Альтов Семен. Набрать высоту (рассказы)

   Опять же воспитательная работа наладилась. Слесарь один жил -попивал, жену побивал. В нормальных условиях бил бы ее до последней капли крови, так ведь? А в этом доме жену его в пятьдесят вторую переселили, к врачу. А к нему на пятнадцать суток вселили одну милую женщину, ядрометательницу. Он по привычке замахнулся -- ну, она и метнула его. Где он приземлился, неизвестно. Через три дня вернулся -- другой человек: в жене души не чает, пить бросил, только заикается вежливо.
   Официантка одинокая, можно сказать, счастье свое нашла. Ну, принесет в дом с работы остатки, а есть-то самой надо. А одной все не съесть. Продукты выбрасывала, тосковала. А к ней как-то сосед с собачкой на запах зашел. Уже есть веселей! Другой на звон ножей, вилок забрел, тот, что на заводе шампанских вин работает. Ясно, зашел не с пустыми руками. И потянулся народ, кто с чем. А все где-то работают. Кто с конфетами, кто с лекарствами, кто шпингалеты на окна тащит, кто бенгальские огни! И когда вместе сложились -- праздник вышел. И все тихо, мирно, потому что и милиционер где-то свой проживает. Никого вызывать не надо. Словом, хочешь не хочешь -- одной семьей зажили. Все общее стало: и радость и горе. А когда все поровну, то на каждого горя приходится меньше, а радости больше.
   Бельмондо
   Бунькин совершал обычную вечернюю прогулку. Неспешно вышагивал свои семь кругов вдоль ограды садика, старательно вдыхал свежий воздух, любовался желтыми листьями и голубым небом. Внезапно что-то попало Бунькину в глаз. Вениамин Петрович старательно моргал, тер веки кулаком -ничего не помогало. А к ночи глаз покраснел и стал как у кролика.
   Сделав примочку со спитым чаем, Бунькин лег спать. Утром он первым делом подошел к зеркалу, снял повязку и обнаружил в глазу странное пятнышко.
   -- Уж не бельмо ли? -- испугался Вениамин Петрович. -- Сегодня же пойду к врачу.
   На работе его так загоняли с отчетом, что он забыл про бельмо, а когда вечером вспомнил, не хватило сил подняться с дивана. К тому же болевых ощущений не было. "К врачу завтра схожу", -- думал Бунькин, разглядывая глаз в зеркальце.
   Пятнышко стало больше и красивее.
   -- Когда в ракушку попадает песчинка, вокруг нее образуется жемчужина. А вдруг у меня то же самое? Вот был бы номер! -- хмыкнул он.
   -- Жемчуг или бельмо? Эх, мне бы чуточку жемчуга, -- бормотал Вениамин Петрович, укладываясь в постель.
   Снились ему ракушки. Они раскрывались, как кошельки, и ночь напролет из них сыпались золотые монетки.
   Утром Бунькин увидел в зеркальце, что пятно округлилось. На свету оно нежно переливалось всеми цветами радуги.
   "Неужели жемчужина? -- всерьез подумал Вениамин Петрович и присвистнул: -- Что же делать? Пойдешь к врачу -- удалят. Дудки! Грабить себя никому не позволю!"
   После работы Бунькин пошел не к врачу, а в ювелирную мастерскую. Старенький мастер прищурил в глазу свое стеклышко и долго вертел в руках голову Бунькина.
   -- Странный случай, -- прошамкал ювелир. -- Или я ничего не понимаю в драгоценностях, но -- даю голову на отсечение -- это не подделка, а настоящий жемчуг! Это...
   -- А сколько за него дадут? -- перебил Вениамин Петрович.
   -- Трудно сказать. Ведь это не речной жемчуг. И не морской. Но рублей пятьсот за такой глаз я бы дал не глядя...
   Дома Бунькин долго разглядывал через лупу свое сокровище, щедро увеличенное и отраженное в зеркале. Потом сел за стол.
   -- Так. Значит, пятьсот рублей у нас есть. -- Вениамин Петрович взял бумагу. -- Пятьсот за три дня. Но она же еще расти будет. Вот это зарплата! -- Бунькин начал складывать столбиком.
