Страница:
Веселым звоночком залаяла собака Басмановых – Балалайка. Маша погладила ее и поднялась на веранду. Сестры повисли у девушки на шее. На именинницу обрушился хор из дружных поздравлений, сопровождаемый заливистым лаем Балалайки.
– Значит, вы физик? – спросила Маша, разглядывая Климова.
Тот подмигнул ей:
– Главное, что в душе я лирик!
Она расхохоталась – веселый красивый Климов вызывал симпатию.
…Сестры сидели на веранде. В разгар их оживленной беседы у ворот остановилась вишневая машина с помятым бампером. Из нее вышла хорошо известная Маше красивая брюнетка в брючном костюме.
– Это еще что? – забормотала именинница. – Интересно, как она меня выследила?! Небось счет предъявит!
Сквозь собачий лай донесся голос с несколько манерной интонацией:
– Дом Басмановых?
Полина, курившая на крыльце, утвердительно кивнула и спросила, чего желает незнакомка. Та в ответ пояснила, что хотела бы увидеть своего мужа.
Полина усмехнулась и пожала плечами – мол, не знаю, о ком идет речь.
Брюнетка лучезарно улыбнулась:
– Я ищу Никиту Климова!
Полина внимательно оглядела барышню: высокая, стройная, черные смоляные волосы, лицо такое бледное, что кажется фарфоровым, светлые глаза.
Появились Андрей с Климовым. Светлоглазая брюнетка кинулась к Никите. Тот без особого энтузиазма отозвался на приветствие и спросил, как она его нашла.
– Вчера ты сказал, что едешь на выходные к Андрею Басманову в Березовку, – объяснила брюнетка. – А поскольку мне срочно понадобилось обсудить с тобой один вопрос, я решила найти тебя здесь.
– Знакомьтесь – моя жена Лена! – сообщил Климов.
– Ты забыл уточнить, что я твоя бывшая жена! – добавила та.
– В самом деле, дорогая! – усмехнулся Климов. – Уточняю – мы развелись полгода назад. Так что у тебя за дела?
Они ушли в глубь сада, где их никто не мог слышать.
– Зачем ты приехала?
Оставшись с ней наедине, Климов позволил себе выказать недовольство.
– Мы вроде бы обсудили дела, дорогая! Я сказал, что вернусь во вторник и мы все решим!
– Во вторник будет поздно! – от негодования Лена едва не топнула ногой. – Документы на кооператив надо подавать в понедельник! Мне нужно было срочно увидеть тебя…
– Ладно, оставим это… Как жизнь, женушка?
– Что у меня может быть хорошего, Ник?! – кокетливо вздохнула Лена. – Муж сбежал, оставив меня в одиночестве! А мне, между прочим, уже двадцать восемь! Заметь – лучшие годы я отдала тебе!
– Уверен – тебе недолго томиться в одиночестве!
– Ты грубый, Никита! Ты всегда был жестоким…
– Ты приехала в такую даль, чтобы высказать свои обиды?
– Ты опять не понял меня! Впрочем, как всегда!
– Классическая женская фраза! Слушай, Лена, что тебе надо? Документы на кооператив я оформлю на тебя. Хоть в понедельник, хоть прямо сейчас. Свою машину я тебе уже отдал. Подаренную мне отцом, уж извини, оставил себе. Другим имуществом, я, к сожалению или к счастью, не располагаю!
– Не смей выставлять меня расчетливой тварью! – Она вспыхнула, отчего ее белое фарфоровое лицо порозовело. – Какой ты подонок, Климов! Играючи, испортил мне жизнь! Когда я выходила за тебя замуж, то и представить не могла, что у нас с тобой все закончится так бездарно…
– Я должен попросить прощения?
– Снова твои бесконечные шуточки… Считаешь себя умнее других!
– Это все, что ты хотела сказать?
– Я устала, Никита, – неожиданно миролюбиво призналась Лена, – могу я здесь отдохнуть с дороги?
– Не думаю, что это удобно.
– Какая жестокость – гнать меня сейчас в город!
– У них праздник, день рождения младшей сестры, – вяло запротестовал Климов.
– Чудесно! – кивнула Лена. – Обожаю милые семейные праздники!
Климов усмехнулся:
– Конечно, разве ты когда-либо принимала в расчет чье-то мнение?! Валяй, делай что хочешь!
Лена демонстративно отвернулась, дав понять бывшему мужу, что разговор закончен, и устремилась к дому. Поднявшись на веранду, она спросила, где именинница.
– Я здесь, – хмуро отозвалась Маша.
Увидев ее, Лена остолбенела, а потом возмущенно крикнула:
– Эта девица смяла мой бампер!
Маша в ответ глянула недобро, с вызовом.
Подошедший Климов рассмеялся:
– Дорогая, я всегда знал, что у тебя проблемы с вождением. Кстати, позвольте представить мою бывшую жену – Лена Лаптева.
– Очень приятно! – фыркнула Маша.
Лена с той же интонацией подтвердила взаимность.
– Как хорошо, барышни, что вы нашли общий язык, – улыбнулся Климов. – Не сомневаюсь, вы подружитесь.
Андрей подскочил к Лене:
– Вы, наверное, устали с дороги? Идемте в дом!
Бросив на Машу убийственный взгляд, Лена ушла с Андреем.
– Неужели это ваша жена? – спросила девушка у Климова. – Похожа на русалку. Или куклу!
– Она очень красивая! – сказала Татьяна.
– Согласен. Прямо троянская Елена! – с сарказмом подтвердил Климов. – Красота – страшная сила!
– Вы хотите, чтобы она осталась у нас? – спросила Маша.
Климов невозмутимо пожал плечами:
– Боюсь, этого хочет ваш братец!
Маша сморщилась:
– Влюбился он в нее, что ли? Ладно, не будем портить себе настроение! И вы, Никита, не грустите! Вы молодой и симпатичный! У вас будет другая жена! Ой, смотрите, у вас ниточка прилепилась к рукаву. Хотите, погадаю, на какую букву начинается имя вашей будущей жены?
Она схватила ниточку и намотала ее на палец.
– Ха-ха! На Ж! Жоржетта! Жанна! Женевьева!
– Весело тут у вас! – хмыкнул Климов.
