Алла Полянская. Прогулки по чужим ночам

   – Это значит только одно: нашего приятеля усиленно ищут, причем тех, кто ищет, мы не знаем, но это не полиция. А методы этих людей весьма похожи на полицейские – выслали ориентировку, и все. И кто угодно – проститутка, бомж – увидели Сашку в костюме и сообщили, так что нашему пациенту нельзя пока выходить, его ищут.
   – Надо ему сказать. – Рыжий ерошит волосы. – Или не надо?
   – Ты думаешь, он глухой? Помоги ему вылезти из шкафа. Газеты купил?
   – На холодильнике лежат.
   В этой стране не бывает хороших новостей. Ну вот. Тарифы на электроэнергию будут пересмотрены в ближайшее время. Вы думаете, там, наверху, спохватились и решили, что цена слишком высокая? Нет. Пересмотреть – это значит повысить. Мы к этому уже привыкли, но куда повышать дальше, я просто не знаю. Теперь дешевле будет освещать квартиру свечами.
   Или вот это: сотрудники полиции участвовали в бандитской группировке. Тоже мне новость! Они и есть бандиты, только с индульгенцией и мандатом корпоративной неприкосновенности. Убивай, пытай, грабь – и ничего. Правда, если случайно убьешь кого-нибудь, то уволят с работы, и то не факт.
   Или вот: Андрея Вернера, сына немецкого бизнесмена Клауса Вернера, еще не нашли. Вдова Клауса Вернера переправила тело мужа в Германию. Сотрудники полиции ведут расследование, и если у кого-то есть информация… У кого-то она таки есть, конечно! Кому понадобилось похищать этих фрицев? А потом еще убивать? Я так понимаю, что старшего Вернера нашли где-то неподалеку от нашего города, и нет оснований думать, что младшему повезло больше. Или это сынок все и устроил? Вдова тоже вполне симпатичная, так что кто знает, что там у них произошло.
   – Андрей, кушать будешь?
   – Нет, спасибо. Я слышал ваш разговор. Я хочу сказать, что благодарен вам за заботу, но мне надо уходить. Приютив меня, вы рискуете.
   – Никто не знает, что ты здесь. А вот как только ты выйдешь отсюда, да еще такой красавец, тут уж тебе и конец. – Слушай меня, парень, я знаю, что говорю. Так что сиди пока тихо, а там порешаем.
   – Но теперь они доберутся до вас!
   – Я думаю, Сашку никто ни о чем не спросил, хотя, конечно, уже знают, что убили не того. – Рыжий моет посуду и рассуждает вслух. – Тебе просто нужно переждать еще пару недель, пока все утихнет, они устанут искать или же решат, что ты выбрался из города – и оставят поиски, вот и все. Это просто бандиты, никаких хитрых ходов от них ждать не приходится.
   – Ты прав, наверное, – соглашается с Рыжим Андрей.
   – А потому ложись и отдыхай. Лиза, я съезжу к Ирке, ты тоже отдохни.
   – Отвези ей покушать и вот еще, возьми. Я ей рубашечку купила, тапочки и халат.
   – Сложи все в пакет.
   Рыжий уходит. Представляю, какими взглядами провожают его мои соседки. Ну почему они такие злобные? Старость? Возможно, возрастные изменения в психике, но отчего-то мне кажется, что они такими и были. Хотя я могу ошибаться. Почему их так интересуют чужие дела? Рыжий говорит, что это оттого, что больше нет собственных. Возможно, так оно и есть.
   Я надеваю резиновые перчатки и выхожу в коридор. Мне надо вымыть Сашкину половину, может, вонь прекратится. Да и комната Антоновны до сих пор стоит как есть. Теперь я могу выбросить ее вещи, Сашки больше нет. А то я все думала: как это сделать, чтоб он не обиделся?
   Я закончила уже затемно, весь хлам упаковала в несколько мешков. Надо выбросить, пока темно, чтобы не видели старые дуры. Я надеваю куртку и тащу мешки во двор.
   – Помочь?
   Он все-таки преследует меня.
