Альтов Семен. Собачьи радости

   В таком приподнятом состоянии как-то через высоченный забор перемахнула аллюром. Один мужик это дело увидел, обомлел, в дом пригласил. Накормил, напоил, на соревнование выставил.
   Ну, мы с блохой там шороху дали! Слышишь, рыжий, мы там врезали прикурить! Этим вычесанным, чистопородным, чуть ли не от английского короля произошедшим, рядом с нами делать нечего было! Шансов — минус ноль! Они еще на старте землю скребли, а мы с блохой финишную ленту в клочья рвали и дальше неслись! Медаль бы на грудь повесили, да не смогли на мотоциклах догнать.
   На какие только соревнования не выезжала! Чью не защищала честь! Само собой, приемы сплошь на высоком уровне вплоть до курятины. Как говорится, из грязи в князи! Шутка ли, единственная в природе скоростная дворняга! Ученые на меня набросились. Целым институтом вцепились. Задумали новую породу вывести — дворняга-экспресс. Слушай, с кем только не скрещивали! Борзые, овчарки, бульдоги, причем не какие-нибудь — все из хороших семей. Ну нарожала я им, а толку-то?! Во-первых, ради науки, а значит, без любви. Во-вторых, не меня с бульдогом скрещивайте, а блоху с бульдогом — и тигр получится! Единственное, за что меня ругали в печати, — «нет стабильности результатов». Какая стабильность? Когда блоха не кусала, какого лешего я побегу, верно, рыжий? Да хоть бы там мозговая косточка засияла! Материальные стимулы — ерунда по сравнению с моральными. А блоха грызет тебя, как совесть. Цель в жизни появляется, и несет тебя через преграды прямиком в светлую даль.
   Я тебе вот что скажу: порода, кровь голубая — ничто, пока эту кровь пить не начнут. А так, живешь бесцельно, что хочешь, то и делаешь, а значит, не делаешь ничего. Лучшие годы псу под хвост. Без блохи сто раз подумаешь: «Стоит ли заводиться, а зачем, а куда?» С блохой думать некогда, и, естественно, результат. Вот такие дела, рыжий!
   Но в одно прекрасное утро пропала блошечка. Проснулась в холодном поту, оттого что меня не кусали. Дикое ощущение! Не знаешь, куда себя деть. То ли выкрали блоху, то ли переманили. А без блохи я, сам видишь, никто, как и ты. Уши висят, лапы короткие. Барахло! Ну и выгнали в шею!
   Но на меня, скажу тебе откровенно, посадить хорошую блоху, я бы знаешь где сейчас была?.. Сегодня четверг?.. В Лондоне на бегах брала б главный приз. Вот так-то вот! А без блохи сам ни в жизнь не почешешься. Правильно сказала одна болонка французская: «Шерше ля блох» — ищите блох!