Бабушка принялась готовить творожную начинку. Пироги у нее отменные, такие же, как чувство юмора. Зинаида Павловна остра на язык и припечатать может так, что срежет словом. Татьяну неизменно удивляет, как при столь тяжелой жизни бабушка не растеряла жизнелюбие и способность шутить. Сама Зинаида Павловна считает, что как раз чувство юмора помогло ей пережить трудные времена.
«Какое у бабушки красивое лицо! – улыбнулась Татьяна. – Северные голубые глаза, снежная седина. Тонкая фигура, не утратившая гибкости, поразительно плавная пластика – ни одного лишнего, торопливого движения! В ней нет ненужной, оскорбительной для женщины суеты».
Зинаиду Павловну отличает удивительное чувство собственного достоинства. Бабушка часто повторяет внукам, что унизить можно только того, кто дает на это разрешение. Татьяна убеждена: бабка Зинаида никому и никогда не позволяла себя унизить.
Бабушка разложила дымящиеся маковые рулеты на расшитом цветными узорами полотенце.
– Когда ты все успеваешь, ба? – спросила Татьяна.
Зинаида Павловна взглянула на внучку и усмехнулась:
– Я всю жизнь встаю в шесть утра. А как известно, кто рано встает – тому Бог дает. Вот мне и даются силы.
– Объясни это Маше! – рассмеялась Татьяна. – Она у нас любит дрыхнуть до обеда, а потом удивляется, что всюду опаздывает.
– Маша послушает, как же! – недовольно вздохнула Зинаида Павловна. – Не хочется брюзжать, но скажу: в нынешней молодежи слишком много расхлябанности и лени. Все бы им на диванах лежать да птифуры с кремом кушать. Изнеженные, слабые, тьфу!
Татьяна не спорит с бабушкой – она знает, что та имеет право на эти слова. У нее была необычайно сложная жизнь с чередой трагедий и столько потерь и утрат! Это про ее поколение сказано:
На фоне бабушкиной жизни собственные проблемы и беды кажутся Татьяне мелкими. Если она позволяет себе распуститься, захандрить, Зинаида Павловна тут же ее совестит. Увещевания любимой бабки действуют как холодный душ – быстро приводят в чувство. Татьяна вообще считает, что люди той, ушедшей, эпохи были лучше, честнее, сильнее, великодушнее, не жаловались, не хныкали, отдавали жизни за идею. А теперь масштаб стал мельче, что ли? Нынешнему человеку на ногу наступят, так он на всю вселенную развопится. Как говорит бабушка, иронизируя над внуками: «Все-то вам, ребятки, трагизм везде мерещится. Нет конфетки к чаю – уже и горе!»
Татьяна выглянула в окно. На яблоне чирикала смешная птичка с желтым хохолком. Ветер качал огромный куст сирени, отчего он казался живым и радостным. Для Татьяны этот дом и сад как шкаф для чеховского героя – родина. Да, если бы ее спросили, что она связывает с понятием «родина», она бы мгновенно ответила: «Дом в Березовке». Ей часто кажется, что родители ходят по саду, смотрят в окна. Они здесь, рядом. Восемь лет прошло, как их нет, – целая вечность… Когда умерла мама, вот так же цвела сирень, и смерть в конце мая, когда благоухают сады и все готовится к жизни, казалась противоестественной. Наверное, умирать нужно осенью, в октябре, на рассвете – улетать птицей в стылый рассвет. Как умер отец… Пережив мать на несколько месяцев. Получилось как в сказке – они любили друг друга и умерли вместе. Для их детей, впрочем, сказка оказалась страшной. У мамы – рак, а отец не смог жить без нее и умер от инфаркта.
Маша тогда была совсем маленькая, кричала на похоронах отца: «Мы станем звонить им, каждый день станем звонить». После похорон девочку долго отхаживали, три месяца она болела. Потом случилось несчастье с Полиной: получив травму, она ушла из балета. Тяжелые выдались времена… Татьяна черпала мужество в бабушке, в ее присутствии стыдно было распускаться. Они тогда особенно сблизились, объединенные горем и общими заботами, много разговаривали. Бабушка Зинаида рассказывала внучке о своей жизни, о том, как пришла к вере, убеждала, что Бог испытывает нас, посылая испытания. Христианство бабушки представлялось Татьяне живым – в нем были нежность, юмор, сострадание, любовь, радость и вместе с тем суровость и стоицизм, что-то настоящее, как сама жизнь.
– Старик, давай начистоту… Если я начну ухаживать за Леной, ты не будешь против?
Климов расхохотался:
– Я? Против? Да что ты! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Все нормально. Но вообще, если между нами… Насчет Лены Лаптевой… Не советую! Демоническая женщина!
– В смысле?
– Сказать прямо? Ну, изволь – она тебя съест и не подавится!
– Я что, десерт? – обиделся Андрей.
Климов вздохнул:
– Поступай как хочешь!
Лена уже садилась в машину, собираясь уезжать, когда к ней подошел Андрей и робко попросил остаться на день рождения.
Она усмехнулась:
– Зачем мне оставаться, когда меня здесь терпеть не могут?!
– Они просто не знают вас!
Андрей чувствовал смущение перед этой красавицей и готов был на все, чтобы остановить ее.
Лена взглянула на молодого человека внимательно, словно увидела его в первый раз: немного старомодный и смешной, рыхловатый, пожалуй – трогательный… Ему запросто может быть и двадцать пять, и на десять лет больше – у таких людей сложно определить возраст. Хотя, если он ровесник Климова, ему около тридцати. Надо же – смущается, краснеет! Где сейчас встретишь смущающихся мужчин? И разговаривает так, будто боится ее обидеть. Одет небрежно – невыразительная рубашка, мешковатые брюки… Куда ему до франтоватого Климова! Да, определенно, с ее бывшим мужем они совершенные антиподы… И однако же – лучшие друзья?!
Она улыбнулась:
– Значит, вы лично приглашаете меня?
– Да! Вы будете моей гостьей! – Андрей засиял от счастья. – Я уступлю вам свою комнату!
– Хорошо, я останусь. – Кокетливая улыбка и нежный вздох. – Ради вас, Андрей!
– С добрым утром! – поднял голову Иван. – Не спится?
– Да… А ты спи.
Данилов улыбнулся жене и снова закрыл глаза.
Полина вышла в сад. Она любила встать рано и сделать зарядку на улице, вспоминая балетное прошлое. Сегодняшнее утро Полина начала с привычной разминки.
– Ты очень гибкая! – заметил Климов.
От неожиданности она вздрогнула.
– Чего ты шляешься в такую рань?
