Аматуни Петроний Гай. Голубой нуль

Аматуни П Г
Голубой нуль

   Петроний Аматуни
   Голубой нуль
   Фантазия в эпистолах (что означает - в письмах)
   "Уважаемый тов. Редактор!
   Зная Вашу любовь к удивительным историям, я пересылаю письмо моего друга, командира корабля Василия Ивановича Козлова, и если я не сделал этого немедленно, то лишь потому, что мне понадобилось время прийти в себя от изумления.
   Лично я отказываюсь от комментариев. Смею, однако, заверить, что тов. Козлов, с которым дружу двадцать лет, - человек с безукоризненной репутацией, прекрасный летчик, налетавший двадцать тысяч часов. До прошлого года он работал в Ростове-на-Дону, а потом переехал в Ташкент. Никто из знающих его не помнит случая, чтобы тов. Козлов когда-либо сказал лишнее. Он здоров, годен к полетам без ограничений и никогда не страдал заболеваниями нервной системы.
   Вот, собственно, все, что я хотел Вам написать, прежде чем Вы приметесь за чтение заверенной нотариусом копии письма тов. Козлова. Оригинал хранится у меня...
   Ваш. П.А.".
   "Привет, старина!
   Пишу тебе из Кисловодска. Не тревожься, я здоров более чем когда-либо, но эти чертовы эскулапы... (далее следует несколько чисто "авиационных" терминов; я их не привожу), эти чертовы эскулапы сочинили уже столько страниц в моей истории болезни, сколько не наберется во всех томах нашего "Тихого Дона".
   Но к делу.
   Десятого числа прошлого месяца меня вызвал командир и коротко изложил суть спецрейса, который мне надлежало выполнить.
   - В районе Южных Гималаев, - сказал он, - работает научная экспедиция. Слетайте к ним и доставьте продукты, одежду и кое-что из технического снаряжения.
   - Понял вас.
   - Возьмите с собой бортмеханика Клинка и штурмана Бондарева.
   - Будет сделано.
   Слетать, старина, предстояло на несколько тысяч километров в глубь наименее исследованного района земного шара.
   Полдня мой второй пилот Ваня Кузнецов (тихий юноша, которого мы в наказание за его молодость прозвали Кузнечиком) и Володя Бондарев клеили карты и прокладывали маршрут, а радист Гриша Матвейчук запасался нужными сведениями и документами.
   Ну и местность, скажу тебе! Ни приводных радиостанций, ни пеленгаторов, одни горные кряжи и горушки тысяч по пять-шесть и выше.
   Загрузились. Володя Клинк заправил все баки "под пробочки", и мы взлетели. Не буду описывать тебе весь долгий путь Главное - последний этап. Летим: высота - 5200 метров, погода - ясно, видимость - "мильон километров"...
   Суровый пейзаж, старина! Темно-синие скалы внизу и льды и снега на вершинах. За бортом мороз 30 градусов, а в кабине сидим в одним костюмчиках. Отопление нормальное, да и вообще техника нас не подвела.
   Бондарев глаз не сводит, с гор и все время сличает их с картой; Кузнечик потихоньку любуется пейзажем; Клинк дремлет, как многие бортмеханики в рейсе в хорошую погоду. Гриша Матвейчук выстукивает что-то своим телеграфным ключом на Большую землю, а я на штурманской линейке прикидываю тонно-километраж и примерную производительность полета.
   И вдруг - бах! - пушечный выстрел, и оба мотора, давно нескольку выхлопов, стали. Клинк мигом очнулся и принялся проверять бензокраны, показания приборов и все такое.
   У меня все внутри оборвалось... Выключаю автопилот, перевожу самолет в планирование. Начинаю соображать, куда девать шестнадцать тонн нашей техники.
   - Командир! - крикнул Матвейчук. - Я сейчас передаю по радио, что моторы отказали.
   - Я точно знаю этот район, - наклонился ко мне Бондарев. - И не прерывал детальной ориентировки...
