– Вы ее помните? – спросил он.
   Она покачала головой:
   – Не слишком хорошо. Только как она пела мне колыбельные. И еще иногда мне кажется, что я помню ее прикосновение к моей щеке или запах ее духов. Отец говорит, она была очень красивой и доброй, ни одна леди с ней не сравнится. Он поэтому больше и не женился. – Анна засмеялась. – Так что я мало от нее унаследовала – ни красоты, ни доброты!
   – Не могу согласиться. Во всяком случае, насчет красоты, – сказал Роб. Его привычная манера легкого флирта разрушила мимолетный момент близости.
   – Я не добра?
   – Доброту очень переоценивают. Живость – вот что мужчина ищет в женщине.
   Анна подумала о рыдающей шлюхе в рваном платье. Она не выглядела особенно оживленной, но Анна не видела ее до ссоры. Возможно, ночью она и была такой.
   Неужели все случилось только этим утром? А казалось, прошло уже много дней.
   Сама того не желая, она внезапно ощутила прилив радости оттого, что он разглядел в ней живость и красоту. При этом она отлично понимала, что это всего лишь флирт – ничего не значащие слова, которые он, несомненно, уже не раз говорил женщинам. Вот только свой девичий задор она давно потеряла. Он давно уже погребен в реальном мире.
   – Живость может навлечь неприятности, которых она не стоит, – серьезно сказала Анна. – К примеру, как ваше плечо?
   В ответ он согнул руки, словно проверяя их на прочность. Под тонкой тканью дублета взбугрились мышцы.
   – Лучше, благодарю вас. Моя сестра милосердия знала свое дело.
   Анна думала, что он скажет что-то еще, объяснит, как его ранили, но он промолчал. Молчание, мягкое и тяжелое, как сама ночь, окутало их, словно покрывало. Она позволила себе немного придвинуться и даже не отстранилась, когда его рука легонько обвила ее плечи.
   – Расскажите о тех мирах, что вы видели за звездами, – попросила она. – Расскажите, каково было убегать к ним.
   – Убегать? – повторил он. Она чувствовала, как он смотрит на нее в темноте: внимательно, напряженно, словно хочет узнать все ее тайны. – А от чего хотите убежать вы?
   «От всего», – хотелось ответить Анне. Она испытывала сильнейшее желание хоть на минуту перестать быть собой, сбежать от своей обыденной жизни, обыденной самой себя. И еще ей хотелось, чтобы он тоже перестал быть собой. Чтобы они ничего не знали друг о друге. И о мире за пределами сада.
   – Скорее, я хочу убежать к чему-то, – сказала она. – К чему-то прекрасному, чистому, доброму. И мирному.
   – И красивому? – предположил он. – Да, думаю, тоже всю свою жизнь ищу что-то подобное.
   Анна вдруг почувствовала на щеке его легкое прикосновение. Оно казалось совсем невесомым, но кожа словно вспыхнула искорками. От неожиданности она отшатнулась, но он не позволил ей отстраниться. Его ладонь накрыла ее щеку с такой осторожностью, словно она была из тончайшего фарфора, и Анна невольно подалась к нему.
   Медленно и дразняще его рука скользнула ниже, к атласной ленте, обрамлявшей вырез. Не спуская с нее потемневших глаз, он легонько поиграл этой лентой. Он даже не коснулся мягкой выпуклости, что выглядывала из скромного немодного декольте, но Анна все равно задрожала. Она чувствовала себя натянутой струной. Казалось, она рассыплется на куски, если он ее не коснется.
   – Почему вы всегда носите серое? – спросил он, покручивая пальцами ленту.
   – Мне… мне нравится серый, – прошептала она. – И его легко держать в чистоте. – И в сером легко слиться с окружающим. Самый подходящий цвет для женщины, которая все время снует за сценой.
   – В моем звездном королевстве вы бы носили белый атлас и синий бархат, усыпанный жемчугом и расшитый сияющей серебряной нитью.
   Он провел рукой по длинной прядке, что выбилась из ее прически и легла на плечо. Анна чувствовала его теплое прикосновение.
   – А ваши волосы были бы увиты лентами и нитками драгоценностей.
   Анна неуверенно засмеялась:
   – Это было бы не слишком практично, учитывая, что я занимаюсь хозяйством. Я бы вечно за них зацеплялась и пачкала.
   – Да, но в моем королевстве вы бы этим не занимались. Вы были бы королевой всего, что только можно увидеть, сидели на золотом троне, а все слуги сбивались с ног, только чтобы исполнить ваше желание.