   -- Только бы под трамвай не попасть, -- заволновался он. -- А то еще хулиганы по глупости в глаз заедут. Такую вещь испортят, вандалы! Надо припрятать добро.
   Бунькин смастерил черную бархатную повязку и элегантно перевязал голову.
   -- Вот так спокойнее, -- улыбнулся он, глядя на бандитское отражение в зеркале.
   На вопрос сослуживцев: "Что случилось?" -- Вениамин Петрович кокетливо отвечал:
   "Да ерунда, конъюнктивит".
   Жемчужина росла медленно, но верно. Скоро она заполнила полглаза, так что видеть ее Вениамин Петрович мог только вторым глазом, сильно скосив его.
   Бунькин закупил литературу о жемчуге. О его добыче, росте в естественных и искусственных условиях.
   Во время летнего отпуска он поехал на юг, к морю. Вениамин Петрович до посинения качался на волнах, вымачивая левый глаз в соленой воде. Морские ванны пошли на пользу, потому что вскоре, к большой радости Бунькина, почти весь левый глаз заполнила прекрасная жемчужина.
   На работу Вениамин Петрович возвратился другим человеком. Несмотря на повязку, укрывшую глаз, вид у него стал независимый, гордый. Достоинство переполняло Бунькина, лилось через край. Чуть кто толкнет или скажет бестактность -- Бунькин вспыхивал, как принц голубых кровей, и требовал удовлетворения немедленно. Виновный тут же просил прощения.
   И тем трогательнее выглядела постоянная тревога Вениамина Петровича за судьбу сослуживцев, их близких, родных. Если, не дай бог, кто-то умирал, он непременно являлся на похороны. В газетах первым делом искал некрологи и, отпросившись с работы, спешил на панихиды совершенно незнакомых людей, где убивался и рыдал так, что его принимали за близкого родственника покойного. И никто не знал, что чужое горе оборачивалось для него жгучей радостью. Ведь после каждого промывания соленой слезой жемчужина делалась больше и свет испускала ярче.
   Когда левый глаз практически перестал видеть, Вениамин Петрович решил -- пора.
   Он пришел к ювелиру, развязал глаз и царственно опустил голову на стол:
   "Сколько дадите?" Старенький ювелир долго причмокивал и наконец сказал:
   -- В жизни не видел ничего подобного. У вас здесь не меньше десяти тысяч.
   Поздравляю!
   Вениамин Петрович вышел из ювелирной мастерской, ощущая себя начинающим миллионером.
   -- А что ж это я иду как простой смертный? Да еще с повязкой? Не ворованное.
   Все честным путем. -- Бунькин сорвал с головы черную тряпку и, размахивая ею, остановил такси.
   -- Большой проспект! -- сказал он и, взяв из пачки шофера сигарету, закурил.
   Когда подъехали к дому, на счетчике было рубль десять.
   -- Извини, друг, мелочи нет! А с этой штуки у тебя сдачи не будет, -захохотал Вениамин Петрович, сверкнув на шофера левым глазом. Тут даже таксист не нашелся что ответить. Он вцепился в руль, и пока Бунькин поднимался по лестнице, в его честь гудел гудок машины.
   С утра в учреждении Вениамина Петровича никакой работы не было. Огромная очередь выстроилась смотреть на богатство Бунькина.
   И все разговоры были о том, как все-таки везет некоторым.
   Целыми днями ходил теперь Вениамин Петрович со своей жемчужиной, рассказывал, показывал ее при дневном свете и для сравнения -- при электрическом. Его угощали, приглашали в гости, показывали друзьям и родственникам. Он стал душой общества. Бунькин сам поражался, но каждая его шутка вызывала дружный заливистый смех. Естественно, он ни за что не расплачивался, говорил: "Потом отдам сразу" -- и шире открывал левый глаз, откуда струился невиданный свет. В магазине испуганные продавцы отпускали товары в кредит, стоило ему лишь сверкнуть на них глазом. Он стал нравиться женщинам. Да! И молодым тоже. Они находили его неотразимым, похожим на какого-то киноартиста. А некоторые так прямо и называли его за глаза Бельмондо.