   – Капитан Остапов, я из-за вас заикой стану.
   – Прошу прощения. Давайте я вам помогу.
   – Не откажусь.
   – Что это у вас?
   – А вы не видите? Мне соседки надоели, шпионят постоянно, раздражают меня. Так я тут их всех зарезала, расчленила и несу на мусорку. Черт, жилистые такие, утомили меня ужасно, одна радость – досаждать больше не будут. А тут и вы – очень кстати, поможете мне вынести, тяжелые, заразы!
   – Вы всегда так шутите?
   – Кто шутит, я? Ну что вы, какие шутки – в присутствии сотрудника правоохранительных органов! Правду, только правду и ничего, кроме правды.
   – Ясно. – Остапов бросает мешок в контейнер. – Вы меня идиотом считаете?
   – Интересный вывод, хотелось бы отследить цепочку умозаключений.
   – Симонин говорил мне, что вы – гвоздь в заднице. Вижу, он не ошибся.
   – В следующий раз я вырву Симонину не зуб, а язык. Хорошо, что вы мне сказали.
   – Кстати, Лиза, у меня к вам просьба…
   – У вас болят зубы?
   – Да… то есть нет. Просто вверху справа зуб мудрости растет аккурат в щеку.
   – Нужно удалять.
   – А не могли бы вы как-то…
   – Приходите на прием.
   – А сейчас?
   – Вы имеете в виду – в домашних условиях? Ржавыми плоскогубцами? Вам так не терпится умереть во цвете лет от заражения крови? Для самоубийства есть более простые способы, вам подсказать?
   – Я приду на прием. Можно завтра?
   – Ровно в два часа дня. Если позже, меня не застанете, придет другая смена.
   – Тогда я вас провожу, уже темно.
   – Не надо, вот и Рыжий подъехал. Вадик, как она?
   – Плохо. Капитан, вы здесь?
   – Я уже ухожу. Значит, завтра в два часа дня.
   Он исчезает в темноте, а мы идем в квартиру. Она встречает нас жутким сквозняком и запахом хлорки.
   – Лиза?!
   – Я тут все вымыла, выбросила хлам, теперь надо проветрить.
   – Ты все выбросила?!
   – Ну да. А зачем мне Сашкины шмотки или одежда Антоновны? Запихнула в мешки и вынесла. Как там Ирка?
   – Плохо. Колют ее, температура не падает, шансов практически нет.
   – Если она умрет, я себе этого никогда не прощу.
   – Лиза, не начинай эту бодягу снова. Ты говоришь глупости.
   – Ты и сам знаешь, что нет.
   Мы открываем железную дверь и заходим в мою квартиру. Андрей лежит на диване, отвернувшись к стене. Рыжий принимается готовить ужин, а я иду в ванную. Усталость навалилась на меня, но я рада, что сделала эту работу. Отдадут Сашкино тело – похороню, выставлю квартиру на продажу, перееду отсюда в нормальное место и буду жить дальше. А там посмотрим.
   – Ребята, ужин готов.
   Я иду на зов, а Андрей лежит. Может, спит? Я тормошу его за плечо:
   – Андрей, идем, Рыжий там что-то сварил.
   Он не отвечает, его голова безвольно откинулась, но он жив. Из рук выпала измятая газета – на всю страницу статья о найденном в лесополосе немецком бизнесмене. Ну, это вряд ли напугало его так… А тогда что?
   – Вадик!
   Рыжий опрометью выскочил из кухни.
   – Он без сознания! Что могло случиться?
   Вдвоем мы приводим в чувство нашего пациента. Его лицо заметно побледнело – насколько вообще может побледнеть желто-зеленое лицо, тоны сердца неровные, но он жив.
   – Такой обморок мог вызвать сильный стресс. – Рыжий открывает бутылочку с нашатырем. – Что могло его так напугать?
   – Может, случай с Сашкой?
   – Вряд ли. Эй, парень, ты как?
   Андрей смотрит на нас более осознанно – значит, пришел в себя, это хорошо.
   – Что с тобой, что произошло? Или у тебя что-то болит?