– Я всегда встаю в это время. – Климов пожал плечами. – Многолетняя привычка.
– Подглядывать тоже привычка?!
– Прости, не мог отказать себе в удовольствии. Полюбовался. Прямо-таки балет Большого театра!
– Вагановское! – хмуро сказала Полина.
– Да ну? Ты балерина?
– В прошлом.
– Почему в прошлом?
– Потому что травма, потому что не повезло, потому что так сложились обстоятельства. Понятно?
Он улыбнулся:
– Вполне. Как спалось?
Она промолчала.
– А что супруг? Почивает?
Полина съехидничала:
– А твоя жена?
Он и бровью не повел.
– Понятия не имею. Она спит в комнате Андрея. Идем на реку?
У Полины екнуло в груди.
– Зачем?
– Купаться!
Он взял ее за руку и повел за собой.
На берегу Климов разделся. Она украдкой оглядела героя и оценила его атлетическое сложение.
Он попробовал воду босой ногой:
– Теплая! Идем!
Она смутилась:
– У меня нет купальника.
– Можешь не стесняться – все самое интересное я уже видел!
– Не надо пошлостей! Я этого не люблю!
– Правильно! Я сам не люблю!
Он расстегнул молнию на платье Полины, снял его. Минуту они стояли друг против друга. Что-то невыразимо эротичное было в этой сцене.
«Что со мной происходит, с ума я сошла, не иначе…» – охнула Полина и побежала к воде.
Она плыла, рассекая волны. Климов оказался прекрасным пловцом и оставил Полину далеко позади. Потом вернулся, подплыл к ней и вдруг – она даже опомниться не успела – коснулся в воде ее груди, прижал к себе. Полина перестала плыть, доверившись ему. Обхватила Климова за шею. Их губы встретились…
Они вышли на берег вместе.
– Ты очень красивая!
Капли воды сверкали на загорелых телах.
– Я ошалел, увидев тебя вчера на берегу… Твое фантастическое тело… Грудь, опаленная солнцем, вишневые соски… Мне захотелось прикоснуться к ним губами… Смотри, какие капли здесь и здесь, – он коснулся рукой ее груди, – я хочу целовать тебя тут.
Полину знобило. От купания, утренней прохлады или от его невозможных серых глаз?
– Ты дрожишь! – заметил он. – Иди ко мне.
Она нашла силы отстраниться:
– Никита, пожалуйста, уезжай!
– Ты действительно хочешь этого?
– Да.
– Я не верю тебе.
Он поцеловал ее. Она вырвалась и побежала к поселку.
Данилов еще спал. Полина нырнула в кровать, пытаясь унять странную дрожь.
– Тип «мужчина-завоеватель». Пришел – увидел – победил, – усмехнулась Полина. – А вот женушка у него, судя по всему, стерва. Наш братец смотрит на нее как кролик на удава. Того и гляди породнимся!
– Вроде красивая женщина, а что-то в ней такое… Русалочье! – заметила бабушка. – Вся бледная, кожа словно светится, а говорит с таким чудным придыханием, будто три дня ничего не ела и к вечеру издохнет! Ох, бедный Андрюша, в таком-то омуте что только не водится! Тут тебе все волшебное Лукоморье, не заблудился бы в нем наш мальчик!
Татьяна укоризненно покачала головой:
– Мальчик уже вырос и сам со всем разберется! Маруся, ты нам лучше про своего Сашу расскажи!
Маша спохватилась:
– Девочки! Забыла вам сказать – Сашины стихи напечатали! Целых три страницы в толстом журнале!
Полина с иронией спросила младшую сестру:
– Ну и когда свадьба, Маруся?
Та в ответ презрительно сощурила глаза, возмущаясь подобной бестактностью, и унеслась на реку.
Она росла шумной, веселой, озорной, пела, танцевала, играла в школьном драмкружке. Училась отвратительно, таская домой исключительно тройки. Имела на все собственное независимое суждение плюс обостренное чувство справедливости – взрывная смесь. Девка шальная, отчаянная, характер – огонь! Если вспылит, полыхнет так, что мало никому не покажется. И с самого нежного, карамельного возраста излишне ранимая и эмоциональная.
Татьяна с бабушкой, на попечении которых осталась Маша после смерти родителей, с ней намучились. В подростковом возрасте Маруся оформилась в мятежную девицу и к тому же – красавицу. Высокая, тоненькая (фигурка кажется точеной), с пухлыми губками, словно феи ей их красивыми бантиками завязали, так, чтобы всем понятно было: эта девочка особенная! И те же феи расчесали Маше волосы, отчего они всегда пышные, густые, с золотым отливом и ложатся красивой волной без всяких ухищрений хозяйки. Вот Татьяне, чтобы причесаться, приходится потрудиться: что-то сооружать на голове, укладывать, лучше с помощью парикмахера. А Машке – нет. Утром встала, расческой по волосам прошлась – пряди ровно легли. Королевишна! Глаза у Маруси серые, немного раскосые – рысьи. И обалденные длинные ресницы.
Ох и переволновалась старшая сестра за свою обожаемую красавицу, когда та начала отстаивать независимость и право на ночные прогулки с кавалерами. Маруся и сейчас «дает прикурить»: пропадает в театральном институте до позднего вечера, крутит взрослый роман с бывшим одноклассником Сашей Бушуевым – торопится жить. Татьяна по-матерински переживает за сестру, и пусть у них разница всего в восемь лет – Маша до сих пор маленькая для нее. А еще она своей младшенькой по-настоящему гордится. Маруся мечтает стать большой актрисой и, сдается Татьяне, – станет, поскольку у нее, кажется, действительно талант.
Татьяна беспокоится и за среднюю сестру, хотя та давно взрослая особа (как-никак двадцать пять лет!) и к тому же замужняя дама. С недавних пор Татьяна чувствует, что с Полиной происходит что-то неладное, да и Данилов ведет себя как-то странно.
Татьяна перевела взгляд на Полину, читавшую книгу, и спросила:
– Полиша, у вас с Ваней что-то случилось?
Та взглянула на сестру:
– Всему виной моя придурь, Танечка! Ты же знаешь, что я законченная истеричка! Помнишь, какая я маленькая была? Сочиняла сказки о роковой любви с неизменно печальным концом, еще какие-то страсти. В десять лет девочка пишет такие истории, в двадцать пять она превращается в истеричную особу, а в тридцать окажется в сумасшедшем доме. Иногда я думаю, что вместо молока меня вскормили слезами и грустью.
