Родные Люсьена смотрели на нее с недоверием и смущением. Его брат, Этьен, косился на нее явно неодобрительно. Энни догадалась, что однажды наступит день, когда юноша придет на смену отцу и займет место хозяина Бокажа. И ему будет на этом месте удобно и хорошо, чего никогда нельзя было ждать от Люсьена.
Немая сцена на пороге стала всем в тягость. Наконец Люсьен нарушил молчание:
– Боже мой, неужели мы собираемся простоять здесь до вечера? Может быть, вы предложите моей невесте прохладительные напитки с дороги, мама? – усмехнулся он, и его глаза лукаво блеснули из-под полуопущенных ресниц. – Возможно, мятный сироп или чашку крепкого английского чаю?
Это замечание вернуло его мать к действительности и побудило вспомнить о долге гостеприимства, столь присущем южанам. В течение следующего часа Энни был оказан максимально радушный прием. Мать и сестры Люсьена восхищались ее платьем, и даже Этьен высказал в ее адрес несколько галантных комплиментов. Затем ее отвели в комнату для гостей и оставили отдыхать до обеда.
Сара направилась на кухню, и Энни была предоставлена самой себе в прекрасно обставленной спальне. Она сильно скучала без Люсьена. В его отсутствие она очень беспокоилась о Реджи. Ей не хватало дяди, Кэтрин, поддержки своей семьи.
Она подошла к окну и выглянула наружу. Из окна открывался вид на подстриженный газон, густую зелень сада, подсобные постройки, окружавшие особняк. Несмотря на то что вокруг было очень красиво, она поняла, почему Люсьен чувствует себя в этом доме чужим. Он вырос здесь, но никогда не чувствовал себя в Бокаже как дома.
Ей тоже было неуютно. Она и Люсьен были похожи и в этом. Ни он, ни она не могли бы стать членами рабовладельческого клана. Наступит день, когда рабство отменят, но расизм, возможно, останется бичом человечества еще на долгие годы. А пока ей с Люсьеном следует найти себе другой дом. В Канаде. Впрочем, прежде необходимо проститься со старым.
Для Люсьена это было чем-то вроде очищения, искупления. Правда, он не надеялся найти с отцом общий язык и объяснить, в чем причина различия их взглядах. Однако ему удалось впервые в жизни быть с отцом до конца честным и настоять на своем, как и подобает взрослому, самостоятельному мужчине.
Люсьен вздохнул полной грудью и направился через холл. Взбежав по лестнице через две ступени, он оказался перед дверью временной спальни Энни. Он не стал стучать, а просто вошел внутрь и осторожно прикрыл за собой дверь.
Энни стояла у окна и любовалась окрестностями. Она не обернулась, когда он подошел. Он обнял ее за талию и прижал к себе. Она лишь откинулась назад и положила руки ему на плечи.
– Когда-нибудь мне пришлось бы это сделать, Энни. Я сказал отцу, что отказываюсь от наследства в пользу Этьена. Как ты думаешь, я пожалею об этом в будущем?
– А сейчас ты жалеешь?
– Нет. У меня с этим домом связано много приятных детских воспоминаний, но я ведь могу забрать их с собой.
– Ты… уладил все дела с отцом?
– Да. – Люсьен вдруг помрачнел. – Он не против того, чтобы я уехал, потому что окончательно убедился, что не сможет сделать из меня того человека, какого бы ему хотелось.
– Такого, как он сам?
– Да, – вздохнул Люсьен.
– Прости меня, Люсьен. – Она нежно обняла его. – Мне жаль, что тебе приходится оставлять свой дом вот так. Мне жаль, что вы с отцом совсем не близкие люди. Твоей матери будет больно отпускать тебя. Она очень тебя любит.
– От этого мне только тяжелее, – грустно улыбнулся Люсьен.
– Я всегда буду тебе поддержкой и опорой, – сказала она, приподнимаясь на цыпочки и целуя его в губы. – Теперь я твоя семья, Люсьен, – добавила она и покраснела, смущенно теребя пуговицу на его жилете. – И у нас будут дети.