   Кивнул хлопцам - действуйте! - и выбираю местечко получше. Но что справа, что слева - один черт; для посадки самолета местность никудышная...
   Стало тихо-тихо. Машина снижается, горы все ближе, настроение падает вместе с высотой. По передним стеклам текут и смерзаются струйки крови. Здоровенная птичья лапа точно скребет когтями по стеклу.
   Надо же случиться такому! Даже над Гималаями в воздухе оказалось тесно, и мы не разминулись с какой-то огромной птицей. Крылатый хищник, властитель местных небес, решил отомстить нашей технике, без труда ворвавшейся в его холодные владения...
   Ах, еще бы тысчонки две высоты - и Клинк, возможно, сумел бы вдохнуть жизнь в моторы! Но где их взять, старина? "Лунные" скалы вылезают со всех сторон и растут, будто мы рассматриваем их сквозь увеличительное стекло.
   Вот справа - узкое ущелье, километров на двадцать в длину, а у самого начала его - единственная пригодная площадка. Подвернули мы с Кузнечиком вправо и сели на нее с убранным шасси.
   И только тогда я почувствовал усталость.
   Редчайший случай в авиации, и надо же ему достаться на нашу долю! Дело было к вечеру и всего в 347 километрах от цели...
   Справа - гигантская дьявольская "расческа" из черно-серых скал, слева глубокий запекшийся шрам в могучем теле хребта, а сверху сыплются на нас трескучие сухие снежинки, гонимые морозным дыханием гор.
   Но вся эта прелесть, сам понимаешь, особенно хороша, когда ты видишь ее у себя под крылом, когда вместо ноющей тишины твой слух бодрит шум моторов и когда стрелки приборов не стоят на нулях...
   Клинк от души повозился в носу пилотской кабины и доложил нам обстановку. Крылатый разбойник таранил нас "в лоб" и буквально вывернул наизнанку все хозяйство включения зажигания, разомкнул контакты, оборвал проводники и выключил моторы.
   И вот мы одни, под крышей мира, на самом чердаке...
   Конечно, мы знали, что завтра, пусть через два-три дня, нас найдут, но все же картина не из приятных. Хлопцы мои держались бодро, а Кузнечик с Клинком даже начали сражаться в шахматы. Продуктов у нас вдоволь.
   Спали в пилотской кабине, в меховых мешках. При посадке дверь грузовой кабины выломало, и мороз там делал что хотел.
   Утро... Бондарев готовит завтрак, Матвейчук включил рацию (благо аккумуляторы целые!) и связывался с Большой землей.
   - Командир, - сказал он, - спрашивают: как самочувствие и сможем ли продержаться еще?
   - Сможем, - ответил я. - Пусть вышлют другой самолет в экспедицию...
   - Они так и делают.
   - Ну и отлично.
   После завтрака для поддержания духа я предложил ребятам продолжить шахматный турнир. Кузнечик полез в грузовую кабину, где он накануне оставил доску с отложенной партией, пошарил там и возвратился с лицом, бледным, как синоптическая карта.
   - Что с тобой, парень?
   - Командир, шахмат нет...
   - Будет тебе. Кузнечик!
   - Даю слово, командир, и там... чьи-то следы...
   Я мигом вылез из самолета, глянул на снег и обмер. Веришь ли, старина, всякая всячина полезла в голову, будто фильтры в мозгу засорились!
   - Это... "снежный человек", - прошептал Бондарев, вылезая за мной.
   Тогда я немного успокоился: снежный или другой, во всяком случае, человек, а не дьявол. С пистолетами в руках мы двинулись по следам. Отошли уже метров на пятьсот, как мой Кузнечик ойкнул и присел, а Клинк попятился и почему-то стал умильно приговаривать:
   - Кутю-кутю-кутю...
   Снова меня бросило в жар. Вижу: из-за скалы выглядывают два волосатых рыжих балбеса и наблюдают за нами. Под мышкой один из них держит нашу шахматную доску.