– А что Иван?
Татьяна всегда симпатизировала Данилову, искренне считая, что сестре повезло с мужем: он не просто любит Полину – обожает ее.
– Ну что Иван?! Он, как ты знаешь, человек насквозь положительный, и вообще… Настоящий преданный пес!
Полина усмехнулась – зачастую наши недостатки и впрямь являются продолжением наших достоинств. На каком году супружеской жизни ей открылась эта грустная истина, она уже не помнит, но факт остается фактом: несомненные, неоспоримые достоинства мужа вскоре стали тяготить ее и без всякого на то основания раздражать. «Заскучала ты, матушка, заскучала. Ох, разразится на твою голову, Поля, буря!»
– Ты любишь его?
Полина ничего не ответила. Она встала из кресла, подошла к зеркалу, задумчиво оглядела себя.
– М-да… Выгляжу я сегодня, прямо скажем, не цветуще! Ну что же, придется компенсировать чертовским обаянием!
Зинаида Павловна вздыхала, глядя на внучек. «Неприкаянные они, непутевые – никак за ум не возьмутся. Хотя девки славные, таких еще поискать, но вот не ладится с личным, женским и у старшей, и у средней. Между тем Татьяне уже двадцать семь, пора бы и замуж… У Полины, даром что замужем и муж ее любит, тоже все не слава богу – слишком много суеты и непонятных метаний, отчего и ей плохо, и Ивану. Родила бы ребенка, глядишь, смысл и в браке, и в жизни бы появился… У Маши вообще одна дурь в голове – актерка, плясунья, попрыгунья-стрекоза. Ах, девки, девки, хоть бы у них все как-то устроилось, чтобы бабке помереть спокойно!»
А все-то их проблемы и метания, считала Зинаида Павловна, оттого, что ни в одной нет веры. А без веры какой свет? Так и будут спотыкаться и искать непонятно чего. Ведь и с ней так происходило по молодости, тоже бестолково металась, страдала, мучилась, ничего ни про себя, ни про жизнь не понимала, а после смерти мужа словно бы очистилась страданием и уверовала. В сорок лет тайно крестилась в православие, после чего большая часть сомнений, страхов и обид, адресованных мирозданию, прошла сама собой. Но навязывать свои убеждения внукам она не хочет. У каждого собственный путь к вере, ибо сказано: никто не уверует иначе, чем по воле Творца. К ним все придет в свое время.
– Бабушка! О чем ты думаешь? – спросила Татьяна. – О нас, да?
– О вас! – кивнула Зинаида Павловна. – О том, что вы дуры набитые!
– Ну, здрасьте! – фыркнула Полина. – Почему это мы дуры?
– Ты действительно хочешь услышать, что я о тебе думаю? – усмехнулась бабушка.
Полина отбросила колоду карт и демонстративно уставилась на бабку:
– И что же ты обо мне думаешь?
– Я думаю, что в тебе, Полиша, много суеты. Чего-то ищешь, а чего – и сама не знаешь. Ну что ты мечешься? Чего хочешь? У тебя все есть для счастья – красивая, молодая и умом Бог не обделил, а главное, рядом человек, который тебя любит!
– А что делать, если вдруг появились сомнения в том, что рядом тот человек, который предназначен тебе? Твой человек?! – сухо спросила Полина.
Бабушка Зинаида пожала плечами:
– Не надо сомневаться. Надо верить, и все.
– Во что верить-то? – выкрикнула Полина.
– В то, что эти твои сомнения от лукавого, так… Бесовня, суета… Минутное помутнение. Потом пройдет, и станет все хорошо. Так у всех бывает. В семейной жизни без этого не обходится – слишком много соблазнов вокруг. И со мной так было. Я много раз собиралась уйти от вашего деда или послать его куда-нибудь – с глаз долой из сердца вон. А потом его арестовали. И я поняла, что поползла бы за ним на край света, хоть куда, только бы его вернуть… Во что, говоришь, верить? В то, что вас с Иваном Бог соединил.
Полина вздохнула:
– А если я тогда ошиблась? Поверила в то, что Иван мой человек, а на самом деле тогда еще и не знала того, кто мне предназначен? Тогда как?
Бабушка внимательно посмотрела на внучку и покачала головой:
– Ох, Поля, сдается мне, ты какими-то опасными мыслями полна. До краев. Не к добру это.
Глава 3
* * *
Андрей представил сестре приятеля.– Значит, вы физик? – спросила Маша, разглядывая Климова.
Тот подмигнул ей:
– Главное, что в душе я лирик!
Она расхохоталась – веселый красивый Климов вызывал симпатию.
…Сестры сидели на веранде. В разгар их оживленной беседы у ворот остановилась вишневая машина с помятым бампером. Из нее вышла хорошо известная Маше красивая брюнетка в брючном костюме.
– Это еще что? – забормотала именинница. – Интересно, как она меня выследила?! Небось счет предъявит!
Сквозь собачий лай донесся голос с несколько манерной интонацией:
– Дом Басмановых?
Полина, курившая на крыльце, утвердительно кивнула и спросила, чего желает незнакомка. Та в ответ пояснила, что хотела бы увидеть своего мужа.
Полина усмехнулась и пожала плечами – мол, не знаю, о ком идет речь.
Брюнетка лучезарно улыбнулась:
– Я ищу Никиту Климова!
Полина внимательно оглядела барышню: высокая, стройная, черные смоляные волосы, лицо такое бледное, что кажется фарфоровым, светлые глаза.
Появились Андрей с Климовым. Светлоглазая брюнетка кинулась к Никите. Тот без особого энтузиазма отозвался на приветствие и спросил, как она его нашла.
– Вчера ты сказал, что едешь на выходные к Андрею Басманову в Березовку, – объяснила брюнетка. – А поскольку мне срочно понадобилось обсудить с тобой один вопрос, я решила найти тебя здесь.
– Знакомьтесь – моя жена Лена! – сообщил Климов.
– Ты забыл уточнить, что я твоя бывшая жена! – добавила та.
– В самом деле, дорогая! – усмехнулся Климов. – Уточняю – мы развелись полгода назад. Так что у тебя за дела?
Они ушли в глубь сада, где их никто не мог слышать.
– Зачем ты приехала?
Оставшись с ней наедине, Климов позволил себе выказать недовольство.