Длина ушей

    Первый.Простите, что там так мелко написано?.. «Клуб, кому за… десять»? За чего десять?
    Второй.Да идиотский клуб! Тьфу! Клуб для тех, у кого уши за десять сантиметров. Плюс голова должна быть лысой. Три волоска есть — не принимают. Два — может быть, после собеседования.
    Первый.Во компания! Ну к таким ушам и лысине глазки, наверно, квадратные? Или вообще один глаз на троих?
    Второй.Ну зачем вы так? Нормальные глаза. У каждого по два. Правда, близорукость требуется за минус десять.
    Первый.Так они же ничего не видят! Минус десять. Это… как через поводыря с биноклем по мишени стрелять.
    Второй.Зато не видят своих физических недостатков, оттого хорошее настроение.
    Первый.Ну и что интересно в своем хорошем настроении они по вечерам вытворяют?
    Второй.Никто не знает. Не попасть. Под параметры никто не подходит. Только на улице слышно, как они там визжат и хихикают.
    Первый.Ну и бог с ними! (Уходит, возвращается.)Слушайте, а вдруг там женщины?
    Второй.Возможно.
    Первый.Ага! Значит, женщин они к себе пускают. Лысых, что ли?
    Второй.Любых. Всех! Кроме блондинок, брюнеток и шатенок. Любых пускают при росте больше ста восьмидесяти шести сантиметров и со знанием японского языка.
    Первый.Послушайте! Раз остальных не пускают, значит, есть ради чего. А что, если они там?..
    Второй.Не думаю.
    Первый.Я не понимаю. Никто не знает, что там происходит, и все идут мимо?
    Второй.Кто идет мимо? Да вечером на улице тысячная толпа! Люди с ума сходят, почему никого туда не пускают. Вчера трех с разрывом сердца увезли.
    Первый.Неужели нельзя найти на них управу?
    Второй.Нельзя. Они же ничего такого не делают. Заперлись и визжат себе тихонечко. А это можно. Если негромко визжать до двадцати трех часов.
    Первый.Нет, но почему именно японский язык? Отчего ягонский? Больше никаких сведений нет?
    Второй.Говорят, видели, как тащили туда надувные матрацы, коробки макарон и лыжные палки.
    Первый.Какая связь между матрацами, палками и макаронами?
    Первый.Ну от чего можно в помещении отталкиваться лыжными палками? От макарон, что ли?
    Второй.Вряд ли. Может, как китайцы рис — палочками, они макароны — лыжными палками?..
    Первый.Допустим. А зачем при этом надувать матрац? Почему нельзя спокойно есть макароны лыжными палками сидя на стуле? Стоп! Идея! Наверно, с матраца удобнее поддевать макароны, можно взять их на абордаж.
    Второй.Нет! С матраца неудобно. Он по полу не идет. Я пробовал.
    Первый.Конечно, не пойдет по полу. Соображать надо. Заполните комнату водой — и поплывет как миленький.
    Второй.Тогда макароны намокнут, пойдут на дно.
    Первый.Не пойдут. Думать надо. Двухметровые бабы для чего? Они со дна макароны им достают и на уши вешают, чтоб подсохли. И жутко ругаются.
    Второй.Но по-японски. А эти идиоты по-японски ничего не понимают и спокойно лопают макароны лыжными палками.
    Первый.Точно! Как мы их вычислили, а? Фу, гора с плеч! Во дают! Эх, полжизни отдал бы, только одним глазком на этот дурдом взглянуть. Тьфу! Как назло, уши нормальные. Волосы, проклятые, растут и растут. Вам хорошо, вы хоть лысый.
    Второй.Могу предложить мазь для выпадения волос. Два раза мазнул — чисто.
    Первый.Два раза, и все? А с ушами, с ушами-то что делать?
    Второй.Есть английские гирьки для растягивания ушей. Будете брать?
    Первый.Просто не знаю, как вас благодарить. Неужели и я смогу лопать макароны лыжными палками! Аж слюнки текут!

