвение:
– Ну, а где… гм… объект?
Майлс непонимающе вытаращился на меня.
– Ну… кого он насиловал-то? Где – это?
В дверях появился Баллини. Майлс повелительно указал ему на преступника, взял меня под локоть и повел к квартире 1-с. Могучим пальцем вдавил в стену кнопку звонка.
После некоторого промедления открылась дверь и из-за нее появилось пол-лица какой-то крашеной девицы.
– Мисс, – кашлянув, сказал ей Майлс. – Я вас снова побеспокою. Прибыл господин инспектор и хочет снять с вас показания.
Дверь закрылась, звякнула цепочка, и хозяйка предстала перед нами в полном объеме. Это было существо среднего роста и, верно, приятной наружности, если бы не подло яркий свет лампы дневного света и не дикой расцветки коротенький халатец.
– Да? – спросила она носовым голосом, моргнула и запахнула халат плотнее. – Вы же уже снимали эти… показания. И, это, беспокоили.
Майлс снова кашлянул и покосился на меня.
– Расскажите, как это было, – попросил я.
– Что? – спросила девица. И посмотрела на сержанта.
– Ну… это… изнасилование, – уточнил тот.
– Ах, это… – Девица моргнула еще раз. – Так я же уже рассказывала?.. Ну, сижу я и смотрю телевизор, а вдруг звонок (она зевнула)… и я пошла открывать, а за дверью этот… тип.
– Так, – прервал я ее. – Майлс, предъявите преступника… Этот?
– Этот, – без особой уверенности в голосе подтвердила девица.
– Продолжайте.
– Ну а чего продолжать… Он говорит, что телеграмма. Ну я дверь приоткрыла, а он как схватит меня, как заорет: «Где у тебя спальня?!» – а глаза такие бешеные-бешеные… Поволок в спальню. Бросил на кровать и говорит: «Раздевайся, тетка, сейчас я тебя насиловать буду». И стал штаны расстегивать. Ну ладно, думаю. Сняла я халат…
– Этот? – уточнил я, ткнув пальцем в халат.
– Этот.
– Продолжайте.
– Ну а чего продолжать-то… Сняла я, значит, халат, лежу, а он, значит, стоит, смотрит, даже расстегиваться перестал. Постоял-постоял, а потом говорит: «Нет, я так не могу…». Ну и все. А я полицию вызвала.
– Так, – задумчиво констатировал я. – Значит, до дела у вас так и не дошло?
– Не дошло, – как-то даже огорченно подтвердила девица и почему-то опять посмотрела на сержанта Майлса.
– Следственный эксперимент все подтвердил, – поспешно добавил Майлс.
– Ладно. – Начиная закипать, я повернулся к преступнику. – Теперь ты. Отвечай, хотел ее изнасиловать?
Тот как-то расплывчато кивнул.
– Ну, так в чем же дело, а? Может, еще разок попробуешь, раз уж мы все сюда притащились неизвестно зачем? А мы ее подержим.
– Да что вы! – завыл он, трепеща в объятиях Баллини. – Да я больше никогда… Да чтоб мне!.. Да чтоб у меня!..
– Ну да, ну да, – закивал я. – Обязательно. Даже два раза. Так. Этому, – я указал на преступника, – придать могучий жизненный импульс.
Сержант Майлс с готовностью дернулся, но я продолжал:
– Поручается Баллини. Этой, – указал я на девицу, – выписать штраф в пятьдесят долларов за введение полиции в заблуждение. Поручается сержанту Майлсу. Если будет возражать, – добавил я, видя, что девица уже зашевелила губами, – ознакомить ее с уголовным кодексом города Тумпстауна и ок(рестностей). В полном объеме. Принудительно. Все. Я вас покидаю, господа.
Захлопнув дверцу машины, я некоторое время сидел, впустую сжимая руками руль и думая, куда бы направиться теперь, раз эти идиоты все равно уже вытащили меня из дома. Дождь исходил последними в этом году каплями, и в просветах между облаками уже виднелось слабое солнце.
Из подъезда дома, где чуть не случилось страшное изнасилование с применением средств устрашения, молча и даже как-то охотно вылетел, держась за зад, несостоявшийся преступник, описал красивую дугу и смачно, по всем правилам, врезался в мусорный бак дома напротив. Резво вскочил и, не оглядываясь, рванул прочь по улице со все возрастающей скоростью.