– Мы вроде бы обсудили дела, дорогая! Я сказал, что вернусь во вторник и мы все решим!
– Во вторник будет поздно! – от негодования Лена едва не топнула ногой. – Документы на кооператив надо подавать в понедельник! Мне нужно было срочно увидеть тебя…
– Ладно, оставим это… Как жизнь, женушка?
– Что у меня может быть хорошего, Ник?! – кокетливо вздохнула Лена. – Муж сбежал, оставив меня в одиночестве! А мне, между прочим, уже двадцать восемь! Заметь – лучшие годы я отдала тебе!
– Уверен – тебе недолго томиться в одиночестве!
– Ты грубый, Никита! Ты всегда был жестоким…
– Ты приехала в такую даль, чтобы высказать свои обиды?
– Ты опять не понял меня! Впрочем, как всегда!
– Классическая женская фраза! Слушай, Лена, что тебе надо? Документы на кооператив я оформлю на тебя. Хоть в понедельник, хоть прямо сейчас. Свою машину я тебе уже отдал. Подаренную мне отцом, уж извини, оставил себе. Другим имуществом, я, к сожалению или к счастью, не располагаю!
– Не смей выставлять меня расчетливой тварью! – Она вспыхнула, отчего ее белое фарфоровое лицо порозовело. – Какой ты подонок, Климов! Играючи, испортил мне жизнь! Когда я выходила за тебя замуж, то и представить не могла, что у нас с тобой все закончится так бездарно…
– Я должен попросить прощения?
– Снова твои бесконечные шуточки… Считаешь себя умнее других!
– Это все, что ты хотела сказать?
– Я устала, Никита, – неожиданно миролюбиво призналась Лена, – могу я здесь отдохнуть с дороги?
– Не думаю, что это удобно.
– Какая жестокость – гнать меня сейчас в город!
– У них праздник, день рождения младшей сестры, – вяло запротестовал Климов.
– Чудесно! – кивнула Лена. – Обожаю милые семейные праздники!
Климов усмехнулся:
– Конечно, разве ты когда-либо принимала в расчет чье-то мнение?! Валяй, делай что хочешь!
Лена демонстративно отвернулась, дав понять бывшему мужу, что разговор закончен, и устремилась к дому. Поднявшись на веранду, она спросила, где именинница.
– Я здесь, – хмуро отозвалась Маша.
Увидев ее, Лена остолбенела, а потом возмущенно крикнула:
– Эта девица смяла мой бампер!
Маша в ответ глянула недобро, с вызовом.
Подошедший Климов рассмеялся:
– Дорогая, я всегда знал, что у тебя проблемы с вождением. Кстати, позвольте представить мою бывшую жену – Лена Лаптева.
– Очень приятно! – фыркнула Маша.
Лена с той же интонацией подтвердила взаимность.
– Как хорошо, барышни, что вы нашли общий язык, – улыбнулся Климов. – Не сомневаюсь, вы подружитесь.
Андрей подскочил к Лене:
– Вы, наверное, устали с дороги? Идемте в дом!
Бросив на Машу убийственный взгляд, Лена ушла с Андреем.
– Неужели это ваша жена? – спросила девушка у Климова. – Похожа на русалку. Или куклу!
– Она очень красивая! – сказала Татьяна.
– Согласен. Прямо троянская Елена! – с сарказмом подтвердил Климов. – Красота – страшная сила!
– Вы хотите, чтобы она осталась у нас? – спросила Маша.
Климов невозмутимо пожал плечами:
– Боюсь, этого хочет ваш братец!
Маша сморщилась:
– Влюбился он в нее, что ли? Ладно, не будем портить себе настроение! И вы, Никита, не грустите! Вы молодой и симпатичный! У вас будет другая жена! Ой, смотрите, у вас ниточка прилепилась к рукаву. Хотите, погадаю, на какую букву начинается имя вашей будущей жены?
Она схватила ниточку и намотала ее на палец.
– Ха-ха! На Ж! Жоржетта! Жанна! Женевьева!
– Весело тут у вас! – хмыкнул Климов.
* * *
Татьяна засмотрелась на то, как лихо бабушка управляется с пирогами. И все-то у нее выходит ловко и складно, ее стараниями держится весь дом. Глядя на нее, никто не скажет, что Зинаиде Павловне уже семьдесят пять, на старушку она не похожа – крепкая, подтянутая, с безупречной прямой осанкой. Она ведет хозяйство, ухаживает за садом. И в доме, и в саду у нее идеальный порядок. Бабка Зинаида гоняет внуков, добиваясь от них дисциплины. К себе она столь же сурова и беспощадна.Бабушка принялась готовить творожную начинку. Пироги у нее отменные, такие же, как чувство юмора. Зинаида Павловна остра на язык и припечатать может так, что срежет словом. Татьяну неизменно удивляет, как при столь тяжелой жизни бабушка не растеряла жизнелюбие и способность шутить. Сама Зинаида Павловна считает, что как раз чувство юмора помогло ей пережить трудные времена.
«Какое у бабушки красивое лицо! – улыбнулась Татьяна. – Северные голубые глаза, снежная седина. Тонкая фигура, не утратившая гибкости, поразительно плавная пластика – ни одного лишнего, торопливого движения! В ней нет ненужной, оскорбительной для женщины суеты».
Зинаиду Павловну отличает удивительное чувство собственного достоинства. Бабушка часто повторяет внукам, что унизить можно только того, кто дает на это разрешение. Татьяна убеждена: бабка Зинаида никому и никогда не позволяла себя унизить.
Бабушка разложила дымящиеся маковые рулеты на расшитом цветными узорами полотенце.
– Когда ты все успеваешь, ба? – спросила Татьяна.
Зинаида Павловна взглянула на внучку и усмехнулась:
– Я всю жизнь встаю в шесть утра. А как известно, кто рано встает – тому Бог дает. Вот мне и даются силы.
– Объясни это Маше! – рассмеялась Татьяна. – Она у нас любит дрыхнуть до обеда, а потом удивляется, что всюду опаздывает.
– Маша послушает, как же! – недовольно вздохнула Зинаида Павловна. – Не хочется брюзжать, но скажу: в нынешней молодежи слишком много расхлябанности и лени. Все бы им на диванах лежать да птифуры с кремом кушать. Изнеженные, слабые, тьфу!