Разбудить зверя

   Муравей сладко спал, когда слон нечаянно наступил ему на заднюю лапку. Муравей от боли как завопит.
   — Под ноги смотреть надо! Идиот!
   От неожиданности слон попятился и раздавил весь муравейник. Тут муравей окончательно глаза продрал, видит: над ним слон, муравейника нет. От ужаса голову потерял, кричит, сам не знает что: «Куда прешь?! Глаза ушами завесил! Пошел отсюдова вон!»
   Слон таких отчаянных муравьев в жизни не видал. Не иначе он каратэ занимается. Вон рожа какая бандитская. Повернулся слон — и бежать.
   Муравей сначала глазам не поверил, а потом от радости ошалел:
   — Да, никак, он меня испугался, а?! Струсил, толстозадый! Решил, лучше со мной не связываться. Догнать! Пару раз в ухо съездить! Когда еще такой случай представится? — И помчался муравей в погоню.
   Слон бежит, деревья валит, земля дрожит. За ним муравей с веточки на сучок переваливается, орет:
   — Держи толстого, держи жирного! Ух, бивни повыбиваю!
   Но слон быстро бегает, не каждый муравей его догонит. Особенно по пересеченной местности. Отстал муравей.
   На поляне тигр завтракает. Шум услышал — антилопа поперек горла встала:
   — Что случилось? Слон со всех ног бежит. От кого? Если уж слоны побежали…
   Тут муравей выскакивает, весь в мыле:
   — Фу! Слышь, старый, слон такой толстый не пробегал?
   — Пробегал. А вы с ним в пятнашки, что ли, играете?
   Ну, муравью кровь в голову бросилась, ничего не соображает:
   — Цыц! Матрац полосатый! Погоди, со слоном покончу, тобой займусь! Не буди во мне зверя — укушу! — И за слоном вдогонку побежал.
   — Так, — подумал тигр. — Надо сматываться. Пока не загрыз.
   Скоро все узнали, какой жуткий муравей в лесу объявился: за слонами да за тиграми гоняется. А сам никого не боится. Чуть что, как пискнет страшным голосом, — у всех мурашки по коже.
   Медведя из берлоги выгнал, живет там е молодой львицей, которую у старого льва отбил.
   В лесу что-то страшное творится. По всяким спорным вопросам извольте явиться к нему, к мудрейшему. И еще, представляете, требует, чтобы перед ним на колени вставали. Вот дожили! Нет, на колени-то каждый встать может, было бы видно перед кеы! А в траве как его разглядишь, кровопийцу рыжего? А вы спрашиваете, почему у нас все звери в очках. Хочешь не хочешь приходится с утра до вечера смотреть под ноги, чтобы нечаянно не раздавить его высочество.
   Тьфу! Вот зверюга свалился на нашу голову, не приведи господь…

Заминированный

   Мне показалось или вы нервничаете? Отчего? Надоело ждать? Не понял. А сколько мы ждем? Час? С вами, девушка, время летит незаметно. Не смущайтесь, я смотрю на вас, ни о чем таком не думая. Я думаю о другом… Скатерть в пятнах? Нет, они не забыли сменить. Это они нарочно. Специально. Для аппетита. Чтобы его не было. Конечно, унизительно. Для вас. Лично меня трудно задеть чем-либо. Даже машиной. Можно ударить меня чем-нибудь по чему-либо — не шелохнусь! Да, такая сила воли. Хотите для примера огреть меня?.. Ну, той же солонкой… по голове? Ну, пожалуйста! А пепельница вас не устроит? Жаль. Нет-нет, просто я хотел произвести на вас впечатление. Жаль… Я нагнусь, а вы… Вот, обратите внимание — следы на темени, нашли?
   Следы ведут в парк. На набережную. Попросили закурить, а я не курю. Это следы борьбы за курение. Я их обезоружил тем, что оказался выше. На три порядка выше… Когда встал, я молча повернулся и пополз. С гордо поднятой головой вдоль по набережной парка культуры и отдыха…
   Меня трудно обидеть, девочка! Оскорбить практически невозможно. Я выше. Им не достать. Они пытаются, а не достать. Это очень смешно со стороны, очень. Они не знают, что я неуязвим. Броня — десять миллиметров. Как у танка. Я живу в танке. Снаружи только глаза. Это мой наблюдательный пункт на лбу. Оттуда я наблюдаю, как они из кожи вон лезут, чтобы унизить меня, в лепешку разбиваются, а все отскакивает, отскакивает. Можете сказать все, что вы обо мне думаете. Выслушаю с интересом.
   Назовите всех тех, с кем живет моя жена, зачитайте списком. Как об стенку горох! Я удивительный, правда? Смешайте с грязью при людях. Ради бога! Отмоюсь горячей водой. Или холодной. Какая будет. А не будет, могу походить в грязи, вызывая здоровое отвращение и смеясь. Можете пугать мною детей…
   Оп-па! На вас не попало? Естественно. А меня облили. Это горячее чье-то. Борщ. Сейчас скажу с чем… Ого! С грибами. Капуста… Сметана… Соли маловато. Не беспокойтесь. Ничего страшного. Высохнет. На мне всегда все высыхает. Можно лить добавку. Вы изумлены, не правда ли? Нет, меня облили нарочно. Вот. Пожалуйста. На ногу наступили и не извинились. Они думают, я вспыхну, я разъярюсь. Мне смешны эти мелкие брызги. Еще немного — вы начнете мной восхищаться.
   Простите, меня зовут. Вон трое в углу приглашают на «Давай выйдем!». Одну минуту. Больше мне не потребуется: их трое, я один, минутное дело. Мм… Вот и я. Ничего страшного. Слабаки! Втроем не могли убить одного человека. Тьфу! Не беспокойтесь. Не надо искать. У меня этих зубов во рту знаете сколько? Я отвернусь, не хочу вас шокировать этой частью лица… Согласитесь, в моем профиле есть что-то греческое… А так? Было греческое. Выходит, кончилось. Жаль…
   Извините, только число запишу, место действия и приметы этих троих. Да, я веду маленький дневничок для себя. Мемуары. Кто, чем, когда. Знаете телепередачу? Видите ли… Как вам объяснить?.. Есть так называемая мина замедленного действия. Не взрывается годами, а в определенное время — шарах! И вы в чистом поле.
   Так вот, я — мина замедленного действия. Я заведен на двадцать ноль-ноль пятого августа этого года. Мне будет сорок лет, и я взорвусь! По московскому времени в двадцать ноль-ноль. Запомните. Нет, я не угрожаю, просто хочу предупредить тех, кто мне симпатичен. С вами их стало девять. А остальных приглашу на свой юбилей. В том числе женщин, которым отдавал руку и сердце, а взамен не получал ничего. Я этого не прощаю. Я копил в себе сорок лет, образовалась критическая масса — взрыв неминуем. Я ничего не могу поделать. Я уже себе не принадлежу — это произойдет пятого августа в двадцать ноль-ноль. У вас двое суток в запасе. Постарайтесь уехать подальше. Здесь будет страшное дело. Я взорву к чертовой матери все — с грязными скатертями, борщами, ухмылками, рожами и теми тремя мужиками, которые жрут бормотуху с хреном. «Приятного аппетита!» В клочья все, в лоскуты! Нет, уже ничего нельзя сделать. Поздно. Мне сорок лет.
   Кофе, будьте добры!.. Прошел мимо. Даже не посмотрел. Его тоже записываю. Приглашу на пятое августа.
   А вы будете жить, вы мне нравитесь, вы сидите со мной за одним столом. Теперь вы самый близкий мне человек — уезжайте подальше. Вас я предупредил. А с остальными поговорю пятого августа в двадцать ноль-ноль.