   – Нет, все хорошо. – Он пытается улыбнуться, но у него плохо получается. – Почему-то вдруг стало так… голова закружилась…
   – Последствия сотрясения мозга. – Рыжий обеспокоен. – Нужна томограмма, рентген, анализы, я сегодня дежурю, поедем в больницу. Думаю, ночью сможем это организовать.
   – Нет, я уже в порядке! – говорит Андрей.
   – На этом этапе не должно быть обморочных состояний, а если они есть, значит, имеется причина, и эту причину необходимо найти.
   – Нет, правда все в порядке. Я просто думал о человеке, которого убили из-за того, что он надел мой костюм…
   – А, вот оно что! – Рыжий ерошит волосы. – Значит, все-таки стресс. Поменьше думай о таких вещах и не читай газет, потому что так и до психушки недалеко.
   А я вот думаю, что врет Андрей как сивый мерин. Потому что шокировала его статья в газете с фотографией убитого немца – отчего бы это? Думаю, сукин сын что-то знает о судьбе второго фрица, а что убили старшего – не знал, вот нервишки и сдали.
   Ладно, выясним. Из опыта я знаю: правда всегда вываливается наружу, как ни прячь ее, причем иногда она вылезает в самый неподходящий момент. А потому в анамнезе лучше не иметь криминальных тайн, это чревато.

5

   Я порой думаю, что где-то там, на небе, в космосе – все равно – есть Кто-то, кто развлекается, ставя людей в дурацкое положение. Этот невидимый Кто-то, конечно, любит нас, но в большинстве случаев мы все-таки мало заслуживаем его любовь, и он навострился воспитывать нас, посылая нам различные испытания, чаще всего дурацкие. И фантазия у него работает так, что голливудские сценаристы и писатели всех времен и народов, сбившись в кучку, нервно курят под балконом.
   Сегодня мне ниспослан адский день. Представьте ситуацию: прихожу утром на работу, никого не трогаю, иду переодеваться. Открываю дверь в женскую раздевалку и застаю картину маслом, срисованную из Камасутры: мой несравненный коллега Матяш полирует торпеду о новенькую медсестру из регистратуры. Неделю всего девочка работает, а ему не терпелось пометить ее.
   – Одну минутку, пожалуйста, подождите! – Это он мне кричит. Донжуан недоделанный, ему минутки хватит.
   Ну, мне это по барабану, я иду в соседнюю, мужскую раздевалку, там пока пусто. Быстренько снимаю юбку и свитер – двери открываются, входит наш протезист Юра Голованов. В руках у него пакет, который он не удержал в ослабших от неожиданности руках. Шлеп! У Юры сегодня день рождения, он тортик привез, над которым его мамаша трудилась ночь напролет, уравновешивая в своем шедевре бисквит, безе, шоколад и орехи… Пока то да се, Юра быстренько протер очки и потом целый день загадочно улыбался, завидев меня.
   Но на этом мои приключения не закончились, потому что как раз сегодня моя очередь обслуживать Викторию Львовну. О, это не пациентка, а иерихонская труба. Она начинает визжать еще в машине, метров за пятьсот от дверей клиники. Муж твердой рукой ведет ее в кабинет, усаживает в кресло и говорит:
   – Дорогая моя, ты должна быть сильной!
   Вы думаете, он это ей говорит? Нет, он говорит это мне! Я должна быть сильной, потому что, усевшись в кресло, Виктория Львовна крепко сжимает зубы и становится похожей на жабу из мультика о Дюймовочке.
   Мы с коллегами договорились, что будем по очереди обслуживать Викторию, потому что один сеанс лечения ее зубов можно приравнять к часу в тренажерном зале. И сегодня именно моя очередь. Раскрасневшаяся растрепанная медсестра в регистратуре, масляная улыбка коллеги Матяша, крошки бисквита в раздевалке, Юра Голованов, твердо убежденный, что, как честный человек, он теперь обязан на мне жениться, – и апофеоз, Виктория Львовна со сжатыми до посинения челюстями. Мне хочется треснуть ее по башке, раскрыть ее челюсти и повыдирать оттуда все паршивые гнилушки, но это неудачная идея. Виктория Львовна – жена нашего шефа.
