Анатолий Галкин. Тихий омут

   Дибич сразу понял, что ему предстоит. И он знал, что ему надо просто выждать три минуты. Он откинулся в своем широком кресле, покручивал усы и иногда, в самых острых местах удовлетворенно улыбался.
   – Остыл? Излил душу?.. Ты зря, Савенков, тогда в театральный не пошел…
   – Поступал – не взяли.
   – Ошиблись они. Черствые и бездушные чиновники от искусства. Такой талант не углядели. Из Качалова сыщика сделали… Правда, тебе и в твоем КГБ играть приходилось: проникновение в среду, подставы, вербовки. Чем не театр?
   – Театр, Дибич, театр. Вся наша жизнь – театр. Давай ближе к сюжету. Дело заводить не будешь?
   – Не буду!
   – И не надо. Сам справлюсь. Чем будешь помогать?
   – Вот это другое дело, – Дибич с видом победителя хлопнул в ладони и начал раскладывать на столе документы. – А ты сразу за телефон хвататься. Уважаемого бизнесмена беспокоить. Нехорошо… Смотри. Есть там в районе симпатичный парнишка, следователь… забыл я его фамилию, но очень толковый, много накопал.
   – Вадим. Вадим Борко. Был я у него позавчера.
   – Значит ты уже кое-что знаешь. А у меня он сегодня был. Значит, я больше тебя знаю… Давай по порядку. Записка! Написана, бесспорно, Маруевым. Но! Есть, понимаешь, одно «но». На ней лежал лист, а на нем писался другой текст. Слушай, что удалось прочесть: «… Сегодня Кавторадзе, а завтра меня. Не будет этого! Я ставлю вам…»
   – Не понятно.
   – А зачем ты был бы нужен, Савенков, если бы все сразу было понятно? Выясняй… Эти два документа могут быть и не связаны. У Маруева на столе могла пачка бумаги лежать сколько угодно. Написал кому-то письмо про Кавторадзе, а через неделю на следующем листе ту последнюю записку. А мы сейчас гадаем.
   – А может быть и связаны. Одно было письмо. Убийца вырезал из второй страницы подходящий абзац и к трупу подкинул. На дурачков рассчитано. И ты, Дибич, Заглотнул. Ты почувствуй, это же угроза какая-то, вызов: «Не будет этого!»
   – Может быть и угроза… А ты знаешь, Савенков, что месяц назад в «Московском комсомольце» была разгромная статья об амурных похождениях Кавторадзе. А они с Маруевым корешковали. И представь: Маруев обиделся за друга и пишет в газету, редактору Гусеву: «Вы всех в аморалке обвиняете. Сегодня Кавторадзе, а завтра меня. Не будет этого! Я ставлю вам ящик шампанского и давайте жить дружно». Что, прокурор, подходит? Вот тебе и угроза. Это я, конечно, выдумал. Предположим. Версия, так сказать. Но возможно, что ты на пустом месте копаешь. Для убийства все очень хитро сработано. Сейчас все проще – бомбы, пистолеты, снайперы.
   – Еще что-нибудь есть?
   – Есть… Маруев кололся первый раз. И сразу в вену попал. И в левую руку. А он левша. Он скорее всего шприц бы взял в левую.
   – Понятно. А еще?
   – Помогать тебе, Савенков, будет тот парнишка…
   – Борко?
   – Да, Вадим Борисович Борко. Я сам его попросил.
   – Снизошел?
   – А ты что думал? Часто ли генералы лейтенантов просят?.. Так вот тебе от Борко список: трое, кто должен был Маруеву деньги. Каждый – довольно кругленькую сумму. И расписок их Борко не нашел – где они должны были лежать – выяснил, а папка пустая… И еще – у жены Маруева был любовник. По описанию – очень скользкий, мерзкий тип. Борко обещал его установить.
   – Все?
   – Вот теперь все… Кавторадзе что-то опаздывает.
   – Ты что, сюда его вызвал?