   Но Вениамин Петрович был начеку и никому не отдавал свою руку, сердце и глаз.
   Жить стало интересно. Одно, правда, беспокоило Бунькина -- второй глаз. В нем абсолютно ничего не было. Белок, зрачок, и все. То есть глаз пропадал ни за грош!
   Вениамин Петрович стал чаще гулять. Особенно в ветреную погоду. Ночью. Когда никого не было рядом. Он выбирал закоулки позапущеннее, бережно прикрывал левый глаз, широко открывал правый, но ничего путного не попадалось. Дома он пристально разглядывал правый глаз в зеркале -- пусто. Ощущение было такое, будто грабят средь бела дня, а ты ничего не можешь поделать.
   Но вот однажды, когда погода была такая, что хороший хозяин собаку не выгонит,
   Вениамин Петрович оделся потеплее и, с третьей попытки распахнув дверь, вылетел на улицу. Его закружило, понесло, обо что-то ударило, ткнуло в урну. Обхватив ее руками, Бунькин дождался, когда ветер немного затих, приподнялся на ноги, и, цепляясь за стену, добрался до дома. В правом глазу что-то приятно беспокоило.
   Взлетев на третий этаж, он ворвался в квартиру, бросился к зеркалу и замер. В правом глазу, в самом уголке, что-то сверкнуло! Сомнений быть не могло -- там начала созревать новая жемчужина.
   Вторая жемчужина росла так же, как и первая. Скоро Бунькин почти ничего не видел. Его все время сопровождали какие-то заботливые люди. Они водили его гулять, усаживали есть, укладывали спать, на ночь читали курс иностранных валют.
   И настал день, когда Вениамин Петрович понял, что теперь принадлежит к избранному кругу очень богатых людей. Понял он это потому, что окончательно перестал видеть. Значит, вторая жемчужина достигла наконец нормальной величины.
   Дальше тянуть не было смысла -- пора начинать новую жизнь.
   -- Есть последняя модель "Жигулей". Цвет коррида.
   -- Это как выглядит? -- спрашивал Вениамин Петрович.
   -- Ну, полная коррида. Бычья кровь. Внутри полное стерео.
   -- Это самая дорогая модель?
   -- Да.
   -- Беру!
   Кто-то предложил Бунькину дачу на берегу моря:
   -- Двухэтажная. Гараж. Огромный участок. И под окном море-океан синее.
   -- Синее? Это в каком смысле? На что похоже?
   -- Ну, как небо, только жидкое. С утра до вечера прибой -- шшш.
   -- "Шшш". Это хорошо! -- Вениамин Петрович улыбался. -- "Шшш". Это то, что надо.
   Ему позвонили:
   -- Есть женщина немыслимой красоты, и пока что ничья. Берете?
   -- А какая она из себя?
   -- Фигура немыслимая. Непонятно, откуда что растет. Ноги стройнющие!
   -- Большие?
   -- Большие. Бюст. Два бедра. Глаза -- изумруды, волосы...
   -- Изумруды? Большие?
   -- Огромные!
   -- Беру!
   Осталась только формальность: отоварить жемчужины.
   Вениамин Петрович, естественно, лег на операцию не к кому-нибудь, а к самому лучшему специалисту и просил об одном: черт с ним, со зрением, главное не повредить жемчужины.
   Через два часа сложнейшая операция кончилась. Бунькину вручили небольшую коробочку. Там на черном бархате грелись в свете люстры два роскошных чуда природы. И Вениамин Петрович их видел двумя глазами.
   -- Одну пущу на расходы, а вторую -- на черный день. -- Бунькин ласково погладил жемчужины.
   Друзья на машине домчали его до мастерской старенького ювелира, но она не работала, оказалось, старичок накануне скончался. Тогда со смехом и криками помчались к магазину "Покупка драгоценностей у населения".
   Вениамин Петрович распахнул дверь, выложил на прилавок свое сокровище и сказал:
   "Примите, пожалуйста, у населения!"
   Приемщик с коробочкой ушел в заднее помещение и минут через десять вернулся, но уже с милиционером.