Он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул прямо в глаза.
– Только сначала нам предстоит долго практиковаться, cherie, – сказал он с улыбкой. С этим словами он поднял ее на руки и понес в постель.
Капризный, до боли знакомый голос вывел Кэтрин из состояния полусна. Она дремала, пристроившись на стуле возле кровати Реджи. Реджи пришел в себя и недовольно щурился на солнечный свет, узкая полоска которого пробивалась в щель между шторами. Кэтрин прожила три дня в состоянии неуверенности и страха и теперь не сомневалась, что Реджи выживет. Теперь, когда он очнулся, ей хотелось кричать и прыгать от радости.
– Либо от тебя, либо от меня, Реджи, – сказала она.
Он повернул голову в ее сторону и болезненно поморщился.
– Где мои очки?
Кэтрин осторожно взяла с туалетного столика его очки и нацепила ему на нос. Он с минуту молча смотрел на нее, после чего сказал:
– Ты ужасно выглядишь, Кэтрин.
– Я знаю! – рассмеялась она. – Вчера я причесалась, но у меня не было возможности следить за своей внешностью в последнее время. Я не отходила от твоей постели.
Реджи огляделся, словно не узнавал комнаты.
– Да, это моя спальня. Но где Джеймс? И что ты здесь делаешь? Я помню, что у меня ужасно болела голова… – Он опустил глаза, и Кэтрин готова была бы отдать все, что угодно, чтобы запечатлеть выражение его лица навеки. – Господи! – прохрипел он. – Где моя одежда?
Кэтрин прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и прикрыла его простыней.
– Арман считает, что тебе было лучше лежать без одежды и одеяла. Ты мучился от жара.
– Кто, черт возьми, этот Арман? – Реджи с трудом поднял руку и стал теребить ус.
– Твой врач. А я – твоя сиделка. У тебя была желтая лихорадка. И не нужно стесняться своей наготы…
– Господи! – взмолился он.
– …потому что для меня ты просто пациент, – заметила она. – И я старалась содержать тебя в чистоте, насколько это возможно.
– Святые угодники!
– …но я уверена, что ты хочешь принять ванну. Я лично только об этом и мечтаю.
Кэтрин усмехнулась при виде перекошенного от ужаса лица Реджи.
– Не волнуйся. Я не собираюсь мыть тебя или принимать ванну с тобой. Хотя у тебя еще не так много сил, чтобы сделать это самостоятельно.
– Боже мой!
– Теперь, когда кризис миновал, я позову Джеймса, и он позаботится о тебе. Арман тоже скоро вернется и, я думаю, захочет тебя осмотреть. А я тем временем пошлю Энни письмо, потому что теперь она сможет приехать домой. Она будет рада узнать хорошие новости. Она очень беспокоилась о тебе.
– Где Энни? – с усилием вымолвил Реджи, не оставляя ус в покое.
– В Бокаже, – поправляя его подушку, радостно сообщила Кэтрин.
– Это плантация Делакруа, не так ли? – наморщил лоб Реджи.
– Именно. Уверена, что ты будешь рад узнать, что она выходит за него замуж.
– За кого, черт возьми?
– За Делакруа, конечно. Тебе он всегда нравился. Но перед свадьбой тебе предстоит узнать о нем кое-что, чего ты пока не знаешь.
– Перед свадьбой? Она уже назначена? Господи, Кэтрин, сколько же я проболел?
– Три дня и три ночи, – ответила она, перестав суетиться вокруг него и ласково убирая с его лба прилипшую прядь волос. – Господи, Реджи, я так рада, что ты выжил! – Она не могла скрыть искреннего восторга и улыбалась как умалишенная.
Реджи смотрел на растрепанную женщину с кругами под глазами и слезами радости на ресницах. Он никогда в жизни не видел женщины прекраснее и желаннее. Он лежал слабый, беззащитный и обнаженный, неспособный к любви, как евнух. Но он должен был что-то сказать ей, и именно теперь.
– Кэтрин, – вымолвил он, – я обязан тебе жизнью.