   – А сейчас мы откроем ротик, и я просто посмотрю, что там стряслось.
   Она смотрит на меня белыми от ужаса глазами, и мне становится ее жаль. Я вдруг понимаю: она боится, боится так, как некоторые люди боятся собак, закрытых пространств или змей. У тетки фобия, ей бы психотерапевт не помешал.
   – А я боюсь собак, – говорю я.
   Она смотрит на меня, как девственница на маньяка с бензопилой «Дружба», потом ее взгляд становится более осмысленным. Она услышала меня, и это уже прогресс.
   – Правда, ужасно боюсь собак. Специально ношу в сумочке кусок хлеба, потому что стоит мне увидеть самого маленького песика, сразу хочется залезть повыше и поджать ноги, – продолжаю я.
   – А хлеб зачем?
   – А как же! Думаю: подойдет страшилище, я брошу кусок, пока оно его съест, я успею вскарабкаться на дерево или еще куда…
   – Вот странно! А я очень люблю собак, у меня есть колли, зовут Рея, очень ласковая, знаете, просто член семьи, все ее любят. Никогда не думала, что вы можете бояться собак…
   – Отчего же? Каждый чего-то боится.
   – Да, вы правы… Я вот боюсь лечить зубы, и по иронии судьбы мой муж – владелец нескольких стоматологических клиник. А мне стоит только подумать о бормашине, и запах – этот специфический запах, только в стоматологических клиниках такой – все, ноги дрожат, в глазах темно, голова кружится…
   – Ага, и в животе холодно становится.
   – Откуда вы знаете?!
   – Я же вам говорю, что боюсь собак! У меня такие симптомы появляются при одной мысли о псине.
   – Ну надо же! Кто бы мог подумать… А мне почему-то всегда казалось, что вы вообще не способны испытывать никаких чувств! Ой, простите, пожалуйста… я совсем не то хотела сказать! Но вы всегда такая отстраненная и холодная, а я жена вашего шефа, и ваши коллеги мне такое о вас рассказывали, но теперь я вижу, что лгали.
   – А зачем они вам рассказывают?
   – Ну, они думают, я Олегу передам… вас тут недолюбливают, знаете?
   – Это еще мягко сказано.
   – Наверное. Но они не знают одного: я никогда не вмешиваюсь в дела Олега, а он вас очень ценит. Ой, зуб-то как болит, терпения просто нет, несколько дней уже. Я от Олега скрывала, а сегодня кофе пила, горячее попало… ну, я и не утерпела, а он меня сюда.
   – Может, я посмотрю? Ну правда, я вам зеркальце дам, вы все будете видеть. Попробуем?
   – Попробовать можно, но я за себя не ручаюсь.
   – Я это понимаю. Главное, не укусите меня за палец.
   – Нет, – она тихонько смеется, – я не кусаюсь.
   Дальше все прошло почти нормально. Правда, сначала дело продвигалось медленно, мне приходилось объяснять каждое свое движение, но Виктория Львовна молча вытерпела всю процедуру, и когда я закончила, она еще шевелила плавниками и даже поблагодарила меня.
   – Теперь я буду ходить только к вам, так Олегу и скажу.
   А я-то думала, что худшее уже позади, ее слова меня доконали, я едва на ногах устояла.
   Оказалось, это было еще не все! В два часа в дверях выросла фигура капитана Остапова. А я о нем совсем забыла.
   – Мы договаривались, – напомнил он мне. – Вы не забыли?
   – Забыла. Садитесь в кресло.
   Возможно, Тот, Кто на небе, решил, что мне еще нужны испытания, а возможно, как раз наоборот, подсластил пилюлю. Остапов вытерпел насилие над собой, как над сотрудником полиции, и даже не пробовал пнуть меня ногой, а, наоборот, промычал сквозь вату:
   – Я провожу вас домой.