   Но что меня поразило более всего, так это то, что они не убегали от нас! А ведь все, что я слышал и читал до сих пор о йети - "снежном человеке", говорило за то, что они должны были убежать.
   Стали мы ласково увещевать их на разные голоса и подходить ближе. Йети по-прежнему не убегают, только переводят взгляды с нас на самолет, и такое впечатление, что вид нашего самолета внушает им не страх, а, напротив, успокаивает!
   - Бондарев, - тихо говорю я, - дай-ка им свою штурманскую линейку. Она белая, блестящая, должна им понравиться.
   - Ни за что! - с достоинством произнес штурман.
   - Командир, - прервал его Матвейчук, - я им лучше дам Хлеба: у меня есть в кармане булка. Дать?
   - Попробуй.
   Гриша смело подошел к ним и протянул половину булки одному и половину другому. Взяли!
   - Молодцы, шахматисты, - подбодрил их Бондарев, и знакомство стало налаживаться.
   Дальше - лучше. "Шахматисты" пошли вместе с нами к самолету и без всякой боязни (заметь это, старина!) полезли в грузовую кабину.
   Это были крепкие ребята с длиннющими руками, короткими ногами. Головы у них были чуть откинуты назад, заостренные к макушке. Уши острые, большие надбровные дуги и довольно мирно смотревшие карие глаза. Но зубы у них такие, что они могли бы перекусить и подмоторную раму, если бы не питали какой-то удивительной симпатии к технике.
   Прошло часа два. Мы пообедали вместе с гостями, и дружба их стала простираться так далеко, что вскоре один из них даже полез целоваться с Клинком.
   - Я вижу, что у тебя налаживаются с ними вполне родственные отношения, - заметил Бондарев, жуя колбасу.
   - Во-первых, я жертвую собой во имя науки, а, во-вторых, - ответил Клинк, - стоит мне сейчас молвить словечко, и кое-кому из нас несдобровать...
   - Нет, нет, тезка, - взмолился штурман, - я сказал это, движимый только чувством юмора и уважения... к науке.
   - Тут другой йети, как бы желая не обидеть и штурмана, дружески обнял его за плечи, и я явственно услышал хруст чьих-то костей. Впрочем, секунду спустя Кузнечик отвлек йети горстью шахматных фигур, и Бондарев был спасен.
   Йети, ответив Кузнечику благодарным взглядом, принялся пищать от радости и издавать гортанные звуки.
   Часом позже мы вышли из самолета, и йети пошли к горам, оборачиваясь и точно приглашая нас следовать за ними. Любопытство, старина, великая сила, и не каждый совладает с ней! Мы пошли за ними.
   Менее чем в трех километрах от места нашей вынужденной посадки йети стали спускаться вниз по хорошо протоптанной тропинке. Она круто сворачивала за острый выступ скалы, и когда мы обогнули ее, то увидели... Я не могу передать тебе наше изумление. Между скал был прочно зажат корабль, точнее - его останки. Не самолет, а именно корабль, космический корабль.
   Мы провели в ракете несколько часов. Призвав на помощь всю свою сообразительность, мы попытались представить, что же произошло с этим космическим кораблем. Было очевидно, что ракета разбилась при посадке, и люди, прилетевшие с другой планеты, погибли. Сохранился только грузовой отсек, в котором и жили наши йети. Но откуда они взялись? Вероятно, это были потомки обезьян, которых космонавты взяли вместе с собой с намерением выпустить сначала их на поверхность той планеты, которую отыщут в космосе. Чудом спасшиеся, они прижились и дали потомство.
   Теперь ты понимаешь, что такое "снежный человек"?! Мы были у истоков тайны, которая беспокоит умы миллионов людей!
   Нам пришлось покинуть корабль, когда Кузнечик, выбегавший послушать, не летит ли самолет, крикнул:
   - Командир! Летят, за нами летят!..