Она покачала головой, отвергая его долговое обязательство. «Как это на нее похоже», – подумал Реджи.
– Несмотря на то что ты для меня уже сделала, я хочу просить тебя об одной вещи.
– О какой? Ты хочешь пить? Или проголодался?
– Нет, моя дорогая. Я не голоден. Я влюблен в тебя.
– Реджи!
– С этим и связана моя просьба. Согласна ли ты, чтобы я стал твоим четвертым мужем?
– Ты снова бредишь!
– Напротив, я в здравом уме, как никогда!
– Реджи!
Казалось, он снова готов потерять сознание. Он мечтал о том, чтобы потерять сознание от любви, но не раньше чем примет ванну и приведет себя в подобающий вид. Он запретил себе тянуться руками к Кэтрин и строго взглянул на нее.
– Только сначала я приму ванну. Пожалуйста, пошли за Джеймсом.
Кэтрин бросилась вон из комнаты на поиски камердинера. Чем скорее Реджи примет ванну, тем скорее она сможет наконец поцеловать его родное лицо.
Эпилог
Немая сцена на пороге стала всем в тягость. Наконец Люсьен нарушил молчание:
– Боже мой, неужели мы собираемся простоять здесь до вечера? Может быть, вы предложите моей невесте прохладительные напитки с дороги, мама? – усмехнулся он, и его глаза лукаво блеснули из-под полуопущенных ресниц. – Возможно, мятный сироп или чашку крепкого английского чаю?
Это замечание вернуло его мать к действительности и побудило вспомнить о долге гостеприимства, столь присущем южанам. В течение следующего часа Энни был оказан максимально радушный прием. Мать и сестры Люсьена восхищались ее платьем, и даже Этьен высказал в ее адрес несколько галантных комплиментов. Затем ее отвели в комнату для гостей и оставили отдыхать до обеда.
Сара направилась на кухню, и Энни была предоставлена самой себе в прекрасно обставленной спальне. Она сильно скучала без Люсьена. В его отсутствие она очень беспокоилась о Реджи. Ей не хватало дяди, Кэтрин, поддержки своей семьи.
Она подошла к окну и выглянула наружу. Из окна открывался вид на подстриженный газон, густую зелень сада, подсобные постройки, окружавшие особняк. Несмотря на то что вокруг было очень красиво, она поняла, почему Люсьен чувствует себя в этом доме чужим. Он вырос здесь, но никогда не чувствовал себя в Бокаже как дома.
Ей тоже было неуютно. Она и Люсьен были похожи и в этом. Ни он, ни она не могли бы стать членами рабовладельческого клана. Наступит день, когда рабство отменят, но расизм, возможно, останется бичом человечества еще на долгие годы. А пока ей с Люсьеном следует найти себе другой дом. В Канаде. Впрочем, прежде необходимо проститься со старым.
* * *
Люсьен помедлил немного, не выпуская стеклянную ручку двери в библиотеку. Его встреча с отцом оказалась еще более неприятной, чем он предполагал. Но их разговор был необходим и неизбежен. Отец должен был узнать наконец, каких взглядов придерживается Люсьен.Для Люсьена это было чем-то вроде очищения, искупления. Правда, он не надеялся найти с отцом общий язык и объяснить, в чем причина различия их взглядах. Однако ему удалось впервые в жизни быть с отцом до конца честным и настоять на своем, как и подобает взрослому, самостоятельному мужчине.
Люсьен вздохнул полной грудью и направился через холл. Взбежав по лестнице через две ступени, он оказался перед дверью временной спальни Энни. Он не стал стучать, а просто вошел внутрь и осторожно прикрыл за собой дверь.
Энни стояла у окна и любовалась окрестностями. Она не обернулась, когда он подошел. Он обнял ее за талию и прижал к себе. Она лишь откинулась назад и положила руки ему на плечи.
– Когда-нибудь мне пришлось бы это сделать, Энни. Я сказал отцу, что отказываюсь от наследства в пользу Этьена. Как ты думаешь, я пожалею об этом в будущем?
