Страница:
– Ну… вообще-то четверо. Считая меня.
– Кроме того, вы еще не предприняли ничего значительного, кроме – сообщают мне на форуме – надписей во славу Дьявола на эстакаде Ангуиллара-Сабациа.
– А, вы их заметили? – не без гордости спросил Саверио.
– По факту выходит, что дела у вашей секты не ахти. И сам понимаешь, при нынешнем кризисе ваши шансы продержаться еще один год невелики. Извини за прямоту, но ваша роль в суровой действительности итальянского сатанизма ничтожна.
Саверио отстегнулся.
– Мы принимаем меры. Планируем найти новых адептов и совершить акции, которые заставят сатанистский мир обратить на нас внимание. Нас мало, но мы сплоченны.
Куртц продолжал гнуть свое:
– Мое тебе предложение – распустить Зверей и присоединиться к проклятому выводку Сынов Апокалипсиса. Предлагаю тебе стать нашим референтом по Центральной Италии.
– В каком смысле?
– Будешь директором отделения Сынов Апокалипсиса в Центральной Италии и Сардинии.
– Я? – Сердце Саверио преисполнилось гордости. – Почему я?
– Жнец хорошо отзывался о тебе. Сказал, что в тебе есть харизма и жажда деятельности и что ты преданный слуга Сатаны. Сам понимаешь, чтобы быть главой сатанистской секты, нужно возлюбить силы Зла больше себя самого.
– Он правда так сказал? – Саверио не ожидал такого. Он был уверен, что Паоло его ненавидит. – Хорошо. Я согласен.
– Прекрасно. Мы устроим в твою честь оргию в Террачине. Там у нас несколько новобранок из Агро-Понтино…
Мантос откинул голову на подголовник.
– Мердер, Зомби и Сильвиетта будут рады такому предложению.
– Не разгоняйся. Предложение действительно в отношении тебя. Твои адепты должны будут заполнить бланк заявления, который можно скачать на нашем сайте, и послать нам. Принимать или не принимать – будем решать в индивидуальном порядке.
– Понял.
Голос Куртца снова стал холодным:
– Сам понимаешь, где протекции – там делу конец.
– Разумеется.
– Тебе надо будет приехать в Павию на короткую стажировку, чтобы получить основные представления о принятой у нас литургии.
Саверио посмотрел в окно. Дорога еще не расчистилась. По ту сторону шоссе, по покрытой рекламными щитами насыпи проехала электричка на Рим. Она походила на светящуюся змею. Перед входом в супермаркет толкались люди с тележками. Луна над крышами напоминала спелый грейпфрут, а Полярная звезда, та, что ведет мореходов… Это она или не она?
“Что-то мне нехорошо”.
Все из-за папарделле с зайчатиной, они застряли в желудке. Мантос чувствовал неприятную тяжесть внизу пищевода. Он разинул рот, словно ощутив позыв к зевоте, но вместо этого рыгнул, едва успев закрыть рот ладонью.
Куртц продолжал объяснять:
– …На первых порах ты мог бы делить обязанности со Жнецом…
“Здесь внутри слишком душно…” Саверио терял нить разговора. Он нажал на кнопку, чтобы опустить стекло.
– …По этому пункту у тебя недобор, но я тебе их дам, не волнуйся, и потом…
Воздух извне заполнил салон машины, принеся с собой запах картошки фри и кебаба из киоска напротив торгового центра. Прогорклый запах вызвал у него приступ тошноты. Он скрючился и подавил позыв.
– …Устроим несколько сатанистских месс в районе Кастелли-Романи, разумеется под твоим непосредственным контролем, и еще потребуется…
Он попробовал сосредоточиться на монологе Куртца, но его переполняло ощущение, будто он слопал кило тухлой требухи. Саверио расстегнул пуговицу на штанах и почувствовал, как раздувает живот.
– …Энотребор, наш референт по южной Италии, готовит серьезные выступления в Базиликате и Молизе…
“Алка-зельтцера или хотя бы глоток кока-колы…”
– Мантос? Мантос, где ты там?
– Что?
– Ты меня слушаешь?
– Да… Конечно…
– Так тебя устроит встреча на будущей неделе, чтобы набросать план действий?
Саверио Монета хотел бы ответить: да, он сочтет за честь, он будет счастлив стать представителем по центральной Италии и Сардинии, и все же… И все же так не годилось. Ему вспомнилось, как отец подарил ему “Малагути-50”. Саверио все годы учебы в старших классах мечтал о мотороллере, и отец пообещал, что если экзамен на аттестат зрелости он сдаст на шестьдесят баллов, то получит его в подарок. Последний год Саверио налег на учебу по полной и в итоге справился. Шестьдесят. И отец, вернувшись с работы, показал ему на свой старый зловонный “малагути”. “Вот. Он твой. Слово надо держать”.
Саверио рассчитывал на новенький мотороллер.
– То есть как? Ты мне отдаешь свой?
– Денег на другой нет. Этот тебе не годится? Что в нем не так?
– Ничего… Но на чем ты будешь ездить на фабрику?
Отец пожал плечами.
– На общественном транспорте. Не беда.
– Но тебе придется на час раньше вставать.
– Обещание есть обещание.
Мать, однако, не удержалась:
– Посмотрим, хватит ли у тебя духа заставить отца добираться до работы на своих двоих?
В последовавшие за тем месяцы Саверио попытался поездить на “малагути”, но всякий раз, как он садился за руль, перед глазами вставал образ отца, в пять утра выходящего из дома, кутаясь в пальто. Его брала такая тоска, что в конце концов он оставил мотороллер во дворе, и кто-то его украл. Так остались без транспорта и он, и отец.
Никакого отношения к происходящему этот эпизод не имел, и все же что-то стоящее они со Зверями сделали. И он чувствовал себя немного в долгу перед этими бедолагами, которые поверили в него. Не может он их бросить.
Куртц хочет надуть его. Как отец в той истории с мотороллером. И тесть, когда пообещал, что даст ему ответственную должность в компании. Как его надула Серена, сказав, что станет его гейшей и что близнецы по большому счету доставляют не больше хлопот, чем один ребенок.
Из-за этого он и стал сатанистом. Потому что все его дурачили.
“Что это к черту за подарок, если каждый раз, как ты им пользуешься, твоему отцу приходится ездить на автобусе?”
Саверио Монета всех их ненавидел.