Ну и славно.
Не забыть бы про пиво, вот что!
Пиво не забыть.
Забыть про пиво?!
Да вы что!..
Абсурд.
Никогда.
Кстати, мне так и не показали очень большой нож.
Да был ли нож, собственно?
А, какая теперь разнице!
Тьфу!
Наконец, я завел мотор, включил для порядка сирену и поехал куда-то вперед по улице Вермонта, а когда сворачивал на улицу Первого Варварского Нашествия, уже твердо знал, что направляюсь к шерифу, господину Аллену Дику Дройту.
– Да ну?! – Я даже поперхнулся и чуть не выронил бутылку с пивом. – Изнасилование?! В такую погоду? – Нет, в некоторых наших гражданах определенно есть что-то явно патологическое: изнасилование в дождь. Ну не извращение ли? – Где?
– Шеф, шеф, вы слушаете? Это на улице Вермонта, дом двадцать три.
– Так. Что вы там уже успели? Насильник пойман?
– Успешно ловим, шеф. Он пытается скрыться от нас на крыше. За ним по пятам лезет Баллини.
– А, тогда дело в надежных руках! Я верю в успех. Загоните его на трубу и пусть там сидит. Выезжаю… Да смотрите там, чтобы Баллини с крыши не свалился! Я не могу разбрасываться ценными кадрами. Конец связи.
– Понял, шеф! Отбой. – И мне еще некоторое время было слышно, как Майлс орет: «Эй, ты, Баллини! Слышишь, ты! Шеф приказал гнать его к трубе. И еще он сказал, что ты – кадр, поэтому будь осторожнее и не свались мне на голову…» – Тут Майлс, наконец, отключился.
Я слез с дивана, подобрал со стола дежурную «беретту», натянул кобуру, прихватил пару запасных магазинов и направился в гараж. Конечно, лезть под дождь никакого желания не было, но служба есть служба, да и придурков всяких у нас еще хватает. Полно придурков кругом, полно! Нет, ну что это, а? Я бы, например, подождал до конца сезона дождей, тем более, что он уже совсем на излете, и насиловал бы при ясной солнечной погоде. От этого буквально все бы только выиграли.
Верно говорит Люлю: родившийся в городе ненормален по умолчанию, хочешь быть нормальным – родись в деревне.
Кстати, я ведь даже не спросил, кого изнасиловали-то? В дождь можно ожидать чего угодно. Ну, вы сами понимаете.
Выехав из гаража, я заметил, что дождик слабеет прямо на глазах: вот-вот разойдутся тучи, выглянет солнце, разогреет наш город и ок(рестности) до вполне приемлемой температуры, и все тут же начнут сходить с ума, но уже – от жары.
Да. Срочно нужно пополнить запасы пива в холодильном шкафу.
На улице Вермонта, дом двадцать три, изводился в ожидании сержант Майлс: он высовывал свой дивный лик (рожу) из подъезда то, дело высматривая мою машину. На крыше маячил Баллини – под зонтиком. Рядом на трубе мок плюгавый насильник – без зонтика.
Подрулив к этому ничем не примечательному и, вроде бы, не располагающему к изнасилованиям домику, я вынырнул из машины и, лихим прыжком преодолев лужу, оказался рядом с Майлсом. Он тут же отодвинул с живота свой любимый, выполненный на заказ «томми-ган» – с мягким боем и оправленным в узорное серебро прикладом из редких пород дерева (я так и не добился от Майлса – каких именно, но похоже на палисандр). Майлс говорит, что серебром приятно бить по морде бандитскую сволочь. Ему виднее. Впрочем, это дело вкуса.
Потеснив «томми-ган», Майлс извлек из кармана брюк плоскую, но объемистую хромированную фляжку – с выгравированным на ней изображением выпучившего глаза краба, к ней два стаканчика, отвинтил колпачок, наполнил стаканчики некоей темной жидкостью и протянул один мне.
– Согреемся, шеф.
Жидкость оказалась хорошим коньяком.
Мы с сержантом дружно выпили и присели на ступеньку.
– Успокоимся, шеф.
– Н-да, – сказал я, вновь подставляя стаканчик. – А вы что же, нервничаете? Это все дождь, а, сержант?