   – Не вызвал, а пригласил. И заметь, к полковнику бы тот и не поехал, а генерал пригласил – согласился. Удобно быть генералом… Сейчас я попробую его достать… У его секретарши голосочек такой игривый.
   Дибич на пару секунд зажмурился, а потом стал решительно набирать номер телефона – он всегда гордился своей памятью на цифры.
   В кабинете громко зазвучали длинные звонки – Дибич специально включил громкую связь, давая понять, что по этому делу у него нет от Савенкова секретов. Он даже с улыбкой откинулся в кресле и жестом пригласил послушать разговор.
   На другом конце провода вместо обещанного Дибичем нежного девичьего голоса прозвучал хрипловатый раздраженный баритон:
   – Приемная Кавторадзе.
   – Простите, а Ираклий Сергеевич у себя?
   – Нет его… Кто его спрашивает?
   – Это Дибич… Генерал Дибич, с Петровки. Он ко мне должен был приехать…
   – Товарищ генерал, – баритон мгновенно изменился. Став менее хриплым, заискивающим и доброжелательным. – Так это он к вам собирался? А тут машину его грохнули… Взорвали… Я – майор Садиков, из Центрального округа. Ребята внизу работают, а я сюда, в кабинет поднялся.
   – Когда был взрыв?
   – Минут тридцать назад.
   – А где сам Кавторадзе?
   – Так машину же… вместе с ним взорвали… Мы дежурному по городу доложили. Я сам звонил.
   Дибич положил трубку и, откатив от стола тяжелое кресло, встал. Он смотрел на Савенкова и, подбирая слова, делал руками неопределенные жесты – как будто раздвигал и сдвигал меха невидимой гармошки.
   – Вот такая, понимаешь, петрушка получилась… Маруев прав был! Он только в порядке ошибся: сначала его, а потом Кавторадзе… Жаль. Этот Ираклий мог бы нам кое-что рассказать… Жаль.

Глава 2

   Ласковый Сочи встречал их неприветливо. Самолет уже выпустил шасси и начал заходить на посадку, но возникшая вдруг стена дождя заставила его вновь набрать высоту и удалиться в сторону моря. Минут десять они кружили под облаками. Уже и стюардесса сообщила, что они берут курс на Новороссийск, но ливень внезапно прекратился и старенький аэропорт Адлер встретил их душным запахом цветов, шашлыка, прелой кожи и мокрого асфальта.
   На площади суетились абхазские женщины, пытаясь продать прилетевшим дары своей земли – то, что они смогли пронести через единственный мост на реке Псоу. Мужчин через этот мост не пропускали.
   Менее назойливыми были местные таксисты. Они ждали своих пассажиров, тех, кто приехал сюда сорить деньгами, кто получает удовольствие, бросая «шефу» сотню баксов. Таких видно сразу. У них мало вещей, спокойный, надменный взгляд и, главное, они никогда не смотрят в сторону автобусной остановки.
   Маруева выглядела именно так. Правда, всю картину портил ее спутник. Леонид Жидков неуклюже тащил огромный чемодан, через каждые десять шагов меняя руку. При этом он аккуратно обходил все лужи и торопливо оглядывался.
   Валентина подошла к светлой «Волге», возле которой, поигрывая ключами и ожидая торга, стоял молодой широкоплечий парень. Мельком взглянув на него, она хозяйским жестом открыла переднюю дверцу и плюхнулась на сидение, бросив на ходу:
   – В «Лазурную».
   – Триста тысяч…
   – Разве я спросила – сколько? Я сказала – куда! Поехали… Вещи-то помоги загрузить, водила. Все вас учить надо…
   Закрыв багажник шофер с удивлением увидел, что и Жидков устраивается на заднем сидении – он принял его за местного носильщика.
   Ехали молча. Хозяин «Волги» хорошо знал, что подобные пассажиры редко склонны к стандартным беседам о ценах на рынке, о чистоте пляжей, о лечебных ваннах и холодном пиве.