Татьяна не спорит с бабушкой – она знает, что та имеет право на эти слова. У нее была необычайно сложная жизнь с чередой трагедий и столько потерь и утрат! Это про ее поколение сказано:
За месяц до войны, будучи совсем юной девушкой, она уехала из Петербурга в геолого-разведочную экспедицию в Казахстан, откуда уже не смогла попасть домой, где остались мать и братья. Вернувшись после войны, никого из близких Зинаида Павловна не застала. Вся ее семья погибла в блокаду. На месте дома – воронка, где могилы родных – неизвестно. «Своих не знаю берегов…» Надо было как-то жить дальше… После войны вышла замуж. Мужа любила, но прожила с ним недолго – его репрессировали по политической статье. Он умер в лагере. «Суровая эпоха…» Замуж больше не вышла. Растила сына, много работала. Восемь лет назад похоронила сына и любимую невестку. И никогда – жалоб, слез, претензий ни к мирозданию вообще, ни к отдельным его представителям в частности.
Меня, как реку, суровая эпоха повернула,
И я своих не знаю берегов…
На фоне бабушкиной жизни собственные проблемы и беды кажутся Татьяне мелкими. Если она позволяет себе распуститься, захандрить, Зинаида Павловна тут же ее совестит. Увещевания любимой бабки действуют как холодный душ – быстро приводят в чувство. Татьяна вообще считает, что люди той, ушедшей, эпохи были лучше, честнее, сильнее, великодушнее, не жаловались, не хныкали, отдавали жизни за идею. А теперь масштаб стал мельче, что ли? Нынешнему человеку на ногу наступят, так он на всю вселенную развопится. Как говорит бабушка, иронизируя над внуками: «Все-то вам, ребятки, трагизм везде мерещится. Нет конфетки к чаю – уже и горе!»
Татьяна выглянула в окно. На яблоне чирикала смешная птичка с желтым хохолком. Ветер качал огромный куст сирени, отчего он казался живым и радостным. Для Татьяны этот дом и сад как шкаф для чеховского героя – родина. Да, если бы ее спросили, что она связывает с понятием «родина», она бы мгновенно ответила: «Дом в Березовке». Ей часто кажется, что родители ходят по саду, смотрят в окна. Они здесь, рядом. Восемь лет прошло, как их нет, – целая вечность… Когда умерла мама, вот так же цвела сирень, и смерть в конце мая, когда благоухают сады и все готовится к жизни, казалась противоестественной. Наверное, умирать нужно осенью, в октябре, на рассвете – улетать птицей в стылый рассвет. Как умер отец… Пережив мать на несколько месяцев. Получилось как в сказке – они любили друг друга и умерли вместе. Для их детей, впрочем, сказка оказалась страшной. У мамы – рак, а отец не смог жить без нее и умер от инфаркта.
Маша тогда была совсем маленькая, кричала на похоронах отца: «Мы станем звонить им, каждый день станем звонить». После похорон девочку долго отхаживали, три месяца она болела. Потом случилось несчастье с Полиной: получив травму, она ушла из балета. Тяжелые выдались времена… Татьяна черпала мужество в бабушке, в ее присутствии стыдно было распускаться. Они тогда особенно сблизились, объединенные горем и общими заботами, много разговаривали. Бабушка Зинаида рассказывала внучке о своей жизни, о том, как пришла к вере, убеждала, что Бог испытывает нас, посылая испытания. Христианство бабушки представлялось Татьяне живым – в нем были нежность, юмор, сострадание, любовь, радость и вместе с тем суровость и стоицизм, что-то настоящее, как сама жизнь.
* * *
Климов курил в беседке, когда к нему подошел Андрей.– Старик, давай начистоту… Если я начну ухаживать за Леной, ты не будешь против?
Климов расхохотался:
– Я? Против? Да что ты! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Все нормально. Но вообще, если между нами… Насчет Лены Лаптевой… Не советую! Демоническая женщина!
– В смысле?
– Сказать прямо? Ну, изволь – она тебя съест и не подавится!
– Я что, десерт? – обиделся Андрей.
Климов вздохнул:
– Поступай как хочешь!
Лена уже садилась в машину, собираясь уезжать, когда к ней подошел Андрей и робко попросил остаться на день рождения.
Она усмехнулась:
– Зачем мне оставаться, когда меня здесь терпеть не могут?!
– Они просто не знают вас!
Андрей чувствовал смущение перед этой красавицей и готов был на все, чтобы остановить ее.
Лена взглянула на молодого человека внимательно, словно увидела его в первый раз: немного старомодный и смешной, рыхловатый, пожалуй – трогательный… Ему запросто может быть и двадцать пять, и на десять лет больше – у таких людей сложно определить возраст. Хотя, если он ровесник Климова, ему около тридцати. Надо же – смущается, краснеет! Где сейчас встретишь смущающихся мужчин? И разговаривает так, будто боится ее обидеть. Одет небрежно – невыразительная рубашка, мешковатые брюки… Куда ему до франтоватого Климова! Да, определенно, с ее бывшим мужем они совершенные антиподы… И однако же – лучшие друзья?!
Она улыбнулась:
– Значит, вы лично приглашаете меня?
– Да! Вы будете моей гостьей! – Андрей засиял от счастья. – Я уступлю вам свою комнату!
– Хорошо, я останусь. – Кокетливая улыбка и нежный вздох. – Ради вас, Андрей!
* * *
Полина проснулась по обыкновению рано. Данилов еще спал, по-детски раскинув руки. Она подошла к окну. День обещал быть теплым.– С добрым утром! – поднял голову Иван. – Не спится?
– Да… А ты спи.
Данилов улыбнулся жене и снова закрыл глаза.
Полина вышла в сад. Она любила встать рано и сделать зарядку на улице, вспоминая балетное прошлое. Сегодняшнее утро Полина начала с привычной разминки.
– Ты очень гибкая! – заметил Климов.
От неожиданности она вздрогнула.
– Чего ты шляешься в такую рань?
– Я всегда встаю в это время. – Климов пожал плечами. – Многолетняя привычка.
– Подглядывать тоже привычка?!
– Прости, не мог отказать себе в удовольствии. Полюбовался. Прямо-таки балет Большого театра!
– Вагановское! – хмуро сказала Полина.
– Да ну? Ты балерина?
– В прошлом.
– Почему в прошлом?
– Потому что травма, потому что не повезло, потому что так сложились обстоятельства. Понятно?
Он улыбнулся:
– Вполне. Как спалось?
Она промолчала.
– А что супруг? Почивает?
Полина съехидничала:
– А твоя жена?
Он и бровью не повел.
– Понятия не имею. Она спит в комнате Андрея. Идем на реку?
У Полины екнуло в груди.
– Зачем?
– Купаться!
Он взял ее за руку и повел за собой.
На берегу Климов разделся. Она украдкой оглядела героя и оценила его атлетическое сложение.
Он попробовал воду босой ногой:
– Теплая! Идем!
Она смутилась:
– У меня нет купальника.
– Можешь не стесняться – все самое интересное я уже видел!
– Не надо пошлостей! Я этого не люблю!
– Правильно! Я сам не люблю!
Он расстегнул молнию на платье Полины, снял его. Минуту они стояли друг против друга. Что-то невыразимо эротичное было в этой сцене.
«Что со мной происходит, с ума я сошла, не иначе…» – охнула Полина и побежала к воде.
Она плыла, рассекая волны. Климов оказался прекрасным пловцом и оставил Полину далеко позади. Потом вернулся, подплыл к ней и вдруг – она даже опомниться не успела – коснулся в воде ее груди, прижал к себе. Полина перестала плыть, доверившись ему. Обхватила Климова за шею. Их губы встретились…
Они вышли на берег вместе.
– Ты очень красивая!
Капли воды сверкали на загорелых телах.
– Я ошалел, увидев тебя вчера на берегу… Твое фантастическое тело… Грудь, опаленная солнцем, вишневые соски… Мне захотелось прикоснуться к ним губами… Смотри, какие капли здесь и здесь, – он коснулся рукой ее груди, – я хочу целовать тебя тут.
Полину знобило. От купания, утренней прохлады или от его невозможных серых глаз?
– Ты дрожишь! – заметил он. – Иди ко мне.
Она нашла силы отстраниться:
– Никита, пожалуйста, уезжай!
– Ты действительно хочешь этого?
– Да.
– Я не верю тебе.
Он поцеловал ее. Она вырвалась и побежала к поселку.
Данилов еще спал. Полина нырнула в кровать, пытаясь унять странную дрожь.
* * *
За утренним чаем обсуждали прошедший праздничный вечер. Сестры сошлись во мнении, что было весело и ужин в такой компании следует «повторить на бис». Маша призналась, что ей очень понравился Климов и она непременно влюбилась бы в него, если бы ее сердце не было занято «известно кем».– Тип «мужчина-завоеватель». Пришел – увидел – победил, – усмехнулась Полина. – А вот женушка у него, судя по всему, стерва. Наш братец смотрит на нее как кролик на удава. Того и гляди породнимся!
– Вроде красивая женщина, а что-то в ней такое… Русалочье! – заметила бабушка. – Вся бледная, кожа словно светится, а говорит с таким чудным придыханием, будто три дня ничего не ела и к вечеру издохнет! Ох, бедный Андрюша, в таком-то омуте что только не водится! Тут тебе все волшебное Лукоморье, не заблудился бы в нем наш мальчик!
Татьяна укоризненно покачала головой:
– Мальчик уже вырос и сам со всем разберется! Маруся, ты нам лучше про своего Сашу расскажи!
Маша спохватилась:
– Девочки! Забыла вам сказать – Сашины стихи напечатали! Целых три страницы в толстом журнале!
Полина с иронией спросила младшую сестру:
– Ну и когда свадьба, Маруся?
Та в ответ презрительно сощурила глаза, возмущаясь подобной бестактностью, и унеслась на реку.
* * *
Татьяна смотрела вслед убегающей сестре. Маруся – ее любимица, гордость, вечная тревога. Сорвиголова Маша только кажется ангелочком с очаровательными раскосыми глазами, а на самом деле характер у нее не приведи господи! И в этих ангельских глазах с умопомрачительно длинными ресницами – пляшущие лукавые чертики. Как только Марусю принесли из роддома, стало ясно, кто теперь в доме хозяин – несносный младенец вопил денно и нощно, с ходу отменив привычный жизненный уклад всех домочадцев. Маленький Андрей даже как-то сказал, что от Маши ужасно много шума и неплохо было бы унести эту дрянь обратно, откуда взяли!Она росла шумной, веселой, озорной, пела, танцевала, играла в школьном драмкружке. Училась отвратительно, таская домой исключительно тройки. Имела на все собственное независимое суждение плюс обостренное чувство справедливости – взрывная смесь. Девка шальная, отчаянная, характер – огонь! Если вспылит, полыхнет так, что мало никому не покажется. И с самого нежного, карамельного возраста излишне ранимая и эмоциональная.
Татьяна с бабушкой, на попечении которых осталась Маша после смерти родителей, с ней намучились. В подростковом возрасте Маруся оформилась в мятежную девицу и к тому же – красавицу. Высокая, тоненькая (фигурка кажется точеной), с пухлыми губками, словно феи ей их красивыми бантиками завязали, так, чтобы всем понятно было: эта девочка особенная! И те же феи расчесали Маше волосы, отчего они всегда пышные, густые, с золотым отливом и ложатся красивой волной без всяких ухищрений хозяйки. Вот Татьяне, чтобы причесаться, приходится потрудиться: что-то сооружать на голове, укладывать, лучше с помощью парикмахера. А Машке – нет. Утром встала, расческой по волосам прошлась – пряди ровно легли. Королевишна! Глаза у Маруси серые, немного раскосые – рысьи. И обалденные длинные ресницы.
Ох и переволновалась старшая сестра за свою обожаемую красавицу, когда та начала отстаивать независимость и право на ночные прогулки с кавалерами. Маруся и сейчас «дает прикурить»: пропадает в театральном институте до позднего вечера, крутит взрослый роман с бывшим одноклассником Сашей Бушуевым – торопится жить. Татьяна по-матерински переживает за сестру, и пусть у них разница всего в восемь лет – Маша до сих пор маленькая для нее. А еще она своей младшенькой по-настоящему гордится. Маруся мечтает стать большой актрисой и, сдается Татьяне, – станет, поскольку у нее, кажется, действительно талант.
Татьяна беспокоится и за среднюю сестру, хотя та давно взрослая особа (как-никак двадцать пять лет!) и к тому же замужняя дама. С недавних пор Татьяна чувствует, что с Полиной происходит что-то неладное, да и Данилов ведет себя как-то странно.
Татьяна перевела взгляд на Полину, читавшую книгу, и спросила:
– Полиша, у вас с Ваней что-то случилось?
Та взглянула на сестру:
– Всему виной моя придурь, Танечка! Ты же знаешь, что я законченная истеричка! Помнишь, какая я маленькая была? Сочиняла сказки о роковой любви с неизменно печальным концом, еще какие-то страсти. В десять лет девочка пишет такие истории, в двадцать пять она превращается в истеричную особу, а в тридцать окажется в сумасшедшем доме. Иногда я думаю, что вместо молока меня вскормили слезами и грустью.
– А что Иван?
Татьяна всегда симпатизировала Данилову, искренне считая, что сестре повезло с мужем: он не просто любит Полину – обожает ее.
– Ну что Иван?! Он, как ты знаешь, человек насквозь положительный, и вообще… Настоящий преданный пес!
Полина усмехнулась – зачастую наши недостатки и впрямь являются продолжением наших достоинств. На каком году супружеской жизни ей открылась эта грустная истина, она уже не помнит, но факт остается фактом: несомненные, неоспоримые достоинства мужа вскоре стали тяготить ее и без всякого на то основания раздражать. «Заскучала ты, матушка, заскучала. Ох, разразится на твою голову, Поля, буря!»
– Ты любишь его?
Полина ничего не ответила. Она встала из кресла, подошла к зеркалу, задумчиво оглядела себя.
– М-да… Выгляжу я сегодня, прямо скажем, не цветуще! Ну что же, придется компенсировать чертовским обаянием!
Зинаида Павловна вздыхала, глядя на внучек. «Неприкаянные они, непутевые – никак за ум не возьмутся. Хотя девки славные, таких еще поискать, но вот не ладится с личным, женским и у старшей, и у средней. Между тем Татьяне уже двадцать семь, пора бы и замуж… У Полины, даром что замужем и муж ее любит, тоже все не слава богу – слишком много суеты и непонятных метаний, отчего и ей плохо, и Ивану. Родила бы ребенка, глядишь, смысл и в браке, и в жизни бы появился… У Маши вообще одна дурь в голове – актерка, плясунья, попрыгунья-стрекоза. Ах, девки, девки, хоть бы у них все как-то устроилось, чтобы бабке помереть спокойно!»
А все-то их проблемы и метания, считала Зинаида Павловна, оттого, что ни в одной нет веры. А без веры какой свет? Так и будут спотыкаться и искать непонятно чего. Ведь и с ней так происходило по молодости, тоже бестолково металась, страдала, мучилась, ничего ни про себя, ни про жизнь не понимала, а после смерти мужа словно бы очистилась страданием и уверовала. В сорок лет тайно крестилась в православие, после чего большая часть сомнений, страхов и обид, адресованных мирозданию, прошла сама собой. Но навязывать свои убеждения внукам она не хочет. У каждого собственный путь к вере, ибо сказано: никто не уверует иначе, чем по воле Творца. К ним все придет в свое время.
– Бабушка! О чем ты думаешь? – спросила Татьяна. – О нас, да?
– О вас! – кивнула Зинаида Павловна. – О том, что вы дуры набитые!
– Ну, здрасьте! – фыркнула Полина. – Почему это мы дуры?
– Ты действительно хочешь услышать, что я о тебе думаю? – усмехнулась бабушка.
Полина отбросила колоду карт и демонстративно уставилась на бабку:
– И что же ты обо мне думаешь?
– Я думаю, что в тебе, Полиша, много суеты. Чего-то ищешь, а чего – и сама не знаешь. Ну что ты мечешься? Чего хочешь? У тебя все есть для счастья – красивая, молодая и умом Бог не обделил, а главное, рядом человек, который тебя любит!
– А что делать, если вдруг появились сомнения в том, что рядом тот человек, который предназначен тебе? Твой человек?! – сухо спросила Полина.
Бабушка Зинаида пожала плечами:
– Не надо сомневаться. Надо верить, и все.
– Во что верить-то? – выкрикнула Полина.
– В то, что эти твои сомнения от лукавого, так… Бесовня, суета… Минутное помутнение. Потом пройдет, и станет все хорошо. Так у всех бывает. В семейной жизни без этого не обходится – слишком много соблазнов вокруг. И со мной так было. Я много раз собиралась уйти от вашего деда или послать его куда-нибудь – с глаз долой из сердца вон. А потом его арестовали. И я поняла, что поползла бы за ним на край света, хоть куда, только бы его вернуть… Во что, говоришь, верить? В то, что вас с Иваном Бог соединил.
Полина вздохнула:
– А если я тогда ошиблась? Поверила в то, что Иван мой человек, а на самом деле тогда еще и не знала того, кто мне предназначен? Тогда как?
Бабушка внимательно посмотрела на внучку и покачала головой:
– Ох, Поля, сдается мне, ты какими-то опасными мыслями полна. До краев. Не к добру это.
Глава 3
Маша сидела на берегу реки и радовалась ветру, который развевал ее волосы, солнцу, плывущему вдалеке пароходу. «Пусть пройдет десять, двадцать лет, я никогда не изменюсь, не стану рассудительной и взрослой. Я буду проживать каждый день так, словно он последний, остро чувствовать жизнь, опьяняться ею!»
Машу отвлекли от раздумий – кто-то коварно подкрался сзади и закрыл ее глаза теплыми ладонями. Она хихикнула, мгновенно узнав шутника, счастливо выдохнула любимое имя.
Саша Бушуев разжал ладони.
– Как ты нашел меня?
– Ноги сами принесли! Прямо с электрички сюда, на берег. Знал, что ты тут сидишь и мечтаешь.
Саша с Машей дружат с первого класса, десять лет просидели за одной партой. Маша – адресат Сашиной лирики, его муза. «Что у тебя с ним?» – как-то спросила сестру Татьяна. «Все!» – честно призналась Маша.
Машу отвлекли от раздумий – кто-то коварно подкрался сзади и закрыл ее глаза теплыми ладонями. Она хихикнула, мгновенно узнав шутника, счастливо выдохнула любимое имя.
Саша Бушуев разжал ладони.
– Как ты нашел меня?
– Ноги сами принесли! Прямо с электрички сюда, на берег. Знал, что ты тут сидишь и мечтаешь.
Саша с Машей дружат с первого класса, десять лет просидели за одной партой. Маша – адресат Сашиной лирики, его муза. «Что у тебя с ним?» – как-то спросила сестру Татьяна. «Все!» – честно призналась Маша.