Всех до одного. Все человечество, которое строит все на обмане и эксплуатации себе подобных. Ненависть напитала и закалила его. Ненависть его охраняла. Ненависть дала ему силы не сломаться. И в конце концов Саверио сделал ее своей религией. А Сатану своим богом.
Куртц был такой же, как и все. “Какого хрена он позволяет себе говорить, что роль Зверей Абаддона ничтожна?”
И Мантос ответил:
– Нет.
– Что – нет?
– Нет. Меня не интересует твое предложение. Я останусь во главе Зверей Абаддона.
Куртц был удивлен.
– Ты уверен? Подумай хорошенько. Другой раз предлагать не буду.
– И не надо. Может, роль Зверей Абаддона и ничтожна, как ты говоришь. Но и рак вначале лишь клетка, а потом он растет, размножается и косит тебя. Роль Зверей будет такой, что с нами все будут считаться. Вот увидишь.
Куртц захохотал:
– Не смеши. У вас нет шансов.
Саверио пристегнул ремень.
– Может, и так, а может, и нет. Это еще неизвестно. И потом, я уж скорее монахом стану, чем твоим представителем.
И он окончил разговор.
Остатки заката растворились, и на землю спустилась тьма. Предводитель Зверей Абаддона включил левый поворотник и резко тронулся с места.
8
9
10
– Кроме того, вы еще не предприняли ничего значительного, кроме – сообщают мне на форуме – надписей во славу Дьявола на эстакаде Ангуиллара-Сабациа.
– А, вы их заметили? – не без гордости спросил Саверио.
– По факту выходит, что дела у вашей секты не ахти. И сам понимаешь, при нынешнем кризисе ваши шансы продержаться еще один год невелики. Извини за прямоту, но ваша роль в суровой действительности итальянского сатанизма ничтожна.
Саверио отстегнулся.
– Мы принимаем меры. Планируем найти новых адептов и совершить акции, которые заставят сатанистский мир обратить на нас внимание. Нас мало, но мы сплоченны.
Куртц продолжал гнуть свое:
– Мое тебе предложение – распустить Зверей и присоединиться к проклятому выводку Сынов Апокалипсиса. Предлагаю тебе стать нашим референтом по Центральной Италии.
– В каком смысле?
– Будешь директором отделения Сынов Апокалипсиса в Центральной Италии и Сардинии.
– Я? – Сердце Саверио преисполнилось гордости. – Почему я?
– Жнец хорошо отзывался о тебе. Сказал, что в тебе есть харизма и жажда деятельности и что ты преданный слуга Сатаны. Сам понимаешь, чтобы быть главой сатанистской секты, нужно возлюбить силы Зла больше себя самого.
– Он правда так сказал? – Саверио не ожидал такого. Он был уверен, что Паоло его ненавидит. – Хорошо. Я согласен.
– Прекрасно. Мы устроим в твою честь оргию в Террачине. Там у нас несколько новобранок из Агро-Понтино…
Мантос откинул голову на подголовник.
– Мердер, Зомби и Сильвиетта будут рады такому предложению.
– Не разгоняйся. Предложение действительно в отношении тебя. Твои адепты должны будут заполнить бланк заявления, который можно скачать на нашем сайте, и послать нам. Принимать или не принимать – будем решать в индивидуальном порядке.
– Понял.
Голос Куртца снова стал холодным:
– Сам понимаешь, где протекции – там делу конец.
– Разумеется.
– Тебе надо будет приехать в Павию на короткую стажировку, чтобы получить основные представления о принятой у нас литургии.
Саверио посмотрел в окно. Дорога еще не расчистилась. По ту сторону шоссе, по покрытой рекламными щитами насыпи проехала электричка на Рим. Она походила на светящуюся змею. Перед входом в супермаркет толкались люди с тележками. Луна над крышами напоминала спелый грейпфрут, а Полярная звезда, та, что ведет мореходов… Это она или не она?
“Что-то мне нехорошо”.
Все из-за папарделле с зайчатиной, они застряли в желудке. Мантос чувствовал неприятную тяжесть внизу пищевода. Он разинул рот, словно ощутив позыв к зевоте, но вместо этого рыгнул, едва успев закрыть рот ладонью.
Куртц продолжал объяснять:
– …На первых порах ты мог бы делить обязанности со Жнецом…
“Здесь внутри слишком душно…” Саверио терял нить разговора. Он нажал на кнопку, чтобы опустить стекло.
– …По этому пункту у тебя недобор, но я тебе их дам, не волнуйся, и потом…
Воздух извне заполнил салон машины, принеся с собой запах картошки фри и кебаба из киоска напротив торгового центра. Прогорклый запах вызвал у него приступ тошноты. Он скрючился и подавил позыв.
– …Устроим несколько сатанистских месс в районе Кастелли-Романи, разумеется под твоим непосредственным контролем, и еще потребуется…
Он попробовал сосредоточиться на монологе Куртца, но его переполняло ощущение, будто он слопал кило тухлой требухи. Саверио расстегнул пуговицу на штанах и почувствовал, как раздувает живот.
– …Энотребор, наш референт по южной Италии, готовит серьезные выступления в Базиликате и Молизе…
“Алка-зельтцера или хотя бы глоток кока-колы…”
– Мантос? Мантос, где ты там?
– Что?
– Ты меня слушаешь?
– Да… Конечно…
– Так тебя устроит встреча на будущей неделе, чтобы набросать план действий?
Саверио Монета хотел бы ответить: да, он сочтет за честь, он будет счастлив стать представителем по центральной Италии и Сардинии, и все же… И все же так не годилось. Ему вспомнилось, как отец подарил ему “Малагути-50”. Саверио все годы учебы в старших классах мечтал о мотороллере, и отец пообещал, что если экзамен на аттестат зрелости он сдаст на шестьдесят баллов, то получит его в подарок. Последний год Саверио налег на учебу по полной и в итоге справился. Шестьдесят. И отец, вернувшись с работы, показал ему на свой старый зловонный “малагути”. “Вот. Он твой. Слово надо держать”.
Саверио рассчитывал на новенький мотороллер.
– То есть как? Ты мне отдаешь свой?
– Денег на другой нет. Этот тебе не годится? Что в нем не так?
– Ничего… Но на чем ты будешь ездить на фабрику?
Отец пожал плечами.
– На общественном транспорте. Не беда.
– Но тебе придется на час раньше вставать.
– Обещание есть обещание.