   -- Извините, -- сказал он, -- это фальшивые жемчужины. Очень ловкая, но подделка.
   -- Какая подделка? -- У Бунькина потемнело в глазах. -- Вы соображаете, что несете? Позовите директора!
   -- Забирайте свои финтифлюшки, гражданин, и уходите, пока не арестовали, -- сказал милиционер, мысленно сверяя бледный фас Бунькина с профилями разыскиваемых преступников. Но Бунькин ни на кого не был похож. Даже на себя.
   Вениамин Петрович выбрался на улицу и, прислонившись к стене, зарыдал никому не нужными теперь слезами. Бунькин с ужасом смотрел на слепящее, мокрое от его слез солнце, влажное небо, бестолково спешащих людей и ясно понимал: жизнь кончена.
   Ежедневно Вы не поверите: вот уже несколько лет во мне царит какое-то приподнятое настроение.
   На работе ежедневно тружусь с огромным удовольствием, переходящим в полное удовлетворение к концу месяца.
   Во время обеденного перерыва питаюсь с огромной радостью в новой столовой, где все способствует выделению желудочного сока, вплоть до еды. Которую ем с таким подъемом, с таким энтузиазмом, что до сих пор не пойму, что, собственно, все эти годы ем.
   Дома... Дома просто плачу от радости, когда с чувством выполненного долга, едва переступив порог, попадаю в объятия жены и подрастающего поколения, которому дал путевку в жизнь, а живем вместе.
   Как подумаю, что жена является бессменным другом, товарищем, всем, чем угодно, вот уже десять лет ежедневно, то испытываю такой прилив радости, что самому страшно. То же самое творится и с ней, родимой. Просто готовы задушить друг друга в объятиях. Особенно я. О других женщинах даже не думаю. Что вы! Когда думать, если непрерывно рядом любимая жена. Двое детей. Пацанов, шалопаев, бандитов рыжих, хотя я непреклонно черный. Собираясь в тесном семейном кругу, просто не знаем, куда деваться от жгучей радости! Тем более что квартира небольшая, но дико уютная. Ведь все сделано своими руками. Все! Антресольки, полочки, двери, окна, потолок, пол, санузел работает, как зверь.
   На работу еду как на праздник, в автобусе, который ходит строго по расписанию, которого никто не знает, однако все помещаются. Иногда вообще автобуса нет, а все помещаются! Едем в приподнятом настроении, просто висим в воздухе. А воздух!.. Если вздохнуть. Не надышишься им!
   На работе так окружен друзьями, что враги просто не могут пробиться. Трудно поверить, что на свете может быть такой спаянный коллектив. Не оставят тебя в беде, в радости, в горе, в получку, в аванс, в выходные и праздничные дни. О буднях не говорю.
   Каждый вечер, честное слово, каждый вечер всей семьей садимся за пианино и в любую погоду играем в восемь рук что-то из сокровищницы нашей музыкальной культуры. Все помещаемся, хотя тесновато и трудно с клавишами, а чтоб всем сесть, кому-то приходится выйти. Но звучания, как говорит участковый, добились замечательного, особенно когда соседи подхватывают мелодию на виолончелях или просто затягивают свое в ответ на наше.
   У нас удивительный двор! Чем-то напоминает раздолье. Озеленен полностью в синий цвет. Ничего более зеленого не нашлось, оно кончилось. Качели скрипят, но зато как раскачиваются с утра до вечера. А по ночам!.. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Так привык, что, когда они не скрипят, останавливаются, просыпаюсь в холодном поту.
   С таким оптимизмом смотрю в будущее, что для настоящего уже не хватает. Все время сам себе по-хорошему завидую...
   Да что ж это такое со мной, а? Доктор?
   Слушай меня
   Солнце мое, слей вермишель, выключи утюг и слушай меня. У тебя путевка в Венгрию. Ты обязана отдохнуть там во что бы то ни стало.
   Перестань резать лук -- ненавижу женские слезы! Слушай меня. Никто тут без тебя не пропадет. Что я, лук не нарежу? Только напиши в завещании, из чего варить манную кашу. И зашей Кольке штаны. Дырка уже больше штанов. И все!