Дальновидность

   — Простите, когда умрете, сколько человек пойдет за вашим гробом?
   — Я как-то не считал пока…
   — Прикиньте ориентировочно.
   — Ну откуда я знаю… человек пятнадцать, двадцать наверно, наберется.
   — Двадцать?! А у меня сто пятьдесят!
   — Вас хоронили?
   — Пока нет. Но я уже договорился. Обзвонил, взял расписки. Мертвого обманывать — грех! Все придут, как миленькие, когда расписка. И вы придете.
   — Я??!
   — Конечно. Вы ко мне хорошо относитесь?
   — Нормально.
   — Ну вот. Неужели вам трудно будет сделать для меня такую малость, проводить в последний путь? Я бы вас проводил.
   — В какой последний путь?
   — Это займет у вас полтора часа. Автобус в оба конца уже заказан. Ну? Последняя просьба умирающего?!
   — Да вы же здоровы, как бык! Господи, прости!
   — Поэтому и прошу сейчас! Умру, — будет поздно. Так я могу на вас рассчитывать? Конечно, если я имею дело с порядочным…
   — Господи! Ну до чего вы… Да приду я, приду!
   — Благодарю вас. Товарищ обещал прилететь из Сыктывкара! Двадцать лет не виделись, все некогда, далеко! А на похороны обещал, хоть раз в жизни повидаемся! Расписочку, пожалуйста.
   — Черт возьми! Я же сказал, — приду… Где расписаться?
   — Здесь. Спасибо. Знаете, когда за гробом идет много народа, — значит, он хорошо жил. «У него было много друзей,» — скажут, Столько друзей, пусть после смерти, но есть! Итак, вместе с вами у меня на похоронах будет сто пятьдесят два человека, надеюсь, вы придете с женой? Целая траурная процессия! Как у знаменитости! Да! За барахлом столько народа не пойдет! Раз на широкую ногу умер, значит, широко жил!.. Хотелось бы посмотреть, как это будет выглядеть! Сделайте, пожалуйста, пару снимков для меня, ладно? А в чем вы будете? Оденьте на похороны этот костюм, он мне нравится. Только галстук построже, — все-таки похороны! Надгробное слово я могу от вас ждать?
   — О чем вы говорите!
   — Заранее благодарю. У вас тембр красивый, скажете: «Такой человек был!»
   — Такой человек!
   — Нет! Знаете, как сделаем? Вы сначала слезы сдержите, а потом вдруг расплачетесь, хорошо? (Всхлипывает.) На кого ж я вас покинул!.. (Рыдая.) Смерть вырвала из наших рядов удивительного человека! Кажется, вчера еще… Господи!..
   — А отчего он умер? То есть вы?
   — Ах, оставьте меня! Уйдите! Хочу побыть один. Каждый раз так расстраиваюсь, просто нет сил дожить до этих похорон!
   — Не дай бог! Надеюсь, все будет хорошо — доживете! А уж похороним вас — не пожалеете!