Мать, однако, не удержалась:
– Посмотрим, хватит ли у тебя духа заставить отца добираться до работы на своих двоих?
В последовавшие за тем месяцы Саверио попытался поездить на “малагути”, но всякий раз, как он садился за руль, перед глазами вставал образ отца, в пять утра выходящего из дома, кутаясь в пальто. Его брала такая тоска, что в конце концов он оставил мотороллер во дворе, и кто-то его украл. Так остались без транспорта и он, и отец.
Никакого отношения к происходящему этот эпизод не имел, и все же что-то стоящее они со Зверями сделали. И он чувствовал себя немного в долгу перед этими бедолагами, которые поверили в него. Не может он их бросить.
Куртц хочет надуть его. Как отец в той истории с мотороллером. И тесть, когда пообещал, что даст ему ответственную должность в компании. Как его надула Серена, сказав, что станет его гейшей и что близнецы по большому счету доставляют не больше хлопот, чем один ребенок.
Из-за этого он и стал сатанистом. Потому что все его дурачили.
“Что это к черту за подарок, если каждый раз, как ты им пользуешься, твоему отцу приходится ездить на автобусе?”
Саверио Монета всех их ненавидел.
Всех до одного. Все человечество, которое строит все на обмане и эксплуатации себе подобных. Ненависть напитала и закалила его. Ненависть его охраняла. Ненависть дала ему силы не сломаться. И в конце концов Саверио сделал ее своей религией. А Сатану своим богом.
Куртц был такой же, как и все. “Какого хрена он позволяет себе говорить, что роль Зверей Абаддона ничтожна?”
И Мантос ответил:
– Нет.
– Что – нет?
– Нет. Меня не интересует твое предложение. Я останусь во главе Зверей Абаддона.
Куртц был удивлен.
– Ты уверен? Подумай хорошенько. Другой раз предлагать не буду.
– И не надо. Может, роль Зверей Абаддона и ничтожна, как ты говоришь. Но и рак вначале лишь клетка, а потом он растет, размножается и косит тебя. Роль Зверей будет такой, что с нами все будут считаться. Вот увидишь.
Куртц захохотал:
– Не смеши. У вас нет шансов.
Саверио пристегнул ремень.
– Может, и так, а может, и нет. Это еще неизвестно. И потом, я уж скорее монахом стану, чем твоим представителем.
И он окончил разговор.
Остатки заката растворились, и на землю спустилась тьма. Предводитель Зверей Абаддона включил левый поворотник и резко тронулся с места.
8
Старый индиец тихонько сидел в уголке со стаканом воды в руках.
Он прилетел из Лос-Анджелеса сегодня утром, проведя две недели в изматывающем турне по Соединенным Штатам, и теперь хотел лишь вернуться к себе в гостиницу и растянуться на кровати. Он попытается заснуть, не сможет и в конце концов примет снотворное. Естественный сон покинул его тело уже давно. Он подумал о жене Маргарет. Хотелось ей позвонить. Сказать, что скучает. Что скоро вернется. Он бросил взгляд в другой конец зала.
Писателя, говорившего об огне, обступили читатели, жаждавшие получить его автограф на книге. И для каждого молодой автор находил приветливое слово, жест, улыбку.
Он позавидовал его молодости, его нескрываемому желанию нравиться.
Для него все это больше не имело никакого значения. А что сохраняло значение? Спать. Проспать шесть часов без сновидений. И это мировое турне, к которому его обязали после присуждения Нобелевской премии, не имело никакого смысла. Он был как кукла, которую швыряют из одной части земного шара в другую, вверяют заботам людей, которых он не знает и которых позабудет сразу после отъезда. Он написал книгу. Книгу, стоившую ему десяти лет жизни. Разве этого недостаточно? Разве этого мало?
Во время презентации он не сумел пойти дальше изъявлений благодарности. Не то что этот итальянец. Он прочел его книгу в самолете. Коротенький, легко читающийся роман. Он прочел его из принципа: ему не нравилось, когда его представляют писатели, с творчеством которых он незнаком. И роман ему понравился. Он хотел бы сказать ему об этом. Было невежливо отсиживаться в углу.
Не успел нобелевский лауреат подняться со стула, как к нему подскочили три подстерегавших его журналиста. Соуни объяснил, что утомлен. Что будет счастлив ответить на их вопросы завтра. Но сказал он это так тихо, так мягко, что не смог отвязаться от этих назойливых мух. К счастью, подоспела женщина, сотрудница его итальянского издательства, и прогнала их.
– Что мы теперь должны делать? – спросил он у женщины.
– Сейчас фуршет. Где-то через час едем ужинать в итальянский ресторанчик в Трастевере, славящийся блюдами римской кухни. Вам нравится паста алла карбонара?
Соуни взял ее за локоть.
– Мне хотелось бы поговорить с писателем… – Боже, как его звали? Голова совсем не работает.
Женщина пришла ему на помощь:
– Чиба! Фабрицио Чиба. Конечно. Оставайтесь здесь. Я его сейчас позову. – И она поспешила прочь, стуча каблуками.
Пышущая жаром толстуха пробилась вперед, растолкав всех локтями, и подала ему еще один экземпляр “Львиного рва”.
– Я приехала из Фрозиноне[7] специально ради вас. Я не читала ни одной вашей книги. Но говорят, они ужасно замечательные. Я купила ее на вокзале. Вы так талантливы… и красивы. Я смотрю ваши передачи по телевизору. Моя дочь влюблена в вас… И я тоже… немного.
На лице Чибы нарисовалась вежливая улыбка.
– Ну, вам стоило бы их почитать, глядишь, еще и не понравятся.
– Вы шутите?
Еще одна книга. Еще один автограф.
– Как вас зовут?
– Альдо. Вы можете написать “Массимилиано и Мариапии”. Мои дети, им шесть и восемь, прочитают ее, когда подра…
Он их ненавидел. Толпа невеж. Стадо овец. Их восхищение ничего не стоило. С тем же успехом они сбежались бы на мемуары о своей семье директора канала TG2 или на любовные откровения самой пошлой телевизионной дивы. Они лишь хотели лично перемолвиться со звездой, получить личный автограф, улучить момент личной близости к кумиру. Будь их воля, они вырвали бы у него клочок из костюма, прядь волос, зуб и унесли к себе домой как реликвию.