   – Золото, серебро и жемчуг? – повторила она, зачарованная его прикосновением, его словами. – А знаете, мне очень нравится ваше королевство.
   Он запустил пальцы ей в волосы и притянул ближе, так близко, что она почувствовала шепот его дыхания. Потом обхватил ладонью ее затылок, удерживая голову.
   – Вы всего этого заслуживаете, – произнес он.
   Легкомысленность исчезла, он смотрел и говорил очень серьезно. – Ваша жизнь должна быть иной, не соутворковской.
   У Анны защипало в глазах, она побоялась, что сейчас расплачется. Но она не могла – не здесь, не с ним! Она и так чувствовала себя слишком открывшейся и уязвимой. Хотелось отвернуться, но он ей не позволил. Он держал ее не больно, но крепко.
   – Вы ничего не знаете о моей жизни, – произнесла она.
   – Я – поэт, Анна, – ответил он. – Мой удел все подмечать, даже то, что я предпочел бы не видеть. А я вижу, вы печальны…
   – Я не печальна!
   Она не станет печалиться, пока это зависит от нее. Печаль, гнев, любовь – чувства приносят только неприятности. Она предпочитала покой.
   – Печальны, прекрасная Анна. – Он притянул ее к себе так близко, что они легонько соприкоснулись лбами. Она закрыла глаза, но он все равно был рядом – и очень близко. – Я вижу, и это меня печалит. Мы оба слишком многое видим, слишком многое чувствуем. Просто не хотим этого признавать.
   Нет, ничего подобного! Она не хочет этого знать, слышать. Она снова сделала попытку вывернуться, но Роб внезапно наклонил голову и поцеловал чувствительное местечко чуть ниже уха. Она ощутила легкое прикосновение его языка.
   Анну захлестнула горячая, обжигающая волна. Она ахнула и вцепилась в его дублет, сминая дорогой бархат в отчаянной попытке удержаться на ногах.
   Она сдалась под натиском головокружительного водоворота желания, закрыв глаза и откинув голову. Жаркий открытый рот медленно скользил по шее, легонько прикусывая кожу в районе плеча.
   – Роберт! – вырвалось у нее, и его руки сомкнулись у нее на талии.
   Он посадил ее себе на колени, и их губы встретились. Она ощутила грубый, настойчивый натиск его рта.
   Никогда еще Анна не чувствовала такой странной слабости. Внутри поднималось что-то глубинное, древнее, подчиненное инстинктам. Оно вытесняло все вокруг, и теперь она видела и чувствовала только Роба. Только его поцелуй.
   Она ощутила давление его языка и раскрыла губы. Он принес с собой вкус вина, и мяты, и еще чего-то темного и глубинного, чего она так сильно хотела. Словно пытаясь его удержать, Анна обняла Роба за шею и почувствовала грубоватый шелк его волнистых волос.
   Их языки встретились, и Роб глухо застонал. От этого горлового звука ее желание многократно усилилось, она просто обезумела. Он был поразительно живым, самым живым из всех, кого она когда-либо знала, и ей отчаянно захотелось испить его жизненной силы. На какое-то мгновение он дал и ей почувствовать себя живой – освободившейся от своего спокойного, застывшего существования, но ее испугали собственные чувства. Она буквально утонула в нем.
   Анна напряженно застыла, и Роб, казалось, уловил ее внезапный страх. Он оторвался от ее губ, и в этот момент облака сдуло ветром. Серебро лунного света осветило его лицо, отбросив угловатые тени. На секунду он оказался перед ней как на ладони, и она увидела в его глазах ужас, словно он только что осознал, что делает. Кого целует.
   На нее обрушился ледяной холод, страсть превратилась в холодный пепел.
   Что она наделала? Как он мог сказать, что знает ее, когда она даже сама себя не понимает?
   Она оттолкнула Роба и поднялась с его коленей, чувствуя, как по телу скользят его руки. Без его объятий Анна сразу же задрожала, понимая, что должна бежать от него.
   Если бы только она могла убежать и от себя. Она помчалась к дому и не остановилась, даже услышав, как он зовет ее. Ворвалась в дом, пронеслась мимо столовой, где до сих пор шла пирушка, и взбежала по узкой лестнице к себе в спальню. Захлопнула и заперла на засов дверь, словно это могло помочь.
   Спотыкаясь, прошла мимо своей кровати под балдахином, которую уже расстелила горничная, и подошла к окну. Его открыли, чтобы впустить в комнату свежий ночной воздух, и Анна видела внизу сад, полный теней и секретов.