– Да… – сокрушенно помотал он башкой, наливая. – Дождь этот, шеф… Дико нервничаю. – Он похлопал рукой по магазину своего «томми-гана». Вот уж странно нервничать человеку, у которого при себе «томпсон» с коробом на сто патронов сорок пятого калибра! Впрочем, все бывает. Дождь, будь он неладен, и на мою нежную психику действует…
Мы снова выпили и почувствовали себя значительно лучше.
– Так что у вас тут произошло?
– Изнасилование, шеф. – Майлс поболтал остатками коньяка во фляжке. – Жуткое изнасилование. С применением средств устрашения.
– Да? – заинтересовался я. – А именно?
– Нож, – сокрушенно отвечал Майлс, для убедительности зажмуривая глаза. – Очень большой нож.
– Неужели же прямо-таки очень большой?.. Ладно. Давай сюда преступника.
Сержант встал, выглянул на улицу и заорал: «Эй ты, Баллини, давай этого гада сюда!» – И в ответ к его ногам немедленно свалился тип в испачканном какой-то дрянью мокром пиджаке и с быстро вызревающим синяком под глазом. Майлс брезгливо поднял его за шиворот, развернул лицом ко мне и легонько подтолкнул.
– А мне что, слезать? – послышался сверху вопль Баллини.
Майлс покрутил пальцем у виска: «Вот идиот-то!»
– Шеф, ему слезать?
– Да, пусть, пожалуй, слезает, – кивнул я.
Преступник тем временем вытер лицо с помощью клетчатой нечистой тряпки («Платок,» – догадался я), выжал тряпку в кулаке и приложил к синяку.
– Так, – сказал я ему. – Документы.
Майлс живо запустил руки в карманы задержанного и на свет появилось подмокшее удостоверение личности на имя Джимса Нэсли, а также тощий ободранный бумажник с тридцатью долларами мелочью и чеком еще на семьдесят, выписанным на предъявителя неким Р. Мак-Дином. Майлс увлеченно забренчал монетами, но я взмахом руки остудил его рвение:
– Ну, а где… гм… объект?
Майлс непонимающе вытаращился на меня.
– Ну… кого он насиловал-то? Где – это?
В дверях появился Баллини. Майлс повелительно указал ему на преступника, взял меня под локоть и повел к квартире 1-с. Могучим пальцем вдавил в стену кнопку звонка.
После некоторого промедления открылась дверь и из-за нее появилось пол-лица какой-то крашеной девицы.
– Мисс, – кашлянув, сказал ей Майлс. – Я вас снова побеспокою. Прибыл господин инспектор и хочет снять с вас показания.
Дверь закрылась, звякнула цепочка, и хозяйка предстала перед нами в полном объеме. Это было существо среднего роста и, верно, приятной наружности, если бы не подло яркий свет лампы дневного света и не дикой расцветки коротенький халатец.
– Да? – спросила она носовым голосом, моргнула и запахнула халат плотнее. – Вы же уже снимали эти… показания. И, это, беспокоили.
Майлс снова кашлянул и покосился на меня.
– Расскажите, как это было, – попросил я.
– Что? – спросила девица. И посмотрела на сержанта.
– Ну… это… изнасилование, – уточнил тот.
– Ах, это… – Девица моргнула еще раз. – Так я же уже рассказывала?.. Ну, сижу я и смотрю телевизор, а вдруг звонок (она зевнула)… и я пошла открывать, а за дверью этот… тип.
– Так, – прервал я ее. – Майлс, предъявите преступника… Этот?
– Этот, – без особой уверенности в голосе подтвердила девица.
– Продолжайте.
– Ну а чего продолжать… Он говорит, что телеграмма. Ну я дверь приоткрыла, а он как схватит меня, как заорет: «Где у тебя спальня?!» – а глаза такие бешеные-бешеные… Поволок в спальню. Бросил на кровать и говорит: «Раздевайся, тетка, сейчас я тебя насиловать буду». И стал штаны расстегивать. Ну ладно, думаю. Сняла я халат…
– Этот? – уточнил я, ткнув пальцем в халат.
– Этот.
– Продолжайте.
– Ну а чего продолжать-то… Сняла я, значит, халат, лежу, а он, значит, стоит, смотрит, даже расстегиваться перестал. Постоял-постоял, а потом говорит: «Нет, я так не могу…». Ну и все. А я полицию вызвала.
– Так, – задумчиво констатировал я. – Значит, до дела у вас так и не дошло?
– Не дошло, – как-то даже огорченно подтвердила девица и почему-то опять посмотрела на сержанта Майлса.
– Следственный эксперимент все подтвердил, – поспешно добавил Майлс.
– Ладно. – Начиная закипать, я повернулся к преступнику. – Теперь ты. Отвечай, хотел ее изнасиловать?
Тот как-то расплывчато кивнул.
– Ну, так в чем же дело, а? Может, еще разок попробуешь, раз уж мы все сюда притащились неизвестно зачем? А мы ее подержим.
– Да что вы! – завыл он, трепеща в объятиях Баллини. – Да я больше никогда… Да чтоб мне!.. Да чтоб у меня!..
– Ну да, ну да, – закивал я. – Обязательно. Даже два раза. Так. Этому, – я указал на преступника, – придать могучий жизненный импульс.
Сержант Майлс с готовностью дернулся, но я продолжал:
– Поручается Баллини. Этой, – указал я на девицу, – выписать штраф в пятьдесят долларов за введение полиции в заблуждение. Поручается сержанту Майлсу. Если будет возражать, – добавил я, видя, что девица уже зашевелила губами, – ознакомить ее с уголовным кодексом города Тумпстауна и ок(рестностей). В полном объеме. Принудительно. Все. Я вас покидаю, господа.
Захлопнув дверцу машины, я некоторое время сидел, впустую сжимая руками руль и думая, куда бы направиться теперь, раз эти идиоты все равно уже вытащили меня из дома. Дождь исходил последними в этом году каплями, и в просветах между облаками уже виднелось слабое солнце.
Из подъезда дома, где чуть не случилось страшное изнасилование с применением средств устрашения, молча и даже как-то охотно вылетел, держась за зад, несостоявшийся преступник, описал красивую дугу и смачно, по всем правилам, врезался в мусорный бак дома напротив. Резво вскочил и, не оглядываясь, рванул прочь по улице со все возрастающей скоростью.
Ну и славно.
Не забыть бы про пиво, вот что!
Пиво не забыть.
Забыть про пиво?!
Да вы что!..
Абсурд.
Никогда.
Кстати, мне так и не показали очень большой нож.
Да был ли нож, собственно?
А, какая теперь разнице!
Тьфу!
Наконец, я завел мотор, включил для порядка сирену и поехал куда-то вперед по улице Вермонта, а когда сворачивал на улицу Первого Варварского Нашествия, уже твердо знал, что направляюсь к шерифу, господину Аллену Дику Дройту.
2
Господин шериф живет на площади дю Плесси в обширном двухэтажном особняке – этакое сооружение в духе старых построек Нового Орлеана. Ну или что-то вроде того. Между нами, я в Новом Орлеане никогда не был, да и черт-то с ним, но мне кажется, что должно быть похоже. Короче: решетка, высокая такая решетка, кованая и вся в разных финтифлюшках (а по верху – колючая проволока), за ней – довольно приличный, умело запущенный сад, иногда смахивающий на парк, и вот, среди зелени деревьев и кустов – дом. С колоннами. А на крыше дома всегда стоит небольшой, готовый воспарить вертолет, в который склонный к смелым экспериментам инженерный ум г. Дройта внес массу полезных усовершенствований. Вертолет – это очень полезно и иногда неистово кстати. Господин шериф регулярно летает на этом самом вертолете.
Дом, на котором имеет обыкновение стоять вертолет, также спроектирован при непосредственном участии г. Дройта и потому полон трагических для непосвященных загадок. Господин шериф очень внимательно относится к тем местам, где ему случается проживать, полагая, что каждый винтик или там карниз должны быть исполнены сугубо утилитарного смысла. Что тоже, я считаю, правильно.
Без приглашения к г. шерифу лучше не приходить. Это первое, что следует запомнить. Собственно, это главное. О посещении следует предупредить заранее, лучше – за пару дней, а при передвижении в самом доме руководствуются указаниями немого садовника Джереми, знающего дом, как свои девять пальцев (десятый Джереми утерял, заботясь о розах господина шерифа. Так бывает).
Кто ведет себя иначе – тот самым банальным образом рискует жизнью: на голову неосмотрительному, я бы даже сказал, безрассудному смельчаку в любой момент его нахождения в пределах дома может автоматически что-то свалиться, или же он ненароком упадет в одну из специально подготовленных для того ям, глубоких, надо вам сказать, ям, и там, среди костей предшественников, сможет полностью насладиться общением с любимой гадюкой г. шерифа, к примеру. То есть его непременно обидят до смерти. Ну вы меня понимаете.
Кто-то может подумать, что г. шериф кровожаден – о нет! ошибка! – он очень милый джентльмен и всегда пропускает дам вперед, но среда обитания, природное чувство юмора, огромный опыт политической борьбы и постоянные покушения на его жизнь, которую г. шериф почему-то очень ценит, заставляют его озаботиться охраной своего досуга. Таков уж жизненный путь этого государственного мужа, приучивший его постоянно оглядываться даже в лифте.
Когда г. шериф отдыхает, ему трудно помешать. Однажды, например, к нему в дом с самыми решительными намерениями явилась боевая группа из ныне благополучно разгромленной преступной организации «Нью-асс». Они, конечно, не договорились о встрече заранее, то есть грубо нарушили правило номер один, и об их посещении г. шериф узнал совершенно случайно, просматривая накопившиеся записи с домашних видеокамер (отчего о процессе проникновения вовремя не доложил Джереми, который просто-таки обязан сидеть перед мониторами, бдеть и подавать сигналы, остается только догадываться; впрочем, лично я думаю, что садовник не придал инциденту особого значения – мало ли, кто без приглашения придет, так что же, каждому персональное внимание оказывать, лично за ворота выкидывать? Процесс удаления нежданных гостей частично автоматизирован, и Джереми наверняка просто захотелось проверить, все ли приспособления в доме работают как надо, не сломалось ли чего и так далее. Как бы то ни было, г. Дройт не осудил Джереми за этот случай.)
Посетителей, кажется, было пятеро (сейчас уже трудно сказать точнее). Один смертельно ушибся о чугунную вешалку в прихожей, а потом, как положено, провалился под пол. Второй поскользнулся на специально выпадающих из особой ниши арбузных корках, ударился виском о самовыдвигающийся бронзовый выступ и – тоже провалился под пол. Третий попал в крепкие лапы любимого шерифского орангутанга (обезьяна – просто бешеная!), метким броском скинувшего мафиози к товарищам по оружию. Четвертый увидел за одной из дверей что-то особенное и сам прыгнул в подвал с доброй змеей эфой, был укушен и тут же умер. Наконец, пятый, обезумевший от событий, просто исчез – разумеется, тоже под полом. Уверенности в том, что он оставил этот лучший из миров, нет до сих пор, может, где-то он и сейчас бегает… Во всяком случае, из людей он там совершенно один, и, если жив, то теперь знает о подземельях особняка гораздо больше, чем сам его владелец.
Так что не было еще человека, безнаказанно проникшего в дом г. шерифа без сопровождающего. Вы входите в парадный подъезд, получаете по шее вешалкой и, если повезло, все еще живым попадаете в длинный полутемный коридор с множеством дверей, большинство из которых (как мне кажется, но я не настаиваю) никуда не ведет. Или ведет куда-то, где я не буду никогда, что совсем даже не так плохо. Ведь заявил же в краткой предсмертной речи (прежде, чем провалиться под пол) один из пришедших нью-асовцев: «Стра-а-а-ашно! Стра-а-а-ашно!». Охотно верю: у него были все основания для такого утверждения.
И если ваша ловкость такова, что вас не убило вешалкой или вы сразу не провалились под пол уже в прихожей, имейте в виду: вы держите смерть за прохладную руку, и то, как вы умрете, зависит исключительно от ручки той двери, за которую вы в запальчивости схватитесь.
Выбор сделан, дверь открыта. Теперь вы уже не принадлежите себе, вы во власти особняка г. шерифа, и весь ужас вашего положения заключается в том, что вы об этом узнаете последним: когда на вас неотвратимо опускается потолок с крупными и заржавевшими от употребления гвоздями; когда бездушные механизмы под веселую музыку бетонируют вас заживо; когда на пути вашем внезапно встают агрессивные мертвые со свежеотточенными косами; или когда набежавшая вихрем толпа злых, вонючих и голодных хомяков темпераментно обгрызает вас дочиста (мы всегда считали, что хомяки – мирные, а у них т-а-а-а-кие зубы…). При этом не стоит ни бежать, ни кричать, ни дергаться, усугубляя неосторожными движениями свое и без того незавидное положение. Вам конец, совершенно ясно. Встретьте его мужественно.