Фабрицио был больше не в силах сохранять любезность. Улыбаться как идиот. Казаться скромным и снисходительным. Обычно ему хорошо удавалось маскировать физическое отвращение от общения с массами. Он был мастер на притворство. Когда было необходимо, он нырял в омут, уверенный, что ему понравится. Из этих купаний в толпе он выходил помятым, но очистившимся.
Но в этот вечер его триумф отравляло ужасное подозрение. Подозрение, что он неправильно ведет себя, не так, как пристало настоящему писателю. Писателю серьезному, такому, как Сарвар Соуни. На презентации старик не проронил ни слова. Соуни все время сидел как тибетский аскет, с этим его мудрым и отстраненным взглядом черных как смоль глаз. А что он? Он паясничал, поря чепуху про огонь и культуру. И, как обычно, в голове у него возник вопрос, от ответа на который зависела вся его карьера: “Какой долей своего успеха я обязан книгам и какой – телевидению?”
Как всегда, он предпочел не отвечать, а пропустить пару стаканчиков виски. Однако сначала нужно было отогнать этот рой мух. Увидев, как к нему проталкивается, работая локтями, бедняжка Мария Летиция, он не мог не возликовать.
– Соуни хочет с тобой поговорить… Когда закончишь, можешь подойти к нему?
– Иду! Уже иду! – ответил он. И, словно вызванный лично Всевышним, поднялся и всем поклонникам, которые еще не получили удостоверения об участии в мероприятии, сказал: – Соуни хочет мне что-то сказать. Пожалуйста, пропустите.
У столика с аперитивами он опрокинул два виски разом и почувствовал себя лучше. Теперь, с алкоголем в крови, он мог идти к нобелевскому лауреату.
Лео Малаго подошел, виляя хвостом, как пес, получивший бутерброд с кабаньим паштетом.
– Поздравляю! Ты всех уложил этой историей про огонь. И как тебе только приходят в голову все эти вещи. Только, пожалуйста, Фабрицио, сейчас не напивайся. Нам еще на ужин идти. – Он взял писателя под руку. – Я сходил посмотреть, как дела на книжном прилавке. Знаешь, сколько твоих книг продано за вечер?
– Сколько? – сам собой выскочил вопрос. Сработал условный рефлекс.
– Девяносто две! А сколько продано Соуни, знаешь? Девять! Не представляешь, как бесится Анджо. – Массимо Анджо был редактором иностранной прозы. – Невероятное удовольствие видеть его таким! И завтра ты будешь во всех газетах. Кстати, ну и милашка же его переводчица! – Лицо Малаго прояснилось, глаза вдруг подобрели. – Прикинь, трахнуть такую…
Фабрицио, напротив, потерял всякий интерес к девушке. Его настроение опускалось как столбик термометра во время резкого похолодания. Чего хочет от него индиец? Упрекнуть за глупости, что он наговорил? Он собрался с духом.
– Извини, я на минутку.
Он увидел Соуни в углу. Тот сидел у окна и смотрел на то, как кроны деревьев царапают бледно-желтое римское небо. Черные волосы блестели в свете люстр.
Фабрицио робко приблизился к нему.
– Простите…
Старый индиец обернулся, увидел его и улыбнулся, обнажив вставные зубы, слишком безупречные, чтобы быть настоящими.
– Прошу вас, возьмите себе стул.
Фабрицио чувствовал себя как ученик, которого вызвал директор, чтобы дать нагоняй.
– Как вы? – спросил Фабрицио на своем школьном английском, садясь напротив.
– Спасибо, хорошо. – Подумав, он добавил: – По правде говоря, я немного устал. Не могу спать. Страдаю бессонницей.
– Я, к счастью, нет. – Фабрицио понял, что ему нечего сказать.
– Я прочел вашу книгу. Немного второпях, в самолете, вы уж извините…
– И?.. – придушенным голосом спросил Фабрицио. Сейчас он услышит мнение нобелевского лауреата по литературе. Самого важного писателя в мире. Заработавшего самую лучшую прессу за последние десять лет. В мозгу тревожно зазвучал вопрос, действительно ли он хочет это услышать.
“Наверняка скажет, что дерьмо”.
– Мне понравилось. Очень.
Фабрицио Чиба ощутил, как чувство блаженства наполняет его тело. Похожее ощущение испытывают наркоманы, когда вкалывают себе дозу героина хорошего качества. Некий благотворный жар пробежал мурашками по затылку, скользнул по нижней челюсти, смежил глаза, проник между деснами и зубами, спустился по трахее, пробежал от грудины к спине по ребрам, приятно обжигающий, как бальзам от кашля “Викс Вейпораб”, и, прыгая по позвонкам, сошел к тазу. Дрогнул сфинктер, и одновременно вздыбились волоски на руках. Это было как принять горячий душ, не намокнув. Даже лучше. Массаж без касания. На время этой физиологической реакции, продолжавшейся около пяти секунд, Фабрицио ослеп и оглох, и, когда он наконец вернулся в реальность, Соуни что-то говорил.
– …Места, события и люди не ведают о силе, их уничтожающей. Не думаете?
– Да, конечно, – ответил Чиба. Он ничего не слышал. – Спасибо. Я счастлив.
– Вы знаете, как увлечь читателя, как затронуть лучшие струны его чувств. Мне бы хотелось прочитать что-нибудь более объемное.
– “Львиный ров” – самая большая книга из тех, что я написал. Не так давно… – на самом деле уже почти пять лет назад – я написал новый роман, “Сон Нестора”, но и он довольно короткий.
– Но почему вы не решитесь на что-то большее? У вас несомненно есть выразительные средства, чтобы справиться с такой задачей. Не бойтесь. Дайте себе волю, нечего опасаться. Если позволите дать вам совет, не сдерживайте себя, позвольте повествованию вести вас за собой.
Фабрицио едва удержался, чтобы не обнять этого славного, очаровательного старичка. Как верно и правильно он говорит. Он знает, что в силах написать Великий Роман. Нет, даже так: Великий Итальянский Роман, вроде “Обрученных” – такого, которого, по мнению критиков, недостает современной литературе. После ряда отбракованных сюжетов он уже какое-то время работал над сагой о сардинской семье, с тысяча шестисотого года до наших дней. Амбициозное начинание, заключавшее в себе решительно больше мощи, чем “Леопард” или “Вице-короли”[8].