   Роба там уже не было. Каменная скамья пустовала. Может, он тоже сбежал от того, что вдруг вырвалось между ними на свободу?
   Правда, она не представляла себе Роба Олдена, который от чего-то сбегает. Он, как никто другой, всегда шел навстречу опасности.
   Анна закрыла окно и медленно опустилась на пол, юбки легли вокруг неровным кольцом. Она прижала к глазам ладони, стараясь изгнать из памяти эту ночь. Скоро уже рассветет, наступит новый день с обычными обязанностями. Скоро она сможет затеряться в суматохе жизни, и все случившееся покажется ей сном. Глупым сном и мечтой.
   Так все и должно случиться.

Глава 5

   «И это прекрасный удел, этот рай – ничто в сравнении с вашим… с вашей…»
   Роб уставился на чернильные буквы, его накрыла тяжелая волна гнева. Не то, все не то – этим утром нужные слова просто не шли на ум, находясь взаперти, пленниками за непроницаемой стеной. Сегодня не будет нежных слов о любви. Не от него.
   Гнев сжигал все на своем пути. Гнев и некое чувство, которое он раньше никогда не испытывал и презирал, – чувство вины. Совесть, которой, как он считал, он не имеет, не может себе позволить, сейчас колола не хуже наточенного кинжала.
   – Раны Христовы! – выругался он и бросил перо.
   Чернила забрызгали разложенные на столе бумаги, запятнали только что начертанные слова. Последнее, о чем он может сегодня думать, – это работа.
   Все его мысли занимала Анна Баррет – и это стало причиной безумного гнева.
   Роб откинулся на спинку стула и размял руку; испачканные чернилами пальцы затекли от стараний записать слова нежности и любви, которой никогда не существовало. Он вспомнил, как эта рука прошлой ночью касалась Анны и как он, не удержавшись, отдался во власть сладостного искушения ее мягких волос и благоухающей кожи.
   Вспомнилось, как он пробовал ее на вкус, когда их губы слились воедино, словно сладкий созревший фрукт для изголодавшейся плоти. В тот миг все вокруг словно исчезло, будто на свете остались только они двое. И он растворился в ней. Самообладание, от которого зависела его жизнь, исчезло в одно мгновение, и он испытал отчаянную потребность в Анне.
   Хотел ее, нуждался в ее нежности, и, будь они в тот момент в спальне, он бы задрал ее юбки и взял в порыве отчаянного желания.
   Благодарение звездам, они стояли в нескольких футах от дома, где было полно людей. Что, должно быть, и привело Анну в чувство, и она его оттолкнула.
   Чистый шок, отразившийся у нее на лице, пробудил Роба от чувственного сна. При воспоминании об этом гнев усилился, правда, Роб не понимал, на кого сердится, на себя или на Анну. Вот если бы сейчас подвернулась хорошая драка! Сражение стерло бы, уничтожило бурлящий поток эмоций, и он смог бы забыться. На какое-то время.
   Роб оттолкнулся от стола так резко, что стул загромыхал на неотесанном полу. Он отпихнул стул с дороги, подошел к окну и толчком распахнул раму, впуская первые утренние лучи.
   Он снимал комнату на верхнем этаже таверны под названием «Три колокольчика», с нее открывался вид на глухие улочки соутворкских предместий. Его жилище возвышалось даже над свесами почти соприкасающихся крыш близлежащих домов, что давало больше воздуха и света, чем в сырых комнатах этажом ниже, а это хорошо, учитывая долгие часы, проводимые им в уединении за сочинительством. Зловоние грязных улиц немного отдалялось, и он мог работать. Это было пусть маленькое и неотесанное, но его убежище.
   Вот только сегодня ему было здесь не укрыться. Убежище превратилось в тюрьму, заточившую его наедине с нежданными чувствами и желаниями. Он желал Анну Баррет – и только ее.
   Роб уперся руками в побитый оконный притвор и глянул вниз, в переулок. Но перед глазами у него стояли не фланирующие барышни и не пьяницы, плетущиеся домой после ночной пирушки. Анна заняла все его воображение. Ее полные розовые губы, влажные от его поцелуев, и глаза-изумруды, ошарашенные и широко раскрытые. И тело, такое нежное и прильнувшее.
   Анна Баррет – самая колючая, самая отстраненная из всех известных ему женщин – таяла в его объятиях. Ввергла его в душевный раздрай, с которым, как он считал, давно справился. Кто бы мог подумать, что такое возможно? У того, кто вершит человеческие судьбы, явно есть чувство юмора.