   Мы вышли, щурясь от яркого дневного света. Справа высилась километровая стена хребта с миллионами тонн снега на вершине, а слева, за останками межпланетного корабля, почти отвесно вниз уходил бездонный обрыв пропасть.
   Добежав до своего самолета, мы увидели вдали три блуждающие точки вертолетов - нас искали в ущелье. Клинк притащил ракетницу и принялся палить: в небо одна за одной взвились разноцветные ракеты.
   Вскоре нас заметили, и вертолеты гуськом направились к нам, наполняя ущелье грохотом. Снежная вершина хребта заколебалась, наклонилась и гигантской Ниагарой покатилась вниз. Рев лавины покрыл шум вертолетов. На наших глазах скалы, служившие опорой межпланетному кораблю, рухнули, и все, что осталось от неведомых пришельцев из космоса, вместе с "шахматистами", посыпалось в бездну, ударяясь и разламываясь на мелкие куски. Более получаса сверху неслись глыбы льда, камни и потоки снега, погребая все в непроходимой глубине сужающейся пропасти...
   В ущелье закрутились вихри, и нашим вертолетчикам пришлось немало потрудиться, прежде чем им удалось пробиться к нам.
   Вот и все, старина!
   А потом...
   До сих пор над нами подсмеиваются, а эти чертовы эскулапы (далее опять следуют "термины", которые я не решаюсь воспроизвести), эти чертовы эскулапы, сочувственно кивая головами, направили нас лечиться. Ведь единственное доказательство у нас - это... нехватка шахматных фигур, то есть сплошная "минус-материя"!
   Вот почему мы сейчас в Кисловодске.
   Черкни откровенно, старина: веришь ли ты мне? Если да, то я на обратном пути загляну к тебе и как-нибудь вечерком подробно расскажу о том, что мы увидели в космическом корабле. И еще жди посылку...
   Ну, пока! Привет всем твоим домашним и нашим авиаторам.
   Твой Василий.
   Интересно: поверишь ли ты мне? По крайности, найди мне такого ученого мужа, который взялся бы всерьез доказать, что рассказанное мной невозможно... Ну и эту штучку покажи ему..."
   "Товарищ Редактор!
   Со своей стороны, я присоединяюсь к просьбе моего друга, хотя лично я ему верю.
   С приветом П.А.
   Ростов-на-Дону, пятница, 1981 год".
   "Уважаемый П.А.
   Ваше письмо в самом деле может представить некоторый интерес для наших читателей. Не ручаюсь, но весьма возможно, что мы им воспользуемся в одном из наших ежегодных сборников фантастики.
   Портфель издательства, как всегда, переполнен, однако Вас мы пока не лишаем надежды...
   А что это за "штучка"? В самом деле... О "снежном человеке" мы решили больше ничего не публиковать. Но вот эта штучка... Гм...
   Редактор".
   "Уважаемый тов. Редактор!
   В современных больших самолетах есть особые небьющиеся шары, начиненные кой-какой аппаратурой, остающейся целой при неприятностях.
   Так вот, Василий отыскал такой шар и в космическом корабле, и даже слегка поковырялся в нем. Особенно понравилось ему некое подобие миниатюрной магнитофонной кассеты, которую он прихватил с собой, а затем переслал мне.
   Ваш П.А.".
   "Черт возьми, уважаемый П.А.!
   Уж не затеряли ли Вы ее, эту занятную штучку? Немедленно высылайте ее нам! Мы разберемся быстрее.
   Редактор".
   "Уважаемый тов. Редактор!
   Выслать Вам эту штучку я не могу, ибо она может пригодиться, если Василия Козлова обвинят в склонности к фантазированию. Другой мой друг, известный физик, уверяет, что, даже если она окажется пустышкой, он легко найдет специалистов, которые без труда докажут ее непреходящую ценность и тем самым поддержат Козлова.
   Есть еще и третье обстоятельство: она пока "не заговорила..."
   Но вот-вот... Ваш П.А.".
   "Уважаемый П.А.
   Когда она заговорит - тщательно все застенографируйте или уж запомните, что ли... И результат - в наш адрес.
   Редактор".
   "Уважаемый тов. Редактор!
   Сегодня эта чертовщина слегка заговорила!
   Мы буквально ходили вокруг нее, а все дело в том, что нам надлежало влезть внутрь этой штучки, хотя бы мысленно...
   Усекли?
   Она действует телепатически!
   А когда надо, подчиняясь мысленным приказам (или просьбам?), проецирует чертежи, схемы, фотографии, рисунки или даже целые фильмы на любую гладкую поверхность, и позволяет все это... сфотографировать.
   Вот так-то.
   Извините, я просто забыл, к кому обращаюсь...
   Одним словом, этот звездолет забрел к нам из такого далека, что...
   ...Впрочем, пока я расскажу Вам в общих чертах все, что мы узнали, и, разумеется, по порядку.
   Это значит, что мое повествование хорошо бы разбить на параграфы. Или как это принято в литературе серьезной - на главы.
   Хорошо бы, да ведь не зря говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Я не жалуюсь ни на то, ни на другое; более того - у меня так много друзей, мечущихся по всей вселенной, что я едва успеваю читать их занятные письма и только из-за недостатка времени - по этой причине - не берусь сам за перо...
   А упомянул я о своих друзьях не зря, ибо есть еще одно письмишко, которое, уважаемый тов. Редактор, следует преподнести Вам, прежде чем я расскажу о содержании "штучки"...
   Прилагаю неполную, но существенную копию письма другого моего друга космонавта Осипа Рубайло, большого выдумщика, если речь не идет о космических полетах.
   П.А.".
   Из письма О.Р. к П.А.
   "...Я уже лег на обратный путь к родному очагу, как вдруг в моем одноместном автоматическом звездолете приборная доска онемела. Только что я несся в своем футляре с оглашенной скоростью, и вот теперь: стрелки, индексы, крючочки и петельки на шкалах приборов возвратились к своим нулевым или нейтральным положениям, сигнальные лампочки погасли, световые полоски и всплески на командном осциллографе исчезли...
   Я знал, что такое возможно лишь при отключенной технике, скажем на стоянке, и просто невероятно в рейсе; однако не мог избавиться от факта.
   Проверил источники питания, АЗСы, пораскинул умом, насколько позволяла маленькая кубатура моего космического корабля, и понял, что ситуация "того"...
   Откинув занавеску, глянул и за окошко: там властвовал беспросветный мрак - исчезли все звезды мироздания, даже те, что были рядом, в родной Галактике.
   Убедившись, что Природа - по крайней мере в этом уголке - вымерла и никуда не спешила, я негромко чихнул, что делал всегда в минуту душевного подъема.
   И в то же мгновенье сквозь обшивку звездолета снаружи просунулась чья-то физиономия, поразительно знакомая и вместе с тем странная.
   Несколько секунд спустя рядом со мной появилась вся фигура этой физиономии полностью и поставила меня перед необходимостью описать ее...
   Если коротко - то это прозрачное существо напоминало нашего всеобщего предка, - я имею в виду не Адама, а одного из тех, что прыгали по деревьям и были далеки от теории относительности.
   - Ну-с, а дальше что? - спрашиваю.
   - Я робот, - представился он. - С планеты Уэп, я изучаю Нуль, а вы вторглись в него...
   - Откуда вы знаете русский язык?!
   - Я говорю на языке, на котором вы думаете, а как он называется представления не имею.
   - Ах так... А при чем "нуль"?
   - Но ведь нуль - понятие математическое: а здесь-ничего, кроме математики, не было до вашего появления.
   - Однако не все нули одинаковы: один произошел от того, что из семи вычли семь, другой является началом какого-нибудь отсчета, третий получился потому, что какое-то число помножили на нуль; все они как бы разноцветные!
   - Тогда этот, - робот указал белесым пальцем на окно, - "Голубой"... Самый что ни на есть первородный, сам по себе. И произошел он не от умножения, не от вычитания, а таким и был от рождения. Он - Ничто!