– А сейчас ты жалеешь?
– Нет. У меня с этим домом связано много приятных детских воспоминаний, но я ведь могу забрать их с собой.
– Ты… уладил все дела с отцом?
– Да. – Люсьен вдруг помрачнел. – Он не против того, чтобы я уехал, потому что окончательно убедился, что не сможет сделать из меня того человека, какого бы ему хотелось.
– Такого, как он сам?
– Да, – вздохнул Люсьен.
– Прости меня, Люсьен. – Она нежно обняла его. – Мне жаль, что тебе приходится оставлять свой дом вот так. Мне жаль, что вы с отцом совсем не близкие люди. Твоей матери будет больно отпускать тебя. Она очень тебя любит.
– От этого мне только тяжелее, – грустно улыбнулся Люсьен.
– Я всегда буду тебе поддержкой и опорой, – сказала она, приподнимаясь на цыпочки и целуя его в губы. – Теперь я твоя семья, Люсьен, – добавила она и покраснела, смущенно теребя пуговицу на его жилете. – И у нас будут дети.
Он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул прямо в глаза.
– Только сначала нам предстоит долго практиковаться, cherie, – сказал он с улыбкой. С этим словами он поднял ее на руки и понес в постель.
* * *
– Бог мой, откуда такое зловоние?Капризный, до боли знакомый голос вывел Кэтрин из состояния полусна. Она дремала, пристроившись на стуле возле кровати Реджи. Реджи пришел в себя и недовольно щурился на солнечный свет, узкая полоска которого пробивалась в щель между шторами. Кэтрин прожила три дня в состоянии неуверенности и страха и теперь не сомневалась, что Реджи выживет. Теперь, когда он очнулся, ей хотелось кричать и прыгать от радости.
– Либо от тебя, либо от меня, Реджи, – сказала она.
Он повернул голову в ее сторону и болезненно поморщился.
– Где мои очки?
Кэтрин осторожно взяла с туалетного столика его очки и нацепила ему на нос. Он с минуту молча смотрел на нее, после чего сказал:
– Ты ужасно выглядишь, Кэтрин.
– Я знаю! – рассмеялась она. – Вчера я причесалась, но у меня не было возможности следить за своей внешностью в последнее время. Я не отходила от твоей постели.
Реджи огляделся, словно не узнавал комнаты.
– Да, это моя спальня. Но где Джеймс? И что ты здесь делаешь? Я помню, что у меня ужасно болела голова… – Он опустил глаза, и Кэтрин готова была бы отдать все, что угодно, чтобы запечатлеть выражение его лица навеки. – Господи! – прохрипел он. – Где моя одежда?
Кэтрин прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и прикрыла его простыней.
– Арман считает, что тебе было лучше лежать без одежды и одеяла. Ты мучился от жара.
– Кто, черт возьми, этот Арман? – Реджи с трудом поднял руку и стал теребить ус.
– Твой врач. А я – твоя сиделка. У тебя была желтая лихорадка. И не нужно стесняться своей наготы…
– Господи! – взмолился он.
– …потому что для меня ты просто пациент, – заметила она. – И я старалась содержать тебя в чистоте, насколько это возможно.
– Святые угодники!
– …но я уверена, что ты хочешь принять ванну. Я лично только об этом и мечтаю.
Кэтрин усмехнулась при виде перекошенного от ужаса лица Реджи.
– Не волнуйся. Я не собираюсь мыть тебя или принимать ванну с тобой. Хотя у тебя еще не так много сил, чтобы сделать это самостоятельно.
– Боже мой!
– Теперь, когда кризис миновал, я позову Джеймса, и он позаботится о тебе. Арман тоже скоро вернется и, я думаю, захочет тебя осмотреть. А я тем временем пошлю Энни письмо, потому что теперь она сможет приехать домой. Она будет рада узнать хорошие новости. Она очень беспокоилась о тебе.
– Где Энни? – с усилием вымолвил Реджи, не оставляя ус в покое.