   Это явилось для Роба сюрпризом, а ведь он думал, уже ничто в этой жизни не сможет его удивить. И что одиночество очень соблазнительно.
   Но он не может поддаться искушению – ни самой Анны, ни чего-либо с ней связанного. Узнай она правду о его занятиях в «Белой цапле», она бы лично кастрировала его ржавой саблей и выбросила лишнее в Темзу.
   Роб повернулся спиной к яркому солнцу, что поднималось над остроконечными крышами, и стянул через голову мятую, всю в чернилах рубашку. День быстро вступал в свои права, и ему нужно было работать.
   О, если бы только его работа была хоть вполовину приятна, как вчерашняя прогулка по саду. Он, не задумываясь, встретился бы с любой опасностью, если бы впереди его ждала такая награда.
   Но именно легкомыслие, импульсивность и желание получить удовольствие любой ценой привели его к нынешнему положению. Это всегда было слабостью семьи Олден.
   Поливая лицо и грудь холодной водой из таза, он думал о своей семье. Обычно он не позволял себе к этому возвращаться. Бессмысленно и глупо вспоминать о том, что было до лондонской жизни, до Соутворка. То время ушло, и он сам сделал выбор. Прошлого не вернуть. Узнай родители, чем он сейчас занимается, они бы от него отреклись. Короткое заключение в тюрьму после очередного поединка открыло во всей красе, во что превратилась его жизнь и как далека она от той, прошлой. Он, несомненно, стал бы для родителей разочарованием.
   Но его сестра – милая Мэри, которая ушла от него уже давно, – все еще была с ним. Порой он почти чувствовал за плечом ее печальную душу. Это память о ней толкала его вперед, поддерживала и не давала погибнуть среди всех опасностей и легкомысленных выходок. Он должен сделать это ради нее. Должен добиться задуманной цели и только после этого успокоиться.
   Это стремление и вело его вперед. Он не позволит Анне Баррет ему помешать, не важно, насколько хороша она в поцелуях и как сильно он ее хочет.
   Роб с силой растер лицо грубым полотенцем, словно хотел стереть вчерашнюю ночь и чувства, которые она всколыхнула в его давно похолодевшей душе. Стереть все. К сожалению, это невозможно, но так он, по крайней мере, будет выглядеть более респектабельно. Как человек, занимающийся важными делами.
   Он натянул чистую рубашку и потянулся за своим лучшим дублетом красного бархата с золотыми пуговицами. Он надевал его прошлой ночью, и теперь дублет валялся на смятой постели, до сих пор источая аромат роз и самой Анны, их вчерашней близости.
   – Ах, чтоб тебя, – пробормотал он и отбросил дублет в сторону. Другой лучший дублет – из темно-пурпурного бархата и черной кожи – был строже предыдущего. Так даже лучше, учитывая, куда он направляется.
   Роб быстро оделся, пригладил волосы и потянулся за коротким черным плащом и пачкой бумаг.
   Он должен появиться на Ситтинг-Лейн еще до вечера.
* * *
   – Анна, дорогая, ты не заболела?
   – Что? Что ты сказал? – переспросила Анна, продолжая смотреть в окно, где было по-утреннему светло, вдали по улице медленно передвигались пешеходы – все казалось таким обычным. Те же самые деревья и разросшиеся кустарники, которые она видела каждый день. Как в таком знакомом месте ее могли полностью захватить мечты и фантазии? Даже под покровом ночи.
   Она до утра не могла заснуть, пытаясь решить столь изощренную задачу.
   – Я только сказал, что ты сегодня утром какая-то рассеянная, – пояснил отец. – Ты сейчас прольешь пиво.
   Анна глянула вниз – она разливала некрепкое пиво по глиняным кубкам – и с ужасом поняла, что действительно начинает лить через край. Она быстро поставила кувшин на стол и потянулась за полотенцем, чтобы стереть капли.
   – Какой стыд, – пробормотала она. – Прости, папа. Сегодня я действительно чувствую себя немного усталой.
   – Садись и съешь хоть немного хлеба, – сказал Том, пододвигая ей блюдо с хлебом и сыром. – Не стоило вчера приглашать столько народу на ужин. Мы уж слишком припозднились.
   «Да, не стоило», – мысленно согласилась Анна и равнодушно взяла кусок хлеба. Может, тогда бы она провела спокойный вечер наедине с книгой, а не бродила по темному саду с Робертом Олденом, как последняя идиотка.