   Я уже согласна на все, лишь бы продвигаться в сторону дома. Мы вышли из клиники и, конечно же, натолкнулись на доктора Матяша, который выскочил невесть откуда. Я раньше и не замечала, что у него из носа торчат волоски, как заблудившиеся усы.
   – Лиза, я хотел бы объясниться…
   – Мне совершенно все равно, кого вы трахаете, коллега. Но вы поставили меня в дурацкое положение, расположившись в раздевалке. В следующий раз закройтесь в кладовой или в протезной, там по утрам никого не бывает.
   – Лиза, это недоразумение.
   – До свидания, коллега.
   Я почти бегу по тротуару, надо не забыть хлеба купить, а еще мне сегодня нужно чистить аквариум в одной фирме… Я почти забыла, что Остапов идет рядом.
   – Вы всегда так бегаете?
   – Я ужасно устала. Вы что-то хотели спросить?
   – Собственно, просто пообщаться хотел. Скажите, а ваш рыжий приятель тоже врач?
   – Да.
   – И вы его… любите?
   – Рыжего? Капитан, он – мой единственный друг, и я совершенно не хочу портить с ним отношения.
   – Что вы имеете в виду?
   – Если возникает то, что люди по ошибке называют любовью, то речи не может быть о дружбе. Любовь проходит, дружба может длиться всю жизнь. А я собираюсь дружить с Рыжим всю жизнь – его или свою.
   – Ясно.
   – А вы что, решили за мной приударить?
   – Вы всегда были такой прямолинейной или это профессия так вас отшлифовала?
   – Всегда. Профессия просто мне подошла. Вы хотите еще что-то сказать?
   – Да. Это лишает отношения романтического флера.
   – Терпеть не могу романтику.
   – Почему?
   – Потому что это иллюзия. А когда она проходит, реальность кажется еще более уродливой.
   – Не понимаю.
   – Вы просто делаете вид, что не понимаете, втягивая меня в длинную и бесплодную дискуссию, в результате которой все останутся при своем. И я начинаю задумываться – зачем вам это нужно? Есть несколько версий, и версию насчет приударить я сразу отметаю как нежизнеспособную. Не спрашивайте почему, не о том речь. Нет, капитан, вы лихорадочно ищете ответ на вопрос: не я ли наняла киллера для Сашки и своей ли смертью умерла полоумная Антоновна. И не пора ли оттащить меня в околоток и обработать по-свойски при помощи резиновой дубинки, мешочков с песком и прочих атрибутов дознания.
   – У вас о полиции неверные представления.
   – Да неужели? А я думаю, вполне верные. Я реально смотрю на мир, а вы? Ну, это я приблизительно могу представить. Для таких, как вы, мир поделен на своих и всех остальных. У вас есть корпоративная неприкосновенность, а с другими вы можете поступать так, как вам захочется – например, закрыть человека в камере, тем временем провести обыск в его квартире и вынести оттуда все материальные ценности. И никто ничего не докажет. А еще вы можете, закрыв глаза, пройти мимо тех, кто убивает человека, при этом пнув ногой мешочек с жареными семечками, которые продает бабка-пенсионерка. У вас слишком много прав, и вас это испортило.
   – Вы так ненавидите полицию, что я начинаю задумываться о причинах этой ненависти.
   – Просто я вижу все таким, какое оно есть.
   – Но при этом страшно обобщаете, вам не кажется?
   – Нет. Спасибо, что проводили. Можете выплюнуть вату. Заболит зуб – приходите, поможем.
   Я иду во двор, а он остается. Что ж, у меня нет никаких причин быть с ним любезной. Я ненавижу полицию, это правда.
   А вот и наш бомонд – сидят на скамейке около входа в общую нору и щелкают тем, что когда-то было зубами. Ничего, дорогие, вы старые уродки, а я молодая и красивая, меня хотят мужчины, а вас хочет только контора «Ритуал».
   – Когда же ты Сашку хоронить будешь? – Ивановна хищно смотрит на меня.
   – Когда тело отдадут, тогда и буду. Но пока он им для чего-то нужен.
   – А для чего?
   – Сходите в полицию, поинтересуйтесь. Лично мне это по барабану.