   Отдыхай там с чистой совестью. Ничего не привози. Не смей ходить по магазинам.
   Слушай меня. Непременно сходи в казино. Там должно быть. Зайди, поставь все на красное. И проиграй. Я не сошел с ума -- проиграй! Во-первых, не будешь мучиться, на что деньги потратить, во-вторых, пусть они видят, что для тебя просадить три сотни -- тьфу! Пусти им пыль в глаза за всех нас.
   ...Да пропылесошу я, пропылесошу!
   Закажи завтрак в номер. Как приедешь, хоть ночью, -- завтрак в номер немедленно. И кофе в постель! Не в лифт на бегу, а кофе именно в постель. Это другой напиток. Отмокай в кофе в постели.
   ...Я не знаю, откуда это пятно. После химчистки, наверно.
   Нет, не надо везти мне галстук. А я говорю, не надо! Одно "надо" всегда тянет за собой другое "надо". К хорошему галстуку надо хороший костюм, к костюму -- машина, а в машине надо ехать с другой женщиной. Зачем эти сложности?
   Слушай меня. Там международный курорт: немцы, итальянцы, возможны французы. Эти знают в женщинах толк. Всех на лопатки положишь. И запомни, заруби на носу: у тебя потрясающая фигура! Да, и здесь тоже. Слушай меня. Или ты думаешь, если я десять лет тебе мужем, то все атрофировалось? Я как представлю -- ты мне не жена -- от зависти волосы готов рвать.
   Главный удар наносим на пляже. Нет, в этом купальнике нельзя. Это две старые авоськи. Вернее, три. Купальник купишь там -- и везде только в нем. Нам с тобой скрывать нечего! В смысле есть что, но не будем скрывать. Наоборот! Слушай меня. Купишь мини-купальник. Он и дешевле. Прикроешь минимум, а максимум пусть видят все. Это красиво, дурочка ты! Стесняешься того, чем надо гордиться. Были бы у меня такие пропорции, я бы давно жил не с тобой и не здесь.
   Морщинки на лбу поверни на девяносто градусов. У тебя продольные от безысходности, а надо поперек, будто ты капризуля. Дай разворот плеч. Красивое тело твое -- это пропаганда наших достижений. Телом закроешь наши отдельные недостатки. Твое время сейчас. Ты должна слепить глаза, кружить голову. Пусть представители разных национальностей из-за тебя бросаются вниз головой. Им будет что вспомнить.
   Какое еще белье купить? Зачем? Нижнее белье никто видеть не должен. Поэтому наше белье самое нижнее в мире.
   И гуляй... Я тебе разрешаю все! Вплоть до. До, а не после! Пофлиртуй от души.
   Взгляд, намек, дай коснуться руки -- для флирта достаточно. Не наш флирт в доме отдыха, где выбора нет: слева домино, справа кино, сзади лектор, и, кто за руку первый схватил, тот и твой! Флирт -- это процесс, а не результат.
   Опять за свое! Да, к этим туфелькам надо бы новое платье. Надо бы. Ну купи одно платье на двоих, скинься с товарищем. Для ансамбля и сумочку? Почему мужчины все для себя, а женщины для целого ансамбля? Девочкам на работу сувенирчиков, а то не простят? Верно. Кольке зимой не в чем ходить? Одну зиму не походит. Ну черт с ним, купи! Верочке попробуй не привези, сожрет.
   Ты уже и список составила? Ого! Ого! А есть ты там собираешься? Поешь поплотнее здесь. А что остается для удовольствий, что? Вот эти гроши?! Эх, ты...
   Но когда вернешься, тебе все равно будут завидовать, как курочки перелетным птицам. В конце концов, важно, как ты выглядишь здесь, а не там. Ни в чем себе не отказывай, а вернешься домой -- отдохнешь.
   Ключи
   Знакомый жил на пятом этаже. На площадке второго этажа маленькая девочка схватила меня за рукав и, протянув ключ на веревочке, сказала: "Дядя, открой дверь!" Глаза у нее были зеленые, зубы разные. Лет пять-шесть. Действительно, до замочной скважины она доставала с трудом. Замок был ужасно разболтан, ключ в нем проворачивался, дверь не открывалась.