   Она почувствовала, как загорелись щеки при воспоминании об их поцелуе, о том, как она упала к нему на колени и вцепилась в него, словно тонула, а он был ее единственным спасителем. Но во всем этом была какая-то неизбежность, словно они – персонажи какой-то пьесы с предопределенными судьбами. Между ними уже давно росла какая-то неясная связь, потребность друг в друге. Связь, которой она не понимала и не хотела.
   Она сделала большой глоток пива. Может, это и к лучшему. Все уже произошло и осталось в прошлом, теперь они могут обо всем забыть.
   А что, если еще не совсем в прошлом? Что, если это снова случится и она опять поведет себя как распутница?
   Анна чуть не засмеялась при этой мысли. Распутница или нет, она знала, что за Робом гоняются толпы женщин – и винчестерские гусыни, и изысканные придворные дамы. Она постоянно видела их в «Белой цапле», кроме того, его воздыхательницы с сияющими глазами и низкими декольте всегда кружили вокруг сцены. Ему уж точно не до такой невзрачной вдовы, коей является она.
   Ей надо просто его забыть – мысленно превратить вчерашнее сумасбродство в безумный сон и двигаться дальше. Ничего сложного.
   Вот только это не так просто, даже при свете дня.
   – Дальше у нас будут тихие, спокойные вечера, – пообещал отец. – Больше никаких поздних ужинов. Я могу пойти в таверну и там почитать актерам новые пьесы.
   – Приглашай их к нам, когда тебе хочется, в любое время, – сказала Анна и снова наполнила себе кубок, на этот раз внимательно проследив, чтобы не пролить ни капли. – Я не против.
   – Я не хочу добавлять тебе лишних забот, моя дорогая. Ты и так столько на себя взвалила. Может, нам съездить за город отдохнуть?
   – Отдохнуть за городом? – изумилась Анна. Ее отец был закоренелым лондонцем, родился и вырос здесь. Грязные воды Темзы у него в крови. Ему бы никогда не пришло в голову поехать за город отдыхать.
   – Именно так. Мне кажется, тебе нужен отдых, кроме того, скоро придет жара. И потом вдруг снова нагрянет чума?
   – Не нагрянет.
   Но вот сама загородная поездка, свежий воздух и долгие спокойные прогулки – почему бы и нет? Побыть вдали от театра и Роба Олдена. Такая перспектива показалась ей очень заманчивой. Но…
   – Но у меня слишком много работы, чтобы уехать.
   Томас пожал плечами:
   – Как скажешь. Просто подумай об этом, моя дорогая. Нам обоим смена обстановки пошла бы на пользу, особенно сейчас.
   Анна засмеялась:
   – Да ты же в деревне умрешь со скуки! Откуда это внезапное желание покинуть Лондон? – Внезапно ее охватили неприятные подозрения. – У тебя какие-то неприятности?
   – Что?! Конечно нет! – взревел тот, но его грубые морщинистые щеки стали пунцовыми, и он не встречался с ней взглядом. – Как тебе только такое пришло в голову? Когда это у меня бывали неприятности?
   «Постоянно», – подумала Анна. В Соутворке неприятности поджидали на каждом углу, особенно таких, как ее отец, – людей, которые занимаются делами на не самых чистых улицах. Но раньше он никогда не порывался отсюда сбежать. Казалось, он получает удовольствие от подобной жизни. Точно так же, как Роберт.
   – Я подумаю над этим, – сказала Анна. – В жаркую погоду у нас меньше зрителей. Но сейчас я должна заняться делами.
   Отец кивнул, кажется несколько успокоившись. Правда, на лице у него до сих пор играл виноватый румянец.
   – Чем ты сегодня занимаешься, дорогая?
   – Сегодня крайний срок платить за аренду, а несколько арендаторов до сих пор нам ничего не дали. Я собираюсь лично нанести им визит. Тебе придется присмотреть за репетицией в театре, иначе артисты все утро будут болтаться без дела.
   Отец снова кивнул, но она боялась, что он скорее будет прохлаждаться вместе с ними. Она поднялась со стула и поцеловала его в лысеющую макушку. Старый повеса… как же она его любит, несмотря ни на что! Он был для нее единственным родным человеком, а она – для него. Она обязана о нем позаботиться.
   – Я вернусь после обеда, – пообещала она. – Ни о чем не волнуйся.
   Он ласково похлопал ее по руке:
   – Я и не волнуюсь, дочка. Пока ты здесь, мне не о чем волноваться.