   Не способствовала разговору и погода. Несколько раз их настигали порывы мощного ливня. Правда, через несколько минут он прекращался также внезапно, как и начинался. Слева бушевало море. В некоторых местах дорога подходила к нему так близко, что казалось волна может накрыть их, перевернуть, закружить, утащить за собой. Но мутно-зеленая громадина, перескочив пляж и ударившись о его бетонные ограждения, взмывала вертикально вверх тысячами искрящихся фонтанов.
   Маруеву мало интересовала эта могучая и злая красота. Она машинально смотрела вперед сквозь мутное лобовое стекло и думала о своем. Нет, не о пустой московской квартире, не о недавней смерти мужа, не о реальных опасностях для нее и ее спутника. Она вспоминала свой родной уютный городок Вилково.
   …Она не была на родине уже восемь лет, почти треть своей жизни. И за эти годы она нигде не видала ничего подобного. Странный южнорусский говор с примесью украинского, румынского, еврейского. Выходящие на Дунай огромные каналы вместо улиц и проспектов. Маленькие поперечные каналы – проулочки, переулки, тупики. Совсем маленькие канальчики вели прямо за забор, к дому. Над ними навес – это гараж для моторной лодки, единственного и обязательного транспорта. На ней отправлялись в школу, в магазин, в гости. А по хорошей погоде на моторке можно было слетать в Измаил или даже в Ильичевск и Одессу.
   Маруева попыталась представить самый важный эпизод своего детства. Что-нибудь самое яркое, нежное, доброе – то, что она хотела бы увидеть еще раз, ощутить, окунуться в это… Родители, школа, маленький домик, ее комната с белыми стенами. Нет, все это не то… Ночные рыбалки в Дунайских протоках, вкус своих персиков, которые можно было рвать прямо из окна. Это уже ближе, но и это не то…
   Лицо Маруевой постепенно становилось каким-то спокойным, благообразным, ласковым. Когда она вспомнила то, что хотела, она улыбнулась и отвернулась, прижавшись к прохладному и влажному боковому стеклу. Эта улыбка никак не вязалась с ее нынешним образом и ей не хотелось, чтобы этот молодой симпатичный шофер, постоянно краем глаза наблюдавший за своей пассажиркой, увидел ее такой…
   Она опять ушла в свое детство. Интересно, но самым важным оказалось самое простое, обыденное. Почти каждое утро она, стараясь не шуметь, под плеск зеленой воды и легкое ворчание мотора выводила из протока свою лодку и неспешно плыла по каналу. Огромные деревья с обнаженными корнями густо росли по обоим берегам. Где-то очень высоко их кроны смыкались и переплетались, образуя длинную темно-зеленую пещеру.
   Деревья были такие старые, что давно должны были бы засохнуть и развалиться. Но они не были одиноки. Старые соседи и молодая поросль постоянно поддерживали друг друга, а теплая и мягкая вода канала и знаменитый дунайский ил обильно кормили их, заставляя жить, жить, жить…
   Странно, когда она покидала эти «скучные» места, была уверенность, что стоит лишь получить много денег, продав себя подороже в кишащей богатыми женихами столице, и будет все – свобода, беззаботность, счастье. Сейчас у нее деньги есть. А когда все утихнет, их станет столько, что она сможет купить не только свою «улицу» в Вилково, но и все соседние каналы с их домами, моторными лодками, виноградниками, протоками, плантациями клубники на островах. Только зачем все это?
   Маруева отвлеклась от своих мыслей, когда услышала громкий спокойный голос шофера:
   – Приехали, мадам… Меня зовут Игорь. Игорь Ломов. Готов и дальше, если понадоблюсь…
   – Не понадобитесь!
   Расплатившись, она решительно вошла в холл и, не дожидаясь пока ее догонит Жидков с чемоданом, направилась к тому месту, которое они с мужем всегда называли на заграничный манер – «рисэпшен».
   Игорь Ломов тоже проследовал за ними. Он перекинулся парой слов с охранником, а тот нажал на своем пульте несколько кнопок и взглянул на администратора, перед которым стояла вновь прибывшая парочка. Было ясно, что сигнал принят. Особенно через пару минут, когда Маруева начала повышать голос. До Ломова и охранника долетали только отдельные фразы:
   – Я бронировала именно пятьсот пятый. И жить я буду только там!
   – Простите, маленькая накладка. Но я вас уверяю, Валентина Петровна, что семьсот двадцатый намного лучше. Восточная сторона. Сауна прямо в номере. Телефон даже в туалете есть… Этот номер вас непременно устроит. Он как специально для вас подготовлен…
   Ломов улыбнулся и, кивнув охраннику, направился к своей мокрой «Волге». Но ни Маруева, ни Жидков не видели этого. Они стояли спиной к людям, которые только что решали их судьбу.

* * *

   Еще три дня назад Савенков считал это дело «пустышкой». Ему казалось, что он достаточно быстро и просьбу Павленко выполнит, и успокоит его, доказав, что смерть Маруева чистой воды самоубийство. Ну, переработал парень, пять лет подряд делая деньги, карабкаясь все выше и выше. Дикое напряжение накапливалось, росло… Другой причины могло и не быть. Был лишь какой-нибудь пустяковый повод. Истерика жены, неудачный телефонный звонок – недостаточно. Все взорвалось, разлетелось, провалилось. Почувствовал себя загнанной лошадью, которую по всем правилам следует…
   Об этой первой, лежащей на поверхности версии, Савенков уже и не вспоминал. Сейчас все изменилось. Ясным было только то, что это не самоубийство. Все же остальное с каждым часом запутывалось, переплеталось, усложнялось. Появились новые детали, лица, факты. Рождались и рассыпались версии, будоража охотничий азарт сыщика.
   Уже вчера Савенков задействовал весь «обширный штат» своего детективного агентства, раздавая в долгих телефонных разговорах первые задания. А сегодня он объявил полный сбор и уже сейчас четверо сотрудников «Совы» ждут своего «шефа».
   Савенков опаздывал. Он мог бы и успеть, но тогда ему пришлось бы от метро «Беляево» бежать почти километр. С его весом и тренированностью это привело бы к тому, что ровно в десять тридцать он ворвался бы в свой офис красный, потный, с ошалевшими глазами и еще минут десять сидел бы под вентилятором, заглатывая кислород. Это было бы еще хуже, так что – пусть ждут. Начальство не опаздывает, оно задерживается.
   Офис на первом этаже обычного жилого дома выглядел неприметно. Никаких вывесок. Нормальная трехкомнатная квартира под номером «сорок девять». Тяжелая металлическая дверь и решетки на окнах тоже не очень-то ее выделяют – сейчас многие пытаются защитить себя от «разгула преступности».
   Савенкова действительно ждали. На столе в большой комнате остывал кофейник, вокруг которого разместились четверо «совят». Каждый положил перед собой открытый блокнот, над которым в томительном ожидании застыла рука с авторучкой. Четыре руки с четырьмя ручками. Всем своим видом сотрудники показывали, что они пребывают в такой позе уже десять минут и готовы выслушать руководящие указания с «неослабевающим вниманием».
   Савенков привык к таким шуткам. Он только машинально вместо приветствия гаркнул всем: «Вольно!», уселся к своей чашке и потянулся за кофейником.
   – Итак, господа сыщики, поскольку ночью меня никто не будил, ничего необычного не случилось. Я правильно понимаю?.. Что молчите? Давайте отчеты. Как твоя подопечная, Олег?
   Все взгляды устремились на тридцатилетнего статного блондина. Это стало уже традицией – если обсуждалось общее дело, начинали с самого молодого и говорливого, с Олега Крылова. А он, как обычно, старался продемонстрировать свою эрудицию, врожденный оптимизм и полную раскованность.
   – Вы правы, Игорь Михайлович. Ничего необычного не произошло. В смысле – экстраординарного. То, что произошло с моей Маруевой, я считаю обычным и даже ожидаемым действием…
   – Олег! – взмолился Савенков, – Времени у нас нет. Я сам готов весь день шутки шутить. Но не сейчас. Скоро Павленко заявится, а я обещал ему всю картину обрисовать… Где Маруева?
   – Сбежала она…
   – Как сбежала?
   – С каким-то парнем. На такси. Я и таксиста нашел.
   – Как это тебе удалось?
   – Долго рассказывать, Игорь Михайлович… Поработал с соседями. Одна бабушка у окошка видела как машина к подъезду подкатила, шофер – в дверь, а затем они втроем вышли, с чемоданом.
   – Так эта старушка и номер машины запомнила?
   – Она даже цвет не запомнила. Только то, что на крыше шалашик такой был с рекламой водки…
   – «Кремлевская?»
   – Вот, вот. Значит – такси. И, значит, заказное… Нашел, одним словом. Так этот шофер отвез их на Курский. В квартире, говорит, испуганные очень были. И в пути – молчали… Все.
   – И куда же они?
   – Я и сам бы хотел знать. Я, Игорь Михайлович, расписание посмотрел. Скорее всего – в Сочи. Но могли и в Тулу, и в Кисловодск, и в Баку, и еще в сотню городов.
   – А если они на электричку сели? – вставила Варя Галактионова. – Там проходные есть электрички. И на север и на юг.
   – Вот, вот, – продолжил Олег спокойно и рассудительно. – Определить конечный пункт их бегства не представляется возможным.
   – А ты определи! – Савенков быстро понял, что последнюю фразу произнес излишне громко, раздраженно и сразу же перешел на спокойный, ехидный полушепот. – И что это за слова такие: «не представляется возможным». Первый раз от тебя такое слышу. Нет таких крепостей, которые бы ты, Олег, не мог взять… Друзей расспроси, проводников, носильщиков, родственников… Какие сюрпризы у тебя, Варвара?
   – У меня без сюрпризов. Нашла всех троих должников, – Варя протянула Савенкову тонкую папку с документами. – Здесь их фотографии, все места работы, данные о семье, сплетни всякие…
   – Есть за что зацепиться?
   – Пока нет. Но и алиби ни у кого нет. Все были в Москве. Все в сложном положении, на мели – значит долг отдавать Маруеву было нечем. И все – авантюристы.
   – Так это все, кто в рынок рванулся – авантюристы, – снова напомнил о себе Олег. – Не авантюристы сейчас сидят и ждут зарплату, а все шустрые, пробивные, деловые – они давно уже деньги делают.
   – Плохой ты лингвист, Крылов, – не глядя на Олега, проворчал Савенков. – Да, деловые – делают деньги, а авантюристы делают долги. И долги для них ликвидировать труднее, чем самого кредитора… Давай, Варвара, по каждому, но очень коротко.
   Варя взглянула на разложенные перед ней бумаги, поправила очки и сосредоточилась. Она стала похожа на молодую учительницу, начинающую урок. Слишком молодую для своих сорока лет.
   Но начать свой, вероятно очень обстоятельный, доклад она не успела. Нервный, требовательный, хозяйский звонок в дверь возвестил о приходе Павленко. В этом никто не сомневался. Так громко и настырно мог звонить только он. И только он мог протиснувшись в дверь занять собой и все пространство холла и всех комнат сразу.
   Савенков тоже не был худым. Скорее наоборот. И даже очень наоборот. Но соперничать с Павленко он не мог. Тот был просто крупнее – выше, шире, массивней. И он, очевидно, излучал какую-то энергию, что в его присутствии всем и всегда было тесно.
   Без долгих приветствий Савенков усадил гостя на председательское место, всячески демонстрируя, что в офисе «Совы» царит напряженная, деловая обстановка. Как и всегда!
   Беседе началась в полной тишине. Павленко с видом обиженного мальчика посмотрел на пустой (в смысле напитков) стол и укоризненно глянул на Варвару. Та изобразила понимание ситуации, виновато потупила глаза, а затем настойчиво и вопросительно перевела взгляд на Савенкова. Он добродушно кивнул и обратил свой взор на одну из дверок серванта. При этом был произведен целый каскад молниеносных жестов. Сообразив, что его сурдоперевод мало кто понял, Савенков пояснил:
   – Нам еще работать и работать. Так что ты, Варвара, всем по чуть-чуть налей, только понюхать, а уж гостю – сколько его душа пожелает. Правда, господин Павленко и не гость у нас…
   – А кто же я? Хозяин? Одно слово, что контрольный пакет имею. Даже генерального директора сменить не могу. Но и вы без меня не можете. Ловко ты устроился, Савенков… Но за тебя в следующий раз выпьем… Вы, ребята, за меня поднимете… Мне очень не хочется быть третьим.
   Павленко опрокинул в себя полный фужер коньяка и стал с интересом рассматривать лица сыщиков. Все замерли, глядя на него и ожидая продолжения. Первым пришел в себя Савенков.
   – Ты, брат, артист. Гоголь ты, а не Павленко. Такую немую сцену забабахал. Всех заинтриговал, заворожил, запугал… Что это ты так разволновался? Давай подробности. Колись.
   Павленко не стал отвечать сразу. Он машинально потянулся за бутылкой, стоявшей в центре стола, но неожиданно для себя увидел, что его рука дрожит. Главное, он почувствовал, что это увидели все. И теперь все знают, что он, такой больной и так элементарно трусит, мандражирует, дрейфит.
   Предательская рука, так и не достигла бутылки, была срочно возвращена на место и туго прижата к столу. Павленко сделал несколько глубоких вдохов, но осознав, что успокоиться ему все равно не удастся, печально взглянул на Савенкова и начал исповедоваться:
   – Да, боюсь. Потому что есть основания. Ты не все знаешь, Савенков. Я позавчера у Ираклия был.
   – У Кавторадзе? Ты что, знал его хорошо?
   – Как тебя. Только что в школе с ним вместе не учился… Его Дибич к себе пригласил, а он решил со мной переговорить – знал, что у меня с этим генералом старые связи… Сидим мы с ним, Ираклий в глаза мне посмотрел, рюмку поднял, – на этой фразе Павленко сделал молниеносный бросок к бутылке и для достоверности сказанного налил себе полный фужер. – Вот так мы сидим, а он и говорит: «Жалко Маруева. Но вчера – он, завтра – я, а послезавтра – ты». Что, каков сюжет!?
   – Да, Павленко, есть повод… оробеть. Вчера я… Ну, не было меня в Москве… Выездное совещание.
   – Понятно.
   – Что тебе понятно, Савенков? Ты не за моим моральным обликом следи. Тут жизнь на волоске висит… А с этим я скоро завяжу. Стану примерным семьянином. Я вам еще в прошлом году обещал.
   – Верим!.. Так может быть Кавторадзе это просто так сказал, размышляя о бренности бытия.
   – Тогда я тоже так подумал. Я ему даже сказал: «Точно, брат. Все там будем». Но когда меня сегодня Дибич огорошил, я все вспомнил и… сразу к вам.
   На несколько минут в комнате зависла тишина. Все понимали, что привычная для «Совы» атмосфера общения с полушутками и самоиронией не очень сейчас подходит. Не тот случай. Две смерти подряд и намек на явную угрозу для Павленко, для основателя их фирмы, для их благодетеля, спонсора и просто хорошего мужика – здесь не до улыбок… Все добросовестно переваривали полученную информацию, боясь даже скрипнуть стулом.
   Савенков тоже молчал, но четко понимал, что все ждут от него руководящих указаний. Такова участь начальника. В сложной ситуации где должен быть командир? Вот именно, и на лихом коне! Сейчас это значило – сказать что-нибудь умное или даже мудрое, поставить четкие задачи, приободрить своих сыщиков, успокоить Павленко.
   Изобразив на лице глубокомыслие и непоколебимую уверенность, Савенков громко хлопнул в ладони, привлекая к себе внимание:
   – Значит так! Ситуация серьезней, чем всем нам хотелось бы. Прежде всего надо не допустить эксцессов.
   – И прежде всего со мной! – резонно заметил Павленко, у которого постепенно напряжение и страх сменялись на добродушие и браваду. – Я в вас верю, ребята. Мы всех этих гадов повяжем!.. Но эксцессов нам не надо.
   – Верно! Прежде всего охрана жизни любимого нами господина Павленко. Илья, – обратился Савенков к молчавшему до сих пор Ермолову. – Ты же у нас пограничник?
   – Бывший.
   – Так вот, как ты раньше Родину охранял, теперь будешь беречь Сергея Сергеевича.
   – Так он, – не вытерпел Олег Крылов, – три ряда колючей проволоки соорудит вокруг дома и овчарок приведет.
   – Возможно! – спокойно продолжил Савенков, – Но не здесь. Сегодня чтоб духа вашего в Москве не было… Махните в Турцию. Туда без визы можно… Сергей, у тебя деньги с собой есть?
   – Как всегда… Но, как все это объяснить? – Павленко сделал многозначительный жест, указав пальцем куда-то себе за спину.
   – С женой я договорюсь, – однозначно понял его Савенков. – Твоя благоверная пока только мне и верит. Уговорю как-нибудь… С этим решили. Далее: Кавторадзе нам не по зубам. Там взрыв, шум, резонанс. Пусть разбираются те, кому это по штату положено. Наше дело – побольше информации у Дибича выудить. Это за мной… Следующее: жена Маруева и ее любовник. Запишем за Галактионовой. Попытайся их найти, Варвара, и действуй по обстановке… Должники и другие связи Маруева. Это я беру на себя.
   – А мне что остается? – Крылов готов был обидеться, как мальчик, у которого отнимают игрушку. – Все основные версии разобрали.
   – Тебе, Олег, самое ответственное. Звонил мне вчера некто Карин. Старый мой знакомый. Мы с ним в Минске в свое время чекистскому мастерству учились. А тут я его на похоронах Маруева встретил.
   – Знаю я этого Карина, – с некоторым запозданием вставил свою реплику Павленко. – У него элитный клуб есть. Спортивно-оздоровительно-развлекательный.
   – Вот именно, что развлекательный. У него для богатой и скучающей публики что-то любопытное есть. Со стрельбой и погонями… Я точно не знаю, что это есть, но Маруев это заведение посещал часто.
   – Он и меня звал, – опять оживился Павленко, – Но у меня… обстоятельства не позволили. У них там даже ночные занятия есть. Это мне не подходит.
   – Теперь тебе, Олег, придется отдуваться. Быстро давай сформируем легенду и отправляйся поизучать клуб этого Карина… Скажем, ты – дальний родственник господина Павленко. Он, как в себя придет, выдаст рекомендательный звонок. Жил ты в Севастополе. Заработал гроши на горилке, сейчас устал и хочешь активно развлекаться.
   – А нам когда возвращаться? – бодро поинтересовался уже совершенно успокоившийся Павленко.
   – А мы вам скажем. Вы звоните периодически. Только не сюда и не домой… Дибичу, на Петровку – их, возможно, еще не прослушивают.

Глава 3

   Павел Тучков просто высиживал время. До назначенной на шесть вечера встречи с агентом оставалось еще два часа. Так что минут сорок, а может быть и больше, можно просто посидеть в своем кабинете и насладиться «ничегонеделаньем». Он сам придумал это слово и был этим горд. Нет такого слова в русском языке. Занимаются этим все и часто, а слова такого нет. Странно…