Я имел случай испытать прелести особняка на себе: был молод, много думал, но еще мало соображал – вот и сунулся как-то к г. шерифу без приглашения и остался жив только потому, что он как раз в это время решил посмотреть, что творится у него в доме. Я уже ехал в лифте куда-то вниз, безрезультатно биясь о стены кабины, как птица о прутья клетки, – ехал туда, где меня ждал робот-автомат. Стоило дверям открыться, как робот принялся палить в мою сторону из всего наличного оружия, о котором г. шериф щедро позаботился. Шансов в этом смертельном бою у меня не было, кабина лифта на глазах превращалась в решето, и я постарался слиться с полом, приготовившись к самому худшему, – как вдруг двери лифта закрылись, кабина дернулась и поехала вверх. Лифт выпустил меня прямо в клетку с тигром, хорошим таким тигром, упитанным и славным. Впрочем, тигр был вовсе не прочь поесть чего-нибудь еще. Пока он размышлял, как конкретно со мною поступить и с какого места начать, я выломал два прута из окружающей нас решетки, пулей влетел в какой-то коридор, распахнул какую-то дверь и… увидел г. шерифа, внимательно читавшего вечернюю газету. Следом конечно же вломился и тигр и замер, не разобравшись в обстановке, но тут г. шериф лениво сказал ему: «Пшел вон, дурак». И тигр тихо вышел, прикрыв за собой дверь.
Дом, на котором имеет обыкновение стоять вертолет, также спроектирован при непосредственном участии г. Дройта и потому полон трагических для непосвященных загадок. Господин шериф очень внимательно относится к тем местам, где ему случается проживать, полагая, что каждый винтик или там карниз должны быть исполнены сугубо утилитарного смысла. Что тоже, я считаю, правильно.
Без приглашения к г. шерифу лучше не приходить. Это первое, что следует запомнить. Собственно, это главное. О посещении следует предупредить заранее, лучше – за пару дней, а при передвижении в самом доме руководствуются указаниями немого садовника Джереми, знающего дом, как свои девять пальцев (десятый Джереми утерял, заботясь о розах господина шерифа. Так бывает).
Кто ведет себя иначе – тот самым банальным образом рискует жизнью: на голову неосмотрительному, я бы даже сказал, безрассудному смельчаку в любой момент его нахождения в пределах дома может автоматически что-то свалиться, или же он ненароком упадет в одну из специально подготовленных для того ям, глубоких, надо вам сказать, ям, и там, среди костей предшественников, сможет полностью насладиться общением с любимой гадюкой г. шерифа, к примеру. То есть его непременно обидят до смерти. Ну вы меня понимаете.
Кто-то может подумать, что г. шериф кровожаден – о нет! ошибка! – он очень милый джентльмен и всегда пропускает дам вперед, но среда обитания, природное чувство юмора, огромный опыт политической борьбы и постоянные покушения на его жизнь, которую г. шериф почему-то очень ценит, заставляют его озаботиться охраной своего досуга. Таков уж жизненный путь этого государственного мужа, приучивший его постоянно оглядываться даже в лифте.
Когда г. шериф отдыхает, ему трудно помешать. Однажды, например, к нему в дом с самыми решительными намерениями явилась боевая группа из ныне благополучно разгромленной преступной организации «Нью-асс». Они, конечно, не договорились о встрече заранее, то есть грубо нарушили правило номер один, и об их посещении г. шериф узнал совершенно случайно, просматривая накопившиеся записи с домашних видеокамер (отчего о процессе проникновения вовремя не доложил Джереми, который просто-таки обязан сидеть перед мониторами, бдеть и подавать сигналы, остается только догадываться; впрочем, лично я думаю, что садовник не придал инциденту особого значения – мало ли, кто без приглашения придет, так что же, каждому персональное внимание оказывать, лично за ворота выкидывать? Процесс удаления нежданных гостей частично автоматизирован, и Джереми наверняка просто захотелось проверить, все ли приспособления в доме работают как надо, не сломалось ли чего и так далее. Как бы то ни было, г. Дройт не осудил Джереми за этот случай.)
Посетителей, кажется, было пятеро (сейчас уже трудно сказать точнее). Один смертельно ушибся о чугунную вешалку в прихожей, а потом, как положено, провалился под пол. Второй поскользнулся на специально выпадающих из особой ниши арбузных корках, ударился виском о самовыдвигающийся бронзовый выступ и – тоже провалился под пол. Третий попал в крепкие лапы любимого шерифского орангутанга (обезьяна – просто бешеная!), метким броском скинувшего мафиози к товарищам по оружию. Четвертый увидел за одной из дверей что-то особенное и сам прыгнул в подвал с доброй змеей эфой, был укушен и тут же умер. Наконец, пятый, обезумевший от событий, просто исчез – разумеется, тоже под полом. Уверенности в том, что он оставил этот лучший из миров, нет до сих пор, может, где-то он и сейчас бегает… Во всяком случае, из людей он там совершенно один, и, если жив, то теперь знает о подземельях особняка гораздо больше, чем сам его владелец.
Так что не было еще человека, безнаказанно проникшего в дом г. шерифа без сопровождающего. Вы входите в парадный подъезд, получаете по шее вешалкой и, если повезло, все еще живым попадаете в длинный полутемный коридор с множеством дверей, большинство из которых (как мне кажется, но я не настаиваю) никуда не ведет. Или ведет куда-то, где я не буду никогда, что совсем даже не так плохо. Ведь заявил же в краткой предсмертной речи (прежде, чем провалиться под пол) один из пришедших нью-асовцев: «Стра-а-а-ашно! Стра-а-а-ашно!». Охотно верю: у него были все основания для такого утверждения.
И если ваша ловкость такова, что вас не убило вешалкой или вы сразу не провалились под пол уже в прихожей, имейте в виду: вы держите смерть за прохладную руку, и то, как вы умрете, зависит исключительно от ручки той двери, за которую вы в запальчивости схватитесь.
Выбор сделан, дверь открыта. Теперь вы уже не принадлежите себе, вы во власти особняка г. шерифа, и весь ужас вашего положения заключается в том, что вы об этом узнаете последним: когда на вас неотвратимо опускается потолок с крупными и заржавевшими от употребления гвоздями; когда бездушные механизмы под веселую музыку бетонируют вас заживо; когда на пути вашем внезапно встают агрессивные мертвые со свежеотточенными косами; или когда набежавшая вихрем толпа злых, вонючих и голодных хомяков темпераментно обгрызает вас дочиста (мы всегда считали, что хомяки – мирные, а у них т-а-а-а-кие зубы…). При этом не стоит ни бежать, ни кричать, ни дергаться, усугубляя неосторожными движениями свое и без того незавидное положение. Вам конец, совершенно ясно. Встретьте его мужественно.
Я имел случай испытать прелести особняка на себе: был молод, много думал, но еще мало соображал – вот и сунулся как-то к г. шерифу без приглашения и остался жив только потому, что он как раз в это время решил посмотреть, что творится у него в доме. Я уже ехал в лифте куда-то вниз, безрезультатно биясь о стены кабины, как птица о прутья клетки, – ехал туда, где меня ждал робот-автомат. Стоило дверям открыться, как робот принялся палить в мою сторону из всего наличного оружия, о котором г. шериф щедро позаботился. Шансов в этом смертельном бою у меня не было, кабина лифта на глазах превращалась в решето, и я постарался слиться с полом, приготовившись к самому худшему, – как вдруг двери лифта закрылись, кабина дернулась и поехала вверх. Лифт выпустил меня прямо в клетку с тигром, хорошим таким тигром, упитанным и славным. Впрочем, тигр был вовсе не прочь поесть чего-нибудь еще. Пока он размышлял, как конкретно со мною поступить и с какого места начать, я выломал два прута из окружающей нас решетки, пулей влетел в какой-то коридор, распахнул какую-то дверь и… увидел г. шерифа, внимательно читавшего вечернюю газету. Следом конечно же вломился и тигр и замер, не разобравшись в обстановке, но тут г. шериф лениво сказал ему: «Пшел вон, дурак». И тигр тихо вышел, прикрыв за собой дверь.