   Анна покинула столовую и поднялась к себе, чтобы захватить шляпку и шаль. Прикалывая к аккуратной прическе серую шляпку с высокой тульей, она поймала в маленьком зеркале свое отражение. Обычно она бросала в зеркало лишь беглый взгляд, но сегодня засмотрелась подольше, изучая свое бледное лицо.
   Ее отец всегда говорил, что она очень хорошенькая и похожа на свою мать, но сама Анна так не считала. Она видела разряженных придворных леди с золотыми локонами и розовыми щечками, белоснежной грудью и усыпанным драгоценностями корсажем. Как ими восхищались мужчины! Она понимала, что она совсем не такая. У нее темные и прямые волосы, правда густые и длинные. Глаза излишне раскосые, слишком острый подбородок. Худая и бледная и, как указал Роб, всегда носит простые серые платья. Губы довольно красивые, но слишком часто сжимаются в тонкую ниточку от беспокойства.
   Она не из тех красавиц, на ком задержит взгляд такой прекрасный дьявол, как Роберт.
   – Наверняка прошлой ночью он сильно перебрал эля, – произнесла она вслух и покрепче засадила шпильку. И она сама, наверное, тоже – или опьянела от лунного света и слов Роба в редкий момент истины, когда он поделился с ней своим прошлым.
   Но то было прошлой ночью. Сегодня новый день, и ее ждет работа.
   Анна набросила на плечи шаль и потянулась за своей рыночной корзинкой. Спустившись вниз, она обнаружила, что отец все еще сидит за столом со своим пивом. Он выглядел непривычно грустным и погруженным в себя. Без сомнения, у него что-то случилось. Но у нее не было времени разгадывать эту загадку. Мужские секреты подождут. Сегодня ей предстоит заниматься фунтами и пенсами, в которых она разбиралась.
   «Эти мужчины! – возмутилась она про себя. – Мне их никогда не понять».
* * *
   Анна уже почти подошла к своему первому месту назначения – публичному дому матушки Нэн, как вдруг заметила в толпе Роба. Он выделялся своим высоким ростом, а перья на шляпе трудно было не заметить. Ее сердце вдруг забилось быстрее.
   У нее не было времени подготовиться к встрече с ним после прошлой ночи, она испытывала неуверенность и смущение. Она терпеть не могла этих чувств. Как он посмел нарушить ее душевный покой?
   И как смеет ее даже не замечать?
   Анна прижалась к побеленной стене, чтобы Роб ее не увидел, и стала смотреть, как он быстро идет по дороге, даже не глядя по сторонам. Снующие вокруг люди, переругивающиеся компании, человеческие сплетения – все перед ним расступались, как перед коронованной особой. Его не толкали, не хватали за руку, не подсовывали товары, никто не осмеливался его ограбить. Просто невероятное зрелище.
   А сам Роб, казалось, всего этого не замечал, потерявшись в своих мыслях. Брови нахмурены, на лице застыло мрачное выражение. Ни малейшего намека на привычную беззаботную веселость, только какая-то важная цель, толкавшая его вперед.
   Куда же это, интересно, он направляется? Анна невольно заинтересовалась. В ее мире любопытство не приветствовалось. В их окрестностях лучше было интересоваться только своими делами, да и то это не всегда спасало. А Роб, казалось, обладал свойством приносить с собой неприятности.
   – О, что я творю? – прошептала Анна, тем не менее следуя за ним, словно ноги ей больше не повиновались, стараясь не упускать из виду перья на шляпе. Только надо быть очень осторожной, чтобы он ее заметил.
   Она никогда не видела Роба таким серьезным и целеустремленным, таким погруженным в себя. У него большие долги или он замысливает преступление? А может, он собирается продать свою новую пьесу другому театру, прямо перед носом у отца?
   Миновав толпы людей и запруженные магазины, они свернули на улицу, что пролегала вдоль речного берега. К счастью, она не была пустынна, что позволяло Анне прятаться и оставаться незамеченной. Лодочники зазывали на переправу пассажиров, им вторили торговцы рыбой, предлагая свежий улов.
   Роберт быстро продвигался вперед, и Анне пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать. Они миновали какие-то склады, сгрудившиеся дома торговцев. Показался Лондонский мост с головами казненных, которые слепо взирали со своего насеста на человеческую толкотню. Роб пошел по громадному сооружению, и Анну внезапно пробрал озноб, она поняла, куда он направляется – к молчаливой каменной громаде Тауэра.