Он хотел рассказать об этом индийцу, но имел скромность удержаться. Он чувствовал, что должен ответить на комплименты. Начал сочинять:
– Все же я хотел бы сказать, что ваша книга меня буквальным образом восхитила. Это необычайно органичный роман, сюжет столь насыщенный… Как вам это удается? В чем ваш секрет? В нем есть драматическая сила, под действием которой я ходил несколько недель. Читатель не только призван оценить сознательность и невинность этих могучих женских образов, но через их дела, как бы сказать… Да, читатель поневоле переводит взгляд со страниц книги на собственную реальность.
– Спасибо, – сказал индиец. – Как приятно обмениваться комплиментами.
И писатели рассмеялись.
Он прилетел из Лос-Анджелеса сегодня утром, проведя две недели в изматывающем турне по Соединенным Штатам, и теперь хотел лишь вернуться к себе в гостиницу и растянуться на кровати. Он попытается заснуть, не сможет и в конце концов примет снотворное. Естественный сон покинул его тело уже давно. Он подумал о жене Маргарет. Хотелось ей позвонить. Сказать, что скучает. Что скоро вернется. Он бросил взгляд в другой конец зала.
Писателя, говорившего об огне, обступили читатели, жаждавшие получить его автограф на книге. И для каждого молодой автор находил приветливое слово, жест, улыбку.
Он позавидовал его молодости, его нескрываемому желанию нравиться.
Для него все это больше не имело никакого значения. А что сохраняло значение? Спать. Проспать шесть часов без сновидений. И это мировое турне, к которому его обязали после присуждения Нобелевской премии, не имело никакого смысла. Он был как кукла, которую швыряют из одной части земного шара в другую, вверяют заботам людей, которых он не знает и которых позабудет сразу после отъезда. Он написал книгу. Книгу, стоившую ему десяти лет жизни. Разве этого недостаточно? Разве этого мало?
Во время презентации он не сумел пойти дальше изъявлений благодарности. Не то что этот итальянец. Он прочел его книгу в самолете. Коротенький, легко читающийся роман. Он прочел его из принципа: ему не нравилось, когда его представляют писатели, с творчеством которых он незнаком. И роман ему понравился. Он хотел бы сказать ему об этом. Было невежливо отсиживаться в углу.
Не успел нобелевский лауреат подняться со стула, как к нему подскочили три подстерегавших его журналиста. Соуни объяснил, что утомлен. Что будет счастлив ответить на их вопросы завтра. Но сказал он это так тихо, так мягко, что не смог отвязаться от этих назойливых мух. К счастью, подоспела женщина, сотрудница его итальянского издательства, и прогнала их.
– Что мы теперь должны делать? – спросил он у женщины.
– Сейчас фуршет. Где-то через час едем ужинать в итальянский ресторанчик в Трастевере, славящийся блюдами римской кухни. Вам нравится паста алла карбонара?
Соуни взял ее за локоть.
– Мне хотелось бы поговорить с писателем… – Боже, как его звали? Голова совсем не работает.
Женщина пришла ему на помощь:
– Чиба! Фабрицио Чиба. Конечно. Оставайтесь здесь. Я его сейчас позову. – И она поспешила прочь, стуча каблуками.
* * *
– Послушайте, вы не у меня должны брать автограф, а у Соуни. Это он получил Нобелевскую премию, а не я. – Фабрицио Чиба старался сдержать лавину книг, которая грозила завалить его с головой. Рука онемела от множества поставленных подписей. – Как вас зовут? Патерно Антония? Как? Минутку… А, вам понравился Эрри, отец Пенелопы? Он напоминает вам дедушку? Мне тоже.Пышущая жаром толстуха пробилась вперед, растолкав всех локтями, и подала ему еще один экземпляр “Львиного рва”.
– Я приехала из Фрозиноне[7] специально ради вас. Я не читала ни одной вашей книги. Но говорят, они ужасно замечательные. Я купила ее на вокзале. Вы так талантливы… и красивы. Я смотрю ваши передачи по телевизору. Моя дочь влюблена в вас… И я тоже… немного.
На лице Чибы нарисовалась вежливая улыбка.
– Ну, вам стоило бы их почитать, глядишь, еще и не понравятся.
– Вы шутите?
Еще одна книга. Еще один автограф.
– Как вас зовут?
– Альдо. Вы можете написать “Массимилиано и Мариапии”. Мои дети, им шесть и восемь, прочитают ее, когда подра…
Он их ненавидел. Толпа невеж. Стадо овец. Их восхищение ничего не стоило. С тем же успехом они сбежались бы на мемуары о своей семье директора канала TG2 или на любовные откровения самой пошлой телевизионной дивы. Они лишь хотели лично перемолвиться со звездой, получить личный автограф, улучить момент личной близости к кумиру. Будь их воля, они вырвали бы у него клочок из костюма, прядь волос, зуб и унесли к себе домой как реликвию.
Фабрицио был больше не в силах сохранять любезность. Улыбаться как идиот. Казаться скромным и снисходительным. Обычно ему хорошо удавалось маскировать физическое отвращение от общения с массами. Он был мастер на притворство. Когда было необходимо, он нырял в омут, уверенный, что ему понравится. Из этих купаний в толпе он выходил помятым, но очистившимся.
Но в этот вечер его триумф отравляло ужасное подозрение. Подозрение, что он неправильно ведет себя, не так, как пристало настоящему писателю. Писателю серьезному, такому, как Сарвар Соуни. На презентации старик не проронил ни слова. Соуни все время сидел как тибетский аскет, с этим его мудрым и отстраненным взглядом черных как смоль глаз. А что он? Он паясничал, поря чепуху про огонь и культуру. И, как обычно, в голове у него возник вопрос, от ответа на который зависела вся его карьера: “Какой долей своего успеха я обязан книгам и какой – телевидению?”
Как всегда, он предпочел не отвечать, а пропустить пару стаканчиков виски. Однако сначала нужно было отогнать этот рой мух. Увидев, как к нему проталкивается, работая локтями, бедняжка Мария Летиция, он не мог не возликовать.
– Соуни хочет с тобой поговорить… Когда закончишь, можешь подойти к нему?
– Иду! Уже иду! – ответил он. И, словно вызванный лично Всевышним, поднялся и всем поклонникам, которые еще не получили удостоверения об участии в мероприятии, сказал: – Соуни хочет мне что-то сказать. Пожалуйста, пропустите.
У столика с аперитивами он опрокинул два виски разом и почувствовал себя лучше. Теперь, с алкоголем в крови, он мог идти к нобелевскому лауреату.