– В Бокаже, – поправляя его подушку, радостно сообщила Кэтрин.
– Это плантация Делакруа, не так ли? – наморщил лоб Реджи.
– Именно. Уверена, что ты будешь рад узнать, что она выходит за него замуж.
– За кого, черт возьми?
– За Делакруа, конечно. Тебе он всегда нравился. Но перед свадьбой тебе предстоит узнать о нем кое-что, чего ты пока не знаешь.
– Перед свадьбой? Она уже назначена? Господи, Кэтрин, сколько же я проболел?
– Три дня и три ночи, – ответила она, перестав суетиться вокруг него и ласково убирая с его лба прилипшую прядь волос. – Господи, Реджи, я так рада, что ты выжил! – Она не могла скрыть искреннего восторга и улыбалась как умалишенная.
Реджи смотрел на растрепанную женщину с кругами под глазами и слезами радости на ресницах. Он никогда в жизни не видел женщины прекраснее и желаннее. Он лежал слабый, беззащитный и обнаженный, неспособный к любви, как евнух. Но он должен был что-то сказать ей, и именно теперь.
– Кэтрин, – вымолвил он, – я обязан тебе жизнью.
Она покачала головой, отвергая его долговое обязательство. «Как это на нее похоже», – подумал Реджи.
– Несмотря на то что ты для меня уже сделала, я хочу просить тебя об одной вещи.
– О какой? Ты хочешь пить? Или проголодался?
– Нет, моя дорогая. Я не голоден. Я влюблен в тебя.
– Реджи!
– С этим и связана моя просьба. Согласна ли ты, чтобы я стал твоим четвертым мужем?
– Ты снова бредишь!
– Напротив, я в здравом уме, как никогда!
– Реджи!
Казалось, он снова готов потерять сознание. Он мечтал о том, чтобы потерять сознание от любви, но не раньше чем примет ванну и приведет себя в подобающий вид. Он запретил себе тянуться руками к Кэтрин и строго взглянул на нее.
– Только сначала я приму ванну. Пожалуйста, пошли за Джеймсом.
Кэтрин бросилась вон из комнаты на поиски камердинера. Чем скорее Реджи примет ванну, тем скорее она сможет наконец поцеловать его родное лицо.
Эпилог
Энни сидела в маленькой каюте на верхней палубе «Речной красавицы» и ждала мужа. По словам капитана, это была лучшая каюта, хотя довольно тесная и скудно обставленная. Они решили экономить средства для постройки дома и основания компании по заготовке и транспортировке леса в Гамильтоне, небольшом, но бурно развивающемся городе на северо-западе Онтарио.
Энни нравилась каюта, потому что здесь должен был пройти их с Люсьеном медовый месяц. На предыдущей остановке Люсьен украсил ее ворохом цветов с местных холмов: дикой азалией, индейской сосной, цинаммоном и подсолнухами. Энни была потрясена и взволнована этим романтическим жестом, поэтому ей не терпелось продемонстрировать мужу свою признательность.
Она расчесывала перед зеркалом волосы и вспоминала брачную церемонию, которая оказалась двойной. Кэтрин и Реджи тоже связали себя семейными узами. Церемония состоялась в гостиной дома тети Кэтрин, на ней присутствовало лишь несколько гостей.
Мать и сестры Люсьена с радостью поздравили молодых, а отец и Этьен решили воздержаться от визита. Это не удивило Люсьена и не испортило его праздничного настроения. Он сердечно попрощался с матерью и сестрами, философски отметив, что они, может быть, никогда уже не увидятся.
Этот торжественный день не был омрачен беспокойством из-за Джеффри, который внял угрозам Люсьена и покинул город на следующий день после ареста Бодена.
Кэтрин быстро продала свой дом богатому американцу, который уже не один год приглядывался к нему. Он купил все полностью, включая мебель и антиквариат. Многие ее слуги остались в доме при новом хозяине. Кэтрин взяла с собой из дома кое-что из своей коллекции раритетов, несколько фамильных картин и то немногое, что напоминало ей о трех предыдущих мужьях.
В суете сборов Кэтрин где-то оставила свою трость. А когда Реджи напомнил ей, она отмахнулась от него:
– О, она мне больше не нужна. Если честно, то никогда и не была нужна.
Кэтрин и Реджи собирались открыть в Гамильтоне школу. Люсьен собирался нанять на свое лесозаготовительное предприятие бывших рабов, которым помог перебраться в Канаду, и Кэтрин решила, что школа будет просто необходима, чтобы учить их детей. Она собиралась сделать школу доступной для французов, индейцев, черных – вообше для всех.
Арман собирался начать в этой дикой местности врачебную практику, а Кристиан, который понемногу вылечивался от своего пагубного пристрастия к опиуму, с благодарностью принял прощение брата и своих друзей и решил ассистировать Арману.
Причесавшись, Энни надела ночную рубашку, которую тетя Кэтрин подарила ей на свадьбу. Рубашка была очень красивая, шелковая, с глубоким вырезом и широкими рукавами. Она была похожа на маскарадный костюм ангела, в котором Энни ездила на бал к Бувьерам. Волнуясь, как школьница перед экзаменом, она приняла живописную позу на кровати и стала ждать Люсьена.
Он вернулся, держа в одной руке бутылку шампанского и два бокала, а в другой полдюжины свечей.
– Мой непослушный ангел, – сказал он, с удовольствием оглядывая свое сокровище.
Энни самодовольно улыбнулась. Люсьен Делакруа был настоящим подарком судьбы. Он смотрелся очень мужественно в черном сюртуке и белоснежном жилете.
– Мой лихой разбойник! – ответила она в тон ему.
– Уже нет. Я просто Люсьен, – возразил он, расставляя на столе бокалы и зажигая свечи.
– Просто Люсьен, – повторила она. – Ошибаешься, мой драгоценный супруг, в тебе никогда не было и нет ничего простого.
Он рассмеялся, развязал галстук и расстегнул несколько верхних пуговиц сорочки, так что стала видна его заросшая темными волосами грудь. Энни инстинктивно потянулась к нему.
– Я видел твоих дядю и тетю.
– Они ссорились?
– Нет, они шли рука об руку в свою каюту. И судя по выражению их лиц, они намерены серьезно отнестись к проведению медового месяца.
– Я очень рада, – сказала Энни. – Я хочу, чтобы все были так же счастливы, как мы с тобой.
– Твое пожелание очень трудно исполнить.
Он повернулся к ней, его глаза сияли, в них отражалось то же страстное желание, что и в ее глазах. Он снял сюртук и жилет, Энни с интересом наблюдала за ним.
– Ты уверена, что не будешь скучать по разбойнику? – пошутил он.
Она протянула к нему руки, и он обнял ее, сев на край кровати. Они поцеловались, и пламя страсти с новой силой разгорелось в их сердцах. Она на мгновение оторвалась от его губ и прошептала:
– Я не буду скучать по нему. Но скажи, Люсьен…
– Что?
Она опустила глаза и с улыбкой провела кончиками пальцев по его обнаженной груди.
– Иногда, когда мы будем заниматься любовью…
– Да?
– И будем совершенно голые…
– Да? – усмехнулся он.
Она помедлила и подняла на нею лукавые, насмешливые глаза:
– Ты не мог бы иногда… надевать свою маску?
Энни нравилась каюта, потому что здесь должен был пройти их с Люсьеном медовый месяц. На предыдущей остановке Люсьен украсил ее ворохом цветов с местных холмов: дикой азалией, индейской сосной, цинаммоном и подсолнухами. Энни была потрясена и взволнована этим романтическим жестом, поэтому ей не терпелось продемонстрировать мужу свою признательность.
Она расчесывала перед зеркалом волосы и вспоминала брачную церемонию, которая оказалась двойной. Кэтрин и Реджи тоже связали себя семейными узами. Церемония состоялась в гостиной дома тети Кэтрин, на ней присутствовало лишь несколько гостей.