Волк и семеро козлят

   Идет по лесу серый волк — зубами щелк, а навстречу ему семеро козлят. И такие на вид симпатичные, просто слюнки текут! Волк страшно обрадовался неожиданной встрече и говорит шестерым козлятам:
   — Козлятушки-ребятушки, а что это мы в лесу в такое позднее время делаем, а?
   — Мы… А мы… гуляем, — испуганно ответили пятеро козлят.
   — И нисколечко вам не страшно в лесу, вот так, вчетвером?
   — Страшно, — заплакали трое козлят.
   — М-да, — зевнул волк. — Конечно, страшно в лесу. Страшно, потому что не поете. Молодежь, вам еще жить и жить, а вы не поете. Песенки знаете? А ну, давайте дуэтом!
   — «Жил-был у бабушки серенький козлик…».
   — «Вот как, вот как! Серенький козлик!» — подхватил волк. — Погромчей давай, пободрей! Ну! Запевала ты мой единственный! Ближе, я плохо слышу… А худой-то какой, чем поет непонятно…
   — Ах, певуны мои милые, — бормотал волк, укладываясь под деревом. Могут же, если захотят, могут… Но обязательно поломаться вначале…

Про того, кому больше всех надо

   Зимой люди переходили речку по льду, летом шли по пояс в бурлящей воде. Человек сделал из бревен мостик. Теперь все шли по мосту, было тесно, люди ругались:
   — Да что же это делается? Придумал, понимаешь, мост, давку устраивает! Что ему, больше всех надо, что ли?
   Человек вырыл возле дома колодец. Люди наливали полные ведра чистой воды, вскидывали на плечо коромысло, кряхтели:
   — Ну, тип! Вечно ему больше всех надо! Ни у кого нет колодцев — и ничего, а у него, видите ли, — возле самого дома!
   Чтобы летом не было пыльно и жарко, человек посадил вдоль улицы деревья, и уже через несколько лет шумела прохладная листва, к осени под тяжестью плодов гнулись вниз ветви. Люди рвали сладкие плоды, сидя в тени, сплевывали косточки и возмущались:
   — Тьфу! Раньше была улица как улица. Куда ни глянешь, горизонты какие-то. А теперь?! Как в лесу живем, честное слово! И что ему, больше всех надо?
   Умирая, человек попросил похоронить его на кладбище рядом с отцом и матерью.
   — Ишь ты, какой хитрый! На кладбище и так не повернуться, а его, видите ли, возле папы с мамой положи. Все не как у людей.
   И похоронили его в стороне на высоком холме.
   Глядя издали на его могилу, люди говорили:
   — Вот, полюбуйтесь! Все лежат на кладбище друг на друге, понимаешь! А этот разлегся на холме, как у себя дома. Ему и при жизни больше всех надо было.
   И люди начали хоронить своих близких на холме, рядом с могилой человека.