Лео Малаго подошел, виляя хвостом, как пес, получивший бутерброд с кабаньим паштетом.
– Поздравляю! Ты всех уложил этой историей про огонь. И как тебе только приходят в голову все эти вещи. Только, пожалуйста, Фабрицио, сейчас не напивайся. Нам еще на ужин идти. – Он взял писателя под руку. – Я сходил посмотреть, как дела на книжном прилавке. Знаешь, сколько твоих книг продано за вечер?
– Сколько? – сам собой выскочил вопрос. Сработал условный рефлекс.
– Девяносто две! А сколько продано Соуни, знаешь? Девять! Не представляешь, как бесится Анджо. – Массимо Анджо был редактором иностранной прозы. – Невероятное удовольствие видеть его таким! И завтра ты будешь во всех газетах. Кстати, ну и милашка же его переводчица! – Лицо Малаго прояснилось, глаза вдруг подобрели. – Прикинь, трахнуть такую…
Фабрицио, напротив, потерял всякий интерес к девушке. Его настроение опускалось как столбик термометра во время резкого похолодания. Чего хочет от него индиец? Упрекнуть за глупости, что он наговорил? Он собрался с духом.
– Извини, я на минутку.
Он увидел Соуни в углу. Тот сидел у окна и смотрел на то, как кроны деревьев царапают бледно-желтое римское небо. Черные волосы блестели в свете люстр.
Фабрицио робко приблизился к нему.
– Простите…
Старый индиец обернулся, увидел его и улыбнулся, обнажив вставные зубы, слишком безупречные, чтобы быть настоящими.
– Прошу вас, возьмите себе стул.
Фабрицио чувствовал себя как ученик, которого вызвал директор, чтобы дать нагоняй.
– Как вы? – спросил Фабрицио на своем школьном английском, садясь напротив.
– Спасибо, хорошо. – Подумав, он добавил: – По правде говоря, я немного устал. Не могу спать. Страдаю бессонницей.
– Я, к счастью, нет. – Фабрицио понял, что ему нечего сказать.
– Я прочел вашу книгу. Немного второпях, в самолете, вы уж извините…
– И?.. – придушенным голосом спросил Фабрицио. Сейчас он услышит мнение нобелевского лауреата по литературе. Самого важного писателя в мире. Заработавшего самую лучшую прессу за последние десять лет. В мозгу тревожно зазвучал вопрос, действительно ли он хочет это услышать.
“Наверняка скажет, что дерьмо”.
– Мне понравилось. Очень.
Фабрицио Чиба ощутил, как чувство блаженства наполняет его тело. Похожее ощущение испытывают наркоманы, когда вкалывают себе дозу героина хорошего качества. Некий благотворный жар пробежал мурашками по затылку, скользнул по нижней челюсти, смежил глаза, проник между деснами и зубами, спустился по трахее, пробежал от грудины к спине по ребрам, приятно обжигающий, как бальзам от кашля “Викс Вейпораб”, и, прыгая по позвонкам, сошел к тазу. Дрогнул сфинктер, и одновременно вздыбились волоски на руках. Это было как принять горячий душ, не намокнув. Даже лучше. Массаж без касания. На время этой физиологической реакции, продолжавшейся около пяти секунд, Фабрицио ослеп и оглох, и, когда он наконец вернулся в реальность, Соуни что-то говорил.
– …Места, события и люди не ведают о силе, их уничтожающей. Не думаете?
– Да, конечно, – ответил Чиба. Он ничего не слышал. – Спасибо. Я счастлив.
– Вы знаете, как увлечь читателя, как затронуть лучшие струны его чувств. Мне бы хотелось прочитать что-нибудь более объемное.
– “Львиный ров” – самая большая книга из тех, что я написал. Не так давно… – на самом деле уже почти пять лет назад – я написал новый роман, “Сон Нестора”, но и он довольно короткий.
– Но почему вы не решитесь на что-то большее? У вас несомненно есть выразительные средства, чтобы справиться с такой задачей. Не бойтесь. Дайте себе волю, нечего опасаться. Если позволите дать вам совет, не сдерживайте себя, позвольте повествованию вести вас за собой.
Фабрицио едва удержался, чтобы не обнять этого славного, очаровательного старичка. Как верно и правильно он говорит. Он знает, что в силах написать Великий Роман. Нет, даже так: Великий Итальянский Роман, вроде “Обрученных” – такого, которого, по мнению критиков, недостает современной литературе. После ряда отбракованных сюжетов он уже какое-то время работал над сагой о сардинской семье, с тысяча шестисотого года до наших дней. Амбициозное начинание, заключавшее в себе решительно больше мощи, чем “Леопард” или “Вице-короли”[8].
Он хотел рассказать об этом индийцу, но имел скромность удержаться. Он чувствовал, что должен ответить на комплименты. Начал сочинять:
– Все же я хотел бы сказать, что ваша книга меня буквальным образом восхитила. Это необычайно органичный роман, сюжет столь насыщенный… Как вам это удается? В чем ваш секрет? В нем есть драматическая сила, под действием которой я ходил несколько недель. Читатель не только призван оценить сознательность и невинность этих могучих женских образов, но через их дела, как бы сказать… Да, читатель поневоле переводит взгляд со страниц книги на собственную реальность.
– Спасибо, – сказал индиец. – Как приятно обмениваться комплиментами.
И писатели рассмеялись.
9
Предводитель Зверей Абаддона сидел за кухонным столом и доедал разогретую порцию лазаньи, плавающей в озере бешамели. Его тошнило, но приходилось делать вид, что не ужинал.
Серена, положив ноги на посудомоечную машину, красила ногти. Как всегда, она не стала ждать его к ужину. Телевизор на крапчатой кухонной столешнице был включен на третьем канале и показывал “Кто хочет стать миллионером?”. Но мысли предводителя Зверей были далеко. Он продолжал обдумывать разговор с Куртцем Минетти.
“Каков я!” Он вытер салфеткой губы. “Как я ему сказал? Нет. Меня это не интересует”. Какой из ныне здравствующих сатанистов осмелится отвергнуть предложение стать референтом Сынов Апокалипсиса по Центральной Италии? Ему захотелось позвонить Мердеру и рассказать ему, как он послал в задницу Куртца, но разговор могла услышать Серена, и потом, он не хотел, чтобы Мердер знал, чтó эта сволочь Куртц думает о Зверях Абаддона, он расстроится.
Саверио сам себе удивлялся, насколько решительное и безапелляционное у него вышло это “нет”. Он не мог удержаться от того, чтобы произнести его вновь:
– Нет!
– Что – нет? – осведомилась Серена, не поднимая глаз от ногтей, которые она покрывала алым лаком.
– Ничего, ничего. Просто мысли… – Саверио почувствовал порыв поделиться с женой, но удержался. Если она узнает, что он стоит во главе сатанистской секты, то как минимум потребует развода.
Однако это “нет” могло стать началом переворота в его жизни. За этим “нет” неизбежно последуют другие, которые давно пора было произнести. “Нет” субботним вахтам на фабрике. “Нет” работе сиделки при тесте. “Нет” ежевечерней повинности выносить мусор.
– Со вчера осталась индейка. Разогрей ее себе в микроволновке. – Серена поднялась, помахивая растопыренными пальцами.
– Нет, – само вырвалось у него.
Серена зевнула.
– Я иду спать. Когда закончишь, убери со стола, вынеси мусор и выключи свет.
Саверио оглядел жену. На ней были расшитые стразами джинсы-стретч, белые лакированные ковбойские сапоги и черная майка от Валентино с огромной “V” на груди.
“Даже малолетки, что пасутся у торговых центров, и те так не выряжаются”.
Серена часто надевала открытые туфли, демонстрировавшие во всей красе точеные лодыжки и изящные пальчики. Она носила легкие платьица, из-под которых выглядывали кружева бюстгальтера, на пару номеров меньше размера груди, и два синтетических полушария. Она увешивалась этническими украшениями, словно какая-нибудь берберская принцесса в день коронации.
За долгие годы брака Саверио убедился, что супруга пользуется немалым успехом у мужчин, особенно у молодых. Всякий раз, как она приезжала на фабричный склад, грузчики, эта свора сексуально озабоченных самцов, начинали его подначивать. Их не останавливало даже то, что она дочь хозяина.
“Воображаю, какая шикарная твоя жена в постели. Не то что эти соплячки – опытная баба. Мигом раздвинет тебя всего, как диван-кровать”, “Сними уж для нас порнуху!”, “Савé, как тебе удается ее ублажить? По мне, так ей нужна рота супермужиков…”, “Классический случай: строит из себя фифу, а на самом деле та еще потаскуха…”. И прочую пошлятину, которую лучше не повторять.
Если бы эти тупицы знали правду. Серена терпеть не могла секс. Говорила, что это мужланство. Ей была противна всякая нагота, она находила отвратительными все телесные выделения и все то, что имело отношение к физическим отношениям (за исключением массажа, который, однако, ей делали только женщины).
И все же что-то в этом было не так, подозревал Саверио Монета. Если ее так воротит от секса, почему она везде появляется разодетая как “подружка плейбоя”? И почему при всех свободных местах на стоянке она оставляет свой внедорожник именно напротив склада?
– Невероятно! Наш славный Франческо из Сабаудии не спеша так взял и дошел до вопроса на миллион евро…
Претендент был нервный человечек с вымученной улыбкой на губах. Ощущение было такое, что он сидит на еже. У Джерри, напротив, было довольное выражение полосатого кота, только что слопавшего банку тунца. Недоставало только, чтобы он начал скрестись когтями о кресло.
– Ну что, дорогой Франческо, ты готов?
Человечек сглотнул и поправил воротник на куртке.
– Вполне…
Джерри выпятил грудь и весело обратился к публике:
– Вполне! Вы слышали? – Потом, разом посерьезнев, он заговорил в объектив: – Кто из вас не нервничал бы сейчас? Поставьте себя на его место. Миллион евро может перевернуть вашу жизнь. Ты сказал, что мечтаешь расплатиться по кредиту за дом. А сейчас? Если выиграешь, о чем подумываешь, помимо займа?
– Ну, я бы купил машину своей матери и потом… – Игрок задыхался. Наконец он глотнул воздуха и сумел ответить: – Я бы хотел сделать пожертвование Институту Сан-Бартоломео в Галларате.
Джерри смерил его испытующим взглядом:
– А чем он занимается, скажи, пожалуйста?
– Помогает бездомным.
– Что ж, поздравляю. – Ведущий призвал публику к аплодисментам, и зал отозвался дружными овациями. – Ты филантроп. А мы потом не увидим, как ты разъезжаешь на “феррари”? Нет-нет, видно, что ты честный человек.
Саверио покачал головой. Если бы он выиграл эту сумму, то купил бы на нее средневековый замок где-нибудь в горах Марке и устроил бы там оперативную базу Зверей.
– Ну а теперь вопрос. Готов? – Джерри подтянул галстук, прочистил голос и зачитал вопрос и четыре варианта ответов, появившиеся на экране:
Саверио Монета едва не упал со стула.
Серена, положив ноги на посудомоечную машину, красила ногти. Как всегда, она не стала ждать его к ужину. Телевизор на крапчатой кухонной столешнице был включен на третьем канале и показывал “Кто хочет стать миллионером?”. Но мысли предводителя Зверей были далеко. Он продолжал обдумывать разговор с Куртцем Минетти.
“Каков я!” Он вытер салфеткой губы. “Как я ему сказал? Нет. Меня это не интересует”. Какой из ныне здравствующих сатанистов осмелится отвергнуть предложение стать референтом Сынов Апокалипсиса по Центральной Италии? Ему захотелось позвонить Мердеру и рассказать ему, как он послал в задницу Куртца, но разговор могла услышать Серена, и потом, он не хотел, чтобы Мердер знал, чтó эта сволочь Куртц думает о Зверях Абаддона, он расстроится.
Саверио сам себе удивлялся, насколько решительное и безапелляционное у него вышло это “нет”. Он не мог удержаться от того, чтобы произнести его вновь:
– Нет!
– Что – нет? – осведомилась Серена, не поднимая глаз от ногтей, которые она покрывала алым лаком.
– Ничего, ничего. Просто мысли… – Саверио почувствовал порыв поделиться с женой, но удержался. Если она узнает, что он стоит во главе сатанистской секты, то как минимум потребует развода.
Однако это “нет” могло стать началом переворота в его жизни. За этим “нет” неизбежно последуют другие, которые давно пора было произнести. “Нет” субботним вахтам на фабрике. “Нет” работе сиделки при тесте. “Нет” ежевечерней повинности выносить мусор.
– Со вчера осталась индейка. Разогрей ее себе в микроволновке. – Серена поднялась, помахивая растопыренными пальцами.
– Нет, – само вырвалось у него.
Серена зевнула.
– Я иду спать. Когда закончишь, убери со стола, вынеси мусор и выключи свет.
Саверио оглядел жену. На ней были расшитые стразами джинсы-стретч, белые лакированные ковбойские сапоги и черная майка от Валентино с огромной “V” на груди.
“Даже малолетки, что пасутся у торговых центров, и те так не выряжаются”.
* * *
Серене Мастродоменико было сорок три, и солнце, под лучи которого она подставляла свою кожу все эти годы, сделало ее сухой, как вяленый помидор. Она была очень худая, несмотря на то что меньше года назад родила двух близнецов. Издали она производила впечатление – стройной фигурой, тугими как мячики грудями и кожей цвета кофе с молоком. Но стоило подойти поближе – и оказывалось, что кожа дряблая и огрубелая, как у носорога, а уголки губ, шею и декольте покрывает сеточка тонких морщинок. Зеленые глаза сияли живым блеском над гладкими и округлыми, как половинки яблок, скулами.Серена часто надевала открытые туфли, демонстрировавшие во всей красе точеные лодыжки и изящные пальчики. Она носила легкие платьица, из-под которых выглядывали кружева бюстгальтера, на пару номеров меньше размера груди, и два синтетических полушария. Она увешивалась этническими украшениями, словно какая-нибудь берберская принцесса в день коронации.
За долгие годы брака Саверио убедился, что супруга пользуется немалым успехом у мужчин, особенно у молодых. Всякий раз, как она приезжала на фабричный склад, грузчики, эта свора сексуально озабоченных самцов, начинали его подначивать. Их не останавливало даже то, что она дочь хозяина.
“Воображаю, какая шикарная твоя жена в постели. Не то что эти соплячки – опытная баба. Мигом раздвинет тебя всего, как диван-кровать”, “Сними уж для нас порнуху!”, “Савé, как тебе удается ее ублажить? По мне, так ей нужна рота супермужиков…”, “Классический случай: строит из себя фифу, а на самом деле та еще потаскуха…”. И прочую пошлятину, которую лучше не повторять.
Если бы эти тупицы знали правду. Серена терпеть не могла секс. Говорила, что это мужланство. Ей была противна всякая нагота, она находила отвратительными все телесные выделения и все то, что имело отношение к физическим отношениям (за исключением массажа, который, однако, ей делали только женщины).
И все же что-то в этом было не так, подозревал Саверио Монета. Если ее так воротит от секса, почему она везде появляется разодетая как “подружка плейбоя”? И почему при всех свободных местах на стоянке она оставляет свой внедорожник именно напротив склада?
* * *
Саверио встал и начал убирать со стола. Ему не хотелось идти спать, слишком он был доволен. К счастью, близнецы спали. Самый подходящий момент, чтобы сосредоточиться на идее, которая потрясет Зверей Абаддона и остальной мир. Он нашел блокнот и ручку, взял в руки пульт, чтобы выключить телевизор, когда услышал голос ведущего Джерри Скотти:– Невероятно! Наш славный Франческо из Сабаудии не спеша так взял и дошел до вопроса на миллион евро…
Претендент был нервный человечек с вымученной улыбкой на губах. Ощущение было такое, что он сидит на еже. У Джерри, напротив, было довольное выражение полосатого кота, только что слопавшего банку тунца. Недоставало только, чтобы он начал скрестись когтями о кресло.
– Ну что, дорогой Франческо, ты готов?
Человечек сглотнул и поправил воротник на куртке.
– Вполне…
Джерри выпятил грудь и весело обратился к публике:
– Вполне! Вы слышали? – Потом, разом посерьезнев, он заговорил в объектив: – Кто из вас не нервничал бы сейчас? Поставьте себя на его место. Миллион евро может перевернуть вашу жизнь. Ты сказал, что мечтаешь расплатиться по кредиту за дом. А сейчас? Если выиграешь, о чем подумываешь, помимо займа?
– Ну, я бы купил машину своей матери и потом… – Игрок задыхался. Наконец он глотнул воздуха и сумел ответить: – Я бы хотел сделать пожертвование Институту Сан-Бартоломео в Галларате.
Джерри смерил его испытующим взглядом:
– А чем он занимается, скажи, пожалуйста?
– Помогает бездомным.
– Что ж, поздравляю. – Ведущий призвал публику к аплодисментам, и зал отозвался дружными овациями. – Ты филантроп. А мы потом не увидим, как ты разъезжаешь на “феррари”? Нет-нет, видно, что ты честный человек.
Саверио покачал головой. Если бы он выиграл эту сумму, то купил бы на нее средневековый замок где-нибудь в горах Марке и устроил бы там оперативную базу Зверей.
– Ну а теперь вопрос. Готов? – Джерри подтянул галстук, прочистил голос и зачитал вопрос и четыре варианта ответов, появившиеся на экране:
Саверио Монета едва не упал со стула.
10
Подкрепив свое эго жизнетворной инъекцией, Фабрицио Чиба пребывал в великолепном расположении духа. Он написал значительный роман и напишет другой, еще более значительный. Не было больше нужды задаваться вопросом о причинах успеха. Поэтому, увидев, как Элис Тайлер беседует с директором по продажам издательства “Мартинелли”, Фабрицио решил, что пришло время действовать. Он допил виски, взъерошил волосы и сказал индийскому писателю:
– Простите, мне надо поздороваться с одним человеком.
И двинул в атаку.
– Вот и я, здравствуйте, я Фабрицио Чиба, – не церемонясь, представился он и обратился к Модике: – А поскольку вы кровопийцы и не платите мне ни лиры за ваши презентации, я могу делать что хочу, так что я забираю у вас самую талантливую и очаровательную переводчицу в мире и ухожу с ней пить шампанское.
– Простите, мне надо поздороваться с одним человеком.
И двинул в атаку.
– Вот и я, здравствуйте, я Фабрицио Чиба, – не церемонясь, представился он и обратился к Модике: – А поскольку вы кровопийцы и не платите мне ни лиры за ваши презентации, я могу делать что хочу, так что я забираю у вас самую талантливую и очаровательную переводчицу в мире и ухожу с ней пить шампанское.