   – А мебель куда ты денешь?
   – Выброшу.
   – Всю?!
   – Конечно. Это же просто рухлядь.
   Я спешу в дом, потому что сейчас они начнут клянчить. Мне не жаль хлама, но ни одной из них я не хочу оказывать любезность. Сегодня они раздражают меня гораздо больше, чем обычно, – скоро зима, черт подери!
   – Как мы себя чувствуем? – спрашиваю я у Андрея.
   Этот вопрос уже стал привычным. Да и я почти привыкла к своему квартиранту, а он становится похожим на человека – теперь заметно, что у него высокий чистый лоб, каштановые волосы, небольшие умные карие глаза, твердый подбородок. Он немного научился управляться по хозяйству, а потому практически не в тягость мне. Единственное неудобство состоит в том, что я больше не выхожу из ванной голышом, а надеваю халат.
   – Спасибо, хорошо. Обедать будешь? – спрашивает он.
   – Позже. Отдохну немного, устала. День был тяжелый.
   – Понятно.
   Он забирает у меня сумку с продуктами и несет на кухню, я ныряю в душ, а потом ложусь отдыхать. Через два часа я должна быть в агентстве недвижимости, потом – в фирме «Премьер». Надо, наверное, завязывать с шабашкой – ну ее к дьяволу, я устаю больше обычного… Нет, нельзя, мне нужны деньги.
   – Рыжий не звонил?
   – Звонил. Сегодня не придет, что-то на работе случилось.
   – У него вечно что-то случается.
   Время от времени в жизни Рыжего появляются женщины, которым он кажется выгодной партией. Но ни одна из них так и не смогла смириться с моим существованием в их с Рыжим идиллии, а он безжалостно расстается с ними в тот момент, когда звучат первые несмелые аккорды недовольства моим присутствием. Я так и не поняла, почему он всякий раз наступает на одни и те же грабли, выбирая баб, как под копирку нарисованных – все маленькие субтильные брюнетки, мой полнейший антипод. Такие женщины, как правило, отличаются крайней степенью истеричности, а этого Рыжий на дух не выносит. Надеюсь, хоть на этот раз у него «на работе» что-то получится. А теперь еще с Иркой проблема… ну, пока она жива.
   – Вкусная картошка, спасибо.
   – Я рад, что тебе понравилось. Это Вадим меня научил, я раньше никогда не готовил.
   Какая-то искра проскакивает между нами. О, нет, это я уже проходила, продолжать не будем, ладно? Мне сценарий известен наперед: сначала взгляды, легкие касания рук – типа невзначай. А потом фантазии, от которых пожар во всем теле – вот на этапе фантазий все и надо консервировать. Китайцы считают мысленный секс абсолютно полноценным, а потому я лучше пофантазирую, ведь когда дело доходит до реального секса, оказывается, что все совсем не так, как я себе представляла. Например, у объекта неприятный запах изо рта или от тела, могут вонять ноги, или окажется волосатая задница, или же он сразу требует экстремального секса, а чаще всего хочет все и сразу, и только в одни ворота. Что при этом чувствую я, никого не интересует, а потому я предпочитаю фантазии. Да, парень, я пофантазирую на твою тему несколько дней или недель – и выброшу тебя из головы. Так будет лучше для нас обоих, и мы сможем остаться друзьями. Знаешь, я давно научилась наступать себе на горло. Счастья мне это не прибавляет, но бережет от боли. Не смотри на меня так. Я тоже хочу тебя, но это ничего не меняет.
   – Все, мне пора. Отдыхай, но смотри к окнам не подходи, не бери трубку и не открывай дверь, у Рыжего есть ключи.
   – Ты мне это каждый день говоришь.
   – Конечно. Чтобы ты не забыл.
   – Я не забыл.
   Он смотрит мне в глаза, и я чувствую тепло его ладони – он поправляет прядь моих волос. Вот это для меня и есть самое эротичное – жажда и расстояние. И уменьшать это расстояние не нужно.
   – Я буду ждать тебя.