   - Забавно. А каковы его особенности?
   - Во-первых, тут нет Времени...
   - А где же оно?
   - Время, как считают наши ученые, есть главная сила Природы, оно обеспечивает причинность: сперва появляется причина, а потом - следствие. Других обязанностей у Времени нет! Поэтому оно не имеет обратного хода.
   - Разве причина не сама по себе переходит в следствие?
   - "Сама по себе" существует только Природа.
   - Я привык к земному символу Времени: оно движется наподобие Стрелы от прошлого к будущему, а где-то в середине ее исчезающе тонкой черточкой приютилось Настоящее. Мы как бы постоянно живем на стыке...
   - Лучше изобразить Время в виде Колеса, - сказал робот, - порождающего не одну, а две маленьких стрелы; в верхней части обода устремленную вперед, а внизу - назад. Само же Колесо есть то Настоящее, которое люди всегда чувствуют своим "я". Не исчезающая черточка на Стреле Времени, а Колесо!
   - В таком случае, - заметил я, - это не просто маленькие стрелы, указывающие направления, а векторы.
   - Пожалуй...
   - Ведь это Колесо не только вращается, но еще и устремляется вперед?..
   - Несомненно, - подтвердил робот. - Объективная реальность не имеет, так сказать, массы исторического покоя.
   - Коли так, - заканчиваю я, - то верхняя точка на ободе Колеса успевает пройти вместе с осью вращения какой-то путь по прямой вперед, а внизу другая точка, тоже вектором, унесется в Прошлое...
   - Эти векторы наши ученые называют квантами Будущего и Прошлого! ("Кванты" - это ваше слово...)
   - А какую роль играет диаметр этого колеса?
   - Величина колеса как бы символизирует размер тех элементарных частиц, из коих состоит его вещество... В одних галактиках оно состоит из мелких "зерен" и Время там быстрое, как бы "с ветерком", а есть "зерна" покрупнее, и с ними мороки поболе, а Время внутри их медленное. Время вообще зависит от размеров породивших его физических систем: чем больше сама система, тем медленнее "течет" ее среднее Время! К примеру, в любой галактике ее собственное время быстрее, чем в метагалактике в целом... Ведь Время есть не пассивная среда обитания материи, а ее свойство и способ существования! И только ею, материей, оно порождается, или точнее, - "включается"...
   - А может, есть такие уголки Вселенной, где наши законы природы недействительны?
   - Несмотря на свое неисчерпаемое многообразие, - возразил робот, Природа не так "легкомысленна", как вам думается. Только в "Голубом нуле" может происходить нечто невообразимое, да и то лишь только потому, что там нет вообще "законов Природы", а мы хотим установить: не есть ли их отсутствие тоже одним из незыблемых правил?
   - А Пространство? Бывает ли оно первородно пустым?
   - Природа состоит из Бытия и Стремления, то есть из Пространства и Времени. Любое явление, если оно есть, то есть.
   - Даже пустота, - настаиваю я.
   - Весьма вероятно, - добавил робот, - что Мир вообще создавался на пустом месте и, так сказать, из пустого "теста"... И нынче вы угодили во что ни на есть именно первозданную пустоту, совсем вроде той, какая была еще до Акта Творения...
   - ...и в которой нет Времени.
   - Но зато вокруг теперь что-то происходит... Смотрите!
   В самом деле, приборная доска моего звездолета стала медленно оживать.
   - Сейчас объясню, - ответил робот на мой немой вопрос. - Вещь вне пространства существовать не может. А раз так, то не пространство должно заботиться о вещах, а они сами о себе. Вот почему все материальное, возникая, реорганизует для себя пустое пространство и создает себе геометрическую среду, придающую жесткость аморфной пустоте. И кубической формы...
   - ...Геометрию? - уточнил я. - А что породило его?