Человек-птица

   У него была мечта — летать!
   Он мечтал утром, днем, вечером, мечтал изо всех сил, и однажды к утру у него выросли крылья. Не бог весть какие, но крылья. Он замахал ими и полетел. Честное слово, полетел!
   Ах, какое это было счастье — лететь!
   Увидев в небе стаю птиц, человек полетел к ним. «Привет, птицы!» крикнул он и засмеялся. Птицы переглянулись и спросили:
   — А ты кто такой?
   — Я человек, который мечтал летать.
   — Ах, человек… Ну так мечтай, где положено. Лети на землю!
   Человек полетел на землю. Там были люди. «Привет вам, люди!» — закричал он и засмеялся.
   — А ты кто такой? — спросили люди, подозрительно заглядывая ему за спину.
   — Я человек, который мечтал летать.
   — Еще один, — сказали люди. — А ну, дуй отсюда, пока не забрали! Тетерев!
   Человек полетел. Он летел над морями и лесами, горами и линиями высоковольтных передач, летел, пока хватило сил. Опустился на крохотный остров, которого не было ни на одной карте. Там на скалах сидели люди с крыльями за спиной. «Привет! А вот и я!» — сказал человек и засмеялся.
   — Привет! — сказал кто-то. — Только не ори, понял?
   — Но я человек, который мечтал летать. Братцы, я…
   — Тсс! Ты здесь не один, понял? Мечтал, пока не полетел. А раз полетел, значит, мечты больше нет. Отдыхай. — И говоривший устало спрятал голову под крыло.
   — Вот чудаки! — человек засмеялся. — Когда есть крылья, как не махнуть за линию горизонта? Интересно, что там?
   И человек полетел.
   Потому что одним даны крылья, чтобы прятать голову под крыло, а другим дана голова, чтобы летать. С крыльями или без. Крылья обязательно вырастут за время полета.

Умелец

   Золотые руки у Федота Березова! Когда в первый раз заходишь к нему в дом, то поначалу кажется, что в нем абсолютно пусто. И только когда хозяин начинает знакомить со своей коллекцией, начинаешь понимать, какие удивительные сокровища собраны под этой крышей.
   Федот — мастер уникальной миниатюры. Вот прямо передо мной на стене висит известная картина «Иван Грозный убивает своего сына». Пронизанное драматизмом полотно выполнено на срезе конского волоса. А всего в картинной галерее Федота двенадцать картин.
   Хозяин приглашает нас к столу. Садимся пить чай. На столе — прелестный чайный сервиз на двенадцать персон, расписанный картинами из жизни природы. Весь сервиз состоит из двенадцати маковых зернышек.
   Как и все дома в этой деревне, дом Березова славится своим хлебосольством. Дети расставляют баночки с разносолами, вареньем и прочими вкусными вещами, которые достают из холодильника, — его Федот мастерски выдолбил в сосульке, висящей за окном!
   Маленькая девочка, очевидно дочурка Федота, просит у папы денег на мороженое.
   — Возьми сама, — ласково говорит он и кивает на кошелек, искусно сшитый из шелупайки семечки подсолнечника.
   Кошелек лежит на тумбочке возле двуспальной кровати. Весь спальный гарнитур вырезан из цельного зернышка перца.
   Обращает на себя внимание обстановка квартиры: тончайшей работы ореховый гарнитур — стол, стулья, сервант, диван, канапе — все из скорлупы кедровых орешков. Уютно смотрятся на стене часы с кукушкой в рисовом зернышке… Каждый час кукушечка выскакивает и что-то истошно кричит.
   Подойдем к книжным полкам, сплошь уставленным шедеврами отечественной и зарубежной литературы. Все это каким-то чудом уместилось на кусочке пчелиных сот величиной с ладонь. От меда странички несколько слиплись, но если послюнить палец, можно кое-что разобрать. Отдельно на окне лежит любимая книга Федота — «Три мушкетера» Дюма. Она позаимствована из библиотеки.
   А вот и последняя работа Федота: в стеклянной бусинке два крошечных микроба — один в синей маечке, другой в красной. И что характерно, оба в черных трусах. Их сшила жена Федота — Мария, тоже большая искусница.
   Что-то давно пищит за дверьми. Оказывается, это пришла с поля любимая корова Федота Эсмеральда. Мария, гремя ведрами из ольховых шишечек, уходит. Очевидно, пошла доить…
   Кстати, все экспонаты в этом доме-музее настолько тонкой ювелирной работы, что их трудно заметить невооруженным глазом. Все эти чудеса можно разглядеть только под микроскопом. Этот микроскоп, увеличивающий в тысячу раз, смастерил Федот в свободное от работы время. Весь сложный прибор с механикой, оптикой смонтирован в зерне озимой пшеницы и лежит в мешке, где этой пшеницы пуда полтора.
   Временами слышен негромкий приятный звон. Это Федот подковал всех блох серебряными подковами. «Какой талант!» — думаю я, глядя на Федота через микроскоп, увеличивающий в тысячу раз.