   Я сегодня очень быстро справилась с подработкой, но осень есть осень, на улице уже темно. Противный туман наползает отовсюду, фонари кажутся желтыми пятнами. Я не очень люблю ночь, потому что в небе тогда видна бесконечность космоса, и когда я представляю ее, мне становится страшно. Мне иногда снится сон, словно меня уносит куда-то в пустоту, а вокруг огромные планеты. Как мне становится страшно и холодно, кто бы знал!
   – Лиза, какая встреча!
   Голос знакомый, но я не хочу его слышать. Это еще один призрак из прошлого, о котором мы с Рыжим не говорим. Что-то эти призраки стали мне слишком часто попадаться в последнее время.
   Но нахал страшно настырный. Да и кому это, собственно, знать, как не мне! Стоит улыбается, сволочь и продажная шкура. Ненавижу его. Иуда.
   – Ну, Лиза, ты до сих пор упрямая? Хотя – о чем я спрашиваю, ты не изменилась. И все такая же красавица. Подожди минутку, прошу тебя.
   – Ну?
   Он изменился. Впрочем, как и все мы. Когда-то он был просто тощим черноглазым волчонком, одним из большой стаи, причем не самым злобным. Когда-то у него не было такой одежды, он не носил украшений и не умел себя вести. Жизнь все-таки здорово шлифанула его, а волчонок в нем вырос в большого волка. Но глаза остались те же – черные, настороженные и жесткие. Вот только сейчас его смазливая рожа расплылась в улыбке, словно он клад отыскал. И зубы у него, гада, не болят никогда!
   – Лиза-Элиза, пощади меня, подари хоть один ласковый взгляд! Какая ты красивая, Лизок, я думал, с годами станешь хуже, а ты так прекрасна, что у меня дух захватывает. Я знаю, почему джентльмены предпочитают блондинок.
   – Чего тебе надо?
   – Вопрос по существу, – его глаза уже не смеются. – Кое-кто хочет поговорить с тобой.
   – Кто этот «кое-кто» и чего ему надо? Я не имею отношения к бандитам и не хочу иметь, а уж тем более говорить – ни с тобой, ни с твоими приятелями. Ясно?
   – А ты все так же добра. Не простишь меня никогда?
   – Пока. Не скажу, что рада была повидаться.
   – Подожди.
   Его рука поймала мою ладонь. Я вздрагиваю. Я уже похоронила это, давно похоронила, но его прикосновение так знакомо. И его шальные глаза – слишком близко, интересно, скольких женщин он целовал – после меня? Сколько их у него было, с кем он трахался и плел то, что когда-то – мне, а я верила? Наверное, много было кретинок, которые купились на его пылкий взгляд… как я когда-то. Но я была тогда слишком молода и имела кучу иллюзий. Теперь у меня их нет.
   – Подожди, пожалуйста.
   Это что-то новое. Манеры появились? Только не забывай, парень, что на меня это не действует – я знаю тебя, как никто другой.
   – Я спешу.
   – Нет, послушай… дело очень серьезное. У меня есть… ну, скажем так, деловой партнер. И возникла одна проблема. Ему нужно поговорить с тобой – просто поговорить, это не отнимет много времени, и я гарантирую, что тебе ничто не угрожает. Я бы не подставил тебя, никогда. Он обещал что… да, собственно, я же тоже там буду.
   – Суть дела?
   – Ирка.
   – А твой партнер – Деберц?
   – Да. Черт, ты умная и злая, как змея. Я уже и забыл, какой ты можешь быть, поедем, прошу тебя.
   – А если я не поеду?
   – Ну, чего ты?..
   Конечно же, я знаю, что будет. Мы оба знаем. Меня затолкают в машину без лишних церемоний и все равно отвезут туда, куда собирались. Он просто дает мне возможность сохранить достоинство. Он тоже хорошо знает меня, и этого не надо забывать.
   – Я устала и через час должна быть дома.
   – Как скажешь.
   Я сажусь в салон темного «БМВ», и машина мягко трогается с места. Он сидит рядом, я чувствую запах дорогого одеколона. Он так и не начал курить, не иначе здоровье бережет.