Мать и сестры Люсьена с радостью поздравили молодых, а отец и Этьен решили воздержаться от визита. Это не удивило Люсьена и не испортило его праздничного настроения. Он сердечно попрощался с матерью и сестрами, философски отметив, что они, может быть, никогда уже не увидятся.
Этот торжественный день не был омрачен беспокойством из-за Джеффри, который внял угрозам Люсьена и покинул город на следующий день после ареста Бодена.
Кэтрин быстро продала свой дом богатому американцу, который уже не один год приглядывался к нему. Он купил все полностью, включая мебель и антиквариат. Многие ее слуги остались в доме при новом хозяине. Кэтрин взяла с собой из дома кое-что из своей коллекции раритетов, несколько фамильных картин и то немногое, что напоминало ей о трех предыдущих мужьях.
В суете сборов Кэтрин где-то оставила свою трость. А когда Реджи напомнил ей, она отмахнулась от него:
– О, она мне больше не нужна. Если честно, то никогда и не была нужна.
Кэтрин и Реджи собирались открыть в Гамильтоне школу. Люсьен собирался нанять на свое лесозаготовительное предприятие бывших рабов, которым помог перебраться в Канаду, и Кэтрин решила, что школа будет просто необходима, чтобы учить их детей. Она собиралась сделать школу доступной для французов, индейцев, черных – вообше для всех.
Арман собирался начать в этой дикой местности врачебную практику, а Кристиан, который понемногу вылечивался от своего пагубного пристрастия к опиуму, с благодарностью принял прощение брата и своих друзей и решил ассистировать Арману.
Причесавшись, Энни надела ночную рубашку, которую тетя Кэтрин подарила ей на свадьбу. Рубашка была очень красивая, шелковая, с глубоким вырезом и широкими рукавами. Она была похожа на маскарадный костюм ангела, в котором Энни ездила на бал к Бувьерам. Волнуясь, как школьница перед экзаменом, она приняла живописную позу на кровати и стала ждать Люсьена.
Он вернулся, держа в одной руке бутылку шампанского и два бокала, а в другой полдюжины свечей.
– Мой непослушный ангел, – сказал он, с удовольствием оглядывая свое сокровище.
Энни самодовольно улыбнулась. Люсьен Делакруа был настоящим подарком судьбы. Он смотрелся очень мужественно в черном сюртуке и белоснежном жилете.
– Мой лихой разбойник! – ответила она в тон ему.
– Уже нет. Я просто Люсьен, – возразил он, расставляя на столе бокалы и зажигая свечи.
– Просто Люсьен, – повторила она. – Ошибаешься, мой драгоценный супруг, в тебе никогда не было и нет ничего простого.
Он рассмеялся, развязал галстук и расстегнул несколько верхних пуговиц сорочки, так что стала видна его заросшая темными волосами грудь. Энни инстинктивно потянулась к нему.
– Я видел твоих дядю и тетю.
– Они ссорились?
– Нет, они шли рука об руку в свою каюту. И судя по выражению их лиц, они намерены серьезно отнестись к проведению медового месяца.
– Я очень рада, – сказала Энни. – Я хочу, чтобы все были так же счастливы, как мы с тобой.
– Твое пожелание очень трудно исполнить.
Он повернулся к ней, его глаза сияли, в них отражалось то же страстное желание, что и в ее глазах. Он снял сюртук и жилет, Энни с интересом наблюдала за ним.
– Ты уверена, что не будешь скучать по разбойнику? – пошутил он.
Она протянула к нему руки, и он обнял ее, сев на край кровати. Они поцеловались, и пламя страсти с новой силой разгорелось в их сердцах. Она на мгновение оторвалась от его губ и прошептала:
– Я не буду скучать по нему. Но скажи, Люсьен…
– Что?
Она опустила глаза и с улыбкой провела кончиками пальцев по его обнаженной груди.
– Иногда, когда мы будем заниматься любовью…
– Да?
– И будем совершенно голые…
– Да? – усмехнулся он.
Она помедлила и подняла на нею лукавые, насмешливые глаза:
– Ты не мог бы иногда… надевать свою маску?