Але-Оп!

   — Поверьте, этого вы не увидите ни в одном цирке мира. Номер экстра-класса. Смотрите. Я беру из чана совершенно живую салаку. Бьется, видите?.. А теперь смотрите туда — морж открывает пасть. Жоржик, але!.. Я кидаю салаку. Хрум — и нет салаки! Ну как?
   — Здорово… наверно. Простите, ну а что тут такого? Я в цирке никогда не был… Может, я чего-то не совсем… Ну подумаешь, морж слопал салаку. И кот съест. И я съем. Только дайте. Я же не выступаю с этим крупными буквами на афише. Один ест другого. Что тут экстра-класса?
   — Вы ничего не поняли. Салака перед тем, как попасть моржу в пасть, делает тройное сальто. Тройное! Смотрите, я повторяю. Ап!
   — Ах вот оно что. Простите, обсчитался. Тройное. Это другой разговор. Браво! Браво! А как же… простите, я в цирке не был, как вы добились?.. Ведь салака согласилась крутить это дело, отправляясь, как говорится, в последний путь? Грубо говоря, как вы добились такого щемящего зрелища?
   — Лаской! Исключительно лаской. — Дрессировщик погладил бочку с салакой, и та вздрогнула.
   — Неужели в природе существуют такие ласки, чтобы в ответ в пасть прыгали?..
   — Конечно. Но знали бы вы, чего мне это стоило! Глупее салаки, пожалуй, только килька. Лишь на четырехсотом килограмме до нее дошло, что надо делать именно тройное сальто.
   — Понял… Ну а как вы моржа заставили?.. Морж — тюфяк полный, он запросто может обсчитаться и с голодухи после одного сальто проглотит. Какой же лаской надо?..
   — Да самой обыкновенной человеческой лаской. Уверяю вас, моржи, как люди, все понимают. До трех считает как миленький. А сейчас он и сам у меня делает тройное сальто.
   — Морж? Тройное сальто? Бедняга. Неужели есть такая ласка?..
   — Есть. Смотрите. Жоржик! Приготовились! Делаем дяде тройное сальто или… Ты понял? Раз, два, три! Але-оп!..
   Морж сделал тройное сальто и прыгнул в пасть дрессировщика.

Соучастник

   С деньгами получалась вечная путаница. У одного они есть, а ему плохо, у остальных ничего нет — им хорошо!
   И решили все оценивать по-другому. По времени. Каждая вещь теперь стоила столько, сколько человек над ней работал.
   Скажем, один целый год пишет роман. Другой за полчаса делает отличную табуретку, а за год, соответственно, пятнадцать тысяч отличных табуреток. Третий за полгода строит дом, а за год — два дома. Значит, тот, кто писал роман в течение года, имел право обменять его на один дом плюс семь с половиной тысяч табуреток. Или же на пятнадцать тысяч табуреток, но тогда дом ему, естественно, уже не полагается. И все довольны, потому что все по-честному. И тут приходит один человек и говорит: