Страница:
– …И ты понимаешь, брат, мне здесь нравится, – заливая в себя вторую литровую кружку пива, гудел Дюша. – Китайцы – они хорошие, жизнь здесь, если в ней разобраться, совсем простая, а порядка тут гораздо больше. На языке я худо-бедно уже говорю, вот только иероглифы надо подучить. Такие дела, брат…
С тех пор Громов и Чижиков стали видеться достаточно часто, хотя и нерегулярно. Бывший питерец Дюша наезжал в родной город внезапно, а поскольку квартиру свою давно продал, то как-то само собой получилось, что он стал останавливаться у Чижикова, благо в его пятикомнатных апартаментах имелась «гостевая». Последний раз Дюша прилетал около полугода назад и привез хорошие новости: на паях со знакомым китайцем он собирается открыть в Пекине чайную лавку, так что теперь ездит в Питер не просто так – увидеть любимый город и немногочисленных дальних родственников, но чтобы «порешать деловые вопросы по-взрослому». По обрывкам телефонных разговоров Котя понял, что дела Дюши связаны с обеспечением поставок чая в Россию, а глубже в «вопросы» ему вникать не хотелось, потому что визиты Громова были наиприятнейшими сюрпризами в довольно однообразной чижиковской жизни. Кроме того, Дюша приезжал не откуда-нибудь, а из страны его мечты.
Улыбнувшись замолчавшему мобильнику, Чижиков круто развернулся и поспешил в ближайший магазин, радуясь тому, что он сегодня при деньгах.
Котя со смехом обнял друга. Это получилось, как всегда, с трудом: несмотря на свои метр восемьдесят и в общем и целом довольно неплохую физическую форму, Чижиков смотрелся рядом с громадным Дюшей мелковато, и его привычные хлопки по обширной громовской спине выглядели, прямо скажем, жидко. Уж очень могуч был Дюша.
– А ты, я вижу, завел бороду, – отстранившись, констатировал Котя.
Действительно, за полгода Громов оброс аккуратной бородкой, удивительно шедшей его круглой физиономии, украшенной шикарным носом-картошкой. Видно было, что Дюша бородой гордится, холит ее и лелеет.
– Это, брат, целая история… – улыбнулся в ответ Громов. – Подрядился я играть главаря американской мафии… И нечего смеяться! У них там, знаешь, какая мафия! Нет, ты не знаешь. Словом, пришел я на съемки, они меня так и этак посмотрели и говорят: все, брат, халас, будем тебе бороду клеить. Ну и приклеили, черти… Я посмотрел и ахнул: ну мурло мурлом! Аж страшно. Я им говорю: братцы, да ведь это не мафия, это какой-то хунхуз из амурских дебрей выскочил! Говорю: не позорьтесь, братцы, Будда вам никогда не простит. Едва отбился. Стали другие бороды клеить – полдня провозились. Наконец, нашли какой-то вариант… А потом был перерыв в съемках, и за это время я собственную бороду отрастил, естественную. Они так обрадовались: во, говорят, самое то! Даже предыдущие эпизоды пересняли, прикинь! А мне и самому понравилось, так что вот… ношу. Ничего, да?… Ну-ка, принимай гостинцы!
Отбиться от дюшиных подарков было невозможно. Пожив первый раз у Чижикова, Дюша как следует осмотрелся и в следующий визит приволок целую сумку разных, как он их называл, «гостинцев», подобранных исходя из Дюшиных представлений о том, чего хорошему человеку Чижикову не хватает в жизни. Например, пары килограммов разнообразной китайской лапши.
Или толстой стопки cd-дисков с записями китайской эстрады. Или средних размеров полукруглой сковородки, которая заняла почетное место на стене Котиной кухни – на специально для нее вбитом гвозде, поскольку питерская плита по определению не могла дать такого пламени, какое было необходимо для правильного использования сковородки. И так далее.
Правда, попадались среди «гостинцев» и крайне привлекательные: например, чай. Китайский чай Чижиков полюбил безоглядно еще в Пекине и прикупил с собой некоторое количество. Эти запасы Котя растягивал, как мог, но все прекрасное рано или поздно кончается. Некоторое время Котя пытался покупать китайский чай в петербургских магазинах, но то, что ему продавали под всякими экзотическими названиями, было или бесконечно далеко по вкусу и качеству от привезенного из Пекина, или же стоило каких-то немыслимых денег. Так что, когда среди прочих «гостинцев» Дюша выложил несколько довольно больших серебристых пакетов с чаем, Котя возликовал. Громов запомнил его простодушную радость и в следующий раз приволок Чижикову не только чаю, но еще и замечательный набор из бамбукового низенького столика, чайника, чашек, а также всяких приспособлений для заваривания. Котя растаял, но принимать дары наотрез отказался, на что прямолинейный Громов заявил ему, что если Чижиков такой принципиальный товарищ, то тогда он, Дюша, прямо сейчас начнет платить ему за постой живыми деньгами. И сказано это было с такой очевидной обидой, что Котя раз и навсегда смирился с «гостинцами».
– Ну что, картошечки-то наварил? – гудел Громов, извлекая из баулов разнообразные пакеты и пакетики и равномерно заставляя ими кухонный стол. Явился кот Шпунтик, оглядел беспорядок и вскочил на подоконник.
– Привет, котяра… – Дюша протянул руку погладить кота, а тот в ответ слегка, исключительно для вида, уклонился и обозначил ответный удар лапой, когтей, впрочем, не выпустив. Это тоже была сложившаяся традиция. – Как он тут, а, Шпунь? Не озорует?…
Шпунтик молча моргнул Громову: нормально.
В ответ Громов достал из баула искусственную мышь – коричневую, с хвостом и бусинками вместо глаз, и торжественно положил перед котом.
– Владей, брат.
Шпунтик посмотрел на мышь, потом на Громова, затем снова на мышь – взял подарок в зубы и рысью удалился владеть.
– А вот… – Дюша достал очередной пакет, взвесил в руке. – Где твоя эта… – гигант затруднился с определением и покрутил в воздухе толстыми пальцами. – Девушка Тамара где?
– А-а-а… – отмахнулся Чижиков. – Была да сплыла.
– Да? – Громов с сомнением оглядел пакет, что-то прикинул и швырнул его назад в баул. – Ну… и правильно. Она мне никогда не нравилась.
И взглянул на Котю осторожно: не сказал ли лишнего? А Чижиков в это время смотрел на Дюшу и удивлялся: ну до чего же он с этой бородкой похож стал на былинного русского богатыря! Илью Муромца или Алешу Поповича.
– Расскажешь? – спросил богатырь.
– Да что рассказывать… Нет, не расскажу.
– Ну дело твое, – кивнул Громов. – С этим всем ты потом разберешься, – махнул он рукой в сторону стола. – А вот где картошечка, огурчик, помидорчик?…
За стол сели в гостиной. Так называлась комната, где у стены стоял громадный дореволюционный буфет, а в центре располагался большой круглый стол, покрытый толстой скатертью с тяжелой бахромой.
На массивной тумбочке красовался плоский японский телевизор, контрастировавший со старорежимной обстановкой гостиной. Чижиков небрежно щелкнул пультом. На экране возникла тщательно выбритая физиономия диктора программы «Вести»:
– …подготовка очередной экспедиции к Северному полюсу подходит к концу, – жизнерадостно вещал он. – Известно, что научным руководителем экспедиции станет прославленный полярник, депутат Государственной думы Артур Чилингаров. Финансирование ледового похода осуществляет фонд «Новые рубежи» известного предпринимателя Андрея Гумилева. Среди задач экспедиции – изучение хребта Ломоносова на дне Северного Ледовитого океана, а также…
– Выключи ты этот ящик, – попросил Дюша. – Давай, как нормальные люди, посидим в гармонии с окружающим миром.
Чижиков спорить не стал, телевизор выключил и принялся расставлять на столе всякие закуски и заедки, принес с кухни картошку и чаемые огурчики с помидорчиками. Определил место для рюмок и потянулся было за бутылкой водки, заботливо охлажденной до нужного градуса, но Дюша остановил его:
– Ну нет, брат!
Из баула, последовавшего за Дюшей в гостиную, явились две пары кроссовок – здоровые такие кроссовки, богатырские. Из кроссовок были извлечены во множестве небольшие укутанные полиэтиленом свертки. А из свертков, повинуясь толстым, но ловким пальцам Громова, вылупились небольшие, на сто граммов каждая, зеленые бутылочки с красными этикетками.
– Вот что мы будем пить! – торжественно указал на бутылочки Дюша.
– А что это? – с любопытством спросил Чижиков.
– Народная пекинская водка эрготоу. Точнее, самогон. Пятьдесят шесть градусов.
– А… почему в кроссовках?
– Ну ты даешь, брат! – изумился Дюша. – Так в багаже же. В багаже! С собой нельзя, запрещают: безопасность… Вижу, ты сейчас спросишь, а почему в полиэтилене. – Чижиков тут же кивнул. – Да потому что вонючая она, зараза. А багаж-то грузчики, кидают, как неродной. И если оно в сумке разольется – мама не горюй! Сумку целиком можно выбрасывать.
На этом нововведения не кончились.
Еще Дюша потребовал немедля достать чайный набор, а точнее – чайник и две чашки. Вернулся на кухню, оглядел горку «гостинцев», выдернул один, открыл – там оказался чай, который Дюша назвал «пуэр», и произнес убежденно, что народную пекинскую водку лучше всего потреблять, запивая горячим пуэром.
– Тебе понравится, – авторитетно заверил он Чижикова, споласкивая чайник кипятком. – Я всегда так делаю.
И, надо признаться, Коте действительно понравилось.
Чай пуэр оказался черным как деготь. Дюша объяснил, что это нормально и в качестве иллюстрации привел пример с пивом.
– Вот, брат, есть светлые сорта, темные, есть всякие другие, но так или иначе укладывающиеся в какую-то классификацию. А есть Гиннесс, – сказал Громов, отвинчивая пробку с первой зеленой бутылочки. – И Гиннесс как бы вне классификаций, потому что один такой. Так и пуэр, не относится ни к светлым, ни красным, ни к белым, ни к каким другим чаям. Он сам по себе – навроде Гиннесса, брат. Во-о-от… – протянул Дюша, разлил китайскую водку по рюмкам, взял свою, поднес к носу и аж зажмурился от удовольствия. – Эх, родная!
Котя по примеру Громова понюхал содержимое: в ноздри ударил резкий сладковатый аромат.
– Здесь важно что? – продолжал учить его уму-разуму Дюша. – Если ты пекинской народной еще не пил, то нюхать не надо. А надо, брат, немедленно выпить. И следить за ощущениями. Ну, за встречу!
Прозрачная жидкость оказалась огненной и слегка противной на вкус, но всю прелесть пекинской народной Чижиков ощутил только тогда, когда она медленно протекла по пищеводу: Котю охватила томная волна умиротворяющего тепла.
– А теперь пуэрчика!
Отведав горячего чая, Чижиков тут же признал, сколь прав оказался Дюша, настаивая на запивании водки этим чаем. Сочетание получилось на редкость удачным – да что говорить, с безликой русской водкой никакого сравнения! Мертвая вода.
– Если в компании, где пьют пекинскую народную, кто-то один к ней не приложится – потом страдает весь вечер, – хрустя огурчиком, поделился опытом Громов. – Вонючая она, зараза, и ото всех употребивших идет чудовищный выхлоп, для русского носа непривычный. Выпившие уже не чувствуют, а кто отказался – он нюхает, ох, нюхает. Так-то, брат… Вообще наши в Китае четко делятся на две группы: те, кто пьют привычную водку, и те, кто пьют китайскую. Бывают, понимаешь, такие люди, которые отказываются от этой прелести, – щелкнул Дюша ногтем по зеленой бутылочке. – На дух не переносят, бедняжки. А по мне, эрготоу– одно из величайших китайских изобретений. Чистая, как слеза, крепкая, и голова с утра не болит. Знающий жизнь человек никогда от такой не откажется.
– Да-а-а… – протянул Котя, прислушиваясь к новым ощущениям организма. – Давай еще по одной?
– Молодец, брат! – заулыбался Громов. Было видно, что он с волнением ожидает окончательной реакции Чижикова на новый для него напиток, и увиденное Дюшу порадовало. – Это ты верно, брат, это ты правильно! Кипяточку только не забывай в чайник доливать, пуэр – он чай долгоиграющий. С ним да с пекинской народной любая пьянка превращается в изысканное отдохновение.
Изысканное или нет, но отдохновение в тот день и в последующий вечер действительно имело место. Котя с Дюшей степенно, не суетясь, сидели за столом, неторопливо и малыми порциями выпивали, лишь иногда отлучаясь на кухню заварить еще чаю, и беседовали. Дымя сигаретой, Чижиков вдруг подумал, что сильнее всего радуешься тем симпатичным тебе людям, которые живут далеко и приезжают редко, но тут же с негодованием отогнал эту мысль как недостойную.
– Я, брат, теперь совсем зажиточный стал, – сообщил Громов. – У меня теперь в Пекине чайная лавка, ага.
– Ну? – обрадовался за друга Котя. – Как это?
– Ну как… Не так просто, между прочим! – Громов налил себе чайку. – Я всегда чаем интересовался, люблю я чай. Нравится он мне. Ну и стал им приторговывать понемногу, в Москву и Питер по случаю гонять. А тут где-то с полгода назад повстречался мне в одной компании китаец по имени Гу Пинь, и как-то мы с ним разговорились и глянулись друг другу. А недавно он мне предложил открыть на двоих лавку на Маляньдао, это такой район в Пекине, где чайная торговля. У меня тогда как раз свободные деньги были… Ну я и вошел в дело. Он все оформил – аренду, бумаги необходимые, я деньгами да связями в России вложился, и пошел процесс, брат! И вот что я хочу тебе сказать… – глаза Дюши заблестели. – Мне в жизни не так часто везло по-крупному, все больше по мелочам, но в этот раз, кажется, я поймал удачу за хвост. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
– А в чем везение? – спросил захмелевший от удивительной китайской водки Котя.
– В Гу Пине. Ты понимаешь, брат… – Громов задумался на мгновение. – Он сам словно талисман, страшно везучий мужик. Я когда только начинал с чаем работать, уже тогда слышал о китайце, которому в этом бизнесе удача так и прет. А тут – опа, сам с ним познакомился, в дело вошел. И смотрю: все правда! Какую сделку не заключает – она наивыгоднейшая, условия – просто пальчики оближешь!.. Что такое, думаю? А тут мы на открытии нашей лавки выпили, и Гу Пинь признался, что он – особенный.
– В каком смысле? – заинтересовался Чижиков.
– Ну вот особенный! Сказал, что у них это семейное, отец тоже удачливый был, и дед, и прадед… Сказал, что объяснить этого рационально не может, да только у них в роду по мужской линии все до одного везунчики! И еще у Гу есть отличительная черта – глаза разного цвета. Знаешь, брат, я не то чтобы суеверный или там в чудеса верю, но у Гу Пиня один глаз зеленый, а другой голубой, и я ни одного больше такого китайца не знаю… Впрочем, это все неважно, все это фигня… – Дюша разлил по рюмкам очередную бутылочку. – Лично я, брат, думаю, что Гу Пинь просто создан для бизнеса, это у него в крови, а мне чертовски повезло, что мы с ним теперь работаем вместе. Вот где-то так.
– Здорово! За твою удачу! – поднял рюмку Чижиков.
– Ну а ты что сейчас поделываешь, брат? – спросил, выпив, Громов. – Чем нынче занимаешься?
– Про меня неинтересно, – отмахнулся Котя. – Чем я могу заниматься? Да ничем. С работы прежней меня вежливо попросили, а новую я, честно сказать, найти и не пытался…
– То есть ты – простой российский безработный? – восхитился Дюша. – А на что же живешь-то?
– Да так, проживаю былые запасы, – улыбнулся Чижиков, вовсе не желавший рассказывать о том, что понемногу распродает коллекцию, и рано или поздно придет черед нести в скупку вещи, которые ему особенно дороги и с которыми совсем не хочется расставаться.
– Слу-у-ушай! – Громов даже вскочил и горою навис над Котей. – Так бросай все и давай ко мне, а? В Пекин. Мы с Гу Пинем как раз расширяемся, еще одну секцию берем в аренду, работы будет – во! – Дюша на собственном горле ребром ладони обозначил, сколько конкретно будет работы. – Бизнес сейчас отлично идет, так что… Слушай, брат, по-моему, это превосходная мысль!
– Да, но… – несколько оторопел от предложения Чижиков.
– Никаких «но»! – разгорячился Дюша и взмахнул рукой, едва не сбив на пол чайник. – Что тебя тут держит? Квартира? Так она у тебя приватизирована и никуда не денется. Найдешь человека надежного, поселишь тут, чтобы присматривал, пока тебя нет. Что еще? Может, девушка-красавица?
Вспомнив про Тамару, Котя лишь скривился и головой помотал.
– Бабы…
– Ну вот! – хлопнул ладонью по столу Громов. – Так что бросай эту всю ерунду, собирайся и поехали!
– Прямо сейчас? А… А Шпунтик?
– Что – Шпунтик? Выправим мы твоему Шпунтику кошачий паспорт, и полетит он в даль светлую в собачьем ящике. Тоже мне, проблема! Значит, так, брат. Есть у меня один человечек… Я с ним завтра же свяжусь и по поводу кота договорюсь, он все оформит. Заполнишь бумажки, какие человек скажет, дашь денег… немного. Все будет отлично, брат! А в Пекине я вас встречу. Лады? А?
– Ну, я даже не знаю…
Ошеломленный напором Громова, Котя слегка встряхнулся и попытался задуматься в указанном Дюшей направлении. По всему выходило, что Дюша дело говорит: стоит ли и дальше киснуть в Петербурге без каких-либо перспектив на горизонте? Котя в целом свете был один как перст, не считая, конечно, кота Шпунтика, а тут голосом Громова его позвала к себе страна мечты. Мощно так позвала, громко. Конечно, существовала опасность, и немалая, что при ближнем знакомстве страна мечты его разочарует, но, черт возьми, нужно же когда-нибудь совершать решительные, даже судьбоносные поступки!
– А… я по-китайски не умею, – по инерции воздвиг последний бастион Котя. – Совсем.
– Все не умеют, – легко отвел возражение Громов. – Научишься, делов-то! Там и не такие дубы попада… ой, извини, ну словом, было бы желание, брат.
– Ну… – нерешительно протянул Чижиков, но закончить не успел: вечернюю тишину со стороны кухни прорезал пронзительный кошачий вопль.
Громов вскочил, Котя, опрокидывая стул, вскинулся тоже, а вопль тем временем перешел в низкий утробный вой.
– Что это?! – ошеломленно спросил Дюша. – Не твой котейко?
– Шпунтик!!!
Друзья кинулись на кухню. Кругом скрипело и шуршало, но ни Дюша, ни Чижиков внимания на это не обратили, ибо на кухне нечеловеческим голосом орал кот.
Шпунтик сидел на столе, прямо среди «гостинцев», и грозно выл, вытаращенными глазами уставясь в совершенно пустой угол. Короткая шерсть кота стояла дыбом, спина была угрожающе выгнута, толстый как полено распушенный хвост судорожно лупил по столешнице… Чижиков впервые в жизни видел своего питомца в таком состоянии.
– Шпунь… – застыв в дверях, тихо позвал Котя взбесившегося кота. – Шпунь… ты чего это, а?
Шпунтик не обратил на хозяина никакого внимания. Он продолжал смотреть в пустой угол и угрожающе завывать.
– Он что, рехнулся? – шепотом спросил Громов. – Часто это у него?
– Понятия не имею… – тоже шепотом ответил Чижиков. – Никогда раньше не было…
– Может, он в Китай не хочет? – предположил Дюша.
Тут Шпунтик грозно зашипел, подпрыгнул, с устрашающим мявом полоснул воздух когтями и серой молнией соскочил на пол, пролетев между Дюшей и Котей. Канул в глубине квартиры, стучась о стены и мебель, когда инерция бега оказывалась слишком велика для грамотного поворота. Негромко звякнуло: видимо, от сотрясения с одного из шкафов свалилась какая-то статуэтка.
– Ни фига себе… – только и выдавил пораженный Громов.
Котя тем временем вошел в кухню и внимательной ее оглядел. Кухня как кухня. Привычная, ничего нового.
– И что, спрашивается, он тут увидел? – пошарив на всякий случай рукой в совершенно пустом углу, задумчиво спросил Чижиков. – Здесь же ничего нет…
Сам же виновник погрома обнаружился на карнизе в гостиной, куда вопреки запрету забрался по занавеске и откуда не желал спускаться ни при каких условиях – лишь устало шипел и дергал хвостом.
– Ну, брат, ты и придурок! – покачал головой Громов, глядя на взъерошенного кота снизу вверх. – Ты только ничего подобного на китайской границе не выкини, а то тебя в два счета депортируют на историческую родину…
– Да бог с ним, – махнул рукой успокоившийся Чижиков. – Пусть сидит. Наверное, у него майское замыкание… Пошли спать.
Своим наистраннейшим поведением кот Шпунтик совершенно отбил у приятелей желание допивать оставшиеся три бутылочки пекинской народной, а разговор о Китае они договорились продолжить завтра.
И пошли спать.
Шпунтик же просидел на карнизе до самого утра. И не зря: пока охмелевшие Дюша и Котя беззаботно видели сны, нестроение в квартире разошлось не на шутку! В кухне отчетливо шуршали многочисленные пакеты с «гостинцами», два раза открылась и закрылась дверь одного из шкафов в коридоре, а в окно опять заглядывала плоская рожа, да не одна, а целых три. Шпунтик мужественно боялся всю ночь, так глаз и не сомкнул.
ЭПИЗОД 5
С тех пор Громов и Чижиков стали видеться достаточно часто, хотя и нерегулярно. Бывший питерец Дюша наезжал в родной город внезапно, а поскольку квартиру свою давно продал, то как-то само собой получилось, что он стал останавливаться у Чижикова, благо в его пятикомнатных апартаментах имелась «гостевая». Последний раз Дюша прилетал около полугода назад и привез хорошие новости: на паях со знакомым китайцем он собирается открыть в Пекине чайную лавку, так что теперь ездит в Питер не просто так – увидеть любимый город и немногочисленных дальних родственников, но чтобы «порешать деловые вопросы по-взрослому». По обрывкам телефонных разговоров Котя понял, что дела Дюши связаны с обеспечением поставок чая в Россию, а глубже в «вопросы» ему вникать не хотелось, потому что визиты Громова были наиприятнейшими сюрпризами в довольно однообразной чижиковской жизни. Кроме того, Дюша приезжал не откуда-нибудь, а из страны его мечты.
Улыбнувшись замолчавшему мобильнику, Чижиков круто развернулся и поспешил в ближайший магазин, радуясь тому, что он сегодня при деньгах.
* * *
– Ну, здорово, брат, здорово! – Громов ввалился в прихожую, швырнул на пол два преизрядных баула, украшенных аэрофлотовскими бирками, и раскрыл Коте объятия. – Как ты тут без меня?Котя со смехом обнял друга. Это получилось, как всегда, с трудом: несмотря на свои метр восемьдесят и в общем и целом довольно неплохую физическую форму, Чижиков смотрелся рядом с громадным Дюшей мелковато, и его привычные хлопки по обширной громовской спине выглядели, прямо скажем, жидко. Уж очень могуч был Дюша.
– А ты, я вижу, завел бороду, – отстранившись, констатировал Котя.
Действительно, за полгода Громов оброс аккуратной бородкой, удивительно шедшей его круглой физиономии, украшенной шикарным носом-картошкой. Видно было, что Дюша бородой гордится, холит ее и лелеет.
– Это, брат, целая история… – улыбнулся в ответ Громов. – Подрядился я играть главаря американской мафии… И нечего смеяться! У них там, знаешь, какая мафия! Нет, ты не знаешь. Словом, пришел я на съемки, они меня так и этак посмотрели и говорят: все, брат, халас, будем тебе бороду клеить. Ну и приклеили, черти… Я посмотрел и ахнул: ну мурло мурлом! Аж страшно. Я им говорю: братцы, да ведь это не мафия, это какой-то хунхуз из амурских дебрей выскочил! Говорю: не позорьтесь, братцы, Будда вам никогда не простит. Едва отбился. Стали другие бороды клеить – полдня провозились. Наконец, нашли какой-то вариант… А потом был перерыв в съемках, и за это время я собственную бороду отрастил, естественную. Они так обрадовались: во, говорят, самое то! Даже предыдущие эпизоды пересняли, прикинь! А мне и самому понравилось, так что вот… ношу. Ничего, да?… Ну-ка, принимай гостинцы!
Отбиться от дюшиных подарков было невозможно. Пожив первый раз у Чижикова, Дюша как следует осмотрелся и в следующий визит приволок целую сумку разных, как он их называл, «гостинцев», подобранных исходя из Дюшиных представлений о том, чего хорошему человеку Чижикову не хватает в жизни. Например, пары килограммов разнообразной китайской лапши.
Или толстой стопки cd-дисков с записями китайской эстрады. Или средних размеров полукруглой сковородки, которая заняла почетное место на стене Котиной кухни – на специально для нее вбитом гвозде, поскольку питерская плита по определению не могла дать такого пламени, какое было необходимо для правильного использования сковородки. И так далее.
Правда, попадались среди «гостинцев» и крайне привлекательные: например, чай. Китайский чай Чижиков полюбил безоглядно еще в Пекине и прикупил с собой некоторое количество. Эти запасы Котя растягивал, как мог, но все прекрасное рано или поздно кончается. Некоторое время Котя пытался покупать китайский чай в петербургских магазинах, но то, что ему продавали под всякими экзотическими названиями, было или бесконечно далеко по вкусу и качеству от привезенного из Пекина, или же стоило каких-то немыслимых денег. Так что, когда среди прочих «гостинцев» Дюша выложил несколько довольно больших серебристых пакетов с чаем, Котя возликовал. Громов запомнил его простодушную радость и в следующий раз приволок Чижикову не только чаю, но еще и замечательный набор из бамбукового низенького столика, чайника, чашек, а также всяких приспособлений для заваривания. Котя растаял, но принимать дары наотрез отказался, на что прямолинейный Громов заявил ему, что если Чижиков такой принципиальный товарищ, то тогда он, Дюша, прямо сейчас начнет платить ему за постой живыми деньгами. И сказано это было с такой очевидной обидой, что Котя раз и навсегда смирился с «гостинцами».
– Ну что, картошечки-то наварил? – гудел Громов, извлекая из баулов разнообразные пакеты и пакетики и равномерно заставляя ими кухонный стол. Явился кот Шпунтик, оглядел беспорядок и вскочил на подоконник.
– Привет, котяра… – Дюша протянул руку погладить кота, а тот в ответ слегка, исключительно для вида, уклонился и обозначил ответный удар лапой, когтей, впрочем, не выпустив. Это тоже была сложившаяся традиция. – Как он тут, а, Шпунь? Не озорует?…
Шпунтик молча моргнул Громову: нормально.
В ответ Громов достал из баула искусственную мышь – коричневую, с хвостом и бусинками вместо глаз, и торжественно положил перед котом.
– Владей, брат.
Шпунтик посмотрел на мышь, потом на Громова, затем снова на мышь – взял подарок в зубы и рысью удалился владеть.
– А вот… – Дюша достал очередной пакет, взвесил в руке. – Где твоя эта… – гигант затруднился с определением и покрутил в воздухе толстыми пальцами. – Девушка Тамара где?
– А-а-а… – отмахнулся Чижиков. – Была да сплыла.
– Да? – Громов с сомнением оглядел пакет, что-то прикинул и швырнул его назад в баул. – Ну… и правильно. Она мне никогда не нравилась.
И взглянул на Котю осторожно: не сказал ли лишнего? А Чижиков в это время смотрел на Дюшу и удивлялся: ну до чего же он с этой бородкой похож стал на былинного русского богатыря! Илью Муромца или Алешу Поповича.
– Расскажешь? – спросил богатырь.
– Да что рассказывать… Нет, не расскажу.
– Ну дело твое, – кивнул Громов. – С этим всем ты потом разберешься, – махнул он рукой в сторону стола. – А вот где картошечка, огурчик, помидорчик?…
За стол сели в гостиной. Так называлась комната, где у стены стоял громадный дореволюционный буфет, а в центре располагался большой круглый стол, покрытый толстой скатертью с тяжелой бахромой.
На массивной тумбочке красовался плоский японский телевизор, контрастировавший со старорежимной обстановкой гостиной. Чижиков небрежно щелкнул пультом. На экране возникла тщательно выбритая физиономия диктора программы «Вести»:
– …подготовка очередной экспедиции к Северному полюсу подходит к концу, – жизнерадостно вещал он. – Известно, что научным руководителем экспедиции станет прославленный полярник, депутат Государственной думы Артур Чилингаров. Финансирование ледового похода осуществляет фонд «Новые рубежи» известного предпринимателя Андрея Гумилева. Среди задач экспедиции – изучение хребта Ломоносова на дне Северного Ледовитого океана, а также…
– Выключи ты этот ящик, – попросил Дюша. – Давай, как нормальные люди, посидим в гармонии с окружающим миром.
Чижиков спорить не стал, телевизор выключил и принялся расставлять на столе всякие закуски и заедки, принес с кухни картошку и чаемые огурчики с помидорчиками. Определил место для рюмок и потянулся было за бутылкой водки, заботливо охлажденной до нужного градуса, но Дюша остановил его:
– Ну нет, брат!
Из баула, последовавшего за Дюшей в гостиную, явились две пары кроссовок – здоровые такие кроссовки, богатырские. Из кроссовок были извлечены во множестве небольшие укутанные полиэтиленом свертки. А из свертков, повинуясь толстым, но ловким пальцам Громова, вылупились небольшие, на сто граммов каждая, зеленые бутылочки с красными этикетками.
– Вот что мы будем пить! – торжественно указал на бутылочки Дюша.
– А что это? – с любопытством спросил Чижиков.
– Народная пекинская водка эрготоу. Точнее, самогон. Пятьдесят шесть градусов.
– А… почему в кроссовках?
– Ну ты даешь, брат! – изумился Дюша. – Так в багаже же. В багаже! С собой нельзя, запрещают: безопасность… Вижу, ты сейчас спросишь, а почему в полиэтилене. – Чижиков тут же кивнул. – Да потому что вонючая она, зараза. А багаж-то грузчики, кидают, как неродной. И если оно в сумке разольется – мама не горюй! Сумку целиком можно выбрасывать.
На этом нововведения не кончились.
Еще Дюша потребовал немедля достать чайный набор, а точнее – чайник и две чашки. Вернулся на кухню, оглядел горку «гостинцев», выдернул один, открыл – там оказался чай, который Дюша назвал «пуэр», и произнес убежденно, что народную пекинскую водку лучше всего потреблять, запивая горячим пуэром.
– Тебе понравится, – авторитетно заверил он Чижикова, споласкивая чайник кипятком. – Я всегда так делаю.
И, надо признаться, Коте действительно понравилось.
Чай пуэр оказался черным как деготь. Дюша объяснил, что это нормально и в качестве иллюстрации привел пример с пивом.
– Вот, брат, есть светлые сорта, темные, есть всякие другие, но так или иначе укладывающиеся в какую-то классификацию. А есть Гиннесс, – сказал Громов, отвинчивая пробку с первой зеленой бутылочки. – И Гиннесс как бы вне классификаций, потому что один такой. Так и пуэр, не относится ни к светлым, ни красным, ни к белым, ни к каким другим чаям. Он сам по себе – навроде Гиннесса, брат. Во-о-от… – протянул Дюша, разлил китайскую водку по рюмкам, взял свою, поднес к носу и аж зажмурился от удовольствия. – Эх, родная!
Котя по примеру Громова понюхал содержимое: в ноздри ударил резкий сладковатый аромат.
– Здесь важно что? – продолжал учить его уму-разуму Дюша. – Если ты пекинской народной еще не пил, то нюхать не надо. А надо, брат, немедленно выпить. И следить за ощущениями. Ну, за встречу!
Прозрачная жидкость оказалась огненной и слегка противной на вкус, но всю прелесть пекинской народной Чижиков ощутил только тогда, когда она медленно протекла по пищеводу: Котю охватила томная волна умиротворяющего тепла.
– А теперь пуэрчика!
Отведав горячего чая, Чижиков тут же признал, сколь прав оказался Дюша, настаивая на запивании водки этим чаем. Сочетание получилось на редкость удачным – да что говорить, с безликой русской водкой никакого сравнения! Мертвая вода.
– Если в компании, где пьют пекинскую народную, кто-то один к ней не приложится – потом страдает весь вечер, – хрустя огурчиком, поделился опытом Громов. – Вонючая она, зараза, и ото всех употребивших идет чудовищный выхлоп, для русского носа непривычный. Выпившие уже не чувствуют, а кто отказался – он нюхает, ох, нюхает. Так-то, брат… Вообще наши в Китае четко делятся на две группы: те, кто пьют привычную водку, и те, кто пьют китайскую. Бывают, понимаешь, такие люди, которые отказываются от этой прелести, – щелкнул Дюша ногтем по зеленой бутылочке. – На дух не переносят, бедняжки. А по мне, эрготоу– одно из величайших китайских изобретений. Чистая, как слеза, крепкая, и голова с утра не болит. Знающий жизнь человек никогда от такой не откажется.
– Да-а-а… – протянул Котя, прислушиваясь к новым ощущениям организма. – Давай еще по одной?
– Молодец, брат! – заулыбался Громов. Было видно, что он с волнением ожидает окончательной реакции Чижикова на новый для него напиток, и увиденное Дюшу порадовало. – Это ты верно, брат, это ты правильно! Кипяточку только не забывай в чайник доливать, пуэр – он чай долгоиграющий. С ним да с пекинской народной любая пьянка превращается в изысканное отдохновение.
Изысканное или нет, но отдохновение в тот день и в последующий вечер действительно имело место. Котя с Дюшей степенно, не суетясь, сидели за столом, неторопливо и малыми порциями выпивали, лишь иногда отлучаясь на кухню заварить еще чаю, и беседовали. Дымя сигаретой, Чижиков вдруг подумал, что сильнее всего радуешься тем симпатичным тебе людям, которые живут далеко и приезжают редко, но тут же с негодованием отогнал эту мысль как недостойную.
– Я, брат, теперь совсем зажиточный стал, – сообщил Громов. – У меня теперь в Пекине чайная лавка, ага.
– Ну? – обрадовался за друга Котя. – Как это?
– Ну как… Не так просто, между прочим! – Громов налил себе чайку. – Я всегда чаем интересовался, люблю я чай. Нравится он мне. Ну и стал им приторговывать понемногу, в Москву и Питер по случаю гонять. А тут где-то с полгода назад повстречался мне в одной компании китаец по имени Гу Пинь, и как-то мы с ним разговорились и глянулись друг другу. А недавно он мне предложил открыть на двоих лавку на Маляньдао, это такой район в Пекине, где чайная торговля. У меня тогда как раз свободные деньги были… Ну я и вошел в дело. Он все оформил – аренду, бумаги необходимые, я деньгами да связями в России вложился, и пошел процесс, брат! И вот что я хочу тебе сказать… – глаза Дюши заблестели. – Мне в жизни не так часто везло по-крупному, все больше по мелочам, но в этот раз, кажется, я поймал удачу за хвост. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
– А в чем везение? – спросил захмелевший от удивительной китайской водки Котя.
– В Гу Пине. Ты понимаешь, брат… – Громов задумался на мгновение. – Он сам словно талисман, страшно везучий мужик. Я когда только начинал с чаем работать, уже тогда слышал о китайце, которому в этом бизнесе удача так и прет. А тут – опа, сам с ним познакомился, в дело вошел. И смотрю: все правда! Какую сделку не заключает – она наивыгоднейшая, условия – просто пальчики оближешь!.. Что такое, думаю? А тут мы на открытии нашей лавки выпили, и Гу Пинь признался, что он – особенный.
– В каком смысле? – заинтересовался Чижиков.
– Ну вот особенный! Сказал, что у них это семейное, отец тоже удачливый был, и дед, и прадед… Сказал, что объяснить этого рационально не может, да только у них в роду по мужской линии все до одного везунчики! И еще у Гу есть отличительная черта – глаза разного цвета. Знаешь, брат, я не то чтобы суеверный или там в чудеса верю, но у Гу Пиня один глаз зеленый, а другой голубой, и я ни одного больше такого китайца не знаю… Впрочем, это все неважно, все это фигня… – Дюша разлил по рюмкам очередную бутылочку. – Лично я, брат, думаю, что Гу Пинь просто создан для бизнеса, это у него в крови, а мне чертовски повезло, что мы с ним теперь работаем вместе. Вот где-то так.
– Здорово! За твою удачу! – поднял рюмку Чижиков.
– Ну а ты что сейчас поделываешь, брат? – спросил, выпив, Громов. – Чем нынче занимаешься?
– Про меня неинтересно, – отмахнулся Котя. – Чем я могу заниматься? Да ничем. С работы прежней меня вежливо попросили, а новую я, честно сказать, найти и не пытался…
– То есть ты – простой российский безработный? – восхитился Дюша. – А на что же живешь-то?
– Да так, проживаю былые запасы, – улыбнулся Чижиков, вовсе не желавший рассказывать о том, что понемногу распродает коллекцию, и рано или поздно придет черед нести в скупку вещи, которые ему особенно дороги и с которыми совсем не хочется расставаться.
– Слу-у-ушай! – Громов даже вскочил и горою навис над Котей. – Так бросай все и давай ко мне, а? В Пекин. Мы с Гу Пинем как раз расширяемся, еще одну секцию берем в аренду, работы будет – во! – Дюша на собственном горле ребром ладони обозначил, сколько конкретно будет работы. – Бизнес сейчас отлично идет, так что… Слушай, брат, по-моему, это превосходная мысль!
– Да, но… – несколько оторопел от предложения Чижиков.
– Никаких «но»! – разгорячился Дюша и взмахнул рукой, едва не сбив на пол чайник. – Что тебя тут держит? Квартира? Так она у тебя приватизирована и никуда не денется. Найдешь человека надежного, поселишь тут, чтобы присматривал, пока тебя нет. Что еще? Может, девушка-красавица?
Вспомнив про Тамару, Котя лишь скривился и головой помотал.
– Бабы…
– Ну вот! – хлопнул ладонью по столу Громов. – Так что бросай эту всю ерунду, собирайся и поехали!
– Прямо сейчас? А… А Шпунтик?
– Что – Шпунтик? Выправим мы твоему Шпунтику кошачий паспорт, и полетит он в даль светлую в собачьем ящике. Тоже мне, проблема! Значит, так, брат. Есть у меня один человечек… Я с ним завтра же свяжусь и по поводу кота договорюсь, он все оформит. Заполнишь бумажки, какие человек скажет, дашь денег… немного. Все будет отлично, брат! А в Пекине я вас встречу. Лады? А?
– Ну, я даже не знаю…
Ошеломленный напором Громова, Котя слегка встряхнулся и попытался задуматься в указанном Дюшей направлении. По всему выходило, что Дюша дело говорит: стоит ли и дальше киснуть в Петербурге без каких-либо перспектив на горизонте? Котя в целом свете был один как перст, не считая, конечно, кота Шпунтика, а тут голосом Громова его позвала к себе страна мечты. Мощно так позвала, громко. Конечно, существовала опасность, и немалая, что при ближнем знакомстве страна мечты его разочарует, но, черт возьми, нужно же когда-нибудь совершать решительные, даже судьбоносные поступки!
– А… я по-китайски не умею, – по инерции воздвиг последний бастион Котя. – Совсем.
– Все не умеют, – легко отвел возражение Громов. – Научишься, делов-то! Там и не такие дубы попада… ой, извини, ну словом, было бы желание, брат.
– Ну… – нерешительно протянул Чижиков, но закончить не успел: вечернюю тишину со стороны кухни прорезал пронзительный кошачий вопль.
Громов вскочил, Котя, опрокидывая стул, вскинулся тоже, а вопль тем временем перешел в низкий утробный вой.
– Что это?! – ошеломленно спросил Дюша. – Не твой котейко?
– Шпунтик!!!
Друзья кинулись на кухню. Кругом скрипело и шуршало, но ни Дюша, ни Чижиков внимания на это не обратили, ибо на кухне нечеловеческим голосом орал кот.
Шпунтик сидел на столе, прямо среди «гостинцев», и грозно выл, вытаращенными глазами уставясь в совершенно пустой угол. Короткая шерсть кота стояла дыбом, спина была угрожающе выгнута, толстый как полено распушенный хвост судорожно лупил по столешнице… Чижиков впервые в жизни видел своего питомца в таком состоянии.
– Шпунь… – застыв в дверях, тихо позвал Котя взбесившегося кота. – Шпунь… ты чего это, а?
Шпунтик не обратил на хозяина никакого внимания. Он продолжал смотреть в пустой угол и угрожающе завывать.
– Он что, рехнулся? – шепотом спросил Громов. – Часто это у него?
– Понятия не имею… – тоже шепотом ответил Чижиков. – Никогда раньше не было…
– Может, он в Китай не хочет? – предположил Дюша.
Тут Шпунтик грозно зашипел, подпрыгнул, с устрашающим мявом полоснул воздух когтями и серой молнией соскочил на пол, пролетев между Дюшей и Котей. Канул в глубине квартиры, стучась о стены и мебель, когда инерция бега оказывалась слишком велика для грамотного поворота. Негромко звякнуло: видимо, от сотрясения с одного из шкафов свалилась какая-то статуэтка.
– Ни фига себе… – только и выдавил пораженный Громов.
Котя тем временем вошел в кухню и внимательной ее оглядел. Кухня как кухня. Привычная, ничего нового.
– И что, спрашивается, он тут увидел? – пошарив на всякий случай рукой в совершенно пустом углу, задумчиво спросил Чижиков. – Здесь же ничего нет…
* * *
…Оказалось, что Шпунтик своротил со шкафа один из гипсовых бюстиков Мао Цзэ-дуна. При падении бюстик пострадал: треснул. Пьяненький Чижиков поставил Мао на свой рабочий стол до утра, чтобы потом, на трезвую голову устранить повреждение и воссоединить Председателя с другими его скульптурными изображениями.Сам же виновник погрома обнаружился на карнизе в гостиной, куда вопреки запрету забрался по занавеске и откуда не желал спускаться ни при каких условиях – лишь устало шипел и дергал хвостом.
– Ну, брат, ты и придурок! – покачал головой Громов, глядя на взъерошенного кота снизу вверх. – Ты только ничего подобного на китайской границе не выкини, а то тебя в два счета депортируют на историческую родину…
– Да бог с ним, – махнул рукой успокоившийся Чижиков. – Пусть сидит. Наверное, у него майское замыкание… Пошли спать.
Своим наистраннейшим поведением кот Шпунтик совершенно отбил у приятелей желание допивать оставшиеся три бутылочки пекинской народной, а разговор о Китае они договорились продолжить завтра.
И пошли спать.
Шпунтик же просидел на карнизе до самого утра. И не зря: пока охмелевшие Дюша и Котя беззаботно видели сны, нестроение в квартире разошлось не на шутку! В кухне отчетливо шуршали многочисленные пакеты с «гостинцами», два раза открылась и закрылась дверь одного из шкафов в коридоре, а в окно опять заглядывала плоская рожа, да не одна, а целых три. Шпунтик мужественно боялся всю ночь, так глаз и не сомкнул.
ЭПИЗОД 5
Сундучок
Россия, Санкт-Петербург, май 2009 года
С утра, когда Громов жизнерадостно отбыл – «ускакал», как он выразился, – по своим петербурским делам, Чижиков, ощущая во всем теле легкую теплую истому, дошел до кухни, добыл из холодильника бутылку холодной минералки, залпом выпил первый стакан, налил второй и поставил кипятиться чайник, после чего уселся за захламленный «гостинцами» стол. Как и обещал Дюша, от выпитого вчера голова совершенно не болела, напротив – организм пребывал в состоянии приятного обалдения, граничившего с безмятежностью, а майское солнышко столь славно наяривало в окно, и воробьи столь заразительно чирикали на карнизе, что Чижиков быстро почувствовал себя счастливым и умиротворенным. Он навел относительный порядок, то есть рассовал по стенным шкафам большинство Дюшиных пакетов и пакетиков, мимолетно удивившись тому, что многие из них оказались вскрыты, а некоторые даже самым варварским образом разорваны – видно, хорошо все же вчера выпили! Затем приготовил себе кофе и только тут обнаружил, что Шпунтика нигде не видно.
– Интересно… – хмыкнул Котя, вспоминая вчерашний кошачий концерт с воем и прыжками. – И где же ты есть? Эй, кот-кот-кот! Кот-кот-кот!
Шпунтик показался на кухне, когда Чижикову уже надоело его призывать. Он вошел настороженно, прижав уши, внимательно огляделся и посмотрел на хозяина укоризненно: во-первых, кто это тут «кот-кот-кот», а во-вторых, ты вот ночью дрых, а я непорядки отслеживал. И где, спрашивается, обильное и высококалорийное питание после всего этого? Где?
– Что ж ты вчера отколол такое, зверь? – насмешливо спросил ничего не знавший о ночном бдении кота Чижиков, нехотя поднимаясь с табурета и загружая в миску чаемое питание. – Псих хвостатый…
Шпунтик проглотил оскорбление молча и приступил к еде с таким видом, будто делал Коте громадное одолжение, за которое любой человек с мозгами по большому счету должен, просто обязан, платить Шпунтику очень хорошие дополнительные деньги или же весь день его ублажать, например, правильно почесывать и поглаживать.
– Ну-ну, – усмехнулся Котя и вернулся за стол. Сделал себе кофе, закурил, чтобы привести в порядок мысли.
Чижиков жил на Моховой, практически ее не покидая, более тридцати лет, однако вчера Громов сделал ему предложение, от которого Котя чувствовал себя не в силах отказаться. Прочие обстоятельства в виде змея-искусителя Вениамина Борисовича также складывались весьма благоприятно, если не сказать – удивительно благоприятно и крайне вовремя. Вот тебе страна мечты, а вот тебе – деньги на поездку. И теперь Чижиков изыскивал причины, чтобы не продавать сундучок и не менять свою жизнь столь кардинально. Котя сомневался. Некоторые люди, впрочем, называют подобное поведение разумной осторожностью.
Чижиков прислушивался к себе две сигареты и полторы чашки кофе подряд. Внутри было смутно: боролись противоположности. Часть Котиного организма готова была идти к антиквару, а потом в кассу за билетом хоть сейчас. Другая била первую по виртуальным рукам и вскрикивала: «Ах, а вдруг я там пропаду! Ах, а вдруг все получится не так, а совсем даже иначе? Мама, мама, что мы будем делать?…»
– Да в самом-то деле! – решительно погасил сигарету Чижиков и пошел в дедов кабинет – поглядеть со всем вниманием на предмет сомнений, то есть искомый сундучок. Ведь именно от него во многом зависела дальнейшая судьба Коти. Если, конечно, это тот самый сундучок, который нужен клиенту Вениамина Борисовича.
Сундучок оказался небольшим и в общем и целом довольно невзрачным. Если бы Чижиков не прожил всю жизнь в окружении китайских вещей различной степени потрепанности и увидел сей предмет впервые, то, возможно, он воскликнул бы: что за дрянь, а не сундучок! Кому такой вообще может понадобиться? Да еще за деньги. Да еще за такие деньги!
С утра, когда Громов жизнерадостно отбыл – «ускакал», как он выразился, – по своим петербурским делам, Чижиков, ощущая во всем теле легкую теплую истому, дошел до кухни, добыл из холодильника бутылку холодной минералки, залпом выпил первый стакан, налил второй и поставил кипятиться чайник, после чего уселся за захламленный «гостинцами» стол. Как и обещал Дюша, от выпитого вчера голова совершенно не болела, напротив – организм пребывал в состоянии приятного обалдения, граничившего с безмятежностью, а майское солнышко столь славно наяривало в окно, и воробьи столь заразительно чирикали на карнизе, что Чижиков быстро почувствовал себя счастливым и умиротворенным. Он навел относительный порядок, то есть рассовал по стенным шкафам большинство Дюшиных пакетов и пакетиков, мимолетно удивившись тому, что многие из них оказались вскрыты, а некоторые даже самым варварским образом разорваны – видно, хорошо все же вчера выпили! Затем приготовил себе кофе и только тут обнаружил, что Шпунтика нигде не видно.
– Интересно… – хмыкнул Котя, вспоминая вчерашний кошачий концерт с воем и прыжками. – И где же ты есть? Эй, кот-кот-кот! Кот-кот-кот!
Шпунтик показался на кухне, когда Чижикову уже надоело его призывать. Он вошел настороженно, прижав уши, внимательно огляделся и посмотрел на хозяина укоризненно: во-первых, кто это тут «кот-кот-кот», а во-вторых, ты вот ночью дрых, а я непорядки отслеживал. И где, спрашивается, обильное и высококалорийное питание после всего этого? Где?
– Что ж ты вчера отколол такое, зверь? – насмешливо спросил ничего не знавший о ночном бдении кота Чижиков, нехотя поднимаясь с табурета и загружая в миску чаемое питание. – Псих хвостатый…
Шпунтик проглотил оскорбление молча и приступил к еде с таким видом, будто делал Коте громадное одолжение, за которое любой человек с мозгами по большому счету должен, просто обязан, платить Шпунтику очень хорошие дополнительные деньги или же весь день его ублажать, например, правильно почесывать и поглаживать.
– Ну-ну, – усмехнулся Котя и вернулся за стол. Сделал себе кофе, закурил, чтобы привести в порядок мысли.
Чижиков жил на Моховой, практически ее не покидая, более тридцати лет, однако вчера Громов сделал ему предложение, от которого Котя чувствовал себя не в силах отказаться. Прочие обстоятельства в виде змея-искусителя Вениамина Борисовича также складывались весьма благоприятно, если не сказать – удивительно благоприятно и крайне вовремя. Вот тебе страна мечты, а вот тебе – деньги на поездку. И теперь Чижиков изыскивал причины, чтобы не продавать сундучок и не менять свою жизнь столь кардинально. Котя сомневался. Некоторые люди, впрочем, называют подобное поведение разумной осторожностью.
Чижиков прислушивался к себе две сигареты и полторы чашки кофе подряд. Внутри было смутно: боролись противоположности. Часть Котиного организма готова была идти к антиквару, а потом в кассу за билетом хоть сейчас. Другая била первую по виртуальным рукам и вскрикивала: «Ах, а вдруг я там пропаду! Ах, а вдруг все получится не так, а совсем даже иначе? Мама, мама, что мы будем делать?…»
– Да в самом-то деле! – решительно погасил сигарету Чижиков и пошел в дедов кабинет – поглядеть со всем вниманием на предмет сомнений, то есть искомый сундучок. Ведь именно от него во многом зависела дальнейшая судьба Коти. Если, конечно, это тот самый сундучок, который нужен клиенту Вениамина Борисовича.
Сундучок оказался небольшим и в общем и целом довольно невзрачным. Если бы Чижиков не прожил всю жизнь в окружении китайских вещей различной степени потрепанности и увидел сей предмет впервые, то, возможно, он воскликнул бы: что за дрянь, а не сундучок! Кому такой вообще может понадобиться? Да еще за деньги. Да еще за такие деньги!