   -- Коленом, -- посоветовала девочка, недвусмысленно переминаясь с ноги на ногу. Поняв, чем это может кончиться, я прижал дверь коленом, крутанул ключ сильнее и влетел в квартиру. Девочка метнулась в туалет.
   Я оглянулся. Однокомнатная квартира. Но комната солнечная и больше нашей.
   Обстановка приличная, но беспорядок потрясающий. Не то что у нас дома, где каждую вещь заставляли обязательно класть на свое место.
   На пианино стояла фотография красивой женщины: зеленые глаза, крупный рот...
   -- Я уже! -- радостно сказала девочка.
   -- Молодец! -- Я погладил ее по теплой головке. -- Держи ключ и скажи папе...
   -- Папы у меня нет и не было. Мы с мамой вдвоем. А газ включите?
   Я включил.
   -- Поставьте чайник, подогрейте оладушки.
   -- Бойкая какая, -- подумал я, скидывая ножом оладьи со сковороды в тарелку.
   -- Спросите: Алиса, с чем ты хочешь оладушки, с вареньем или со сметаной?
   Я спросил.
   -- С медом, -- засмеялась Алиса. -- А знаете, где мед?
   Я наугад ткнул пальцем в холодильник. И угадал. Девочка принялась уплетать оладьи, запивая их чаем, черпая из банки мед. Я подумал, что, как порядочный человек, сделал все, что полагается, и могу уйти.
   -- Сказку! -- повелительно сказала Алиса.
   -- Да, но... Черт побери! -- сорвался я. -- С какой стати ты командуешь?
   -- Сказку! Сказку! -- настаивала она и облилась чаем. -- Вот видишь, что ты наделал? А если бы я в чае утонула? Мама бы тебя побила. Кроме меня, у нее никого нет.
   -- В некотором царстве, в некотором государстве... -- уныло начал я пересказывать "Анну Каренину" -- единственное, что помнил из прочитанного.
   Слушала она необыкновенно! Не то что мой трехлетний оболтус Витька.
   В конце истории Алиса зарыдала и бросилась мне на шею. Когда она успокоилась, я украдкой посмотрел на часы -- полседьмого! Три часа неизвестно почему я находился в чужой квартире с этой девочкой. Я уже плюнул на визит к знакомому, но час назад пора было прийти домой. Все! Хватит!
   -- Видишь ли, Алисонька, я тебе рассказал все, что знал, а теперь мне надо...
   -- Правильно! А теперь надо, чтобы я тебе почитала стихи. Ну, слушай.
   Эта девочка знала стихов намного больше меня. Сразу чувствовалось: девочкой занимаются. Не то что моя жена с моим сыном.
   За окном были сумерки, когда Алиса, невнятно дочитав стихотворение, замурлыкала, свернувшись калачиком у меня на коленях. Внезапно вскочила:
   "Слушай! Почини замок! Почини! Мама обрадуется. Вот молоток".
   Я посмотрел на часы -- все равно дома будет скандал, так пусть он начнется позже. Я заворачивал ножом последний шуруп в замке, когда дверь распахнулась, ударив меня по лбу. Когда очнулся, надо мной склонилась женщина с зелеными глазами.
   -- Извините! Как хорошо, что вы все-таки пришли, -- затараторила она, вытаскивая покупки. -- Три месяца, как я вызвала слесаря из конторы, а вас все нет и нет. А что Алиса делала сегодня?..
   Пока она болтала, я рассмотрел, кроме зеленых глаз и красивого рта, длинные золотые волосы, легкую фигуру в прелестном платье с большим воротником.
   Одевалась она современнее моей жены, которая только и может выписывать кучу журналов с дурацкими выкройками. Я протянул хозяйке ключ и предложил открыть дверь. Замок работал безупречно!
   -- Спасибо! -- улыбнулась она. -- Сколько я вам обязана? Трех рублей хватит или полагается пять?
   Обидевшись, я хотел сказать: за то, что я сегодня переделал, полагается десять рублей, но сказал: "Извините! Я не слесарь. Шел мимо, ваша дочь затащила меня сюда. Сижу с полчетвертого, включаю газ, кормлю ее, рассказываю сказки -- неужели за пять рублей?"
   -- Мама! Не ругай дядю. Он хороший. Про тетю Аню и поезд рассказывал, -- вступилась за меня Алиса, уже перемазанная шоколадом.
   -- Ради бога, извините! -- смутилась женщина. -- Опять Алисины фокусы. Даже не знаю, как вас отблагодарить!
   -- Накорми дядю, он голодный, -- сказала Алиса.
   -- Ой! Вы же проголодались! -- Женщина бросилась на кухню. Алиса тем временем достала свои рисунки и стала объяснять, что нарисовано. Алисина мама вернулась с подносом, на котором аппетитной горкой лежали гренки, бутерброды с сыром, две чашки кофе...
   Представив, что заявила бы супруга, застав меня тут, я вскочил.
   -- Благодарю, но...
   -- Никаких но. Садитесь, будем ужинать.
   "Какая-то фантасмагория", -- подумал я и пристально посмотрел в зеленые глаза женщины. Она не отвела глаз, и я пролил кофе на брюки.
   -- Ой! -- испугалась она. -- Что мы наделали?! Быстренько снимайте брюки, я замою, а то пятно будет.
   -- Да, но... -- промямлил я.
   -- Пока наденьте мой халат.
   Что оставалось делать? Явишься домой с таким пятном -- скандал. Я вышел на кухню, надел мягкий, ароматный халат.
   Пока Галя возилась с брюками, мы с Алисой смотрели телевизор и хрустели гренками. В жизни не ел ничего более вкусного!
   А экран телевизора явно больше нашего. И видимость лучше.
   Галя вернулась, сказала, что брюки сохнут над плитой, и села к нам на диван.
   "Курите?" -- спросила она.
   -- Да, -- ответил я и вспомнил, что дома жена не позволяла курить в комнате.
   -- Давайте закурим, -- обрадовалась Галя.
   Мы закурили. При вспышках сигарет, я любовался ее лицом.
   В десять часов у Алисы стали слипаться глаза.
   -- Все, -- сказала она, -- будем спать.
   -- Да, но... -- начал я.
   -- Нет. Уже поздно. Сейчас все спать, а утром в зоопарк поедем! -закричала Алиса.
   Ну что мне оставалось делать?.. Утром действительно поехали в зоопарк.
   Еще неделю я чувствовал себя неловко, понимал, что надо бы зайти домой или хотя бы позвонить. Но так и не собрался. Было много работы по дому. А я не люблю делать тяп-ляп.
   Через два года Алиса пошла в первый класс. Успехи ее в рисовании были поразительные.
   С Галей все это время жили прекрасно. Но последнее время стали жить хорошо. А вчера я понял: все-таки мы с ней разные люди. Посудите сами: дома постоянный беспорядок, никогда не найдешь то, что нужно. А что за манера курить в комнате при ребенке? И скажите, сколько лет подряд можно есть одни гренки? Но, как порядочный человек, я терпел, потому что не мог бросить женщину с ребенком.
   Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы сегодня, поднимаясь по лестнице к знакомому, я не наткнулся на маленького мальчика. Он протянул ключ и сказал:
   "Дядя, открой дверь! " Разве я мог отказать ребенку?
   Замок никак не хотел открываться, и я понял: эта история надолго.
   Между Ничем в жизни человек так не обеспечен, как тоской. Оттого тоскуем, что ко всему привыкаем.
   То, чего когда-то не хватало, как воздуха, теперь не замечаем, как воздух, которым дышим.
   Недавно радовала крыша над головой, уже раздражают низкие потолки под этой крышей.
   Любимый человек -- жена, ближе которой никогда никого не было и нет, вот что досадно, плюс ее замечательный борщ со сметаной, ложка в котором стоит по стойке "смирно". Но сам борщ стоит уже вот здесь!
   То же с любимой работой, от которой ежедневно получаешь удовлетворение с восьми до семнадцати как проклятый. Оживление вызывает только обвал потолка, но, к сожалению, это не каждый день.