   - Если бы знать! Одно из двух: либо вещество излучает какие-то "Лучи Геометрии", либо "пустота" "Голубого нуля" напоминает озерцо переохлажденной воды: кинь камешек - и око с треском покроется ледяным панцирем. Вы влетели в "Голубой нуль", и его аморфная потревоженная "пустота" слегка обрела геометрическую размерность, чтобы было веществу чем уцепиться за пространство. Но для движения надо затратить определенную энергию, зависимую от его массы и желаемой скорости.
   - Почему же это геометрическое поле, - кивнул я в сторону окна, - не шарообразное, а похожее на куб?
   - О! - почти увлекся робот. - Необходимое материи пространство есть четырехмерное, без ограничивающего геометрического центра: шары, цилиндры, спирали, кренделя и прочие виды объема заключены в нем, а не наоборот!
   - Вон как...
   - Но чтоб это узнать - мы долго искали в нашей вселенной кусочек Пустоты, пока нашли ее.
   - Так вы уже были здесь?
   - Здесь нет: это вторая полость... А наш великий теоретик...
   - Продолжайте, - попросил я.
   - Он автор Гипотезы существования в мире Анти-Пустоты.
   - Так-так.
   - Может быть, - надеется он, - когда эти две пустоты сливаются, происходит Начало Мира?
   - Не лишено остроумия, - заметил я. - А как? Путем взрыва?
   - Вероятнее всего! И когда мы обнаружили эту вторую пустынность, Теоретик возликовал, но сказал: "Сами в нее не лезьте, подождите любопытного и понаблюдайте: если он не отправится к праотцам да не возникнет там новый мир - значит эта Пустота обычная. Плюсовая".
   - А-а, - взъярился я. - Значит, я стал подопытным кроликом?!
   - Но ведь вы появились так стремительно... К тому же все обошлось! Поздравляем вас и будем ожидать следующего пришельца...
   - ...вместо того, чтобы предупредить его?
   - Но и мы сами не знаем, из какого мы мира: плюсового или минусового. Откуда он появится - тоже не знаем, а если предупредим, то... еще более останемся в неведении!
   - Тогда вот что... Где ваши хозяева?
   - Их уже нет...
   - Как "нет"? И почему "уже"?
   - Они превратились в Туннель, а нас оставили на исследовательской космической станции, неподалеку отсюда.
   - Зачем?
   - Чтобы показывать место Туннеля, вести поиски Большого Голубого Нуля, то есть абсолютно пустого пространства, и рассказывать, куда делись они, наши хозяева... Их тела тоже стали энергией.
   И тут, старик, наговорили мне такое, что не воспринимается умом, хотя и не лишено внутренней логики. (Или не всяким умом...)
   ...Короче, будто семь планет нашей Галактики из числа имеющих развитую цивилизацию и колоссальные энергетические ресурсы, объединились и стали пробивать четырехугольного сечения прозрачный Туннель в почти пустом "рыхлом" и уже по одному по этому - "в чистом виде" - непреодолимом пространстве, окружающем, по их предположениям, всю метагалактику, то есть вселенную, ставшую и нашим домом.
   Делалось это, насколько я понял, так: очередной гигантский звездолет, несущий в себе - словно аккумулятор - трудно представимое количество энергии, вырывался на самый "первый край" операции.
   Подойдя к рассчитанной точке, он посылал вперед - по строго рассчитанному направлению - импульс, и пространство (в зоне геометрического луча) мгновенно превращалось в Туннель - не аморфный, как "студень", а уже трехмерный.
   В общем, пространство, в котором до этого звездолет увязал как в песке, вдруг становилось жестким, геометрическим, и космонавты - посылая импульс за импульсом - продвигались вперед раз за разом, пока не истощался ассигнованный для этих целей энергетический запас.
   Затем прилетали космонавты с другой планеты и проделывали такую же простую по замыслу работу.
   Важная деталь, старик: каждый импульс пробивал туннель длиной примерно тысячу световых лет, затем он почему-то, так сказать, _самонаращивался_ еще раза в три-четыре.